Перед бурей.
Шумят, бурлят города Германии.
Не поют песен немецкие бурши.
Не весело в городах Германии.
Из города в город ходят вести...
Страшные вести...
Услыхав те вести, за усы берутся толстые бюргеры Берлина и долго покачивают головой
Говорят, что на Рейне вода окрасилась в цвет крови...
Говорят, что немецкие женщины съедают детей своих в цветущей долине Рейна.
Говорят, что по ночам на Рейне встает во весь рост Вильгельм, борода до пояса, на пальцах когти длинные, еще длиннее самих пальцев.
„Я иду",—стонет он диким, нечеловечьим голосом...
И голос его, будто нож, царапает землю.
Страшно Эберту и Штреземану. Трясутся они от ужаса и тихо шепчут: „Каутский, спаси и помилуй“.
Говорят, что взамен хлеба свинцом кормят рабочих Берлина.
Говорят, что рабочей кровью смочен уголь в хранилищах Пуанкарэ.
И кровью горят глаза свинцом накормленного рабочего Пруссии и Баварии, Саксонии и Тюрингии.
Точит он свое орѵжие, набивает патронами сумки.
И требует германский рабочий ответа за свинец и за рурский уголь.
И в ответ щелкает зубами ружейных затворов Антанта.
Зовет немецкий пролетарий русского брата„
Брат, я восстал! Слышишь?"
И могучим ответом несется ему с востока:
„Слышу, брат, слышу. Держись! Иду"!...
***
В эти дни.
Сегодня взводный удивлялся втайне—
Так четко выполнял команду взвод.
А вечером начклуб в читальне
Не мог понять, откуда прет народ.
Лихой частушечник Петров Никита
На „Правду“ променял задорную гармонь,
И на лице широком и открытом
Вдруг вспыхнул и горит огонь.
Кому грозит суровою расплатой
Склоненный над газетой хмурый лоб?
В углу, кольцом красноармейцев сжатый.
Комрот рассказывает им про Перекоп.
Слова сплетаются—просты и жарки,
И повесть брызжет огненной струей...
Два политрука о паденьи марки
Спор завели... К ним—все толпой!..
И клуб и лекционный зал вдруг стали узки...
Вдоль стенки пробирается тайком
С самоучителем немецко-русским
Краснознаменец военком.
* * *
Казармы спят. Умолк вечерний гомон.
На койках—чудо-груди в ряд.
И лишь доносится из комнат военкома:
— „Эс лебе дейчер пролетариат!"
И много снов нам в эту ночь приснится,
И будет сон на явь похож.
Вот потому на этих спящих лицах
Зарниц каких-то пробегает дрожь.
Мы видим: город потрясают взрывы,
Мы видим юнкерсов тяжелый взлет...
Вот потому мы с гордостью счастливой
По утру чистим верный пулемет.
Роман.
***
Коммунистическое накануне.
Очередной партдень был посвящен событиям на Западе.
Докладчики говорили о том, что надо готовиться к предстоящим боям.
— Нас заедает обывательщина, — убеждали докладчики — встряхнемся, ибо мы накануне всемирного Октября.
Галкин слушал внимательно.
— Надо отрешиться от обывательщины — подумал Галкин. — Не поеду на трамвае. Завтра, может, в окопе сидеть буду, а сегодня в трамвае кататься?! Нет, извините!..—И пошел пешком. Пришел он домой.
— Тебе чего? — спросила жена. — Чаю? Ужинать?
— Чаю. И черного хлеба,—сказал Галкин. Достал бумагу, махоркѵ. Закурил и задумчиво сказал:
— Война будет. Последний решительный бой. Все, как один, пойдем. Да!
Когда жена уснула, Галкин достал свой старый френч и стал его примерять.
— Хорош! — подумал он, — как - будто вчера только снял.
Затем он взял винтовку, стоящую в углу, и осмотрел ее со всех сторон.
— Хороша! Все на месте...
Подумав немного, он снял с постели тюфяк, положил на пол и, как был во френче, так и лег...
М. Осипович.
***
На выставке.
На выставке в почетные скрижали
Мы имена героев записали;
Тот вырастил быка, тот вырастил коров,
Тот—тыкву в двадцать пять пудов...
Но где же ты, тот обойденный брат,
Безвестный, и в судьбе не ждущий перемены
Что там, на выставке, не требуя наград,
Выращиваешь... цены?!
М.Андр.
****
Жалобная книга.
(По Чехову).
Лежит она, эта книга, на специально отведенной для нее странице „Красного Перца". Раскрывайте журнал и читайте:
„Товарищ гражданин. Проба пера"...
Под этим нарисована рожица с усиками и длинным носом. Под рожицей написано:
- Ты нечистый, а я чист, — я эсдек, а ты фашист.
Я. Гильфердинг.
Подъезжая к сией станции и глядя на выставку в окно, у меня слетела с глаз повязка.
Американский сенатор.
Кто писал, не знаю, а я дурак „Новое Время" читаю. Оставил после себя печальную память.
Милюков.
Приношу начальству мою жалобу на почетного кондуктора Радека за его грубости в отношении ко мне. Я вовсе не соглашатель, а, напротив, старался, чтоб все было тихо. А также и насчет почетного милиционера Троцкого, который меня грубо в переносном смысле за плечо взял. Жительство имею в имении Альберта Леопольдовича Бельгийского, который знает моё поведение
Адвокат Вандервельде.
Абрамович — „социалист!"
Находясь под свежим впечатлением возмутительного поступка (зачеркнуто). Присутствуя на представлении „Великодушного (зачеркнуто). Мне как будто бы в душу наплевали. Неужели, допустимо в наше время (чтобы) дальше зачеркнуто все, кроме подписи. (Подпись тоже зачеркнута).
В ожидании прихода поезда обозревал политическую физиономию полпреда СССР и остался ею весьма недоволен. Объявляю о сем по Англии.
Неунывающий министр.
Я знаю, кто это писал. Это писал Керзон.
Товарищи. Заведующий нашей мастерской жулик.
Рабкор.
Художественный театр поехал со Станиславским в Америку. Желаем проветриться. Таиров не унывай!
— Проезжая через станцию и будучи духовно голоден в рассуждении чего бы почитать, я не мог найти газеты „Известия".
— Лопай, что Дают.
Контрагентство печати.
Так как меня не допускают до службы, будто я контр-революционер, то объявляю, что я покаялся.
Патриарх Тихон.
Советская власть, я вас люблю безумно.
Бобрищев-Лермонтов.
Прошу в рабочие организации не пускать посторонних коммунистов. За международный пролетариат:
Интернационал второй.
Хоть ты и второй, а сволочь.
Переписал Гот.
***
„Сентиментальный симентал".
Схема агитационной сельскохозяйственной пьесы по отделу животноводства.
Д е й с т в и е I.
Место действия—усадьба середняка в средней России. Молодой бык из старинной симентальской семьи, по имени Симен, гордится своим происхождением. Отец его, несмотря на преклонный возраст, занимает ответственный пост — он лучший делопроизводитель в губернском масштабе, а мать даёт молоко, годное не столько для питья, сколько для дискуссий.
В первой сцене бык — отец и корова — мать тешат друг друга сладкими надеждами на то, что Сима, достигший бычачьего совершеннолетия (в переносном смысле этого слова), осчастливит их старость породистыми внуками. Затем престарелые родители уходят по текущим делам, каждый в пределах своей специальности. Входит Сима с газетой „Правда" на рогах. Он читает статью тов. Сосновского.
Чувствуя историческую необходимость влить в дряхлеющую голубую кровь сименталов свежую струю, Сима решается на неравный брак.
В это время мимо ворот фермы проходит простая бродячая корова Манька типа Кармен. Они обмениваются долгим проникновениым взглядом. Пауза. Чувствуется, что зарождается какое-то чувство. Занавес.
Д е й с т в и е II.
Молодые коровы резвятся на лугу. Плетут венки. Поют песни (в переносном смысле).
Водят „короводы". Манька отвергает любовные домогания украинского вола Васи. Входит Симен, разыскивая прелестную (в переносном смысле) незнакомку. Ария "Я вымени ее не знаю" („Пик. Дама"). Коровы-девушки, видя, как Манька меняется в морде, деликатно удаляются. Сцена объяснения между Сименом и Манькой. Они любят друг друга и этим все сказано. Они поют, как птички, нe подозревая, что злобный рок готовит им жестокий удар.
Входит старый Симентал и видя двух нежно (в переносном смысле) воркующих коров (т.е. корову и быка), застывает в немом негодовании. Сима ммму-у-учительно молчит. Все обмениваются протяжными взглядами. Чувствуется, что предстоят неприятности.
Д е й с т в и е III.
Развертывается в чистом углу коровника Бык-отец возвращается домой настолько потрясенный, что его способность к производительному труду сокращается до прожиточного минимума. Корова-мать ему живо сочувствует. Входит Симен. Он решителен, как никогда. Предвидя затрудненья, он заранее отправил тов. Сосновскому телеграфный запрос. Вместе с Манькой припадает он к стопам отца, заливаясь слезами, но последние стекают со старого быка, как с гуся вода. Мощным жестом руки (в переносном смысле) проклинает он непокорного сына и его недостойную невесту. Тут молоко бросается в голову несчастной девушке. Она обменивается диким взглядом. Чувствуется, что она в антракте потеряет рассудок.
Д е й с т в и е IV.
Молодые коровы на лугу играют в кошки и мышки. Появляется Манька с распущенным хвостом и венком на голове. Что-то от Офелии. В припадке безумия поет арию — „Не о том скорблю, подруженьки". Коровы хором не знают, что им делать на мотив „.Мама, мама". Симен, войдя, вносит конкретное предложение оставить родительский хлев и бежать на сельскохозяйственную выставку („в Москву, в Москву, в Москву").. Но тут входит телеграфист с ответной телеграммой: „Принципиально против аристократических быков жрут много молока мало Элсосновский". Видя, что счастью не быть, Сима требует ветеринара. Врач освидетельствует его и даёт удостоверение о пригодности к убою. Все стадо с песнями провожает Симена на бойню. Манька остается и ревёт, как корова (в переносном смысле), украдкой поглядывая на Васю. Последний предъявляет ей рекомендательные письма тов. Сосновского. Манька улыбается сквозь слезы. Вася поет „Песнь торжествующей любви" (для одного воловьего голоса). Занавес падает как раз во время.
Артип.
***
Валентин Светозаров.
(Истинное происшествие).
Этот день вообще начался плохо. С утра нездоровилось. Шел дождь. Приходил Дудыкин и врасплох взял взаймы пятьсот рублей. Моя новая шляпа оказалась на листе липкой бумаги для мух, что отняло у меня полчаса времени. Когда я уходил, принесли счёт за электричество...
В редакции за моим столом сидел потрепанный человек в чужом пальто, с английским пробором на подозрительной голове, и подрисовывал усы на фотографии Раковского. Потревоженный моим отряхиванием, он обнаружил пару белесоватых глаз и кусок пластыря на подбородке.
— Товарищ секретарь?
Вопрос был задан с оттенком сиплого достоинства.
Я не отпирался.
Человек смял мою руку сырой и неопределенной рукой и сообщил:
— Валентин Светозаров.
Дальнейшие события развивались головокружительным
темпом
— Вы, наверно, слышали обо мне? Впрочем, моя фамилия другая... А у вас я буду подписываться „Светозаров”. Хотя, конечно, можно и по другому. Например: „Пролетарский". Ха, я знаю этот самый... рабочий класс. Вообще, надо, чтобы была такая фамилия, чтоб сразу было видно глубоко идеологического человека. Или так: „Мятежный”. Валентин Мя-теж-ный!
Вот погляди, какой я стих принес! Не стих, а... а малина. Вот я тебе сейчас прочту...
Он рылся в кармане, выворачивая кучу бумажных лоскутьев пополам с пуговицами и табачной крошкой.
— Да... где же стих? М-м-м... А, вот. Вот. Слушай!
Расскажу я вам картинку,
Как раз я гулял по рынку
И с волнением в крови
Искал себе купить штаны.
Но пришлося мне, друзья, узнать,
Что штанов не придется покупать,
Ведь, столько заплатишь за пару штанов,
Что от этого останешься совсем без штанов.
— А, ка.. каково?!
Светозаров, давясь хохотом, тряс меня за плечо, чем отсрочил наступавший обморок.
Слабо ворочая языком, я молил поэта оставить свое произведение на просмотр редакции, а самому зайти через месяц. Но поэт был неумолим.
— А я еще принес тему. Не тема, а... а клубника!... Про японское землетрясение. Надо нарисовать, что стоит вулкан и, значит, извергается. И подписать извержение. А тут стоит человек и блюёт. Написать: это тоже извержение! Здорово? И — знаешь что? — пускай этот человек будет Пуанкарэ. Ладно?
— Ну, зачем же Пуанкарэ... — плохо соображая, возражал я.
— А ты что, хочешь, чтобы это был Радек да?
Я сознался, что не хочу, чтобы это был Радек.
— Ну, вот. А еще говоришь. А, куда ни шло!—Светозаров хлопнул себя между бровями и пробором, где у людей бывает лоб. — Пей мою кровь до конца. Я тебе еще тему дам. Все ахнут! Про воздушный флот. Да ты записывай!
О, чудо! Я записывал...
Из соседней комнаты донесся коллективный вздох. Там сидели художники и поэты и ждали. В моем сознании смутно ползли воспоминания детства, в висках бухало. Шкаф, покачиваясь, приближался и отдалялся...
Издалека дудел сиплый фальцет человека в чужом пальто:
— А к сапогам подрисовать этот.. как его... ну, винт. Чтобы было похоже на аэроплан. И подписать: неделя воздушного флота, даже и сапоги летят кверху. Ну, в цене, болван ты, в цене.......
Когда я открыл глаза, художник Ганф с кроткой улыбкой выжимал из моего галстуха излишек холодной воды. Милые, такие родные лица сотрудников склонились надо мной.
На столе лежал корешок ордера, по которому был выписан аванс поэту Валентину Светозарову,
две тысячи рублей. Почерк был похож
на мой — на тот мой почерк, которым я написал письмо домой с фронта, когда был болен тифом.
Л.М.
***
„Хозяйственник".
Прошло полтора года новой экономической политики, и Иванов стал настоящим хозяйственником.
— Иванов, сегодня ячейка.
— Не могу быть.
— Почему?
— У меня сегодня комиссия по реализаціи 2 пудов картона. Некогда мне текущими моментами заниматься.
— Пуанкарэ в Руре...
— Что ты мне суешь Рур, когда у меня сокращение штатов личного секретаря?
Старые товарищи Иванова перестали его узнавать.
— Читал, Иванов, французы стали вывозить из Рура уголь?
— Ну?... А почем?
— Что почем?
— Перевозка угля?
— Н ... не знаю.
— А мне, вздохнул Иванов, обходится в 15 копеек золотом.
Во время забастовки английских шахтеров у Иванова с одним старым товарищем произошёл следующий разговор:
— Бастуют?
— Бастуют.
— Дураки.
—Кто дураки?
—Хозяева.
— Почему?
—Плохо хозяйничают. Наверное, выплачивали жалованье по индексу на 8 и 22 число.
Прочитав в газетах керзоновский ультиматум, Иванов долго решал задачу: как высчитана цена за шпиона: по себестоимости или с накладными расходами.
Постоянный заголовок в газете: „Шейдемановцы продают интересы рабочих” возбуждая в нем жгучий интерес:
— Почем?
И, наконец, когда Иванов на заседании РКК между вопросами о вентиляторе и отпусками узнал о революции в Германии, он замолчал, а затем задумчиво спросил:
— А вы не знаете, кто у них Наркомвнешторг?
И добавил:
— И сколько комиссионных получают ихние посредники?
П. Банков.
***
Добросовестное отношение к экспонатам.
Начали с Кустарного. По там потребовали оставить зонтик на хранение. Иван Герасимович возмутился и скомандовал Мише:
— Ну их к псам. Давай сперва сделаем общий смотр.
Под навесом шибко торговал Моссельпром.
— А ведь это експонаты едят, Надо пробовать. Может тут, какая особая пища.
Поели семги, ветчины, икры, колбасы. Все оказалось обыкновенное.
Не прошли и двух шагов, как наткнулись на павильон Пепо.
— Мишь, смотри: пиво Стеньки Разина Експонат. Надо попробовать.
Помогли продавщице откупорить парочку, а потом и другую.
— Молодчага Стенька! Так на аппетит и позывает...
Тяжелое положение.
Около туркестанского павильона, в кухонном чаду, целые толпы осаждали гязные чайхане. Ели лепешки, шашлык.
— Занятный ескспонат. Говядина и на палке. Дай-ка нам четыре порции.
Челюсти заскрипели.
— Жестковата, Иван Герасимович...
— А ты, дурак, не жуй. Глотай целиком. Сыпани-ка перчику.
Умаялись. Послушали туркестанских, музыкантов.
— Против касимовской гармонии — куда
слабее...
Тяжелой походкой двинулись дальше.
— Эта что за бутыль?
— Павильон Винсиндиката. Проба вина стаканами для знатоков.
— Для знатоков? Набрызгайте нам кисленького...
— Иван Герасимович. Не перебрызгать бы?
— Молчи, дуралей. Не я, а перец просит.
В павильоне Украйны бойко продавала пряники Наталка с Киева:
— Куповайте, куповайте. Ось паляныци.
Иван Герасимович воодушевился весьма. — Дай-ка нам, матушка, мятненьких. Ах, ты, сахар-розмарин, експонатик медовенький...
После сладких пряннков Наталки пришлось промочить горло кахетинским в павильоне Абхазии.
Нa „Крымской перевале" попробовали татарских чебуреков и запили их мускатом.
В мясохладобойном отделе отведали чесноковой колбасы.
В госспирте учинили пробу нежинской и
перцовке.
— Способствует желудку. И к тому же експонат.
— Ослаб я, Иван Герасимович. летаю, вроде в воздухе.
Павильоны закружились, запрыгали.
— Мишь, пойдём просвежиться...
— Никак на поле пришли, Иван Герасимович. Ей-богу, овсы, Сходим по надобности.
Полезли.
Вокруг площадки с шатиловским овсом скоро собралась толпа. Свистки, гиканье.
Ивана Герасимовича поймали сразу. А Миша сдался только в конопле.
Он плакал и просил:
— Не трожьте руками. Я ик-спонат.
Е. К.
* * *
Некое госучреждение, открыв на Тверской цветочный магазин, присовокупило. Это— цветочки... А ягодки — впереди.
рис. Ник. К.
***
Тихий ужас.
— Нда, — вздохнул завхоз Таров, разное бывает. Бывает и такое, что ум помрачается безотлагательно.
— Расскажите, расскажите, защебетала переписчица Перовосемьдесятшесть.— Ах, это, вероятно, так жутко..
— Еще бы, — сказал завхоз, — вся наша завхозья жизнь—сплошной страшный суд, дыхание над бездной, зияние разных пропастей и прочее. Ну, да ладно...
Рождение нового театра,
Приходит ко мне как-то знакомый человек. Тоже по завхозьей части.
— Может, примешь склад какой под свое начальство? Человек ты ничего себе, смекалка у тебя на хозрасчете а?
— Почему бы и нет, — отвечаю. Ладно. Дай ка и я поработаю по кооперативному дслу.
Склад, как склад советский понапихано, значит, всякой всячины немало: и мучица, и постное масло, и какао, и сахар.
Разное.
Пересчитал это я в точности, прикинул где что, померекал то да се—и на ключ.
Также каптера взял своего человека. Нельзя не своего. Чужой непременно подкинет тебе бубнового туза.
На другой день — гляжу — авантюра да и только
— Усушка!
Словно кто мешки прессом поприжал. Был мешок как мешок толстючий, пятипудовый А тут мешок с костями, шкелет какой-то.
Нa второй:
— Утечка!
В каждом бидоне маслице чуть-чуть треплется на донышке. И отчего бы это? Ведь и масло-то постное, горклое. Вот причуда.
Нo не сказываюсь. Никому. Молчу. Думаю поглядим, что будет дале. Может, тайна какая иль подземный ход?
На третий:
— Утруска!
Господи, какао — а ни-ни. Даже не разберешь спервоначалу, утруска иль усушка Ну, а отчего бы ему усушаться, сухое, кажется, спичкой чиркни—взовьется красным петухом.
Но молчу. Таюсь. Нe сказываюсь.
И все думаю: дай-ка я послежу дальше. Может, здесь служебный саботаж иль хозяйственный заговор на мою жизнь и обчественное положение. А может, кто желает ценный продукт в заграницы вывезти. Всякое бывает.
Этак два месяца: рассыпка, отливка, замен, недовес и иные испарения и улетучивания.
У меня волосы дыбом.
По ночам не сплю — перевороты снятся, смертоубийства, измены, сырые могилы.
Измаялся, на чорта стал похож.
Ко всему — под самое воскресенье—весь шпагат как есть уперло. Кто, зачем, к чему и куда — неведомо.
Вижу — склад мой сердешный, ау! — чисто поле во слезных моих росах—ни крупинки, ни ниточки, одни соринки, одни вздохи, сожаления, приятные воспоминания, безо всякой надежды.
Не склад—а закрытый распределитель. А кому распределено, в роде секрет.
Вышел я, дорогие мои, в тот день из складочного помещения, запер его на два английских замка и прослезился—так сердешно, так чувствительно, што...
Ну, а дальше, известно, согласно физическим законам природы и жития, задержали мою личность и предъявили обвинение.
— Ты, говорят, разокрал склад; тебе, можно сказать, доверили народное достояние, а ты с ним обратился как?
Отпираюсь Даже смеюсь.
— Товарищи, говорю, если бы брал, то разве так? Разве так берут? Берут по-маленечку. По золотнику. Золотничек к золотничку — фунт; фунтик к фунтику — пуд; пудик к пудику вагон; вагончик к вагончику маршрут; маршрутик к маршрутику — глянь, по золотничку пол- России слизанули. Вот как берут!
И смеюсь.
Нельзя ли но существу?
Разве я не по существу? Сказал к примеру. Сам же—я ни-ни, нигу-гу. Не брал ни тютельки. Кажется, завхозом не первый год? Дело завхозье знаю в доскональности.
— Видать, что знаете.
Не смущаюсь.
— Укажите мне, говорю, такой случай, штоб целый склад уворовали. Нет таких случаев. Не бывает. По-маленьку—это да.
А тут свидетели—и откуда набрали столько— доказывают.
— Видали, как ежевечерно и еженочно таскал—и на спине, и на подводах, и на автомобилях.
Потом мешочек сунули в зубы.
Звяк!
— Ваш?
— Как-будто мой.
*) См. опечатку, опубликованную в № 11 Красного Перца.
Чудеса: неизвестно кем положены золотые десятки рыженькие, так и рябит в глазах.
— Из каких средств скопили?
— Нет. Нe мои. Не признаю себя виновным.
А поотдаль какой-то крючек—все перышком дрызгает.
— Подпишите.
Вышел я, дорогие мои, в тот день из казенного помещения, только не один, двое по бокам стоят со смертогубительным оружием охраняя мою жизнь. И заплакал я один-одинёшенек—сиротинушкой, так жалостливо, эх, и сейчас бы...
В камере, приобыкши, утихомирился. Проглядел свою завхозью жизнь—всю как есть— и понял: бери не бери—все равно помрешь завхозьей смертью—не своей.
Так вот сижу, горемычный, прикидываю в уме—уж не золотнички и не фунтики—а сколько годиков припаяют, подведут ли под амнистию и под какую.
Думаю: хоть бы в Германии што приключилось—наверняка, скинули б половину, а там еще што — китаешки, негры, а оттуда на всю планету, огулом как зацапает—- эх, дай-то господи! — сбросят и вторую половину лишь бы не к ногтю по способу расстрела.
— Все прояснилось—как склад вывозил, как деньгу копил
Дрожь проняла: действительно—я!
Ну, на суде откровенно сказал:
—Товарищи судьи и весь честной пролетариат, Виновен! Признаюсь! Но только в каком состоянии? Поймите! В лунатическом! В детстве маменька обронила, на голову слаб по карнизам стал ходить, по крышам. Простите, словно кот какой. Ну и с детства еще приобык таскать разное и упрятывать—а куда и для чего, не упомню. Как луна взойдет—так впадаю в лунатическое состояние и возбуждение организма. Ну, а после—и без луны, в плоть видно въелось—значит, и луны не надобно.
Не признали.
— Какой же вы, подсудимый, есть лунатик, ежели без луны.
Смеются.
— Вам видней, - говорю я ослабшим голо- сом. Только дайте хотя снисхождение—по первости вышло, ведь.
Дали. Два годика.
Потом по случаю мая и октября скостили восемь месяцев.
— Так ты лунатик?
— Ах, как интересно!
Завхоз Таров хмуро сдвинул брови и с сожалением сказал:
— Излечился. Только иногда этакая небольшая лунатическая дрожь ударит—махонькая, золотничков пару отсыплю, ну а после—через минуту—обратно кладу, ну их... к луне.
Аленсандр Ракитников.
Как это было?
(Киио-сценарий из истории японского землетрясения).
Часть I.
У Микадо во дворце пир. Микадо произносит речь. Всеобщее ликование. Пьют пиво „Новая Бавария" (и кушают рис. В стороне делают харакири двум рабочим. На стене тень— фигура рабочего, который пишет „мане-текел-фарес." Всеобщее смятение. Микадо лезет под трон.
Часть II
Начинается землетрясение. Фотограф Госкино телеграфирует просьбу задержать землетрясение до его приезда для съемки Землетрясение не хочет задерживаться. Землетрясение в разгаре.
Полный мрак (опоздавший оператор из Госкино вставляет в ленту кусок из „Развалин Помпеи).“ Оставшихся в живых японцев гримируют под корейцев и расстреливают. Микадо кушает рис и произносит тройную речь.
Часть III.
Из воды появляются новые острова. Англичане заявляют, что это их острова, которые у них пропали в XIX веке, и водружают на них свой флаг. Керзон пишет ноту и с умилением прижимает к груди нашедшиеся острова. Из солидарности Пуанкарэ прижимает французских рабочих, а Муссолини захватывает остров Корфу. Греки возмущены. Финны пытаются захватить Васильевский остров в Петербурге. Ллойд-Джордж предлагает созвать конференцию. Микадо кушает рис и дорезывает оставшихся рабочих.
Часть IV.
Приближается пароход „Ленин" с русской помощью. Микадо и кабинет в страхе. Микадо сообщают, что в каждом русском хлебе запечено 3 комсомольца, 10 прокламаций и 2 тома „Капитала". Микадо и ужасе. Микадо высылает отряд полиции сообщить, что японские рабочие не голодают. На заднем дворе расстреливают японских рабочих, чтобы они не голодали. Пароход „Ленин", пожимая плечами, уходит во Владивосток.
Апофеоз.
Японские рабочие расстреливают Микадо Микадо уже не кушает риса. Японцы объявляют
советскую республику. В Токио, который выстроен опять, приезжают Карахан в китайском костюме. Всесоюзное совещание ОДВФ. Открытие сельскохозяйственной выставки. Пляски народностей Оркестр играет Интернационал на японском языке Все кушают рис.
Исбах.
***
Надмогильные надписи
на случай...—на всякий случай.
1.
Раймонду Пуанкарэ.
Он, безраздельно преданный Европе,
Снискал любовь сирот и горьких вдов Сей рыцарь каменноугольных копей И кавалер ворованных судов.
Он десять лет парламентское тесто Месил ногами, вынося протесты,
И, наконец, спокойно опочил...
Куда бы ты, прохожий, не спешил,— Остановись—и плюнь на это место.
2.
Врангелю.
Он памятник себе воздвиг собственноручно Тем, что „святую Русь" ревниво охраняя,
Что вслед Деникину рабочих бил поштучно И ссудной кассой торговал.
3.
Эмилю Вандервельде.
Любезный, обходительный и милый Вдесь Вандервельде возлежит Эмилий.
(Король Альберт, ценя подобный ум,
Поставил памятник из „личных сумм“).
В борьбе с коммунистической лавиной, Он множил двойку на два с половиной,
Но дальше сосчитать никак не мог,— И опочил, не досчитав до трех.
Арго.
***
Река и ручей.
Товарищи!... Я коммуниста знал!..
Э, нет... Не так!...
По камням, по извивам Текла река серебряным массивом;
Ряд светлых ручейков в нее, журча, впадал... Там, где они текли, цветы пестрели в долах. Паслись стада на пастбищах веселых,
Росли хлеба... Пел пески синий бор... Один ручей сказал:
— Глядите, вот позор!..
Вода в реке, как будто, мутновата...
То щепка проплывет, то водоросль, как вата!.. А я теку с высоких, чистых гор,
Мешать мою волну с ее волной обидно...
Я буду течь один. А там... Там будет видно!..
И он потек один... Боролся с грязью, с тиной И, наконец, засосан был трясиной...
... Так вот, .мы и пришли!.. Я коммуниста знал: Один, отбившийся от пролетарской массы,
Он контролировал какие-то госскассы...
Задрал высоко нос... Был председатель треста, Ушел, схвативши куш... Нашел другое место... Чего-то строить стал... К шантанам лип, да лип. И, наконец, совсем погиб...
Мне кажется, тут не сложна мораль:
Товарищи, от масс не отбивайтесь вдаль...
А.
***
Крик крекора *).
Рази Иван Пузырьков каммунист? Одно название, игра слов. Рази каммунисты такие бывают? Каммунист человек международный, руристый, по текущему моменту в Европу должон ехать. Но опять-таки каммунист не должон и нос задирать и осмысливать себя, будто и он есть самый воздушный флот, а потому земные людишки его не касаемы.
Вот оно как! Действительно!
Меня, Сидора Бобыря, знает всякий. Человек я, хотя и беспартейный, а рабочий класс поддерживаю и понимаю. Ну, конечно, и себя не забываю: потому человек я без партии и мне как бы дозволено.
А вот ему, Ивану Пузырькову, никак нельзя только об своем животе хлопотать. Надо ему общественность показывать и леворуционный стаж. И действовать словами и поступками на широкие затемненные массы.
Вот оно как! Действительно!
А что же он, сукин сын, делает?
Возьмем к примеру неделю—7 дней в ней.
Во вторник—подай Ивану Пузырькову лошадь.
— Я, грит, Пузырьков, ваш крестьянский председатель, и не гоже, чтоб я пеший ходил, а своей лошади загонять не стану. Вам должно быть стыдно, товарищи, что я—ваша власть—не имею никакого конского вида. Так вот, ребятушки, соберите по сто рублев с христианского рыла и приобретите мне в видимую собственность лошаденку. Да кабрелетку еще, чтоб было отличие от граждан.
Что-ж!
Собрали ему, сучьему сыну. И ездит он взад и вперед по деревне—как святой. И кричит:—Эй, сторонись черти!
Ну, а в среду—запаши ему землицы.
— Я, грит, товарищи крестьяне, приобык уже к бумажной волоките, и к труду земляному становлюсь негодный. Рука у меня стала быдто не мозолевая, а нежная, и только подпись свою на бумагу класть могу, а ко всему прочему имею умственное отвращенію.
Засеяли.
И дальше опять: и в четверг, и в пятницу, и в субботу — все одно и то же, то подай, то сделай, то загоняет куды, то в холодной гноит— ну, просто не знам, как быть с нашим председателем.
В воскресенье и понедельник у него приема нет никакого, и ежели придешь, непременно струганет матерным словом,
— Воскресенье, грит Иван Пузырьков, обозначено красной краской, работать никак нельзя, а понеделыіик — тоже работать нельзя, потому строго настрого велено проводить антилегиозную пропаганду и доказывать, что нам на бога чихать—самое обыкновенное дела и очень нам на пользу идет.
А почему сам богов из дому не вынесет? Весь угол завален портретами божественными. и Маркса — выходит — занимает пустяшное место—вершков на пять; а они, боги—на аршины.
Вот оно как! Действительно!
По совокупности всего, как грамотный и беспартейный, в виду несвоевременного присвоения авансом Пузырьковым знания каммуниста, прошу от всего обчества завинтить ему гайку
Федот, да не тот.
*) Крекор—крестьянский корреспондент. (Словотворчество т. Бубнова).
***
Из галлереи совтипов.
2. „Завхозы".
Воронов крупный завхоз, служит в центральном Промторге.
Толстый портфель и живот, автомобиль, кабинет. Мненье начальства о нем: дельные люди дороги, Если завхоз уйдет, дело сойдет на нет.
Взяток сей муж не берет вовсе... особенно мелких.
Стоит-ли путь к деньгам более верный есть:
20%—с темной,
10%—с открытой сделки.
И не возьмет, ни-ни, только —„окажет честь"...
Петушков—завхозик маленький,
(Ни портфеля, ни авто).
"Загоняет" лично валенки,
Шапки, простыни, пальто.
Петушков не чужд иронии,
Проклинает Губоно:
— "В этой нищенской колонии
И украсть-то мудрено"!...
Петушков всем завам нравится,
Но в отчетах лопоух.
И судьба ему—отправиться
В „санаторий“ Г.П.У.
В. Стариков
***
Милой маменьке „Рабочей Москве"
(к пятисотому № рожденія).
Сегодня горечь бесполеэна.
Я сладок, словно артишок.
Примите, маменька любезно.
Сей поздравительный стишок.
Чего желать?
Огня и жару?
Их предостаточно у вас
Но сам себе желаний пару
Ваш сын почтительно припас.
Вы—чистый идеал мамаши,
Но я заметить вам должон;
Опаздывая, роды ваши
Приносят мне большой урон.
Я был бы счастлив беэраздельно,
Когда б пришлося мне скакнуть
От двухнедельного в недельный,
Засим, не ведая заботы.
Пребудьте милы и добры
И оплатите наши счеты.
КаК делали до сей поры!
Но в ежемесячный— отнюдь
***
В кино.
Выпущенные на свободу звери разбежались по городу.
— Гражданин, про себя читайте... Мешаете смотреть.
— А вы что же, ушами смотрите?
— Хоть носом. Раз я заплатил деньги—желаю покой иметь.
Я эту картину видел. Сейчас лев к ей в комнату залезет, а сыщик его за хвост будет тянуть.
— Как это они не боятся! Здоровый такой лев, знаете и за хвост!
— А это—фальшивый хвост. Нарочно для этой картины куцого льва держат. Он тянет, а льву хоть бы что.
— Опять львы... Надоело. Все львы, да львы.
— У них всегда так. Как говорится, не с чего, так с бубён. Ежели безо львов, вся картина в полчаса пройдет, а не то что пять серий.
— Смотри, смотри, слон дерется... Так его, наподдай ему хоботом!.. Ррраз...
— Не понимаю, как это можно: со всего размаха в живот...
— Очень просто. Фальшивый живот. Ему даже и не больно.
— Гляди, гляди—опять!..По голове вдарил... И терпит ведь человек...
— Что же? Раз у него голова фальшивая...
Викт. Ардов
***
Старые вещи—на слом.
На Кудринской площади, на воротах дома коммуны 1-й гос. фабрики электроламп значится:
ТАТАРАМ, МУСОРЩИКАМ,
СТАРЬЁВЩИКАМ И МУЗЫКАНТАМ
ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ.
Красный Перец советует ячейке фабрики, в согласии с резолюциями XI сЪезда РКП, сделатЬ следующее:
1) Упомянуть националЬностЬ мусорщика и осталЬных, не ограничиваясь одним татарином.
2) После этого всю вЫвеску выброситЬ.
Попу было весело.
В Ашитковском обозном отделении
по инициативе военкома организовался
из сторожей и рабочих хор.
Рабочие и служащие ждали его выступления в клубе... а хор выступил в церкви Ивана-Богослова.
Пожар от святого огня.
За Пресненской заставой, по Воскресенскому шоссе, живет известный пЬяница Гришин с богомолЬной старушкою Екатериной.
Недавно старушка Екатерина в честЬ праздника „воздвижения" зажгла перед „святыми" иконами лампаду, чтоб святым было не скучно, а сама ушла на работу.
Масло было с керосином, и лампадка перед глазами и мордой святых воспламенилась. Обожженные боги предпринять ничего не могли. Появился рабочий Пузанков, сорвал лампаду и загасил обои. Так Пузанков спас от святого огня грешников, живущих в доме.
Жилец Никоное
Ефим Терентьевич.
Кто отгадает?
На общем собрании Яхромской ячейки 10-ю голосами против 4-х (а в ячейке 65 человек) бЫло постановлено: „разрешитЬ продажу вина при рабкопе".
10—за продажу вина, 4 против, а за что-же осталЬнЫе 54 человек?
Почтовая перечница.
Чумаченко. На то и диспутЫ в Политехнической музее, чтобы провинция не дремала.
Комсомольцу Жене. Тов. Бухарин не назвал никого идиотом за курение. Он толЬко сказал, что нужно организоватЬ общественное мнение так, чтобы при виде курилЬщика было сделано такое замечание: (см. стенограмму Бухаринского доклада).
М. С. К. Ваш фелЬетон, в котором вы проводите параллель между Сандуновскими банями и новыми театралЬнЫми постановками, направлен в Наркомздрав.
***
Гр. Вознесенскому. Чего вы волнуетесь? Раз вы утверждаете, что бог естЬ, то он и сам справится с „Безбожннком“.
Стихи отправили в Гукон так как Главмортехозупр занят делами семейными. Е. К.
***
Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/28GBMg59rUkQd
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/YdAp_Y0FrUkWZ
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/YEWgKVBIrUkUm