Это всё уже было...было...было и не только с нами

Безъ вины виноваты!
(Изъ похожденій и приключеній Сени Пузикова.)
Разсказъ Нугарда
Если Сеня Пузиковъ имѣлъ способность воспользоваться довѣріемъ или оплошностью кого-нибудь изъ богатенькихъ пріятелей, то иногда и самъ попадалъ впросакъ, вѣроятно, желая оправдать одну изъ стариннѣйшихъ нашихъ пословицъ, гласящую, что и на старуху бываетъ проруха, или, какъ выражаются люди болѣе воспитанные, каждый мудрецъ обладаетъ достаточной долей простоты.
Чтобы не ходить далеко за примѣрами, я лучше всего разскажу то, что случилось съ нимъ очень недавно и заставило его провести нѣсколько тяжелыхъ часовъ.
Моему герою удалось какими-то судьбами получить приглашеніе на почти оффиціальный обѣдъ одной изъ теперешнихъ политическихъ партій, возлагающей всѣ надежды на карательную экспедицію, направленную противъ «эсь-дековъ» и «эсъ-бровъ». Но такъ какъ на такомъ обѣдѣ слѣдовало, по меньшей мѣрѣ, быть въ сюртукѣ, то Сеня Пузиковъ невольно пришелъ въ уныніе. Дѣло въ томъ, что хотя у него и былъ безукоризненно сшитый Сюртукъ, но таковой, по искони заведенному у порядочныхъ молодыхъ людей обыкновенію, находился въ закладѣ, денегъ-же въ его кошелькѣ было ровно столько, чтобы честно, не прибѣгая къ проходнымъ дворамъ, расчихаться съ доставившимъ его на этотъ обѣдъ извозчикомъ.
Тщетно ломалъ несчастный голову надъ вопросомъ, какъ ему выдти изъ затруднительнаго положеніи, тѣмъ болѣй. что занять денегъ у кого-бы то ни было послѣ праздниковъ не представлялось никакой физической возможности, тѣмъ болѣе, что его кредитъ былъ давно ужо подорванъ.
«Развѣ попросить у кого-нибудь изъ пріятелей одолжить мнѣ на время свой сюртукъ?»—подумалъ Сеня Пузиковъ и сталъ перечислять въ своемъ умѣ тѣхъ изъ нихъ, къ которымъ можно было-бы обратиться, не рискуя получить отказъ.
Но, какъ на зло, одинъ былъ слишкомъ тонокъ, другой — слишкомъ толстъ, одинъ, приходился ему по-плечо, а у другого онъ могъ спокойно пройти между ногъ.
Сеня уже хотѣлъ наложить на себя руки или вообще выкинуть какой-нибудь фортель, какъ вдругъ вспомнилъ о Никсѣ Кудлатовѣ, который былъ такъ дивно надѣленъ природою, что, будучи одинаковаго съ нимъ тѣлослоБезъ
вины виноваты!
(Изъ похожденій и приключеній Сени Пузикова.) Разсказъ Нугарда.
женія, могъ не только одолжить своему другу сюртучную пару, но вмѣстѣ съ нею шевровые сапоги, цилиндръ и перчатки!
Сеня Пузиковъ вспомнилъ, что уже нѣсколько разъ, по ошибкѣ, надѣвалъ его новый котелокъ вмѣсто своего стараго, въ дождливую погоду пользовался его галошами, недавно-же случайно примѣрилъ, его пиджачный костюмъ,
въ которомъ и поѣхалъ съ нимъ въ «Аполло» *), такъ какъ собственное платье Сени Пузикова оставляло желать многаго.
Пузиковъ до того былъ пораженъ подобною соразмѣрностью формъ, что тогда-же попросилъ у Никса Курчатова оставить ему этотъ пиджакъ на память и щеголялъ въ немъ до тѣхъ поръ, пока не взялъ отъ своего портного Карла Богдановича Шульца въ долгъ новой нары.
Нечего и говорить, что послѣ этого память о добромъ пріятелѣ перешла въ руки къ одному изъ ближайшихъ потомковъ Чингисъ-хана.
Всѣ эти воспоминанія вихремъ пронеслись въ головѣ Сенѣ Пузикова и онъ поспѣшилъ скорѣе на квартиру Никса Кудлатова, тѣмъ болѣе, что до нея было всего только нѣсколько шаговъ.

На Сенино счастье, одинаково съ нимъ сложенный пріятель оказался дома, но такъ какъ новый сюртукъ въ этотъ день былъ нуженъ ему самому, то онъ и предложилъ Сенѣ Пузикову свой «второй номеръ».
— А онъ того... ничего... приличенъ?—спросилъ пріятеля Пузиковъ.
— Портной тебѣ его реставрируетъ въ какихъ-нибудь полчаса и онъ будетъ совсѣмъ какъ новый.
— Но портной потребуетъ за это денегъ!
— Какихъ-нибудь три рубля.
— Конечно, это—пустяки, но, какъ на зло, у меня въ данный моментъ...
— Деньги, какъ и всегда, отсутствуютъ?—перебилъ его пріятель.
— Да... то есть, у меня дома есть билетъ внутренняго займа, который мнѣ подарилъ мой дядя-сенаторъ, но ты самъ понимаешь...
— Конечно, конечно... Успокойся, я могу тебя ссудить этою суммою, только мнѣ сейчасъ положительно некого послать къ портному...
При послѣднихъ словахъ пріятеля въ головѣ Сени Пузикова созрѣла еще новая геніальная комбинація: Карлъ Богдановичъ Шульцъ по-пріятельски вычиститъ для него этотъ сюртукъ даромъ, тѣмъ болѣе, что Пузиковъ ему еще долженъ; что-же касается до трехъ рублей, то они будутъ далеко не лишними въ его домашнемъ обиходѣ.
Поэтому Сеня безъ дальнѣйшихъ разговоровъ экспропріировалъ у пріятеля обѣщанную зелененькую бумажку, взялъ подмышку завернутую лакеемъ въ бумагу сюртучную пару и величественно вышелъ на улицу въ полной увѣренности, что первый-же попавшійся извозчикъ непремѣнно назоветъ его «вашимъ сіятельствомъ».
Здѣсь будетъ умѣстно познакомить читателя съ Карломъ Богдановичемъ Шульцемъ, который, хотя и невольно, былъ одною изъ причинъ, причинившихъ Сенѣ Пузикову ту непріятность, благодаря которой онъ не попалъ на обѣдъ и весь остатокъ дня провелъ въ самомъ угнетенномъ состояніи
Карлъ Богдановичъ Шульцъ, какъ
я уже говорилъ раньше, былъ портной, какихъ мало, и если не могъ конкурировать съ Тедески, то это происходило оттого, что его цѣны были значительно ниже цѣнъ свѣтилъ портняжнаго искусства и онъ не могъ поэтому открыть своимъ кліентамъ безграничный кредитъ, въ ожиданіи смерти какого-нибудь ихъ американскаго дядюшки или чего-нибудь подобнаго.
Карлъ Богдановичъ былъ чистокровный русскій нѣмецъ, можно даже сказать—славянофилъ, такъ какъ очень любилъ русскій языкъ, хотя нѣсколько неправильно «выковыркивалъ» нашу отечественную рѣчь. Кромѣ того, желая вполнѣ выказать свое глубокое знакомство съ русскимъ языкомъ, онъ любилъ также блеснуть знаніемъ народныхъ пословицъ и поговорокъ, искажая ихъ, конечно, на свой образецъ и, по возможности, приноравливая ихъ къ своему ремеслу. Такъ, напримѣръ, извѣстную пословицу, что «дѣло мастера боится», онъ объяснялъ нѣсколько иначе, утверждая, что «дѣла мастеровой боится», и всегда восторгался глубокимъ смысломъ этого изреченія народной мудрости.
— О, ja, — говаривалъ обыкновенно Карлъ Богдановичъ, сидя съ пріятелями въ излюбленной имъ портерной и щеголяя предъ ними своими академическими познаніями русскаго языка:—о, ja, das ist Sehr richtig *), русскій мастеровой всегда боится дѣла, и это будетъ вамъ говаривать я—я, Карлъ Богдановичъ Шульцъ!
И никто съ Карломъ Богдановичемъ не спорилъ, такъ какъ онъ всегда платилъ не только за выпитое имъ пиво, но и за пиво своихъ пріятелей.
Вообще Карлъ Богдановичъ пользовался большою популярностью среди всѣхъ тѣхъ, кто только его зналъ, но болѣе всего его любили и уважали въ той портерной, гдѣ онъ проводилъ идею, что русскій мастеровой боится дѣла и гдѣ проводилъ почти все свое свободное время.
Такъ было и въ тотъ злополучный день, когда Сеня Пузиковъ, со сверткомъ въ рукахъ, нетерпѣливо позвонилъ у дверей своего портного.
Какой-то прилично одѣтый молодой человѣкъ, въ котелкѣ и тоже съ узелкомъ подмышкой, отворилъ ему двери и, по-видимому, догадавшись, что имѣетъ дѣло съ однимъ изъ кліентовъ Карла Богдановича Шульца, вѣжливо, но не безъ достоинства, освѣдомился, что ему нужно?
Сеня Пузиковъ въ краткихъ, но весьма понятныхъ выраженіяхъ объяснилъ незнакомцу цѣль своего посѣщенія, и тотъ не замедлилъ ему заявить, что онъ—племянникъ портного Шульца и что его дядюшка находится теперь въ мастерской.
Послѣ этого прилично одѣтый молодой человѣкъ въ котелкѣ и съ узелкомъ подмышкой вышелъ на улицу, а Сеня Пузиковъ направился въ указанное ему помѣщеніе.
Первое, что бросилось Сенѣ въ глаза, это—невоооразимый хаосъ, цазанимаемыхъ Карломъ Богдановичемъ, и затѣмъ—полнѣйшее отсутствіе не только самого хозяина, но даже и кого- либо изъ подмастерьевъ.
Ужъ чего-чего не дѣлалъ Сеня Пузиковъ для того, чтобы дать знать о своемъ приходѣ! никто не появлялся, и моему герою становилось даже жутко среди этой мертвой тишины.
— И куда они, черти, всѣ запропа- стились?—съ неудовольствіемъ проговорилъ Сеня Пузиковъ и направился обратно въ переднюю.
Но какъ разъ въ это время до его слуха донеслись чьи-то поспѣшно приближавшіеся шаги и грубые, угрожающіе голоса, ничего общаго съ добродушною русскою рѣчью Карла Богдановича не имѣвшіе.
Слышались слова: «въ полицію», «въ кутузку его, мерзавца», «въ участокъ», «воровать среди бѣлаго дня задумалъ», «вотъ мы сейчасъ намнемъ ему бока» и прочее, и прочее...
Какъ ни былъ отваженъ Сеня Пузиковъ, но его сердце болѣзненно сжалось и душа ушла въ пятки, такъ какъ не оставалось никакого сомнѣнія, что вся эта озвѣрѣвшая ватага направляется къ квартирѣ Карла Богдановича.
Наконецъ, въ дверяхъ, во всемъ своемъ олимпійскомъ величіи, появился блюститель порядка, а за нимъ вырисовывались опухшія отъ сна лица нѣсколькихъ дворниковъ.
— Вотъ онъ, грабитель! держи его!— указалъ перстомъ на окончательно оробѣвшаго Сеню Пузикова представитель стараго режима.
Дворники собрались уже было окрутить ему руки, но тутъ на Сеню Пузикова нашло какое-то наитіе и онъ громогласно заявилъ, что онъ—вовсе не грабитель, а депутатъ русскаго парламента.
Поэтому, не желая давать поводъ новому парламенту вступиться за уклонившагося нѣсколько отъ своихъ прямыхъ обязанностей «эсъ-эра» или «эсъ-дека», дворники не связали Сени Пузикова, а просто отвели въ участокъ, гдѣ ему послѣ долгихъ усилій удалось, наконецъ, узнать, что какой- то, неизвѣстно куда торопившійся, но очень прилично одѣтый молодой человѣкъ въ котелкѣ и съ узелкомъ подмышкой заявилъ сидѣвшему у воротъ дворнику, что, спускаясь только что сейчасъ съ лѣстницы, гдѣ находится квартира портного Шульца, онъ видѣлъ человѣка, пытавшагося взломать его двери, почему онъ самъ, боясь быть убитымъ этимъ злодѣемъ, и счелъ за лучшее обратиться къ властямъ предержащимъ. При этомъ онъ въ подробностяхъ описалъ примѣты Сени Пузикова и пошелъ дальше, намѣреваясь сообщить о всемъ происшедшемъ по телефону въ сыскную полицію.
Напрасно несчастный упоминалъ о своемъ дядѣ-сенаторѣ и о Никсѣ Кудлатовѣ, одолжившемъ ему сюртукъ на сегодняшній обѣдъ: ему не только не повѣрили, но еще поставили на видъ самовольное присвоеніе депутатскаго званія.
— Но вы должны отпустить меня на вашъ обѣдъ,—воскликнулъ Сеня Пузиковъ и даже ногою топнулъ.
— А вотъ часа черезъ четыре придутъ господинъ приставъ или его помощникъ, такъ они и укажутъ, какъ намъ съ такимъ депутатомъ поступить:за рѣшетку-ли посадить, или съ городовымъ обратно къ мѣсту служенія отправить,—успокоилъ его околоточный.
Сеня Пузиковъ грустно поникъ головою.
Однако, судьба сжалилась надъ нимъ гораздо скорѣе, нежели предполагалъ дежурный околоточный надзиратель: неожиданно въ участкѣ появился сильно разстроенный и немного выпившій Карлъ Богдановичъ Шульцъ и заявилъ, что у него взломали замокъ у наружныхъ дверей и похитили нѣсколько цѣнныхъ вещей и совершенно новый пиджачный костюмъ.
Ему тогда предъявили сюртукъ, брюки и жилетъ Никса Кудлатова, но онъ отъ нихъ отказался; ему представили самого грабителя, и онъ узналъ въ немъ своего стараго заказчика.
Участокъ пришелъ въ изумленіе.
И тогда Сеня Пузиковъ подробно разсказалъ всѣ подробности своего неудачнаго путешествія въ квартиру Карла Богдановича Шульца.
И что-же? Его-же стали упрекать въ недостаткѣ сообразительности, въ томъ, что онъ бесѣдовалъ съ грабителемъ и не только не задержалъ его, но даже позволилъ навести полицію на ложный слѣдъ, и затѣмъ еще разъ напомнили о присвоеніи депутатскаго званія, а потерпѣвшій портной пошелъ дальше и чуть было не сталъ обвинять несчастнаго въ попустительствѣ.
Тутъ Сеня Пузиковъ не выдержалъ и обозвалъ Карла Богдановича «нѣмецкой обезьяной»; но этимъ онъ, впрочемъ, выказалъ свое плохое знакомство съ зоологіей. Развѣ бываютъ «нѣмецкія обезьяны»? Есть «бразильскія», есть «африканскія», есть «цейлонскія», наконецъ, даже въ Европѣ на Гибралтарѣ проживаетъ совмѣстно съ англичанами какой-то родъ обезьянъ, не «нѣмецкихъ» обезьянъ нѣтъ, нѣть и нѣть. Развѣ, можетъ быть, теперь въ Камерунѣ?
Карлъ Богдановичъ сначала вспылилъ отъ такой обиды, но затѣмъ, получивъ отъ Сени Пузикова новый заказъ и приглашеніе выпить по кружкѣ пива, смягчился и они покинули участокъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ.
Карлъ Богдановичъ даже хотѣлъ утѣшить Сеню Пузикова въ его оплошности, воспользовавшись приведенной мною въ началѣ этого разсказа пословицей, что «на всякую старуху бываетъ проруха», и, конечно, перевралъ её по-своему, утверждая, что «у всякой старухи есть своя прорѣха».
Но Сенѣ Пузикову было не до пословицъ: когда-то ему удастся получить новое приглашеніе на партійный обѣдъ его единомышленниковъ?!
*)О, да, это совершенно правильно!
*) Кафе-шантанъ въ Петербургѣ.
****
Срѣзала.
Барыня.—Аннушка, я замѣчаю, что вы носите мою вуаль.
Горничная. — Помилуйте, сударыня! Начто она мнѣ? Вѣдь, у меня не такое лицо, чтобы скрывать его густой вуалью! Даже самъ баринъ это говоритъ.
***
Въ ужасную минуту.
Плохой ѣздокъ (на бѣшено несущейся лошади).—Мнѣ кажется, что этотъ чертовскій конь страдаетъ маніей преслѣдованія.
***
Расплата.
Жена.—Ты слышалъ, что сегодня ночью убили сваху, благодаря которой состоялся нашъ бракъ? Убійца неизвѣстенъ.
Мужъ.—Навѣрно, кто-нибудь изъ облагодѣтельствованныхъ ею бракомъ.
***
Май.
Всю природу оживляя,
Наступилъ желанный сонъ.
Въ дни красавца чудо-мая
Чистъ и ясенъ небосклонъ.
Не для всѣхъ онъ только ясенъ.
Нѣтъ! Принесъ онъ многимъ крахъ:
У дѣвицъ отъ слезъ носъ красенъ,
Плачутъ дѣвы, просто страхъ!
«Горка Красная» пропала
И исчезли женихи.
А въ посту они, бывало,
Всѣмъ писали имъ стихи:
«Я горю къ тебѣ любовью,
Безъ тебя мнѣ свѣтъ не милъ,
Коль откажешь, то я кровью
Изъ своихъ напьюся жилъ!
На гробу моемъ дубовомъ
Зарыдаешь ты тогда,
И землею, какъ покровомъ,
Я закроюсь навсегда!»
Такъ писали въ постъ Великій
Всѣмъ дѣвицамъ женихи,
У дѣвицъ теперь взглядъ дикій
И дѣла у нихъ плохи!
Но не плачьте, дѣвы, снова
«Горка Красная» придетъ,
Подождать вамъ годъ не ново,
Замужъ кто-нибудь возьметъ.
А пока что, въ числа мая
Вы проснетесь ото сна,
Ну, погибла Фоминая,
Да зато пришла весна.
Дача, лугъ, прогулка, лодка,
Соловей въ лѣсу поетъ...—
Да тутъ всякая красотка
Жениха себѣ найдетъ.
Только, только не зѣвайте,
Поослабьте пылъ и жаръ,
И женихъ тогда вамъ, знайте,
Попадется, какъ комаръ!
Громовой Градобоевъ.
***
Откровенно.
Учитель.—Я объяснилъ вамъ, изъ чего дѣлаютъ матеріи. Ну, Ивановъ, скажите мнѣ, изъ чего сдѣланы ваши панталоны?
И в а н о в ъ.—Изъ старыхъ брюкъ моего папы.
***
Материнская логика.
Дочь. — У Павла Петровича прекрасные зубы!
Мать,—А что въ нихъ толка, если онъ ими не прикусываетъ ни одной изъ твоихъ приманокъ!


Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/0siQ4nuYr3jJ8
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/FScUs7Ikr3jKu
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/FqWHjb1nr3jJp

Проказы „к а-д е т о в ъ“
Изъ приключеній и похожденій Сени Пузикова.) Нугарда.

Въ жизни Сени Пузикова, привыкшаго посѣщать лучшіе рестораны столицы въ обществѣ представителей нашей золотой или подмазанной просто сусальнымъ золотомъ молодежи, бываютъ иногда и такія моменты, когда ему волею-неволею приходится размѣняться на мелочь и довольствоваться, сообразно своимъ дѣйствительнымъ средствамъ, скромнымъ трактирчикомъ съ продажею казеннаго вина «въ запечатанной посудѣ и по назначенной на этикетахъ цѣнѣ».
Такимъ образомъ, въ одинъ ясный весенній день, къ которому всѣ благовоспитанные молодые люди успѣли заложить въ различныхъ ломбардахъ свое зимнее верхнее платье и облечься въ такъ называемыя демисезонныя пальто, Сеня Пузиковъ, предварительно убѣдившись, что никто его не можетъ видѣть, осторожно, какъ тать, проскользнулъ въ подъѣздъ, надъ которымъ красовалась желто-зеленая вывѣска съ заманчивою надписью: «Трактиръ для добрыхъ друзей».
Въ общемъ залѣ по обыкновенію была масса народа и граммофонъ неистовствовалъ, соперничая съ органомъ, хотя мѣстная администрація и установила между ними строгую очередь, подобную той, которая существуетъ между ораторами нашей государственной думы. Въ этомъ отношеніи между ними было даже много общаго: граммофонъ визжалъ и фальшивилъ не хуже любого «эсъ-дека» или «эсъ-эра», а органъ шипѣлъ и наигрывалъ старыя пѣсни, въ родѣ нашихъ министерскихъ докладовъ, отчего слушателямъ было нисколько не легче.
Не безъ труда Сеня Пузиковъ отыскалъ для себя свободный столикъ, за которымъ и усѣлся, заказавъ себѣ жидкую селянку; въ ожиданіи же ея онъ углубился въ чтеніе «Новаго Времени», такъ какъ другія газеты не читаются людьми, внесенными въ шестую часть родословной книги.
Однако, и «Новое Время» не долго могло удовлетворить его любопытство, не
нулъ отъ себя газету и выпилъ не безъ удовольствія большую рюмку водки, тѣмъ болѣе, что какъ разъ къ тому времени поспѣла и заказанная имъ селянка.
— Что, не нравится? — обратился къ нему съ вопросомъ сидѣвшій за сосѣднимъ столикомъ субъектъ среднихъ лѣтъ въ довольно поношенномъ сѣромъ пиджачномъ костюмѣ и ярко красномъ галстухѣ.
— Вы говорите про селянку?—спросилъ Пузиковъ.
— Нѣтъ, про то, что вы только что читали,—кивнулъ головою неизвѣстный по направленію къ «Новому Времени»: — если не ошибаюсь, васъ возмутили послѣдніе дебаты въ нашей государственной думѣ?
— Если хотите, то вы правы, и мнѣ только остается удивляться вашей наблюдательности.
— И все это намъ «ка-деты» гадятъ!—убѣжденно проговорилъ неизвѣстный.
— Вы такъ полагаете?
— Я—первый и самый убѣжденный ихъ противникъ.
Лицо Сени Пузикова при послѣднихъ словахъ незнакомца прояснилось, такъ какъ онъ увидѣлъ въ немъ своего единомышленника, совершенно упустивъ изъ вида, что убѣжденными противниками конституціонно - демократической партіи могутъ быть не одни только правые, но и лѣвые.
— Мнѣ очень пріятно познакомиться въ этомъ ресторанѣ съ человѣкомъ моего лагеря, — проговорилъ Пузиковъ, наклоняя голову.
— Вы тоже противъ «кадетовъ»?
— Само собой разумѣется!
— И вы не шутите?
— Какія-же тутъ могутъ быть шутки!
— Въ такомъ случаѣ мнѣ будетъ очень пріятно съ вами побесѣдовать.
— Сдѣлайте одолженіе... Не желаете-ли пересѣсть за мой столъ?—предложилъ Сеня Пузиковъ.
— Съ удовольствіемъ. Но прежде позвольте предста(виться: Иринархъ Большеспасскiй, поэтъ и мыслитель.
— А моя фамилія Пузиковъ... Не желаете-ли выпить рюмку водки?
— Въ наши дни кто-же отъ этого отказывается? Кстати я тоже заказалъ уже себѣ порцію снѣтковъ и соотвѣтствующій моему званію флаконъ казеннаго вина.
— Ну, вотъ и отлично.
Новые знакомые обмѣнялись рукопожатіями и затѣмъ Иринархъ Большеспасскiй усѣлся за столъ Сени Пузикова.
Конечно, послѣ нѣсколькихъ обязательныхъ возліяній, безъ которыхъ едва-ли когда-либо начинается трактирное знакомство, разговоръ снова перешелъ на политическія темы; да и о чемъ другомъ могутъ говорить теперь русскіе люди, когда нервы у всѣхъ сильно взвинчены и каждый живетъ въ ожиданіи чего-то такого, о чемъ лѣтъ десять тому назадъ никому и не снилось?
Впрочемъ, что касается до меня лично, то я съ удовольствіемъ счелъ- бы настоящую дѣйствительность за тяжелый сонъ, явившійся послѣдствіемъ дурного пищеваренія.
Васъ, можетъ быть, удивляетъ мое нерасположеніе къ «ка-детамъ»?— началъ первымъ Большеспасскій.
— Нисколько.
— Они, вѣроятно, и вамъ чѣмъ-нибудь насолили?
— Что они могутъ мнѣ сдѣлать?— пренебрежительно фыркнулъ Сеня Пузиковъ.
— Нѣть, вы этого не говорите... это— такая партія, такая партія...
— Значитъ, вы имѣете противъ нихъ что-нибудь особенное, не зависящее отъ ихъ программы?
— Помилуйте, какая-же это программа рекомендуетъ угощать женатаго человѣка блинами съ касторовымъ масломъ и подсыпать въ мадеру рвотный порошокъ? Да добро я угощался- бы съ ними одинъ, а то и моя благовѣрная супружница Анастасія Семеновна тоже сдѣлалась жертвою ихъ коварства.
— Какимъ-же это образомъ? Это, должно быть, очень интересно.
— А вотъ вы только слушайте, что я вамъ буду разсказывать, и потомъ судите, можно-ли такимъ людямъ довѣрять судьбу Россіи!
— Пожалуйста, продолжайте,— попросилъ Пузиковъ.
— Видите-ли, дѣло происходило зимою, на Масленой недѣлѣ и въ этомъ- же самомъ трактирѣ, куда я зашелъ съ женою полакомиться блинами. Живемъ мы съ моею Анастасіей Семеновной скромно, занимаемъ небольшую меблированную комнату и готовимъ обѣдъ на керосинкѣ, такъ что о домашнемъ приготовленіи блиновъ и думать нечего.
«Вотъ мы и пришли сюда... Только долженъ вамъ еще объяснить, что за нѣсколько дней до того познакомился я здѣсь случайно, такъ-же, какъ и съ вами сегодня, съ двумя какими-то господами, которые отрекомендовались мнѣ членами конституціонно-демократической партіи и много говорили объ отобраніи всѣхъ земель отъ помѣщиковъ въ пользу крестьянъ безвозмездно и объ автономіи всѣхъ нашихъ окраинъ, считая въ томъ числѣ и Архангельскую губернію»...
— Идіоты!—возмутился Сеня Пузиковъ.
Иринархъ Большеспасскій оставилъ, однако, это замѣчаніе безъ возраженій и продолжалъ:
— Входимъ мы это съ Анастасіей Семеновной вотъ въ этотъ самый залъ, а мои новые знакомые тутъ какъ тутъ и съ ними еще какихъ-то два молодыхъ человѣка въ формѣ одного изъ бастующихъ высшихъ учебныхъ заведеній. Поздоровался я съ тѣми, которыхъ зналъ раньше, а они меня и спрашиваютъ, что это за особа, которая пришла вмѣстѣ со мною...
«А не обратить вниманія на мою Анастасію Семеновну, дѣйствительно, нельзя, такъ какъ она при паденіи съ конки повредила себѣ носъ, почему и повязываетъ этотъ органъ обонянія чѣмъ-то въ родѣ намордника, что, впрочемъ, нисколько ея не безобразитъ... да и какой-же разумный человѣкъ будетъ смѣяться надъ чужимъ несчастьемъ?»
— Конечно, конечно, — поспѣшилъ согласиться съ нимъ Сеня Пузиковъ.
— Мнѣ очень пріятно видѣть въ васъ вполнѣ понимающаго и интеллигентнаго гражданина, которому я могу откровенно разсказать возмутительную исторію, которая чернымъ пятномъ ложится на репутацію всей «кадетской» партіи. Слушайте!
— Итакъ,—началъ снова противникъ конституціонно-демократической партіи,—буду, какъ и раньше, послѣдователенъ и логиченъ въ изложеніи всего случившагося со мною и съ Анастасіей Семеновной на Масленой недѣлѣ.
«Прежде всего два молодыхъ человѣка въ формѣ одного изъ бастующихъ высшихъ учебныхъ заведеній, въ свою очередь, поспѣшили тоже со мной познакомиться и заявили, что они тоже считаютъ себя «ка-детами», хотя и склонны болѣе къ «эсъ-декамъ». Говоря откровенно, никакой особенной разницы между этими двумя партіями я не вяжу».
— Одна пара сапогъ, — согласился Сеня Пузиковъ.
— Именно... Сердечно радъ встрѣтиться съ единомышленникомъ, хотя о своихъ взглядахъ на современное положеніе Россіи мы съ вами поговоримъ послѣ того, какъ я окончу свой разсказъ.
— Пожалуйста, продолжайте.
— Долженъ вамъ сознаться—продолжалъ незнакомецъ,—что въ тотъ злополучный день я уже съ утра былъ немного навеселѣ, и потому весьма возможно, что съ первыхъ-же словъ сказалъ что-нибудь нелестное по адресу ихъ убѣжденій; но въ то время они не обратили на это, поводимому, никакого вниманія...
— Что-же они могли сказать въ свое оправданіе? — поинтересовался Пузиковъ.
— Мало того; они пригласили меня и мою Анастасію Семеновну перейти съ ними въ отдѣльный кабинетъ, такъ какъ, по ихъ мнѣнію, такой представительной особѣ, какъ моя жена, неприлично появляться предъ трактирной публикой.
— Это правильно!
— Но при этомъ одинъ изъ молодыхъ людей въ формѣ одного изъ бастующихъ высшихъ учебныхъ заведеній аллегорически замѣтилъ, что всѣ женщины суть ангелы, упавшіе къ намъ съ неба на землю...
— Такой взглядъ на женщинъ сдѣлалъ-бы честь и не «ка-дету»!— замѣтилъ Сеня Пузиковъ.
— Да, но при этомъ другой его товарищъ совершенно некстати добавилъ, что если женщина при этомъ падаетъ на носъ, то можетъ получиться ущербъ для ея физіономіи.
— По-моему, это—довольно пошленькій каламбуръ!—замѣтилъ Сеня.
— Конечно, ничего не можетъ быть пошлѣе, если принять во вниманіе постигшее Анастасію Семеновну несчастье.
— Я совсѣмъ упустилъ это изъ вида! Дѣйствительно, въ такомъ случаѣ это просто—дерзость!
— Но она не осталась безъ отвѣта съ моей стороны и я съ достоинствомъ замѣтилъ нахалу, что моя жена вовсе не упала съ неба, а случайно вывалилась изъ вагона конно-желѣзной дороги.
— И что-же онъ?
— Разсыпался въ извиненіяхъ и сталъ клятвенно увѣрять, что принялъ намордникъ моей Анастасіи Семеновны за респираторъ... Но что значатъ "ка-детскія“ клятвы!
— Еще-бы! Однѣ ихъ газетныя инсинуаціи чего стоятъ.
— Именно — инсинуація: увѣрять, что жена моя упала съ неба на землю и прямо на носъ!
Гражданинъ Иринархъ Большеспасскій уже мало вникалъ въ смыслъ словъ своего собесѣдника: Сеня-же Пузиковъ былъ вполнѣ увѣренъ, что имѣетъ дѣло съ однимъ изъ членовъ союза русскаго народа.
Къ сожалѣнію, судьба готовила обоимъ весьма сильное разочарованіе.
Супругъ вывалившейся изъ конки Анастасіи Семеновны, между тѣмъ, продолжалъ:
— Въ концѣ концовъ, мнѣ пришлось все-таки принять «ка-детское» приглашеніе на блины, такъ какъ остальная компанія вела себя совершенно корректно, да и Анастасіи Семеновнѣ надо было доставить удовольствіе: къ блинамъ были заказаны свѣжая зернистая икра и семга... Конечно, если-бы я только могъ предвидѣть все коварство ихъ «ка-детской» души, то я гордо поднялъ-бы голову и сказалъ-бы имъ: «Нѣть, гнусные граждане...
— Просто почетные или потомственные,—совершенно машинально
перебилъ разсказчика Сеня Пузиковъ, прочитавшій эту остроту въ какомъ-то старомъ юмористическомъ журналѣ, и рѣшившійся ею теперь воспользоваться.
И на этотъ разъ Большеспасскій пропустилъ вопросъ мимо ушей и продолжалъ не безъ аффекта:
— «Нѣтъ, гнусные граждане, сидящіе, словно между двумя стульями, между октябристами и «эсъ-деками»!
Нѣтъ, не вамъ сдѣлать посмѣшищемъ того, кто самъ смѣется надъ вами!.. Не дамъ я вамъ въ обиду и моей Анастасіи Семеновны»... Человѣкъ, перемни-ка намъ посуду!
Послѣднія слова относились, конечно, не кь отсутствовавшимъ «ка-детамъ», а къ прислушивавшемуся къ ихъ разговору офиціанту, который и придалъ имъ должное толкованіе.
Но при этомъ неожиданномъ переходѣ изсякъ фонтанъ краснорѣчія гражданина Иринарха Большеспасскаго, тѣмъ болѣе что Сеня Пузиковъ перебилъ его еще вопросомъ:
— Не много-ли будетъ?
— Ничего! — махнулъ тотъ
рукою и опять приступилъ къ разсказу, постепенно все болѣе и болѣе впадая въ тонъ Мармеладова.
— Теперь я перехожу къ самому вопіющему, самому ужасному преступленію, которое вѣчнымъ позоромъ
покрываетъ нынѣ нашихъ «ка-детовъ», все еще мечтающихъ о министерскихъ портфеляхъ, — проговорилъ незнакомецъ самымъ мрачнымъ тономъ.
«Конечно, я еще за закуской завелъ рѣчь о преимуществѣ нашей партіи надъ всѣми другими и высказалъ это съ тѣмъ жаромъ, который доступенъ убѣжденному и много выпившему человѣку.
«Могъ-ли я предполагать, что моя откровенность окончательно подвинетъ ихъ на злое дѣло, жертвою котораго сдѣлался я и моя бѣдная Анастасія Семеновна?
«Прежде всего одинъ изъ нашихъ компаньоновъ, тотъ самый, который высказалъ гнусное предположеніе, что моя супруга упала съ неба прямо на носъ, пошушукавшись немного со своими пріятелями, вышелъ изъ кабинета и пропадалъ довольно долго; когда-же онъ вернулся обратно, то вслѣдъ за ними появились и съ такимъ нетерпѣніемъ ожидаемые нами блины съ масломъ, сметаною, нѣжно-розовою семгою и свѣжею зернистою икрою. Правда, масло показалось мнѣ и Анастасіи Семеновнѣ съ какимъ-то особеннымъ привкусомъ, но другія приправы его совершенно заглушали, тѣмъ болѣе, что поданная къ блинамъ мадера была самою настоящею, елисѣевскою, съ громаднымъ золотымъ ярлыкомъ, не оставлявшимъ никакого сомнѣнія въ ея доброкачественности.
«Къ несчастью, и это страннаго вкуса масло, и эта мадера доказали мнѣ и моей бѣдной Анастасіи Семеновнѣ, что времена Лукреціи Борджіа воскресли вновь въ двадцатомъ вѣкѣ, въ томъ самомъ вѣкѣ, когда наигуманнѣйшіе представители нашего освободительнаго движенія требуютъ полной амнистіи для людей, прибѣгающихъ къ содѣйствію бомбъ и браунинговъ».
— Неужели они покушались васъ отравить?— ужаснулся Сеня Пузиковъ, не обратившій должнаго вниманія на заключительныя слова своего собесѣдника.
—--Не покушались, но... отравили,— трагически проговорилъ Большеспасскій и опустилъ голову на
руки.
— Но... но вы и ваша супруга остались, однако, живы?
— Потому что отъ кастороваго масла и отъ рвотнаго порошка не умираютъ,—съ рыданіями вырвалось у совершенно опьянѣвшаго разсказчика.
Сеня Пузиковъ при этомъ чуть не фыркнулъ, но воздержался, все еще вѣря, что видитъ предъ собою человѣка одного съ нимъ лагеря.
— Вы, конечно, понимаете,— продолжалъ Большеспасскій, —что мы почувствовали съ женою черезъ какіе-нибудь полчаса послѣ ихъ предательскаго поступка!
«И какъ мы только не замѣтили, что эти отравители подливали себѣ масло изъ другого соусника и совсѣмъ’ не дотрагивались до мадеры?
«Поистинѣ хмель можетъ иногда отуманить самую здоровую человѣческую голову, я уже не говорю о моей бѣдной Анастасіи Семеновнѣ, которая чувствуетъ себя дурно уже послѣ десятой рюмки вина. Ей это простительно, такъ какъ она—слабая женщина. Но какь-же я не видѣлъ всѣхъ ихъ хитрыхъ махинацій, не могъ отличить касторовое масло отъ чухонскаго?!
«Положительно непостижимо!»
Большеспасскій съ минуту молчалъ и смотрѣлъ на Сеню Пузикова вопросительнымъ взглядомъ, но тотъ положительно не зналъ, чѣмъ его утѣшить, и только бормоталъ:
— Да, дѣйствительно, это очень странно... По-моему, это—не что иное, какъ экспропріація чужого желудка..,
— А что было потомъ!—снова началъ Большеспасскiй:—вѣдь, о нашемъ отравленіи я уже узналъ потомъ отъ здѣшней прислуги; но въ то время мы съ женою прямо-таки подумали, что заболѣли азіатской холерой. Вы понимаете: касторовое масло и рвотный порошокъ!
— Вполнѣ понимаю и... сочувствую!..
— И представьте себѣ, что злодѣи сами стали увѣрять насъ, что эта эпидемія свирѣпствуетъ въ Петербургѣ съ самаго открытія нашей второй государственной думы, что она завезена какимъ-то кавказскимъ депутатомъ!
— Это весьма возможно,—серьезно замѣтилъ Сеня Пузиковъ.
Я лежу пьяненькій, ослабѣвшій, не могу пошевельнуться, а они на моихъ главахъ разстегиваютъ платье моей жены, снимаютъ съ нея корсетъ, ставятъ на желудокъ припарки... и я ничего не могу сдѣлать..
— Положеніе ужасное!
— Затѣмъ, надругавшись надъ нами всласть, они поодиночкѣ оставили кабинетъ и исчезли, какъ вѣщія вѣдьмы въ «Макбетѣ»!.. Послѣ этого можно-ли заводить рѣчь о какомъ-было ни было блокѣ съ «ка-детской» партіей?
— А вы потомъ не встрѣчались съ этими господами? — полюбопытствовалъ Сеня Пузиковъ.
— Даже справлялся... хотѣлъ ихъ въ судъ тянуть, только они, окаянные, дали о себѣ ложныя свѣдѣнія: совсѣмъ не тѣми фамиліями назвались, и я- же еще въ неловкое положеніе попалъ, явившись къ совершенно незнакомымъ людямъ. Одно слово—«кадеты»!
Сеня Пузиковъ и Иринархъ Большеспасскій разсчитались въ трактирѣ и вмѣстѣ вышли на улицу. Послѣдній сильно отяжелѣлъ и могъ опять, со спокойнымъ сердцемъ, кушать касторовое масло и запивать рвотнымъ порошкомъ въ мадерѣ. Поэтому его благовоспитанный компаньонъ рѣшилъ воспользоваться первымъ попавшимся извозчикомъ; но прежде Сеня все- таки счелъ нужнымъ обратиться къ нему съ небольшимъ привѣтствіемъ:
— Во всякомъ случаѣ,—началъ Пузиковъ,—мнѣ пріятно встрѣтиться съ человѣкомъ однихъ со много убѣжденій.
И мнѣ тоже,—прервалъ его Большеспасскій.
— Мнѣ, какъ и вамъ, крайне претитъ «ка-детская» партія,—продолжалъ Сеня Пузиковъ.
— Совсѣмъ отсталые люди!
— То есть... извините меня, я не совсѣмъ хорошо васъ понимаю...
— Чего-же тутъ понимать? — проговорилъ Большеспасскій,—Надо прежде всего все разрушить, а потомъ видно будетъ...
— Но позвольте, какая-же партія проповѣдуетъ подобныя идеи?
— Какъ какая? Наша!
— Объяснитесь яснѣе, — попросилъ собесѣдника Пузиковъ,—я васъ считалъ
до сихъ поръ за члена союза русскаго народа, во всякомъ случаѣ вы мнѣ показались изъ правыхъ...
— Что-о-о?
— Изъ правыхъ, говорю я. .
— Да что вы, очумѣли, что-ли? Я, батюшка,—соціалистъ-революціонеръ скажу даже болѣе: я—анархистъ! Вы. не видите на мнѣ краснаго галстуха?
Сеня Пузиковъ опрометью бросился къ ближайшему извозчику, справедливо опасаясь, что стоящій на посту городовой можетъ обмануться относительно его политическихъ убѣжденій, вслѣдъ ему неслась весьма крупная брань пьянаго русскаго демагога.
Но Сеня Пузиковъ радовался уже и тому, что между «ка-детами» и лѣвыми начался разладъ, памятуя, что если сатана идетъ на сатану, то его царство обязательно распадется, а развѣ это не начало распри—угостить нужнаго человѣка касторовымъ масломъ да еще со рвотнымъ порошкомъ?



Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/ZokLsBgor3mDs
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/LU53zbNSr3mFt
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/ut3LUMYKr3mF6

„Союзникъ“.
(Изъ современныхъ нравовъ.) Разсказъ Маркъ-Мана
НИКАНОРЪ Михайловичъ Громилкинъ, наслышавшись про блага, сулимыя «союзомъ истинно-русскихъ», рѣшилъ стать его членомъ. До этого времени Громилкинъ былъ «частнымъ ходатаемъ», какъ онъ себя самъ съ большою торжественностью величалъ. Его «частное ходатайство» состояло въ томъ, что онъ, сидя въ разныхъ грязненькихъ трактирахъ, выслѣживалъ наивныхъ мѣщанъ, пріѣхавшихъ по своимъ дѣламъ въ столицу, и, узнавъ, что искъ хотятъ «вчинить» какой-нибудь искъ, онъ представлялся имъ въ качествѣ опытнаго и «честнѣйшаго» адвоката, который «за весьма доступную и добросовѣстную цѣну» можетъ взять на себя веденіе ихъ дѣла» съ «ручательствомъ за полный успѣхъ». Наивные кліенты не обращали вниманія на подозрительный костюмъ «ходатая», на странную хрипоту въ его голосѣ и двусмысленный цвѣтъ его носа, который всегда пылалъ яркимъ пламенемъ,
являвшимся результатомъ его добросовѣстныхъ жертвоприношеній на алтарь Бахуса. Громилкинъ весьма удачно присасывался къ кліенту, заставлялъ его раскошеливаться на угощеніе и на «авансы», послѣ чего такъ- же неожиданно исчезалъ, какъ появлялся. Онъ въ этомъ отношеніи спеціализировался до виртуозности и умѣлъ выманивать «авансы» у самыхъ осторожныхъ кліентовъ.
— Вы обо мнѣ весь Петербургъ спросите... Вамъ всякій скажетъ, каковъ есть человѣкъ Никаноръ Михайловичъ!—заявилъ онъ.
Громилкинъ, вѣроятно, очень преуспѣлъ-бы и, пожалуй, открылъ бы впослѣдствіи кабинетъ «по бракоразводнымъ дѣламъ», но съ нимъ случилось маленькое недоразумѣніе. Бесѣдуя съ однимъ «кліентомъ», котораго онъ заставилъ выпить лишнее, онъ «нечаянно» залѣзъ къ нему въ карманъ и былъ схваченъ на мѣстѣ преступленія. Эта «непріятность» грозила
Громилкину многими печальными послѣдствіями, но, къ его счастью, кліентъ на судѣ заявилъ, что онъ не помнитъ, былъ-ли кошелёкъ на столѣ или Громилкинъ вынулъ у него изъ кармана. Кончилось тѣмъ, что Громилкинъ отсидѣлъ 6 недѣль и послѣ этого его «частное ходатайство» сильно поблекло.
Между тѣмъ, любовь къ «живительной влагѣ» продолжала прогрессировать, и Громилкинъ, придумывая разные источники, изъ которыхъ онъ могъ-бы почерпать средства для утоленія своей пламенной жажды, рѣшилъ пуститься въ «политику».
Въ оффиціально назначенный «пріемный день» Громилкинъ направилъ свои стопы къ патрону кружка, но его принялъ здѣсь секретарь.
— Вы по какому дѣлу? — спросилъ послѣдній, впившись взоромъ близорукихъ глазъ въ будущаго «политическаго дѣятеля».
Громилкинъ откашлялся, чтобы придать своему хриплому голосу больше ясности, и витіевато началъ:
— Въ настоящее смутное время, когда враги отечественные...
Но секретарь его строго остановилъ:
— Прошу не повторять словъ нашего уважаемаго предсѣдателя.
— Виноватъ! Я хотѣлъ выразить свои патріотическія чувства и просить васъ зачислить меня въ члены вашего многополезнаго общества.
— Но отчего вы такъ хрипите?— спросилъ вдругъ секретарь, который, очевидно, былъ человѣкомъ очень любопытнымъ.
Громилкинъ ничуть не смутился и сказалъ:
— Настоящая хрипота моего голоса проистекаетъ отъ частыхъ рѣчей, которыя я произносилъ на разныхъ собраніяхъ, еще не будучи оффиціальнымъ членомъ вашего союза...
— Тэкъ-съ. А отчего у васъ носъ красный?
— Вслѣдствіе законной причины, отъ натуральнаго рожденія проистекающей... Моя матушка, будучи, простите за выраженіе...
— Отлично, я васъ понялъ... Но чего вы, собственно, хотите?
— Я имѣю намѣреніе стать активнымъ сочленомъ вашего многополезнаго союза, ибо чувствую себя способнымъ искоренять существующую крамолу.
Секретарь еще разъ окинулъ пытливымъ взоромъ будущаго «сочлена» и еще строже проговорилъ:
— Отчего вы явились сюда въ такомъ видѣ. Вы совсѣмъ ободраны.
— На то тоже есть законная причина. Одному моему товарищу необходимо было сегодня пойти къ важной особѣ для переговоровъ, и я одолжилъ ему свою одежду.
Секретарь подумалъ и сказалъ:
— Говоря правду, вы мнѣ не очень нравитесь, но я возьму васъ на испытаніе... Посмотримъ.
— Я готовъ всѣмъ жертвовать для идеи, потому что давно ощущаю въ своей груди страстное желаніе бороться съ существующей крамолой!
— Ну, въ этомъ мы хотимъ раньше убѣдиться, а пока я попрошу васъ уйти.
Но Громилкинъ не уходилъ.
— Чего-же вы не идете?—нетерпѣливо спросилъ секретарь.
— Преслѣдуемый вѣчно врагами отечества, я лишился многихъ благъ земныхъ, а посему осмѣлился-бы просить вашей нравственной и матеріальной поддержки, дабы я могъ отдаться...
— Пожалуйста, не разглагольствуйте такъ!.. Мы никакихъ авансовъ не даемъ, потому что сами въ таковыхъ нуждаемся... Идите и дѣлайте подвиги... Накройте крамольниковъ на мѣстѣ преступленіи и потомъ приходите къ намъ, и вы получите за ваши труды подобающую мзду...
Громилкинъ взглянулъ на секретаря и сейчасъ-же понялъ, что это — человѣкъ уже весьма искушенный, а потому онъ ничуть не напоминаетъ тѣхъ наивныхъ мѣщанъ, которыхъ онъ надувалъ, будучи «частнымъ ходатаемъ».
Итакъ, надо было свершить какой- нибудь подвигъ. Громилкинъ припоминалъ разные случаи, которые даютъ возможность изобличить крамольниковъ.
Когда онъ на слѣдующій день шелъ по улицѣ, погруженный въ свои невеселыя думы, то вдругъ, къ великой своей радости, увидѣлъ толпу мальчишекъ и взрослыхъ, которые шли за человѣкомъ, очевидно, и сшилъ красный флагъ. Самого человѣка Громилкинъ не видѣлъ, но красный цвѣтъ флага ясно замѣтилъ. Радостный, онъ подошелъ къ первому попавшемуся городовому и донесъ ему о виденномъ.
— Этотъ человѣкъ сейчасъ только вошелъ въ какой-то дворъ,—сказалъ Громилкинъ блюстителю порядка.— Надо торопиться.
Когда Громилкинъ и городовой вошли въ ворота «крамольнаго» двора, то разочарованію перваго и благородному негодованію второго не было границъ. Оказалось, что Громилкинъ принялъ за красный флагъ занавѣску ширмы, за которою обыкновенно скрывается человѣкъ, руководящій дѣйствіями «Петрушки».
— Чего лѣзешь зря!—злился городовой,—видно, дѣлать-то тебѣ нечего... Надо-бы тебя въ холодной подержать, да только руки марать не хочу.
Эта первая неудача не совсѣмъ, однако, обезоружила Громилкина, тѣмъ болѣе, что, навѣщая секретаря, онъ все болѣе и болѣе убѣждался въ томъ, что не получитъ ни копѣйки, пока фактически не докажетъ своего умѣнія уловлять «крамольниковъ».
— Мы сами съ усами!—говорилъ мнительный секретарь.—Намъ подавай дѣла, а не слова... Ежели мы всѣмъ членамъ направо и налѣво деньги будемъ давать, то изъ этого ровно ничего не выйдетъ. Вы хоть о подписчикахъ на нашу газету похлопотали-бы... До сихъ норъ только 43 подписчика пріобрѣли, а въ розницу газета въ количествѣ двухъ номеровъ продается.
— Ужъ я вотъ какъ стараюсь!— оправдывался Громилкинъ, — только препятствіе одно тутъ есть, отъ меня не зависящее.
— Какое на это препятствіе?
— Мой туалетъ очень подозрителенъ... Ежели-бы я другой туалетъ имѣлъ, то могъ-бы имѣть доступъ къ настоящимъ крамольникамъ.
— Ладно, не заговаривайте зубы... Вамъ дай деньги на туалетъ—вы сейчасъ пропьете! Такихъ молодцовъ у насъ предостаточно.
«Кащей, настоящей Кащей!» —думалъ Громилкинъ, ухода отъ секретаря.
Желаніе накрыть крамольниковъ становилось у Громилкина тѣмъ сильнѣе, чѣмъ слабѣе оказывались шансы на полученіе мзды. Ему теперь хотѣлось, чтобы его родной брать сталъ крамольникомъ, и онъ, кажется, не задумался-бы надъ вопросамъ о томъ, долженъ-ли онъ брата предать, или нѣтъ.
Громилкинъ шелъ по улицамъ, прислушиваясь къ разговору прохожихъ, чтобы изловить тѣхъ изъ нихъ, которые будутъ вести крамольныя бесѣды. Онъ заговаривалъ съ незнакомыми и сводилъ разговоръ на политическія темы, причемъ объявлялъ себя первымъ революціонеромъ; но незнакомые оказывались осторожными и отгоняли Громилкина прочь. Разъ какъ-то онъ въ погонѣ за наживой подошелъ къ незнакомому, прохаживавшемуся по тротуару, и завелъ съ нимъ разговоръ на политическую тему.
Незнакомецъ, видимо, обрадовался своему собесѣднику и охотно поддерживалъ разговоръ еще въ болѣе революціонномъ духѣ. Громилкинъ ликовалъ. Когда его собесѣдникъ очень разошелся, и Громилкинъ хотѣлъ уже кликнуть городового, незнакомецъ вдругъ схватилъ его зa руки и сказалъ:
— А ну-ка, пойдемъ въ участокъ! Тамъ тебѣ пропишутъ революцію!..
Громилкинъ остолбенѣлъ. Онъ быстро положилъ руку въ карманъ и досталъ оттуда значокъ, выданный ему секретарёмъ. Незнакомецъ громко расхохотался и, въ свою очередь, показалъ Громилкину такой-же значокъ.
— Ловко-же мы наскочили другъ на друга!—сказалъ незнакомецъ.
— Да! Не везетъ мнѣ!—вздохнувъ, отвѣтилъ Громилкинъ.
Послѣ этой неудачи Громилкинъ оставилъ тактику собесѣдованій съ незнакомыми. Его положеніе, между тѣмъ, становилось все болѣе и болѣе критическимъ.
Громилкинъ, совсѣмъ, палъ духомъ.
Особенно доканалъ его такой случай. Онъ шелъ по набережной Екатерининскаго канала и вдругъ увидѣлъ молодого человѣка, задумчиво смотрѣвшаго на мутныя воды канала и державшаго въ рукахъ какой-то круглый предметъ, который онъ, какъ показалось Громилкину, намѣревался бросить въ воду. Громилкинъ мигнулъ стоившему на посту городовому и, когда тотъ подошелъ, таинственно указалъ на молодого человѣка въ студенческой фуражкѣ, причемъ высказалъ предположеніе, что этотъ, круглый предметъ—бомба. Городовой молчаливо согласился съ такимъ предположеніемъ и въ ту самую минуту, когда молодой человѣкъ намѣревался бросить круглый предметъ въ воду, блюститель порядка подбѣжалъ къ нему и крикнулъ.:
— Стой!
— Что вамъ надо?—въ недоумѣніи спросилъ молодой человѣкъ.
— Пожалуйте въ участокъ!—лаконически объяснилъ ему городовой.
— Но по какому поводу?—еще болѣе недоумѣвая, спросилъ молодой человѣкъ.
— А тамъ, всё разберутъ!
Громилкинъ и блюститель порядка
съ тревогою поглядывали на круглый предметъ, опасаясь, что молодой человѣкъ можетъ его бросить имъ подъ ноги.
Тотъ быстро вынулъ, коробку изъ- подъ бумаги, и Громилкинъ снова убѣдился, что пoпaлъ пальцемъ въ небо. Молодой человѣкъ держалъ въ рукахъ коробку калекъ, весьма сомнительной свѣжести.
— Я купилъ, эти кильки вчера, и такъ какъ, онѣ оказались негодными, то хотѣлъ, ихъ бросить въ воду, чтобы не сорить на улицѣ... — пояснилъ онъ.
Городовой энергично выругалъ Громилкина, которой быстро улетучился.
Былъ дождливый вечеръ.
Громилкинъ шелъ, по улицамъ столицы въ самимъ, удручённомъ состояніи духа.
Въ ту минуту, когда онъ свернулъ въ какой-то безлюдный переулокъ, онъ, вдругъ, услышалъ громкіе звуки «марсельезы», несшіеся изъ оконъ, второго этажа. Пѣсня гремѣла такъ, ясно, что, несмотря на закрытыя окна, Громилкинъ могъ слышать каждый звукъ. Донельзя обрадованный, онъ постоялъ нѣкоторое время подъ окнами и убѣдился, что эту пѣсню поетъ нѣсколько человѣкъ, очевидно, собравшихся для какой-то преступной цѣли и воспользовавшихся пустынностью и заброшенностью переулка.
Онъ, не откладывая дѣла въ долгій ящикъ, пригласилъ близь стоявшаго на посту городового. Тотъ тоже убѣдился, что во второмъ, этажѣ собрались «крамольники», и сейчасъ-же далъ знать въ, участокъ. Вскорѣ у дома стояло уже нѣсколько человѣкъ конныхъ городовыхъ.. Полиціи направилась въ квартиру, откуда все еще неслась бурная пѣснь. Громилкинъ съ торжествующимъ видомъ, шелъ сзади.
Дверь открыла ветхая старушка съ очками на лбу и чулкомъ въ рукахъ. Увидя «полицію», она со страха уронила чулокъ и крикнула:
— Машенька! Иди скорѣе сюда!
На этотъ зовъ вышла симпатичная молодая дѣвушка
— У вась что за собраніе?—грозно спросила «полиція».
— Помилуйте!—улыбаясь отвѣтила молодая дѣвушка,—какое у насъ собраніе? Я, матушка да жилецъ—вотъ всегдашнее наше собраніе...
— А кто-же «марсельезу» распѣваетъ?
Дѣвушка засмѣялась и отвѣтила:
— Это жилецъ нашъ граммофонъ чинить... Онъ по этой части работаетъ на фабрикѣ и по вечерамъ беретъ работу на домъ... Матушка и то просила его другую пѣсню заводить, а онъ говоритъ, что ему именно эту пѣсню «чинить» надо.
Слова дѣвушки оказались совершенно правдивыми.
Извинявшись за безпокойство. «полиція» удалилась.
Громилкинъ получилъ нагоняй отъ «начальства» и проклялъ день, въ который онъ сдѣлался членомъ «союза борьбы съ крамолою».


Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/oIGrhvOIr3n66
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/PFHUbPxvr3n7d
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/wLBXYpoVr3n77

Г.Потанин_Александръ Ивановичъ Деспотъ-Зеновичъ.

А. И. Деспотъ-Зеновичъ одинъ изъ числа рѣдкихъ по уму и честности администраторовъ въ Сибири. И Кяхта и Тобольскъ сохраняютъ о немъ самую добрую память. Какъ попалъ онъ на службу въ Сибирь, сибирскіе чиновники разсказывали такъ: Деспотъ-Зеновичъ находился въ административной ссылкѣ въ Перми; графъ Муравьев-Амурскій, управлявшій Восточной Сибирью, проѣздомъ черезъ Пермь, увидѣлъ здѣсь Деспота-Зеновича, оцѣнилъ его способности и безъ разрѣшенія высшей администраціи увезъ его въ Сибирь на службу; будто бы графъ былъ такой смѣлый и властный государственный человѣкъ. Но оказывается, легенда сибирскихъ чиновниковъ на этотъ разъ преувеличивала смѣлость бывшаго генералъ-губернатора Восточной Сибири, хотя въ другихъ случаяхъ онъ нерѣдко оправдывалъ такую характеристику. Вотъ какъ А. И. самъ разсказывалъ объ этомъ своимъ знакомымъ.
Когда онъ слушалъ лекціи въ московскомъ университетѣ, онъ жилъ въ домѣ своего родственника генерала Тучкова; это былъ большой барскій домъ. Молодой Деспотъ-Зеновичъ увлекался тогда идеями и утопіями Фурье и собиралъ въ своемъ кабинетѣ единомыслящихъ студентовъ, молодыхъ литераторовъ и будущихъ публицистовъ; на этихъ періодическихъ собраніяхъ бывало иногда до ста человѣкъ гостей. Тутъ п̲о̲д̲н̲и̲м̲а̲л̲и̲с̲ь̲ ̲п̲о̲л̲и̲т̲и̲к̲о̲-̲э̲к̲о̲н̲о̲м̲и̲ч̲е̲с̲к̲і̲е̲ ̲в̲о̲п̲р̲о̲с̲ы̲,̲ ̲к̲р̲и̲т̲и̲к̲о̲в̲а̲л̲и̲с̲ь̲ ̲р̲у̲с̲с̲к̲і̲е̲ ̲п̲о̲р̲я̲д̲к̲и̲.̲ ̲П̲о̲д̲ъ̲ ̲в̲л̲і̲я̲н̲і̲е̲м̲ъ̲ ̲с̲п̲о̲р̲о̲в̲ъ̲ ̲и̲ ̲р̲ѣ̲ч̲е̲й̲ ̲н̲а̲ ̲э̲т̲и̲х̲ъ̲ ̲с̲о̲б̲р̲а̲н̲і̲я̲х̲ъ̲,̲ ̲п̲о̲д̲д̲а̲в̲а̲я̲с̲ь̲ ̲в̲л̲е̲ч̲е̲н̲і̲ю̲ ̲с̲в̲о̲е̲г̲о̲ ̲г̲о̲р̲я̲ч̲а̲г̲о̲ ̲т̲е̲м̲п̲е̲р̲а̲м̲е̲н̲т̲а̲,̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲ъ̲-̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲ъ̲ ̲с̲ч̲е̲л̲ъ̲ ̲с̲в̲о̲и̲м̲ъ̲ ̲г̲р̲а̲ж̲д̲а̲н̲с̲к̲и̲м̲ъ̲ ̲д̲о̲л̲г̲о̲м̲ъ̲ ̲р̲а̲с̲к̲р̲ы̲т̲ь̲ ̲г̲л̲а̲з̲а̲ ̲в̲ы̲с̲ш̲е̲м̲у̲ ̲п̲р̲а̲в̲и̲т̲е̲л̲ь̲с̲т̲в̲у̲ ̲н̲а̲ ̲и̲с̲т̲и̲н̲н̲о̲е̲ ̲п̲о̲л̲о̲ж̲е̲н̲і̲е̲ ̲в̲н̲у̲т̲р̲е̲н̲н̲и̲х̲ъ̲ ̲п̲о̲р̲я̲д̲к̲о̲в̲ъ̲ ̲Р̲о̲с̲с̲і̲и̲,̲ ̲п̲р̲е̲д̲п̲о̲л̲а̲г̲а̲я̲,̲ ̲ч̲т̲о̲ ̲о̲т̲н̲о̲с̲и̲т̲е̲л̲ь̲н̲о̲ ̲э̲т̲о̲г̲о̲ ̲п̲о̲л̲о̲ж̲е̲н̲і̲я̲ ̲п̲р̲а̲в̲и̲т̲е̲л̲ь̲с̲т̲в̲о̲ ̲н̲а̲х̲о̲д̲и̲т̲с̲я̲ ̲в̲ъ̲ ̲с̲о̲в̲е̲р̲ш̲е̲н̲н̲о̲м̲ъ̲ ̲н̲е̲в̲ѣ̲д̲ѣ̲н̲і̲и̲,̲ ̲в̲с̲л̲ѣ̲д̲с̲т̲в̲і̲е̲ ̲о̲т̲с̲у̲т̲с̲т̲в̲і̲я̲ ̲г̲л̲а̲с̲н̲о̲с̲т̲и̲.̲ ̲О̲̲̲н̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲н̲̲̲а̲̲̲п̲̲̲и̲̲̲с̲̲̲а̲̲̲л̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲о̲̲̲д̲̲̲н̲̲̲о̲̲̲м̲̲̲у̲̲̲ ̲̲̲и̲̲̲з̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲л̲̲̲и̲̲̲ц̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲ы̲̲̲с̲̲̲ш̲̲̲е̲̲̲й̲̲̲ ̲̲̲а̲̲̲д̲̲̲м̲̲̲и̲̲̲н̲̲̲и̲̲̲с̲̲̲т̲̲̲р̲̲̲а̲̲̲ц̲̲̲і̲̲̲и̲̲̲ ̲̲̲п̲̲̲и̲̲̲с̲̲̲ь̲̲̲м̲̲̲о̲̲̲;̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲к̲̲̲о̲̲̲т̲̲̲о̲̲̲р̲̲̲о̲̲̲м̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲и̲̲̲з̲̲̲о̲̲̲б̲̲̲р̲̲̲а̲̲̲з̲̲̲и̲̲̲л̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲п̲̲̲е̲̲̲ч̲̲̲а̲̲̲л̲̲̲ь̲̲̲н̲̲̲ы̲̲̲я̲̲̲ ̲̲̲у̲̲̲с̲̲̲л̲̲̲о̲̲̲в̲̲̲і̲̲̲я̲̲̲ ̲̲̲р̲̲̲у̲̲̲с̲̲̲с̲̲̲к̲̲̲о̲̲̲й̲̲̲ ̲̲̲ж̲̲̲и̲̲̲з̲̲̲н̲̲̲и̲̲̲ ̲̲̲и̲̲̲ ̲̲̲п̲̲̲р̲̲̲е̲̲̲д̲̲̲л̲̲̲о̲̲̲ж̲̲̲и̲̲̲л̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲р̲̲̲я̲̲̲д̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲п̲̲̲у̲̲̲н̲̲̲к̲̲̲т̲̲̲о̲̲̲в̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲л̲̲̲и̲̲̲б̲̲̲е̲̲̲р̲̲̲а̲̲̲л̲̲̲ь̲̲̲н̲̲̲о̲̲̲й̲̲̲ ̲̲̲п̲̲̲р̲̲̲о̲̲̲г̲̲̲р̲̲̲а̲̲̲м̲̲̲м̲̲̲ы̲̲̲;̲̲̲ ̲̲̲п̲̲̲о̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲с̲̲̲е̲̲̲й̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲ѣ̲̲̲р̲̲̲о̲̲̲я̲̲̲т̲̲̲н̲̲̲о̲̲̲с̲̲̲т̲̲̲и̲̲̲ ̲̲̲е̲̲̲г̲̲̲о̲̲̲ ̲̲̲п̲̲̲р̲̲̲о̲̲̲г̲̲̲р̲̲̲а̲̲̲м̲̲̲м̲̲̲а̲̲̲ ̲̲̲н̲̲̲е̲̲̲ ̲̲̲ш̲̲̲л̲̲̲а̲̲̲ ̲̲̲д̲̲̲а̲̲̲л̲̲̲ѣ̲̲̲е̲̲̲ ̲̲̲р̲̲̲е̲̲̲ф̲̲̲о̲̲̲р̲̲̲м̲̲̲ъ̲̲̲,̲̲̲ ̲̲̲к̲̲̲о̲̲̲т̲̲̲о̲̲̲р̲̲̲ы̲̲̲я̲̲̲ ̲̲̲о̲̲̲с̲̲̲у̲̲̲щ̲̲̲е̲̲̲с̲̲̲т̲̲̲в̲̲̲л̲̲̲е̲̲̲н̲̲̲ы̲̲̲ ̲̲̲п̲̲̲о̲̲̲з̲̲̲д̲̲̲н̲̲̲ѣ̲̲̲е̲̲̲ ̲̲̲и̲̲̲м̲̲̲п̲̲̲е̲̲̲р̲̲̲а̲̲̲т̲̲̲о̲̲̲р̲̲̲о̲̲̲м̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲А̲̲̲л̲̲̲е̲̲̲к̲̲̲с̲̲̲а̲̲̲н̲̲̲д̲̲̲р̲̲̲о̲̲̲м̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲I̲̲̲I̲̲̲,̲̲̲ ̲̲̲н̲̲̲о̲̲̲ ̲̲̲о̲̲̲н̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲с̲̲̲е̲̲̲ ̲̲̲т̲̲̲а̲̲̲к̲̲̲и̲̲̲ ̲̲̲б̲̲̲ы̲̲̲л̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲ы̲̲̲с̲̲̲л̲̲̲а̲̲̲н̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲а̲̲̲д̲̲̲м̲̲̲и̲̲̲н̲̲̲и̲̲̲с̲̲̲т̲̲̲р̲̲̲а̲̲̲т̲̲̲и̲̲̲в̲̲̲н̲̲̲у̲̲̲ю̲̲̲ ̲̲̲с̲̲̲с̲̲̲ы̲̲̲л̲̲̲к̲̲̲у̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲П̲̲̲е̲̲̲р̲̲̲м̲̲̲ь̲̲̲.̲̲̲ ̲̲̲А̲̲̲р̲̲̲е̲̲̲с̲̲̲т̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲и̲̲̲ ̲̲̲с̲̲̲с̲̲̲ы̲̲̲л̲̲̲к̲̲̲а̲̲̲ ̲̲̲б̲̲̲ы̲̲̲л̲̲̲и̲̲̲ ̲̲̲с̲̲̲о̲̲̲в̲̲̲е̲̲̲р̲̲̲ш̲̲̲е̲̲̲н̲̲̲ы̲̲̲ ̲̲̲с̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲т̲̲̲о̲̲̲р̲̲̲о̲̲̲п̲̲̲л̲̲̲и̲̲̲в̲̲̲о̲̲̲с̲̲̲т̲̲̲ь̲̲̲ю̲̲̲,̲̲̲ ̲̲̲к̲̲̲о̲̲̲т̲̲̲о̲̲̲р̲̲̲а̲̲̲я̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲н̲̲̲а̲̲̲ш̲̲̲е̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲р̲̲̲е̲̲̲м̲̲̲я̲̲̲ ̲̲̲п̲̲̲о̲̲̲к̲̲̲а̲̲̲з̲̲̲а̲̲̲л̲̲̲а̲̲̲с̲̲̲ь̲̲̲ ̲̲̲б̲̲̲ы̲̲̲ ̲̲̲и̲̲̲с̲̲̲к̲̲̲л̲̲̲ю̲̲̲ч̲̲̲и̲̲̲т̲̲̲е̲̲̲л̲̲̲ь̲̲̲н̲̲̲о̲̲̲ю̲̲̲.̲̲̲ ̲̲̲Е̲̲̲г̲̲̲о̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲з̲̲̲я̲̲̲л̲̲̲и̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲н̲̲̲ѣ̲̲̲ ̲̲̲к̲̲̲в̲̲̲а̲̲̲р̲̲̲т̲̲̲и̲̲̲р̲̲̲ы̲̲̲ ̲̲̲и̲̲̲ ̲̲̲у̲̲̲в̲̲̲е̲̲̲з̲̲̲л̲̲̲и̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲т̲̲̲о̲̲̲м̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲л̲̲̲е̲̲̲г̲̲̲к̲̲̲о̲̲̲м̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲п̲̲̲л̲̲̲а̲̲̲т̲̲̲ь̲̲̲ѣ̲̲̲,̲̲̲ ̲̲̲в̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲к̲̲̲а̲̲̲к̲̲̲о̲̲̲м̲̲̲ъ̲̲̲ ̲̲̲н̲̲̲а̲̲̲ш̲̲̲л̲̲̲и̲̲̲,̲̲̲ ̲̲̲не позволивъ ему дать знать о случившемся его родственнику генералу Тучкову. Въ Перми его помѣстили на квартиру къ какому-то мѣщанину; домъ былъ двухэтажный, въ верхній этажъ можно было попадать только, черезъ нижній, и хозяину было приказано никого не пускать въ верхній, въ которомъ помѣщался узникъ. Дни протекали за днями, a московскіе родственники не могли добиться свѣдѣній, гдѣ искать потерявшагося юношу. Съ теченіемъ времени мѣщанская семья, въ которой жилъ Деспотъ-Зеновичъ, привыкла къ нему, его приглашали на семейные праздники, и на одномъ изъ этихъ праздниковъ какой-то жалостливый гость предложилъ узнику свои услуги; онъ взялся отправить письмо Деспота-Зеновича въ Москву. Кажется только два мѣсяца спустя послѣ ареста въ Москвѣ, въ Пермь пріѣхалъ камердинеръ генерала Тучкова и привезъ письма отъ родственниковъ, бѣлье, платье и книги. Первое, что сдѣлалъ узникъ,—снялъ съ себя бѣлье, которое не перемѣнялъ все время своего одиночества, и къ которому получилъ отвращеніе, и бросилъ его въ топившуюся печь.
Проѣзжая изъ Сибири въ Петербургъ, графъ Муравьевъ-Амурскій посѣтилъ генерала Тучкова въ Москвѣ, и тотъ воспользовался этимъ визитомъ, и попросилъ графа похлопотать объ измѣненіи участи пострадавшаго. Графъ Муравьевъ
обѣщалъ и исполнилъ обѣщаніе. Въ Петербургѣ онъ явился къ шефу жандармовъ графу Орлову. Чтобы дать понятіе, какой это опасный человѣкъ Деспотъ-Зеновичъ, шефъ жандармовъ далъ прочитать сибирскому генералъ-губернатору письмо, послужившее поводомъ къ аресту, но и послѣ того Муравьевъ-Амурскій продолжалъ ходатайствовать за опальнаго человѣка; онъ бралъ его на свои поруки и ручался, что подъ его руководствомъ Деспотъ-Зеновичъ не только ничего вреднаго не совершитъ для государства, но будетъ ему очень полезенъ. Деспотъ-Зеновичъ былъ отправленъ въ распоряженіе восточно-сибирскаго генералъ-губернатора и вскорѣ былъ назначенъ кяхтинскимъ градоначальникомъ. Впослѣдствіи, при содѣйствіи графа Муравьева-Амурскаго, Деспотъ-Зеновичу было ввѣрено управленіе тобольской губерніей*).
На обоихъ постахъ Деспотъ-Зеновичъ оставилъ яркій слѣдъ своей дѣятельности, въ особенности въ Троицкосавскѣ и Кяхтѣ, гдѣ онъ пробылъ дольше. Самыми видными памятниками управленія Деспотъ-Зеновича въ Троицкосавскѣ остались два учебныхъ заведенія: Троицкосавская женская гимназія и Алексѣевской реальное училище. Перемѣстившись въ Тобольскъ, казалось бы, Деспотъ-Зеновичъ долженъ, завѣдуя такой обширной губерніей, съ разнообразной природой и разнообразнымъ населеніемъ, достигавшимъ уже тогда до милліона душъ обоего пола, развернуть еще болѣе силы своего административнаго творчества, но положеніе его въ Тобольскѣ было менѣе благопріятно, чѣмъ въ Кяхтѣ; вмѣсто графа Муравьева-Амурскаго, который былъ самъ смѣлый государственный человѣкъ, и въ своихъ подчиненныхъ цѣнилъ иниціативу, высшимъ начальникомъ Деспота-Зеновича здѣсь былъ генералъ Хрущовъ, вояка на покоѣ, честный администраторъ, но безъ горячаго отношенія къ участи ввѣреннаго края. ̲В̲ъ̲ ̲з̲а̲п̲а̲д̲н̲о̲-̲с̲и̲б̲и̲р̲с̲к̲и̲х̲ъ̲ ̲р̲а̲м̲к̲а̲х̲ъ̲ ̲т̲ѣ̲с̲н̲о̲ ̲б̲ы̲л̲о̲ ̲т̲а̲к̲о̲м̲у̲ ̲а̲д̲м̲и̲н̲и̲с̲т̲р̲а̲т̲о̲р̲у̲,̲ ̲к̲а̲к̲ъ̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲ъ̲-̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲ъ̲,̲ ̲к̲о̲т̲о̲р̲ы̲й̲ ̲п̲о̲н̲и̲м̲а̲л̲ъ̲,̲ ̲ч̲т̲о̲ ̲г̲л̲а̲в̲н̲а̲я̲ ̲з̲а̲д̲а̲ч̲а̲ ̲в̲с̲я̲к̲а̲г̲о̲ ̲а̲д̲м̲и̲н̲и̲с̲т̲р̲а̲т̲о̲р̲а̲ ̲з̲а̲к̲л̲ю̲ч̲а̲е̲т̲с̲я̲ ̲в̲ъ̲ ̲с̲о̲д̲ѣ̲й̲с̲т̲в̲і̲и̲ ̲г̲р̲а̲ж̲д̲а̲н̲с̲к̲о̲м̲у̲ ̲р̲о̲с̲т̲у̲ ̲р̲у̲с̲с̲к̲а̲г̲о̲ ̲о̲б̲щ̲е̲с̲т̲в̲а̲.̲ ̲И̲ ̲с̲а̲м̲а̲я̲ ̲с̲у̲щ̲е̲с̲т̲в̲е̲н̲н̲а̲я̲ ̲з̲а̲с̲л̲у̲г̲а̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲а̲-̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲а̲ ̲б̲ы̲л̲а̲ ̲н̲е̲ ̲в̲ъ̲ ̲т̲о̲м̲ъ̲,̲ ̲ч̲т̲о̲ ̲о̲н̲ъ̲ ̲о̲к̲а̲з̲а̲л̲ъ̲ ̲п̲р̲о̲с̲в̲ѣ̲щ̲е̲н̲і̲ю̲ ̲п̲о̲м̲о̲щ̲ь̲ ̲о̲т̲к̲р̲ы̲т̲і̲е̲м̲ъ̲ ̲н̲о̲в̲ы̲х̲ъ̲ ̲у̲ч̲е̲б̲н̲ы̲х̲ъ̲ ̲з̲а̲в̲е̲д̲е̲н̲і̲й̲;̲ ̲в̲а̲ж̲н̲ѣ̲е̲ ̲т̲о̲,̲ ̲ч̲т̲о̲ ̲п̲р̲и̲ ̲н̲е̲м̲ъ̲ ̲в̲с̲я̲к̲о̲е̲ ̲п̲р̲о̲с̲в̲ѣ̲т̲и̲т̲е̲л̲ь̲н̲о̲е̲ ̲н̲а̲ч̲и̲н̲а̲н̲і̲е̲ ̲ч̲а̲с̲т̲н̲а̲г̲о̲ ̲л̲и̲ц̲а̲ ̲и̲л̲и̲ ̲ч̲а̲с̲т̲н̲а̲г̲о̲ ̲к̲р̲у̲ж̲к̲а̲ ̲н̲е̲ ̲в̲с̲т̲р̲ѣ̲ч̲а̲л̲о̲ ̲а̲д̲м̲и̲н̲и̲с̲т̲р̲а̲т̲и̲в̲н̲а̲г̲о̲ ̲п̲р̲о̲т̲и̲в̲о̲д̲ѣ̲й̲с̲т̲в̲і̲я̲,̲ ̲н̲а̲п̲р̲о̲т̲и̲в̲ъ̲ ̲н̲а̲х̲о̲д̲и̲л̲о̲ ̲в̲ъ̲ ̲н̲е̲м̲ъ̲ ̲п̲о̲д̲д̲е̲р̲ж̲к̲у̲.̲ Опытный администраторъ, солидно подготовленный юристъ, свѣтски образованный человѣкъ, Деспотъ-Зеновичъ продолжалъ и на высшихъ занимаемыхъ имъ постахъ интересоваться вопросами литературы, науки и философіи и направленіями русской общественной жизни. Ни одно сколько нибудь замѣчательное явленіе русской литературы, журнальная сенсаціонная статья или сенсаціонный переводъ съ иностраннаго, не проходили для него не замѣченными. Про него разсказывали, что, ревизуя губернію, онъ заѣхалъ однажды въ самый глухой городокъ Пелымъ и просидѣлъ въ немъ два дня, не выходя изъ земской квартиры—онъ читалъ, захваченную съ собою, только что вышедшую въ свѣтъ, „Исторію англійской цивилизаціи" Бокля и не выѣхалъ изъ Пелыми, пока не кончилъ книги. Это былъ студентъ на губернаторскомъ креслѣ.
Деспотъ-Зеновичъ былъ подготовленъ для болѣе широкой дѣятельности, чѣмъ управленіе губерніей; это былъ во всѣхъ отношеніяхъ государственный человѣкъ. Онъ съ честью могъ бы занимать самыя высокія государственныя должности, и Сибирь сочла бы себя счастливою, если бъ онъ былъ назначенъ ея генералъ-губернаторомъ. Въ сутолокѣ личныхъ человѣческихъ столкновеній и въ бюрократической перепискѣ онъ не чувствовалъ себя робкимъ ученикомъ, онъ смѣло велъ дѣло своего управленія, твердо увѣренный, что на запросы и придирки сверху всегда сумѣетъ осторожно, со знаніемъ дѣла и съ достоинствомъ отвѣтить. Въ сознаніи превосходства своего ума и знанія жизни онъ не питалъ страха ни передъ властью, ни передъ мнѣніемъ толпы. Въ то время какъ другіе администраторы смотрѣли на мѣстную печать, какъ на явленіе, излишне осложняющее заботы и хлопоты администраціи, Деспотъ-Зеновичъ, въ бытность кяхтинскимъ градоначальникомъ, содѣйствуетъ основанію „Кяхтинскаго справочнаго листка", который сразу сдѣлался однимъ изъ живыхъ провинціальныхъ листковъ. К̲о̲г̲д̲а̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲ъ̲-̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲ъ̲ ̲б̲ы̲л̲ъ̲ ̲т̲о̲б̲о̲л̲ь̲с̲к̲и̲м̲ъ̲ ̲г̲у̲б̲е̲р̲н̲а̲т̲о̲р̲о̲м̲ъ̲,̲ ̲в̲ъ̲ ̲Т̲о̲б̲о̲л̲ь̲с̲к̲ѣ̲ ̲п̲р̲о̲ж̲и̲в̲а̲л̲ъ̲ ̲З̲н̲а̲м̲е̲н̲с̲к̲і̲й̲,̲ ̲н̲е̲б̲е̲з̲ы̲з̲в̲ѣ̲с̲т̲н̲ы̲й̲ ̲в̲ъ̲ ̲с̲в̲о̲е̲ ̲в̲р̲е̲м̲я̲ ̲к̲а̲р̲и̲к̲а̲т̲у̲р̲и̲с̲т̲ъ̲,̲ ̲ч̲а̲с̲т̲о̲ ̲п̲о̲м̲ѣ̲щ̲а̲в̲ш̲і̲й̲ ̲с̲в̲о̲и̲ ̲о̲с̲т̲р̲о̲у̲м̲н̲ы̲я̲ ̲к̲а̲р̲и̲к̲а̲т̲у̲р̲ы̲ ̲и̲ ̲в̲ъ̲ ̲„̲И̲с̲к̲р̲ѣ̲"̲.̲ ̲Н̲ѣ̲с̲к̲о̲л̲ь̲к̲о̲ ̲з̲л̲ы̲х̲ъ̲ ̲к̲а̲р̲и̲к̲а̲т̲у̲р̲ъ̲ ̲б̲ы̲л̲о̲ ̲и̲м̲ъ̲ ̲н̲а̲б̲р̲о̲с̲а̲н̲о̲ ̲и̲ ̲п̲о̲ ̲а̲д̲р̲е̲с̲у̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲а̲-̲ ̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲а̲,̲ ̲и̲ ̲э̲т̲о̲ ̲н̲е̲ ̲т̲о̲л̲ь̲к̲о̲ ̲н̲е̲ ̲р̲а̲з̲с̲т̲р̲о̲и̲л̲о̲ ̲д̲о̲б̲р̲ы̲х̲ъ̲ ̲о̲т̲н̲о̲ш̲е̲н̲і̲й̲ ̲а̲д̲м̲и̲н̲и̲с̲т̲р̲а̲т̲о̲р̲а̲ ̲к̲ъ̲ ̲х̲у̲д̲о̲ж̲н̲и̲к̲у̲,̲ ̲н̲о̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲ъ̲-̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲ъ̲ ̲у̲в̲е̲з̲ъ̲ ̲с̲о̲б̲р̲а̲н̲і̲е̲ ̲э̲т̲и̲х̲ъ̲ ̲к̲а̲р̲и̲к̲а̲т̲у̲р̲ъ̲ ̲с̲ъ̲ ̲с̲о̲б̲о̲й̲ ̲в̲ъ̲ ̲П̲е̲т̲е̲р̲б̲у̲р̲г̲ъ̲ ̲и̲ ̲в̲п̲о̲с̲л̲ѣ̲д̲с̲т̲в̲і̲и̲ ̲п̲о̲к̲а̲з̲ы̲в̲а̲л̲ъ̲ ̲и̲х̲ъ̲ ̲с̲в̲о̲и̲м̲ъ̲ ̲з̲н̲а̲к̲о̲м̲ы̲м̲ъ̲.̲ ̲Е̲с̲т̲е̲с̲т̲в̲е̲н̲н̲о̲,̲ ̲ч̲т̲о̲ ̲т̲о̲й̲ ̲ч̲а̲с̲т̲и̲ ̲с̲и̲б̲и̲р̲с̲к̲а̲г̲о̲ ̲о̲б̲щ̲е̲с̲т̲в̲а̲,̲ ̲к̲о̲т̲о̲р̲а̲я̲ ̲о̲д̲у̲ш̲е̲в̲л̲е̲н̲а̲ ̲д̲о̲б̲р̲ы̲м̲и̲ ̲н̲а̲м̲ѣ̲р̲е̲н̲і̲я̲м̲и̲,̲ ̲п̲р̲и̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲ъ̲-̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲ъ̲ ̲ж̲и̲л̲о̲с̲ь̲ ̲л̲е̲г̲к̲о̲;̲ ̲э̲т̲о̲ ̲б̲ы̲л̲ъ̲ ̲а̲д̲м̲и̲н̲и̲с̲т̲р̲а̲т̲о̲р̲ъ̲,̲ ̲о̲к̲о̲л̲о̲ ̲к̲о̲т̲о̲р̲а̲г̲о̲ ̲ж̲и̲з̲н̲ь̲ ̲н̲е̲ ̲м̲р̲е̲т̲ъ̲,̲ ̲а̲ ̲з̲а̲к̲и̲п̲а̲е̲т̲ъ̲.̲
У Деспотъ-Зеновича въ тобол. губерніи былъ предшественникъ Арцимовичъ, который старался очистить тобольскую губернію отъ скверныхъ и корыстныхъ чиновниковъ, но конечно вполнѣ очистить не могъ, а такъ какъ общая система управленія не измѣнилась, то в̲ъ̲ ̲п̲р̲о̲м̲е̲ж̲у̲т̲о̲к̲ъ̲ ̲м̲е̲ж̲д̲у̲ ̲А̲р̲ц̲и̲м̲о̲в̲и̲ч̲е̲м̲ъ̲ ̲и̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲о̲м̲ъ̲-̲ ̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲е̲м̲ъ̲ ̲в̲ъ̲ ̲г̲у̲б̲е̲р̲н̲і̲ю̲ ̲с̲н̲о̲в̲а̲ ̲н̲а̲б̲р̲а̲л̲о̲с̲ь̲ ̲м̲н̲о̲г̲о̲ ̲в̲з̲я̲т̲о̲ч̲н̲и̲к̲о̲в̲ъ̲ ̲и̲ ̲ч̲и̲н̲о̲в̲н̲и̲к̲о̲в̲ъ̲ ̲н̲и̲з̲к̲о̲п̲р̲о̲б̲н̲о̲й̲ ̲н̲р̲а̲в̲с̲т̲в̲е̲н̲н̲о̲с̲т̲и̲.̲ ̲Э̲т̲и̲м̲ъ̲ ̲л̲ю̲д̲я̲м̲ъ̲ ̲б̲ы̲л̲о̲ ̲т̲о̲ш̲н̲о̲ ̲о̲т̲ъ̲ ̲м̲а̲с̲с̲а̲ ̲д̲о̲н̲о̲с̲о̲в̲ъ̲ ̲в̲ы̲с̲ш̲е̲м̲у̲ ̲н̲а̲ч̲а̲л̲ь̲с̲т̲в̲у̲.̲ ̲Г̲р̲а̲д̲ъ̲ ̲д̲о̲н̲о̲с̲о̲в̲ъ̲—̲э̲т̲о̲ ̲н̲е̲и̲з̲б̲ѣ̲ж̲н̲ы̲й̲ ̲с̲а̲л̲ю̲т̲ъ̲,̲ ̲к̲о̲т̲о̲р̲ы̲м̲ъ̲ ̲и̲з̲в̲ѣ̲с̲т̲н̲а̲я̲ ̲ч̲а̲с̲т̲ь̲ ̲С̲и̲б̲и̲р̲и̲ ̲с̲о̲п̲р̲о̲в̲о̲ж̲д̲а̲е̲т̲ъ̲ ̲ш̲а̲г̲и̲ ̲ч̲е̲с̲т̲н̲а̲г̲о̲ ̲и̲ ̲э̲н̲е̲р̲г̲и̲ч̲н̲а̲г̲о̲ ̲а̲д̲м̲и̲н̲и̲с̲т̲р̲а̲т̲о̲р̲а̲.̲ ̲М̲о̲ж̲е̲т̲ъ̲ ̲б̲ы̲т̲ь̲ ̲о̲н̲и̲ ̲н̲е̲ ̲п̲о̲д̲ѣ̲й̲с̲т̲в̲о̲в̲а̲л̲и̲ ̲б̲ы̲ ̲п̲р̲и̲ ̲д̲р̲у̲г̲и̲х̲ъ̲ ̲у̲с̲л̲о̲в̲і̲я̲х̲ъ̲,̲ ̲н̲о̲ ̲в̲ъ̲ ̲д̲а̲н̲н̲о̲м̲ъ̲ ̲с̲л̲у̲ч̲а̲ѣ̲ ̲б̲ы̲л̲о̲ ̲с̲л̲а̲б̲о̲е̲ ̲м̲ѣ̲с̲т̲о̲ ̲в̲ъ̲ ̲п̲о̲л̲ь̲с̲к̲о̲м̲ъ̲ ̲п̲р̲о̲и̲с̲х̲о̲ж̲д̲е̲н̲і̲и̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲а̲-̲ ̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲а̲.̲ ̲И̲ ̲С̲и̲б̲и̲р̲ь̲ ̲л̲и̲ш̲и̲л̲а̲с̲ь̲ ̲э̲н̲е̲р̲г̲и̲ч̲н̲а̲г̲о̲ ̲и̲ ̲п̲р̲о̲с̲в̲ѣ̲щ̲е̲н̲н̲а̲г̲о̲ ̲а̲д̲м̲и̲н̲и̲с̲т̲р̲а̲т̲о̲р̲а̲.̲ ̲О̲н̲ъ̲ ̲б̲ы̲л̲ъ̲ ̲п̲е̲р̲е̲в̲е̲д̲е̲н̲ъ̲ ̲в̲ъ̲ ̲П̲е̲т̲е̲р̲б̲у̲р̲г̲ъ̲ ̲ч̲л̲е̲н̲о̲м̲ъ̲ ̲с̲о̲в̲ѣ̲т̲а̲ ̲п̲р̲и̲ ̲м̲и̲н̲и̲с̲т̲е̲р̲с̲т̲в̲ѣ̲ ̲в̲н̲у̲т̲р̲е̲н̲н̲и̲х̲ъ̲ ̲д̲ѣ̲л̲ъ̲.̲ ̲У̲м̲е̲р̲ъ̲ ̲А̲.̲ ̲И̲.̲ ̲в̲ъ̲ ̲К̲р̲ы̲м̲у̲ ̲в̲ъ̲ ̲ч̲и̲н̲ѣ̲ ̲д̲ѣ̲й̲с̲т̲в̲.̲ ̲т̲а̲й̲н̲.̲ ̲с̲о̲в̲ѣ̲т̲н̲и̲к̲а̲.̲
Оставаясь въ Петербургѣ до конца службы, Деспотъ-Зеновичъ продолжалъ интересоваться Сибирью, энергически поддерживалъ переписку съ знакомыми сибиряками, и въ случаѣ нужды помогалъ. Ѣдетъ-ли въ Петербургъ депутація отъ инородческаго племени хлопотать о своихъ нуждахъ или искать защиты, нужно ли устроить молодого человѣка, пріѣхавшаго изъ Сибири, чтобы получить высшее образованіе, поднимается ли въ Сибири какой нибудь вопросъ, нужно ли разрѣшеніе открыть новое училище и т. п., всѣ подобныя ходатайства направлялись къ Деспоту-Зеновичу, какъ къ заступнику за интересы Сибири въ высшихъ петербургскихъ сферахъ. И на этомъ полѣ Д̲е̲с̲п̲о̲т̲ъ̲-̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲ъ̲ ̲о̲к̲а̲з̲а̲л̲ъ̲ ̲н̲а̲ш̲е̲й̲ ̲о̲к̲р̲а̲и̲н̲ѣ̲ ̲м̲н̲о̲г̲о̲ч̲и̲с̲л̲е̲н̲н̲ы̲я̲ ̲н̲е̲о̲ц̲ѣ̲н̲и̲м̲ы̲я̲ ̲у̲с̲л̲у̲г̲и̲.̲ ̲К̲о̲г̲д̲а̲ ̲р̲а̲з̲р̲ѣ̲ш̲и̲л̲с̲я̲ ̲в̲о̲п̲р̲о̲с̲ъ̲ ̲о̲ ̲с̲и̲б̲и̲р̲с̲к̲о̲м̲ъ̲ ̲у̲н̲и̲в̲е̲р̲с̲и̲т̲е̲т̲ѣ̲,̲ ̲с̲о̲б̲с̲т̲в̲е̲н̲н̲о̲ ̲в̲о̲п̲р̲о̲с̲ъ̲,̲ ̲в̲ъ̲ ̲к̲а̲к̲о̲м̲ъ̲ ̲г̲о̲р̲о̲д̲ѣ̲ ̲с̲т̲р̲о̲и̲т̲ь̲ ̲у̲н̲и̲в̲е̲р̲с̲и̲т̲е̲т̲ъ̲,̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲а̲-̲ ̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲а̲ ̲п̲о̲п̲р̲о̲с̲и̲л̲и̲ ̲в̲ы̲с̲к̲а̲з̲а̲т̲ь̲ ̲с̲в̲о̲е̲ ̲м̲н̲ѣ̲н̲і̲е̲,̲ ̲и̲ ̲о̲ф̲ф̲и̲ц̲і̲а̲л̲ь̲н̲а̲я̲ ̲з̲а̲п̲и̲с̲к̲а̲,̲ ̲с̲о̲с̲т̲а̲в̲л̲е̲н̲н̲а̲я̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲о̲м̲ъ̲ ̲д̲л̲я̲ ̲м̲и̲н̲и̲с̲т̲е̲р̲с̲т̲в̲а̲,̲ ̲с̲и̲л̲ь̲н̲о̲ ̲с̲к̲л̲о̲н̲и̲л̲а̲ ̲р̲ѣ̲ш̲е̲н̲і̲е̲ ̲в̲ъ̲ ̲п̲о̲л̲ь̲з̲у̲ ̲г̲о̲р̲о̲д̲а̲ ̲Т̲о̲м̲с̲к̲а̲ *).

На покой.
(Изъ жизни одного учителя).
Степанъ Петровичъ Мохровъ учитель Шикаловскаго училища, старикъ лѣтъ пятидесяти, сидѣлъ въ своей квартирѣ за большимъ некрашеннымъ столомъ и дѣлалъ на поляхъ тетради какія- то замѣтки. Въ этой тетради у него былъ записанъ учебный планъ предстоящаго года. Цѣлые каникулы посвятилъ онъ на составленіе плана воскресныхъ чтеній, вечернихъ занятій и бесѣдъ съ народомъ... Эта работа была вызвана не циркулярными предписаніями начальства,
а личнымъ убѣжденіемъ человѣка, который сознавалъ, что только при систематическомъ подборѣ статей воскресныя чтенія и бесѣды доставятъ слушателямъ интересъ и принесутъ пользу.............

Выставка рогатаго скота
въ с. Алтайскомъ, Бійск. уѣз.
Развитіе маслодѣлія въ Западной Сибири выдвинуло на очередь вопросъ по улучшенію мѣстнаго рогатаго скота. Довольно даже бѣглыя обслѣдованія дали цѣлый рядъ цифръ, указывающихъ на прекрасныя природныя качества мѣстныхъ стадъ, нуждающихся лишь въ лучшемъ уходѣ, кормленiи и отборѣ. Стремленіе наиболѣе зажиточной части населенія (священники, купцы, чиновники) пріобрѣсти скотъ изъ Европейской Россіи (ярославки) или заграничныхъ метисовъ (главнымъ образомъ голландки, сименталки) часто обуславливалось полнымъ невѣденіемъ касательно имѣющагося у себя матеріала. И̲н̲о̲с̲т̲р̲а̲н̲н̲а̲я̲ ̲к̲о̲р̲о̲в̲а̲,̲ ̲о̲т̲л̲и̲ч̲а̲я̲с̲ь̲ ̲к̲р̲а̲с̲о̲т̲о̲ю̲ ̲ф̲о̲р̲м̲ъ̲,̲ ̲б̲о̲л̲ь̲ш̲и̲м̲ъ̲ ̲в̲ѣ̲с̲о̲м̲ъ̲,̲ ̲д̲а̲в̲а̲л̲а̲ ̲о̲б̲ы̲ч̲н̲о̲ ̲м̲н̲о̲г̲о̲ ̲о̲ч̲е̲н̲ь̲ ̲ж̲и̲д̲к̲а̲г̲о̲ ̲м̲о̲л̲о̲к̲а̲ ̲(̲3̲ ̲—̲ ̲3̲,̲5̲%̲ ̲ж̲и̲р̲а̲)̲.̲ ̲С̲ъ̲ ̲э̲т̲и̲м̲ъ̲ ̲м̲и̲р̲и̲л̲и̲с̲ь̲ ̲д̲о̲ ̲т̲ѣ̲х̲ъ̲ ̲п̲о̲р̲ъ̲,̲ ̲п̲о̲к̲а̲ ̲м̲о̲л̲о̲к̲о̲ ̲ш̲л̲о̲ ̲н̲е̲ ̲н̲а̲ ̲м̲а̲с̲л̲о̲д̲ѣ̲л̲ь̲н̲ю̲,̲ ̲д̲л̲я̲ ̲к̲о̲т̲о̲р̲о̲й̲ ̲в̲а̲ж̲н̲о̲ ̲н̲е̲ ̲к̲о̲л̲и̲ч̲е̲с̲т̲в̲о̲ ̲м̲о̲л̲о̲к̲а̲,̲ ̲а̲ ̲к̲о̲л̲и̲ч̲е̲с̲т̲в̲о̲ ̲ж̲и̲р̲а̲,̲ ̲п̲р̲и̲н̲е̲с̲е̲н̲н̲а̲г̲о̲ ̲в̲ъ̲ ̲м̲о̲л̲о̲к̲ѣ̲.̲ ̲В̲ѣ̲д̲ь̲ ̲в̲о̲д̲а̲ ̲м̲о̲л̲о̲к̲а̲ ̲—̲ ̲н̲е̲н̲у̲ж̲н̲ы̲й̲ ̲б̲а̲л̲л̲а̲с̲т̲ъ̲,̲ ̲г̲о̲в̲о̲р̲я̲т̲ъ̲ ̲н̲ѣ̲м̲ц̲ы̲.̲ ̲Н̲о̲,̲ ̲к̲а̲к̲ъ̲ ̲т̲о̲л̲ь̲к̲о̲ ̲с̲т̲а̲л̲и̲ ̲р̲а̲з̲с̲ч̲и̲т̲ы̲в̲а̲т̲ь̲,̲ ̲с̲к̲о̲л̲ь̲к̲о̲ ̲п̲у̲д̲о̲в̲ъ̲ ̲м̲о̲л̲о̲к̲а̲ ̲и̲д̲е̲т̲ъ̲ ̲н̲а̲ ̲1̲ ̲п̲у̲д̲ъ̲ ̲м̲а̲с̲л̲а̲,̲ ̲„̲с̲и̲б̲и̲р̲я̲ч̲к̲а̲"̲ ̲п̲о̲б̲ѣ̲д̲и̲л̲а̲.̲ ̲Т̲а̲к̲о̲г̲о̲ ̲ж̲и̲р̲н̲а̲г̲о̲ ̲м̲о̲л̲о̲к̲а̲ ̲н̲ѣ̲т̲ь̲ ̲в̲ъ̲ ̲е̲в̲р̲о̲п̲е̲й̲с̲к̲о̲й̲ ̲Р̲о̲с̲с̲і̲и̲,̲ ̲е̲г̲о̲ ̲н̲ѣ̲т̲ъ̲ ̲и̲ ̲н̲а̲ ̲к̲о̲н̲т̲и̲н̲е̲н̲т̲ѣ̲ ̲Е̲в̲р̲о̲п̲ы̲.̲ ̲Опыты Каинской казенной фермы при этомъ показали, что, находясь въ лучшихъ условіяхъ содержанія, сибирская корова быстро раздаивается и въ среднемъ доводитъ удой съ 60 пудовъ (крестьянскій уходъ) до 115 — 130 пудовъ молока въ годъ (фермерскій уходъ). Такимъ образомъ, слѣдовало обратить вниманіе населенія на прекрасныя качества мѣстнаго сибирскаго скота, указать какія требованія надо предъявлять при отборѣ скота. Хорошимъ для этого средствомъ являются мелко-районныя выставки. Поэтому министерство земледѣлія рѣшило въ бійскомъ уѣздѣ, въ предгорьяхъ Алтая, въ текущемъ году устроить, въ видѣ опыта, подобную выставку. Съ 6 по 8 іюля такая выставка состоялась. Руководство по ея организаціи и веденію лежало на старшемъ инструкторѣ но с.-х. части бійскаго уѣзда..............

Къ рисункамъ.
На Кураганскомъ ледникѣ. Чтобы достигнуть до истоковъ Катуни, необходимо прежде перебраться черезъ Катунскіе бѣлки, черезъ которые существуютъ лишь три перевала. Одинъ изъ этихъ переваловъ — Кураганскій — наиболѣе высокій и трудный, начинается противъ дер. Котаиды по долинѣ р. Н. Kypaгaна; близъ вершины этой рѣки переваливаютъ главный хребетъ и спускаются въ долину р. В. Курагана, которой и приходятъ на Катунь въ 40 в. отъ вершины послѣдней
На нашемъ рисункѣ воспроизведенъ сѣверный склонъ Кураганскаго перевала, представляющій изъ себя ледниковое поле, окруженное со всѣхъ сторонъ пиками и пирамидами Катунскаго хребта. Ледникъ этотъ, небольшихъ размѣровъ, питаетъ рѣку Іолдо, правый притокъ рѣки Н. Курагана, впадающаго въ р. Катунь близъ вышеупомянутой Котанды. Кураганскій перевалъ — любопытный, фантастическій уголокъ, гдѣ снѣжные поля и ледянки чередуются съ роскошными коврами яркихъ альпійскихъ цвѣтовъ. Интересующихся этимъ любопытнымъ уголкомъ отсылаемъ къ книгѣ проф. В. В. Сапожникова „По Алтаю"

Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/7ud292cer4P5F
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/1hOsdMw1r4P6Z
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/7Jr99OTjr4P5x

Автор: Маланова А. В. Кяхтинское градоначальство и А.И. Деспот-Зенович // Молодой ученый. — 2011. — №9. — С. 163-167. http://www.moluch.ru/archive/32/3641/

До середины XIX в. в Российской Империи градоначальства учреждали в крупных портовых городах: Феодосии, Одессе, Таганроге, Керч-Еникале. Так называлась административная единица, состоящая из города и прилегающих к нему земель, вверенная управлению градоначальника.
В обязанности градоначальников входили забота и надзор за торговлей. В русско-китайских торговых отношениях главным пунктом с 1727 г. была Кяхта. С развитием торговли возникла необходимость создания здесь государственных органов управления и контроля за соблюдением договорных условий, а также установления контактов с китайскими чиновниками.
Для этого первоначально было учреждено правление во главе которой стоял селенгинский комиссар. В 1783 г. была введена должность кяхтинского пограничного комиссара. Согласно правительственной инструкции, в его обязанности входило «хранить мир и союз для продолжения обоюдной торговли, пресекать все пограничные злоупотребления, не допускать торговли недозволенными товарами, тайного обмена», а также командование пограничными войсками.
Место пограничного комиссара было весьма важно в политическом отношении, по влиянию его не только на приграничные, но и торговые и политические дела, через сношения его с дзаргучеем – главой китайской торговой слободы (Маймачена) построенной рядом с Кяхтой. Периодически пограничный комиссар и дзаргучей проводили совместные заседания, на которых обсуждали вопросы касающиеся торговли, угона скота, перебежчиков. Практиковалось совместное инспектирование границы и пограничных караулов.
В 1851 г. было образовано Кяхтинское градоначальство, ставшее важнейшим пунктом для России в дипломатических и торговых отношениях с Китаем. Здесь русское и китайское правительства входили в непосредственные, постоянные контакты. Кяхтинскому градоначальнику, на правах губернатора, были подчинены Троицкосавск, Кяхта и Усть-Кяхтинская слобода.
Градоначальник утверждался указом императора по представлению министра внутренних дел, находился в подчинении генерал-губернатора Восточной Сибири.[2] Он был уполномочен вести все административные, торговые и пограничные дела. Второй по значимости в градоначальстве оставалась должность пограничного комиссара. Образование Кяхтинского градоначальства способствовало устранению многих неудобств и наведению порядка в местности. Просуществовало оно относительно недолго (1851-1863). Яркий след в его истории оставил пограничный комиссар и градоначальник Александр Иванович Деспот-Зенович (1828 – 1895)[3].
А.И. Деспот-Зенович родился в 1828 г. В 1848 г. он окончил юридический факультет Московского университета, а в 1849 г. за неблагонадежность был выслан в Пермь под надзор. По ходатайству генерал-губернатора Восточной Сибири Н.Н. Муравьева А.И. Деспот-Зенович был переведен переводчиком в Главное управление Восточной Сибири и отправлен в распоряжение кяхтинского градоначальника. В октябре 1852 г. его назначили исполняющим обязанности пограничного комиссара, а в 1854 г. он был утвержден в этой должности[4]. В качестве пограничного комиссара он показал свои всесторонние способности и образованность. Имея постоянные контакты с дзаргучеем, китайскими чиновниками, купцами, он приобрел навыки в общении с ними и необходимые в его положении дипломатический такт и проницательность. Генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев в отношениях с китайскими пограничными властями и чиновниками в Урге поручал Деспоту-Зеновичу самые ответственные дела.
В 1854 г. в целях защиты неразграниченых между Россией и Китаем территорий на Дальнем Востоке российские войска под командованием Н.Н. Муравьева приступили к занятию Приамурья и Приморья. Китайские власти были заранее предупреждены и не препятствовали движению, но, пытаясь точно определить намерения российских властей, предложили встретиться с китайским представителем на р. Горбице. Генерал-губернатор, отбывший на Амур, отправил в 1854 г. в Ургу А.И. Деспота-Зеновича в сопровождении переводчиков П.Я Шишмарева и А.П. Фролова. В результате этой поездки Зенович сумел убедить ургинских амбаней, что многолетние согласие и мир являются подтверждением доброго расположения России к Китаю, а переброска ведется исключительно для защиты российских и смежных китайских владений от англичан.
В 1858 г., в преддверии подписания Айгунского договора, Деспот-Зенович снова был отправлен Н.Н. Муравьевым в Ургу для сообщения важных политических сведений, касающихся обоих государств. Генерал-губернатор хотел еще раз подчеркнуть уважительное отношение к ургинским правителям, чтобы исключить их негативное влияние на отношение пекинского двора к амурской проблеме. В Урге делегация (А.И. Деспот-Зенович, П.Я. Шишмарев, Н.С. Петров) встретилась с амбанем бэйсэ Дэлэк Дорчжи. Переговоры, проведенные ими, закрепили мирные намерения Китая и желание его правительства начать переговоры и подписать договор. Когда встал вопрос о назначении нового градоначальника после В.М. Федоровича, сомнений в выборе кандидатуры на эту должность не возникло.
В представлении министру внутренних дел Н.Н. Муравьев писал: «Во всех отношениях я нахожу назначенного мною к временному исправлению должности Кяхтинского градоначальника коллежского советника Деспота-Зеновича счастливо приготовленным к полезному несению обязанности градоначальника. Деспот-Зенович выказал как знание рациональных начал науки политической экономии и статистике всемирных торговых оборотов, так равно и практическое знакомство с настоящим состоянием нашей на Кяхте торговли и будущими ее видами и потребностями. Как образованный юрист и исполнявший с отличным успехом возлагавшуюся на него ревизию хозяйственного управления города с 1846 по 1852 гг. и другие поручения по градоначальству Зенович и во внутреннем управлении Градоначальства будет надежным мне помощником. А потому препровождая к вашему высокопревосходительству формулярный список особых сведений составленный по форме я имею честь покорнейше просить Вас, Милостивый государь принять на себя перед Государем Императором ходатайство о назначении коллежского советника Деспота-Зеновича исправляющим должность Кяхтинского градоначальника с производством его в статские советники»[5]. С 15 января 1858 г. он был назначен исправляющим должность градоначальника, а через год – 27 марта 1859 г. утвержден Сенатом[6].
Став градоначальником, А.И. Деспот-Зенович направил свою деятельность на изменение ситуации в торговле. Он предложил предоставить право торговать с китайцами в Кяхте купцам 3-й гильдии и крестьянам, упростить систему пошлин и отменить или уменьшить сборы, добился увеличения доходов казны. Поддержав, а затем продолжив борьбу первого кяхтинского градоначальника Н.Р. Ребиндера за равноправие русского купечества в торговле с китайцами, Деспот-Зенович стремился к преодолению монополии китайских купцов в русско-китайской торговле.
В. И. Мерцалов утверждал, что именно Деспот-Зенович, совместно с переводчиком и преподавателем К.Г. Крымским, правителем канцелярии Н.С. Петровым разработал проект правил 1862 г. о сухопутной торговле между Россией и Китаем. Серьезнейшей задачей своей администрации Деспот-Зенович полагал борьбу с вошедшими в практику злоупотреблениями, в первую очередь с взяточничеством. Н.Н. Муравьев считал его «мастером приводить в христианскую веру мошенников-чиновников»[7]. Обнаружив беспорядки и злоупотребления в городовой ратуше, допускавшиеся прежними чиновниками, градоначальник заменил их молодыми, образованными людьми: секретаря в ратуше, следственного пристава, чиновника особых поручений, правителя канцелярии.
В̲ ̲1̲8̲5̲8̲ ̲г̲.̲ ̲А̲.̲И̲.̲ ̲Д̲е̲с̲п̲о̲т̲-̲З̲е̲н̲о̲в̲и̲ч̲ ̲р̲а̲с̲к̲р̲ы̲л̲ ̲м̲и̲л̲л̲и̲о̲н̲н̲ы̲е̲ ̲к̲р̲а̲ж̲и̲,̲ ̲к̲о̲т̲о̲р̲ы̲е̲ ̲м̲н̲о̲г̲о̲ ̲л̲е̲т̲ ̲с̲и̲с̲т̲е̲м̲а̲т̲и̲ч̲е̲с̲к̲и̲ ̲п̲р̲о̲в̲о̲д̲и̲л̲и̲ ̲ч̲и̲н̲о̲в̲н̲и̲к̲и̲ ̲п̲о̲ш̲л̲и̲н̲н̲о̲й̲ ̲п̲а̲л̲а̲т̲ы̲.̲ ̲В̲ ̲с̲в̲я̲з̲и̲ ̲с̲ ̲э̲т̲и̲м̲ ̲о̲н̲ ̲п̲и̲ш̲е̲т̲ ̲с̲е̲к̲р̲е̲т̲н̲у̲ю̲ ̲д̲о̲к̲л̲а̲д̲н̲у̲ю̲ ̲з̲а̲п̲и̲с̲к̲у̲ ̲г̲е̲н̲е̲р̲а̲л̲-̲г̲у̲б̲е̲р̲н̲а̲т̲о̲р̲у̲,̲ ̲в̲ ̲к̲о̲т̲о̲р̲о̲й̲ ̲о̲б̲о̲з̲н̲а̲ч̲а̲е̲т̲ ̲п̲р̲и̲ч̲и̲н̲ы̲ ̲н̲е̲б̲ы̲в̲а̲л̲о̲г̲о̲ ̲р̲а̲с̲п̲р̲о̲с̲т̲р̲а̲н̲е̲н̲и̲я̲ ̲к̲о̲н̲т̲р̲а̲б̲а̲н̲д̲ы̲.̲ ̲
Г̲лавная причина, по его мнению, заключалась в пошлине. Из-за высокого налога на чай торговцы были вынуждены искать пути его тайного провоза. Контрабандой занимались мещане, крестьяне, буряты забайкальской области, казаки и китайские чиновники. Глава кяхтинского Маймачена не составлял исключения в этом отношении. Надзор за мелочными торговцами осуществляли нербы (досмотрщики), а охрана Маймачена и преследование незаконной торговли входили в обязанности монгольской стражи. Нербы за вознаграждение разрешали мелочным торговцам тайную оптовую продажу чая. Из этого вознаграждения они уделяли часть дзаргучею и монголам, которые были вынуждены участвовать в этих поборах, потому что служили по обязанности, без жалования и почти всегда набирались из людей бедных. Надзор за границей, между реками Чикоем и Селенгой, исключая пределы градоначальства, не соответствовал протяженности пограничной черты. На этом пространстве (если не считать станций Кирана и Наушек) было всего три караула: Лагерный, Ключевской и Кокушинский. Эти караулы, имея по одному-два казака, охраняли границу и преследовали контрабандистов.
Слабость надзора позволяла контрабандистам группами в 30-50 человек, нередко с огнестрельным оружием, пересекать на лошадях границу, в основном вне района градоначальства. Проехав по монгольской степи, они нагружали в маймаченских огородах чай и беспрепятственно возвращались тем же путем. Пограничный разъезд видя, как они едут по монгольской стороне, ничего не мог предпринять против них, потому что для этого нужно было бы переехать границу и завести дело в китайских владениях, и тем нарушить существующие с Китаем трактаты.
Часто контрабандисты вообще выдавали себя за казачий отряд. Все эти причины в совокупности способствовали развитию контрабанды до небывалых размеров. В этой ситуации Деспот-Зенович предпринимал меры для прекращения незаконной торговли. Во-первых, он предлагал в 1859 г. министру финансов снизить пошлинный сбор на байховый чай по 15 коп. с фунта, на кирпичный по 1,5 коп. с фунта. Эта мера, по его мнению, уничтожила бы контрабанду, сделав ее невыгодной. Во-вторых, градоначальник добился согласия дзаргучея впускать русский казачий отряд в Маймачен и преследовать контрабандистов в Монголии.
В августе 1862 г. А.И. Деспот-Зенович представил в Иркутск аналитическую записку «О мерах для сближения с Монголией», в которой определял цель российской политики в регионе – распространение влияния на Китай через среднеазиатские страны и в особенности Монголию, Маньчжурию и Тибет. Д̲л̲я̲ ̲э̲т̲о̲г̲о̲ ̲о̲н̲ ̲п̲р̲е̲д̲л̲а̲г̲а̲л̲,̲ ̲
в̲о̲-̲п̲е̲р̲в̲ы̲х̲,̲ ̲п̲о̲д̲д̲е̲р̲ж̲и̲в̲а̲т̲ь̲ ̲с̲р̲е̲д̲и̲ ̲м̲о̲н̲г̲о̲л̲ь̲с̲к̲о̲г̲о̲ ̲н̲а̲с̲е̲л̲е̲н̲и̲я̲ ̲с̲л̲у̲х̲и̲ ̲о̲ ̲б̲л̲и̲з̲о̲с̲т̲и̲ ̲р̲о̲с̲с̲и̲я̲н̲ ̲к̲ ̲б̲у̲д̲д̲и̲з̲м̲у̲.
Во-вторых, градоначальник предлагал устранить все препятствия в общении между монголами и бурятами, поддерживать вступление их в родственные отношения, а главное оказывать поддержку буддийскому духовенству. «Кто знает какое почетное место занимают ламы в семействах и как глубоко вошло в жизнь Монголии это безотчетное доверие к духовенству - тот поймет, что действуя на монгольское племя нужно прежде всего иметь на своей стороне духовенство» - пишет он[8]. Тем самым российские власти добьются распространения пророссийских настроений в монгольской среде.
В-третьих, Зенович высказывал мысль о необходимости расширения торговли путем отмены пошлин. Он предложил проект реформирования таможенного управления в Кяхте, имеющего своей целью активизацию российского предпринимательства в регионе. Расширение объемов торговли должно было сопровождаться в монгольской среде распространением российского «образа жизни», бытовой культуры. Предложения Деспота-Зеновича вызвали дискуссию среди членов дипломатической канцелярии. Специалисты поддержали цель, но выступили против мер, которые предлагал автор. Российский консул в Урге, подполковник К.Н. Боборыкин выступил против отмены пошлины на чай, ввозимого в Россию по русско-китайской границе.
Для содействия развитию русско-китайских, русско-монгольских отношений Деспот-Зенович предлагал создать двухступенчатую систему подготовки переводчиков. В Кяхтинском училище предполагалось преподавать теоретический курс языка и общие сведения о стране изучения в течение года. На второй ступени рекомендовалось, в течение трех лет обучать студентов в Пекине, при российской дипломатической миссии. При поступлении на службу после окончания учебного заведения переводчикам должен был присваиваться классный чин 14-ранга.
Рекомендации Деспота-Зеновича, зная о проблеме нехватки грамотных переводчиков, поддержал генерал-губернатор М.С. Карсаков. Но Министерство иностранных дел посчитало, что в настоящее время нет надобности в штатных переводчиках китайского языка, кяхтинское училище вполне справляется с задачей подготовки переводческих кадров[10]. Для поддержания доброжелательных отношений с маньчжурскими чиновниками в традицию вошло дарить им подарки. Это были в основном хрустальные изделия, которыми ургинские амбани не пользовались и складывали их в амбары.
Роскошь подарков, степень их достоинства для маньчжурских чиновников имели огромное значение. Поэтому кяхтинская администрация поставила вопрос перед Азиатским департаментом о замене подарков. Например на часы, оружие, металлические изделия, костяные и черепаховые поделки, ларчики, шкатулки, табакерки с музыкой и сюрпризами и т.д. Так как Россия относилась к категории «внешних вассалов», то в азиатском департаменте решили, что посылка вещей в большем количестве чем раньше, может быть расценена китайцами как признание вассалитета. Было решено, что хрусталь можно заменять другими подарками, но их стоимость не должна превышать суммы в 300 рублей. Суммы этой обычно не хватало.
В одном из писем Н. Н. Муравьеву Деспот-Зенович передает слова посланника в Пекине: «в благодарность за присланные вами амбаню Бэйсэ неоднократно подарки, он уверял здесь всех, что мы даем только ничтожные не ценные вещи, весьма скупо, и что у нас дорогих вещей собственного производства почти нет, что лучшие вещи английской работы, что обещанное нами оружие дрянно (при этом он сослался на вооружение пограничных казаков), что больших орудий, таких как у китайцев и англичан у нас нет и пр.»[11]. Далее он пишет свои мысли по этому поводу: «…что касается подарков, то действительно амбань Бэйсэ прав. Прошлый раз только ценные вещи были подарены ему, когда вы посылали меня в Ургу. Обычные подарки градоначальника состояли всегда в стеклянных вещах, не имеющих решительно никакой цены. Да и можно ли что-нибудь порядочного послать амбаням, когда отпускается только 300 руб. и здесь нет хороших вещей. В прошедшем году я истратил 600 руб. и все-таки, кроме слишком обыкновенного сукна и шелковых материй (которые хуже китайских) я не мог ничего приискать. Из 1000 руб. отпускаемых на пограничные расходы, при нынешних беспрестанных переездах курьеров и посылках ко мне монголов, не только не достает этих денег, но я должен был истратить значительную сумму из собственного жалования. Откровенно скажу, что все мои серебряные вещи, привезенные с собою, ушли на подарки. Спрашиваю: какая есть фактически возможность доказать, что Россия богата мануфактурными и другими произведениями, когда от представителя ее посылается всякий хлам, собственно по неимению средств. Если они имеют еще не так дурное об этом мнение, то, разумеется, обязаны вашим роскошным подаркам, которые вы при случае делали на границе. Вообще я должен сказать, что при таких усилиях пограничные дела не могут идти. Нужно дать более власти и средств, и определить цель, к которой должно стремиться»[12]. Восточно-Сибирская и кяхтинская администрации достаточно успешно действовали в отношении Китая и Монголии. Но случались в их деятельности и досадные промахи. Одним из них можно считать назначение на должность второго амбаня в Ургу маньчжурского чиновника Сектунги. Последний несколько лет состоял в должности дзаргучея кяхтинского Маймачена. В этом качестве он проявил достаточное дружелюбие по отношению к русским и сговорчивость. Поэтому администрация края, при случае, рекомендовала его на должность второго амбаня в Ургу. Однако в Урге он захотел играть главную роль. Для этого ему понадобилось избавиться от Дэлэк Дорчжи. Не долго думая он написал в Пекин донос, в котором обвинял монгольского князя в излишней симпатии к России. Благодаря интригам, в которые Сектунга сумел втянуть и монгольских ханов, Бэйсэ был отозван в Пекин, а первым правителем в Урге стал Сектунга, и русским дипломатам пришлось иметь дело с этим интриганом и взяточником. Между тем, амбань Бэйсэ обвиненный в симпатиях к русским, для своего оправдания, стал злословить и лгать. Ссылаясь на свое знакомство с русскими, знание русской политики и мнимые сведения о России он очень навредил русским дипломатам в Пекине. Спасая свою жизнь, он достиг того, что маньчжуры стали считать его одним из главных противников России.
Оправдывая китайского чиновника и указывая на недостатки российской политики, Деспот-Зенович писал Н.Н. Муравьеву: «…много ли нашлось между нами готовых в подобном случае жертвовать своей жизнью, счастьем своего семейства. Наконец спрашиваю, что сильнее действует: смутная ли надежда, лишенная жизненной осязательности, которую он слышал от нас или же безвыходная действительность и висевший дамоклов меч. Я совершено оправдываю амбаня Бэйсэ, когда он, уверившись в ваших намерениях на счет благосостояния его родины, оказывал известного рода услуги и исполнял все ваши требования – то следовало Высшему Правительству, дать для их осуществления, более осязательные доказательства. Тогда только дипломатия приводит к известному результату, когда за словом идет дело, но когда действия расходятся с обещаниями, то нельзя и требовать от человека, чтобы он жертвовал собою для чего-то мифического»[13].
Кроме официальных должностных обязанностей А.И Деспот-Зенович исполнял и общественные:
- председательствовал в комитете для рассмотрения вопросов по кяхтинской торговле, комитете попечительского общества о тюрьмах, был действительным членом Императорского русского географического общества, директором кяхтинского Николаевского приюта.
- Преследовал пьянство и взяточничество среди чиновников, подбирал на должности людей, имеющих моральные ценности.
- Он ввел достойные развлечения и основал культурные учреждения: клуб, публичную библиотеку и читальни, наконец,
- поддержал среди купечества мысль основания первой типографии, в которой издавалась городская газета «Кяхтинский листок». Неофициальным редактором и сотрудником газеты был сам Зенович. С его отъездом газета перестала издаваться.
Он вникал в жизнь обывателей и их обычаи. Не было дела, в котором бы Деспот-Зенович не принимал участия, смело развеивая сомнения на месте, не ожидая разрешения из далекого Петербурга. За годы своей службы в Троицкосавске А.И. Деспот-Зенович проявил себя как превосходный администратор и дипломат. Он многое сделал для развития торговых и политических отношений с Китаем.
В 1862 г., получив должность тобольского губернатора, Александр Иванович покинул Кяхту. С̲л̲у̲ж̲е̲б̲н̲ы̲е̲ ̲т̲р̲е̲б̲о̲в̲а̲н̲и̲я̲,̲ ̲п̲р̲е̲с̲л̲е̲д̲о̲в̲а̲н̲и̲е̲ ̲з̲л̲о̲у̲п̲о̲т̲р̲е̲б̲л̲е̲н̲и̲й̲ ̲и̲ ̲в̲з̲я̲т̲о̲ч̲н̲и̲ч̲е̲с̲т̲в̲а̲ ̲в̲ы̲з̲в̲а̲л̲и̲ ̲с̲р̲е̲д̲и̲ ̲т̲о̲б̲о̲л̲ь̲с̲к̲о̲г̲о̲ ̲ч̲и̲н̲о̲в̲н̲и̲ч̲е̲с̲т̲в̲а̲ ̲и̲ ̲п̲р̲а̲в̲о̲с̲л̲а̲в̲н̲о̲г̲о̲ ̲д̲у̲х̲о̲в̲е̲н̲с̲т̲в̲а̲ ̲н̲е̲д̲о̲в̲о̲л̲ь̲с̲т̲в̲о̲ ̲и̲ ̲и̲н̲т̲р̲и̲г̲и̲ ̲п̲р̲о̲т̲и̲в̲ ̲н̲е̲г̲о̲.̲ ̲Е̲г̲о̲ ̲о̲б̲в̲и̲н̲я̲л̲и̲ ̲в̲ ̲т̲о̲м̲,̲ ̲ч̲т̲о̲ ̲о̲н̲,̲ ̲к̲а̲к̲ ̲п̲о̲л̲я̲к̲ ̲з̲л̲о̲у̲п̲о̲т̲р̲е̲б̲л̲я̲е̲т̲ ̲с̲в̲о̲е̲й̲ ̲в̲л̲а̲с̲т̲ь̲ю̲,̲ ̲п̲р̲е̲с̲л̲е̲д̲у̲е̲т̲ ̲р̲у̲с̲с̲к̲и̲х̲ ̲и̲ ̲п̲р̲а̲в̲о̲с̲л̲а̲в̲н̲ы̲х̲.̲ ̲Это послужило поводом к тому, что в 1865 г. он был вызван в Петербург. Последние годы жизни он был членом совета внутренних дел, где как знаток руководил в министерстве делами Сибири. В течение этого долгого времени он имел возможность вновь выдвинуться на видное положение, особенно когда Министерство внутренних дел возглавил граф М.Т. Лорис-Меликов. Он рекомендовал А.И. Деспота-Зеновича на службу в министерство иностранных дел, но встретил в этом противодействие царя.
В 1895 г. жители Кяхты решили отметить 33- летний юбилей его отъезда из города для увековечения его деятельности как сеятеля европейской культуры. Различные культурные учреждения, а во главе них - Троицкосавское отделение Русского географического общества, приняли горячее участие в этом торжестве. В Петербург посылали телеграммы от различных учреждений и обществ, магистрата, купечества, мещанства, духовенства, школ и т.д.
В том же году Александра Ивановича не стало. Чувствуя себя плохо, он выехал из Петербурга в Крым, проведать своих давних друзей - бывших кяхтинских купцов Токмаковых, живущих в своем имении в Крыму. Там от воспаления лёгких Зенович умер.
На могиле умершего кяхтинское купечество поставило памятник с надписью на двух языках - русском и польском, зная его привязанность к своему народу.

Литература: 1. Чимитдоржиев Ш.Б. Взаимоотношения Монголии и России в XVII-XVIII вв. – М., 1978-С. 89 2. Полное собрание законов Российской империи. Т 26.– С-Пб., 1852. – С. 425, 427 3. Историческая энциклопедия Сибири : в 3-х т. Т. 1: А-И / Ин-т истории СО РАН. - Новосибирск, 2009. – С.486 4. ГАИО ф. 24. оп 1, картон 1459 д. 94. л. 41-46. 5. ГАИО ф. 24. оп. 1, картон 1459, д. 94. л. 8-9. 6. ГАИО ф. 24. оп. 1, картон 1459, д. 94. л. 51-52. 7. Матханова Н.П. Высшая администрация Восточной Сибири в сер. 19 в: проблемы социальной стратификации – Новосибирск, 2002.- С. 58. 8. ГАИО ф. 24. оп. 11/2, д. 25. л. 46. 9. ГАИО ф. 24. оп. 11/2 д. 25.л 9-16 10. Синиченко В.В. Восточная Сибирь в русско-китайских отношениях (середина 50-х гг. XIX в. – 1884 г.) – Иркутск, 1998.- С. 44 11. ГАИО ф. 24. оп. 1, картон 1459, д. 94. л. 22-23. 12. ГАИО ф. 24. оп. 1, картон 1459, д. 94. л. 23. 13. ГАИО ф. 24. оп. 1, картон 1459, д. 94. л. 23. Похожие статьи Основные термины: ГАИО ф, пограничного комиссара, Восточной Сибири, внутренних дел, Восточной Сибири Н.Н, коллежского советника Деспота-Зеновича, должность второго амбаня, китайскими чиновниками, кяхтинского градоначальника, обязанностей А.И Деспот-Зенович, должность кяхтинского пограничного, должность пограничного комиссара, монгольской среде, внутренних дел Н.Н, Кяхтинского градоначальника.

Деспот-Зенович Александр Иванович

ДЕСПОТ-ЗЕНОВИЧ (Деспот-Братошинский-Зенович) Александр Иванович (1828 – 24 апр. 1895, Крым), кяхтин. градоначальник (1859–62), тобол. губернатор (1862–67, утвержден в 1863). Из старин. дворян. сербского рода, по материн. линии в родстве с Тучковыми. Окончил юр. фак-т Московского ун-та со степенью кандидата. В 1849 за неблагонадежность выслан в Пермь под надзор, в 1850 по ходатайству Н.Н. Муравьева-Амурского переведен на службу в Вост. Сибирь: чиновник особых поручений Главного управления Восточной Сибири (1851), кяхтин. погран. комиссар (1852), в 1855 надзор снят. В Кяхте вместе с окружавшей его молодежью стремился ликвидировать ставшие обычными и общепризнан. поборы с купцов в пользу чиновников, др. распространен. злоупотребления, учредил жен. гимназию, публич. б-ку, одну из первых сиб. частн. газ. «Кяхтинский листок». За службу в Кяхте получил неск. чинов и ордена. В Тобольской губ. ходатайствовал о распространении на нее реформ 1860-х гг., содействовал учреждению дет. приюта и об-ва вспомоществования бедным студентам, расширению сети школ, улучшению положения ссыльных; по нек-рым сведениям, покровительствовал полякам, высланным после восстания 1863. Как администратор отличался энергич. деят-тью, строгостью и требовательностью к подчиненным, в то же время старался привлечь в Тобольскую губ. образованных чиновников.

Награды: ордена Св. Станислава 1-й ст., Св. Владимира 3-й ст., Св. Анны 2-й ст.

Лит.: Ремнев А.В. Тобольский губернатор А.И. Деспот-Зенович // Таре – 400 лет. Омск, 1994; Матханова Н.П. Высшая администрация Восточной Сибири в середине XIX века: Проблемы социальной стратификации. Новосибирск, 2002.

Н.П. Матханова (http://bsk.nios.ru/enciklodediya/despot-zenovich-aleksandr-ivanovich)

Александр Иванович Деспот-Зенович
1828 — 24.04.1895

Александр Иванович Деспот-Зенович, губернатор Тобольской губернии в 1862-1867 гг, оставил о себе добрую память у народа и заметный след в истории Сибири. Недаром он был удостоен звания «Почетный гражданин города Тобольска», а генерал-губернатор Западной Сибири А.О. Дюгамель отметил, что «при нем Тобольская губерния могла считаться образцовой».
В Десподзиновке установлена мемориальная доска сибирскому губернатору Деспот-Зеновичу, которому деревня обязана своим рождением
Александр Иванович Браташинский Деспот-Зенович родился в 1828 году в Трокском уезде Виленской губернии. Древний царский род, давший начало Зеновичам, принадлежал к старинному литовскому дворянскому роду, герба Зенович. Предок их Братош и сын его Зиновий упоминаются в 1401 г. в числе литовских вельмож, подписавших акт о верности польскому королю Владиславу Ягелло. Приставку "Деспот" род этот принял в конце XVII в., когда появилась легенда о происхождении его от сербских деспотов. Ко времени рождения А.И. Деспот-Зеновича старинный род выродился и родители Александра, обремененные многочисленной семьей, принадлежали уже к среде поместных дворян среднего достатка.
После окончания Виленской гимназии в 1845 году А.И.Деспот-Зенович поступил на юридический факультет Московского университета, где вошел в кружок либерально настроенной интеллигенции, что сыграло определенную роль в решении окончившего университет кандидата права отказаться от научной карьеры и вступить на административное поприще. Вскоре Александр Иванович был заподозрен в противоправительственных действиях, был арестован и сослан на жительство в Пермскую губернию. Причиной этому послужило увлечение в годы студенчества утопическими идеями Фурье и дерзкое письмо одному из высокопоставленных государственных лиц. В этом письме он осветил печальные условия русской жизни и предложил 5 пунктов либеральной программы по ее улучшению. Благодаря родственным связям и помощи московского генерал-губернатора П.А.Тучкова, А.И. Деспот-Зенович был переведен в Восточную Сибирь к графу Н.Н. Муравьеву-Амурскому в 1852 году в качестве переводчика при Главном управлении Восточной Сибири. Через год он был командирован в Троицкосавск, где в 23-летнем возрасте сначала исполнял должность правителя канцелярии кяхтинского градоначальника, а затем пограничного комиссара. В компетенцию последнего входило налаживание дипломатических и торговых связей с восточными соседями России.
В 1858 году А.И.Деспот-Зенович «за особые труды, деятельность и самоотвержение при возвращении амурских владений всемилостивейше пожалован кавалером ордена Св.Анны 2-ой степени». Тогда же он был избран действительным членом Императорского Русского географического общества. Чин статского советника, полученный в 1860 году, позволил А.И.Деспот-Зеновичу утвердиться в должности кяхтинского градоначальника. Благодаря его энергии и дару убеждать удалось отправить первый караван, проложивший дорогу в Китай для русской сухопутной торговли. Дипломатические заслуги А.И.Деспот-Зенович были отмечены орденом Св.Владимира 3-ей степени, чином действительного статского советника и пожизненной пенсией в 1 тысячу рублей. В Троицкославске при Александре Ивановиче была открыта первая в Сибири общественная библиотека, появилась одна из первых в Забайкалье газета «Кяхтинский листок», что свидетельствует о широте его административных интересов. Многое сделал по укреплению Забайкальского участка границы Российской империи, участвовал в организации торговли между соседними странами, в частности — урегулировании чайной торговли. Увеличил ежегодный доход казны на 1,5 млн. рублей. Преподавал в Кяхтинском училище китайский язык. Подарил библиотеке этого училища собрание книг на китайском, монгольском и маньчжурском языках, читал курс лекций по политэкономике для местного общества.
В 1862 году Александр Иванович Деспот-Зенович получил назначение на должность губернатора в г.Тобольск, где столкнулся не только с укоренившейся волокитой, самоуправством и взяточничеством, но и с рядом вопиющих злоупотреблений. Формализм и попустительство прежнего начальника губернии подвергли жителей Березовского края угрозе голодной смерти.
Только разрешение А.И. Деспот-Зеновича выдавать крестьянам хлеб из казенных запасных магазинов, предназначавшихся для инородцев, позволило разрешить эту чрезвычайную ситуацию.
В рамках проводимой правительством полицейской реформы 1863 года А.И. Деспот-Зенович приступил к преобразованию городской и земской полиции: устранил беззакония путем обновления основного состава земских исправников, решительно встал на защиту крестьян, напомнив земским чиновникам, «что на них лежит официальная и нравственная обязанность заботиться о пользе сельского населения».
Не зря прослужил А.И.Деспот-Зенович 10 лет под началом Н.Н.Муравьева-Амурского. Он не только унаследовал нравственные заветы и непреклонную волю своего учителя, но и перенял его административный опыт. За время службы он привлек в Тобольскую губернию достойных чиновников: умных, образованный, порядочных.
Он был строг с подчиненными и разработал ряд циркуляров, которыми они должны были руководствоваться в своей работе. В качестве основного орудия А.И.Деспот-Зенович избрал гласность. Исправники повсеместно должны были разъяснять крестьянам их преимущества и устранять посредников между казною и сельскими жителями. Гласность была незаменима и при разоблачении шайки торговцев рекрутами. В результате оглашения по деревням условий казенного найма охотников в рекруты и разоблачения действий мнимых ходатаев за крестьян торговцы живым товаром были обезоружены. «Действия рекрутских присутствий в последние четыре набора,-отмечал Деспот-Зенович,-отличаясь строгой законностью сопровождались для крестьян благодетельными и успокоительными результатами».
Полицейская реформа имела успех. Подводя через два года итоги, губернатор писал: «Нравственная сторона деятельности некоторых чиновников городской и земской полиций достигла того уровня, которого требует достоинство полиции как одного из самых главных органов правительства». Низовое звено управления — волостное правление — тоже нуждалось в преобразовании. Здесь особенно процветало взяточничество всякого рода. По предписанию Деспот-Зеновича, за поборы с крестьян волостных начальников и писарей предавали суду. Уволенных однажды строжайше запрещалось принимать на службу в Тобольской губернии, за чем посредством земской полиции наблюдал сам губернатор. Его прямая, бескомпромиссная натура не терпела полумер.
Неотвратимость наказания, с одной стороны, и улучшение материального положения волостного писаря,-с другой, привели к тому, что волостные правления, как и земская полиция, были поставлены на службу крестьянам. Закрепляя победу закона, Деспот-Зенович в одном из своих последних циркуляров велел отобрав у всех волостных писарей губернии особые подписки в честном служении их обществу под опасением предания суду. Так им была поставлена точка в деле преобразования окружных и волостных учреждений.
Стремление губернатора охранять народную нравственность особенно ярко проявилось в 2-х направлениях его деятельности: материальная поддержка православного духовенства и борьба против пьянства. В 1864 году под руководством Александра Ивановича было открыто особое присутствие, которое должно было изыскать местные средства для улучшения быта духовенства. В 1865 году А.И. Деспот-Зенович учредил в Тобольске комиссию, которая открыла и устранила немало злоупотреблений в питейном деле.
Кроме этого, заботился губернатор и о развитии экономики края: в 1863 году по его указам кожевенные заводы Тюмени были перенесены за город, тогда же был, наконец, положительно разрешен тянувшийся с 1846 года вопрос о возобновлении судоходства по Тоболу. Деспот-Зенович содействовал экспедиции Ю.И.Кушелевского на реку Таз с целью исследования путей для поставки добывавшегося там графита до Ялуторовска на оружейную фабрику великого князя Михаила Николаевича. К сожалению, тогда так и не сбылась мечта губернатора об открытии почтового пароходства между Тобольском и Березовским краем, где Александр Иванович бывал дважды.
Лучшим памятником идеальному администратору А.И. Деспот-Зеновичу стали плоды его благотворительной деятельности: Александровский детский приют, новое здание Тобольской городской богадельни, мещанская богадельня в Тюмени, общество всепомоществования бедным студентам губернии, Тобольское попечительство о детях — воспитанниках Приказа общественного презрения, восстановленный Дамский тюремный комитет и больница для бедных. Первая в губернии лечебница для амбулаторного приема с бесплатным отпуском лекарств для бедных больных была основана 17.10.1863 года и в течение первых трех лет существовала на пожертвованные Деспот- Зеновичем 125 рублей. Нередко по вечерам, а иногда и по ночам, Александр Иванович один, с толстой тростью в руке, обходил город, заглядывая в самые отдаленные закоулки. В случае замеченных беспорядков, вершил расправу лично, тут же, на месте. Александр Иванович был «радушный хозяин, умный и приятный собеседник, очень любил музыку. Охотно и часто посещал концерты и маскарады. Деликатность его, даже и вне домашней обстановки, доходила до того, что, встречаясь на городских тротуарах с прилично одетыми дамами или девицами, он всегда уступал им дорогу».
12.06.1867 года А.И. Деспот-Зенович был отозван в Петербург и Тобольск с грустью прощался со своим покровителем. По ходатайству общества всех сословий А.И.Деспот-Зенович был удостоен звания Почетного гражданина Тобольска. В Петербурге А.И. Деспот-Зенович был зачислен в Министерство внутренних дел, где ему было поручено заведование сибирскими делами и где он имел неизменный авторитет как знаток Сибири и безукоризненно честный человек. Через всю жизнь пронес А.И. Деспот-Зенович веру в общественное пробуждение. Уже будучи членом Совета министров внутренних дел, со звездой Св.Александра Невского на груди, в день оправдания судом присяжных Веры Засулич, он восторженно повторял: «Счастливый день моей жизни!» и слезы блестели в его глазах.
Умер А.И. Деспот-Зенович 24.04.1895 года в Кореизе на южном берегу Крыма. Похоронен на Никольском кладбище в Александро-Невской лавре. 13.05.1895 года в Тобольском католическом костеле была отслужена заупокойная месса по Почетному гражданину города, действительному тайному советнику А.И. Деспот-Зеновичу.
http://www.omskmap.ru/point/despodzinovka/person/175

Литература:
Голодников К. Воспоминания о тобольском губернаторе А.И.Деспот-Зеновиче//Тобольские губернские ведомости.1895.18 мая.
Памятная книжка Тобольской губернии на 1884 год. Тобольск, 1884 с.114-116
Пантелеев Л.Ф. Воспоминания М.,1958 с.340.
Ремнев А.В. Тобольский губернатор А.И.Деспот-Зенович// Таре 400 лет Омск, 1994 ч.1 с.22- 27
Рощевская Л.П. История политической ссылки в Западной Сибири во второй половине 19 в. Тюмень, 1976 с.12,13,86,87
Ядринцев Н.М. Сибирь как колония Спб, 1892 с.534
Руководитель краеведческого кружка при ОООО ПКП Центр «Полонез» А.П. Ракова
Материал подготовили: Л.Л. Нестерова И.А. Ходоновская

В формате pdf:
https://yadi.sk/i/GiH20ZeQr4mbY

Художник, писатель, археолог, краевед и этнограф. Автор мемуаров о декабристах.
Михаил Знаменский родился в Кургане в семье священника в 1833 году. Маленький Миша с раннего детства проявлял талант художника. После окончания Ялуторовской школы учился в духовной семинарии Тобольска. А затем и в Петербуржкой образцовой духовной семинарии. По стопам отца не пошел. Его увлечения - живопись, прикладное искусство, фотография.
«Ялуторовские краеведы долго искали место, где находится знаменитый дом с колоннами. Он раньше изображался даже на почтовых открытках. Были разные предположения, где стоял этот дом, но когда увидели фотографию Знаменского, мы точно установили, что дом стоял на улице Береговой», - рассказывает директор Ялуторовского музейного комплекса Павел Белоглазов.
Знаменский много читал. Увлекаться Плутархом в детские годы способен не каждый. Искренне восхищался декабристами, но рисовал на них карикатуры. Обучался Знаменский в ланкастерском классе, где система обучения несколько отличалась от других школ.
Как этнограф и археолог, Знаменский изучал Сибирь, известны его работы «Исторические окрестности города Тобольска», и не случайно взялся за иллюстрации книг своего друга Петра Ершова. Художник отдавал себя работе без остатка. Умер Михаил Знаменский в возрасте 58 лет. Работы нашего земляка можно увидеть в музеях города Ялуторовска, Санкт-Петербурга, Тобольска, Иркутска.
Воспитанник декабристов
Михаил Степанович Знаменский — сын Тобольска,
к 170-летию со дня рождения
Одна из известных улиц Тобольска – улица Знаменского. Остановка автобуса «Педагогический институт», памятник Менделееву... Тысячи людей проходят и проезжаю по этой улице, а кто такой Знаменский, знают немногие.
О М.С. Знаменском известно немного, но, к счастью, недавно вышла книга его прозы, в которую входят такие сочинения, как «Исторические окрестности города Тобольска», «Исчезнувшие люди», «Тобольск в сороковых годах».
Знакомство с этими книгами позволяет нам лучше узнать прошлое Тобольска, сравнить его с настоящим и таким образом осмыслить историю родного города на протяжении двух веков.
Какими внимательными глазами смотрит М.С. Знаменский на свой город! Как глубоко раскрывает он быт и нравы Тобольска, как тепло рассказывает о его людях! И оживает Тобольск в душе заинтересованного читателя.
Михаил Степанович Знаменский
принадлежит двум городам Тюменской области (Тобольской губернии): Ялуторовску и Тобольску. Хотя родился он в городе Кургане 14(26) мая 1833 г., но именно эти два города сформировали его мировоззрение, развили дарования.
Таланты М.С. Знаменского оценили только после его смерти. А умер он в бедности, и только два венка легли на свежую могилу Завального кладбища: «От друзей» и «Артисту-любителю и художнику от Тобольского драматического общества».
Ему довелось многое испытать и многое пережить. Родился он в семье Степана Яковлевича и Александры Львовны Знаменских. Его отец, будучи священником, стал духовником декабристов, отбывавших ссылку в Кургане, Тобольске и Ялуторовске.
Сын унаследовал лучшие черты отца и, прежде всего, нравственные качества порядочного, настоящего человека. Отец передал воспитание сына вначале ялуторовским декабристам, а потом тобольским. Будучи людьми высокообразованными, воспитанными в высших кругах общества, они многое смогли дать молодому человеку, а когда узнали, что у него проявляется талант художника, отдали на обучение сначала местному живописцу, а затем отправили в Петербург учиться иконописи в Образцовую духовную семинарию. Но иконописцем Знаменский все-таки не стал. В нем постепенно произошло удивительное слияние талантов художника и писателя. Знаменский объехал всю Тобольскую Сибирь, создал серию пейзажных зарисовок, и когда в 1880 г. стараниями ученого Стефана Сомье в Италии издали альбом о народах Сибири, в нем были помещены работы Знаменского. Также он создал акварельные портреты декабристов, иллюстрации к произведениям К. Рылеева и П.П. Ершова, оставил дневниковые записи о путешествии в Ташкент.
Так как вся жизнь М.С. Знаменского связана с Тобольском, с декабристами, интересно одно его высказывание: «Не родись корсиканец Наполеон, судьба моя, мой характер был бы совсем другой. Я даже могу знать, кто бы был теперь — и был бы я или диакон, или писец какого-нибудь уездного духовного правления, бремененный многочисленным семейством, придерживающий чарочку и, во всяком случае, довольный своей судьбой. Но дело устроилось иначе.
Бонапарт шел, шел выше и выше, сел на престол — забрался в Россию, — наши пошли проводить его и отдать ему визит. Западный климат подействовал на... восточную натуру. Появилось 14 декабря и 25-й год. Десятки пошли в каторгу, потом рассыпались по Сибири, и их разбитые верования и надежды заменила глубокая вера в промысел Божий и желание делать добро. А московская натура влекла их набирать воспитанников. И вот, соприкасаясь с ними, я уже не считал идеалом счастья даже священнический быт, а на мое удаление от бурсацкой науки раболепствующее начальство смотрело снисходительно и передвигало из класса в класс, а не выбрасывало, как негодные плевела. И проявляющаяся склонность к рисованию, приобретенная мною от созерцания в детстве живописного обозрения, нашла с их стороны одобрение».
Но особенно интересны два произведения Михаила Степановича, в которых он рассказывает о Тобольске — городе, ставшем ему родным: «Исторические окрестности города Тобольска» и «Тобольск в сороковых годах».
Мало известно о событиях жизни Михаила Степановича.
Вот их краткая хронология:
1833 г. — рождение в Кургане, переезд с родителями в Тобольск.
1840 г. — переезд в Ялуторовск.
1850—1853 гг. — учеба в Петербурге.
1853—1860 гг. — учитель в Тобольской губернской семинарии.
1860 г. — в Академии художеств получает диплом учителя рисования.
3 (15) марта 1892 г. М.С. Знаменский скончался.
В своих произведениях Знаменский предстает перед нами как талантливый писатель, художник, карикатурист и даже поэт.
Читая его книги «Тобольск в сороковых годах» и «Исчезнувшие люди», замечаешь, что у них нет конца, нет финала. По мнению литературоведов, М.С. Знаменский задумывал большое эпическое полотно о Сибири, о сибиряках, о декабристах.
Как мы уже говорили, он получил воспитание среди ялуторовских и тобольских декабристов, но интересно, что с большей теплотой говорит о первых. Ему кажется, что декабристы Ялуторовска более сохранили антикрепостнический дух, чем тобольские.
Сам же он всю жизнь ненавидел рабство и боролся с ним везде, где только можно. A в жизни был человеком скромным, чуждым какой-либо роскоши.
Тобольск. Нагорная часть. Открытка. XIX в.
Особый интерес вызывают у тоболяков записки М.С. Знаменского «Исторические окрестности города Тобольска». Повествование идет от авторского «я».
Cocтоит книга из четырех частей. Но особенно созвучно нашему времени «Предисловие», в котором содержится обращение к читателю.
С горечью пишет М.С. Знаменский о том, что ушло время, когда «почти каждый житель Тобольска знал каждую местность с ее историческим прошлым, когда имена и сочинения Милера, Фишера и Словцова были знакомы каждому грамотею» (1).
Знаменский горько сожалеет, что приезжающие на временное жительство люди не интересуются историей края и воспитанная в этой атмосфере молодежь не понимает красоты родных мест и «только вдали от родины, в более чистой атмосфере труда и науки, молодежь начинает чувствовать свою кровную связь с городом и дорожить всем до нее касающимся» (2).
В своей книге автор приглашает современников и потомков совершить вместе с ним прогулку по окрестностям Тобольска. Его привлекают два места: Чувашский мыс, где было укрепление одного из защитников татарского ханства Махмет-Кула, и Искер, где была столица царства Кучума.
И здесь Знаменский предстает в качестве историка и знатока природы. С историческими фактами соседствуют тонкие описания природы. Нельзя не процитировать слова писателя: «Чувашский мыс — первая историческая окрестность Тобольска. С этой, собственно, местности и начинается история города…» (3).
Описывая крутизну берега высотой 30 сажен, автор пишет, что «она от основания до вершины одета в голубовато-зеленый цвет курчавой полыни, в промывных же, от тающего снега и дождей, расселинах растительность разнообразится: тут вы видите и мяту, и красивый розовый букетами горошек, и под цвет ему кусты шиповника, приютившего под своею тенью наливающуюся землянику».
Писатель влюблен в свой город. Когда он стоит на Чувашском мысу и смотрит под гору, панорама города, которая открывается отсюда, вызывает у него (как и у нас сегодня) восторг и восхищение. (К сожалению, сегодня к нашему восхищению примешивается горечь). Знаменский принимает участие в раскопках подгорной части, которые дали находки предметов остяцкого быта: костяные принадлежности оленьей упряжки — пластинки, надеваемые на голову оленя для управления вожжей, костяные пряжки; костяные ножи и лопаточные скотские кости с заостренным прорезом посредине — это остяцкие орудия для очистки рыбы от чешуи; глиняные болванчики зверей и человека, сидящего верхом на оседланной лошади, — это боги живших здесь людей. По словам старожилов, это место в 1820—1830-х гг. было усеяно оленьими рогами.
Помимо описания Чувашского мыса, он приводит легенду о завоевании Сибири Ермаком, которую рассказал ему один старик-татарин, житель Соусканских юрт, находящихся вблизи родового ханского кладбища. Недавно она прозвучала в телевизионной программе.
«Да, не хотел царь Кучум стариков слушать... не хотел — и погубил свое ханство... Бежал к нему Ермак, от русского царя бежал; много он там людей убил, русский царь хотел его повесить, ну он и бежал к нашему царю. Принял его Кучум — хороший кузнец был Ермак и умный человек, полюбил его наш царь... Старики говорили: не верь Ермаку... не слушал стариков Кучум, пускал его везде... Год у него и жил Ермак, а когда все высмотрел — убежал. А потом, погодя немного, пришли к царю наши и говорят: ой, плохо, царь! Щепа плывет по Тоболу, много щепы плывет... Худо будет, сбирай войско! Опять царь не послушал стариков. А там, на Тоболе, русские суда себе строили... Построили, сели на них, пришли сюда и взяли у Кучума царство. Это так было, у нас все это в наших книгах написано».
В этой же главе автор описывает поход Ермака, используя некоторые главы из поэмы «Сузге» П.П. Ершова, показывает характеры защитников татарского ханства, повествует о жестоких боях между дружинами Ермака и войском Кучума.
Одна из глав имеет название «Искер» (ис-кар по-татарски означает вообще всякое старое городище). Ценность этой главы заключается в том, что в ней описывается знаменитая столица государства Кучума. В оценке исторических событий Знаменский обращается и к истории, и к поэме П.П. Ершова. Те, кого интересует судьба Ермака, могут получить из этой главы интересные сведения о нем.
Следующее произведение М.С. Знаменского — «Исчезнувшие люди», с подзаголовком «Рассказ старожила». Главным героем этой книги стал Ялуторовск, город, в котором прошло детство Миши Знаменского. Два мира рисует писатель в этой книге: мир интеллигентных, глубоко сочувствующих народу декабристов и мир тупых, обделенных интеллектом российских чиновников. В книге много смешных мест, но М.С. Знаменский предстает здесь не юмористом, а сатириком. Перед читателем ставится вопрос: кто в городе Ялуторовске хозяин — декабристы или градоначальник? Тупой, чванливый Квасов пытается управлять мыслями и поступками декабристов. И пусть у них изменены фамилии, но по характеру мы узнаем каждого. Чувствуется, какое большое влияние оказывают на жизнь города Якушкин, Оболенский, Пущин. Как писали современники, после отъезда декабристов из Ялуторовска там осталось около пятисот своих «декабристов». Чувствуя поддержку местных жителей, ялуторовские декабристы заставляют Квасова жить так, как они считают нужным. Стоило Квасову превысить свои полномочия, декабристы отправили гонца в Тобольск к губернатору, который поддержал законные требования ссыльных. Особенно комически выглядит сцена, когда Квасов пришел к Лягушкину (Якушкину) с требованием сделать дождь. Квасов выглядит таким дураком, что невольно начинаешь понимать, что для писателя он не конкретная личность, а обобщенный образ русских провинциальных градоначальников.
Ежедневно общаясь с ялуторовскими декабристами, обучаясь в их школе, автор прекрасно знает их жизнь — поэтому такими живыми оказались эти образы. Ссыльные декабристы предстают перед читателями активными, деятельными людьми.
Особенно большую роль в жизни Ялуторовска сыграл И.И. Пущин, приехавший немного позже остальных. Его доброта, стремление помочь горожанам вызвали у них не только уважение, но и любовь. Интересно, что в этом произведении город вместо Ялуторовск называется Полуторовск. Ентальцевы называются Кандальцевы, Пущин называется Гущин, Тизенгаузен — Шпильгаузен. Почему Знаменский переименовал своих героев, точно неизвестно, хотя можно догадываться, что делает он это для того, чтобы более свободно рассказать о них современникам.
Так как Тобольск являлся губернским городом и здесь находились и семинария, и гимназия, то С.Я. Знаменский по совету ялуторовских декабристов отправил сына в этот город. И не беспокоился за судьбу мальчика, потому что в Тобольске он попал к местным декабристам. Фонвизины, Бобрищев-Пушкин, а потом и Ершов приняли в нем горячее участие, распознали талант художника и, как сказано выше, в конце концов отправили учиться в Петербург. Дружба Знаменского с Фонвизиными была настолько глубокой и прочной, что, когда Фонвизины вернулись на родину, он ездил к ним в гости.
Если мы хотим узнать характеры тобольских декабристов, надо прочесть книгу Знаменского «Тобольск в сороковых годах». Автор рассказывает о первых годах учебы в семинарии, о Фонвизиных, к которым он приходил почти ежедневно и всегда встречал радушный прием.
Зная судьбу Натальи и Михаила Фонвизиных, приходится только удивляться их доброте и способности любить. В Сибири у них умерли все три сына, но они нашли в себе душевные силы, чтобы воспитанник Миша Знаменский чувствовал себя в их семье родным человеком.
Как пишут литературоведы, М.С. Знаменский в этой книге не очень почтительно отозвался о П.П. Ершове. Ершов ответил ему такой эпиграммой:
М. Знаменскому
Судьбою данный капитал
Он на копейки разменял
И сыплет их в народ горстями...
С невольной грустью я спросил:
Кого, мой друг, обогатил
Ты миллионными частями?
В этой эпиграмме П. Ершов, во-первых, говорит об огромном таланте М. Знаменского, а во-вторых, боится, что он не создаст ничего ценного и растеряет свой талант по мелочам. Так и пишет: «миллионными частями». Талант Миши Знаменского велик и многообразен, и П. Ершов не желает, чтобы его творческие силы растратились впустую.
В библиотеке и фонде Тобольского музея-заповедника хранятся работы Михаила Степановича Знаменского: рисунки к роману И.А. Гончарова «Обрыв», к путевым заметкам «Моя поездка на Кумыс». К сожалению, еще в давние времена потерялись рисунки Знаменского к поэме П. Ершова «Сузге». Зато до нас дошли нарисованные им портреты декабристов и друзей.
До сих пор мы говорили о прозе и рисунках М.С. Знаменского, но, оказывается, он писал еще и стихи. До нас они не дошли в полном объеме, но в небольшом фрагменте, который приводится во вступительной статье к книге Знаменского, перед нами встает поэт-живописец.
За весной приходит лето,
Убирает всю природу
В разноцветную одежду.
Там и липу рядит в зелень,
Куст шиповника душистый...
Так талант художника помогал создавать и стихи.
Да, Знаменский был и сатириком, и карикатуристом, но все его творчество проникнуто любовью и благодарностью к людям. Значение его таланта заключается в том, что даже о недостатках он говорил с позиции любящего человека, и, может быть, поэтому остался в судьбе Тобольска и в памяти потомков.
Вот почему в Тобольске есть улица Знаменского и Тобольский музей-заповедник 26 мая 2003 г. проводил праздник, посвященный 170-летию со дня рождения Михаила Степановича Знаменского.
Художники, поэты, писатели и просто жители города нашли слова признательности и любви к своему земляку и к своему городу.
Очень жаль, что в библиотеках города так мало книг М.С. Знаменского, и хотелось бы, чтобы как можно больше тоболяков, особенно школьников, познакомились с его творчеством.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Знаменский М. Исторические окрестности города Тобольска//Сост.
Ю.Л. Мандрика, предисл. и примеч. В.А. Рогачева. — Тюмень: СофтДизайн, 1997. Стр. 24.
2. Там же, стр. 24.
3. Там же, стр. 25.
Надежда КРЮКОВА,
заслуженный учитель России, лауреат конкурса «Я иду на урок истории», г. Тобольск
***

М.С. Знаменский, "От Тобольска до Обдорска".
Михаи́л Степа́нович Зна́менский, 1833-1892. Художник, писатель, про декабристов писал, про Тобольск писал. Собственно вот тут его работы из альбома "От Тобольска до Обдорска".
Середина 19 века. Тобольск, декабристы, почтовые станции, заснеженные пейзажи, археологические находки, самоеды, остяки, татары... Оно прекрасно. Много больших картинок.
19 комментариев:
kemenkiri
14 ноября 2012, 14:00:08 UTC
Слушай, ведь это ТОТ САМЫЙ Знаменский!
Который:
- сын того самого протоиерея Знаменского, с которым общалась вся тобольская и ялуторовская популяции декабристов, который с Якушкиным организовывал школу и т.д.
- да, художник и карикатурист еще, кстати, тоже на местные темы, я об этом читала, но даже не думала где-тов доступных местах обнаружить рисунки
- автор воспоминаний в форме художественной и не очень ("Исчезнувшие люди", "Тобольск в сороковых годах", "Детство среди декабристов") - опять же про Тобольск и Ялуторовск, и я их сейчас читаю, традиционно добыв книжку из Иркутска!
И ведь даже стиль (расцветка, что ли?) чем-то напоминает эти английские рисунки, а впечатление другое, потому что человек там живет и знает, как оно все выглядит!
kemenkiri
14 ноября 2012, 14:01:15 UTC
Отдельное впечатление - "Остяцкая мелодия". Даже по записи видна одна палка и две струны...
kemenkiri
14 ноября 2012, 14:06:50 UTC
...и Шурик снова успешно проскользнул мимо сборки ВСЕХ. Хорошо слился с местностью!;-)
Зато - какие черепа с подписями "Тобольск" и "Знаменский", какая археология, какая картинка на тему "остяки в Епических гравюрах и на самом деле"... А что он карикатурист, по тому же "Волостному суду" уже прекрасно видно!
lubelia
14 ноября 2012, 14:25:36 UTC
Да, это тот самый, я теперь ужасно хочу карикатуры найти:)
Глядишь и найду, чего только на торрентах нету!:)
kemenkiri
14 ноября 2012, 15:40:03 UTC
Википедия и др. люди упоминают некий журнал "Искра", " Издавался в Санкт-Петербурге с 1859 по 1873 год." Его туда часом никто не клал? Там обещают 300 или больше его карикатур!
lubelia
14 ноября 2012, 15:06:02 UTC
Вах, этот протоиерей еще и канонизирован официально!:) Если чо - есть к кому прицельно обращаться по поводу тех, кого он пас!:)
...А меня не оставляет мысль о той реликвии - куда могла деться? потом досталась Варваре? а дальше тогда куда?
kemenkiri
14 ноября 2012, 15:17:09 UTC
Варвара явно до смерти не исчезает из поля зрения семейства дяди Михаила, судя по тому хотя бы, где похоронена. А там по идее было кому оставить...
odna_zmeia
14 ноября 2012, 19:03:32 UTC
Слушай, а в качестве кого он канонизирован? За что?
lubelia
14 ноября 2012, 19:16:15 UTC
Да вот собственно как святой праведный Стефан Омский и канонизирован, как как говорит нам Википедия в 1984 году - очевидно за праведную жизнь, много лет был настоятелем главного собора и вообще по ходу главным омским попом...
lubelia
14 ноября 2012, 19:18:53 UTC
Во, целый сайт обнаружится: http://st-efrem.orthodoxy.ru/stefan/index.htm
odna_zmeia
14 ноября 2012, 19:27:40 UTC
Слушай, здорово как! Это прекрасно, что он канонизирован.
odna_zmeia
14 ноября 2012, 19:31:22 UTC
Тот самый, точно! Мир, имеющий форму чемодана.Смайлик «smile»
Рисунки прекрасные, по цветовой гамме и правда напоминающие те английские, но по качеству, мне кажется, гораздо лучше и куда реалистичнее. Неплохой художник-то! (*шепотом*: лучше Никлая Бестужева.:))
kemenkiri
15 ноября 2012, 09:12:24 UTC
...ну, с Николая Бестужева спрос все же другой, он же, как "Слова на музыку..." - Исторический Источник!
http://lubelia.livejournal.com/785481.html?thread=5021001
Википедия и др. люди упоминают некий журнал "Искра", " Издавался в Санкт-Петербурге с 1859 по 1873 год Там обещают 300 или больше его карикатур!
***
Михаи́л Степа́нович Зна́менский (14 [26] мая 1833, Курган — 3 [15] марта 1892, Тобольск) — русский писатель, мемуарист, литератор, художник, карикатурист, археолог, этнограф, краевед.
Псевдонимы: Старожил
Дата рождения:14 (26) мая 1833
Место рождения:Курган, Курганский уезд, Тобольская губерния, Российская империя
Дата смерти: 3 (15) марта 1892 (58 лет)
Место смерти: Тобольск, Тобольский уезд, Тобольская губерния, Российская империя
Гражданство: Российская империя
Род деятельности: прозаик, мемуарист, литератор, художник, карикатурист, археолог, этнограф, краевед
Язык произведений: русский
Дебют: «Исчезнувшие люди» (1872)
Автор мемуаров о декабристах.
Родился 14 (26) мая 1833 года в семье священника Стефана Яковлевича и Александры Львовны Знаменских в городе Кургане, откуда семья переехала в 1839 году в город Ялуторовск. Был учеником декабриста Ивана Якушкина[2], в детстве проявил талант художника. Окончил Ялуторовскую школу, учился в Тобольской духовной семинарии.
В 1851 году стараниями декабриста Михаила Фонвизина отправлен в Петербургскую образцовую духовную семинарию, которую окончил в 1853 году по классу живописи и вернулся в Тобольск[2].
С 1853 по 1860 годы преподавал в Тобольской духовной семинарии.
В 1860 году получил диплом учителя рисования в Императорской академии художеств.
Был близким другом Петра Ершова.
Умер 3 (15) марта 1892 года в Тобольске. Похоронен в Тобольске на Завальном кладбище[3].
Творчество
Сотрудничал с периодическими изданиями — «Восточное обозрение», «Сибирский листок», «Тобольские губернские ведомости».
В 1851 году М. Знаменский учился живописи и иконописанию под надзором известного профессора Императорской академии художеств Ф. Г. Солнцева [4].
Михаил Знаменский — автор первого художественного произведения в русской литературе XIX века, целиком посвящённого декабристам. В 1859 году задумал роман автобиографического плана, основой которого должны были послужить воспоминания о декабристах. Первая часть произведения — «Исчезнувшие люди» была опубликована в 1872 году в г. Санкт-Петербурге в сборнике, посвящённом сибирской теме. Вторая часть — «Тобольск сороковых годов» была опубликована в 1884 году в газете «Восточное обозрение». Третья часть — «Пятидесятые годы в Тобольске» осталась неоконченной и неопубликованной. Неполная рукопись третьей части хранится в Центральном государственном архиве литературы и искусства в фонде Михаила Знаменского[5].
Оставил воспоминания о Петре Ершове, Матвее Муравьёве-Апостоле, Иване Пущине, Василие Тизенгаузене, Иване Якушкине и других.
Писал стихи, которые сохранились лишь в небольшом фрагменте[6].
Автор портретов декабристов, художественных полотен, иллюстраций к произведениям Петра Ершова, Ивана Гончарова, Кондратия Рылеева, зарисовок Средней Азии и севера Сибири. Был сотрудником журнала «Искра», в котором поместил свыше 300 карикатур, в основном посвящённых жизни сибирской провинции[7].
Занимался научно-исследовательскими работами в области этнографии, археологии и истории. Автор работы «Исторические окрестности города Тобольска»[2].
Избранная библиография[править Знаменский М. С. Исчезнувшие люди. Белоголовый Н. А. Воспоминания сибиряка / Сост., примеч., послесл. Н. Н. Александровой, Н. П. Матхановой. — Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1988. — 560 с., ил. — тираж 100 000 экз. — («Литературные памятники Сибири»).
Знаменский М. С. Исторические окрестности города Тобольска / Сост. Ю. Л. Мандрика, предисл. и примеч. В. А. Рогачева. — Тюмень: СофтДизайн, 1997.
Именем Михаила Знаменского названы улицы в Тобольске[6] и Ханты-Мансийске.
в pdf:
https://yadi.sk/i/aBykXzafr5BpU

Ал. Михайловичъ. "Инородческая кабала"

"Инородцы — вѣчные рабы лукавыхъ заимодавцевъ".
Изъ оффиціальнаго сообщенія начальника алтайской миссіи (1853).
Существуютъ общественныя явленія крайне безобразныя по существу, но такія, съ которыми современники настолько сжились, къ которымъ они настолько привыкли, что безобразіе потеряло характеръ остроты, сдѣлалось обычнымъ, такъ сказать, шаблоннымъ.
Къ категоріи такихъ общественныхъ явленій должна быть отнесена въ Сибири и „инородческая кабала". Всѣ писатели объ инородцахъ, всѣ изслѣдователи инородческой жизни яркими красками и массой примѣровъ иллюстрировали проявленіе инородческой кабалы, видя въ ней одну изъ основныхъ причинъ инородческаго прогрессивнаго обѣдненія и вымиранія для большинства инородческихъ племенъ, но государство и интеллигентное общество до сихъ поръ не только не выработали какихъ либо практическихъ мѣръ для борьбы съ этимъ зломъ, роковымъ для самаго существованія инородцевъ, какъ отдѣльныхъ племенныхъ группъ, но даже не сдѣлали въ этомъ направленіи какихъ- либо, заслуживающихъ вниманія, серьезныхъ практическихъ попытокъ къ детальной разработкѣ инородческаго кабальнаго вопроса и для устраненія „кабальной гангрены".
Съ разрѣшеніемъ инородческаго вопроса въ Сибири въ его широкомъ объемѣ тѣсно связано рѣшеніе экономическихъ вопросовъ. Такимъ образомъ инородческой вопросъ является одной изъ соціальныхъ проблемъ и притомъ проблемъ весьма трудныхъ. При рѣшеніи ея очень соблазнительно не устоять и не перейти на почву теоріи laissez faire, laissez passer, за которой хотя и слышатся суровое римское vae victis (горе побѣжденнымъ), но вмѣстѣ съ тѣмъ, повидимому, стоитъ и открытый Дарвиномъ зоологическій законъ борьбы за существованіе и выживанія болѣе приспособленныхъ.
Придерживаясь мнѣнія нѣкоторыхъ ученыхъ, основывающихъ свои выводы, какъ на этомъ желѣзномъ законѣ, въ примѣненіи его къ соціологическимъ явленіямъ, такъ и на массѣ фактовъ, взятыхъ изъ исторіи, многія лица, принадлежащія къ составу русской интеллигенціи, къ факту вымиранія инородческихъ племенъ относятся какъ къ фатальному явленію, которое не смогутъ устранить никакія человѣческія усилія. Эти лица полагаютъ, что подобный выводъ вполнѣ логически обоснованъ, не принимая во вниманіе того, что, собственно говоря, серьезныхъ практическихъ мѣръ для огражденiя, инородцевъ отъ вымиранія и не дѣлалось.
Главная причина вымиранія—это обѣдненіе, а какія же серьезныя попытки предпринимались для борьбы съ этимъ явленіемъ? Не только среди инородческаго населенія, но и вообще среди бѣднѣйшихъ классовъ человѣчества повсюду наблюдается наименьшая устойчивость бѣдныхъ въ сравненіи съ обезпеченными, такъ что расовыя свойства, поскольку они способствуютъ вымиранію народности, еще не могутъ считаться вполнѣ выясненными. Исторія дала массу фактовъ и изъ нихъ пока можно сдѣлать одинъ неоспоримый и очевидный выводъ—обѣдненіе народа, достигшее извѣстнаго предѣла, повышаетъ смертность, понижаетъ рождаемость и ухудшаетъ физическій типъ. Изъ той же массы историческихъ фактовъ нельзя сдѣлать вывода, что „низшія" въ культурномъ отношеніи расы не способны воспринять, усвоить и совершенствовать далѣе плоды цивилизаціи, достигнутыя ихъ болѣе культурными собратьями. Пока имѣются хоть два—три факта противоположнаго свойства—до тѣхъ поръ вышеприведенный выводъ является не достаточно логически обоснованнымъ. А такихъ противоположныхъ фактовъ не два—три, а десятки, если не сотни. Достаточно привести примѣры изъ жизни и исторіи японцевъ, финновъ, негровъ, не говоря уже объ отдѣльныхъ личностяхъ изъ нашихъ сибирскихъ киргизъ, бурятъ, соетовъ, и проч. Европеецъ всюду несъ съ собой къ инородцамъ порабощеніе, захватъ имущества, болѣзни, водку, смерть и кабалу. Культурныя мѣры отпускалъ онъ инородцу крупицами, да и то случайно, тогда какъ убивалъ, разорялъ и спаивалъ его систематически въ громадномъ масштабѣ...
Въ настоящей статьѣ мы скажемъ нѣсколько словъ только о кабалѣ алтайцевъ, занимающихъ южную часть Томской губерніи—Алтайскія горы съ ихъ долинами. Уже болѣе столѣтія возникло въ этихъ мѣстахъ селеніе Уймонское и вскорѣ же послѣ его возникновенія является въ немъ семейство Ошлыковыхъ, которые начали вести съ алтайцами торговлю, главнымъ образомъ мѣновую. Торговля эта была настолько прибыльной, что въ короткій періодъ Ошлыковы стали уже богатыми людьми, извѣстными за уймонскими предѣлами. Алтаецъ нуждался въ чаѣ, табакѣ, порохѣ, свинцѣ и проч. и шелъ къ торговцу, предлагая ему орѣхъ, скота и шкуры разныхъ звѣрей, которыми Алтай въ тѣ времена былъ богатъ. Промыселъ орѣха и звѣря не всегда былъ удаченъ, почему инородецъ долженъ былъ прибѣгнуть къ кредиту. Размѣры кредитнаго роста въ тѣ времена не были урегулированы закономъ и потому всякіе проценты были дозволены и законны. Ростовщичества, какъ преступленія, не существовало, оно было терминомъ бытовымъ, но не юридическимъ. Примѣръ Ошлыковыхъ вызвалъ подражанія, хотя, спѣшу оговориться, Ошлыковымъ вовсе не принадлежитъ „честь" открытія нового способа увеличить свое благосостояніе, способъ этотъ—инородческая кабала—былъ давно извѣстенъ. Ошлыковы явились въ данномъ районѣ только первыми людьми, примѣнившими этотъ способъ. Современемъ въ Алтайскія дебри пошло все болѣе и болѣе русскаго элемента, Стали основываться поселки и отдѣльныя заимки, и число лицъ, кредитующихъ инородца, возрасло. Каждый, наѣзжающій въ Алтай торговецъ выбиралъ мѣсто „болѣе дикое"; подъ этимъ терминомъ разумѣлъ онъ мѣстность, гдѣ еще не было русскаго элемента, гдѣ еще не было такихъ же торговцевъ. Прійдя туда и поселясь съ небольшимъ капиталомъ, онъ быстро „оперялся", увеличивалъ свои торговыя операціи, заводилъ обширное скотоводческое хозяйство, собиралъ въ качествѣ работниковъ и пастуховъ своихъ кабальниковъ—алтайцевъ, нанималъ прикащиковъ и строилъ хоромы со службами для помѣщенія товаровъ, скота, работниковъ, приказчиковъ.
Такими» образомъ, среди алтайскихъ дебрей основывалось крѣпкое гнѣздо, раскинувшее свои сѣти далеко въ окрестностяхъ. Объ условіяхъ кредита на Алтаѣ помимо разныхъ корреспонденцій въ газетахъ имѣются свѣдѣнія, опубликованныя такимъ компетентнымъ и достовѣрнымъ лицомъ, какъ академикъ Радловъ. „Въ 1860 году, говоритъ онъ въ своемъ путешествіи по Алтаю, я имѣлъ случай видѣть процессъ, гдѣ одному торговцу за нѣсколько бѣличьихъ шкурокъ и за два шила—въ общей сложности за 28 к., — присуждено было получить съ двоеданца-(инородца), живущаго около рѣки Шибита, 81 быка". Слѣдуетъ замѣтить, что судъ этотъ былъ не русскій—коронный, а инородческій, а въ такихъ судахъ засѣдали въ качествѣ судей или лица болѣе богатыя, состоящія въ хорошихъ отношеніяхъ съ торговцемъ или зависимыя отъ него въ экономическомъ отношеніи. Подобныя рѣшенія инородческіе суды произносили зачастую. Торговецъ въ случаѣ надобности и шелъ въ такой судъ, которому онъ могъ диктовать свои рѣшенія. Тотъ же академикъ Радловъ какъ на примѣры кабальныхъ торговыхъ операцій указываетъ на кредитъ подъ кедровый орѣхъ. Торговецъ продаетъ въ долгъ, конечно, по высокой цѣнѣ какой либо товаръ съ условіемъ выплатить за него столько-то пудовъ орѣха на будущій годъ Урожай кедровыхъ орѣховъ бываетъ не каждый годъ. Если случается недородъ и должникъ не доставитъ всего количества орѣха, то на слѣдующій годъ онъ обязанъ уже доставить двойное количество оставшагося за нимъ, на третій годъ также и т. д. Такимъ образомъ долгъ растетъ ежегодно вдвое и достигаетъ громадныхъ суммъ, погасить которыя нерѣдко уже нѣтъ возможности. Торговецъ не желаетъ разсчитываться на наличныя деньги по прошлогодней цѣнѣ, а требуетъ непремѣнно товара условленнаго сорта, и если соглашается ваять товаръ другого рода, напримѣръ мѣха, то по той цѣнѣ, какую угодно ему назначить, а на цѣны эти алтайскіе торговцы очень скупы, зная, что кабальнику некуда дѣваться. Характерны для обрисовки отношеній между заимодавцами и должниками-инородцами на Алтаѣ формы разсчетовъ за скотъ. Торговецъ напримѣръ покупаетъ у алтайца теленка, но такъ какъ корова кочевника не даетъ молока безъ теленка, то послѣдній оставляется у продавца и передается покупщику уже на слѣдующій годъ, повышенный въ цѣнѣ вдвое или втрое. Уходъ за нимъ не идетъ въ счетъ. Купившій иногда намѣренно не требуетъ передачи теленка на другой же годъ и требованіе это предлагаетъ уже черезъ два—три года, получая вмѣсто теленка быка. Въ случаѣ же гибели скотины торговцу уплачивается ея стоимость частью звѣриными шкурами, частью другими товарами, а также мелкимъ скотомъ, оставляемымъ у хозяевъ опять таки на-выростъ, такъ что кредиторъ иногда въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ за кирпичъ чаю собираетъ у инородца-алтайца въ десятки разъ болѣе стоимости проданнаго .въ кредитъ, Мы не будемъ приводить отдѣльныхъ примѣровъ кабалы; изъ общей обрисовки этихъ кабальныхъ отношеній ясно, сколько теряетъ инородецъ, не имѣя доступнаго кредита и пользуясь имъ у частныхъ лицъ—торговцевъ. Ничуть не удивительно поэтому прогрессивное и быстрое обѣдненіе алтайцевъ, уменьшеніе размѣровъ ихняго скотоводства и выдѣленіе изъ алтайской массы громаднаго количества бѣдняковъ, для которыхъ кредитъ, какъ бы онъ ни былъ тяжелъ, положительно необходимъ. Организація болѣе дешеваго кредита инородческому населенію является мѣрой, которая можетъ поддержать его и спасти отъ прогрессирующаго обѣдненія и, какъ результатъ послѣдняго,—вымиранія. При крайней бѣдности народа невозможно и проведеніе въ жизнь его культурныхъ мѣръ. Бѣдность порождаетъ апатію, полное равнодушіе, что въ соединеніи съ кабальными отношеніями ведетъ за собой полное отсутствіе интереса добыть болѣе средствъ, такъ какъ этими плодами трудолюбія все равно не придется воспользоваться. Многіе алтайцы дошли уже до такого состоянія, у нихъ нѣтъ почти скота, они осѣли на мѣстахъ, перестали кочевать, ихъ жилища положительно жалки, ихъ питаніе скудно, а жизненная обстановка говоритъ о крайнихъ предѣлахъ нищеты. Многіе торговцы на Алтаѣ нынѣ жалуются на упадокъ дѣлъ и вспоминаютъ о прошлыхъ временахъ. Этотъ упадокъ и долженъ быть какъ результатъ хищнической дѣятельности въ теченіи десятковъ лѣтъ. Государственный льготный кредитъ долженъ придти на помощь инородческой бѣднотѣ и освободить ее изъ кабальныхъ путъ. Организація такого кредита возможна, стоитъ только за нее взяться, воспользовавшись указаніями благожелательныхъ инородческимъ племенамъ мѣстныхъ людей.

****
Сонъ.
Болеслава Пруса.
(съ польскаго).
На четвертомъ курсѣ медицинскаго факультета былъ нѣкій студентъ. Существовалъ онъ двумя уроками на шесть рублей въ мѣсяцъ, помѣщался на четвертомъ этажѣ въ комнатѣ за 4 рубля. Онъ никогда не платилъ правильно за квартиру—не потому, что желалъ разорить хозяина дома, а просто потому, что не имѣлъ достаточно денегъ.....
****
Нѣсколько словъ о пос. Ново-Николаевскомъ.
Сибирская желѣзная дорога, прорѣзавъ страну отъ края до края, много произвела въ ней существенныхъ измѣненій, еще больше будетъ произведено ихъ въ будущемъ, конечно.
Подъ ея вліяніемъ значенье однихъ городовъ, какъ Тюмень, Колывань, падало, другіе же начинали быстро расти и развиваться—Курганъ, Петропавловскъ, Омскъ и проч. Возникали и совершенно новыя поселенія и быстро вырастали въ крупные торгово-промышленные центры. Въ ряду этихъ новыхъ поселеній видное мѣсто принадлежитъ пос. Ново-Николаевскому, расположенному на правомъ берегу р. Оби, у пересѣченья ея желѣзной дорогой.
Еще десять лѣтъ назадъ на мѣстѣ теперешняго поселка былъ сосновый боръ и только на самомъ берегу рѣки находилась прижатая къ лѣсу заимка съ двумя—тремя хозяйствами
Противъ заимки, на лѣвой части лѣваго берега, гдѣ теперь проходитъ желѣзно-дорожная дамба, было, широко раскинувшееся, волостное село Кривощековское, отъ котораго теперь не осталось уже и слѣда: часть его жителей выселилась на гору, гдѣ и образовала деревню Кривощекову, остальные же разбрелись—кто куда... Ново-Николаевскъ въ настоящее время имѣетъ уже видъ города съ широкими улицами, площадями, съ кое гдѣ виднѣющимися каменными постройками. Поселокъ живетъ бойкой жизнью: на всемъ видны слѣды быстраго роста, слѣды все расширяющагося строительства и развивающейся торговли. Въ поселкѣ много магазиновъ и лавокъ, базарныя и ярмарочныя
площади, есть уже и банкъ, и казначейство, нѣсколько заводовъ, между которыми обращаетъ на себя вниманіе сухарный военнаго вѣдомства заводъ съ производительностью въ милліонъ пудовъ сухарей въ годъ. Тѣмъ же военнымъ министерствомъ возводятся обширныя сооруженія для будущаго военно-остановочнаго пункта". Населеніе поселка въ настоящее время насчитывается уже до 27 тысячъ. Въ земельномъ отношеніи положеніе Ново-Николаевска весьма, однако, не устойчиво, что не могло не оказывать задерживающаго вліянія на его ростъ и развитіе торговли: поселокъ не имѣетъ вовсе своей земли, тѣ же земли, какими пользуются его жители, арендуются у Главнаго Управленія Алтайскаго округа. Аренда краткосрочная, участки сдаются съ торговъ, вслѣдствіе чего въ болѣе оживленной части поселка арендныя цѣны на усадебныя мѣста быстро возрастали Отсутствіе своей земли лишило поселокъ источниковъ, изъ которыхъ могли бы черпаться средства на такъ называемое городское благоустройство. не позволяло многимъ прочно обстраиваться и проч. Въ скоромъ времени положеніе Ново-Николаевска въ этомъ отношеніи рѣзко измѣнится, т. к. уже рѣшено передать ему земли, находящіяся въ его пользованіи на условіяхъ выкупа по особой оцѣнкѣ. Точно также рѣшенъ вопросъ и о преобразованіи поселка въ городъ. Это говоритъ за то, что дальнѣйшій ростъ Ново-Николаевска можетъ совершаться при болѣе благопріятныхъ условіяхъ, и трудно сомнѣваться, что въ будущемъ Ново-Николаевскъ будетъ однимъ изъ крупнѣйшихъ центровъ Западной Сибири, какъ городъ, стоящій у пересѣченья двухъ важнѣйшихъ путей—Сибирской желѣзной дороги и Оби, прорѣзывающей лучшую часть Алтайскаго округа и служащей для желѣзной дороги однимъ изъ главнѣйшихъ питательныхъ путей. Выше Ново-Николаевска по Оби болѣе десяти хлѣбныхъ пристаней, важнѣйшія изъ которыхъ Усть-Чарышская пристань, Берикуль, Камень, отпускающiя 13 милліоновъ пудовъ хлѣбныхъ грузовъ. Въ прошедшемъ году въ
этой части Оби работало 34 парохода, изъ которыхъ 7 ходитъ по р. Чарышу, поднимаясь до с.
Бѣлоглазовскаго, лежащаго на пути изъ Барнаула
въ Змѣиногорскъ.—На рисунках изображенъ НовоНиколаевскій
желѣзнодорожныя мостъ и пароходная пристань на Оби, находящаяся немного ниже моста.
****
Къ рисункамъ.
Когда вы подъѣзжаете къ Ново-Николаевску на пароходѣ, то еще издали замѣчаете ажурную линію желѣзнодорожнаго моста, перекинутаго черезъ Обь. Мостъ имѣетъ семь пролетовъ. У самаго моста находится оживленная пристань, на которой идетъ работа по нагрузкѣ и разгрузкѣ судовъ, горы товара лежатъ на берегу, ожидая отправки или вверхъ по Оби на пароходахъ или по желѣзной дорогѣ преимущественно въ Россію. Среди наваленнаго около пристани товара масса плуговъ, вѣялокъ, ящиковъ съ разобранными сѣнокосилками, сноповязалками и другими земледѣльческими машинами, идущими въ послѣднее время въ громадномъ количествѣ по всему Алтайскому округу. Туда же направляются горы клепки для боченковъ подъ масло, орудія для молочнаго хозяйства, играющаго въ послѣдніе 5—6 лѣтъ важную роль въ хозяйствѣ алтайскаго крестьянскаго населенія.
Сотни тысячъ боченковъ съ масломъ везутся въ Ново-Николаевскъ и до погрузки на желѣзную дорогу складываются въ стоящіе тутъ же на пристани, "погреба—ледники", покрытые деревомъ — Поднимитесь съ пристани на гору и вы увидите каменный соборъ, освященный въ концѣ 1899 года. Недалеко отъ него новое зданіе мужского двухкласснаго церковно-приходскаго училища, а далѣе по широкой улицѣ и пересѣкающимъ ее переулкамъ идутъ недавно возведенныя постройки наѣхавшихъ изъ разныхъ мѣстъ Россіи и Сибири, въ чаяніи наживы, ново-николаевскихъ обывателей. , Тутъ рядомъ съ маленькой хижиной бѣдняка выросли хоромы торговца, чувствующаго, какъ быстро создается и вырастаетъ его благосостояніе. Торговля и промышленная жизнь вызвала появленіе извознаго промысла, рабочія артели, а вмѣстѣ съ тѣмъ и характерную для городской жизни голытьбу, которая при случаѣ не остановится и предъ преступленіемъ. Недаромъ Ново-Николаевскъ пользуется не особенно лестной репутаціей въ этомъ отношеніи.


Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/8cEWj2Lcr5io5
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/DeEzSPS3r5iso
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/3e4dz1yor5iqZ

Г.Потанин_Иванъ Семеновичъ Поляковъ.(1847-1887).

Зоологъ и археологъ И. С. Поляковъ былъ уроженецъ Сибири. Его отецъ былъ простой забайкальскій казакъ; родился онъ въ одной изъ казачьихъ станицъ, расположенныхъ въ долинѣ р. Джиды, къ з. отъ Троицкосавска. Выученный первоначальной грамотѣ въ казачьей школѣ, Поляковъ былъ отосланъ казачьимъ начальствомъ въ Иркутскъ для дальнѣйшаго обученія въ военномъ училищѣ. Въ 50-хъ годахъ прошлаго столѣтія были уничтожены кантонистскія школы, которыя поставляли въ армію писарей, фельдшеровъ и пр., народныхъ же школъ почти не было, армія пополнялась одними неграмотными, и потому осталась безъ писарей; для удовлетворенія этой нужды и были основаны военныя училища; въ Сибири было открыто два такихъ училища, одно въ Омскѣ, другое въ Иркутскѣ. Вотъ въ это-то училище и поступилъ Поляковъ. Инспекторомъ этого училища въ то время былъ М. В. Загоскинъ. Горячій поборникъ просвѣщенья М. В. Загоскинъ принималъ самое дѣятельное участіе въ разныхъ просвѣтительныхъ предпріятьяхъ въ Иркутскѣ и молодые люди, стремившіеся къ свѣту, находили въ немъ всегда опору. Замѣтивъ выдающіяся способности поступившаго въ военное училище казачьяго мальчика, Загоскинъ сталъ поддерживать пробудившійся въ немъ интересъ къ знанію, и когда казачій мальчикъ кончалъ курсъ, его уже можно было назвать чудомъ училища, въ которомъ онъ учился; настолько онъ отличался отъ товарищей по школѣ своими интересами. Духъ юноши отличался такой самодѣятельностью, что вскорѣ по выходѣ изъ школы онъ уже приготовилъ изъ себя коллектора по флорѣ и фаунѣ; онъ бродилъ по окрестностямъ Иркутска, стрѣлялъ птицъ, набивалъ чучела, заспиртовывалъ змѣй*). Загоскинъ, который былъ секретаремъ Сибирскаго Отдѣла Географич. Общества, могъ предугадывать въ Поляковѣ будущаго неутомимаго сотрудника Отдѣла, чѣмъ тотъ дѣйствительно вскорѣ и сдѣлался. Въ это время въ Иркутскъ пріѣхалъ служить офицеръ генеральнаго штаба кн. Крапоткинъ, человѣкъ съ хорошимъ образованіемъ и прекрасныхъ качествъ души. Въ теченіи всего пребыванія въ восточной Сибири кн. Крапоткинъ отдавался ученымъ занятіямъ, онъ изучалъ научную литературу о краѣ и путешествовалъ по нему, при чемъ бралъ иногда Полякова въ спутники себѣ. Такъ кн. Крапоткинъ взялъ его въ экспедицію на Витимъ, снаряженную Географич. Отдѣломъ; самъ Крапоткинъ занимался общими физико-географическими наблюденіями, а на Полякова было возложено собираніе растеній и фаунистическихъ коллекцій. Поляковъ не только собралъ, но оказался настолько подготовленнымъ, что могъ самъ описать собранныхъ имъ животныхъ. Въ этой экспедиціи онъ выказалъ себя настолько способнымъ къ работѣ, что на слѣдующей разъ Отдѣлъ послалъ его въ самостоятельную поѣздку въ вершины р. Джиды. Отчетъ, представленный Поляковымъ Отдѣлу, обнаружилъ его способность отчетливо изображать наблюдаемыя картины и явленія и ясно излагать свои мысли. Въ немъ былъ видѣнъ ученикъ кн. Крапоткина, превосходнаго физико-географа. Конечно, имѣть одного учителя было мало; чтобы пройти правильную школу, нужно было отправиться въ какой-нибудь университетъ. Покровители устроили ему поѣздку въ Петербургъ, гдѣ онъ и сталъ слушать лекціи, отдавая свое вниманіе преиму
щественно зоологіи. Окончивъ курсъ, онъ почему-то не могъ сдавать экзаменъ въ Петербургскомъ университетѣ и сдалъ его въ Харьковскомъ, послѣ чего былъ сдѣланъ консерваторомъ музея академіи наукъ; ему былъ порученъ отдѣлъ шкуръ млекопитающихъ животныхъ. Здѣсь онъ работалъ надъ фаунистическими коллекціями рядомъ съ зоологами М. Н. Богдановымъ и А. А. Штраухомъ, руководствуясь ихъ совѣтами. Въ то же время онъ совершалъ многочисленныя поѣздки по порученію центральнаго географическаго общества, а также и академіи наукъ.
Первая его поѣздка въ предѣлахъ европейской Россіи совершена въ Олонецкую губ. въ 1871 г. Въ отчетѣ объ этой поѣздѣ онъ набросалъ картину контраста между обильной животной жизнью побережій рѣкъ и пустыней волоковъ или водораздѣловъ, гдѣ бродятъ только крупные звѣря: лоси, олени и медвѣди. Роющее дѣйствіе ручьевъ и рѣкъ дренируетъ край, осушаетъ почву и создаетъ на берегахъ рѣкъ богатую жизнь; набросанная путешественникомъ по олонецкому краю картина даетъ возможность читателю проникнуть въ прошлое природы и въ будущее, она даетъ понятіе о направленіи, въ которомъ идетъ работа природы, водоизмѣняющая земную поверхность, и составъ и распредѣленіе фауны. Эта картина можетъ быть распространена и на вологодскую и архангельскую губерніи, словомъ на весь лѣсной сѣверъ Россіи, а также и на урманную область Сибири, и можетъ быть рекомендована, какъ центральная страница родиновѣдѣнія для этой области, какъ одинъ изъ первыхъ уроковъ географіи. Въ олонецкомъ краѣ Поляковъ изучалъ фауну и остатки каменнаго вѣка. Онъ былъ превосходный наблюдатель нравовъ животныхъ, особенно птицъ (птицы, какъ парижане, ведутъ открытую, уличную жизнь, звѣри же замкнутую въ норахъ и потому мало поддающуюся наблюденію человѣка); къ сожалѣнію, своими мастерскими разсказами о своихъ наблюденіяхъ на охотѣ онъ дѣлился только съ публикой, собиравшейся на засѣданія спеціальныхъ ученыхъ обществъ, но въ литературѣ не оставилъ памяти объ этомъ своемъ талантѣ.
Каменнымъ вѣкомъ Поляковъ началъ интересоваться чуть ли еще не въ Иркутскѣ, а впослѣдствіи онъ удѣлялъ такъ много труда этой отрасли науки, что изъ него началъ вырабатываться авторитетъ по каменному вѣку въ Россіи. Вопросъ о современности человѣка съ мамонтомъ привелъ его къ занятіямъ остатками мамонта и академія наукъ употребляя его для провѣрки получаемыхъ извѣстій о вновь открытыхъ костищахъ, мамонта; съ этою цѣлью въ 1877 г. онъ ѣздилъ въ Маріинскій уѣздъ Томской губ., въ 1879 г. въ Воронежскую губ.
Въ 1876 году П. С. Поляковъ совершилъ поѣздку въ низовья р. Оби. Эту поѣздку придумали для него сибиряки, которымъ хотѣлось привлечь своего земляка къ работамъ для родины. Они строили планъ пріурочить молодого ученаго къ изученію нуждъ рыбопромышленности на сѣверѣ Сибири вообще; они надѣялись, что Полякова пошлютъ въ Норвегію изучить тамъ морскіе промыслы и потомъ назначатъ инструкторомъ по рыболовству въ сѣверную Сибирь. Въ этихъ видахъ былъ возбужденъ въ канцеляріи западно-сибирскаго генералъ-губернатора Казнакова вопросъ объ изслѣдованіи рыбныхъ промысловъ на Оби и Поляковъ былъ рекомендованъ, какъ ученый, способный выполнить это порученіе. Казнаковъ вошелъ съ просьбой въ академію наукъ и обѣщалъ свое содѣйствіе, которое потомъ выразилось въ денежной помощи Полякову, оказанной тюменскими и тобольскими купцами. Изъ этой поѣздки, кромѣ отчета, заключающаго интересныя свѣдѣнія о положеніи рабочихъ на пескахъ на Оби, Поляковъ вывезъ большую коллекцію рыбъ; особенно онъ старался исчерпать матеріалъ относительно сиговъ; онъ хотѣлъ написать монографію о сигахъ, и представить ее въ университетъ въ качествѣ диссертаціи на магистра. Однако, работа о сигахъ оказалась сложною, потребовала бы большого времени, а обстоятельства требовали скорѣйшаго обзаведенія дипломомъ; поэтому сиги оставлены и замѣнены другимъ отрядомъ тоже изъ сибирской фауны; выборъ его остановился на полевкахъ. Полевками называется тотъ родъ мышей (Аvrісоlа), виды котораго устраиваютъ въ землѣ магазины, наполненные луковицами и съѣдобными корнями. Съ полевками Поляковъ познакомился еще на родинѣ въ Забайкалье; тамъ даже существуетъ промыселъ, люди выбираютъ для собственнаго употребленія запасы изъ мышиныхъ магазиновъ; это называется „урганачить", отъ бурятскаго слова "ургене;“ такъ буряты называютъ мышиные запасы. Поляковъ защитилъ диссертацію и получилъ званіе магистра.
Жизнь, казалось, улыбалась человѣку. Дружба съ академиками Штраухомъ и Шмидтомъ (ни одинъ еще русскій, кажется, не пользовался такой любовью, почти отеческой, у академиковъ нѣмцевъ, какъ Поляковъ), служба въ музеѣ среди такого богатства ученыхъ пособій, и въ видѣ книгъ и въ видѣ коллекцій, жизнь въ широкомъ потокѣ ученыхъ новостей, одна другой сенсаціоннѣе, притекающихъ изъ западной Европы, уваженіе въ передовыхъ рядахъ литературы (Поляковъ, хотя и рѣдко, откликался на вопросы русской общественной жизни, но тѣмъ не менѣе его политическій образъ мыслей былъ хорошо извѣстенъ въ литературныхъ кругахъ)—какая необыкновенная карьера для казачьяго мальчика, родившагося за Байкаломъ на границѣ китайской имперіи. Но ученая карьера не спасла Полякова; неудачи въ жизни сердца надломили его и онъ умеръ преждевременно. Послѣдніе годы онъ болѣлъ и не могъ работать; на ученыхъ засѣданіяхъ его уже не было видно.
Въ концѣ болѣзни онъ былъ перевезенъ изъ квартиры академика Штрауха, у котораго онъ жилъ, въ Маріинскую больницу, гдѣ и умеръ 5 апрѣля 1887 г., въ самый первый день Пасхи. До самой смерти онъ не представлялъ себѣ, что она такъ близко. Еще за нѣсколько дней до Пасхи онъ просилъ Штрауха прислать ему мундиръ; онъ надѣялся къ празднику выйти изъ больницы и хотѣлъ дѣлать визиты. Въ первый день праздника его навѣстилъ Штраухъ; Поляковъ весело началъ бесѣдовать съ нимъ, потомъ попросилъ академика ненадолго выйти изъ комнаты, а когда тотъ черезъ минуту вернулся, тѣло уже было бездыханно.
Хоронили Полякова въ пасмурный день; отъ Маріинской больницы до Смоленскаго кладбища провожала его небольшая толпа людей, большая часть которыхъ были сибиряки; изъ акадекиковъ былъ, кажется, одинъ Штраухъ. Была одна аристократическая дама, въ салонѣ которой Поляковъ прежде часто бывалъ. На могилѣ Ядринцевъ сказалъ небольшую рѣчь; смыслъ рѣчи былъ такой: люди далекой окраины, другого климата, другого строя общественной жизни привлекаются блескомъ столичнаго свѣта на берега Невы и здѣсь однихъ изъ нихъ сражаетъ непривычный климатъ, другихъ столкновеніе съ непривычными нравами общества.
Только и послужилъ Поляковъ своей родинѣ, пока ученый въ немъ былъ еще въ зачаточномъ состояніи; когда же онъ сформировался вполнѣ, на родину вернулись только ленты съ надписями отъ вѣнковъ, отосланныя на берега родной ему Джиды

*)Разсказъ о своихъ охотничьихъ похожденіяхъ съ описаніемъ встрѣчъ и забавныхъ сценъ И. С. Поляковъ помѣстилъ въ „Сборникѣ историч. и статистич. свѣдѣній о Сибири", который издавали въ Петербургѣ В. Милютинъ и Ѳ. Буссе. Кромѣ того онъ печаталъ въ какомъ-то журналѣ отрывки изъ романа, въ которомъ онъ случаи своей охоты переплелъ съ иркутскими преданіями о декабристахъ.


****

Л. А. Летинская._По Манѣ.

Красноярцы не завидуютъ иркутянамъ, что у нихъ подъ бокомъ есть величественный Байкалъ и они могутъ устраивать занимательныя поѣздки до Мысовой; у красноярцевъ есть своя прелесть-рѣка Мана, прогулка по которой не уступитъ въ занимательности плаванію черезъ Байкалъ. Каждое лѣто въ Красноярскѣ ужъ какая- нибудь компанія да составится для прогулки по Mанѣ, а иногда и двѣ и болѣе въ одно лѣто бываютъ. Изъ Красноярска туристы ѣдутъ сначала по желѣзной дорогѣ до станціи Камарчакъ (третья станція по направленію къ Иркутску), потомъ ѣдутъ горами 45 или 50 верстъ до деревушки Нарвы на Манѣ; здѣсь проводникъ, большею частью крестьянинъ изъ подгородной деревни Базаихи, долженъ сплотить саликъ изъ семи или восьми бревнышекъ, связанныхъ талиной; на этомъ саликѣ компанія плыветъ внизъ по Манѣ и потомъ по Енисею до Красноярска приблизительно около 500 верстъ. Раньше это путешествіе было менѣе удобно; пространство отъ Камарчака до береговъ Маны приходилось совершать верхомъ на лошадяхъ, теперь тутъ проложили телѣжную дорогу и тамъ, гдѣ не было ни одной души, была пустыня, теперь появились переселенческіе поселки.
Этимъ лѣтомъ мнѣ удалось увидѣть и Байкалъ и Ману; только я вернулась изъ поѣздки на Байкалъ, по которому я на пароходѣ проплыла отъ Баранчиковъ до Култука, какъ мнѣ предложили совершить турне въ большой компаніи на Ману. Компанія составилась изъ десяти человѣкъ; въ ней было восемь дамъ и двое мужчинъ, изъ которыхъ одинъ былъ опытный крестьянинъ изъ деревни Базаихи, съ дѣтства уступривыкшій плавать по Манѣ; онъ долженъ служить намъ проводникомъ. Въ числѣ дамъ было семь дѣвицъ, изъ которыхъ двѣ были не сибирячки, одна петербуржанка, другая москвичка.
По совѣту проводника, мы взяли съ собой провизіи на недѣлю: пшеничныхъ и ржаныхъ сухарей два пуда, окорокъ незапеченный, потому что допеченный портится, два окорочка вяленой баранины, голландскій сыръ, соли 2— 3 ф., крупы гречневой и просяной 10—15 ф., чаю плиточнаго, сахару, туесокъ коровьяго масла. Изъ посуды взяли два котелка, одинъ для чая, другой для каши, деревянныя чашки и деревянныя ложки; палатки съ нами не было, о чемъ мы потомъ пожалѣли, но былъ взятъ брезентъ покрывать поклажу; безъ брезента обойтись невозможно. Молоко и рыба покупается дорогой по крестьянскимъ заимкамъ.
Изъ-подъ Красноярска мы отправились въ первыхъ числахъ іюля. Мы сѣли въ вагонъ, когда лилъ страшный ливень. Въ тотъ же день, часовъ въ 11 утра, мы пріѣхали на ст. Камарчакъ. Въ полутора верстахъ отъ Камарчака есть новосельская деревня; нашъ проводникъ сходилъ въ нее и возвратился съ подводами, подряженными свезти насъ до старожильскаго села Шало въ 10 верст. отъ Камарчака. Въ тотъ же день мы не поѣхали изъ села Шало далѣе, потому, во-перізыхъ, что дождь не переставалъ лить, какъ изъ ведра, а во-вторыхъ крестьянскія лошади всѣ были на покосѣ. Въ селѣ насъ пріютили въ опрятномъ старожильскомъ домѣ. Не только полы были чисто вымыты или вытерты водой съ пескомъ, но даже и стѣны; и не только въ горницѣ, но даже и въ сѣняхъ.
Когда вы, провинціалъ или провинціалка, въ первый разъ попали въ Петербургъ, навѣрно около васъ нашелся петербуржецъ, который сгоралъ желаніемъ провожать васъ въ то время, когда вы пойдете осматривать городъ; сопутствуя вамъ, онъ водилъ васъ отъ одной достопримѣчательности къ другой и таялъ отъ удовольствія, когда замѣчалъ, какъ вы, провинціальный ротозѣй, дѣлали большіе глаза передъ рѣшеткой Лѣтняго сада или предъ темной массой Исаакія. Теперь пировали мы: эти дочиста промытыя стѣны просторныхъ сѣней, это обиліе горшковъ съ цвѣтами на окнахъ было для нашихъ столичныхъ товарокъ неожиданностью; они въ изумленіи говорили: „Крестьянскій домъ и столько цвѣтовъ"! а наше сердце ликовало и мы спрашивали ихъ: „Не правда ли, это крестьянское жилище, уставленное декоративными растеніями, стоитъ вашей рѣшетки Лѣтняго сада"?
На другой день рано утромъ мы выѣхали на трехъ телѣгахъ далѣе. Пришлось ѣхать не по дорогѣ, проложенной уѣзднымъ начальствомъ, на которой въ это время лога и овраги были залиты разъигравшимися рѣчками, а по боковой дорожкѣ; тутъ намъ пришлось увидѣть не мало медвѣжьихъ слѣдовъ; по такой глухой тайгѣ проходитъ эта дорога. Дождь не унимался и мочилъ насъ все утро; дорога была грязная. Насъ поражала здѣсь масса цвѣтущихъ растеній; въ тайгѣ травы зацвѣтаютъ позднѣе, чѣмъ на Енисеѣ; тѣ растенія, которыя мы видѣли въ деревнѣ Базаихѣ уже отцвѣтшими, здѣсь только что распустили свои вѣнчики. Въ полдень дождь прекратился; мы остановились на отдыхъ въ лѣсу, разложили костеръ, пили чай и сушились. На кого мы были похожи, когда вылѣзли изъ телѣгъ! Кто бы, увидѣвъ тогда наши фигуры съ мокрыми подолами, съ прилипшимъ къ тѣлу одѣяніемъ, могъ сказать, что это отважные мореходцы, которые совершатъ плаваніе по такой ретивой рѣкѣ.
Съ полдневки мы ѣхали, не останавливаясь, на тѣхъ же лошадяхъ до Нарвы; это былъ длинный переѣздъ, трудность котораго увеличивалась тѣмъ еще, что здѣсь приходится переѣзжать черезъ большой перевалъ, такъ что выдюжить эту часть дороги могли только привычныя таёжныя лошади. Тайга тутъ сдѣлалась гуще,мѣстность гористѣе; много попадается горныхъ рѣчекъ, которыя приходится пересѣкать. Въ сухую погоду этотъ перевалъ не былъ бы труденъ, но послѣ дождей въ грязь онъ сильно утомилъ нашихъ животныхъ. Спускаясь съ перевала, уже на Манской его покати, мы проѣхали черезъ поселокъ новоселовъ, расположенный на рѣчкѣ Лейбѣ; населеніе поселка смѣшанное изъ малороссовъ и латышей. Домики новоселовъ были выстроены въ густомъ лѣсу; промежутки между домами еще были не расчищены и каждый домъ былъ окруженъ лѣсомъ. Мы замѣтили у новоселовъ плуги и усовершенствованные ульи; поразительный контрастъ представляли эти знаки высокой культуры съ первобытной трущобой, въ которой затерялся поселокъ. Жители поселка почему-то отнеслись къ намъ не привѣтливо, даже никто не захотѣлъ намъ разсказать о дорогѣ, куда намъ ѣхать. Мѣсто здѣсь очень живописное; рѣчка Лейба течетъ въ долинѣ, окруженной отовсюду горами; впослѣдствіи это будетъ одна изъ красивѣйшихъ деревень.
Продолжая спускаться къ Манѣ, часовъ около 5 вечера мы пріѣхали въ дер. Нарву, которая состоитъ изъ нѣсколькихъ убогихъ избъ*). Жители этой деревни до сей поры не приписаны къ этому мѣсту; просьба ихъ объ этомъ до сей поры не получила удовлетворенія, они не знаютъ, оставятъ ли ихъ на этомъ мѣстѣ, а потому и не обзаводятся полнымъ хозяйствомъ. Только одна здѣсь хорошая изба у лѣсообъѣздчика, въ которой мы и остановились. Деревня стоитъ на самомъ берегу р. Маны. Здѣсь мы переночевали, потому что всѣмъ захотѣлось отдохнуть послѣ утомительной дороги черезъ грязный перевалъ. Въ Нарвѣ проводникъ обыкновенно обязанъ построить саликъ для дальнѣйшаго путешествія и это задерживаетъ компанію на нѣсколько часовъ, но мы избѣгли задержки; нашелся готовый саликъ, который и былъ купленъ нашимъ проводникомъ.
На другой день погода была хорошая; часовъ около 8 утра мы сѣли на саликъ и отчалили; теченіе у Маны быстрое и саликъ стрѣлой понесся внизъ.
Нашъ саликъ состоялъ изъ восьми бревнышекъ; длиной онъ былъ семь аршинъ, шириной аршина три. Мы размѣстились на немъ такъ: въ заднемъ концѣ салика у руля стоялъ проводникъ; передъ нимъ на саликѣ была насыпана земля; это очагъ; тутъ мы разводили огонь и варили чай во время плаванія. Другой мужчина стоялъ у руля въ переднемъ концѣ салика. Шесть дѣвицъ сидѣли на срединѣ салика въ два ряда, по три въ ряду, лицомъ къ носу салика, спиной къ кормѣ; для одного пассажира мѣсто было отведено около передняго рулевого. Все было въ порядкѣ, какъ будто на пароходѣ; тутъ у насъ былъ и третій классъ, и второй, и первый. Одна дама сидѣла въ самомъ заду, около задняго рулевого; эта благополучно ѣхала въ четвертомъ классѣ.
Мы плыли до вечера внизъ по красивой Манѣ. Картины, развертывавшіяся передъ нами одна вслѣдъ за другой, заставили насъ забыть вчерашнія невзгоды, все мокро и грязь, которыя вчера насъ угнетали. Рѣка дѣлаетъ причудливые изгибы и пейзажъ безпрестанно мѣняется. Въ 7 час. вечера мы остановились на ночлегъ на пустынномъ берегу. Просидѣвъ на саликѣ около одиннадцати часовъ, мы сильно соскучились о землѣ и обрадовались остановкѣ. Станъ свой мы устроили подъ скалой; тутъ разложили огонь и стали варить кашу. Всѣхъ охватило веселье; пѣли пѣсни, танцевали подъ пѣсни. Наступила очень холодная ночь; компанія расположилась ночевать около костра; кто прикрылся пальтомъ, кое у кого было одѣяло, а кто, за неимѣніемъ теплаго платья, спрятался подъ брезентомъ.
На другой день мы продолжали плыть такимъ же порядкомъ, т. е. провели еще день такой же своеобразной жизни, ограниченной пространствомъ восьми плывущихъ бревенъ; на саликѣ мы и чай пили, и въ карты играли и гадали; спорили, пѣли пѣсни и даже, не сходя на берегъ, плясали. Иногда забавлялись эхомъ; мѣстами берега были такъ акустически расположены, что куплетъ пропѣтой пѣсни въ горахъ повторялся до трехъ разъ.
Наше общество приходило въ удивленіе отъ полноты органической жизни на рѣкѣ. Горы, сопровождающія рѣку, покрыты густымъ лѣсомъ. Трава такая высокая, что у человѣка, идущаго въ травѣ, не видно голову. Всякой дичи здѣсь множество; рѣка кипитъ отъ утокъ и утятъ. Въ одномъ мѣстѣ мы видѣли, какъ на берегъ выбѣжала дикая коза и сейчасъ же скрылась въ тайгѣ. На Манѣ обыкновенно охотятся крестьяне изъ дер. Базаихи и вывозятъ большую добычу; они убиваютъ мараловъ и козъ, а иногда и медвѣдей. Много на Манѣ ягодъ и орѣховъ. Жители Базаихи смотрятъ на Ману, какъ на свою рѣку; и дѣйствительно у многихъ значительная часть жизни проходитъ на этой рѣкѣ. Мана вырабатываетъ изъ нихъ превосходныхъ пловцовъ, которые на жидкой стихіи ведутъ себя такъ же безпечно, какъ мы на сушѣ. Мы имѣли случай сами убѣдиться въ ихъ ловкости. Однажды нашъ проводникъ увидѣлъ свободно плывущее по рѣкѣ бревно и вздумалъ приплотить его къ нашему салику; онъ бросился въ легкую лодочку, которую онъ плавилъ при саликѣ на всякій случай и, стоя въ ней на ногахъ, пустился за бревномъ; приблизившись къ нему вплотную, онъ перенесъ одну ногу на бревно, и стоя одной ногой въ лодкѣ, другой на бревнѣ, пустился догонять насъ, работою своихъ ногъ давая направленіе и лодкѣ, и бревну, какъ будто бѣжалъ на лыжахъ. Только дѣтство, проведенное на быстрой рѣкѣ, можетъ выработать такую эквилибристику ногъ.
Такъ мы плыли второй день по Манѣ, любуясь видами; иногда мы приставали къ берегу, чтобы купить у рыбаковъ рыбы или просто отдохнуть и побродить въ лѣсу, чтобы расправить члены.
Вторую ночь ночевали около высокой горы, которую зовутъ Стѣной. Эта гора замѣчательна тѣмъ, что и возлѣ той подошвы, гдѣ мы ночевали, и у подошвы на противоположной ея стороны протекаетъ Мана; рѣка, подбившись къ горѣ, дѣлаетъ большую луку, и потомъ снова прибивается къ Стѣнѣ. Подъ подошвой горы находится пригорокъ; хотя мы расположились на этомъ пригоркѣ, но и здѣсь насъ сильно ѣли комары и мошки, отъ которыхъ мы едва спасались подъ сѣтками.
Поѣздка по Манѣ мнѣ болѣе понравилась, чѣмъ прогулка по Байкалу. Я не умѣю опредѣлить, почему это. Можетъ быть причина этого не въ природѣ края, а въ способѣ передвиженія. По Байкалу отъ Баранчиковъ до Култука я проѣхала на пароходѣ; пароходъ идетъ вдали отъ берега; картина, которую вы видите, однообразна; по одну сторону парохода тянутся прибрежные утесы, какъ стѣна, но другую вода. Берегъ Байкала не расчлененъ, нѣтъ глубокихъ заливовъ, всѣ мысы вдаются въ воду на одинаковое разстояніе, и разница между ними едва замѣтна тѣмъ болѣе, что съ дальняго разстоянія мало видно деталей.
На Манѣ иначе. То вы плывете лицомъ на югъ, то на сѣверъ, то на западъ, то на востокъ; картина то освѣщается съ боку, то спереди, то сзади. Каждое плесо представляетъ новую комбинацію береговъ и скалъ; въ одномъ мѣстѣ плесо короткое и саликъ плыветъ въ замкнутомъ кругу береговъ, въ другомъ — плесо длинное и даль отодвигается. Саликъ не только останавливался на ночь у берега, но и въ теченіи дня причаливалъ къ берегу по нѣскольку разъ. Мы выходили на берегъ, ходили въ лѣсъ, взбирались на скалы; поэтому о Манѣ у меня остались болѣе детальныя и болѣе сложныя воспоминанія. На нашей памяти не только отпечатлѣвались индивидуальныя черты какой-нибудь красивой ели, но въ составъ пейзажа, бывшаго предъ нашими глазами, входили и травы съ ихъ цвѣтами. Кромѣ того, какъ ни бѣгло было наше знакомство съ природой на Манѣ, но и оно, усиливаемое еще разсказами жителей, вызывало въ насъ представленіе о ея богатствѣ.
Слѣдующую третью ночь мы не рѣшились провести на открытомъ воздухѣ, испугавшись собравшихся дождевыхъ тучъ и остановились у берега, гдѣ жилъ одинъ лѣсообъѣздчикъ. Тутъ было нѣсколько избъ; наше общество раздѣлилось на двѣ партіи; одна, къ которой присоединилась я съ мамой, ночевала на балконѣ или, какъ называла его хозяйка, на „терассикѣ", остальные ушли ночевать въ другую избу. На другой день мы всѣ опять собрались въ избѣ у объѣздчика. Эта чудная изба и гостепріимные ея хозяева, въ особенности говорокъ-хозяйка, заставили меня вспомнить стихи Омулевскаго:
И пойдутъ по сибирски привѣты Да поклоны, да съ солью отвѣты...
Мы никакъ не ожидали, что нашъ пріѣздъ составитъ радостное событіе въ жизни этихъ отшельниковъ на Манѣ. Особенно искренно радовалась хозяйка, что въ ея домъ наѣхало заразъ такъ много барышень, и все такія молодыя, такія красивыя. Она изъ всѣхъ силъ старалась, чтобы мы унесли объ ней и объ ея домѣ самыя хорошія воспоминанія. На другое утро, чтобы накормить насъ, она напекла цѣлую гору блиновъ къ чаю на всю нашу компанію, и не захотѣла ничего зa это взять. Сколько мы ни упрашивали ее, она твердила одно, что она довольна уже тѣмъ, что видѣла такую компанію. Мы платимъ же за входъ въ театръ или въ другія мѣста общественныхъ собраній. Можетъ быть послѣ нашей компаніи, въ составѣ которой были и остроумныя персоны, она чувствовала, какъ будто побывала въ оперѣ. Сколько, можетъ быть, новаго внесла наша шумливая компанія въ жизнь этой манской объѣздчицы, знающей только огородъ, стайку и печь? Сколько новыхъ выраженій, интонацій, жестовъ, а можетъ быть и идей?
Слѣдующую ночевку мы имѣли на становищѣ базаихинскихъ косцовъ. Только саликъ присталъ къ берегу, раздался выстрѣлъ. Потомъ мы узнали, что это мальчики-косцы убили медвѣдя и побѣжали догонять другого. Вечеромъ около общаго костра расположились двѣ компаніи; мы сидѣли по одну сторону костра, косцы но другую. Все время косцы вели разговоръ объ охотѣ, о козахъ, маралахъ и медвѣдяхъ. Въ этотъ день и наша компанія наткнулась на медвѣдицу. Въ одномъ мѣстѣ саликъ присталъ къ берегу и компанія вышла погулять въ лѣсу; нѣкоторые изъ компаніи отправились осмотрѣть скалу, которая была видна съ берега, и возвращаясь, сначала увидѣли медвѣжьи слѣды, а потомъ, когда проходили въ высокой травѣ, услышали ворчанье; это была медвѣдица съ медвѣжатами; изъ-за густой травы ея не было видно. Потомъ проводникъ ходилъ за ней съ ружьемъ и стрѣлялъ, но медвѣдица ушла въ горы съ своими дѣтьми.
У косцовъ на мѣстѣ нашей остановки была избушка; они сами ночевали въ избушкѣ, часть нашей компаніи устроилась на крышѣ, а я съ мамой подъ крышей, которая была дырявая; косцы, выставляя преимущества выбраннаго нами мѣста, шутили: „ну, все таки не всяка капля на васъ попадетъ".
Послѣ этого ночлега мы съ мамой отдѣлились отъ остальной компаніи. Намъ надо было спѣшить въ городъ, тогда какъ другіе наши товарищи хотѣли еще нѣкоторое время пробыть на Манѣ. Мы пересѣли на другой саликъ, на которомъ три базаихинскихъ крестьянина плавили по Манѣ убитыхъ трехъ мараловъ и одну козу. До Красноярска оставалось уже не далеко, такъ что если бы мы плыли далѣе безъ остановки, мы къ вечеру были бы въ Базаихѣ, но одно обстоятельство мѣшало нашимъ новымъ аргонавтамъ плыть безостановочно.. Охота на мараловъ запрещена; при впаденіи Маны въ Енисей поставленъ кордонъ, который долженъ слѣдить, чтобъ крестьяне не прогоняли по Манѣ лѣсъ, не оплаченный попенными, а также чтобъ не провозили запретной дичи. Чтобы оставить кордонную стражу съ носомъ, нашъ саликъ долженъ былъ причалить къ берегу, не доѣзжая до кордона и переждать до полночи, и только въ полночь двинуться. Такимъ образомъ наше путешествіе по Манѣ должно было превратиться въ приключеніе, не лишенное опасности, потому что кардонные стражники имѣютъ право, не получивъ отвѣта на окликъ, стрѣлять.
Причаливъ къ берегу, наши новые товарищи не развели огонь, чтобъ остаться не примѣченными. Съ этого момента я и мама начинаемъ чувствовать, какъ мы постепенно превращаемся въ контрабандистовъ или въ злоумышленниковъ. Охотники хотѣли воспользоваться остановкой, чтобъ освѣжевать свою дичь; чтобы очистить имъ мѣсто на саликѣ, мы съ мамой должны были сойти съ салика на берегъ. Такъ какъ пошелъ дождь, то они устроили намъ нѣкоторое убѣжище на берегу; воткнули около скалы нѣсколько кольевъ, сдѣлали крышу изъ корья и подъ этой крышей мы должны были мокрыя стоять нѣсколько часовъ въ ожиданіи, пока они кончатъ уборку своей дичи. Ночь была пасмурная, ни луны, ни звѣздъ; наши охотники, точно ночныя животныя, въ темнотѣ исполняли свою сложную работу, соблюдая при этомъ глубокую тишину. Хотя балаганъ, въ которомъ мы стояли, былъ въ двухъ шагахъ отъ берега, мы не могли различить человѣческихъ фигуръ; видѣли только, что на саликѣ что-то шевелится. Молча они оснимали всѣхъ трехъ мараловъ и козу, разрубили мясо на части, сложили его на днѣ лодки, прикрыли шкурами и корьемъ, потомъ отплотили отъ салика два бревна и приплотили ихъ къ лодкѣ, по бревну къ каждому борту, и снова связали развязанный саликъ. И все это они исполнили въ такой темнотѣ, какой не бываетъ и въ фотографическомъ кабинетѣ. Конечно они продѣлывали эту работу не въ первый разъ, они имѣли уже хорошій навыкъ вязать и рѣзать въ темнотѣ. Когда все было готово, мы снова помѣстились на саликѣ. Такъ какъ два бревна было отъ него отвязано, въ немъ осталось только пять бревенъ; онъ сталъ уже, и сидѣть на немъ стало не такъ спокойно. Боязно было заснуть, того гляди съ просонковъ скатишься въ воду.
Саликъ откололся отъ берега и поплылъ по Манѣ. До кордона оставалось девять верстъ. Былъ сдѣланъ уговоръ, чтобы никто не нарушалъ тишину; на саликѣ не было ни разговоровъ, ни одного лишняго движенія; вода не плеснетъ, ничто не стукнетъ. Тихо только журчала вода около задняго руля. Мы невольно подчинились тому-же обязательству и сидѣли молча и почти не двигаясь. Это принудительное молчаніе ежеминутно заставляло насъ чувствовать нелегальность нашего существованія. Мнѣ ужасно хотѣлось спать; пережитые часы, долгое стоянье на ногахъ подъ балаганомъ, напряженное молчаніе, таинственная ночь, мучительное сомнѣніе, можно ли благодушно отнестись къ тому, что принимаешь участіе въ этомъ таинственномъ происшествіи, все это сильно утомило меня; мнѣ хотѣлось поскорѣе бы тепла, покоя и забытья. Я часто задремывала; мама боялась, чтобъ я не скатилась въ воду, держала все время меня за руку и безпрестанно говорила: „не спи!" Показался впереди огонь; это кордонная стража развела на берегу костеръ. Плыли тихо, а теперь, показалось, еще больше притаились. Огонь началъ оставаться сзади. Наконецъ саликъ вышелъ изъ Маны въ Енисей. Кто-то весело крикнулъ: „Разводи, ребята, огонь! Давайте варить чай!“ Всѣ зашевелились, начался громкій разговоръ. Оковы спали и мы опять почувствовали себя подъ покровительствомъ законовъ Пока мы плыли по Енисею (отъ устья Маны до Красноярска 20 вер.), разсвѣтало. Когда мы увидѣли себя среди этой широкой рѣки, намъ показалось, будто нашъ саликъ сдѣлался меньше, чѣмъ онъ былъ на Манѣ.
Въ три часа утра мы были въ Базаихѣ.
На другой день одинъ изъ кордонныхъ стражниковъ, встрѣтивъ одного изъ базаихинскихъ крестьянъ, остановилъ его вопросомъ, не слышалъ ли онъ объ охотникахъ съ Маны. „Мы ихъ ловимъ! “
— Они въ городѣ на базарѣ справляются о твоемъ здоровьѣ, отвѣчалъ житель Базаихи. Тебѣ кланяются!
Поѣздка черезъ Байкалъ поучительна для ума; поѣздка же по Манѣ оставляетъ слѣдъ на характерѣ.
Одинъ изъ приложенныхъ къ статьѣ рисунковъ даетъ понятіе о саликахъ, на которыхъ совершаются поѣздки по Манѣ; рисунокъ изображаетъ не нашу компанію, а другую, тоже изъ красноярцевъ, которая проѣхалась по Манѣ въ одно изъ предыдущихъ лѣтъ. По другому рисунку читатель можетъ судить о балаганахъ на привалахъ. Третій изображаетъ утесъ на Манѣ.





Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/JIpionKcr5oSE
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/dWDb2Kq9r5oWs
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/7HjbjaKor5oUr

Левъ Николаевичъ Толстой.
По случаю исполняющагося 28-го августа 75-лѣтія со дня рожденія Л. И. Толстого, мы даемъ въ настоящемъ иллюстрированномъ приложеніи нѣсколько портретовъ „великаго писателя земли русской" въ разные періоды его жизни, а также изображеніе его кабинета


А. Панкратовъ. "На голодѣ"

Весну и лѣто 1899 года мнѣ пришлось провести въ степной восточной окраинѣ нашего отечества. Въ то время тамъ совершалась тяжелая драма борьбы человѣка съ голодомъ. Газеты были наполнены описаніями ужасовъ цинги и тифа, разыгравшихся на почвѣ недоѣданія.
Въ числѣ многихъ другихъ и меня потянуло туда. Вся обстановка студенческой жизни, милая сердцу въ другое время, теперь стала казаться душной, давила мысль и угнетала чувство.
А тутъ въ комнату ворвались первые яркіе лучи весенняго солнца: они ласково скользили по стѣнамъ, нескромно заглядывая въ темные уголки, йграли въ зеркалѣ и манили на просторъ полей, обѣщая показать всѣ прелести весны въ деревнѣ.
Я закрылъ лекціи, и въ концѣ марта поѣздъ желѣзной дороги мчалъ меня въ невѣдомую сторону. Еще нѣсколько дней—и обывательскія лошади тащили меня по невылазной грязи. Культура осталась позади и я очутился наединѣ съ мрачнымъ чувашиномъ. лѣниво погонявшимъ тощихъ лошадей, весеннею грязью, въ изобиліи насѣвшей на меня, и голубымъ небомъ, съ высотъ котораго лились радостные лучи солнца.
Теперь тяжело мнѣ вспоминать о томъ, что пришлось видѣть на голодѣ. Хотя прошло уже нѣсколько лѣтъ, но многія детали видѣннаго и пережитаго на общемъ мрачномъ фонѣ остались до сихъ поръ выпуклыми и яркими въ моемъ сознаніи.
Тогда какъ-то не чувствовался весь ужасъ окружающей обстановки: примелькался взглядъ, притупилось чувство отъ постояннаго созерцанія мрачныхъ картинъ. Съ теченіемъ времени все стало казаться очень обыкновеннымъ.
Потому-ли, что впечатлѣніе другого лучшаго положенія какъ- то изгладилось и не было предъ глазами яркаго объекта для сравненія, или, просто, та ужасная—вторая натура человѣка —привычка, въ силу которой онъ иногда становится равнодушнымъ ко всему, даже самому мрачному,—она обезсилила мои тяжелыя впечатлѣнія и уложила ихъ въ одинъ рядъ съ сѣренькими впечатлѣніями обыденной жизни.
Теперь не то... Минувшія картины нужды, болѣзни и полной беззащитности какъ-то сразу выросли въ моемъ сознаніи до своей настоящей величины, выдѣлились въ особую категорію представленій, грозную своимъ содержаніемъ и крайне тягостную для настроенія духа.
Живымъ стоитъ въ моей памяти первое столкновеніе съ горькою дѣйствительностью деревни.
Едва только сошелъ снѣгъ и настало бездорожье, я поѣхалъ въ татарскія деревни: Шманку и Мирово. Цѣль поѣздки—разузнать о продовольственномъ положеніи жителей и организовать помощь.
— Тамъ вы несомнѣнно найдете голодъ,—говорилъ, провожая меня, мѣстный врать. Для нѣкоторой части населенія этихъ деревень недоѣданіе стало обычнымъ явленіемъ и въ лучшіе годы.
Ни на саняхъ, ни на телегѣ ѣхать было нельзя. Пришлось впервые въ жизни ѣхать верхомъ. Мальчишка ямщикъ провожалъ меня.
Послѣ двухъ часовъ утомительной ѣзды шагомъ по мокрой глинистой почвѣ, мы увидали силуэты строеній: сначала мельницу, затѣмъ минаретъ
деревянной мечети и, наконецъ, ряды сѣрыхъ, смоченныхъ дождемъ, избъ.
Въѣхавъ въ околицу, мы направились въ центръ деревни—къ мечети, гдѣ находилась „въѣзжая квартира."
На вышкѣ минарета призывалъ къ вечерней молитвѣ „азанчай." Снизу были отчетливо видны его сѣдая борода, зеленый полосатый халатъ и бѣлая чалма на головѣ.
Boтъ прокатились въ воздухѣ и исчезли послѣднія слова его призыва; видно было, какъ онъ отнялъ отъ ушей руки и, облокотившись ими на балюстраду, началъ съ любопытствомъ вглядываться въ насъ.
Въ избахъ хлопали окошки, оттуда высовывались характерныя татарскія лица, съ нескрываемымъ любопытствомъ смотрѣвшія на насъ.
Не успѣлъ войти я въ комнату „въѣзжей квартиры", какъ дворъ наполнился толпой народа. Женщины въ своихъ яркихъ, но рваныхъ и грязныхъ костюмахъ, съ красными платками, на головѣ, составляли отдѣльную группу: каждая изъ нихъ полузакрывала по татарскому обычаю лицо однимъ изъ свѣсившихся концовъ платка. Дѣти и подростки въ засаленныхъ тюбетейкахъ и желтыхъ халатахъ безцеремонно висѣли на окнахъ и заглядывали въ комнату, гдѣ мы съ ямщикомъ и старостой сидѣли за самоваромъ. Взрослые въ большихъ мѣховыхъ шапкахъ и цвѣтныхъ сапогахъ тѣснились уже на помостѣ около двери и съ любопытствомъ глядѣли въ нее, когда она кѣмъ-либо отворялась.
Вся эта толпа громко, возбужденно говорила на своемъ языкѣ,, жестикулируя и показывая руками на мою комнату.
Заморосилъ дождикъ. Спускались сумерки. При тускломъ освѣщеніи умирающаго дня вся эта оборванная грязная толпа навѣвала невольную грусть. Безъисходную нужду не могъ замаскировать возбужденный, невидимому, энергичный говоръ. Сквозь горячія рѣчи мнѣ слышались рыданья; за дерзкимъ, смѣлымъ взглядомъ скрывалась забитость...
Незамѣтно подкралась ночь. По стекламъ оконъ барабанилъ дождь. Уныло гудѣлъ самоваръ на столѣ. На темныхъ стѣнахъ шуршали и копошились тараканы.
Въ сердце заползала безотчетная тоска. Захотѣлось уйти куда-нибудь изъ этой душной комнаты, гдѣ изъ каждой щели на меня глядѣла нужда, громадность которой давила меня.
Я оторвался было мыслью отъ окружающей обстановки и перенесся въ далекій, родной городъ. Потянуло къ любимымъ книгамъ, веселымъ бесѣдамъ среди беззаботной студенческой жизни. Но цѣпь воспоминаній разрывалась. На лавкѣ противъ меня сидѣлъ неотвязный хозяинъ квартиры, сѣдой татаринъ, и въ pendant съ окружающей обстановкой разсказывалъ грустную нескончаемую повѣсть о деревенскихъ „холодѣ, голодѣ и притѣсненіяхъ." Онъ говорилъ о событіяхъ послѣднихъ дней, продѣлкахъ попечителя столовой и еще о чемъ-то тяжеломъ и мрачномъ, что я слышалъ уже много разъ въ разныхъ углахъ Россіи.
— Больно плоха наша стала. Лошадки-та нѣтъ, овечки-та нѣтъ, ничего нѣтъ.
Это въ десятый разъ повторялъ мой собесѣдникъ.
Я видѣлъ, что конца этому плачу не предвидится и расположился спать. Но шорохъ таракановъ, ползавшихъ по мнѣ, еще долго не оставался для меня единственнымъ звукомъ. Изъ темнаго угла, гдѣ сидѣлъ татаринъ, раздавалась печальная пѣснь:
— „Лошадки-та нѣтъ, овечки-та нѣтъ, ничего нѣтъ."....
На утро вмѣстѣ со старостой мы отправились по дворамъ искать тѣхъ, кто нуждался въ немедленной помощи.
Долго искать не пришлось. Во многихъ дворахъ хоть шаромъ покати. Средняго достатка семьи доѣдали послѣднее, оставшееся у нихъ и смѣшивали муку съ лебедой, чтобы продолжить запасы. Иныя семьи давно уже жили исключительно 35-фунтовымъ пайкомъ выдаваемымъ земствомъ.
Какъ разъ мартовскій паекъ, благодаря разлившимся рѣкамъ и порчѣ пути, запоздалъ и голоданіе приняло острую форму. Дѣти школьнаго возраста кормились въ столовой Краснаго Креста и тихонько отъ попечителя, подъ страхомъ удаленія изъ столовой, носили оставшіеся отъ обѣда куски хлѣба своимъ братьямъ и сестрамъ.
На мой взглядъ помощи требовали почти всѣ, но приходилось пока отмѣтить только нѣкоторыя семьи, которыхъ крайняя нужда ужо держала въ своихъ объятіяхъ.
Ужасныхъ формъ цинги здѣсь не было. Но пораженные ею, — въ большинствѣ случаевъ женщины, кормящія грудью, — трудно поправлялись и лежали въ моей больничкѣ 1 — 2 мѣсяца.
Остановлюсь на одномъ наблюденіи. О притворствѣ нашихъ крестьянъ и въ особенности татаръ въ голодные годы было много говорено. Передавали, что ужасная смѣсь земли и хлѣбныхъ отрубей выдавалась крестьянами за хлѣбъ, которымъ они питаются; въ дѣйствительности же эта смѣсь приготовлялась, чтобы разжалобить „барина" и такимъ образомъ получить ссуду или доступъ въ столовую. Въ губернскомъ санитарномъ бюро мнѣ пришлось видѣть образецъ „голоднаго" хлѣба, — имъ питались крестьяне, не помню какой деревни. На глазъ это былъ простой комокъ какой-то грязи съ еле замѣтною примѣсью муки. Отломивъ кусочекъ отъ образца, я послѣ многимъ показывалъ этотъ удивительный хлѣбъ. Общій голосъ былъ тотъ, что это поддѣлка. Казалось прямо невѣроятнымъ, чтобы человѣкъ могъ питаться такимъ составомъ...
Во время своихъ подворныхъ обходовъ я старался выяснить, дѣйствительно-ли смѣсь лебеды, муки и песка или земли была пищею татаръ. Къ сожалѣнію, въ этомъ пришлось убѣдиться. Я заставалъ семьи за ѣдой и, разспрашивая о положеніи продовольствія, наблюдалъ, какъ шеколаднаго цвѣта куски непріятнаго на видъ и вкусъ хлѣба съ лебедой поѣдались съ такимъ же спокойствіемъ, съ какимъ ѣдятъ натуральный хлѣбъ. Мало того, дѣти 6—7 лѣтъ на моихъ глазахъ спокойно съѣдали большіе ломти этого хлѣба. Какой-нибудь фальши здѣсь быть не могло: дѣти, непривыкшіе къ такому хлѣбу, не ѣли бы его и въ моемъ присутствіи.
Обходъ продолжался, и къ вечеру перваго дня, я физически и нравственно утомленный оканчивалъ одну улицу. Рядъ избъ выходилъ въ черное поле, гдѣ виднѣлся, мѣстами не стаявшій, снѣгъ. Въ углубленіи улицы сиротливо стояла мазанка безъ крыши. Её можно было принять за землянку или погребъ. И я хотѣлъ было пройти мимо ея, предполагая, что это какая-нибудь пристройка къ сосѣднему помѣщенію или баня. Но изъ двери выглянуло женское лицо и староста позвалъ меня зайти.
Мы подошли ближе. Мазанка, къ моему удивленію и ужасу, оказалась людскимъ жильемъ. Высота ея отъ земли до земляного настила на потолкѣ равнялась двумъ съ половиною аршинамъ, свѣтъ проникалъ изъ единственнаго пятивершковаго отверстія, завѣшаннаго какой-то тряпицей.
Лицо женщины вновь появилось у двери и исчезло. Я отворилъ дверь и очутился какъ будто въ темпомъ погребѣ. Свѣтъ скупо проникалъ въ оконце, какъ бы боясь показать нищету. Двѣ трети помѣщенія занимала печка, но на ней все таки нельзя было лежать взрослому человѣку, до того она была мала. Остальное пространство между печкой и стѣнами на столько узко, что разойтись двоимъ было трудно. Къ довершенію картины на земляномъ полу красовалась лужа натекшей сюда съ улицы снѣговой воды.
Тутъ жили трое: мать—вдова и двое ея сыновей мальчиковъ. Съ печки на меня глядѣло блѣдное дѣтское личико въ разорванной рубашонкѣ и засаленной тюбетейкѣ. Въ углу стояла, закрывъ лицо руками, женщина въ какомъ
то рубищѣ. Въ другомъ углу на землѣ, около лужи сидѣлъ другой мальчикъ, видимо дрожавшій отъ холода. Изъ вещей я замѣтилъ только- деревянную ложку, заткнутую въ щель, дырявое
Л. Н. Толстой въ 1857 году.
рѣшето на гвоздѣ, маленькое черное ведерко на полу, да котелокъ, вмазанный сбоку въ печкѣ. Изъ одежды не было ничего, кромѣ надѣтаго на обитателяхъ конуры. Чѣмъ прикрывались въ холодныя зимнія ночи эти несчастные
и какъ проводили они ночи здѣсь, когда на полу зіяла снѣговая лужа,—Богъ вѣсть!
Кликнувъ старосту, я спросилъ чрезъ него у женщины, чѣмъ она питается и гдѣ спитъ съ дѣтьми. Староста немного помялся и затѣмъ заговорилъ по татарски, обращаясь къ женщинѣ. Вмѣсто отвѣта изъ угла послышался плачъ, сначала тихій, всхлипывающій, потомъ перешедшій въ громкое рыданіе. Это плакала мать. Дѣтское личико, все время испуганно смотрѣвшее на меня съ печки, какъ-то задергалось, сморщилось и также разразилось громкимъ плачемъ. Мальчикъ, сидѣвшій въ углу, низко опустилъ голову...
Когда мы выбрались изъ конуры на улицу, я спросилъ старосту.
— Неужели они здѣсь ночуютъ?
Мнѣ какъ-то не хотѣлось вѣрить, что человѣкъ можетъ жить въ такой обстановкѣ.
— Какъ придется,—отвѣчалъ мнѣ мой угрюмый
спутникъ, — когда кто возьметъ къ себѣ на ночь, въ теплѣ ночуютъ, а не возьмутъ и здѣсь остаются...
— Вѣдь они нищіе, собирать ходятъ, — пояснилъ онъ мнѣ.
Черезъ недѣлю семья эта была принята въ новооткрытую столовую. А немного спустя Саххибя—такъ звали вдову—уже франтила въ новомъ костюмѣ, подаренномъ одной изъ пріѣхавшихъ на голодъ дамъ. Нужно было видѣть радость ея и ребятъ, также одѣтыхъ въ новые желтые халатики. Довольная и счастливая улыбка не сходила съ лица ихъ за всѣ четыре мѣсяца кормленія. Нѣтъ сомнѣнія, что это время было самымъ счастливѣйшимъ періодомъ въ жизни этихъ несчастныхъ существъ, почувствовавшихъ себя хоть на короткое время людьми.
Три дня я уже жилъ въ Шманкѣ и однообразно-грустныя картины безпросвѣтной нужды такъ расшатали мои нервы, что я сталъ чувствовать упадокъ силъ. Съ непривычки было трудно оставаться спокойнымъ, видя ежеминутно горе и слезы, созерцая ничѣмъ не прикрытую нищету, слыша одну только просьбу. Ашать (ѣсть) давай!
Усталый и измученный физически и нравственно я зналъ, что и вечеромъ, послѣ обхода, мнѣ не дадутъ покоя. Надоѣдливый хозяинъ моей квартиры буквально преслѣдовалъ меня и не оставлялъ одного ни на минуту. До глубокой ночи я слышалъ его безконечную грустную пѣснь:
— „Лошадки-та нѣтъ, овечки-та нѣтъ, ничего нѣтъ!..."
Въ постели цѣлая армія клоповъ и таракановъ осаждала и терзала меня. Болѣла голова, ныли усталые члены, ночью давилъ кошмаръ. А въ 7 часовъ староста Ибрагимъ уже будилъ меня и снова начинался обходъ.
Подъ конецъ мнѣ хотѣлось только одного: поскорѣе уѣхать отсюда, отдохнуть немного и разобраться во всемъ видѣнномъ. За эти дни я воспринялъ массу новыхъ и сильныхъ впечатлѣній.
Наконецъ, обходъ кончился. У меня получилось общее впечатлѣніе, что кормить надо почти всѣхъ. Собравъ свои записи, я объяснилъ старостѣ, что ѣду во Мшанъ за провизіей и скоро пріѣду устраивать столовую.
Подали лошадь и я, чтобы остаться поскорѣе одному, безъ провожатаго выѣхалъ изъ деревни, предвкушая отдыхъ. Но у околицы меня ждало послѣднее испытаніе.
Толпа оборванныхъ и босыхъ дѣтей—татарчатъ вмѣстѣ съ женщинами стояла у крайняго дома и какъ по командѣ бросилась ко мнѣ, когда я подъѣхалъ къ воротамъ околицы. Поднялся невозможный шумъ и плачъ. Дѣти лѣзли подъ ноги лошади, женщины цѣплялись за сѣдло.
Я былъ озадаченъ этимъ нападеніемъ и, сознаюсь, испугался. Кричали, обращаясь ко мнѣ, на непонятномъ мнѣ татарскомъ языкѣ и я первое время подумать не могь, чего требуетъ отъ меня эта взволнованная толпа.
Но среди гвалта послышалась знакомая фраза.
— Ашать давай, зачѣмъ уѣзжаешь?
Все стало понятно. Пришлось слѣзать съ лошади и долго объяснять, что ѣду за провизіей и скоро вернусь. Толпа была покойна, пока я объяснялъ, она, видимо, мало меня понимала.
Но какъ только я снова сѣлъ на лошадь, поднялось прежнее волненіе. Вновь послышались крики и плачъ. Снова и еще рѣзче раздалась знакомая фраза.
И долго въ морозномъ воздухѣ слышалась мнѣ эта фраза:
— Ашать давай!
„Мало словъ, но горя рѣченька"

Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/7SiUpXMQr6A47
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/gX02scqRr6A92
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/DAXQsRYDr6A76

в номере:

Г.Потанин "Дацанъ-модель въ Читѣ"

Помѣщенный въ этомъ номерѣ рисунокъ представляетъ зданіе, построенное въ Читѣ къ дню открытія промышленной выставки въ 1899 г. Выставочному комитету или, точнѣе, одному изъ его членовъ, А. К. Кузнецову, который тогда завѣдывалъ Читинскимъ музеемъ, его же стараніями и основаннымъ, пришла удачная мысль выстроить для выставки коллекцій по буддизму зданіе въ видѣ дацана, т. е. буддійскаго храма. У него былъ вѣрный разсчетъ на сочувствіе будійскаго духовенства среди бурятъ, которое могло надѣяться, что большая систематическая коллекція, помѣщенная въ отдѣльномъ зданіи, будетъ содѣйствовать установленію въ русской средѣ болѣе вѣрныхъ понятій о буддизмѣ взамѣнъ тѣхъ ложныхъ объ немъ представленій, какъ объ язычествѣ, какія распространены въ мѣстномъ русскомъ обществѣ. И дѣйствительно буддійское духовенство Забайкалья, руководимое своей главой хамбо-ламой Еролтоевымъ, который сочувственно относится къ европейскому просвѣщенію, но только составило богатыя коллекціи принадлежностей культа, но и собрало значительную сумму на постройку храма. Высшія власти въ области, и свѣтская и духовная, отнеслись къ предпріятію г. Кузнецова благосклонно, но потомъ въ городскомъ обществѣ неожиданно проявилось къ этому дацану- модели сильное враждебное отношеніе, которое если не совсѣмъ погубило постройку, то по крайней мѣрѣ очень задержало ее. Нашлись въ городѣ фанатики, которые не могли допустить мысли, что бы въ православномъ городѣ, рядомъ съ православными храмами, появилась, какъ они невѣжественно думали, языческая кумирня. Вздумай читинскіе татары строить въ Читѣ мечеть и то же самое общество отнеслось бы къ этому факту безъ волненія; къ мечетямъ привыкли, мечети встрѣчаются въ городахъ рядомъ съ церквами и не вызываютъ въ населеніи. никакого ужаса, не смотря на то, что мораль мусульманская гораздо дальше отъ христіанской, чѣмъ буддійская. Нѣкоторые доводы читинцевъ, почему нельзя допустить постройку буддійскаго храма въ православномъ городѣ, были очень курьезные, совершенно въ китайскомъ родѣ; напримѣръ говорили, нельзя допустить, чтобъ въ православномъ городѣ, въ которомъ у православныхъ жителей дома только двухэтажные, былъ построенъ трехэтажный буддійскій храмъ и настаивали, ужъ если рѣшено строить, то по крайней мѣрѣ строить только двухэтажный. Однако г. Кузнецову удалось убѣдить тѣхъ членовъ выставочнаго комитета, которые приняли сторону фанатиковъ, что модель должна точно передавать подлинникъ, иначе это не будетъ модель, а поэтому нужно строить трехэтажное зданіе, такъ какъ бурятскіе буддисты всегда строятъ свои храмы изъ трехъ этажей, которые должны представлять три періода всякаго существованія: нижній этажъ прошедшее, средній современное, и верхній будущее.
Этотъ эпизодъ съ постройкой показалъ, какъ мало еще вѣротерпимости въ нашемъ обществѣ. Одинъ читинскій обыватель написалъ противъ выставочнаго комитета статью въ такомъ изувѣрскомъ тонѣ, что сами его единомышленники устыдились ее и спрятали, когда узнали, что противники ищутъ рукопись, чтобы напечатать изъ нея извлеченія. Впрочемъ въ такомъ неуважительномъ отношеніи къ чужой вѣрѣ нельзя сильно обвинять средняго обывателя; къ этому его пріучаютъ тѣ, которые стоятъ выше его, по своему образованію. Можетъ быть, это отошло уже въ прошлое, а только ещё не такъ давно было обыкновеніе у мѣстныхъ уѣздныхъ властей угощать важныхъ посѣтителей края и путешественниковъ „цамами" т. е. религіозными плясками. Власть приказывала, и буддійскія духовныя лица исполняли „цамъ“. Мы не думаемъ, что цамъ такой церковный обрядъ, который можно исполнять въ угоду свѣтскаго любопытства или хотя бы и любознательности! Эти цамы, исполняемые по прихоти свѣтскихъ людей, съ одной стороны пріучаютъ буддійское духовенство къ подобострастію, съ другой—мѣшаютъ въ нашемъ свѣтскомъ обществѣ воспитываться уваженію къ чужой религіи. Намъ не называли ни одного знатнаго путешественника, который бы оказался настолько истинно религіознымъ человѣкомъ, что отказался бы отъ такого антирелигіознаго угощенія.
Буддійскіе храмы въ Монголіи соединяютъ въ себѣ стили тибетскій и китайскій, а въ землѣ бурятъ тибетскій, китайскій и русскій. Чисто тибетскіе храмы напоминаютъ египетскіе; такія же раскосыя стѣны, такъ что зданіе кверху съуживается (такая же раскосость соблюдается и у косяковъ оконъ, такъ что простѣнки между окнами внизу уже), такія же, какъ у египтянъ надъ входомъ въ храмъ изображенія колеса или круга. Впрочемъ раскосыя стѣны встрѣчаются только тамъ, гдѣ постройка возводится изъ камня; деревянные храмы имѣютъ отвѣсныя стѣны. Крыша у тибетскихъ храмовъ, какъ и у египетскихъ, горизонтальная. Въ Монголіи и въ землѣ бурятъ крыши дѣлаются въ китайскомъ стилѣ, т. е. четырехскатныя съ завороченными къ верху углами и краями. Русское вліяніе въ бурятскихъ постройкахъ ограничивается пока въ постройкѣ оконъ. Колонны веранды дѣлаются въ китайскомъ вкусѣ, антаблеманъ надъ колоннами украшается тибетскимъ орнаментомъ, который состоитъ изъ нѣсколькихъ горизонтальныхъ рядовъ мелкихъ кубиковъ, окрашенныхъ въ разный цвѣтъ; каждый рядъ выступаетъ надъ ниже лежащимъ. Ниже этого карниза вдоль стѣны идетъ рядъ рѣдко разставленныхъ круговъ или круглыхъ бляхъ. Эти круги—память о тибетскихъ частныхъ постройкахъ, послужившихъ прототипомъ для буддійскихъ храмовъ; въ тибетскихъ домахъ горизонтальная крыша настилается на параллельно положенные круглыя бревна; концы этихъ бревенъ немного высовываются изъ поверхности стѣнъ, которыя продолжаются выше крыши еще на аршинъ. У тибетскихъ храмовъ эти концы иногда одѣваются мѣдной обшивкой. Въ сѣверныхъ постройкахъ концы балокъ не видны снаружи зданія, но подъ карнизомъ все таки рисуются круги.
Надъ входомъ на переднемъ краѣ крыши устанавливается эмблема культа, такъ называемое „хорло“, въ русскихъ книгахъ извѣстное подъ именемъ „колеса вѣры". Это колесо съ восемью радіусами внутри, а по бокамъ его двѣ лани. На углахъ храма утверждаются „джалцаны", металлическіе цилиндры, наполненные молитвами; а на верхней крышѣ „ганджиръ“, маковка.

А.Мирская "DE FLORIBUS."

Хризантемы.

Ихъ была масса вездѣ этихъ цвѣтовъ прекрасной Японіи—золотистыхъ махровыхъ хризантемъ; они наполняли всю большую нарядную комнату, выглядывали пышными головками изъ дорогихъ тонкихъ вазъ, приникали къ окнамъ, поднимаясь изъ роскошныхъ фарфоровыхъ цвѣточныхъ горшковъ, къ окнамъ, изъ-за которыхъ глядѣло на нихъ блѣдное холодное небо.
Нерѣдко на нихъ изъ-за стеколъ смотрѣли удивительно нарисованные морозомъ тонкіе узоры, листы невиданныхъ растеній, таинственно красивые, которые растопляли лучи солнца, гнавшіе ихъ съ окна, чтобы дать больше свѣта своимъ комнатнымъ любимцамъ, которыхъ они всегда старались приласкать.
Вечерами съ высокаго потолка свѣтилъ голубой фонарь, и въ полусумракѣ тихой комнаты грустно никли пышныя головки хризантемъ, вспоминая лунныя ночи родины.
Иногда они отцвѣтали, печально осыпая лепестки, умирая безъ свѣта и свѣжаго воздуха съ тоской о родинѣ; но чаще ихъ срывала тонкая рука съ синенькими жилками, и горячія губы приникали къ ихъ золотистымъ лепесткамъ; потомъ ихъ искусно закладывали въ пышныя темныя косы, высоко положенныя на маленькой прекрасной головкѣ, и они умирали счастливые, вспоминая о поцѣлуяхъ, умирали, вдыхая ароматъ темныхъ надушенныхъ волосъ, заколотыхъ длинными фигурными шпильками.
Она, эта маленькая тонкая женщина, съ большими черными печальными глазами, прелестнымъ пунцовымъ ртомъ и яркими пятнами румянца на матовомъ личикѣ была лучшимъ цвѣткомъ нарядной комнаты, прелестнымъ махровымъ хризантемомъ. Вмѣстѣ съ золотистыми цвѣтами она смотрѣла на узоры мороза, вмѣстѣ съ ними улыбалась зимнему солнцу и тосковала также страстно, какъ цвѣты, о синемъ небѣ далекой Японіи, ихъ общей прекрасной родины, куда ей не суждено было вернуться... Смотря на голубой фонарикъ, на пышныя головки цвѣтовъ, она думала о ней и часто плакала, зарываясь въ подушки темной головкой, горькими тайными слезами, сожалѣя о томъ-же, о чемъ жалѣли золотистые хризантемы.
Она прятала свои слезы, потому что „онъ“ не любилъ ихъ, онъ,—этотъ высокій ласковый человѣкъ, безгранично ее любившій, съ глазами, похожими на блѣдно голубое небо, которое глядѣло въ окна, любившій и ласкавшій ее, какъ солнце любило и ласкало хризантемы; онъ только не любилъ ея тоски, онъ желалъ видѣть ее счастливой и веселой, и она улыбалась ему, по Дацанъ тому что любила его, какъ ее любили хризантемы, тихо, безропотно умирая на его холодной родинѣ, какъ они умирали для нея въ ея волосахъ. Захваченная тяжкимъ недугомъ, ради своей любви, она бросила теплое небо любимой далекой родины и вяла подъ чуждымъ холоднымъ небомъ, какъ вяли кругомъ нея цвѣты въ дорогахъ и рѣдкихъ вазахъ... Бѣдный прекрасный цвѣтокъ!
— Зачѣмъ ихъ такъ много тутъ, этихъ цвѣтовъ?— сердились доктора, — они портятъ воздухъ... унесите хотя половину въ другія комнаты!
Но темные глаза съ такою мольбой смотрѣли на нихъ, тонкія, точно восковыя, руки тянулись къ цвѣтамъ, крупныя слезы блестѣли на длинныхъ рѣсницахъ—и мужъ, испуганный ея тоскою, привозилъ ей ихъ еще болѣе, самыхъ лучшихъ, самыхъ дорогихъ, какіе только могъ достать въ теплицахъ...
И они всѣ завяли, завяли въ одинъ тусклый зимній день, когда метель затянула бѣлой пеленою большія окна; завяли, не жалуясь, хотя ихъ безжалостно срывали его руки для того, чтобы осыпать ими ее—лучшій хризантемъ.
И золотистые цвѣты, умирая, нѣжно прижимались къ блѣдному лицу и высоко зачесаннымъ волосамъ прекрасной головки, покрыли нѣжные пальцы рукъ, легли на грудь и цѣлою грудою осыпали маленькія ноги. Умирая, они грезили о родинѣ, какъ грезила и она, о теплой Японіи, о синемъ небѣ; имъ слышался плескъ волнъ родного моря и надъ ними, тихо шелестя вѣтвями, шептались тутовыя деревья родной стороны!...

Незабудки.

— Барышня милая, возьмите пожалуста, незабудки; барышня, голубушка!...
И дѣвочка лѣтъ десяти босоногая въ худенькомъ выцвѣтшемъ темномъ сарафанчикѣ неотвязно, шагъ за шагомъ, ступала за нарядной дѣвушкой, и ее голубые, похожіе на незабудки, глаза съ нѣмою мольбой смотрѣли на молодое симпатичное лицо.
Барышня первая сходила на пристань по трапу съ большого бѣлаго парохода, ее Данила утренняя свѣжая зелень, осыпанная росою, манила темно-зеленая сѣнь бора, и она спѣшила воспользоваться короткой остановкой, чтобы подышать смолистымѣ воздухомъ хвои, перемѣшаннымъ съ запахомъ отцвѣтающей черемухи.
Дѣвочка, первая взобравшаяся на пароходъ, опередившая всѣхъ своихъ товарищей и товарокъ, тоже принесшихъ цвѣты, видимо мѣшала ей своимъ приставаньемъ, и она дѣлала видъ, что не замѣчаетъ ее; но что-то задушевное, невыразимое, звучавшее въ голосѣ ребенка, заставило ее остановиться и внимательно поглядѣть на дѣтское личико, миловидное—оно смотрѣло на нее голубыми, полными просьбы, глазами, а загорѣлыя руки протягивали ей нѣсколько букетиковъ незабудокъ, крупныхъ, темно голубыхъ, такихъ-же чистыхъ и нѣжныхъ, какъ дѣтскіе глаза!
— Ты ихъ сама собирала?
— Да, сама... самыя, самыя хорошія, всѣхъ крупнѣе: я далеко къ болоту заходила за ними.
— Сколько тебѣ нужно за нихъ? я возьму вотъ эти... будетъ?! и дѣвушка, вынула мелкую серебряную монету изъ сумочки, приколотой къ поясу, подала ее дѣвочкѣ.
— Нѣтъ! потупилась та.
— Тебѣ мало этого? ну, тогда возьми еще!... и, уже недовольная, она протянула монету.
Но дѣвочка не взяла и эту, робко, точно испуганная, отодвинулась даже, а на голубыхъ, похожихъ нa незабудки, глазахъ сверкнули слезы.
— Мнѣ не надо! смущенно прошептала она; —не надо, милая барышня... я хотѣла только... И она не кончила, еще ниже склонивъ русую головку, сама испуганная своей смѣлостью.
— Ты хотѣла... чего-же хотѣла ты, да ободрись, подними личико... вотъ такъ!... ласково склонилась къ ней барышня,—говори-же, не бойся; чего хотѣла-ты?
— Вы, вѣдь, въ городъ плывете, туда, далеко... и она показала глазами внизъ пo теченію, тамъ есть больница... Мамку мою увезли въ нее, двѣ недѣли будетъ ужъ, али болѣе... она хворая, лѣчить ее надо было... вотъ скушно мнѣ. безъ нея, а мамѣ тамъ скушно: никто туды ѣхать не ѣдетъ, прописать —тоже не кому... грамотныхъ Сибирскіе хризантемы.
нѣту. А мамку, сказывали, продержутъ до ягодъ; не съ кѣмъ вѣсточку ей послать... вотъ я и надумала, вѣдь пароходы все туда идутъ, въ городъ... Барышня милая, возьми ты всѣ цвѣточки мои, только сходи тамъ, какъ пріѣдешь, къ мамкѣ, скажи, штобы не томилася; поклонъ, молъ, Лушка посылаетъ, здорова, съ Алешки глазъ не спушшаетъ, Настю тоже блюдетъ. Отецъ пашни почесь всѣ опололъ съ дядей Макаромъ; корова пестрая теленочка принесла бусенькаго; я его славно пою... и всѣ, молъ, всѣ здоровы... пусть не заботится,.. Скажешь, штоли, родная?!
И голубые незабудочки — глаза съ мольбою глядѣли въ лицо проѣзжей барышни, загорѣлыя ручки протягивали къ ней букетики незабудокъ свѣжіе, чистые, еще влажные отъ неуспѣвшей высохнуть утренней росы.
— Гдѣ же твоя мама, скажи мнѣ точнѣе: въ городѣ много больницъ!
— Эта—большущая, бѣлая, около большого саду, али рощи; церква тутъ же на площади агромадная: я ее примѣтила нарошно, какъ маму провожали. Нога, вишь, у ней заболѣла, у мамы- то, маялась долго, тятя увезъ ее въ городъ и меня бралъ съ собою провожать. Ужъ какъ мама наказывала, какъ наказывала вѣсти посылать о дѣтяхъ, а съ кѣмъ ихъ посылать; всѣ, почесть, на пашняхъ хлѣбъ полютъ да съ пахотой управляются; вотъ я и надумала!... Возьми цвѣточки ради Христа, барышня милая, только дойди до маманьки!
Гулкій призывной свистокъ парохода возвѣстилъ о концѣ краткой остановки; барышня взяла цвѣты изъ рукъ дѣвочки и, склонившись, крѣпко ее поцѣловала.
— Какъ зовутъ маму твою?
— Акулина!.. Карпенковы мы пишемся... поклонъ то отъ Лушки, барышня, не забудь, отъ Лушки... не забудешь, вѣдь?
— Не заботься; найду, не забуду твою маму, поклоны и все передамъ!
Съ руками, полными цвѣтовъ, барышня спѣшно шла къ пароходу, а дѣвочка бѣжала за ней съ разрумянившимся личикомъ и радостными глазами.
Пароходъ отчалилъ; красивый и стройный— онъ, повернувшись, двинулся впередъ внизъ по рѣкѣ, залитый солнечнымъ свѣтомъ. Барышня перешла на сторону берега и, подойдя къ периламъ, глядѣла на толпу зрителей, изъ которой ясно выступала маленькая русая босоногая дѣвочка въ старомъ, вылинявшемъ темномъ сарафанчикѣ, смотрѣвшая на пароходъ большими счастливыми, похожими на незабудки, голубыми глазами; она улыбалась отъѣзжавшей, кланялась ей, а дѣвушка тоже улыбалась ребенку, махая букетомъ незабудокъ...
— Не забуду!.. Звонко крикнула она, не заботься, дѣвочка. Я ничего не забуду!...

Лиліи.

— Ахъ, какія чудныя: живыя точно! какъ удалися!.. Ты художница, Анюта; мнѣ бы ни за что не вышить такъ!
И, склоняясь блѣднымъ лицомъ къ вышивкѣ, молодая монахиня не отрывала отъ нея восхищенныхъ глазъ; съ темно-малиноваго бархата на нее глядѣли бѣлыя лиліи чистыя, нѣжныя, прекрасныя, вышитыя искусными руками задумчивой дѣвушки бѣлицы подъ тихое пѣніе псалмовъ и молитвъ.
— Удались! говоритъ она тихимъ мягкимъ голосомъ, поправляя тёмный платокъ на свѣтлорусыхъ волосахъ.
— Я даже сама не думала—истинно!— что так такъ выйдутъ. И, откинувшись на жесткую
спинку стула, она усталыми глазами смотритъ на цвѣты.
— Точно живыя... Посмотри. Анюта, не отличить.
И блѣдное лицо матери Маргариты въ рамкѣ чернаго апостольника склоняется еще ниже къ цвѣтамъ; въ рукахъ ея Лилія, вынутая изъ чашки Съ водою, живая Лилія, служившая моделью для работы,
— Эта точно хуже твоихъ: поблёклая уже, а тѣ какія дивныя!
— Зато эта—живая, матушка. Эта пахнетъ какъ чудно, а тѣ—мертвыя: точно мы—монахини; отъ этой—ароматъ два дня въ комнатѣ былъ... жаль её, завяла скоро!..
Тихая печаль звучитъ въ голосѣ Анюты объ умирающемъ цвѣткѣ, ароматомъ котораго она наслаждалась.
Задумчиво слушаетъ ее мать Маргарита, она выпрямилась и смотритъ на цвѣтокъ въ своей рукѣ, на его чистые, начавшіе блекнуть, лепестки; она подносить его къ своему лицу, вдыхаетъ его ароматъ, и глаза ее, большіе красивые, темные глаза свѣтятся тихой покорной печалью; она задумывается, надъ нимъ—ли. или надъ своей жизнью, такой еще молодой, но уже лишенной всѣхъ радостей міра.
— Мертвыя лиліи... да онѣ—мертвыя, а эта жила, радовала глаза, несла ароматъ... ее цѣловали солнечные лучи, ее ласкалъ вѣтерокъ, сокъ ея пили бабочки, а эти,—мертвые прекрасные цвѣты никому не дадутъ аромата, ими только любуешься, и онѣ лежатъ холодныя блѣдныя на темно-малиновомъ бархатѣ, какъ она, какъ Анюта... Черный апостольникъ давить ей бѣлый лобъ, можетъ быть это отъ думъ болитъ онъ, но все же она снимаетъ апостольникъ, чтобы дать головѣ облегченіе, и густые темные, пышные волосы, свободные отъ этого монашескаго покрова, мягко, точно ласкаясь, опускаются на ея чистый лобъ.
— Анюта, милая!
— Что, матушка? поднимаетъ та голову, снова склоненную надъ вышиваньемъ.
— Ты правду сказала: мы—лиліи мертвыя, лиліи, такія-же холодныя, такія-же строгія, какъ эти на бархатѣ.
— И такія-же печальныя, матушка! добавляетъ Анюта.
Обѣ смотрятъ другъ на друга печальными глазами, а на нихъ смотрятъ бѣлые прекрасяые цвѣты, ясно и отчетливо выступая изъ темнаго фона бархата своими задумчивыми головками... Со стола поблекшая лилія, опять опущенная въ воду, шлетъ имъ свой послѣдній ароматъ.
Грустно никнутъ монахини своими молодыми лицами, такими-же блѣдными и красивыми, какъ лепестки чистыхъ цвѣтовъ... Бѣдныя мертвыя лиліи!..

Г.Потанин_Къ рисункамъ.

Къ виньеткѣ. Мы даёмъ рисунокъ не съ японскихъ, а сибирскихъ хризантемъ (Сhryzanthеmum Zeucan themum), снятыхъ съ томскихъ экземпляровъ. Растеніе въ окрестностяхъ Томска называется бѣлой ромашкой, а въ Европейской Россіи „попами" или "поповникомъ''.

Пасѣка въ долинѣ Хаиръ-Кумына

Пасѣка въ доливѣ Хаиръ-Кумына. Нерѣдко въ самой непроходимой глуши Алтая можно встрѣтить нѣсколько десятковъ, а иногда и сотенъ, первобытныхъ ульевъ-колодокъ (происходитъ отъ слова колода). Это—пасѣка, затерявшаяся посреди горныхъ дебрей, куда ведетъ лишь узенькая верховая тропа. Тутъ-же на пасѣкѣ амшанникъ— помѣщеніе, куда ставятся на зиму колодки. Пасѣчникъ живетъ въ балаганѣ, и только на нѣкоторыхъ большихъ пасѣкахъ выстроена болѣе прочная изба. На пасѣкахъ, находящихся въ мѣстностяхъ, гдѣ бродятъ медвѣди, выстроены лабазы—площадка на высокихъ толстыхъ жердяхъ или бревнахъ. На такомъ лабазѣ караулятъ лакомаго до меда Мишку или спитъ робкій пасѣчникъ. Лѣтомъ во время роенія на пасѣкѣ идетъ дѣятельная жизнь, но за то зимой мертвая тишина, всюду сугробы снѣга. Растящій рисунокъ изображаетъ пасѣчный домокъ въ долинѣ Хаиръ-Кумына (у мѣстнаго населенія извѣстнаго подъ именемъ Химира), горной рѣки, впадающей въ Бухтарму. Пчеловодство играетъ крупную роль въ экономической жизни Алтайскаго населенія, въ особенности Бухтарминскаго района, я потому путешествующій на Алтаѣ часто можетъ встрѣтить дѣда—пасѣчника. Это особый типъ, созданный мѣстными условіями. Это не гоголевскій пасѣчникъ Рудый Панько, веселый балагуръ-юмористъ съ острымъ языкомъ и богатой фантазіей. Нѣтъ, это не рѣдко суровый, какъ и окружающая природа, старовѣръ, поборникъ „древняго благочестія", фанатикъ, мечтающiй о мифическомъ Бѣловодья—странѣ, гдѣ люди живутъ „по старинѣ", молятся „по іосифовскимъ книгамъ", не знаютъ "табачнаго зелья" и „китайской поганой травы", не нуждаются въ паспортахъ съ ихъ "антихристовой печатью", не знаютъ ни „никоніановской ереси", ни налоговъ, ни начальства. — Мечты о Бѣловодья, гдѣ нѣтъ начальства, легко объяснить образомъ дѣйствій ближайшихъ представителей государственной власти въ видѣ блаженной памяти земскихъ засѣдателей и горнозаводскихъ властей, не различавшихъ закона отъ личнаго произвола, о чемъ исторія собрала уже богатѣйшій и вполнѣ достовѣрный матеріалъ... Нерѣдко старовѣръ пасѣчникъ грамотенъ, онъ любитъ читать и разсуждать „о божественномъ", но изъ этихъ разсужденій видно, что онъ слѣпой приверженецъ буквы, старины, поклонникъ авторитета. Его критическая мысль въ религіозныхъ вопросахъ связана, отлилась въ формы, выработанные ранѣе другими.— Однако попадаются пасѣчники и болѣе добродушные и общительные, которые любятъ побесѣдовать и о житейскомъ. Такой пасѣчникъ можетъ разсказать немало интереснаго и о былыхъ "набѣгахъ киргизцевъ", и о бытѣ первыхъ бухтарминскихъ насельникахъ—бухтарминскихъ каменщикахъ (поселившихся въ горахъ, по мѣстному: въ камню), и о медвѣдяхъ—этихъ врагахъ алтайскаго пчеловода. Разсказы его просты, реальны, безъ подмѣси фантазіи—да алтайскій житель, какъ и сибирякъ, кажется, вообще не мастеръ фантазировать, а большей частью сухо—протоколенъ: его разсказы интересны лишь потому, что интересна сама жизнь, о которой они повѣствуютъ.
Добродушный алтайскій пасѣчникъ угоститъ посѣтителя свѣжими сотами и даже обидится, если ему предложатъ за это денежную благодарность.

Новости наукъ и изобрѣтеній.

Еще о радіи. Эго новое вещество,—пишетъ сотрудникъ „Нов. Вр.“,—грозитъ опрокинуть не только всѣ практическія примѣненія науки, но и самыя основы ея. Это вещество пріоткрываетъ предъ нами завѣсу въ таинственный міръ.
Представьте себѣ желтый порошокъ, похожій на крупныя крошки табаку.
Одинъ граммъ этого вещества, не теряя ни вѣса, ни остальныхъ своихъ свойствъ, приводитъ въ кипѣніе 1 кубическій сантиметръ воды. Достаточно положить это загадочное вещество рядомъ съ сосудомъ съ водой, и черезъ часъ вода закипаетъ...
дѣлъ его, но и опредѣленно указалъ, что свѣтъ этотъ подвинулся слѣва направо вверхъ.
— Вотъ видите,—сказалъ мнѣ врачъ,—вы съ закрытыми глазами уподобились слѣпому, но все- таки вы ощущаете свѣтъ. Девяносто восемь процентовъ слѣпыхъ, даже съ совершенно атрофированными глазными нервами, испытываютъ свѣтоощу— щеніе. Это чувство отличается отъ зрѣнія. Свѣтоощущеніе происходитъ отъ дѣйствія свѣта на всю сѣтчатку глаза, тогда какъ зрѣніе—отъ раздраженіи только опредѣленныхъ точекъ сѣтчатки, гдѣ съ ней соприкасаются нервы. При атрофіи нервовъ происходитъ потеря зрѣнія, но не свѣтоощущенія. Теперь моя задача заключалась въ томъ, чтобы дать слѣпому возможность воспринять опредѣленное свѣтоощущеніе. А для этого необходимо, чтобы онъ былъ въ абсолютной темнотѣ и чтобы свѣтъ, воспринимаемый имъ, не освѣщалъ той среды, въ которой онъ находится. И вотъ радій совершенно удовлетворяетъ этимъ условіямъ. Онъ даетъ на непроницаемомъ экранѣ ровный свѣтъ, причемъ комната остается въ абсолютной темнотѣ, и слѣпой воспринимаетъ только свѣтъ на экранѣ.
Мальчикъ, слѣпорожденный, глядитъ на освѣщенный радіемъ экранъ.
— Что ты видишь?
— Свѣтъ,
Къ экрану подносится палочка.
— А теперь?
— Теперь уже не такой свѣтъ, на нёмъ полоска.
Къ экрану подносятъ двѣ палочки.
— А теперь?
— Двѣ полоски.
Подносится буква „о“. Я забылъ прибавить, что мальчикъ грамотенъ и читаетъ бѣгло по рельефнымъ буквамъ. Онъ прекрасно „видитъ пальцами". Я забылъ ещё сказать, что мальчика предварительно пріучали переводить осязательныя представленія на свѣтоощутительныя. Онъ умѣлъ сочетать эти два разныя представленія. Далось это не сразу, въ нѣсколько уроковъ.
— А теперь.
— Кружокъ: буква о.
Идетъ опытъ съ цѣлымъ рядомъ буквъ.
Мальчикъ ихъ успѣшно читаетъ.
Затѣмъ къ экрану подносятся простое слово: да.
— Ад,—говорятъ мальчикъ.
— Онъ читаетъ наоборотъ,—замѣчаетъ докторъ,—потому что на сѣтчаткѣ глаза получаетъ обратное впечатлѣніе, а онъ еще не привыкъ понимать, что нужно произносить обратно свѣтоощутительному впечатлѣнію.
Слово „баба" мальчикъ читаетъ „абаб", но послѣ нѣсколькихъ опытовъ, слѣпой начинаетъ координировать буквы обратно впечатлѣнію и читаетъ правильно.
— Вы видите,—объясняетъ докторъ,— что я не могу при помощи радія возстановлять зрѣнія. То, что умерло—умерло, и атрофированнаго нерва не возстановить; но дать ощущеніе зрѣнія радій можетъ, и онъ его даетъ. Вотъ все, чего мы достигли. А что будетъ дальше въ этомъ направленіи—пока говорить рано.
Опытъ кончился. Мы вышли изъ темной комнаты.
Но всего замѣчательнѣе то, что, производя сверхъ-естественныя явленія, передавая свои сверхъ естественныя качества приближающимся къ нему предметамъ, нагрѣвая сосѣднія тѣла, радій не теряетъ своихъ свойствъ, не теряетъ вѣса, не измѣняется ни на волосъ. Онъ является неизсякаемымъ источникомъ какой-то волшебной энергіи, силы,—назовите это, какъ хотите.
Надо сказать, что радія въ чистомъ видѣ до сихъ поръ не добыто. То, что называется радіемъ,—есть соединеніе его съ бромомъ, хлоромъ, при чемъ и это соединеніе не чисто, къ нему примѣшаны другіе элементы: барій, уранъ и т. д. Какова была бы его сила, если бы его удалось выдѣлить въ видѣ металла, неизвѣстно. Но и въ нынѣшнемъ состояніи химическаго соединенія его сила и необычайна, и страшна.
Бесѣдовавшій со мной докторъ показалъ мнѣ на рукахъ уже присохшія ранки, которыя произошли отъ того, что онъ, работая съ радіемъ, держалъ коробочку въ рукахъ. Онъ показалъ мнѣ мышатъ, которые умираютъ потому, что радій находился вблизи ихъ клѣтки. Онъ показалъ мнѣ таракановъ умирающихъ и умершихъ отъ близости радія.
Если укрѣпить радій по близости съ черепомъ человѣка, на разстояніи двухъ-трехъ сантиметровъ онъ убьетъ, по по мѣрѣ удаленія «его губительное дѣйствіе уменьшается».

*****
Воздушный корабль Лебоди.—Вѣроятно, 8 мая 1903 г. ознаменуетъ собой впослѣдствіи начало новой эпохи въ исторіи управляемыхъ воздушныхъ кораблей. Во всякомъ случаѣ достигнутые братьями Лебоди результаты поразительны. На построенномъ инженеромъ Julliоt управляемомъ шарѣ, получившемъ по своему цвѣту имя „le Jaune" (Желтый), удалось описать замкнутую линію въ 27 километровъ въ 1 ч. 36 м. Сантосъ Дюмонъ во время своего извѣстнаго полета изъ С. Клу, обогнулъ Эйфелеву башню, пролетѣлъ всего 11 килом. и такимъ образомъ превзойденъ теперь и въ продолжительности, и въ длинѣ пути полетомъ Лебоди. Поэтому французскія газеты съ полнымъ правомъ могутъ теперь писать, что «управляемое воздухоплаваніе вступило теперь въ область реальнаго и практическаго осуществленія былыхъ мечтаній». Успѣхъ Лебоди вызываетъ подъемъ духа предпріимчивости и изобрѣтательности въ этой области и, можетъ быть, побудитъ нѣкоторыя правительства помочь дальнѣйшимъ успѣхамъ воздухоплаванія, взявъ на счетъ государства нужныя для этого издержки. О происшедшемъ опытѣ управлявшій шаромъ Juchmes сообщаетъ слѣдующія подробности: я поднялся вмѣстѣ съ механикомъ Rey, имѣя всего 120 kg. балласта, сильный дождь увеличилъ вѣсъ шара на 90 kg. При 800 поворотахъ винта мы пролетѣли надъ Деннемонъ по направленію къ Менту, пройдя надъ городомъ съ запада, мы обогнули башню кафедральнаго собора и, пронесясь надъ Лимэ, вернулись къ Майтскому вокзалу; здѣсь я увеличилъ число оборотовъ винта до 1.000, такъ какъ вѣтеръ на высотѣ 259 метровъ сталъ сильнѣе. Такимъ образомъ, легко преодолѣвъ сопротивленіе вѣтра, я сталъ держать курсъ прямо къ замку Рони; здѣсь надъ паркомъ я сталъ дѣлать повороты по всѣмъ направленіямъ, при чемъ шаръ прекрасно слушался руля; затѣмъ я вернулся къ навѣсу Муоссона; спускъ произошелъ на заранѣе опредѣленномъ для этого мѣстѣ передъ воротами. Употребляемый воздушнымъ кораблемъ Лебоди двигатель въ 35 лошадиныхъ силъ тотъ самый, который предполагалъ ваять несчастный графъ Цеппелинъ, для своего ново-отстроеннаго корабля, и вѣситъ, по свѣдѣніямъ завода, 315,5 кило (около 20 пудовъ).




Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/RFnpE_DSr6Drp
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/bpWc3xv_r6DwZ
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/Mic-XNtzr6DuP

Г.Потанин "Живопись въ Сибири"

Скудость сибирскаго творчества не соотвѣтствуетъ красивой романтической природѣ Сибири. Ея величественныя горы, громадные водоемы, ея преріи съ колоссальными травами, жизнь ея обитателей, исполненная тревогъ, трудовъ и опасностей, всё это до сей поры не нашло вдохновенныхъ истолкователей ни въ поэзіи, ни въ музыкѣ, ни въ живописи. Мы можемъ насчитать двухъ, трехъ поэтовъ, двухъ, трехъ представителей въ беллетристикѣ, двухъ, трехъ художниковъ, и только, и ни одного музыканта. Гдѣ причина этого? Она можетъ скрываться или въ отсутствіи образцовъ творчества, которые могли бы вызвать въ сибирякахъ подражаніе или въ невоспріимчивости сибиряковъ къ внѣшнимъ впечатлѣніямъ. И той и другой причинѣ есть основаніе приписывать творческую непроизводительность сибиряковъ. Кто будетъ оспаривать, что сибиряки лишены возможности у себя на родинѣ поучаться на чужихъ произведеніяхъ искусства. Картинныхъ Галлерей въ Сибири нѣтъ, да и отдѣльныя произведенія художниковъ рѣдко встрѣчаются въ Сибири. Точно также сибиряки не могутъ у себя на родинѣ слышать артистовъ музыкальнаго искусства, или артистическое исполненіе пьесъ драматическаго искусства. Но вотъ поэзія,—для того, чтобы имѣть передъ собой образчики поэзіи, нѣтъ надобности сооружать театральныя зданія или музеи искусства; произведенія Пушкина или Гете нельзя будетъ достать развѣ только въ какомъ-нибудь Жиганскѣ или Зашиверскѣ. И все таки Сибирь не имѣетъ поэтовъ. Придется, пожалуй, зa причину нашей неплодовитости въ искусствѣ признать нашу слабую воспріимчивость. Если это такъ, то тѣмъ болѣе намъ нужно стараться объ умноженіи въ Сибири средствъ къ пробужденію творческой дѣятельности, т. е. объ основаніи школъ рисованія, объ устройствѣ художественныхъ передвижныхъ выставокъ, о заведеніи картинныхъ галлерей и т. п. Мы не можемъ, по этому, отнестись иначе, какъ съ горячимъ сочувствіемъ къ попыткѣ М. И. Педашенко-Третьяковой насадить въ Сибири обычай передвижныхъ выставокъ.
Въ старое время мѣстомъ скопленія художественныхъ произведеній могли служить только соборы и церкви, но намъ не встрѣчалось въ литературѣ указаній на нахожденіе въ сибирскихъ церквахъ произведеній прославленныхъ иконописцевъ. Сибирскіе археологи не обращали никакого вниманія на старину этого рода. Случайно только мы узнали, что въ Барнаулѣ въ церкви св. Дмитрія есть работы художника Мягкова, которыя нѣкогда цѣнились барнаульцами. Другихъ общественныхъ мѣстъ, гдѣ могли бы храниться произведенія искусства, въ Сибири не было. Думскія залы украшать картинами и теперь еще не вошло въ обычай. Рѣдко онѣ встрѣчаются и въ школахъ. Частныя собранія картинъ появились прежде всего, конечно, въ Иркутскѣ. Еще въ пятидесятыхъ годахъ славился своей любовью къ этому искусству золотопромышленникъ Соловьевъ, который, впрочемъ, переѣхалъ жить въ Петербургъ; здѣсь его собраніе было извѣстно всему городу (онъ жилъ въ собственномъ домѣ на Васил. островѣ на Румянцевской площади; здѣсь и помѣщалась его картинная галлерея). Можетъ быть и другіе богатые люди составляли въ Иркутскѣ собранія картинъ, но, разбогатѣвъ и промѣнявъ Иркутскъ на столицу, вывезли туда и свои сокровища. Остается въ краѣ только то, что помѣщается въ общественныхъ зданіяхъ. Какъ на примѣръ для подражанія, можно указать на поступокъ золотопромышленника А. М. Сибирякова, который, уѣзжая изъ Иркутска, подарилъ картину Айвазовскаго мѣстной мужской гимназіи, мѣсту своего первоначальнаго обученія. Въ Томскѣ собраніе картинъ было у золотопромышленника Асташева, но оно впослѣдствіи было вывезено изъ Сибири наслѣдниками. Въ позднѣйшее время большое собраніи картинъ составилъ въ Иркутскѣ В. П. Сукачевъ, бывшій иркутскій голова. Оно и до сихъ поръ находится въ домѣ г. Сукачева въ Иркутскѣ. Въ этомъ собраніи до 70 номеровъ. Въ немъ есть вещи Судовскаго, Броникова, Маковскаго, Сверчкова, Рѣпина, Богданова-Бѣльского, и др. Г. Сукачевъ намѣренъ основать въ Иркутскѣ картинную галлерею, для которой, пользуясь своими заграничными поѣздками, онъ заказываетъ копіи съ старинныхъ мастеровъ, какъ наприм. Рубенса, Гвидо-Ре ни, Леонардо да Винчи и друг.
Художественныя выставки начались въ Сибири не ранѣе половины семидесятыхъ годовъ. Первая была устроена въ Иркутскѣ; она, главнымъ образомъ, состояла изъ картинъ изъ собранія г. Сукачева; позже въ Иркутскѣ была устроена другая выставка. Въ Томскѣ было, если не ошибаемся, три выставки; на одной были выставлены картины изъ частнаго собранія г. Масловскаго, а также работы г-жи Капустиной и г-жи Черепановой. Кромѣ того была отдѣльная выставка работъ г-жи Базановой, и другая г. Вучичевича (г. Вучичевичъ устраивалъ свою выставку и въ Омскѣ). За неимѣніемъ времени мы не можемъ изложить исторію выставокъ въ Сибири съ большею точностью.
Изъ этого очерка ясно видно, что та среда, люди которой не могутъ выѣзжать изъ Сибири, только съ недавняго времени начинаетъ знакомиться съ произведеніями живописи. Поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, что въ рядахъ русскихъ художниковъ очень мало представителей изъ Сибири.
Первыми, по времени сибирякомъ-художникомъ едва ли не слѣдуетъ назвать иркутянина Пескова, который въ началѣ шестидесятыхъ годовъ учился въ академіи художествъ. Онъ написалъ картину „Ермакъ, зовущій свою дружину въ Сибирь“ (картина была куплена за 2000 р.), и портретъ Н. И. Костомарова; Песковъ рано умеръ. Онъ задумывалъ также писать картины: Стенька Разинъ, бросающій въ Волгу персидскую царевну и Взятіе Ермакомъ Искера. Тотъ же родъ исторической живописи избралъ для своихъ работъ другой сибирякъ-художникъ г. Суриковъ, о которомъ воскресное приложеніе къ „Сиб. Жизни" дало особую статью. Этими двумя именами исчерпывается старѣйшее поколѣніе сибиряковъ—художниковъ. За ними слѣдуютъ болѣе молодые. М. И. Педашенко-Третьякова пишетъ только пейзажи, заимствуя матеріалъ для своихъ картинъ частью въ Малороссіи, частью въ Сибири; оба послѣднія лѣта она посѣтила берега Енисея, чтобы писать этюды. Григ, Ив. Гуркинъ, по происхожденію алтаецъ, учился предварительно въ иконописной мастерской въ Улалѣ писать иконы, правильнѣе сказать копировать ихъ; съ натуры же писать онъ началъ самоукомъ. Онъ—пейзажистъ; съ небольшимъ альбомомъ своихъ работъ онъ выѣхалъ въ Петербургъ; здѣсь сразу оцѣнилъ его дарованіе профессоръ И. И. Шишкинъ, подъ руководствомъ котораго онъ и началъ заниматься; но ему удалось поработать у Шишкина только одну зиму. Г. Гуркинъ продолжаетъ учиться въ Петербургѣ, но каждое лѣто наѣзжаетъ на свою родину въ Алтай, въ селеніе Аносъ (ниже Чемала). Онъ поставилъ своей задачей познакомить Россію съ картинами Алтая.
Жанристовъ между сибиряками-художниками не было и нѣтъ. Это очень странно. Можно было бы ожидать, что мы обойдемся безъ исторической живописи, такъ какъ сибирская исторія бѣдна занимательными эпизодами и драматическими сценами, a будемъ имѣть только пейзажъ, такъ какъ природа Сибири очень картинна, и жанръ, такъ какъ жизнь нашего населенія очень своеобразна. Но вышло немного иначе; жанра нѣтъ, а были историческіе художники.
Рисовальныхъ школъ въ Сибири не существуетъ. Устраивались рисовальные классы стараніемъ художницы Черепановой въ Томскѣ при Обществѣ попеченія о начальномъ образованіи и стараніемъ художника Верхотурова въ Иркутскѣ при Обществѣ распространенія народн. образованія, но и тѣ и другіе просуществовали недолго; они закрылись вслѣдствіе несочувственныхъ теченій въ обоихъ этихъ обществахъ. При иркутскихъ классахъ читался курсъ исторіи искусства.

По поводу первой передвижной выставки въ Сибири.
Въ ряду средствъ, дающихъ возможность человѣку, отрѣшившись отъ житейской прозы, сосредоточиться иногда на созерцаніи прекраснаго въ природѣ и жизни, которое въ дѣйствительности, по нашей-ли винѣ, или по своей мимолетности, часто отъ насъ ускользаетъ, художественные музеи и въ особенности картинныя галлереи занимаютъ одно изъ первыхъ мѣстъ. Вниманія и наблюдательности—вотъ чего обыкновенно недостаетъ людямъ, чтобы въ непрерывной смѣнѣ впечатлѣній подмѣтить черты прекраснаго и трогательнаго; выхватывая какой нибудь одинъ моментъ а представляя его ничѣмъ не отвлекаемому зрителю, хорошая картина обостряетъ, такъ сказать, его вниманіе и, сама являясь результатомъ воздѣйствія внѣшняго міра на художника, дѣлаетъ въ свою очередь зрителя болѣе способнымъ наблюдать и въ окружающемъ мірѣ тѣ красоты, которыя онъ яснѣе сперва увидѣлъ на картинѣ, и такимъ образомъ развиваетъ его художественный вкусъ и чуткость.
Всемірно извѣстныя художественныя сокровища, накоплявшіяся въ теченіе долгаго времени сперва лишь въ столицахъ и крупныхъ центрахъ Западной Европы, и въ особенности Италіи, сыграли и продолжаютъ играть и теперь огромную роль въ этомъ отношеніи, возбуждая въ своихъ безчисленныхъ посѣтителяхъ интересъ къ искусству, и въ настоящее время едва-ли можно найти въ Западной Европѣ сколько-нибудь значительный городъ, въ которомъ бы не было мѣстной картинной галлереи или художественнаго музея, и не устраимѣстахъ валось бы отъ времени до времени художественныхъ выставокъ; и какъ бы ни было ограниченно въ сравненіи съ галлереями крупныхъ художественныхъ центровъ ихъ содержаніе, все же въ своемъ ближайшемъ кругу они поддерживаютъ и развиваютъ интересъ къ искусству, а нерѣдко и будятъ художественныя наклонности молодыхъ мѣстныхъ талантовъ.
Весьма долгое время и у насъ въ Россіи художественная жизнь и интересы искусствъ находили благодарную почву лишь въ столицахъ, и кто хотѣлъ видѣть образцы искусствъ, долженъ былъ ихъ искать въ Эрмитажѣ, а за движеніемъ искусствъ слѣдить по выставкамъ академіи художествъ. Но со второй половины прошедшаго столѣтія интересъ къ искусству начинаетъ быстро распространяться, проникая въ широкіе круги публики; этому много способствовало возникновеніе, наряду съ государственными, частныхъ доступныхъ всѣмъ картинныхъ галлерей, какова, напримѣръ, Третьяковская галлерея въ Москвѣ, и въ особенности дѣятельность образовавшагося лѣтъ тридцать тому назадъ кружка художниковъ, извѣстнаго подъ именемъ товарищества передвижныхъ выставокъ. Этими выставками создали свою славу Рѣпинъ, Куинджи и многіе другіе изъ знаменитыхъ современныхъ живописцевъ и, странствуя по большимъ городамъ Европейской Россіи, выставки эти пробудили интересъ къ искусству въ такихъ устраимѣстахъ,
куда до того не доходили крупныя художественныя произведенія; а за послѣднее время какъ въ столицахъ такъ и въ провинціи стали наряду съ передвижной выставкой устраиваться и другія выставки отдѣльныхъ группъ художниковъ, находя вездѣ цѣнителей и содѣйствуя развитію художественнаго вкуса въ массахъ публики, и въ нѣкоторыхъ провинціальныхъ городахъ возникли и картинныя галлереи.
Въ этомъ отношеніи Сибирь осталась далеко позади; для художественнаго образованія и развитія любви къ искусству въ мѣстномъ обществѣ еще ничего не сдѣлано, мѣстныя картинныя галлереи и художественныя коллекціи отсутствуютъ, и только лишь въ послѣдніе годы въ Томскѣ были сдѣланы единственные опыты выАкварель ставокъ отдѣльныхъ мѣстныхъ художниковъ (г-жи Л. П. Базановой, художника Вучичевича). Тѣмъ съ большимъ удовольствіемъ мы можемъ привѣтствовать начинаніе, которое, подобно вышеупомянутой передвижной выставкѣ, представляетъ первую въ Сибири попытку удовлетворить художественнымъ интересамъ населенія сибирскихъ городовъ. Мы говоримъ о первой передвижной выставкѣ въ Сибири, перевезенной недавно изъ Красноярска въ Томскъ, гдѣ она и пробудетъ нѣкоторое время. Мыслью объ устройствѣ подобной выставки мы обязаны уроженкѣ Сибири, М. И. Педашенко- Третьяковой, ученицѣ профессора Куинджи, которая встрѣтила сочувствіе и поддержку со стороны многихъ изъ своихъ собратьевъ по искусству, давшихъ для выставки свои картины, а также и нѣкоторыхъ другихъ лицъ, посильно содѣйствовавшихъ успѣху предпріятія. Получивъ возможность бѣгло познакомиться съ содержаніемъ выставки до ея открытія, мы спѣшимъ подѣлиться съ читателями „Сибирской Жизни" первыми о ней впечатлѣніями, не претендуя ни на полноту, ни на безошибочность, и представить имъ нѣсколько снимковъ съ нѣкоторыхъ изъ ея картинъ.
Принимая въ соображеніе трудность устройства подобныхъ выста" вокъ вообще, и настоящей выставки, какъ дѣда совершенно въ Сибири новаго, въ особенности, надо признать, что предстоящая передвижная выставка является и интересной, и разнообразной, и достаточно обильной. Мѣстный любитель искусства, въ особенности же лица, не имѣвшія случая видѣть художественныхъ богатствъ отечественныхъ и заграничныхъ галлерей, а также и начинающіе художники и рисовальщики, встрѣтятъ на ней образцы разныхъ родовъ живописи: картины бытовыя (жанръ), портреты и въ особенности многочисленный пейзажъ, сдѣланный пастелью, акварелью и масляными красками; законченныя произведенія рядомъ съ спѣшно набросанными подъ первымъ впечатлѣніемъ этюдами; и найдутъ достаточно матеріала для знакомства съ тѣми различными пріемами и манерами письма, посредствомъ которыхъ художникъ стремится, сообразно своей индивидуальности, достигнуть наибольшей силы въ изображеніи природы и въ выраженіи своихъ впечатлѣній.
Замѣтимъ, впрочемъ, мимоходомъ, что манера сама по себѣ не имѣетъ рѣшающаго значенія при оцѣнкѣ достоинствъ картины: и тонкая выписка деталей, и широкій грубый мазокъ, и тотъ особый стиль, который извѣстенъ подъ названіемъ символизма, могутъ существовать рядомъ я имѣть одинаковое право на вниманіе, подобно тому какъ въ области словеснаго творчества могутъ одинаково нравиться и тонко отдѣланный разсказъ, и реалистическій романъ, и фантастическая поэма; все дѣло въ томъ, чтобы пріемы соотвѣтствовали замыслу художника и чтобы картина возбудила въ зрителѣ то впечатлѣніе и то настроеніе, во власти которыхъ находился самъ художникъ.
Переходя къ обзору выставки, начнемъ съ пейзажа, какъ наиболѣе многочисленнаго ея отдѣла.
Устроительницѣ выставки г-жѣ Педашенко- Третьяковой принадлежатъ три крупныхъ вида: „Саянскій хребетъ", „Минусинская степь весною" и „Сборъ грецкихъ орѣховъ въ Крыму": на первомъ пейзажѣ мы стоимъ среди горныхъ обрывовъ, покрытыхъ сбѣгающими внизъ рядами елей и на заднемъ планѣ видимъ, уходящій вдаль горный хребетъ, мѣстами покрытый снѣгомъ; на второмъ пейзажѣ на первомъ планѣ передъ нами вершина холма, возлѣ кургана, покрытаго букетами цвѣтущихъ ирисовъ и увѣнчаннаго камнями такъ называемой въ Сибири „чудской могилы" (керекъ-суръ; по мѣстному инородческому нарѣчію); степь и горы заканчиваютъ картину. Рядъ этюдовъ, посвященныхъ преимущественно ландшафтамъ Енисейской губерніи („Шалунинъ быкъ на Енисеѣ", „Устье рѣки Маны" „Ойское озеро", „Ергаки (снѣжныя вершины Саянскаго хребта) по дорогѣ къ деревнѣ Джеламѣ",—-дополняютъ интересную коллекцію, свидѣтельствующую объ интересѣ, съ какимъ относится художница къ красотамъ своего родного края; можно было бы пожелать, пожалуй, болѣе яркаго колорита въ первыхъ двухъ картинахъ и большей мягкости въ изображеніи дальнихъ плановъ.
Г. И. Гуркинъ, уроженецъ Алтая и алтаецъ родомъ, ученикъ, сначала покойнаго профессора Шишкина, а въ настоящее время профессора Киселева, выставилъ большой пейзажъ „Рѣка Чулышманъ весною" и рисунокъ перомъ „Водопадъ Балыкъ-Су на Чулышманѣ". Покрытая льдинами горная рѣка выбѣгаетъ изъ-за поросшаго сосновымъ лѣсомъ мыса, занимая большую часть картины; подошва круто поднимающагося утеса ограничиваетъ ее съ другой стороны. Въ работѣ этой авторъ проявилъ большую силу письма и колоритъ, вполнѣ гармонирующій съ дикимъ и пустыннымъ мотивомъ своей картины; замѣтимъ лишь, что въ правомъ углу картины бросается въ глаза недостатокъ рисунка въ изображеніи прибрежнаго сосноваго лѣса, тщательная выписка котораго болѣе бы его связала съ остальными партіями деревьевъ. Можно думать, что молодой художникъ, сосредоточившись на наблюденіи родного ему Алтая, станетъ со временемъ своего рода Алтайскимъ Калямомъ, и съ большой надеждой можно ожидать, что красоты горныхъ мѣстностей Сибири найдутъ въ обоихъ выше названныхъ художникахъ своихъ поэтовъ.
Изъ пейзажей, относящихся къ Европейской Россіи, прежде всего обращаютъ на себя вниманіе большія произведенія художниковъ Орлова и Вельца. Первому принадлежатъ: „Весна", „Разливъ на Днѣпрѣ" и „Надъ Дономъ". Написанныя широкою кистью, всѣ эти картины богаты воздухомъ; послѣдняя производить особенно пріятное впечатлѣніе; за покрытымъ тѣнью первымъ планомъ виденъ изгибъ „тихаго Дона", уходящаго вдали, съ освѣщенными вечернимъ свѣтомъ берегами; въ картинѣ чувствуется большая глубина. Не менѣе хороши работы второго: „Волга въ Жигуляхъ" и „Въ окрестностяхъ Кіева", написанныя въ болѣе тщательной манерѣ; мягкій южнорусскій пейзажъ во второй картинѣ особенно хорошъ изображеніемъ постепенно уходящихъ въ голубую даль плановъ.
Копія художника Клепинина съ картины академика Крыжицкаго „Снѣгъ выпалъ въ сентябрѣ", представляющая уголокъ парка, густо осыпанный раннимъ снѣгомъ, хорошо передаетъ грустное настроеніе и холодную сырость отъ этой первой встрѣчи зимы съ уходящимъ лѣтомъ.
Корифеи нашей пейзажной живописи представлены сравнительно небольшими вещами; профессору Киселеву принадлежатъ: „На Кавказскомъ побережьи" и „Скалы въ Абасъ-тувтоманѣ";
профессору Лагоріо „Ялтинскій молъ" и „Вечеръ въ Малороссіи"; профессору Кондратенко „Видь съ Бермамута" и „Вечеръ на берегу моря"; наконецъ, покойному профессору Шишкину принадлежитъ картина „Сосны", относящаяся къ раннему періоду его дѣятельности и, повидимому, успѣвшая уже нѣсколько поблекнуть отъ времени.
Изъ работъ дочери покойнаго профессора, г-жи К. И. Шишкиной выдаются сдѣланные пастелью пейзажи „Въ глуши Финдляндіи" и „Осень".
Наконецъ, весьма интересенъ многочисленный рядъ этюдовъ разныхъ художниковъ, написанныхъ въ различныхъ манерахъ; тутъ мы находимъ работы г-жи Онуфріевой, изъ которыхъ особенно обращаютъ на себя вниманіе удачнымъ изображеніемъ моря и воздуха этюды Крыма: „Симеизъ", „Скала Дзива въ Симеизѣ", „Берегъ Алупки"; коллекцію этюдовъ г. Самойлова, посвященную въ значительной части Италіи и отличающуюся большимъ блескомъ красокъ, и размашисто написанные этюды г. Химоны.
Отнесемъ къ пейзажу и изображеніе одной изъ его составныхъ частей—цвѣтовъ—въ картинахъ г-жи Астафьевой „Ирисы", гдѣ изображенъ уголокъ сада, дорожка, нижнія части деревьевъ и группа ирисовъ на первомъ планѣ, и „Малороссійскій хуторъ" съ усѣяннымъ макомъ садомъ передъ нимъ.
Въ отдѣлѣ портретовъ, жанра и вообще картинъ съ человѣческими фигурами г-жой М. В. Сукачевой выставленъ потретъ Г. Н. Потанина, написанный съ большимъ сходствомъ и жизненностью; ей же принадлежитъ картина „Швея", на которой свѣтъ, падающій сверху въ окно подвала, освѣщаетъ затылокъ и плечи склоненной надъ шитьемъ фигуры; картина написана съ чувствомъ и останавливаетъ зрителя; отрывокъ изъ другого міра, полнаго яркаго свѣта и тепла, даетъ принадлежащій той же художницѣ „Неаполитанскій рыбакъ".
Г-жѣ Е. М. Бемь, извѣстной въ особенности граціозными силуэтами изъ дѣтской жизни и небольшими картинками, гдѣ дѣйствующими лицами являются то же дѣти, принадлежитъ хорошая акварель, представляющая портретъ покойнаго писателя И. С. Лѣскова, и небольшой рисунокъ „Не пилъ бы, не ѣлъ, все бы на милую глядѣлъ".
Работы г-жи Малишевской „Дѣвочка на стулѣ" и „Дѣвочка со свѣчей" удачно выражаютъ свѣтовые эффекты въ первой —солнечнаго луча, пронизывающаго волосы юной головки, во второй—свѣта свѣчи, освѣщающей погруженную во мракъ фигуру; подобный же этому эффектъ мы встрѣчаемъ и на картинѣ „Одинокій", одной изъ двухъ грустныхъ картинъ г-жи Менделѣевой. „Баба въ красномъ", принадлежащая тоже г-жѣ Малишевской, представляетъ вещь, написанную очень сильно.
Пастель г. Фельдмана „Въ деревцѣ" представляетъ играющую на піанино женщину и силуэтъ мужской фигуры, задумчиво слушающей музыку у окна; контрастъ между сумракомъ комнаты и яркимъ днемъ, глядящимъ въ окно, переданъ очень удачно, и по силѣ тоновъ картина эта не уступаетъ живописи масляными красками.
Очень милое впечатлѣніе производятъ фигурки дѣвочекъ въ „Маленькой натурѣ" и въ „Неожиданномъ случаѣ въ мастерской", принадлежащихъ баронессѣ Паленъ, и въ сценкѣ г. Рылова „У одинокаго", разыгрывающейся въ уголкѣ освѣщеннаго солнцемъ скотнаго двора и представляющей двухъ дѣвочекъ, пришедшихъ навѣстить теленка.
Г-жѣ Трофимовской принадлежитъ весьма выразительно и тщательно написанная картина „Утѣшеніе" и бойкій большихъ размѣровъ эскизъ „Свадьба въ Малороссіи," обѣщающій полную жизнь и веселья картину.
Хорошо выражены: написанное въ полутонахъ полное и добродушное лицо въ этюдѣ „Голова старушки" графини Толстой и „Голова старика" въ картинѣ г. Гюбнерь-Симонисъ.
Изъ работъ г-жи Кавосъ-Зарудной выдѣляется картина „И. Е. Рѣпинъ въ мастерской", которая есть собственно картина-портретъ, очень живо изображающая нашего знаменитаго художника передъ мольбертомъ, въ моментъ перерыва работы смотрящимъ на холстъ и сравнивающимъ его съ позирующей передъ нимъ натурой; вторая картина „Съ работы" представляетъ не какой либо отдѣльный реальный случай, а какъ бы схему или содержаніе всѣхъ подобныхъ случаевъ, въ которой остались лишь самые общіе мотивы труда, вечера, выраженные двумя возвращающимися съ ношей на головахъ женскими фигурами на фонѣ нѣкотораго пейзажа, сквозь неопредѣленныя деревья котораго просвѣчиваетъ освѣщенное вечерней зарей небо; на выставкѣ это, если не ошибаемся, единственная картина, написанная въ символическомъ стилѣ.
Картина г. Степанова „Тубо,“ представляющая добродушную сценку за чаемъ, отличается чрезвычайно тщательной выпиской всѣхъ подробностей, быть можетъ, и чрезмѣрной, принимая въ соображеніе размѣры картины.
Отмѣтивъ то, что бросилось намъ въ глаза при бѣгломъ знакомствѣ съ выставкой, мы далеко не исчерпали всего, что интересно и достойно вниманія, и просимъ уже самого читателя исправить наши недочеты.
Къ составу передвижной выставки относятся также еще слѣдующіе отдѣлы: коллекція превосходныхъ офортовъ Матэ, содержащая портреты Императора Николая II и нѣкоторыхъ знаменитыхъ русскихъ писателей и гравюры съ извѣстныхъ картинъ Васнецова, Мурильо, Мэйсонье; коллекція хорошихъ копій съ картинъ старинныхъ мастеровъ, находящихся въ Мюнхенской Пинакотекѣ и въ музеѣ палаццо Питти во Флоренціи, составляющая собственность В. П. Сукачева, который, какъ мы слышали, намѣренъ выстроить отдѣльное зданіе для своего собранія картинъ въ Иркутскѣ и создать такимъ образомъ въ этомъ городѣ первую въ Сибири общедоступную картинную галлерею; среди этихъ копій мы находимъ изъ Испанской школы Мурильо и Puбейру, представленныхъ, впрочемъ, не наиболѣе ихъ прославившими картинами на религіозныя темы, а первый „Дѣвочкой съ фруктами", второй же „Старухой съ курицей въ рукахъ"; изъ фламандской школы встрѣчаемъ Рубенса „Портретъ Елены Фурманъ" (жены художника); изъ
итальянской же „Клеопатру" Гвидо-Рени и „Юдифь" Аллори; и небольшое собраніе скульптуры, въ которомъ находимъ произведенія извѣстнаго скульптора Гинцбурга: бюстъ покойнаго философа В. С. Соловьева и небольшую статую (во весь ростъ) графа Л. Н. Толстого; работы г-жи Диллонъ изящный барельефъ „Дѣвушка съ хризантемами" и „Фавнъ" (бронзовая маска) и терракотовые барельефы г-жи Вернеръ „Веселье" и „Черная забота".
Томскіе художники, какъ мы слышали, намѣрены на время нахожденія выставки въ Томскѣ присоединить къ ней и свои произведенія, что разумѣется, еще болѣе увеличитъ интересъ выставки.
Заканчивая настоящую замѣтку, мы позволимъ себѣ выразить увѣренность въ томъ, что сибирское
общество, и въ частности томское, вниманіемъ своимъ ободритъ первую попытку и сдѣлаетъ возможнымъ повтореніе подобныхъ выставокъ въ будущемъ; и пожелаемъ, чтобы эти выставки усилили въ сибирскомъ обществѣ интересъ къ искусству и дали толчокъ дѣлу устройства картинныхъ галлерей въ Сибири.

М. И. Педашенко-Третьякова.

Считаемъ умѣстнымъ въ нашемъ изданіи помѣстить портретъ Маріи Ивановны Педашенко- Третьяковой, какъ главной участницы въ организаціи сибирской передвижной выставки. Ей принадлежитъ первая мысль объ этой выставкѣ, которою она была занята еще лѣтъ пять назадъ, но вслѣдствіе нѣкоторыхъ обстоятельствъ осуществить эту мысль ей удалось только въ нынѣшнемъ году. М. И. уроженка Сибири (родилась въ Благовѣщенскѣ на Амурѣ). Отецъ ея военный генералъ И. К. Педашенко служилъ сначала въ Благовѣщенскѣ, затѣмъ былъ губернаторомъ Забайкальской области и потомъ губернаторомъ Енисейской губерніи; онъ оставилъ по себѣ въ Сибири память, какъ о гуманномъ администраторѣ. М. И. училась въ Иркутской женской гимназіи; не сразу она получила возможность поѣхать въ Петербургъ, куда ее влекло призваніе художницы; благодаря нравственной поддержкѣ своего дяди, ей это удалось наконецъ; она поступила въ академію художествъ и за картину „Первые жаворонки" получила отъ академіи званіе художницы.




Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/HseEjY0Ar6fpb
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/VS2QJZpMr6ftu
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/A9E8T_GQr6fry

в номере:

Г. Потанин "Иркутскъ"

Иркутскъ.
Между русскими городами можно различить два типа: города административные, чиновническіе и города торговые, купеческіе. Покойный писатель С. В. Максимовъ одну изъ своихъ статей посвятилъ характеристикѣ этихъ двухъ типовъ. Въ городахъ второй категоріи преобладаетъ купеческая жизнь; это города съ многолюдными базарами, съ улицами, по которымъ бродятъ толпы ямщиковъ, города лаптей, телѣгъ и навознаго мусора передъ постоялыми дворами; улицы обстроены большими каменными купеческими домами съ тяжелыми засовами у воротъ и съ цѣпными собаками во дворахъ; интеллигенціи мало, интеллигентныхъ развлеченій, спектаклей, концертовъ, публичныхъ лекцій, по крайней мѣрѣ въ то время, какъ Максимовъ писалъ свою статью, не бывало; ворота купеческихъ домовъ въ 10 час. вечера уже наглухо запирались. Эти города Максимовъ назвалъ „излюбленными городами".
Другую картину представляли административные города: это были захудалые города, плохо обстроенные, но въ нихъ были гимназическіе и семинарскіе учителя и были кое-какіе умственные интересы. Та же. классификація могла быть примѣнена и къ Сибири; напримѣръ въ тобольской губерніи излюбленнымъ городомъ была Тюмень, а административный центръ Тобольскъ далеко уступалъ Тюмени по богатству капиталовъ, городскихъ построекъ и бойкости торговли. Въ Енисейской губерніи до паденія золотопромышленности Енисейскъ торжествовалъ надъ административнымъ Красноярскомъ, въ Забайкальи— Троицкосавскѣ надъ Читой. Если взять существовавшее тогда Западно-сибирское генералъ- губернаторство въ его цѣломъ, то въ немъ такой же контрастъ представлялъ „излюбленный" Томскъ, со своими купеческими домами, съ своей большой оптовой торговлей сравнительно съ Омскомъ, который въ то время называли въ газетахъ „городомъ Акакіевъ Акакіевичей" и въ магазинахъ котораго былъ товаръ только одного сорта: офицерскіе эполеты и блонды и ленты для офицерскихъ и чиновническихъ дамъ. Въ Западной Сибири торговый классъ и высшее чиновничество имѣли двѣ различныя резиденціи и жизнь ихъ проходила безъ взаимодѣйствія.
Въ Восточной Сибири было иначе; тамъ высшее чиновничество и богатѣйшія въ краѣ торговыя .фирмы жили въ одномъ городѣ Иркутскѣ. Два элемента входили въ постоянное общеніе и производили другъ на друга воздѣйствіе. Поэтому иркутское купечество давно стало отличаться отъ купечества другихъ сибирскихъ городовъ. Надо еще прибавить, что чиновническій контингентъ въ Иркутскѣ былъ всегда выше и разнообразнѣе омскаго и томскаго; въ Иркутскѣ кромѣ тѣхъ отдѣльныхъ управленій, какія существовали въ Омскѣ, при генералъ-губернаторскомъ управленіи были еще отдѣльныя управленія горной частью (въ Западной Сибири горное управленіе было въ Барнаулѣ, а не въ Омскѣ), и морское для завѣдыванія тихоокеанской эскадрой. Спеціалистовъ по разнымъ отраслямъ знанія было въ иркутскомъ штатѣ чиновниковъ болѣе. Кромѣ того на составъ чиновниковъ въ Иркутскѣ вліяло и то еще, что на постъ восточно-сибирскаго генералъ-губернатора попадали иногда такіе выдающіеся государственные люди, какъ графъ Сперанскій и графъ Муравьевъ, которые давали направленіе современной имъ административной дѣятельности во всей Сибири. Ни одинъ сибирскій городъ не былъ резиденціей подобныхъ выдающихся администраторовъ. Томскъ не могъ имѣть этой чести, потому что въ немъ никогда не было резиденціи генералъ- губернатора. а въ Омскъ не назначали такихъ администраторовъ. Самое популярное имя въ административныхъ традиціяхъ Омска генералъ Канцевичъ, креатура Аракчеева. Въ исторіи общественнаго развитія въ Иркутскѣ немаловажную роль нужно приписать также домамъ декабристовъ кн. Трубецкаго и ки. Волконскаго, какъ просвѣтительнымъ салонамъ. Все это въ совокупности придало иркутскому обществу передовое положеніе среди другихъ городскихъ обществъ въ Сибири, такъ что еще недавно Иркутскъ не безъ основанія называли „умственной столицей" Сибири или „Афинами Сибири".
Иркутское купечество и вообще средній классъ иркутскаго городскаго общества всегда считались наиболѣе просвѣщенными, чѣмъ гдѣ либо въ Сибири. Ни одинъ сибирскій городъ не можетъ назвать въ рядахъ своихъ согражданъ такія имена, какъ Сибиряковы, Трапезниковы, Баснины, Бѣлоголовые. До 60-хъ годовъ въ купеческихъ домахъ уже были большія собранія книгъ; самой богатой частной библіотекой въ Сибири была библіотека Басниныхъ; у тѣхъ же Басниныхъ были большія энтомологическія очень цѣнныя коллекціи. Умственные интересы иркутянъ были болѣе повышены, чѣмъ въ Томскѣ и Омскѣ. Уже въ 30-хъ годахъ здѣсь былъ салонъ купца Дудоровского, въ которомъ собирались мѣстные интеллигентные люди.
Движеніе шестидесятыхъ годовъ изъ всѣхъ сибирскихъ городовъ замѣтнѣе всего отозвалось въ Иркутскѣ. Мѣщанинъ Шестуновъ открылъ здѣсь публичную библіотеку; это была первая публичная библіотека въ Сибири, и кромѣ того это былъ небольшой литературный клубъ. Лично знакомые Шестунову подписчики на чтеніе приглашались гостепріимнымъ хозяиномъ въ его собственный кабинетъ и здѣсь за чайнымъ столомъ вели бесѣду о литературныхъ новинкахъ и слухахъ о событіяхъ общественнаго значенія. Общество находило здѣсь иногда произведенія Герцена; тутъ велись споры объ общественныхъ вопросахъ. Постояннымъ посѣтителемъ этихъ бесѣдъ былъ Щукинъ, бывшій директоръ иркутской гимназіи, находившейся въ то время уже въ отставкѣ. Это былъ сибирскій ученый, ботаникъ. Уже старикъ, онъ во многомъ не сходился во взглядахъ съ молодежью и потому былъ главной мишенью для нападеній и злыхъ выходокъ горячихъ головъ, собиравшихся въ кабинетѣ Шестунова, но старикъ держался всегда корректно, велъ споръ съ молодежью спокойно, сохраняя величіе старца, и хотя его противники не стѣснялись высказываться вполнѣ откровенно, никто не пострадалъ, хотя могли бы пострадать, если бъ Щукинъ не былъ неподдѣльнымъ другомъ юношества.
Въ то же время въ Иркутскѣ нѣсколько лицъ, интересующихся литературой и общественными вопросами, сплотились Общество находило здѣсь иногда произведенія Герцена; тутъ велись споры объ общественныхъ вопросахъ. Постояннымъ посѣтителемъ этихъ бесѣдъ былъ Щукинъ, бывшій директоръ иркутской гимназіи, находившейся въ то время уже въ отставкѣ. Это былъ сибирскій ученый, ботаникъ. Уже старикъ, онъ во многомъ не сходился во взглядахъ съ молодежью и потому былъ главной мишенью для нападеній и злыхъ выходокъ горячихъ головъ, собиравшихся въ кабинетѣ Шестунова, но старикъ держался всегда корректно, велъ споръ съ молодежью спокойно, сохраняя величіе старца, и хотя его противники не стѣснялись высказываться вполнѣ откровенно, никто не пострадалъ, хотя могли бы пострадать, если бъ Щукинъ не былъ неподдѣльнымъ другомъ юношества.
Въ то же время въ Иркутскѣ нѣсколько лицъ, интересующихся литературой и общественными вопросами, сплотились въ общество, которое періодически собиралось для обмѣна мнѣній. Общество это было похоже на нѣкоторую организацію; на засѣданіяхъ составлялись протоколы; былъ предсѣдатель и секретарь. Предсѣдателемъ былъ Юрьевъ, который впослѣдствіи былъ вице- губернаторомъ въ Иркутскѣ, а когда вышелъ въ отставку, то долго былъ безсмѣннымъ предсѣдателемъ Общества вспомоществованія учащимся въ восточной Сибири. Конечно, если бы теперь можно было достать записи преній на этихъ бесѣдахъ, содержаніе ихъ намъ показалось бы невиннымъ, но въ то время многимъ людямъ, воспитаннымъ старыми порядками, они могли казаться разрушительными.
Это было въ шестидесятыхъ годахъ; но, какъ разсказывалъ автору этой статьи покойный А. А. Бѣлоголовый, братъ Н. А. Бѣлоголоваго, подобный кружокъ существовалъ въ Иркутскѣ еще въ тридцатыхъ годахъ прошлаго столѣтія. А. А. Бѣлоголовый называлъ и фамилію предсѣдателя или основателя того кружка (въ родѣ Коркинъ или Кошкинъ).
Въ то время, какъ въ другихъ сибирскихъ городахъ общественное мнѣніе не обнаруживалось, въ Иркутскѣ настроеніе общества уже начало проявляться очень ясно, какъ напримѣръ это случилось по поводу дуэли Неклюдова съ Беклемишевымъ. Въ концѣ восьмидесятыхъ годовъ чувствительность иркутскаго общества признавалась самой администраціей и то, что въ другихъ городахъ проходило безслѣдно, въ Иркутскѣ вызывало нескончаемые разговоры.
Первая частная газета въ Сибири появилась въ Иркутскѣ, какъ въ передовомъ сибирскомъ городѣ. Первый интеллигентный городской голова выбранъ также въ Иркутскѣ.
Прежде говорили такъ: Тобольскъ со своимъ Софійскимъ соборомъ—сибирскій Кіевъ, Томскъ, построенный на холмахъ—Москва, а Иркутскъ въ 60 верстахъ отъ выхода Ангары изъ озера — Петербургъ. Подобно Петербургу, Иркутскъ выдѣляется изъ среды сибирскихъ городовъ своей монументальностью. Его Большая улица самая красивая, самая широкая улица въ Сибири; ни въ одномъ сибирскомъ городѣ нѣтъ такой длинной и прямой улицы, обставленной щегольскими магазинамъ Въ Томскѣ самая главная улица Почтамтская съ ея продолженіями Милліонной и Садовой не представляется такой цѣльной, какъ Иркутская улица; она разорвана площадями и въѣздами.
Выдающіяся зданія въ Иркутскѣ: соборъ, театръ и музей географическаго общества, всѣ три построены на деньги, собранныя подпиской въ Сибири. Иркутяне по праву гордятся этими зданіями передъ другими сибирскими городами. Такимъ образомъ въ видѣ архитектурныхъ построекъ въ Иркутскѣ представлены и религія, и драматическое искусство съ музыкой и наука; остается еще живопись, но уже есть надежда, что для нея будетъ построено зданіе. В. П. Сукачевъ, уроженецъ города Иркутска, составляетъ собраніе картинъ русскихъ художниковъ и копій съ иностранныхъ мастеровъ и обѣщаетъ построить зданіе для помѣщенія ихъ и подарить городу.
Монументальная обстановка Иркутска въ будущемъ закончится сооруженіемъ двухъ памятниковъ Императору Александру III и Сперанскому.
Иркутскъ славится своими жертвователями. Кладищевское народное училище въ Иркутскѣ имѣетъ капиталъ въ 800,000 р., пожертвованный Ал. Сибиряковымъ; Трапезниковское ремесленное училище владѣетъ капиталомъ въ милліонъ руб., пожертвованный Трапезниковымъ; Пономаревъ завѣщалъ городу и Иркутской губ. на устройство школъ около милліона. Городъ украшенъ нѣсколькими большими учрежденіями, основанными на отдѣльныя пожертвованія частныхъ лицъ, напримѣръ Кузнецовская больница, устроенная на средства Кузнецова, дѣтская больница на средства Базанова и больница для хрониковъ на средства Медвѣдниковыхъ. Рядъ этихъ пожертвованій, благопріятная судьба созданныхъ ими учрежденій способствуютъ образованію въ мѣстномъ населеніи общественнаго чувства и создаютъ для города прекрасныя традиціи, располагающія богатыхъ согражданъ къ новымъ усиліямъ къ украшенію города.
Городская жизнь въ Томскѣ блѣднѣе. Тонъ жизни томскаго городского общества болѣе плебейскій. Самый видъ Иркутской торговли разнится отъ Томской торговли; Иркутскъ вывозитъ на западъ предметы, идущіе на удовлетвореніе роскоши: дорогіе мѣха (соболи, чернобурыя лисицы), чай и золото; Томскъ — продукты крестьянскаго хозяйства, кожи, сало, масло, шерсть, волосъ и т. п. Иркутскіе купцы ѣздили за мануфактурными товарами по крайней мѣрѣ прежде на Нижегородскую ярмарку, купцы Западной Сибири на Ирбитскую. Томскій купецъ смахивалъ болѣе на московскаго купца, иркутскій—это былъ сибирскій петербуржецъ.
Особенное положеніе Иркутска заключалось еще въ болѣе сильной централизаціи его торговли. Въ Западной Сибири кромѣ Томска были и другіе города, которые мало уступали ему въ своемъ расцвѣтѣ; въ Восточной Сибири Иркутскъ сосредоточивалъ въ себѣ всю торговлю за весь громадный районъ; уѣздные и даже губернскіе города не шли съ нимъ ни въ какое сравненіе.

**********
Изъ новѣйшей малорусской литературы.

Забылъ.

Разсказъ М. Левицкаго.

Въ Любоміркѣ съ самаго зимняго мясоѣда пошелъ моръ на дѣтей. Бабы называли болѣзнь „краснухой", а фельдшеръ, наѣзжавшій изъ Рудни, говорилъ „скарлатинъ." Какъ бы то ни было, дѣти мерли, хотя баба Люльчиха и подкуривала ихъ „перейидомъ съ жолоба,“ а фельдшеръ поилъ своими какими-то лѣкарствами.
Сотскому Петру Головатому было приказано являться къ становому каждые три дня съ докладомъ: сколько душъ снова заболѣло и сколько умерло.
Становой былъ лютый; обыкновенно по субботамъ, когда являлись къ нему всѣ сотскіе, онъ грубо бранилъ ихъ и осыпалъ всяческими проклятіями; не разъ, бывало, и пинковъ надаетъ, и воду въ наказаніе заставитъ носить, и дрова колоть. А теперь Головатому этакую непріятность приходилось переносить дважды въ недѣлю!
Тяжела служба сотскаго. Всякій, кто откуда ни возьмется,—начальство: и старшина съ писаремъ гоняютъ разносить повѣстки, и судья, и судебный слѣдователь водить арестантовъ, доставать подводы... Народъ клянетъ, нарекаетъ; и для акцизнаго приходится понятыхъ отыскивать... А найди охотника ѣздить потомъ по судамъ свидѣтельствовать... Даже докторъ съ фельдшеромъ,—и тѣ велятъ больныхъ показывать, сгонять бабъ съ дѣтьми для оспы. Все сотскій, да сотскій!...
Ну, a случись, сохрани Богъ, что-нибудь необыкновенное,—мертвое тѣло или пожаръ, или, какъ теперь, зараза,—пускай ужъ лютымъ ворогамъ такая служба!
Головатый уже третій цѣпъ изрѣзалъ значками, —онъ былъ неграмотный; больныхъ обозначалъ онъ одной чертой, а для умершихъ нарѣзалъ крестики.
Сохрани Богъ не сказать становому хоть про одного ребенка, даже самаго маленькаго, самаго ненужнаго!... Становой и самъ доносилъ куда-то большему начальству.
А у Головатаго еще и своя забота дома. Только ему и дѣтей Богъ далъ что одного мальчика Ивася,—на пятый годъ ему уже пошло,— а и того не миновала лихая болѣзнь. Заболѣлъ онъ изъ первыхъ, еще въ заговѣнье, но и до сихъ поръ не поправился. У людей дѣти или поумирали, или давно уже повыздоравливали, а онъ что-то все хирѣетъ и худѣетъ, пожелтѣлъ какъ воскъ, а ножки и животикъ распухли. Орудовала Люльчиха, какъ знала, навѣдывался не разъ и фельдшеръ, давалъ лѣкарство, у матушки добыли майскаго бальзама, — растирали мальчика. Ничего, ни капельки не легчало.
Въ степи бушевалъ вѣтеръ, рѣзкій, холодный; моросилъ мелкій дождь. Было уже подъ вечеръ. По вязкой дорогѣ пара маленькихъ заморенныхъ лошадокъ едва тянула подводу. Головатый съ женой и съ больнымъ Ивасемъ возвращался домой изъ мѣстечка отъ доктора. Молча и угрюмые ѣхали оба. Докторъ совѣтовалъ оставить мальчика въ больницѣ, потому что болѣзнь его очень трудна и тяжела. Да какъ же покинуть такого маленькаго? Говорили, пусть мать остается съ нимъ. Ну, а если бы, сохрани Богъ, померъ
тамъ? Что же она, бѣдная головушка, станетъ дѣлать съ нимъ одна на чужой сторонѣ? Да и дорога-то такая—одинъ грѣхъ. Пусть уже дома, какъ Богъ дастъ.
Баба сидѣла бокомъ, защищаясь отъ вѣтра, и прижимала къ себѣ мальчика, обернувъ его тулупомъ. Мужикъ шелъ рядомъ съ возомъ, потому что въ гору было тяжело: лошадки тянули изо всѣхъ силъ, а постромки въѣдались въ голую, черную ихъ шкуру. Дальше пришлось остановиться, чтобы дать отдышаться лошадямъ.
— Ой, Петръ, посмотри-ка!—крикнула баба, раскрывъ немного ребенка.—Кажется, онъ уже отходитъ...
Ивась лежалъ навзничь; широко открытые глаза странно глядѣли вверхъ; онъ тяжко н хрипло дышалъ, какч^то необыкновенно двигая губами и ноздрями.
— Отходитъ, голубчикъ, отходитъ...—дрожащимъ голосомъ произнесъ Головатый, наклоняясь къ мальчику. —Ивась!... Дитятко!...
Но Ивась не слышалъ или не понималъ.
— Матерь Божія! — плакала баба. — Зачѣмъ было его возить! Пускай бы уже дома, какъ люди, умеръ... Свѣчечку тетка дала,—достань-ка да засвѣти ее какъ-нибудь... Тамъ, въ платкѣ...
У Головатаго сдавило горло. Горе, сердечное горе какъ-то спутало всѣ его мысли. Какъ-будто все это не на самомъ дѣлѣ... Онъ думалъ: „Крѣпко же утомились лошади, даже паръ отъ нихъ поднимается".... Свѣча въ двухъ мѣстахъ сломилась, потому что онъ нечаянно сѣлъ на женинъ свертокъ. Руки у него замерзли, пальцы закоченѣли, никакъ со свѣчкой не справишься, потому что воскъ затвердѣлъ на холодѣ... А жена торопила.
— Ой, скорѣе, Петръ, скорѣе...
Онъ присѣлъ, закинулъ на плечи полы своей свитки, чтобы закрыться отъ вѣтра, зажегъ спичку-погасла... Другая, третья...
— Скорѣе, скорѣе, а то отойдетъ безъ свѣчки.
Свѣчка, наконецъ, засвѣтилась.
Оба они наклонились къ ребенку, закрывая его отъ вѣтра, распрямили пальчики и всунули въ руку свѣчку. Пламя ея мерцало, воскъ капалъ на блѣдную ручку ребенка...
Ивась уже не дышалъ.
На ступенькахъ крыльца становой квартиры сидѣлъ въ ожиданіи сотскій Головатый. Становой еще не выходилъ въ канцелярію.
Весеннее утро было ясное, теплое. На улицѣ играли дѣти. Ихъ веселый шумъ нагналъ на Головатаго печальныя мысли.
Такъ вотъ и его Ивась, бывало, игралъ, шумѣлъ, возился; такая же точно бѣленькая головка, чумазый, въ грязной рубашонкѣ, высоко подпоясанной...
Наказанье Господне!..
Припомнилъ тутъ себѣ Головатый проповѣдь любомірскаго батюшки. За этими хлопотами и въ церковь некогда было сходить, даромъ что постъ; только на Благовѣщеніе и выбрался.
Очень жалостныя проповѣди умѣлъ говорить любомірскій батюшка, а на этотъ разъ сказалъ такую, что кое-кто и заплакалъ. Нѣкогда Богъ наказалъ народъ за грѣхи десятью казнями: и муху на хлѣбъ наслалъ, голодъ и тьма наступили, появились жабы и еще какая-то нечисть, а хуже всего то, что дѣти стали мереть. Быть- можетъ, теперь и на насъ нашла кара Божія, —этотъ моръ на дѣтей,—за то, что мы стали забывать о спасеніи. Въ монополію сразу тропу протоптали чрезъ болото, а въ церковь не очень- то поторопились,—завязнешь по дорогѣ. Правда, правда...
Наказанье Господне!...
— Сотскій! — крикнулъ кто-то изъ канцеляріи...
Головатый сорвался и бросился туда...
Въ мрачной комнатѣ, о трехъ небольшихъ окнахъ, за длиннымъ столомъ сидѣли двое канцеляристовъ надъ бумагами; а бумагъ была тьма: и на столѣ, и на двухъ этажеркахъ, и такъ, кучами, мѣстами на полу; даже на стѣнахъ на гвоздяхъ висѣли бумаги. Было неуютно, холодно; какой-то неясный запахъ постной пищи, огурцовъ и сквернаго табаку распространялся неизвѣстно откуда и отъ кого.
Становой, здоровенный и толстый, стоялъ посреди комнаты и курилъ толстую папироску, покручивая длинные рыжіе усы.
— Ну, что скажешь хорошаго?—спросилъ онъ.
— Трое умершихъ, одиннадцать больныхъ,—отвѣтилъ сотскій.
— Гм... Василевскій, дайте- ка мнѣ рапортъ фельдшера, что прислали иаъ волости.
Одинъ изъ канцеляристовъ, худой долговязый, засадивъ перо за ухо, подбѣжалъ къ этажеркѣ, взялъ оттуда какую- то бумагу и подалъ ее становому. Тотъ заглянулъ въ рапортъ.
— Врешь, чортовъ сынъ! — крикнулъ онъ на сотскаго.
— Нѣтъ, ваше благородіе, справедливо...
— Справедливо?! Называй всѣхъ!
— У Цыганчука—Корнѣй...
У Бучацкаго,—двое, Айна и Каленикъ.
— Ну?!
— Больныхъ одиннадцать...
— А Головатый Иванѣ.
чортовъ ты сынъ?—крикнулъ становой громко, угрожая
сотскому.
У сотскаго въ глазахъ потемнѣло, весь свѣтъ закружился.
— Это мой... Ивась...
Простите, я забылъ...
(„Русск. Вѣд.")
************

В. Д. Митричъ "Поминки у киргизъ."

Ни одинъ обрядъ у киргизъ не сопровождается такимъ громаднымъ стеченіемъ народа и такой разнообразной программой торжествъ, какъ поминки. Поминки богатаго киргиза—это цѣлое событіе въ степяхъ, событіе не религіознаго, а общественнаго характера; задолго до этого событія киргизы готовятся къ нему и долго послѣ него говорятъ о немъ.
20 іюля въ Чувартавской волости, въ урочищѣ Харагай Джаба, были устроены поминки по двумъ умершимъ киргизамъ — Менаякѣ Бечембатовѣ, у мершемъ въ маѣ нынѣшняго года, и богатомъ киргизѣ Исабекѣ Касабаевѣ, умершемъ три года тому назадъ. Эти поминки носили чисто дипломатическій характеръ: онѣ являлись примиряющимъ актомъ двухъ враждебныхъ партій волости—партіи Минаяка и Исабека. Сынъ Менаяка Османъ-Кулъ, нынѣшній управитель Чувартавской волости и сынъ Исабека—Пшке пригласили письмами черезъ управителей десять сосѣднихъ волостей каркаралинскаго уѣзда и одну пограничную волость Семипалатинскаго уѣзда. Давно степь не видала такихъ многолюдныхъ и богатыхъ поминокъ:
Около 6 т. киргизовъ одиннадцати волостей явилось, что бы помянуть умершихъ и посмотрѣть „байгу", главный пунктъ программы этихъ торжествъ. Хозяевами торжествъ являлись всѣ киргизы Чувартавской волости, которые и участвовали въ поминальныхъ расходахъ. Каждый изъ киргизъ этой волости везъ своему управителю кто что мог, кто рогатую скотину, кто лошадь, а кто барана или нѣсколькихъ, а всѣ почти везли кумысъ —все это направлялось къ ауламъ Османъ-Кула и Пшке и здѣсь кололось, варилось и разносилось по юртамъ. Съ лишнимъ 200 юртъ было выставлено въ линію киргизами Чувартавской волости, которые являлись распорядителями въ каждой юртѣ и угощали гостей, пріѣхавшихъ на поминки изъ другихъ волостей, Угощали на славу. Было заколото 100 лошадей и 250 барановъ и козловъ и выпито около 1 т. сабъ (кожаныхъ мѣшковъ) кумыса и 100 ф. чаю съ 27 головами сахару. Оцѣнивая среднимъ числомъ лошадь по 15 руб. за штуку, барановъ и козловъ по 3 руб. и сабу кумыса въ 3 руб,—оказывается, что на поминкахъ было съѣдено и выпито на 5250 р., кромѣ чаю и сахару.
Въ каждой юртѣ въ первые два дня пили, ѣли, передавали послѣднія новости, циркулировавшія въ степяхъ, а въ нѣкоторыхъ, собравшись около пѣвца, слушали его импровизаціи, которыя онъ пѣлъ подъ мягкіе звуки самодѣльной дамбры. Импровизировали пѣвцы на злободневныя темы—то воспѣвали, то осмѣивали какого нибудь управителя или богатаго киргиза, а чаще всего пѣли хоровыя киргизскія пѣсни.
По громадной площади, занятой поминками, степенно разъѣзжали группами киргизы; они или сосредоточенно молчали, или - пересыпали
свою рѣчь своеобразными остротами. Около иного остряка собирались слушатели и сопровождали каждое слово, каждый жестъ разсказчика добродушнымъ здоровымъ смѣхомъ. И чѣмъ больше смѣялись слушатели, тѣмъ больше входилъ въ свою роль разсказчикъ и живо передъ слушателями проносились, въ самыхъ смѣшныхъ положеніяхъ и сценахъ, русскіе „таксыры" (чиновники), киргизскіе управители и баи (богачи- киргизы). То вдругъ мимо развернутой линіи юртъ проносилась цѣлая кавалькада киргизъ, испытывая своихъ иноходцевъ. Иная кавалькада состояла изъ тридцати ѣздоковъ, мчавшихся врядъ. Такіе бѣга не были безцѣльными; въ нихъ испытывались иноходцы и устанавливалась стоимость ихъ.
На третій день выполнялись главные пункты программы—байга и борьба. Байга или бѣгъ на призъ скакуновъ —любимѣйшій спортъ въ степяхъ. За долго до байги владѣльцы скакуновъ готовятъ ихъ къ байгѣ. Въ день бѣга каждый разукрашиваетъ своего скакуна, вплетая въ хвостъ, челку и гриву разноцвѣтныя ленты. Что бы скакуну было легче, на нихъ садятъ дѣтей, одѣтыхъ въ праздничный костюмъ. Въ этой байгѣ участвовали 123 скаковыя ловили, которыя должны были пробѣжать впередъ и обратно 16 верстъ.
Когда всадники скрылись изъ виду, началась борьба. Выходили и боролись на болѣе видномъ высокомъ мѣстѣ по два выдающихся и уже извѣстныхъ въ степи силача. Боролись на призъ; первый поборовшій получилъ бобровую шкуру и верблюда, 2—лошадь 3— халатъ и т. д., послѣдній —31 /2 аршина ситцу. Окончилась борьба и черезъ нѣкоторое время послышался топотъ и гиканіе—то неслись во всю мочь на своихъ скакунахъ въ обратный путь маленькіе сѣдоки. Заинтересованные въ спортѣ хозяева скакуновъ, родня и пріятели спортсмена съ гиканіемъ подгоняли отстающихъ.
Байга кончилась болѣе солидными призами. Первый получилъ 100 р. и 9 лошадей; второй —4 верблюда, третій—
3 верблюда и лошадь и т. д., всѣхъ призовъ было семь. Послѣдній призъ былъ 3 рубля. Окончилась байга—закончились и торжества поминокъ. Киргизы разъѣзжались домой, унося на долгіе годы молву о поминкахъ Менаяка и Исабека.

********
Г.Потанин_Къ рисункамъ.

Музей Восточно-сибирскаго отдѣла Импер. Русскаго Географическаго Общества. Старый музей Отдѣла, возникшій при графѣ Муравьевѣ, помѣщался въ двухэтажномъ домѣ на Амурской улицѣ (гдѣ нынѣ зданіе отдѣленія госуд. банка); этотъ домъ сгорѣлъ въ большой пожаръ 1879 г. Въ то время сгорѣла вся его библіотека и всѣ коллекціи числомъ до 20.000 номеровъ. Послѣ пожара въ управленіе краемъ вступилъ генералъ Анучинъ. Онъ принялъ мѣры къ возстановленію коллекцій. Была открыта подписка, которая дала 40.000 рубл. На эти деньги было построено новое каменное зданіе въ два этажа на углу Большой улицы и набережной Ангары. Строителемъ зданія былъ архитекторъ баронъ Розенъ; оно выстроено съ примѣсью мавританскаго стиля. Во фронтонѣ помѣщено изображеніе глобуса, а вдоль карниза выгравированы имена путешественниковъ по Сибири и ея изслѣдователей, имена Менершлендте, Палласа, Гмелина, Георги, Крашенинникова, Миддендорфа и друг. Эти подписи выпукло выставили мѣстное, областное значеніе учрежденія; въ самомъ дѣлѣ оно по самой своей задачѣ объединило всѣхъ тѣхъ, кто занимался изученіемъ края или по любви къ нему, какъ къ своей родинѣ, или по любви къ наукѣ. Въ мѣстномъ обществѣ образовались симпатіи къ учрежденію; вокругъ скромнаго храма науки собралась семья друзей просвѣщенія; дѣятельность Отдѣла и его музея пробудила въ мѣстномъ населеніи желаніе увеличивать знаніе объ окружающей природѣ и о мѣстныхъ условіяхъ человѣческой жизни; мѣстное общество не могло болѣе оставаться равнодушнымъ къ исторіи Отдѣла и къ росту музея. Особенно ясно было сознано, что музей и Отдѣлъ получили значеніе областного учрежденія въ торжественные дни пятидесятилѣтія юбилея Отдѣла въ 1900 г. Въ этой связи учрежденія съ мѣстнымъ обществомъ создалось новое благопріятное положеніе для науки. Путешественникъ или ученый, заѣхавшій въ край для изслѣдованій, не будетъ чувствовать, что онъ работаетъ въ одиночествѣ, среди безучастныхъ зрителей, работаетъ только для удовлетворенія личной потребности собственнаго духа; нѣтъ онъ будетъ чувствовать, что окружающая его среда смотритъ на его работу благодарными глазами. Такими мѣстными симпатіями, какими пользуется иркутскій музей, не пользуется у насъ, къ сожалѣнію, и сибирскій университетъ.
Одинаковыя симпатіи сибирское общество питаетъ только къ минусинскому музею. Вотъ два учрежденія, о которыхъ можно сказать, что они взлелѣяны областными симпатіями, а о минусинскомъ, что онъ и созданъ ими.
*****************
Г.Потанин_Соборъ во имя Казанской Божіей Матери въ Иркутскѣ.

Достроенъ соборъ подъ руководствомъ архитектора барона Розена. Два имени связаны съ этимъ соборомъ, имя иркутскаго епископа Веніамина, при которомъ соборъ достроенъ, и имя золотопромышленника Плетюхина, который своими средствами помогъ достроить зданіе.
Общій видъ Иркутска. Зритель стоитъ въ сѣверномъ концѣ Большой улицы, обратившись лицомъ на югъ; южный конецъ улицы упирается въ Ангару; на заднемъ планѣ Кайская гора, которая тянется по противуположному берегу Ангары; по горѣ разсѣяны дома Глазковскаго предмѣстья Въ южномъ концѣ Большой улицы на лѣвой сторонѣ можно усмотрѣть куполъ городского театра. Правѣе Большой улицы видна Гусевская, а вправо отъ нея задній фасадъ зданія мужской гимназіи и за нимъ Харлампіевская церковь.
Большая улица въ Иркутскѣ. Самая длинная улица въ Иркутскѣ—длиной около 11/2 версты, разсѣкаетъ городъ на двѣ частя—западную и восточную, южнымъ концомъ упирается въ Ангару, сѣвернымъ въ р. Ушаковку. На ней сосредоточены всѣ лучшіе магазины. Изъ общественныхъ зданій въ этой улицѣ находятся: музей географическаго общества, театръ, четырехклассное городское училище, церковь Благовѣщенія и лютеранская церковь. Нa нашемъ рисункѣ представленъ видъ съ юга на сѣверъ. Прямизна и отсутствіе деревянныхъ построекъ (послѣ пожара по постановленію городской думы на ней запрещено строить деревянные дома), большіе магазины и движеніе толпы дѣлаютъ эту улицу самой блестящей въ Сибири.
Театръ въ Иркутскѣ. Каждый иркутскій генералъ- губернаторъ какъ-будто считалъ непремѣннымъ своимъ долгомъ оставить послѣ себя городу Иркутску какой нибудь памятникъ въ видѣ дорогого сооруженія. Такъ памятью о генералъ-губернаторѣ Анучинѣ осталось зданіе музея Географическаго общества, о генералъ-губернаторѣ Пантелѣевѣ должна будетъ напоминать воздвигаемая на берегу Ангары статуя императора Александра III, генералъ-губернаторъ Горемыкинъ оставилъ городу память о себѣ въ видѣ зданія театра. Ранѣе зданіе театра было деревянное; въ то время, когда краемъ управлялъ А. Г. Горемыкинъ, оно сгорѣло; генералъ-губернаторъ принялъ театральное дѣло подъ свое покровительство: онъ устроилъ подписку по всему краю, и въ 1897 г. было построено новое каменное зданіе, которое теперь представляется самымъ большимъ театромъ въ Сибири. Постройка зданія обошлась, кажется, въ 170 000 р.
До пожара театръ находился во владѣніи иркутскаго благотворительнаго общества. Эти подчиненныя отношенія театра образовались такимъ родомъ. При генералъ-губернаторѣ Синельниковѣ поднялся вопросъ о постройкѣ театра; гдѣ было взять денегъ? придумали употребить на постройку театра капиталъ благотворительнаго общества, а за это обществу предоставить доходъ отъ зданія. Капиталъ общества былъ недостаточенъ; чего не хватало дополнили подпиской въ городѣ, при чемъ подписка производилась какъ будто въ пользу благотворительнаго общества. Ставя театръ въ такую зависимость отъ благотворительнаго общества, не позаботились опредѣлить срокъ времени, когда это подчиненіе театра обществу должно прекратиться. И вотъ до временя генералъ-губернатора Горемыкина благотворительное общество было хозяиномъ театра, и такъ какъ сборъ съ театра былъ значительной его доходной статьей, общество не было расположено отказаться отъ своихъ правъ на театръ.
Интересы тѣхъ лицъ, которые высоко оцѣниваютъ значеніе театра и видятъ въ немъ народную школу, столкнулись съ интересами благотворительнаго общества, смотрѣвшаго на театръ только, какъ на источникъ доходовъ. Городская дума еще до пожара оспаривала право благотворительнаго общества на театръ, о теперь, когда городъ былъ привлеченъ къ расходамъ по постройкѣ новаго зданія и когда деньги жертвовались прямо на театръ, право благотворительнаго общества стало еще болѣе сомнительнымъ. Генералъ Горемыкинъ принялъ сторону противниковъ благотворительнаго общества и отчужденіе театра отъ общества совершилось. Новый теперешній каменный театръ представляетъ имущество города.
Кромѣ этого А. Г. Горемыкинъ провелъ еще и другую мѣру, необходимую для поддержанія доброй славы театра. Онъ разрѣшилъ учредить при городской думѣ театральную коммиссію; это родъ дирекціи театра. Коммиссія ведетъ переговоры съ антрепренерами объ арендѣ театральнаго зданія и заботится о серьезномъ характерѣ репертуара. Этимъ актомъ иркутскій театръ быль поставленъ въ рядъ другихъ образовательныхъ учрежденій, состоящихъ подъ опекой городского самоуправленія, какъ народная школа, библіотека и пр. Коммиссія придала ему воспитательное значеніе; мы должны здѣсь отмѣтить особенно полезные для театра труды въ предѣлахъ дѣятельности коммиссіи ея бывшаго члена А. А. Корнилова. Только когда театръ поставленъ подъ надзоръ коммиссіи изъ представителей городского самоуправленія, онъ перестаетъ быть балаганомъ. Если не ошибаемся, такое положеніе театральнаго дѣла существуетъ въ одномъ Иркутскѣ и поэтому ни въ какой другой мѣстности Сибири не повышены такъ театральные вкусы собственно въ мѣстномъ населеніи, какъ въ Иркутскѣ. Иркутское общество вынесло два сезона оперы; иркутская сцена имѣетъ традиціонныя имена; когда то на ней играла Горева; въ позднѣйшее время въ памяти Иркутска оставила слѣдъ г-жа Киселева, въ которой иркутское общество увидѣло артистку, относящуюся къ сценической дѣятельности, какъ къ общественному служенію.
Задача театральной коммиссіи впослѣдствіи должна расшириться. Мало одной заботы о выборѣ пьесъ или о составѣ труппы; лица, которымъ ввѣрена забота о мѣстной сценѣ, должны открыть причины, почему не появляется мѣстное драматическое творчество. До тѣхъ поръ, пока не возникнетъ мѣстный театръ, театральный вопросъ нельзя считать окончательно разрѣшеннымъ.

Изъ области физическихъ явленій.

По словамъ польской газеты „Pziesiada literacka". въ этомъ году Австралія много потерпѣла отъ небывалой засухи. Впрочемъ, въ южномъ Уэльсѣ засуха даетъ себя знать уже семь лѣтъ подрядъ.
Засуха же въ этомъ году наблюдается по всей Австраліи. Благодаря ей, открылся страшный падежъ на овецъ,—считаютъ, что овецъ пало милліоны и даже десятки милліоновъ головъ. М. Caughey изъ 1.250 000 штукъ овецъ остались только 220.000 Вслѣдствіе засухи травъ на лугахъ нѣтъ почти вовсе, и овцу приходится кормить не свѣжей луговой травой, а всевозможными растительными консервами, въ родѣ прессованной люцерны, кукурузы и др. зеренъ, выписываемыхъ изъ другихъ мѣстъ, отстоящихъ отъ мѣстъ разведенія овецъ на 500 и болѣе англійскихъ миль, что, конечно, сопряжено для овцеводовъ съ большими расходами. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ для процесса кормленія овецъ и для доставки ямъ воды крупные овцеводы принуждены содержать, вмѣсто незначительнаго числа пастуховъ, немалый комплектъ рабочихъ. Такъ напр, въ мѣстности Буравангѣ владѣлецъ 110 000 овецъ принужденъ держать 130 человѣкъ рабочихъ, занятыхъ исключительно кормленіемъ овецъ и доставленіемъ имъ волы.
Такой страшной засухи старожилы не запомнятъ; деревья усыхаютъ отъ недостатка влаги, птицы и животныя гибнутъ отъ жары и жажды, даже такія трусливыя животныя, какъ кенгуру и двуутробка, гонимыя жаждой, приходятъ къ усадьбамъ людей.
Правда, и въ данномъ случаѣ, какъ и всегда,— нѣтъ худа безъ добра. Наряду съ падежомъ полезныхъ животныхъ, овецъ, лошадей и рогатаго скота, засуха вызвала и страшный падежъ кроликовъ. считающихся однимъ изъ значительнѣйшихъ бичей австралійскаго сельскаго хозяйства, не менѣе, если не болѣе, значительнаго, чѣмъ суслики въ хозяйствахъ южной и юго-восточной степной Россіи.
И сѣверное полушаріе ознаменовалось въ этомъ году—необычайнымъ количествомъ ледяныхъ горъ, появившихся въ сѣверныхъ частяхъ Атлантическаго океана въ мартѣ и въ апрѣлѣ мѣсяцѣ. Бельгійскій корабль „Pennlaud", напр., во время своего плаванія между Европой и Америкой встрѣтилъ на пространствѣ 158 морскихъ миль—72 ледяныхъ горы Хотя гидрографическое бюро въ Нію-Іоркѣ предупредило всѣ находившіяся тамъ морскія суда и всѣ выходившія въ океанъ суда были приготовлены къ встрѣчѣ съ ледяными горами, достигавшими иногда 60 метровъ въ вышину, все таки не всѣмъ имъ удавалось вполнѣ безпрепятственно совершать свой рейсъ, такъ, напр., шведскій корабль „Oskar" былъ забаррикадированъ ими в продолженіи двухъ сутокъ, а французскій корабль „La Lorraine" наткнулся на огромный ледяной островъ въ нѣсколько сотъ миль длины, миль 50-тъ ширины и довольно значительной высоты.

Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/0A8NqEPir7EAM
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/nnv_J8T2r7EDi
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/Cpo8OHMYr7ECV

в номере:

С. Камень.
Проведеніе Сибирской желѣзной дороги создало въ Сибири новую экономическую эру, облегчивъ переселенческое въ Сибирь движеніе, удешевивъ вывозъ сибирскаго сырья, ожививъ торговые обороты, направивъ въ Сибирь массу торговаго люда въ поискахъ легкой выгодной наживы и привлекши аппетиты и торговые капиталы иностранцевъ для скупки и экспорта сибирскаго сырья. Всѣ эти факторы вмѣстѣ взятые вызвали въ Сибири возникновеніе новыхъ отраслей промышленности для добычи сельско-хозяйственныхъ продуктовъ, какъ, напримѣръ, маслодѣліе, увеличили размѣръ хлѣбныхъ запашекъ, вызвали необходимость пріобрѣтенія сельско-хозяйственныхъ машинъ и вмѣстѣ съ тѣмъ удорожили сибирскую жизнь. Сибирь уже перестала слыть страной дешевизны сельско-хозяйственныхъ, рыбопромышленныхъ и другихъ промысловыхъ жизненныхъ продуктовъ и прежняя золотая эра сибирской дешевизны отходитъ въ область преданія. Наступленіе новой экономической эры чувствуется не только на протяженіи желѣзной линіи, но въ нѣкоторыхъ мѣстахъ и далеко въ сторонѣ отъ нея. Подъ вліяніемъ развившагося торговаго оборота возникли торговые центры, стягивающіе сибирское сырье. Эти центры быстро растутъ, оживляются и мѣняютъ свою былую деревенскую физіономію на новую городскую. Изученіе прошлаго и настоящаго нѣсколькихъ такихъ центровъ и окружающаго ихъ района дало бы крайне поучительный и любопытный матеріалъ. Сегодня я хочу остановить вниманіе читателя на селеніи Камень, гдѣ мнѣ пришлось провести нынѣ лѣтомъ нѣкоторое время. Селеніе находится на берегу Оби въ Бурлинской хлѣбородной богатой волости Барнаульскаго уѣзда. Лѣтъ 15 еще тому назадъ селеніе это насчитывало съ сотню дворовъ съ постройками обычнаго деревенскаго сибирскаго типа, съ двумя лавочками, удовлетворявшими неприхотливый деревенскій спросъ. Съ развитіемъ же хлѣбной торговли, а въ особенности съ проведеніемъ сибирской желѣзной дороги и возникновеніемъ и развитіемъ маслодѣлія мирная и тихая жизнь Камня начинаетъ быстро измѣняться.
Хотя Сибирская дорога прошла въ 200 верстахъ отъ Камня, но ея вліяніе сильно сказалось: въ Сибири явился, такъ сказать, насосъ, который сталъ вытягивать сибирское сырье на сибирскую магистраль. Обь, протекающая въ своемъ верхнемъ теченіи по плодороднымъ богатымъ Барнаульскому и Бійскому округамъ облегчила работу этого насоса и дала пріютъ ряду торговыхъ центровъ какъ НовогоНиколаевскъ, Берскъ, Камень, Сузунъ, Усть- Чарышская пристань, Бѣлоглазова и проч. Въ лѣтнее время это—оживленныя пристани, а въ зимнее—склады хлѣба и сырья. Во время навигаціи каждый день въ Камнѣ бываетъ по нѣскольку пароходовъ, идущихъ по Оби. У берега выстроены громадные хлѣбные амбары. Одинъ изъ нихъ, изображенный на нашемъ рисункѣ, открываетъ гостепріимно свои двери для сценическихъ представленій, когда въ немъ въ лѣтнее время нѣтъ зерна, Камень въ настоящее время насчитываетъ до тысячи дворовъ—до семи тысячъ населенія, девять десятыхъ котораго пришли сюда въ послѣдніе 20 лѣтъ. На улицахъ Камня явились постройки городского типа, нѣсколько каменныхъ домовъ, изъ нихъ одинъ еще неоконченный постройкой—домъ торговца Винокурова—громадной чисто городской величины, съ асфальтовыми тротуарами, съ паровымъ отопленіемъ. Нижній этажъ его приспособленъ для обширныхъ торговыхъ помѣщеній. Въ Камнѣ находятся десятки лавокъ по улицамъ селенія, изъ этихъ лавокъ нѣкоторыя совершенно городского типа, съ городскими товарами, могущими удовлетворить спросъ городского человѣка.
Иностранный капиталъ выслалъ въ Камень своихъ представителей въ видѣ датчанъ и нѣмцевъ, которые явились сюда за скупкой сырья и для сбыта земледѣльческихъ орудій и машинъ, на которыя нынѣ явился большой спросъ, вызванный желаніемъ извлечь изъ земли возможно болѣе сырыхъ продуктовъ, чтобы выкинуть ихъ на рынокъ. Помимо казеннаго склада въ Камню продаются сельско-хозяйственныя орудія и машины, у четырехъ иностранныхъ фирмъ, да и русскіе мѣстные торговцы занимаются ихъ сбытомъ, почему въ нѣсколькихъ мѣстахъ около домовъ устроены цѣлыя выставки.
Масса этихъ орудій и машинъ вывозится изъ Камня въ окружающій районъ, чтобы еще болѣе привезти вмѣсто нихъ въ Камень хлѣба и сырья. Эти орудія и машины, кажется, единственные полезные предметы культуры, вывозимые изъ Камня, но значеніе ихъ обоюдоострое. Въ умѣлыхъ расчётливыхъ „культурныхъ" рукахъ это благо прогресса и техники—средство прочнаго экономическаго роста и благосостоянія, но въ рукахъ невѣжественныхъ, некультурныхъ это лишь средство наискорѣйшаго истощенія земельныхъ богатствъ, земельной производительности, что не замедлитъ сказаться. Я полагаю, что руки, въ которыя нынѣ попадаютъ эти орудія и машины, невѣжественны и некультурны. Они стараются извлечь какъ можно больше, ведя самое нераціональное хозяйство, не вводя въ сѣвооборотъ новыхъ культурныхъ растеній, а стараясь достать изъ земли только пшеницу и пшеницу и превратить ее въ { деньги. Послѣдніе неурожайные годы показали, какъ экономически неустойчиво населеніе этихъ „хлѣбородныхъ и богатыхъ" мѣстъ. Оказался недостатокъ мѣстнаго хлѣба и пришлось его ввозить и выдавать не только сѣменной, но и продовольственной ссудой. Населеніе оказалось бѣднымъ, нуждающимся въ посторонней помощи, неимѣющимъ кромѣ хлѣбопашества и маслодѣлія другихъ серьезныхъ промысловъ, которые помогали бы пережить безъ посторонней, въ данномъ случаѣ правительственной помощи, годину неурожая. Гдѣ же въ такомъ случаѣ былое сибирское богатство, которое должно было бы еще увеличиться при оживленіи торговаго оборота?
Невѣжественное, некультурное населеніе при благопріятныхъ обстоятельствахъ начинаетъ хищничать и не умѣетъ разумно распорядиться получившимися избытками.
Каменскій торговецъ разложилъ свой товаръ и потираетъ руки отъ удовольствія, если годъ хорошій, урожайный—на товаръ большой спросъ, денегъ у населенія много. Но что это за товаръ въ большинствѣ случаевъ? Это товаръ, который „скрашиваетъ и услаждаетъ жизнь" въ видѣ ситцевъ, суконъ, ленточекъ, красивыхъ сапоговъ, пряниковъ, конфектъ, гармошекъ, фигурныхъ пуговицъ и т. п. Я, конечно, ничего не имѣю противъ всѣхъ этихъ прекрасныхъ вещей, но только въ томъ случаѣ, если на ряду съ этимъ товаромъ предъявляется большій спросъ на товары болѣе солиднаго свойства, которые кладутся какъ сѣмена болѣе производительнаго хозяйства. Въ томъ то и дѣло, что спросъ на такіе товары по сравненію съ товарами первой категоріи очень низокъ. Да такъ оно и должно быть среди населенія слабаго культурнаго уровня, умственно бѣднаго.
Количество потребляемой водки въ Каменскомъ районѣ растетъ. Каждый день пароходы привозятъ груды ящиковъ казенной водки, но и это обильное предложеніе не можетъ удовлетворить спроса. Какъ конкретный примѣръ количества потребляемаго въ самомъ Камню алкоголя, привожу небольшую иллюстрацію. До постройки новой каменной церкви въ Камнѣ была деревянная маленькая. Общество рѣшило построить новую каменную и деньги нa это въ размѣрѣ 30 тысячъ рублей постановило отчислять изъ дохода общественнаго кабака, существовавшаго до половины прошлаго года—до введенія казенной продажи вина. Несмотря на то, что въ такихъ общественныхъ кабакахъ отчетность оставляла желать очень многаго, несмотря на то, что доходы отъ кабака шли на разныя общественныя нужды, тѣмъ не менѣе 30-ти тысячный капиталъ, потребный для постройки каменной церкви, отчислялся изъ доходовъ общественнаго кабака лишь въ теченіе только пяти послѣднихъ лѣтъ! Сколько, значитъ, было выпито водки!...
Въ Камнѣ нынѣ имѣется одна казенная винная лавка, но она не удовлетворяетъ спроса по понятнымъ основаніямъ — русское населеніе не привыкло пить лишь въ установленные часы, да и одна лавка не можетъ обслуживать обширное населеніе. Какъ естественное послѣдствіе—явилось корчемство. Многіе жители занялись тайной продажей. Особенно во время нынѣшней лѣтней ярмарки въ іюлѣ бойко шла эта продажа почти открыто. Некультурное населеніе Каменскаго района массу денегъ тратитъ на водку. Въ Камнѣ еще нѣтъ трактира съ машиной, но это не за горами — эта доходная статья ждетъ еще пока подходящаго предпріимчиваго человѣка. Камень выросъ и принимаетъ городской видъ благодаря только торговому капиталу. Никакихъ промышленныхъ заведеній въ Камнѣ нѣтъ и торговля—это существенный жизненный нервъ. Торговецъ постарался завести отчасти на общественныя, отчасти на свои "пожертвованныя" деньги почтовое отдѣленіе и телеграфъ, такъ что въ Камнѣ теперь нерѣдкость заграничныя телеграммы. Каменская торговая интеллигенція для услажденія, для окрашиванія своей жизни, временами и веселится, устраивая спектакли и давая заработокъ заѣзжимъ, хотя и „немудрымъ" артистамъ. Чревовѣщатели, фокусники, акробаты, канатоходцы начинаютъ заглядывать сюда и собираютъ дань съ населенія, у котораго духовные запросы слабы. Разжившійся каменецъ потребовалъ портныхъ и сапожниковъ и ювелировъ, вывѣски которыхъ попадаются на улицахъ, a каменская франтиха уже не удовлетворяется работой своей или домашней швеи, она потребовала уже спеціалистокъ своего дѣла, которыя и явились съ своей вывѣской „мастерская."
Для услажденія слуха заведенъ оркестръ изъ четырехъ искусниковъ и благами этого оркестра пользуется не только мѣстная зажиточная публика, но и рядовое крестьянство на своихъ свадьбахъ и пирушкахъ. Однимъ словомъ, пиджачная культура въ Камень уже пожаловала, ну, а о культурѣ болѣе солидной и полезной нельзя этого сказать. Двѣ низшихъ школы даютъ молодому поколѣнію, да и то лишь избранной части его, только простую грамотность. Пріѣзжій въ Камень человѣкъ не найдетъ въ немъ духовной пищи, не пополнитъ своего умственнаго кругозора. Каменскій обыватель ведетъ растительную, желудочную жизнь и духовныя потребности его самаго примитивнаго свойства. Устраиваемые изрѣдка спектакли имѣютъ главной цѣлью занять обильный досугъ скучающихъ участниковъ. Да, культурное вліяніе Камня на окружающій районъ сводится къ нулю, но мы не думаемъ обвинять въ этомъ каменцевъ. Таковы условія сибирской жизни, въ которой широкая личная иниціатива не только не находитъ поддержки и сочувствія, а напротивъ встрѣчаетъ глухую враждебность и чреватую послѣдствіями подозрительность.
Ад. Г—въ.
*******
Игра.
(Разсказъ).
Въ село Три Сосны неожиданно пріѣхалъ Довѣренный съ Олекмы.
Никогда до этихъ поръ сосновскіе мужики и понятія не имѣли объ Олекмѣ. Тутъ вдругъ все оживилось и заговорило. Пошли какіе-то прямо фантастическіе розсказни.
— На Алёхмѣ, парень, ежели съ умомъ, —
говорили мужики, — можно въ одинъ годъ аграмадный капиталъ загрести...
— На Алёхмѣ, теперича, говорить, простые рабочіе при часахъ ходятъ, при перстняхъ золотыхъ... картузный табакъ курятъ... Водки — хоть залейся. Кто хочетъ—работаетъ, а то бросятъ съ полденъ, да въ казарму, въ карты играютъ, спиртомъ угощаются...
Появился даже какой-то доподлинный „алёхминецъ". И хотя онъ былъ очень оборванъ, грязенъ и невзраченъ, но всѣ ему вѣрили и угощали водкой, потому что ужъ больно хорошо онъ разсказывалъ.
— У насъ, напримѣръ, шахта была четыреста пятьдесятъ четвертей... на Аканакѣ... да. И спутаютъ тебя, примѣрно, на бельгійскомъ канатѣ, въ бадьѣ. Когда же ты попадаешь на дно, то тебя ставятъ въ просѣчку, даютъ свѣчу, струментъ— валяй! И жила, напримѣръ, она идетъ во какая,—во!
Оборванецъ засучивалъ рукавъ и показывалъ свою крѣпкую, напряженную, какъ веревка, руку.
— Во какая жила, напримѣръ!.. И вотъ ты, примѣрно, работаешь... Какъ чуть чего служащій заглядѣлся—ты сейчасъ ловкимъ манеромъ, да въ карманъ... Тяпнешь изъ этой жилы сколько полагается, гляди потомъ: золотника три, четыре, а то и пять... Вотъ тебѣ на худой конецъ десятка, а то и полторы въ день... да. А то бываетъ—по двадцать пять рублей обрабатываютъ на день, вотъ какая заработка! Вотъ какіе есть фартовые люди.
— Ну, ужъ и по двадцать пять!—возражали мужики, у которыхъ спирало духъ отъ такой уймищи денегъ.
— Что?—злобно набрасывался оборванецъ.— Да у насъ почти каждый рабочій получалъ по пяти, по шести сотъ на руки, а которые маломало сдерживались на счетъ водки—по тыщѣ, по двѣ!
— Ой, какъ вретъ! — хохотали мужики, чувствуя, однакоже, что у нихъ бѣгаютъ по спинѣ мурашки.
— Кто, я вретъ? На-ка вотъ, выкуси! Прочитай-ка эту штуку!
Оборванецъ лѣзъ въ свой грязный карманъ и извлекалъ оттуда масленый—премасленый конвертъ съ пятью печатями, въ которомъ было дѣйствительно выслано на его имя пятьсотъ рублей изъ одной Витимской компаніи.
— Это что? Ну-ка, разуй глаза-то!
Среди мужиковъ нашелся одинъ грамотный и, къ немалому изумленію слушателей, прочиталъ: "въ такое-то волостное правленіе, для передачи Кузьмѣ Веселкову, со вложеніемъ пятисотъ рублей".
Сомнѣній быть не могло. Оборванецъ и пропойца Веселковъ, самый нестоющій человѣкъ, заработалъ пятьсотъ рублей! Сколько же могъ загрести денегъ человѣкъ степенный, прижимистый, не пьяница, хорошій хозяинъ?!
Воображеніе мужиковъ было напряжено до послѣдней степени. Пятьсотъ рублей! Тыща! Да вѣдь это цѣлое состояніе! Тутъ вонъ жнутъ съ ранней зари до поздняго вечера за какихъ нибудь семьдесятъ копѣекъ, а косятъ даже по полтинѣ. Попробуй-ка накопить пятьсотъ рублей! Такой тьмы не получишь до самой смерти.
— Ну, скажемъ такъ, хоть не тыщу, а примѣрно триста, али пятьсотъ,— старались образумить себя наиболѣе обрахладнокровные
мужики.—Такъ вѣдь это какая подмочь въ хозяйствѣ, а?!
Многіе стали положительно бредить „ Алёхмой".
— А мнѣ что?—говорили нѣкоторые,—зальюсь года на два, на три, потомъ поживай себѣ, какъ баринъ — и шабашъ тому дѣлу!
Бабы съ утра до ночи сидѣли за самоварами и, переходя отъ одной кумушки къ другой, вели нескончаемыя бесѣды объ „Алёхмѣ".
— Чего же, матушка ты моя, какіе нонече достатки? Гдѣ чего заробишь? Изъ-за однихъ податей замотали хресьянъ, да подводы, да всяка тягость... Я ужъ и то говорила мужику: иди, молъ, на Алёхму, все не обогнешь ли какую копейку".
— Ой тошно, дѣвка, я и сама ужъ собираюсь съ мужикомъ-то, какъ ежели возьмутъ... ребятишекъ у насъ нѣту-ка, чего же, думаю, не идти?...
Разговоры переходили изъ устъ въ уста и разгорячали воображеніе. Отъ простыхъ бабъ разговоры перешли незамѣтно въ кухню барыни, которая, конечно, каждый вечеръ передавала всѣ деревенскія новости своему мужу.
Въ оборотъ пошли совершенно новыя слова, о которыхъ до сихъ поръ никто не зналъ въ деревнѣ: „шахта", „жила", „четыреста пятьдесятъ четвертей", „спущаютъ на бадьѣ", „на вагончикахъ" и проч. Но особенно часто и съ большимъ волненіемъ повторялось: „тыща", „тыщу", „пятьсотъ", „сотъ на восемь" и т. п.
Даже самъ баринъ, Василій Алексѣичъ Шаркунцовъ, сталъ часто и съ особенной сладостью задумываться объ Олекминскихъ пріискахъ.
— Чортъ знаетъ, попадаетъ же иной разъ людямъ счастье!—мечталъ, лежа въ постели, Василій Алексѣичъ.—Славно бы атакъ горнымъ исправникомъ туда попасть. Послужить лѣтъ восемь, десять, загребъ сотнягу тысячъ—адьё, моншеръ, я уѣзжаю!
И въ его головѣ такъ же, какъ и у сосновскихъ мужиковъ, все чаще и чаще мелькало слово: „тыща", „тыщу", „тысячъ эдакъ десять"...
Когда, наконецъ, къ нему пришелъ съ визитомъ олекминскій довѣренный, очень бравый мужчина лѣтъ сорока пяти, съ массивною золотою цѣпью на жилетѣ и тоненькимъ колечкомъ съ брилліантовымъ камешкомъ на мизинцѣ, Василій Алексѣичъ почувствовалъ къ нему одновременно и большое уваженіе, и жгучую зависть.
„Навѣрное, получаетъ тысячъ двадцать въ годъ... сволочь",—подумалъ баринъ, но съ очень радушной улыбкой сказалъ:
— Покорнѣйше прошу садиться. Очень радъ познакомиться... Сюда вотъ, сюда, батенька, на кресло...
И Василій Алексѣичъ долго и крѣпко жалъ жирную и немного потную ладонь олекминскаго довѣреннаго.
Довѣренный, не торопясь, съ движеніями человѣка, знающаго себѣ цѣну, усѣлся на кресло, крякнулъ и, вынувъ изъ бокового кармана изящный съ эмалевыми украшеніями портсигаръ, закурилъ папиросу.
— Давно въ нашихъ палестинахъ?— освѣдомился Василій Алексѣичъ.
— Мм... какъ вамъ сказать.. Третьяго дня ночью. Почти что утромъ, вѣрнѣе сказать...
— Много разсчитываете нанять въ нашей волости?
— Да какъ вамъ сказать? Человѣкъ до трехсотъ найму, если будетъ народъ хорошій и подходящій. Мы вѣдь, видите ли, задатки даемъ очень хорошіе, такъ что я буду весьма строго разбирать народъ.
— Это конечно, конечно,—поспѣшилъ согласится Василій Алексѣичъ. — Что-жъ, помилуйте, изъ-за своихъ денегъ да стѣсняться!
Василій Алексѣичъ питалъ самыя нѣжныя чувства къ солиднымъ суммамъ и теперь, сидя рядомъ съ представителемъ богатой милліонной компаніи, онъ чувствовалъ тотъ давно знакомый ему приливъ жадности, который онъ ощущалъ всякій разъ при видѣ большихъ денегъ.
— Скажите, пожалуйста,—продолжалъ Василій Алексѣичъ,—вы, вѣдь, кажется довѣренный Сибиряковыхъ?
— Да,—отвѣчалъ довѣренный.
Въ его отвѣть звучала удовлетворенная гордость и Василій Алексѣичъ сразу это почувствовалъ.
— Богатая компанія?
— Да ничего,—улыбаясь, отвѣчалъ довѣренный; — пудовъ пятьдесятъ—шестьдесятъ намываемъ въ операцію.
— Золота-съ?—поднявъ брови,—спросилъ Василій Алексѣичъ.
— Конечно.
— Но-о...— началъ было Василій Алексѣичъ, пораженный той массою денегъ, какую должны были дать пятьдесятъ пудовъ золота,—и остановился, не желая выдать свое волненіе. Онъ замолчалъ и только нервно барабанилъ пальцами по колѣну.
А довѣренный, какъ бы читая тайныя мысли Василія Алексѣича и желая еще больше его раззадорить, продолжалъ:
— Мы собственно могли бы гораздо больше намывать. Но, видите ли, у насъ хозяинъ странный оригиналъ. Пошлемъ ему телеграмму: „намыто пятьдесятъ пудовъ". Отвѣчаетъ: „довольно, прекратить работы. А вы представьте: только августъ и работа въ самомъ разгарѣ. Можно бы, видите ли, еще пудовъ сорокъ намыть...
— Но, позвольте, почему же? Вѣдь это странно!—почти возмутился Василій Алексѣичъ.
— Оригиналъ!—пожалъ плечами довѣренный. — И вы представьте: августъ мѣсяцъ, a мы расчитываемъ рабочихъ; августъ, видите ли, самая промывка, а мы—машина стопъ... Какъ вамъ нравится?
— Извините меня пожалуйста, но—это идіотство! Помилуйте, чортъ возьми, такая уйма денегъ, а онъ прекращаетъ!
Василій Алексѣичъ даже соскочилъ со стула и заходилъ въ волненіи по комнатѣ.
— Прекращать работу, когда, чортъ возьми, вамъ милліонъ въ карманъ лѣзетъ! Самъ господинъ милліончикъ къ вамъ напрашивается!..
Не понимаю, чортъ меня возьми,—это идіотство!
— Оригиналъ! — снова повторилъ довѣренный.— Онъ какъ разсуждаетъ, видите ли: онъ говоритъ— такая штука: „золото, говоритъ, мое и пріискъ мой. Не все ли равно, когда мнѣ его вынуть оттуда—нынче или на будущій годъ? По крайней мѣрѣ я, говоритъ, каждый годъ рабочему человѣку кусокъ хлѣба дамъ". Оригиналъ, понимаете.
— Да чортъ ихъ въ душу дери этихъ самыхъ рабочихъ!—уже кричалъ Василій Алексѣичъ,— Вѣдь вы поймите: милліонъ, чортъ его подери! Мил-л-і-онъ, дьяволъ его побери! а!?
Онъ взялъ довѣреннаго за пуговицу пиджака и дергалъ ее къ себѣ.
— Нѣтъ, я не понимаю такихъ идіотовъ! — горячился Василій Алексѣичъ.—Имѣть возможность загрести здорово живешь цѣлый милліонъ —и не воспользоваться! Да я бы, понимаете, тутъ что натворилъ. То есть, чортъ его знаетъ, что бы надѣлалъ. Всѣми самыми— лучшими красавицами міра воспользовался... Дворецъ бы себѣ выстроилъ. Во всѣхъ заграницахъ накуралесилъ по самое покорно благодарю. Самому бы тамъ сардинскому королю въ морду далъ... Статую „свободы" бы тамъ, что-ли въ куски искрошилъ! Да однимъ словомъ чортъ его не знаетъ, чего бы не натворилъ!
Вошла горничная съ большимъ подносомъ, на которомъ стояли: графинъ водки, бутылка коньяку и какой-то очень красивый кувшинчикъ съ виномъ, различная закуска и хлѣбъ,—и поставила все это на столъ. Василій Алексѣичъ, еще до прихода довѣреннаго предполагая его визитъ, распорядился, чтобы закуска была приличная. Теперь онъ съ удовольствіемъ увидѣлъ, что его приказаніе было исполнено въ лучшемъ видѣ.
— Ага-съ, вотъ это кстати!—сказалъ Василій Алексѣевичъ, потирая руки.—Ну-те, батенька, того-съ...
Онъ взялъ фамильярно довѣреннаго подъ руку и повелъ его къ закускѣ.
— Вамъ какого? а?
— Какого хотите, все равно... Мы народъ таежный.
— Ха-ха-ха! Вотъ это я люблю. А не хватить ли намъ для прочности фундамента коньяку?
— М-можно...
— Ахъ, чортъ васъ дери, вы. право, хорошій парень! Ну-съ, бонжуръ!
Василій Алексѣичъ налилъ двѣ большихъ рюмки, чокнулся и потомъ быстро проглотилъ рюмку, даже не моргнувъ глазомъ. Довѣренный сдѣлалъ тоже самое, но нѣсколько методичнѣе, со смакомъ, и тоже не моргнулъ глазомъ. Потомъ онъ взялъ кусочекъ сахару и откусилъ небольшой осколокъ, обнаруживъ ровные и крѣпкіе зубы.
— Чудакъ вашъ хозяинъ, право—возвращаясь къ прежнему разговору, сказалъ Василій Алексѣичъ.—Вѣдь навѣрное огромный капиталъ имѣетъ?
— Громадный,—сказалъ довѣренный, съ какимъ то особымъ сладострастіемъ прищуривъ лѣвый глазъ.
У Василія Алексѣича надулись щеки и жадно — весело загорѣлись глаза.
— Гррамадный, говорите? Ну, вотъ видите! А коего же онъ чорта, съ позволенія сказать, стѣсняется брать еще? Почему онъ, напримѣръ, оставляетъ это самое золото въ землѣ? Для чего?
Довѣренный только пожалъ плечами.
— Х-ге-ге-ге,—захлебывалсь отъ нервнаго хохота, продолжалъ Василій Алексѣичъ.—Я бы, видите-ли... х-ге-ге-ге! да я бы, чортъ его дери, парижанки эти самыя, итальянки, турчанки... развѣ бы я что нибудь пропустилъ? Да наслаждайся ты природой, оселъ этакой, хге-ге-ге! А то помилуйте: „прекратить"! хге-ге-ге!
— Да, вотъ толкуйте съ нимъ,—сказалъ довѣренный.—Конечно, разъ есть капиталъ, почему же его и не взять?
— А я о чемъ же и толкую!— подхватилъ Василій Алексѣичъ.—Вѣдь это богатство—сила! Преогромнѣйшая сила, батенька мой! И вдругъ человѣкъ, совершенно сознательный человѣкъ, говоритъ: „прекратить". Ну, какъ вы это переварите? Идіотство, идіотиссимусъ!...
Пришелъ волостной писарь, поздоровался, приложился къ графину, сѣлъ. Потомъ пришелъ подвальный, потомъ кто-то еще. Завязался разговоръ, выпивали, всѣ были возбуждены. Незамѣтно какъ-то появились карты и гости стали играть.
Одна мысль неотступно лѣзла Василію Алексѣичу: ему страстно, почти до боли, хотѣлось обыграть довѣреннаго. Разговоры о милліонахъ, о золотѣ разжигали его воображеніе. Онъ почти видѣлъ это золото, осязалъ его своими руками, слышалъ, какъ оно пріятно позвякиваетъ въ его карманѣ. И почему бы не обыграть довѣреннаго? Навѣрное получаетъ баснословныя деньги, не говоря уже про разнаго рода доходы, хотя бы вродѣ нынѣшней наёмки. Что ему стоитъ спустить тысченку—другую?
Довѣренный игралъ съ большимъ тактомъ, спокойно, увѣренно, ни на одну минуту не выдавая своихъ внутреннихъ чувствъ. Онъ ставилъ ремизы, бралъ взятки, стучалъ, иногда выигрывалъ, иногда отдавалъ, но все это дѣлалъ съ неизмѣнной благожелательной улыбкой. Онъ, какъ хорошій машинистъ, умѣло управлялъ паровозомъ и спокойно катился по рельсамъ. Проиграю—прекрасно, а выиграю—тоже прекрасно.
Василій Алексѣичъ напротивъ горячился. Видя большой ремизъ, онъ жадничалъ, стучалъ на авось—и рѣзался. А когда шла хорошая карта, тутъ, какъ на зло, была маленькая ставка и вознаградить себя никакъ не удавалось.
— Спокойствіе, полнѣйшее спокойствіе,—твердилъ мысленно Василій Алексѣичъ, и шелъ къ графину. Онъ выпивалъ рюмку за рюмкой, тащилъ то и дѣло къ закускѣ гостей и все боль- ще терялъ самообладаніе.
— Какъ везетъ, мерзавцу, а!—думалъ Василій Алексѣичъ, глядя озвѣрѣвшими глазами на довѣреннаго, который перекладывалъ въ свой толстый бумажникъ выигранный кушъ.
И когда растворялся этотъ толстый бумажникъ, Василій Алексѣичъ каждый разъ видѣлъ, что тамъ лежало много „катеринокъ".
— Спокойствіе, спокойствіе и спокойствіе!— снова твердилъ себѣ Василій Алексѣичъ, сдавая дрожащими руками карты.—Я его, подлеца, обдѣлаю...
Но чѣмъ дольше тянулась игра, тѣмъ больше становилось очевиднымъ, что „обдѣлать этого подлеца" не удастся.
Въ пять часовъ утра гости, полусонные, съ красными лицами и дикими отъ возбужденія и водки глазами, стали прощаться. Василій Алексѣичъ настаивалъ играть еще, но довѣренный рѣшительно отказался.
— Куда горячиться?
— спокойно сказалъ онъ. — Не послѣдній. разъ видимся, еще чай сыграемъ!
И онъ энергично пожалъ руку Василія Алексѣича. А тотъ стоялъ со свѣчей, въ разстегнутомъ жилетѣ и съ распахнутой грудью, еле сдерживая душившую его злость.
— Да ну, еще одну ставку!—безсмысленно настаивалъ онъ.
— Нѣтъ, довольно,
Василій Алексѣичъ,— сказалъ довѣренный и надѣлъ пушистую соболью шапку.— Будьте здоровеньки-съ.
Василій Алексѣичъ тупо проводилъ гостей, выпилъ еще двѣ рюмки и сталъ провѣрять свои убытки. Оказалось, что онъ проигралъ около двухсотъ рублей,
— Какого я дурака свалялъ, а!—изумлялся Василій Алексѣичъ.—Нѣтъ, какъ я былъ глупъ, а! Дать этому толстопузому болвану двѣсти цѣлковыхъ, а!.. Да вѣдь это что же такое?
Ему хотѣлось спать, и пить водку, и бить посуду, и раскровянить чью-нибудь физіономію.
— Ну, нѣтъ, братъ, шалишь, посмотримъ, кто еще возьметъ! Поглядимъ, кто еще завтра обдѣлаетъ, да-съ!,
Эта мысль успокоила Василія Алексѣича. Онъ прошелъ въ кабинетъ, кой-какъ раздѣлся и легъ въ постель. Въ разгоряченной головѣ рисовались картины одна другой фантастичнѣе: то онъ видѣлъ, что снова играетъ съ довѣреннымъ въ карты и ему лѣзетъ самая удивительная масть; онъ играетъ, играетъ безъ устали, выигрываетъ тысячу, потомъ двѣ, десять, наконецъ обираетъ довѣреннаго, какъ липку, и только изъ великодушія отдаетъ ему сто рублей. То онъ видѣлъ себя горнымъ исправникомъ олекминской системы, получающимъ огромныя тысячи и живущимъ съ княжеской роскошью. То вдругъ ему представлялось, что онъ случайно заявляетъ на свое имя такіе же богатые промысла, какъ у Сибирякова и даже еще лучше, получаетъ милліонные доходы и заводитъ себѣ самыхъ красивѣйшихъ въ мірѣ любовницъ... Ахъ, деньги! Сколько счастія можно завоевать, имѣй васъ въ карманѣ такой умный человѣкъ, какъ Василій Алексѣичъ!
Онъ заснулъ поздно. Сны были очень тревожные, фантастическіе; однажды барина даже душилъ кошмаръ и онъ заоралъ дикимъ, испуганнымъ голосомъ на весь домъ, но скоро опять заснулъ и проспалъ до одиннадцати часовъ утра.
Ѳ. Романовъ.
(Окончаніе будетъ).

****
Къ рисункамъ.
„Вечерняя тишина".
Картина г. Вучичевича «Вечерняя тишина", снимокъ съ которой помѣщается въ этомъ номерѣ, выставлена въ залѣ Общества попеченія о начальномъ образованіи вмѣстѣ съ другими картинами первой сибирской передвижной выставки. Мотивы этой картины взяты изъ окрестностей села Богородска на Оби, гдѣ художникъ прошлымъ лѣтомъ жилъ и охотился. Это мотивы скромной, мирной природы сибирской равнины, напоминающіе великорусскіе пейзажи. Для временнаго жителя Сибири, конечно, желательнѣе увезти съ собой на память виды грандіозной Сибири, виды Алтая, Саяновъ или Байкала, но значительнѣйшая часть сибирскаго населенія живетъ въ сторонѣ отъ величественной и романтической Сибири, и было бы не нормально, если-бъ въ живописи изображеніе нашего равниннаго пейзажа навсегда осталось съ такимъ же пробѣломъ, какъ это случилось въ сибирской поэзіи.
П.
****
Озеро Караголь.
Оз. Караголь—одно изъ живописнѣйшихъ мѣстъ на Алтаѣ—лежитъ въ 14 часахъ верховой ѣзды отъ с. Чемала, въ верховьяхъ р. Эликманара. Мнѣ пришлось быть на немъ въ 94 году 26 мая. Дорога идетъ по берегу р. Эликманара все время въ гору, все выше и выше.
Окружающая растительность измѣняется съ каждымъ шагомъ. Кедровый и пихтовый лѣсъ понемногу исчезаетъ и замѣняется серебристыми кустами карагайника, зарослями карликовой березки и вереска. Еще выше—исчезли и кусты.
Передъ вами обширное горное плато, покрытое мхомъ —Вы находитесь на перевалѣ «Беладыкъ", на высотѣ 8000 футовъ. Повсюду разсыпаны чудныя синія и палевыя алтайскія фіалки, кандыки, вѣтреницы, роскошныя темносинія генціаны, но все это мало, миніатюрно, не болѣе вершка.
Карликовая березка возвышается только на 1 четверть надъ поверхностью земля вмѣсто полуторныхъ аршинъ; верескъ совсѣмъ не поднимается, а стелется по землѣ и, переплетаясь своими вѣточками, образуетъ коверъ.
А кругомъ въ даль открывается такая душу захватывающая панорама снѣжныхъ горъ, что долго не можешь отъ нея оторваться Съ перевала Беладыкъ спускаешься прямо на озеро Караголь, которое лежитъ на высотѣ 7500 футовъ.
Озеро окружено почтя отвѣсными скалами, покрытыми снѣгомъ.
А по самому берегу у подножія этихъ скалъ раскинулся пихтовый и кедровый лѣсъ, отражаясь въ зеркальной поверхности озера, размѣры котораго около 100 саженъ длины и 50 ширины.
Если подняться выше по „куруму" *) къ скаламъ, покрытымъ сплошнымъ покровомъ снѣга, то попадешь въ небольшую, замкнутую съ 3-хъ сторонъ котловину, въ которой по удивительной игрѣ природы имѣется какъ бы нарочито выложенная изъ каменныхъ плитъ площадка съ небольшимъ водянымъ бассейномъ по срединѣ. Лучшее время для поѣздки на Караголь—конецъ іюня; въ концѣ августа тамъ уже зачастую выпадаетъ снѣгъ.
-------------
*) Курумъ— по алтайски ледниковый циркъ (долина тупикъ), засыпанный каменными осыпями, a также каменная осыпь вообще.

Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/bZnG46OGr7XtH
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/-RdPU1Ypr7Y2N
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/AEv-7jmer7Xvs

Г.Потанин "Киргизскія могилы."

Киргизы и монголы многими чертами рѣзко между собой различаются. Киргизы пѣвучи, монголы—антимузыкальны. У киргизъ національное чувство живетъ полной жизнью, у монголовъ оно подавлено буддизмомъ. Можно было-бы указать на множество контрастовъ въ образѣ жизни этихъ двухъ народовъ, въ ихъ общественномъ строѣ, въ ихъ типахъ, въ умственныхъ способностяхъ.
Большая разница и въ похоронномъ обрядѣ. Монголы не хоронятъ своихъ покойниковъ; они выносятъ тѣло покойника въ степь, кладутъ на землю и оставляютъ на ея поверхности, не зарывая и не забрасывая землей; тѣло уничтожается волками и собаками. Поэтому вы ѣдете но Монголіи, дѣлаете сотни верстъ, и нигдѣ не видите не только кладбища, не увидите нигдѣ и одинокой могилы.
Киргизы хоронятъ покойниковъ въ землю; бѣдные насыпаютъ надъ могилой бугоръ *), а богатые строятъ надъ могилами сооруженія капитальнѣе тѣхъ, въ которыхъ сами живутъ; тогда какъ живые киргизы живутъ въ переносныхъ войлочныхъ юртахъ, для покойниковъ они строятъ мавзолеи изъ сырцоваго кирпича.
Большею частью эти могильные памятники имѣютъ видъ четырёхъугольныхъ кремлей съ четырьмя башнями по угламъ. Другіе же получаютъ форму, напоминающую мусульманскій храмъ, т. е. имѣютъ видъ четырехъугольнаго зданія, прикрытаго куполомъ. Мѣстами эти могилы скопляются и образуютъ некрополи.
На нашихъ рисункахъ представлены оба типа: одинъ изображаетъ могильный памятникъ въ видѣ городской стѣны съ угловыми башенками; онъ перерисованъ съ фотографіи г. Ш., снятой съ могилы въ Бель-агачской степи около Семипалатинска; другой съ куполомъ, срисованъ въ 1876 г. съ могилы, построенной на степи къ в. отъ Зайсанска.
Монголы такіе же кочевники, какъ и киргизы; и они также не строятъ для себя постоянныхъ жилищъ, но на ихъ территоріи встрѣчаются постоянныя постройки—это храмы. Можно сказать, что монголы изучаютъ архитектуру прочныхъ построекъ только для боговъ, киргизы только для мертвыхъ.
Вся степь киргизская усѣяна могилами, которыя не рѣдко, если поставлены на высокомъ мѣстѣ, служатъ для путешествующихъ степными маяками.
Голова вожака каравановъ бываетъ наполнена представленіями объ этихъ могилахъ и свѣдѣніями, гдѣ въ какомъ разстояніи отъ какой могилы проходятъ дороги, какая вода и кормъ около какой могилы и пр.
Монголъ умретъ и память объ немъ скоро исчезаетъ въ средѣ, въ которой онъ жилъ; нѣтъ могильнаго памятника, который бы напоминалъ объ немъ, заставлялъ бы повторять его имя и подавалъ поводъ его современникамъ разсказывать новому поколѣнію о событіяхъ жизни покойника. Можетъ быть для послѣдующихъ поколѣній жизнь человѣка прошла и не безцѣльно, можетъ быть въ нравахъ и идеяхъ благодаря ему появилось что-нибудь и новое, но это будетъ существовать безъ связи съ его именемъ. Для монгола нѣтъ личной памяти въ грядущихъ поколѣніяхъ.
Иначе въ киргизской средѣ. Здѣсь память объ оконченной жизни не сразу исчезаетъ изъ народной памяти. Въ теченіе многихъ десятилѣтій объ ней напоминаетъ сооруженная надъ тѣломъ покойника „мола" и киргизская степь усѣяна такими воспоминаніями о прожитыхъ жизняхъ. Мы сказали, что «молы» или могильные монументы служатъ маяками для каравановъ и „кошей"**); у киргизъ мертвые какъ будто и послѣ своей смерти продолжаютъ жить между живыми и помогаютъ имъ своими указаніями.
Монголы не дорожатъ своими покойниками; ихъ не интересуетъ собственное ихъ прошлое; ихъ взоры обращены всецѣло въ будущее По этому все національное у нихъ въ забросѣ: родной языкъ не обрабатывается, исторія не изучается, преданія забываются. Родовой бытъ не оставилъ слѣда; имена родовъ или „костей" т. е. родовыхъ фамилій народной памятью утрачены. Монголъ не умѣетъ отвѣтить, къ какому онъ роду принадлежитъ, а тѣмъ менѣе онъ можетъ сказать, кто были его предки.
У киргизъ благодаря живости воспоминанія о прошломъ родовой бытъ существуетъ въ большой сохранности; вы не только не найдете киргиза, который бы не сказалъ, какого онъ „эля", т.-е. какого рода: Аргынъ или Найманъ или Кирей, но почти каждый киргизъ съумѣетъ перечислить семь своихъ предковъ или болѣе, начиная отъ отца до первоначальнаго предка рода, а нѣкоторые хранятъ въ своей памяти цѣлыя генеалогическія деревья съ многочисленными ихъ развѣтвленіями. Вообще прошлое имѣетъ большее значеніе въ киргизскомъ мірѣ.
Названія нѣкоторыхъ могилъ у киргизъ обратились въ названіе мѣстностей **).
Кромѣ могилъ, принадлежащихъ современнымъ киргизамъ, въ киргизской степи встрѣчаются болѣе древнія могилы, сложенныя какимъ-то неизвѣстнымъ народомъ. Онѣ имѣютъ видъ простыхъ насыпей изъ камней или глины; киргизы въ отличіе отъ современныхъ называютъ ихъ „обо"; это имя они заимствовали, конечно, у монголовъ, но монголы именемъ „обо" называютъ не могилы, а пустыя насыпи, служащія выраженіемъ благочестія. Въ Монголіи также есть древнія могилы того же типа; монголы называютъ ихъ „киргизскими могилами". Такимъ образомъ выходитъ, что монголы слово „обо" прилагаютъ къ современнымъ сооруженіямъ, а киргизы къ древнимъ; древнія же могилы монголы называютъ киргизскими, тогда какъ въ киргизской степи этимъ именемъ слѣдуетъ называть современные могильные памятники.
Нѣкоторыя древнія могилы извѣстны на всю киргизскую степь, наприм. могилы Идыге въ акмолинской области и Козу-Курпешъ въ семипалатинской. Первая имѣетъ видъ насыпи изъ камней, сложенной на вершинѣ горы, получившей свое имя отъ могилы. Второе—зданіе, сложенное изъ дикаго камня; обь обоихъ, впрочемъ, точно не извѣстно, дѣйствительно—ли это могилы. Съ обоими сооруженіями связаны интересныя преданія. Идыги былъ царскій слуга, въ котораго влюбилась царица; она не получивъ отвѣта на свою любовь, оклеветала его передъ царемъ, вслѣдствіе чего юноша долженъ былъ спасаться бѣгствомъ. Козу-Курпенъ былъ несчастный любовникъ; его суженная красавица Баянъ-Слу была просватана за раба Кодара; этотъ соперникъ убилъ Кузу-Курпена, но все таки не получилъ красавицы; она заколола себя ножомъ.
Похороны у киргизъ сопровождаются поминками, которые имѣютъ видъ большаго съѣзда людей съ состязаніями въ скачкѣ лошадей, въ борьбѣ и бѣгѣ людей и лр. У монголовъ тоже есть подобныя „игры", но онѣ не имѣютъ значенія поминокъ, а совершаются періодически при монастыряхъ, какъ часть религіознаго обряда, черезъ извѣстные промежутки времени. У киргизъ же эти игры не мусульманскій, а національный обычай, исполняемый по частной, а не по общественной иниціативѣ***).
Нѣкоторыя киргизскія тризны оставили по себѣ память въ народѣ колоссальностью своихъ расходовъ. Въ акмолинской области въ тридцатыхъ годахъ прошлаго столѣтія прославились поминки бія Сапака, перваго богатѣя того времени, владѣвшаго десятками тысячъ лошадей На его поминкахъ было убито для угощенія гостей до семидесяти кобылицъ. На подобныхъ поминкахъ кромѣ состязаній въ скачкѣ и борьбѣ устраиваются и состязанія пѣвцовъ и поэтовъ въ импровизаціи. Во времена Сапака въ ордѣ умы волновались вопросомъ, подчиниться-ли покорно русской власти пли дать русскому вліянію отпоръ. Степь раздѣлилась на два враждебныхъ лагеря; сторонниковъ русскаго вліянія и сторонниковъ независимости или можетъ быть сторонниковъ Туркестана; эта партія независимыхъ называлась Акъ-арка. — „бѣлый хребетъ". Впослѣдствіи эти волненія превратились въ бунтъ, который долго волновалъ степь. Началъ бунтъ Сарджанъ, но онъ очень скоро погибъ; начатое дѣло продолжалъ его брать Кенисара. Степь бунтовала непрерывно въ теченіи шести лѣтъ и замирилась только съ смертью Кенисары.
Обѣ партіи русская и независимая на поминкахъ Сапака выставили своихъ представителей пѣвцовъ; русскую партію представлялъ пѣвецъ Утебай; имя представителя партіи Акъ-арка не помню; можетъ быть я его и не слыхалъ. Эти два поэта на поминкахъ Сапака предъ огромнымъ сборищемъ народа отчаянно диспутировали импровизованными четверостишіями подъ аккомпанементъ балалаекъ, стараясь въ нихъ доказать, что гибель ждетъ киргизскій народъ, если онъ приметъ сторону противной партія.
-----------------
*) Могила по киргизски мола. **) Кошъ-кочующая толпа.
**) Акмолинская область получила свое названіе отъ того, что городъ Акмолы построенъ на мѣстѣ, гдѣ стояла прежде видимая
изъ далека бѣлая могила (по киргизски акъ-мола).
***) Киргизы прочныя постройки и игры предназначаютъ мертвымъ, монголы и то и другое предоставляютъ богамъ.

****
Енисей въ среднемъ теченіи.
(Выше Красноярска).
Выходя изъ предѣловъ Китая, Енисей прорѣзываетъ Саяны. Извиваясь въ горахъ, огибая одинъ мысъ за другимъ, онъ кажется замкнутымъ горами со всѣхъ сторонъ; онъ течетъ здѣсь „въ трубѣ" по мѣстному выраженію.—Дикія скалы и горная тайга, шумъ горныхъ рѣчекъ и пороговъ даютъ величественную, но дикую и угрюмую картину. Нѣсколько рыбачьихъ избушекъ на протяженіи сотенъ верстъ—вотъ все, что напоминаетъ здѣсь о человѣкѣ.
Чтобы видѣть эту часть Енисея, надо сдѣлать окружный путь въ нѣсколько сотъ верстъ, проѣхавъ черезъ Саяны верхомъ и затѣмъ спуститься на плоту „(саликъ)" внизъ по теченію. Сжатый горами Енисей течетъ здѣсь даже въ невысокую воду со скоростью верстъ 12 въ часъ.
Изъ числа пороговъ, которые приходится проходить салику, наиболѣе внушительнымъ и грознымъ видомъ отличается „Большой порогъ". — Здѣсь править невозможно и греби совсѣмъ выдергиваются на плотъ, потому что ихъ изломало-бы волной. Искусство лоцмана заключается въ томъ, чтобы при входѣ въ порогъ направить саликъ въ надлежащую струю.
Рёвъ порога, мощные водяные валы, заливающіе саликъ, близость камней, могущихъ мгновенно обратить плотъ въ щепки, невозможность управлять плотомъ, въ то время когда онъ мчится по быстринѣ — все это обусловливаетъ обманчивое представленіе о времени прохожденія черезъ порогъ, которое въ дѣйствительности продолжается 16 — 20 секундъ.
Вздохомъ облегченія и размашистыми крестами выражается настроеніе путниковъ послѣ того, какъ греби снова спущены въ воду.
По мѣрѣ приближенія къ первому жилому мѣсту, къ деревнѣ „Означенной", горы становятся ниже, отложе, линіи ихъ мягче, волнистѣе. Горизонтъ открывается все больше и больше. Переходъ къ степной мѣстности вмѣстѣ съ тѣмъ часто является переходомъ отъ дождей, тумановъ и сырости горной тайги къ безоблачному небу, къ веселой улыбкѣ солнца.
Русло рѣки расширяется, теченіе становится медленнѣе, но все- таки на быстрыхъ мѣстахъ въ то время, когда греби не работаютъ и не мѣшаютъ своимъ шумомъ, еще слышенъ порой характерный звукъ частаго отрывистаго щелканья. Выберите на берегу мѣсто, гдѣ теченіе быстро и вода прозрачна: вы услышите здѣсь тотъ-же звукъ, а присмотрѣвшись сквозь воду, увидите и его причину: это щелкаютъ одинъ о другой камешки, перекатываемые теченіемъ и округляющіеся одинъ о другой.—Не всякая рѣка дастъ въ прибрежной галькѣ такое разнообразіе отшлифованныхъ рѣкою горныхъ породъ въ такихъ разнообразныхъ сочетаніяхъ красивыхъ и яркихъ окрасокъ. Здѣсь есть въ чемъ поразобраться минералогу.
Отъ „Означенной" до Красноярска Енисей проходить верстъ 600 уже жилыми, населенными мѣстами, большею частью Минусинскимъ уѣздомъ. Хотя этотъ уѣздъ слыветъ сибирской Италіей (зрѣютъ арбузы и дыни, если ихъ не побьетъ морозомъ) и сибирской житницей (сплавляютъ хлѣбъ, если уродится, а въ случаѣ неурожая не хватаетъ запаснаго хлѣба на сѣмена), тѣмъ не менѣе населённость этого сибирскаго эдема весьма относительная, сибирская. Десятка четыре селеній и одинъ городокъ (Минусинскъ) пріютились здѣсь по берегамъ Енисея. Нерѣдко берега пестрятъ клѣтками пашенъ, нерѣдко видны на берегу гурты скота, но много мѣстъ и совершенно пустынныхъ, безлюдныхъ.
Мѣстами, особенно къ Красноярску, выраженъ довольно опредѣленно гористый характеръ береговъ, не лишенныхъ и лѣса, но въ общемъ холмистые берега, часто безлѣсные, чередуются съ лощинами, съ нависшими скалами, съ прибрежными займищами и островами, покрытыми топольникомъ и ивнякомъ; вдалекѣ видны горы.
На прибрежныхъ скалахъ у самой рѣки или въ отдаленіи, гдѣ когда-то было русло, бросаются въ глаза обнаженныя напластованія то горизонтальныя, то съ болѣе или менѣе крутыми уклонами. Порою видны сдвиги напластованій и рѣзкія измѣненія уклоновъ; иногда напластованія скалы продолжаются на горѣ черезъ лощину, очевидно, возникшую послѣ того какъ гора и скала составляли одно цѣлое.
Каменныя скалы, вѣчныя по сравненію съ человѣческой жизнью, носятъ на себѣ явные слѣды разрушенія въ видѣ выщербленныхъ кусковъ и фантастическихъ трещинъ. Зимою, когда надъ полыньями стоитъ густой черный туманъ, когда въ иныхъ мѣстахъ быстрое теченіе, а можетъ быть и подземные ключи проѣдаютъ ледъ, когда дорогѣ мѣшаютъ и торосъ, и наледи, дорогу нельзя проложить вездѣ, гдѣ угодно и она нерѣдко прокладывается у подножія скалы.—Въ такихъ случаяхъ по обѣ стороны дороги и на самой дорогѣ часто видны сорвавшіеся камни, иногда каменныя глыбы, лежащія на льду. Чаще всего валятся камни послѣ бури, когда вѣтеръ даетъ послѣдній толчокъ куску скалы, подточенному водою и воздухомъ.
Однажды около Улаза сорвался громадный осколокъ скалы. Поднявшейся волной воды смыло съ противоположн. берега рѣки нѣсколько штукъ скота.
Енисей своеобразно красивъ. Въ раскрывающейся панорамѣ вдали всегда видны синеватыя и розоватыя горы и скалы; ближе—безконечно разнообразныя сочетанія горъ, холмовъ, острововъ, отвѣсныхъ обрывовъ, постоянное измѣненіе контуровъ берега, то мягко закругленныхъ, то угловатыхъ, изломанныхъ.
Весною лодку несетъ со скоростью верстъ десяти въ часъ; грести почти нѣтъ надобности, но надо знать дорогу и внимательно слѣдить за направленіемъ водяной струи, чтобы лодку не затянуло въ какую-нибудь протоку, на мель, по которой съ шумомъ мчится вода, въ кусты, гдѣ прибывшая вода нашла себѣ дорогу. Если моментъ упущенъ и лодка не направлена куда слѣдуетъ, то бороться съ теченіемъ уже почти невозможно.
Въ хорошую весеннюю погоду, когда лодку несетъ теченіемъ по вѣрному пути и можно сложить весла, около лодки разбѣгаются круги быстраго теченія и скользятъ воронки тамъ, гдѣ струи сталкиваются. Передъ глазами проходитъ дивная картина съ быстро измѣняющейся перспективой, полная свѣта, красокъ и спокойнаго величія; тишина нарушается временами шумомъ и всплесками надъ подводнымъ камнемъ, рокотомъ воды на отмели или журчаньемъ ея въ кустахъ, да крикомъ чайки. Эту картину хочется сохранить въ воспоминаніи во всей ея полнотѣ, вмѣстѣ съ ласкающимъ воздухомъ, съ запахомъ тополей, черемухи и луговъ.
Енисей сравнительно глубокъ. На Волгѣ пароходъ движется порою томительно медленно, ощупывая каждый шагъ наметкой. На Енисеѣ такихъ мелкихъ перекатовъ почти нѣтъ, хотя въ очень малую воду пароходы до самаго Минусинска не доходятъ. Съ прошлаго года на Енисеѣ устанавливаются навигаціонные знаки и фонари.
Пять — шесть пароходовъ крейсируютъ между Красноярскомъ и Минусинскомъ, при томъ иногда чередуясь рейсами въ Енисейскъ. Срочнаго пароходства до сихъ поръ нѣтъ и пассажиры съ попутныхъ пристаней нерѣдко ждутъ парохода двое—трое сутокъ, томясь ожиданіемъ гдѣ нибудь на берегу при отсутствіи элементарныхъ удобствъ.
Мѣстная публика не избалована вниманіемъ пароходовладѣльцевъ, которые не затрудняютъ себя извѣщеніями объ отходѣ пароходовъ съ конечныхъ пунктовъ даже въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ есть телеграфъ (Абаканскъ, Новоселово), справедливо разсуждая, что кому нужно — подождетъ и парохода не минуетъ.
Пароходы большею частью не слишкомъ торопятся. Утомленная команда, не имѣющая комплекта для должной смѣны, нерѣдко ищетъ возможности заночевать подъ предлогомъ темноты и двинуться въ путь хоть сколько-нибудь позже, чѣмъ слѣдуетъ. Истомленныхъ людей нельзя винить за это.
Изъ Минусинскаго уѣзда сплавляютъ въ Красноярскъ на баржахъ, баркахъ и плотахъ хлѣбъ, скотъ, сѣно, арбузы, валенки, желѣзо, соль, лѣсъ. При сплавѣ на плотахъ устраиваются балаганы для клади и плотъ имѣетъ издали видъ плавучей деревушки, въ которой копошатся люди, горитъ костеръ.
На Волгѣ практикуются поѣздки на пароходахъ для отдыха, взамѣнъ выѣзда на дачу; благоустроенный волжскій пароходъ съ успѣхомъ исполняетъ роль плавучей дачи, которая, конечно, гораздо интереснѣе дачи недвижимой. Когда-нибудь и Енисей дождется такого-же обычая.
Даже при современныхъ условіяхъ плаванія поѣздку по Енисею, даже ради одного отдыха, можно считать интересною. Лучшій по удобствамъ пароходъ „Соколъ", который, отходитъ изъ Красноярска приблизительно разъ въ четыре—пять сутокъ.
Конечнымъ пунктомъ поѣздки изъ Красноярска является Минусинскъ съ его мѣстнымъ музеемъ, о которомъ до слѣдующаго раза
******
Ѳ. Романовъ "Игра"
(Разсказъ).
(Окончанiе, см. N 206).

Яркое морозное утро давно уже освѣщало столовую, гдѣ раза два подогрѣвали самоваръ и стояла горячая закуска, когда, наконецъ, всталъ баринъ. Онъ появился хмурый, желтый, съ отекшимъ лицомъ и красными, кровянистыми глазами.
— Пошли-ка за писаремъ,—сказалъ онъ хриплымъ басомъ горничной.
Та заюлила хвостомъ и тотчасъ побѣжала въ кухню послать десятника.
— И чего только навертываетъ, сволочь,— подумалъ баринъ со злостью, въ другое время очень охотно щипавшій горничную за бедра, когда она пробѣгала около него.
Писарь давно занимался въ волости и былъ въ хорошемъ настроеніи. Вчера онъ выигралъ около сорока рублей. Строча бумаги, онъ думалъ о томъ, какъ иногда пріятно поиграть въ картишки съ богатыми людьми и положить въ карманъ нѣчто такое, что бы годилось ребятишкамъ на молочишко.
— Василію Алексѣичу!—сказалъ писарь веселымъ тономъ, входя къ барину.
Василій Алексѣичъ молча подалъ руку и показалъ писарю на стулъ.
— Маша, чаю!—приказалъ баринъ.
Маша, съ кокетливо-суетливымъ движеніемъ, налила стаканъ и поднесла писарю, опустивъ скромно глазки.
„Какую изъ себя богородицу строитъ, шилохвостка подумалъ баринъ.
— Ты какъ вчера?—обратился онъ къ писарю.
— Слава Богу-съ... рублей двадцать пять должно быть взялъ,—отвѣтилъ писарь.
— Такъ... Везетъ вамъ, чертямъ... завтракалъ?
— Никакъ нѣтъ еще... Я нс завтракаю.
— Ну, давай пока поправимся по рюмашкѣ.
Баринъ налилъ двѣ рюмки и „поправился". Минуты черезъ двѣ повторили.
— Вотъ что, братъ, Иванъ Еграфычъ, сколько онъ у тебя будетъ народу нанимать?
— Человѣкъ около трехъ сотъ-съ, — отвѣтилъ писарь и почему-то покраснѣлъ. Въ вопросѣ барина онъ почувствовалъ нѣчто такое, что не обѣщало ничего хорошаго.
— Такъ...
— Можетъ быть и меньше, конечно,
—поторопился вставить писарь.—Онъ говоритъ, что будетъ очень строго выбирать рабочихъ...
— Это я знаю... Такъ... А почемъ съ человѣка тебѣ будутъ платить?— спросилъ баринъ и прищурился.
Писарь покраснѣлъ еще больше.
— По четыре-съ рубля,—совралъ онъ. (Довѣренный обѣщалъ по пяти).
— Охъ, чортъ его подери, это, братъ, тебѣ тысяча двѣсти цѣлковыхъ!..
Ну, батенька, поздравляю! Это, батенька, деньги-съ!.. Ну-съ, это того-съ... Да.
Василій Алексѣичъ налилъ еще двѣ рюмки и выпилъ съ писаремъ.
— Поздравляю, батенька, Иванъ Еграфычъ, поздравляю!
Писарь расцвѣлъ отъ удовольствія и подумалъ уже, что его предчувствіе было невѣрно.
— Да, батенька, деньги! — продолжалъ баринъ.
—Ты бы, знаешь, того... не стыдно бы и со мной подѣлиться... Вѣдь это, батенька, капиталъ и прямо зря тебѣ въ карманъ лѣзетъ...
— Помилуйте, Василій Алексѣичъ,—вспыхнулъ писарь.—Я кажется и такъ завсегда вамъ благодарность представляю... ежемѣсячно двадцать пять рублей плачу...
Помилуйте!.. Изъ какихъ же я вамъ источниковъ?
— Ну, это, братъ, пустяки,—вспылилъ въ свою очередь баринъ.—
Двадцать пять—зто вѣдь не ты одинъ платишь, это всѣ писаря платятъ...
Такое ужъ положеніе...
А тутъ тебѣ линія зря вышла. Когда же, скажи на милость, здѣсь на Олекму нанимали?
— Вотъ то-то и есть, Василій Алексѣичъ, что никогда... Надо же мнѣ хотя немножко силенкой позаправиться... Помилуйте!
— Ну, что же? Отдашь мнѣ по два, да тебѣ по два—шестьсотъ рублей, оно и ладно, братъ...
Писарь вскочилъ на ноги, какъ ужаленный.
— Шестьсотъ рублей! Побойтесь Бога, Василій Алексѣичъ! Да это что-жъ такое? Вы меня прямо до рубахи хотите раздѣть!
— То есть какъ это раздѣть, скотина? Ты понимаешь ли, что твой языкъ болтаетъ? Дура ты этакая! Что жъ ты думаешь, нельзя на твое мѣсто никого найти?!
— Помилуйте, Василій Алексѣичъ, какая же причина меня увольнять? У меня дѣлопроизводство хоть сейчасъ пусть обревизуютъ... Что-жъ, на самомъ дѣлѣ!
Писарь всталъ въ оборонительную позу, точно онъ ожидалъ поединка.
— Обревизовать!.. Дура!... Кто жъ тебя будетъ ревизовать и кому какая надобность тебя ревизовать? Хе!
Писарь очень хорошо понималъ, что его можно уволить, какъ дважды два четыре, и присмирѣлъ.
— Позвольте, Василій Алексѣичъ, я вовсе не къ тому... Я, конечно, что жъ... Воля въ вашихъ рукахъ...
—Ну, вотъ то-то и есть, батенька. А то хорохорится... Чудакъ!.. Давай еще протянемъ по одной.
Писарь дрожащею рукой поднесъ ко рту рюмку, выпилъ и сѣлъ, думая, нельзя-ли какъ уладить дѣло путемъ примирительной политики.
— Видите, Василій Алексѣичъ, я, конечно... Ну, такъ будемъ говорить: вамъ по рублю—и... хорошо-съ?
— По рублю? Ну, нѣтъ, братъ, мало, Иванъ Еграфычъ! Полтора.
— Ахъ, Василій Алексѣичъ, ей богу, повѣрьте совѣсти, я завсегда вашъ слуга. Извольте по рублику, а?
— Нѣтъ, парень, мало... Вѣдь ты пойми, какую ты сумму загребешь!
— Василій Алексѣичъ! Будьте такъ добры! Неужели я вамъ позволялъ что- либо дурное? а? Возьмите по рублику,
ей Богу!
— Маловато, парень, очень маловато.
— Василій Алексѣичъ!
Писарь сталъ въ просительскую позу
и склонилъ на бокъ голову.
— Маловато, другъ.
— Ахъ, Василій Алексѣичъ, вѣдь триста цѣлковыхъ! Довольно-съ, ей богу довольно.
— Ну, чортъ съ тобой—идетъ!— согласился баринъ и снова налилъ живительной.
— Ты видишь, братъ, это только для тебя... Не хочу ужъ я тебя обижать, вотъ что! А слѣдовало бы, парень.
— Василій Алексѣичъ, повѣрьте совѣсти, ей богу довольно!
Дѣло уладилось къ обоюдному удовольствію сторонъ. Писарь былъ доволенъ, что отдѣлался сравнительно дешево, а баринъ соображалъ, что, слава Богу, вчерашній проигрышъ теперь будетъ пополненъ, да еще и съ лихвой.
— Видишь ли какая штука,—началъ баринъ. —Мы вѣдь съ тобой въ сущности люди свои, а этотъ господинъ сегодня здѣсь, а завтра уѣхалъ... Не правда-ли?
— Это вѣрно,—подтвердилъ писарь, улыбаясь.
— Ну-съ, хорошо. А почему мы такіе болваны, что онъ насъ обыгрываетъ? Съ какой стати?
— Что-жъ подѣлаешь — карта!—простодушно отвѣтилъ писарь.
— Нѣтъ, тутъ, брать, не одна карта, а умѣнье... Подставляй, пожалуй,
шею-то, его не удивишь; у него карманы-то вонъ какіе.
— Двѣнадцать тысячъ получаетъ, — вставилъ писарь.
— Ну-у?—воскликнулъ баринъ, какъ уколотый въ живое мѣсто.
— Самъ говорилъ.
— Ахъ, сволочь! Ахъ, мерзавецъ! Двѣнадцать тысячъ! И мы, такіе оболтусы, подставляемъ ему свои тощенькіе кошельки! Да вѣдь это же идіотство!
Писарь пожалъ плечомъ и развелъ руками. Баринъ соскочилъ со стула и взволнованно заходилъ по комнатѣ.
— Двѣнадцать тысячъ, а!.. Я такъ и зналъ...
Двѣнадцать тысячъ чистоганомъ! И мы, идіоты, не можемъ его обработать!
Баринъ долго ходилъ по комнатѣ и нервно дергалъ свою бородку.
— Слушай, Иванъ Еграфычъ, надо говорить дѣло. Надо намъ соединиться, и тогда мы его оборудуемъ. Ты проигралъ—я выиграю, я проигралъ—ты выиграешь, у насъ дѣло пойдетъ колесомъ. А то что же? Вѣдь этакъ онъ насъ съ тобой по міру пуститъ.
— Чего говорить!—согласился писарь
— Надо дѣйствовать! Надо непремѣнно и обязательно дѣйствовать!.. Славно бы еще подвальнаго пристегнуть въ компанію, да нѣтъ, ну его къ чорту, страшный болтуша старичонко, пожалуй, еще ему выболтаетъ...
— Константинъ Евдокимычъ? Это обязательно... Онъ даже про свою старуху анекдоты разсказываетъ.
— Дуракъ вообще, что тутъ толковать! Нѣтъ, ну, его къ лѣшему... Обойдемся...
Вечеромъ довѣренный былъ приглашенъ къ волостному писарю, и, какъ только собрались всѣ гости, началась игра.
Сначала играли довольно вяло и каждый шелъ на прижимку. Одинъ только довѣренный, какъ и вчера, былъ невозмутимъ и съ прежнимъ спокойствіемъ ставилъ куши.
Василій Алексѣичъ еще дома старался укрѣпить себя въ непобѣдимой твердости и рѣшилъ, какими бы то ни было средствами, обдѣлать довѣреннаго.
— Въ крайнемъ случаѣ, я знаю, что нужно,— думалъ онъ.—Чертъ его бей! Сорву кушъ—и молчекъ.
Онъ имѣлъ таинственно—непроницаемый видъ, какъ человѣкъ, сдѣлавшій новое и важное открытіе и тщательно зарывающій его отъ другихъ. Подходили къ столу и выпивали, и Василій Алексѣичъ былъ какъ-то загадочно веселъ. Онъ съ большимъ удовольствіемъ пилъ съ довѣреннымъ, перешелъ съ нимъ даже на „ты“ и какъ будто непрочь былъ накачаться до зеленаго змія.
— Надо его, подлеца, накачать, разгорячить,— думалъ Василій Алексѣичъ.—А то ни чего не подѣлаешь.
Довѣренный пилъ водку, и коньякъ, и настойки, но все это какъ-то мало на него дѣйствовало; словно на каменку лилъ.
Но шея у него покраснѣла и въ глазахъ появилась маслянистость.
Гости играли, курили, пускали остроты. Всѣ были какъ будто веселы и всѣ думали въ сущности объ одномъ: какъ бы поглубже запустить руку въ чужой карманъ.
Часовъ въ двѣнадцать бросили стуколку и перешли на штоссъ. Лица раскраснѣлись, глаза горѣли, и люди больше были похожи на волковъ, чѣмъ на настоящихъ людей.
Василій Алексѣевичъ, разстегнувъ сюртукъ и воротъ сорочки, металъ банкъ. Лицо его было темно-малиноваго цвѣта, пальцы ловко и искусно метали карты и ни одинъ мускулъ лица не выдавалъ того, что происходило внутри.
— Или сегодня или никогда,—думалъ онъ, зорко наблюдая за довѣреннымъ, который начиналъ горячиться.
Василій Алексѣевичъ выигралъ уже около пятисотъ рублей. Но ему было мало и онъ жадно и проворно тасовалъ карты.
— Надо бы снять банкъ,—подумалъ онъ. Но не успѣлъ сдѣлать этого, какъ довѣренный, положивъ карту, твердо и рѣшительно сказалъ:
— По банку!
Василій Алексѣевичъ энергично стасовалъ карты, далъ срѣзать и началъ метать. Сердце его усиленно билось и къ горлу подступало что-то похожее на судорогу.
— Бита, —неожиданно сказалъ онъ. Лицо его было блѣдно и на лбу выступилъ потъ.
— Н-да-съ,— сказалъ какъ-то многозначительно довѣренный, и полѣзъ за бумажникомъ. Потомъ онъ молча пересчиталъ банкъ, вытащилъ шестьсотъ рублей и, отдавая ихъ Василію Алексѣевичу, сказалъ съ легкой ироніей:
— Получите-съ, синьоръ...
Василій Алексѣевичъ мрачно взглянулъ на довѣреннаго и прочиталъ на лицѣ его нѣчто похожее на презрѣніе. Въ его головѣ, какъ молнія, мелькнула догадка, что, вѣроятно, довѣренный замѣтилъ тотъ ловкій вольтъ, который онъ сдѣлалъ въ картахъ. Но лицо довѣреннаго снова приняло свое обычно спокойное выраженіе и
баринъ успокоился. Съ глубокимъ волненіемъ положилъ онъ деньги въ карманъ и сталъ ожидать новыхъ ставокъ.
— Давайте выпьемъ, господа! — сказалъ довѣренный.
Всѣ направились къ столу и никто даже не догадывался о той молчаливой игрѣ, которая произошла между Василіемъ Алексѣевичемъ и довѣреннымъ. Когда, послѣ выпивки, гости подошли обратно къ картамъ, Василій Алексѣичъ сказалъ:
— Ну-съ, господа, продолжимъ, а?
— Нѣтъ ужъ довольно,—отвѣтилъ довѣренный.
— Чего тамъ довольно, давай, парень, еще! —сказалъ фамильярно баринъ.
— Я съ мошенниками не играю!—отвѣтилъ твердо довѣренный и взялъ въ руки свою соболью шапку.
Василій Алексѣевичъ поблѣднѣлъ, какъ полотно, и вскочилъ на ноги.
— Ты что это такое сказалъ, мерзавецъ?— произнесъ онъ, задыхаясь отъ гнѣва.
— А то, что ты мошенникъ, шуллеръ!—отвѣтилъ довѣренный.
— Ахъ ты скотина!—вскричалъ Василій Алексѣевичъ и, размахнувшись со всего плеча, хотѣлъ черезъ столъ кинуться на довѣреннаго, но тотъ быстро схватилъ подсвѣчникъ и, прежде чѣмъ баринъ успѣлъ махнуть рукой, онъ ткнулъ ему свѣчей прямо въ лицо,
— Жуликъ! повторилъ довѣренный.
— Молчать, прохвостъ!—отвѣтилъ баринъ и бросился прямо черезъ столъ.
Но тутъ вмѣшался писарь и подвальный и схватили барина за руки.
— Василій Алексѣичъ! Позвольте! Зачѣмъ-же затѣвать скандалъ?
— Нѣтъ я ему покажу! — рвался баринъ—Я ему задамъ!
Довольно съ тебя,— иронически сказалъ довѣренный, — за шестьсотъ рублей одинъ разъ въ рыло—чего-же надо?
— Пустите, господа!— кричалъ Василій Алексѣичъ.—Пустите! Я доложенъ съ нимъ раздѣлаться!
Довѣренный надѣлъ шапку и шубу и, спокойно закуривъ папиросу, сказалъ:
— До свиданья, господа! желаю всего лучшаго.
Потомъ онъ медленно вышелъ изъ комнаты и скрылся за дверью. Въ ту же ночь онъ взялъ лошадей и уѣхалъ въ другое село, пославъ вмѣсто себя помощника.
Подвальный, писарь и остальные гости долго старались утѣшить барина. Они ругали довѣреннаго хамомъ, невѣждой; говорили, что такъ можетъ поступать только выскочка, выражали предположеніе, что навѣрное онъ бывшій конюхъ, а вовсе не человѣкъ порядочный и что только не стоило заводить скандала въ семейномъ домѣ, а то бы можно было намять ему бока, и проч. Но даже Василій Алексѣичъ чувствовалъ, что все это одна только фальшь.
Черезъ недѣлю всѣ забыли о происшествіи и самъ Василій Алексѣичъ думалъ уже довольно примирительно:
— А ну его къ чорту, идіота!
Такъ или иначе цѣль его была достигнута: тысяча рублей новенькими „катерниками" лежала въ карманѣ и залѣчивала обиду.


Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/Z5EgczFpr8suJ
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/tPF9lT-xr8sxP
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/AFTr_P4Tr8swM

Феликсъ Конъ. "У сойотскаго шамана"

(Изъ дневника экскурсанта).
Было 81/2 часовъ вечера, когда шамань прислалъ въ мою палатку мальчика съ сообщеніемъ, что онъ готовъ. Я отправился къ нему слѣдомъ за провожатымъ, отъ котораго узналъ, что камланіе будетъ происходить въ юртѣ, старшей жены *). Шаманъ дожидался насъ въ однихъ штанахъ и въ накинутомъ на плечи халатѣ, согласно договору, не начиная безъ насъ одѣваться, но какъ только мы вошли, онъ сбросилъ съ себя халатъ, а младшая жена, служившая во время камланія ему помощникомъ, подала ему шаманскую шубу. Онъ одѣлъ ее безъ всякихъ церемоній, также одѣлъ и шапку. Въ это время жена сушила бубенъ, быстро вращая его надь огнемъ. Но вотъ просушка бубна окончена. Шамана, становится лицомъ къ огню, беретъ въ руки бубенъ, ударяетъ нѣсколько разъ, колотушкой, затѣмъ движеніемъ руки даетъ знакъ, чтобы подальше отодвинули огонь на очагѣ. Жена бросилась къ огню, оттолкнула горѣвшія полѣна и, захвативъ щипцами двѣ обуглившіяся головешки, положила ихъ передъ шаманомъ и бросила на нихъ вѣтки вереску. Клубы ароматнаго дыму заполнили юрту. Шаманъ вновь ударилъ въ бубенъ, поднялъ и окурилъ сначала одну ногу, затѣмъ другую и опустилъ бубенъ къ ногѣ. Присутствующіе одинъ за другимъ поднесли ему закуренныя трубки. Шамань каждый разъ сначала касался мундштукомъ бубна, словно угощалъ коня **), а затѣмъ только подносилъ мундштукъ ко рту. То-же самое продѣлалъ съ поданной ему мною папиросой. Сопутствовавшій мнѣ сойотъ
Таваджикъ, подавъ шаману трубку, сталъ на одно колѣнко, сложилъ почтительно руки ладонь къ ладони и попросилъ пошаманить. „Я—человѣкъ дорожный—сказала, онъ,
—а въ дорогѣ многое можетъ случиться. Все-ли благополучно дома? Проѣдемъ-ли благополучно?
Я дорожный человѣкъ— повторилъ Таваджикъ— бѣлаго ***) вамъ доставить не могу, но примите то, что у меня есть!" Съ этими словами онъ развернулъ конецъ опояски и высыпала, на руку подошедшей къ нему жены шамана опилки чаю. Шаманъ выслушалъ его внимательно, спокойно докурилъ трубку и, вновь ударивъ въ бубенъ, повернулся спиной къ очагу, лицомъ къ „кузюнгу„ — идолу, состоящему изъ горсти разноцвѣтныхъ лентъ, нанизанныхъ на бронзовую курганную круглую пряжку. Удары въ бубенъ медленно и равномѣрно слѣдовали одинъ за другимъ, словно отбивалъ ихъ маятникъ. Шаманъ, покачиваясь всѣмъ туловищемъ, издавалъ какіе- то нечленораздѣльные звуки. Тихо разливалась по остроконической юртѣ его заунывная пѣсня-мольба, грустно вторилъ ей бубенъ въ тактъ качанію тѣла. Шаманъ сзывалъ духовъ не какъ грозный повелитель, а какъ презрѣнный рабъ, взывающій къ нимъ, молящій ихъ снизойти. Но стоило только духу исполнить эту просьбу, какъ шаманъ преображался. Онъ бросался съ неимовѣрной быстротой ловить духа въ подставленный, словно чаша, бубенъ и громкими ударами привѣтствовалъ побѣду. Но и какой-же цѣной она ему давалась! Бывало шаманъ чувствуетъ приближеніе духа, напрягаетъ усилія, чтобы его поймать, но духъ дунетъ, шаманъ зашатается, и только жена, вѣрная помощница, во время подоспѣваетъ, чтобы не дать ему грохнуться объ землю... Повидимому, чѣмъ дальше, тѣмъ съ болѣе сильными духами приходится шаману имѣть дѣло. Рѣже раздаются побѣдные звуки бубна, чаще шаманъ шатается, какъ пьяный, все болѣе и болѣе „арджана" *) льетъ жена на очагъ и вверхъ... Но и это перестаетъ помогать. Шаманъ остановился и, блѣдный, повернулся въ сторону очага. Ему подали чашку „арджана." Онъ приложилъ ее къ ободку бубна—напоилъ коня,—затѣмъ выпилъ и чашку бросилъ. "Терекъ!" къ благополучію гаркнули въ одинъ голосъ присутствующіе: чашка упала внизъ дномъ. Шаманъ вновь повернулся къ „кузюнгу и вновь тихіе звуки бубна разлились въ юртѣ. Шаманъ не пѣлъ. Изъ сдавленнаго горла вырывались лишь какіе-то хрипы, прерываемые длинными протяжными зѣвками. Послѣ одного изъ такихъ зѣвковъ шаманъ зашатался. Таваджикъ, вскрикнувъ, бросился къ нему на помощь, но обѣ жены подоспѣли раньше, а Таваджику крикнули, чтобы не лѣзъ. Если въ такой моментъ прикоснется къ шаману мужчина, онъ обязательно свалится. Шаманъ грузно повисъ на руки поддерживавшихъ его женъ и долго не могъ прійти въ себя. Въ юртѣ было тихо, только издали доносились раскаты удалявшейся грозы, да объ покрышку юрты тревожно бились капли уже прекращавшагося дождя. Присутствующіе, молча, сосредоточенно глядѣли на безпомощно свѣсившуюся, покрытую крупными каплями пота голову шамана, на суетившихся вокругъ него женъ, и волновались. Волновался и я. Спокойными оставались лишь его жены. Старшая сняла съ него шапку и туго повязала ему голову бѣлымъ платкомъ. Еще минуты три шаманъ находился въ такомъ состояніи. Гробовое молчаніе присутствующихъ усиливало впечатлѣніе. Но вотъ шаманъ очнулся, всхлипнулъ и началъ выпрямляться. Еще минута, и частые удары въ бубенъ ясно давали знать о томъ, что онъ отправился въ дорогу. „Здравствуйте, дѣвушки!" поздоровался онъ съ встрѣченными, не останавливая коня. „Здравствуйте, отецъ, мать!“ Дальнѣйшую поѣздку пришлось пріостановить: конь усталъ, т. е. бубенъ отсырѣлъ. Пока жена его подсушивала, шаманъ продолжалъ стоять въ молитвенной позѣ, не то плакалъ, не то молился, часто осѣняя себя „джу- ланъ-эренями" — змѣями, прикрѣпленными къ плечамъ шаманской шубы. Когда бубенъ подсохъ, жена осторожно подошла сзади къ шаману и, поддерживая мужа плечомъ, сунула ему его въ руки. Шаманъ зашатался и чуть не упалъ. Таваджикъ инстинктивно подскочилъ къ нему на помощь, но и на этотъ разъ грозно прикрикнули на него. И въ такой моментъ мужчинѣ нельзя подходить къ шаману. Секунду спустя, шаманъ, нѣсколько разъ ударивъ отрывисто въ бубенъ, остановился. „Набейте трубку!" — скомандовала жена. Набили. Жена взяла ее и незакуренную подала сзади мужу. Онъ долго не бралъ, стоя, какъ-бы въ оцѣпенѣніи. Она не разъ тыкала мундштукомъ его въ руку, пока онъ, наконецъ, взялъ; тогда она подошла съ зажженной щепкой, и онъ закурилъ. Закуренной трубки нельзя подавать шаману во время камланія. Если закуритъ женщина или дѣвушка, то это еще полъ-бѣды, но если муж****) чина—шаманъ можетъ упасть замертво. Покуривъ, шаманъ опять поѣхалъ. „Оранъ оргу амыръ!" почтительно поздоровался омъ съ Повелителемъ вселенной. Раздалось шипѣніе, зѣвота, чиханіе, а затѣмъ шаманъ однимъ прыжкомъ повернулся въ сторону очага и очутился въ сидячемъ положеніи. „Амыръ! Амыръ!" почти въ одинъ голосъ поздоровались съ нимъ присутствующіе. Онъ возвратился домой изъ заоблачныхъ странствованій и, если-бы они съ нимъ сразу не поздоровались, ему пришлось-бы всю ночь скитаться по бѣлу свѣту.
Долгое время, „по возвращеніи домой" шамань сидѣлъ усталый, утомленный. Ему подали „арджанъ." Первую чашку онъ вылилъ на огонь, вторую поднесъ къ бубну — напоилъ коня, а затѣмъ, выпивъ семь чашекъ подрядъ, бросилъ чашку. „Терекъ!" вновь гаркнули присутствующіе. Шаманъ всталъ и, долго глядя мутными глазами въ пространство, началъ предсказывать, бросая отдѣльныя фразы. „Васъ четверо было... —обратился онъ къ Таваджику— теперь только трое. Возлѣ шаманскаго дерева не устраиваете камланій... Оно сердится... Надо устраивать... Проѣдете ладно, какъ красные цвѣточки..."
Таваджикъ впослѣдствіи разсказалъ мнѣ, что ихъ было дѣйствительно четверо, что недалеко отъ ихъ улуса есть дѣйствительно шаманское дерево, что камланій возлѣ него давно уже не устраивали. Онъ былъ пораженъ. Какъ ойнарецъ, онъ скептически относился къ шаманамъ и просилъ погадать, скорѣе ради того, чтобы мнѣ дать возможность понаблюдать шамана, чѣмъ ради себя, а тутъ вдругъ шаманъ — оленеводъ, никогда не бывавшій въ ихъ странѣ, живущій за 300 верстъ отъ его улуса, точно передаетъ, что дѣлается въ ихъ мѣстѣ...
Между тѣмъ шаманъ продолжалъ гаданіе, отъ времени до времени прерывая егo для того, чтобы повернуться въ сторону „кузюнгу" и, такъ сказать, вдохновиться. Вдругъ онъ остановился и попросилъ чего-то. Женя выбѣжала и принесла водку—„арага" Онъ выпилъ двѣ чашки и вновь бросилъ чашку. Она откатилась далеко, но упала на „Терекъ".
„Я—плохой шаманъ!— обратился онъ ко мнѣ —и немногое могу тебѣ сказать. Ты все мелькалъ предо мной, какъ цвѣточки на лугу. То здѣсь, то тамъ промелькнешь...
Какъ тутъ разсмотришь?
Но одно скажу: проѣдешь благополучно и добьешься успѣха. А все-же—я—плохой шаманъ—повторилъ онъ—есть много шамановъ получше меня... Спроси у нихъ... что они тебѣ скажутъ"?
Послѣ меня, онъ гадалъ и другимъ. Многіе, въ особенности бабы, подходили къ нему. Онъ осѣнялъ ихъ бубномъ и билъ въ него съ страшной силой. Онѣ отходили въ сторону съ вѣрой въ исцѣленіе.
Обойдя всѣхъ, шаманъ вновь сталъ передъ „кузюнгу." Его жены раздѣли его и накинули на него обычный костюмъ.
Онъ поддавался этому пассивно, нервно вздрагивая, зѣвая и что-то мурлыча. Его опустили на полъ. Онъ сѣлъ и долго сосредоточенно глядѣлъ на огонь, то и дѣло вытирая рукавомъ выступавшія на лбу капли пота. Кто-то подалъ ему закуренную трубку. Пошло обычное „табаченіе" *****). Міръ заоблачный, міръ духовъ и видѣній исчезъ; дѣйствительность, жесткая и непреодолимая, на время забытая, вновь заявила свои права; грозный шаманъ вновь сталъ маленькимъ человѣчкомъ, почтительно приникающимъ и подающимъ трубки лицамъ, выше его стоящимъ въ общественной іерархіи. Оставаться дольше не представляло интереса. Было два часа ночи. Мы отправились въ свою палатку.

*) У этого шамана двѣ жены: одна завѣдуетъ его скотоводческимъ
хозяйствомъ, другая —оленнымъ.
**) Бубенъ во время камланія является конемъ, на которомъ шаманъ отправляется въ заоблачный міръ.
***) "Бѣлымъ" — молокомъ, сыромъ, водкой выражается почтеніе.
Двухслойный pdf (текст под картинками)
****)Освященная жидкость. Обыкновенно кислое молоко — "хойтпахъ"
*****) Обмѣнъ трубками или табакерками.


А. Мирская. "Въ степи"

И снится ей все, что въ пустынѣ далекой,
Въ томъ крае, гдѣ солнца восходъ,
Одна и грустна на утесѣ горючемъ
Прекрасная пальма растетъ.
Лермонтовъ (Изъ Гейне).

— Отъ Саши!... Какъ рада я,—слава Богу!
И худая, блѣдная женщина радостно схватила конвертъ довольно толстаго письма съ адресомъ, написаннымъ неровнымъ тонкимъ почеркомъ.
"Милая, милая, Даня моя!“—одно это обращеніе безъ прибавленій, которыя далѣе слѣдовали въ ласковомъ, задушевномъ письмѣ, наполняло
нѣжностью ея усталое сердце; и эта далекая Саша становилась еще милѣе ея душѣ. Чего, чего не было тутъ, въ этихъ тонкихъ страничкахъ? грезы и дѣйствительность, смѣхъ и ласка, обрывки стиховъ, цитаты любимыхъ писателей — все, что поражало впечатлительный умъ писавшей, разспросы, разсказы, сообщенія и одобренія!... оно дышало свѣжестью и чувствомъ,— это большое письмо юной женщины къ ней, обездоленной, измученной. Счастье сквозило сквозь строки, чистое и свѣтлое, но оно не било по сердцу ту, которая ихъ читала; нѣтъ, она не могла завидовать Сашѣ: ей и нужно было быть счастливой. Какъ-то не вязалась мысль о скорби и горѣ въ сопоставленіи съ ней!... И, заглядывая въ свою память, она припоминала любимое лицо подруги, это милое, симпатичное лицо съ большими, глубокими и добрыми сѣрыми глазами, вспоминала шаловливую усмѣшку, манеры мальчику и голосъ ласковый, задушевный, неодолимо, привлекавшій къ ней всякаго. Развѣ мудрено, что и ее, „Даню," какъ называла ее подруга, привлекла она, ее, довѣрчивую и любящую, оставшуюся такою среди всѣхъ печалей и невзгодъ тяжелой жизни?
Въ 30 лѣтъ приходилось кончать, кончать въ этой степи, далеко отъ людей, отъ того манившаго ее міра, который она такъ любила и который былъ отнятъ у ней судьбою для живой могилы въ далекой глуши, среди киргизскихъ стойбищъ. Если-бы еще не письма Саши—что-бы было съ ней?!. А жизнь когда-то улыбалась. Въ 15 лѣтъ,—развѣ не хороша была она, тогда маленькая гимназисточка Даша Перфильева, съ своей прелестной свѣтлорусой головкой и удивленными голубыми глазами? У нихъ была дружная простая семья, ее баловали, любили въ раннемъ дѣтствѣ родные, потомъ подруги въ гимназіи въ любимомъ полуазіатскомъ городѣ.. Какъ она хорошо училась!... И вдругъ это наважденіе въ лицѣ ея мужа съ его грубой, нахальной красотою, прельстившаго ея красивые глазки!... Фантазерка-мечтательница — она живо произвела его въ сказочные принцы, надѣлила отвагой и смѣлостью, мечтала объ руку съ нимъ побѣдить всякое зло и завоевать счастье и никому нс вѣрила, никого не слушала—ни родныхъ, ни близкихъ, уговаривавшихъ ее отъ ложнаго шага, отъ брака съ фатом-канцеляристомъ, такъ полюбившимся ей!... И вотъ что вышло: вмѣсто принца изъ сказки и друга, у ней былъ мужъ- мотъ и кутила, живо бросившій дѣло, спившійся и сѣвшій на ея шею. А она, эта нѣжная женщина, созданная для ласки и воспитанія? Съ двумя дѣтьми на рукахъ, ей пришлось служить народу въ качествѣ учительницы, не ради призванія, какъ мечтала ранѣе, а ради насущнаго хлѣба, тратя свои молодыя силы и кормя лѣнтяя мужа.
Десять лѣтъ такой жизни, неустаннаго труда, заботы, тоски и разочарованій надломили ее;
она захирѣла; болѣзни, собственно не было, но ее томилъ какой-то непонятный недугъ; падали силы, болѣло сердце. Все тѣло ныло и еще невыносимѣе ныла душа; смерть, казалось ей, подкрадывалась къ ней съ холодными объятіями и старалась поймать ее, и она ждала этихъ объятій съ трепетомъ, тоскуя и томясь желаніемъ жизни, въ тоже время страстно жаждая отдыха и покоя послѣ десятилѣтней напряженной борьбы съ жизнью и неустанныхъ заботъ о добываньи насущнаго хлѣба. Мужъ, выгоняемый отовсюду, наконецъ понялъ, что она не можетъ болѣе кормить его и, добившись мѣста писаря въ киргизской степи, увезъ туда ее и дѣтей (ихъ было уже четверо, не считая тѣхъ, которые умирали), убѣгая отъ населенныхъ мѣстъ, гдѣ ему мѣшала служить его страсть къ вину, которое въ степи онъ могъ доставать очень рѣдко. Она очутилась за сотни верстъ отъ заселенныхъ мѣстъ, въ грязномъ одинокомъ домѣ, обнесенномъ валомъ, гдѣ почта получалась раза 2 въ мѣсяцъ, и пріѣздъ почтаря былъ событіемъ, гдѣ ихъ окружали киргизы, гдѣ даже его, единственнаго русскаго человѣка, она не видала по недѣлямъ, такъ какъ онъ разъѣзжалъ по своей кочующей волости, да и дома бывая, онъ рѣдко сидѣлъ съ нею, проводя время за валомъ въ двухъ—трехъ юртахъ, ютившихся около зимовки...
Но она, любила степь, эту огромную азіатскую степь! Но тогда она была счастлива и молода, у ней не было заботъ и горя, жизнь ей улыбалась, теперь-же степь нагоняла на нее тоску; еще вечерами она мирилась съ нею, когда засыпали дѣти, а мужъ, если былъ дома, уходилъ въ юрты пить кумысъ и играть въ карты съ киргизами; тогда она, поручивъ дѣтей надзору старой киргизки, другой годъ жившей у нихъ ради хлѣба, уходила далеко отъ стойбища безъ всякаго страха туда, гдѣ въ глубокомъ логу у горъ шуршала по камнямъ мелкая рѣка; тамъ она садилась и думала, тихо покашливая, словно боясь нарушить тишину ночи, глядѣвшей на нее яркими звѣздами.
И сегодня ее потянуло туда.
Здѣсь, въ тиши, ей вспомнились отрывки сегодняшняго письма Саши, и она задумалась надъ ними.
— Азія—прошептала она и опять дальше подсказывала досужая память слова письма.
— „Погоди, и я пріѣду къ тебѣ, вмѣстѣ въ балку твою къ рѣкѣ уйдемъ и слушать будемъ голоса ночи. Но пусть и со мною, и пока безъ меня, они не наводятъ на тебя тоски и мыслей печальныхъ, слушай какъ рѣка по песку тихо шуршитъ, слушай какъ ковыль шумитъ, жалуется, что слишкомъ рано высохъ, коростели кричатъ, а надъ всѣмъ этимъ крупныя звѣзды на небѣ темно-синемъ... я сама, вѣдь, люблю ее, твою Азію, люблю, хотя видѣла мало и рвусь къ тебѣ и хочу посидѣть съ тобой, хотя мысленно, теплой іюльской ночью, напоенной ароматомъ свѣжихъ травъ, что растутъ у рѣки вмѣстѣ съ цвѣтами,—не запыленныя, яркія. Откинулись-бы мы въ уголокъ каменнаго уступа, и я бы улыбалась, радуясь, что судьба привела меня сюда, въ этотъ уголокъ, гдѣ живешь ты, радость моя!"
— Милая моя, улыбнулась Даши, какъ она живо и ясно все себѣ представила, а я даже и не замѣчала, что поросъ травой и цвѣтами уголокъ этотъ, не замѣчала эти странныя горы. .. вотъ жимолость совсѣмъ возлѣ меня раскинулась, и кусты эти съ цвѣтомъ бѣлымъ, ароматъ этотъ, одуряющій, что голову кружитъ... а вѣдь все это и ранѣе было, только незамѣтно... но что мнѣ вся красота? тяжко одной!
— „Вчера схоронили,—припомнились ей дальше слова письма,—Трофимовну... что это за страдалица была? А вѣдь сохранила любовь къ людямъ, всегда была всѣмъ довольна, всегда ласково всѣмъ улыбалась до самаго конца... нѣтъ, ты только подумай: мужа потеряла любимаго и въ двадцать два года съ четырьмя ребятишками осталась: и какъ умеръ мужъ, —застрѣлили его въ отрядѣ барантачи, такъ она его и не увидала мертваго,—дѣтей растила у свекра въ домѣ.
Чего только не дѣлалъ съ ней свекоръ этотъ?
Сынъ подросъ; отдѣлилъ ихъ свекоръ; чернобровымъ красавцемъ-казакомъ сынъ вышелъ: всѣ дѣвушки на него заглядывались, и вдругъ въ двѣ недѣли горячка скрутила и умеръ девятнадцати лѣтъ. Паша, дочь замужняя, съ нимъ на одномъ году въ землю ушла;
Лиза,—та живая, но замаялась въ вѣчной работѣ подъ мужниными побоями и, глядя на ея горькую долю, сердце матери только надрывалось отъ жалости и тоски, а Катю, послѣднюю любимую, лютая чахотка доканала... Вотъ и перенесла все это мать; вѣдь она ихъ любила!.. Даня, подумай, какъ я своего Кешу люблю, какъ ты своихъ ребятокъ любишь—они у ней одни во всемъ свѣтѣ были... И вотъ какая у ней душа была великая! Не зароптала, рукъ на себя не наложила, а просто, смиренно всѣ испытанія принимала, о злобѣ людской съ доброй печальной улыбкой вспомнила, безъ ропота, всегда еще за свекра молилась. Даша, Даша! родятся же такія незамѣтныя страдалицы, незамѣтныя подвижницы на Руси. А мы, слабонервныя, издерганныя, крохотное испытаніе перенести не можемъ. Я не о тебѣ это, милая, не подумай; нѣтъ, ты тоже трудную долю несешь на плечахъ, тяжелую жизнь переживаешь, и будь терпѣлива, страдалица мня, умоляю тебя объ этомъ... вспомни нашу ласковую, добрую Трофимовну, вспомни крестъ ея тяжкій, и твой тебѣ легче покажется, моя бѣдная, моя одинокая, моя милая“...
И опять, какъ днемъ, задумалась Даша надъ письмомъ, давеча она мелькомъ это мѣсто прочла, и теперь эти сроки ее поразили и заставили глубоко задуматься.
Она вдумывалась въ то, что прочитала; передъ ея живымъ воображеніемъ ясно проходила страдальческая жизнь почившей старухи... И сразу стало легче на душѣ при мысли, что есть еще болѣе страдающіе, чемъ она, люди; собственное горе ушло далеко, казалось меньше и ничтожнѣе, хотѣлось вѣрить въ лучшее, думать, что оно придетъ въ лицѣ ея дѣтей, хотѣлось жить для того, чтобы вырастить ихъ, къ нимъ потянуло. И опять, тихо ступая, она вышла изъ лога и пошла къ бѣлѣвшему вдали изъ-за вала своими стѣнами одинокому дому, все болѣе и болѣе ускоряя шагъ при приближеніи къ нему.
Вотъ они всѣ спятъ тутъ на разостланныхъ по полу кочмахъ и текеметяхъ. Сара закинула за голову смуглыя ручки, Соня калачикомъ свернулась, разметался блондинчикъ Миша, а самая маленькая личико спрятала въ подушку, и только кудрявый затылокъ, залитый луннымъ свѣтомъ, да бѣленькая шейка ясно выступали на темной наволочкѣ подушки. Мать поцѣловала мягкіе завитки и, взявъ письмо, сѣла къ окну, и усталые глаза Даши опять забѣгали по строчкамъ, пока не остановились на словахъ:
„Родятся-же такія — незамѣтныя страдалицы, подвижницы на Руси, а мы, слабонервныя, издерганныя, крохотное испытаніе перенести не можемъ".
— Да, слабонервныя, —именно такія... Господи, силы дай духу слабому, поддержи, прости за ропотъ, не оставь, помоги.—И блѣдное лицо съ невыразимымъ упованіемъ глядитъ на это ясное небо, на которомъ трепещутъ и разгораются большія спокойныя звѣзды.
Горячая азіатская ночь смѣняется утренней прохладой, холодкомъ знобитъ ея плечи, но она не чувствуетъ этого холода, она забылась въ молитвѣ, она проситъ себѣ такого-же смиреннаго терпѣнія, какое было у той усопшей страдалицы, она проситъ его съ пламенной вѣрой въ исполненіе просимаго, отъ всей глубины своего истомленнаго сердца, любящаго, добраго и честнаго...
Востокъ разгорается сильнѣе, легкій туманъ тонкимъ маревомъ кутаетъ степь, кутаетъ цѣпь низкихъ каменистыхъ горъ, перерѣзающихъ ее, ихъ причудливые уступы... Надо дать покой истомленному тѣлу и она, заперевъ
окно и раздѣвшись, тихо ложится около дѣтишекъ и засыпая, прижимается _ лицомъ къ ручкѣ Миши, къ этой маленькой теплой дѣтской ручкѣ, отъ которой быть можетъ увидитъ помощь и достатокъ потомъ, въ будущемъ, когда будетъ такая-же старая, какъ Трофимовна.
— Сохрани ихъ для меня Господи, не отними! — шепчетъ она, засыпая и еще крѣпче прижимается разгорѣвшейся щекой къ маленькой рукѣ своего крѣпко спящаго мальчика...
*****

У алтайцевъ.

(Изъ путевыхъ воспоминаній).

Проживая на Алтаѣ въ деревнѣ Чергѣ, я и мой спутникъ рѣшили какъ то въ іюлѣ съѣздить въ окрестности—въ аилы *) алтайцевъ. Нашъ проводникъ — чергинскій крестьянинъ скоро привелъ осѣдланныхъ лошадей, и мы, переправившись въ бродъ черезъ рѣчку Сему, по тропинкѣ начали подниматься по косогору, поросшему березами и лиственницами. Такъ мы проѣхали нѣсколько верстъ, затѣмъ спустились, перевалили два небольшихъ хребта и стали спускаться долиной. Въ это время до насъ донеслись какіе то странные звуки. Спустя нѣкоторое время можно было различить крикъ человѣка. Долина повернула и мы увидѣли группу алтайцевъ, которые, какъ оказалось, въ это время совершали жертвоприношеніе.
На полянѣ было устроено сооруженіе въ видѣ жертвенника. Оно состояло изъ четырехъ кольевъ съ наложенной на нихъ покрышкой изъ сѣна и прутьевъ. Къ концамъ кольевъ были прикрѣплены березовыя вѣтки съ свѣжими листьями. На это сооруженіе опиралась наклоненная длинная жердь, однимъ концомъ воткнутая въ землю, на другомъ ея концѣ висѣла по направленію съ запада на востокъ шкура коня У этой шкуры не были отрѣзаны ни копыта, ни хвостъ, ни голова. Подъ крышей жертвенника висѣлъ кожаный сосудъ съ аракой—слабой и вонючей водкой, приготовленной алтайцами изъ молока, а внизу на березовыхъ прутьяхъ лежала сваренная конина, предназначенная дли участниковъ торжества.
Недалеко отъ жертвенника былъ разведенъ большой костеръ, на которомъ въ котлахъ варилось мясо жертвеннаго коня. У костра сидѣло много алтайцевъ, пріѣхавшихъ изъ окрестныхъ аиловъ. Здѣсь были однако лишь мущины разныхъ возрастовъ, но не было ни одной женщины. Одни изъ присутствующихъ курили трубки и бесѣдовали, другіе кололи дрова, третьи поддерживали огонь въ кострѣ и наблюла ли за вареніемъ мяса. Одѣты они были въ обыкновенные костюмы: бараньи нагольныя шубы или добниные халаты. Но одинъ изъ нихъ рѣзко отличался отъ другихъ своимъ костюмомъ. На немъ былъ черный новый плисовый халатъ, на черной барашковой шапкѣ развѣвалось пушистое большое филиново перо. Задумчивое лицо его казалось безучастнымъ къ окружающимъ, которые относились къ нему съ видимымъ уваженіемъ и предупредительностью. Предъ нимъ стоялъ „ташауръ"— каменная бутылка съ аракой. Онъ наливалъ ее въ деревянную китайскаго издѣлія чашку и не спѣша пилъ, тогда какъ остальные только посматривали на этого счастливца. Это былъ молодой камъ или шаманъ—его то крикъ мы и слышали, проѣзжая по долинѣ. Въ данном
случаѣ былъ приглашенъ для совершенія жертвоприношенія богу свѣта и добра—
Ульгеню, которому алтайцы лѣтомъ совершаютъ моленія, прося о покровительствѣ. Тогда приносятся въ жертву животныя, собираются гости для молитвы, ѣды и выпивки.
Между тѣмъ пошелъ дождикъ. Камъ прошелъ въ стоящую недалеко отъ костра холщовую палатку, а затѣмъ, когда дождикъ стихъ, онъ вышелъ оттуда и подошелъ къ жертвеннику.
Теперь отъ шеи до ногъ шамана по спинѣ спускались красныя и бѣлыя: ленты изъ кумача и коленкора.
Около шамана столпились человѣкъ двадцать алтайцевъ. Новые гости не переставали прибывать, привязывая лошадей къ вбитымъ кольямъ.
Камъ взялъ деревянную небольшую чашку, а стоящій подлѣ алтаецъ взялъ кожаную бутылку съ аракой. Затѣмъ раздался крикъ шамана и разнесся по долинѣ, а горное эхо отвѣтило изъ-за каменнаго гребня. Опять возгласъ. Камъ велѣлъ наполнить чашку аракой и затѣмъ, скандируя слова молитвы, выбрызнулъ вино на жертвенникъ. Напѣвая молитву, онъ покачивалъ въ тактъ головой. Шаманъ постепенно оживлялся, неоднократно повторяя процессъ приношенія араки и не переставая напѣвать молитву. Голосъ его становился громче и диче.
Конечно, храмъ—вся долина—была такъ велика, что для произведенія впечатлѣнія нужно было напрягать всѣ голосовыя средства. Отъ напряженія глаза и лицо шамана налились кровью, голосъ его временами хрипѣлъ. Причитанія и скандировку онъ нерѣдко прерывалъ, испуская дикій протяжный крикъ, причемъ, складывая руки ладонями вмѣстѣ, подносилъ ихъ къ лбу и, тряся головой, кланялся въ сторону повѣшенной шкуры —на востокъ.
За шаманомъ кланялись и стоящіе подлѣ алтайцы, послѣ чего опять начинались моленія кама, качаніе въ тактъ головой, приношеніе вина и неистовые протяжные крики, сопровождаемые поклономъ съ сложенными вмѣстѣ ладонями руками, поднесенными ко лбу. Эхо приносило назадъ эту дикую молитву, изъ-за горы точно неслись отвѣтные голоса, какъ будто кто- то невидимо присутствовалъ тутъ и давалъ знать о себѣ молящимся. Картина была торжественная, могущая возбудить религіозный экстазъ. Грандіозная обстановка, горное эхо, откликающееся на возгласы кама, высоко вознесенная шкура животнаго—видимо производили на алтайцевъ сильное впечатлѣніе.
Иногда камъ бросалъ чашку вмѣстѣ съ виномъ, стараясь перекинуть ее черезъ жертвенникъ. Ребятишки алтайцы бѣжали поднимать чашку и смотрѣть, какъ она упала: вверхъ или внизъ дномъ т. е. къ добру или худу.
То-же самое было продѣлано съ бульономъ, навареннымъ изъ жертвенной конины, причемъ въ бульонъ было положено кусочками и мясо.
Молитвы произносятся камомъ во время моленія духу добра Ульгеню въ родѣ слѣдующей:

Почитаемый господинъ!
Возносимъ тебѣ молитвы.
Сохрани насъ отъ враговъ.
Сохрани скотъ отъ болѣзни,
Дай хорошій приплодъ ему,
Дай обильную пищу для него;
Помоги въ нашихъ промыслахъ
Сохрани жизнь нашу отъ болѣзни и смерти
Прими предлагаемую жертву
И помоги намъ силою своею!...

Моленіе продолжалось долго. Камъ видимо утомился, кричалъ уже тише. Наконецъ, молитва кончилась. Камъ, пошатываясь, отошелъ къ костру и въ изнеможеніи сѣлъ на разостланный войлокъ. Ему тотчасъ подали трубку.
Черезъ нѣкоторое время молитва опять должна была возобновиться, но мы не стали ожидать окончанія торжества и рѣшили отправиться домой, тѣмъ болѣе, что погода видимо начинала
портиться.
Замѣчу, что при молитвахъ Ульгеню—духу свѣта и добра—алтайскіе шаманы не употребляютъ бубна. Шаманскій бубенъ употребляется лишь во время молитвъ Эрлику при свѣтѣ костра, когда землю окутала ночь.
******
Къ рисункамъ.

Берская народная библіотека была открыта въ 1897 г. по иниціативѣ И. И Березина при участіи В. А. Горохова, а также чиновника по крестьянскимъ дѣламъ Ордина. Первыя средства были даны Берскимъ волостнымъ обществомъ въ количествѣ 300 руб. В. А. Гороховымъ 100 р, изъ Томска Н. И. Сухопаровой-Преображенской 25 р. и берскимъ купечествомъ и другими берскими жителями около 100 р Поступали пожертвованія и книгами отъ В А. Горохова, И. И. Березина и нѣкотор. друг. Въ первые годы своего существованія библіотека помѣщалась въ старомъ волостномъ правленіи, а въ 1899 г. переведена въ особое зданіе, выстроенное спеціально для этой цѣли на средства В. А. Горохова Библіотека обставлена прекрасно: имѣется обширный залъ для спектаклей и народныхъ чтеній. Въ настоящее время въ библіотекѣ находится около трехъ тысячъ книгъ по разнымъ отдѣламъ, а также выписывается газеты я журналы.
Добавимъ, что въ этомъ же зданіи библіотеки происходятъ засѣданія выѣздныхъ сессій Томскаго Окружнаго Суда.
А. Г.
*****
Скала на р. Чуѣ.

Кругомъ верстъ на 40 раскинулась ровная Чуйская степь и эта одинокая скала на берегу р. Чуи производятъ въ высокой степени оригинальное впечатлѣніе, какъ будто какой титанъ оторвалъ каменную громаду отъ горъ и бросилъ ее въ долину Чуи. Теченіе рѣки въ этомъ мѣстѣ тихое, берега низкіе, песчаные, но ниже, принявъ въ собя р. Туэхгунаръ, Карагутъ, Курай, Тогуэмъ справа и Чеганъ-цэунъ слѣва, Чуя становится многоводной, быстрой, течетъ въ скалистыхъ крутыхъ берегахъ и, глядя на нее, совершенію не узнаешь прежней, тихой степной рѣки.
******
Ущелье р. Бельтыръ-туюка.

Ущелье р. Бельтыръ-туюка находится въ нѣсколькихъ верстахъ отъ селенія, расположеннаго на р. Еджиганѣ, выше Чемала по Катуни.
Небольшая рѣченька, стиснутая въ своемъ конечномъ теченія громадными скалами, прорвавшись сквозь нихъ, со страшнымъ шумомъ низвергается въ долину Катуни водопадомъ съ 207 аршинной высоты. Невольно любуешься этой горной, буйной, не знающей себѣ преградъ рѣченькой, которая и въ дальнѣйшемъ своемъ теченія, пересѣкая долину Катуни, все еще не можетъ успокоиться—все бурлитъ да пѣнится и съ глухимъ рокотомъ впадаетъ въ Катунь.

*) Становье алтайцевъ изъ нѣсколькихъ юртъ.

Двухслойный pdf (картинки поверх текста)
https://yadi.sk/i/7-60h_P7rAaCp
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/zP8lTPjBrAaGE
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/ZpsmIPN9rAaJA

Г.Потанин "І-я Сибирская передвижная художественная выставка"

Когда сибирская передвижная выставка впервые была открыта въ Красноярскѣ, рядомъ съ благопріятными отзывами о ней появился и неодобрительный; для областной гордости было обидно, что выставка, организованная для сибирскаго общества, далеко не производила того впечатлѣнія высокой художественной цѣнности, какое производятъ столичныя выставки. Объ этомъ отзывѣ мы только слышали, сами его не читали, и потому не знаемъ, къ кому собственно былъ направленъ упрекъ въ такомъ пренебрежительномъ отношеніи къ провинціальному обществу, къ міру ли русскихъ художниковъ вообще или только къ тѣмъ изъ нихъ, которые явились иниціаторами въ устройствѣ передвижной выставки для Сибири. Эти послѣдніе менѣе, чѣмъ кто-либо заслуживаетъ упрека; они захотѣли оказать услугу провинціальному обществу; они трудились, хлопотали, приняли на свой рискъ расходы по устройству выставки и намъ нужно только благодарить ихъ за вниманіе къ нашимъ духовнымъ нуждамъ. По и къ остальнымъ художникамъ мы не имѣемъ права относиться такъ строго. Предпріятіе новое, успѣхъ его неизвѣстенъ. Неизвѣстно, окажется ли сибирское общество столь отзывчиво, что расходы по перевозкѣ картинъ окупятся.
Хорошему сбору въ Томскѣ сильно препятствовала погода; за все двухнедѣльное время выставки выдалось не болѣе двухъ, трехъ ясныхъ дней; шли дожди, перемежающіеся со снѣгомъ, которые развели на улицахъ невылазную грязь. Были дни, когда на выставкѣ было менѣе сорока человѣкъ.
Въ слѣдующій разъ устроители выставки должны постараться выбрать болѣе удобное время, а также болѣе центральную и болѣе обширную залу.
Валовой сборъ выставки 872 рубля. Платныхъ посѣтителей было 3302, безплатныхъ 1601 всего 4903. Безъ платы были допущены всѣ городскія народныя школы, а также члены общества книгопечатниковъ. Главную массу посѣтителей составляли учащіяся дѣти.
Уже въ одномъ томъ обстоятельствѣ, что на выставкѣ перебывала такая масса подрастающаго учащагося поколѣнія, надо признать большую заслугу выставки. Сухіе уроки о природѣ, которые они слышали въ школѣ, выставка оживотворила яркими, колоритными представленіями. Учащіеся какъ будто побывали въ далекихъ странахъ. На выставкѣ были представлены Италія (13-ю изображеніями), Крымъ (9-ю), Кавказъ (2-мя), Финляндія (6-ю), Малороссія (11-ю). Франція (4-мя), Алжиръ (1), Алтай (5-ю) и Саяны (10-ю); кромѣ того берега русскихъ рѣкъ Днѣпра (2), Дона (1) и Волги (1). Многіе мотивы, изображенные на выставленныхъ картинахъ, чужды природѣ, окружающей нашу молодежь. Она туть видѣла глубокую синеву Средиземнаго моря и Адріатики, горячіе берега Италіи и Крыма, стройныя фигуры пирамидальныхъ тополей и кипарисовъ, разрѣзающихъ своими вершинами теплый воздухъ юга. Благотворно, хотя на нѣсколько часовъ, пока стоишь передъ этими картинами, оторваться отъ нашей скучной будничной жизни, проходящей вяло, безъ разумныхъ общественныхъ праздниковъ, безъ солидарности съ окружающимъ міромъ и безъ увѣренности въ завтрашнемъ днѣ, испытать хотя только въ художественномъ произведеніи прелесть другого не ноющаго, а ликующаго существованія, обдаваемаго лучами южнаго солнца и почувствовать въ своей душѣ приступъ того неяснаго стремленія, которое такъ чудесно изобразилъ великій поэтъ:

Ты знаешь-ли край, гдѣ лимонныя рощи цвѣтутъ,
Гдѣ въ темныхъ листахъ померанецъ, какъ золото, рдѣетъ,
Гдѣ сладостный вѣтеръ подъ небомъ лазоревымъ вѣетъ,
Гдѣ скромная мирта и лавръ горделивый растетъ,
Ты знаешь-ли край тотъ?
Туда бы....
Туда бы....

На дѣтей выставка производила сильное впечатлѣніе. Преимущественно ихъ вниманіе останавливалось на картинахъ, изображающихъ дѣтей. Возвратившись домой и разсказывая о своихъ впечатлѣніяхъ родителямъ, они принимали позы видѣнныхъ фигуръ, копировали подмѣченныя на картинахъ выраженія глазъ. Нѣкоторыя, придя домой, изъ домашнихъ образцовъ устраивали выставку картинъ, не забывая и каталогъ составить.
Конечно, нельзя не пожелать, чтобъ предпріятіе не прекратилось на первой попыткѣ и чтобы посѣщеніе сибирской передвижной выставкой Сибири обратилось въ періодическое явленіе. Впослѣдствіи, когда общество нашей области заслужитъ довѣріе у русскихъ художниковъ, можетъ быть начнетъ заглядывать къ намъ и общерусская передвижная выставка.
Пока мы не вошли въ общую колею съ европейской Россіей въ области искусства, сибирская передвижная выставка будетъ носить нѣсколько иной характеръ сравнительно съ общей передвижной. Задачи ихъ не совсѣмъ однѣ и тѣ же. Русская передвижная выставка имѣетъ цѣлью показать шедевры русскаго творчества за послѣдній годъ; она открывается обыкновенно въ Петербургѣ и за тѣмъ собраніе картинъ отправляется путешествовать по разнымъ городамъ европейской Россіи. Въ составъ этого собранія не входятъ картины прежнихъ лѣтъ. На нашей же сибирской выставкѣ мы видѣли картину покойнаго Шишкина, писанную имъ въ 1856 году; мало этого, въ составъ ея вошли пять копій съ мастеровъ XVI столѣтія. На столичныя выставки копіи не допускаются: на сибирской же ихъ не мало; тутъ есть копіи съ Лагоріо, Шишкина, Крыжицкаго, Левитана. И это уклоненіе отъ нормы имѣетъ основаніе. Мы жили вдали отъ источника свѣта; свѣтъ творчества русскихъ художниковъ не достигалъ до насъ. Въ противуположность западной Европѣ Россія не представляетъ страны, въ которой просвѣщеніе разлито въ массѣ ровномѣрно; въ то время, какъ въ одной половинѣ ея просвѣщеніе дѣлаетъ успѣхи, другая половина тонетъ во мракѣ невѣжества. Чтобы пробудить въ насъ, обойденныхъ струею свѣта, интересъ къ искусству, было бы полезно привозить къ намъ произведенія старыхъ и уже покойныхъ художниковъ. Это, разумѣется, трудно; старыя картины составляютъ собственность частныхъ лицъ и получить ихъ согласіе затруднительно, но тутъ могло бы помочь правительство, располагающее лучшими произведеніями русской школы. Къ сожалѣнію, у области нѣтъ общественнаго органа, который могъ бы предстательствовать о просвѣтительныхъ нуждахъ края.
Выставка была разнообразна, но не полна. Въ ней были представлены живопись масляными красками, акварель, пастель и скульптура. Мы не нашли бы лишнимъ, если бы на ней были представлены архитектура и орнаментъ. Изъ родовъ живописи преобладалъ пейзажъ; портретовъ мало, мало и жанровыхъ картинъ, по исторической живописи всего одна на библейскій мотивъ.
***
А. Клюге. "Надъ болотомъ"

(Эскизъ).

1.
Темнѣетъ. На небо надвигаются тучи.
Около костра сидитъ группа дровосѣковъ. Далеко отъ родимой деревни въ глушь „вѣковѣчной" (какъ они выражаются) тайги забросила ихъ судьба этимъ лѣтомъ. Прошлый годъ былъ у нихъ, въ степной сибирской деревушкѣ, неурожай, третій по счету и лютѣе двухъ первыхъ. Ничего не родилось, даже зеренъ, взятыхъ въ долгъ у казны на посѣвъ, не воротили. Пришлось уходить на заработки, чтобы прокормить семьи и заплатить недоимки. Въ степяхъ заработковъ не было, потому что всѣ здѣсь занимались только хлѣбопашествомъ и были одинаковы сыты въ урожай и одинаково голодны въ недородъ. Нужно было двинуться на сѣверъ, гдѣ проходитъ желѣзная дорога, гдѣ расположены пріиска, гдѣ люди не только добываютъ изъ земли хлѣбъ, а добываютъ уголь, желѣзо и золото. Тамъ можно что нибудь заработать сильному и предпріимчивому человѣку.
— Какъ не заработаешь?—давалъ указанія крестьянамъ изувѣченный на пріискахъ — поселенецъ, посланный въ мѣсто причисленія умирать. Развѣ тамъ такъ живутъ люди, какъ здѣсь? На Олекмѣ, братъ, золото важнецкое! Съ одного лога по 100 пудовъ въ годъ намываютъ! Подъемное золото—какъ камешки: только знай, подымай, да клади въ кружку, а вечеромъ смотришь рубля по 3 на человѣка набѣжало, окромя жалованья... Вынашивалъ я, братцы, по 1000 рублей за апирацію... Осенью придешь на Витимъ и гуляешь; кругомъ раздолье! такихъ пьяницъ, какъ ты—сотни! шанпанское ковшами пьютъ, по плису на грязной улицѣ пляшутъ... Глядь, деньковъ черезъ 5 все прокучено... долго-ли? И опять идешь наниматься на работы... Нашъ братъ шпана денегъ не умѣетъ уберечь. А вотъ степенные люди, какъ вы, бо-о-ольшой капиталъ составить могутъ, ежели умненько вести себя... а главное винища не жрать.
Наслушавшись такихъ рѣчей, пошли степняки на сѣверъ. До Олекмы они не дошли, потому что не хватило на дорогу денегъ, а нанялись къ купцу Артамонову рубить лѣсъ. Снабдилъ онъ ихъ харчами—сухарями крупой, саломъ, чаемъ и отправилъ на дальнюю „дѣляну" (арендованную у казны у черта на куличкахъ), указалъ границы участка и сказалъ;
— Ну прощайте, ребята! руби—не плошай!.. Черезъ недѣльки три понавѣдаюсь къ вамъ и свѣжій запасъ привезу... А ежели задатки желаете послать семьямъ, такъ вы того... тогда мнѣ скажете куда и кому... Я самъ пошлю, а денегъ впередъ дать ничего не могу, не зная какъ вы работаете.
Онъ забралъ паспорта у нихъ и уѣхалъ. Прошло уже три недѣли, но никто къ нимъ не пріѣхалъ, точно всѣ и въ томъ числѣ купецъ Артамоновъ, для котораго они навалили уже груды огромныхъ лѣсинъ,— забыли про нихъ.
Костеръ пылаетъ ярко на темномъ фонѣ сосноваго бора, передъ землянкой, заваленной дерномъ и комьями глины. Огонь трещитъ, обхватывая своими багровыми языками черный котелокъ, висящій на вбитой наклонно въ землю жерди, точно говоритъ какія то непонятныя людямъ слова. Иногда брызнетъ вода изъ закипѣвшаго котла, на уголь. Огонь зашипитъ задрожитъ точно корчась отъ боли, а потомъ опять зашевелятся сине-багровые языки и заведутъ свои тихія монотонныя рѣчи...
Изъ шести темныхъ фигуръ, расположившихся у костра, три сидятъ и глядятъ на огонь; одна суетится у котелка, мѣшая что то въ ней ложкой одна, лежитъ и тихо стонетъ, а одна тоже лежитъ и издаетъ здоровый храпъ измученнаго работой человѣка.
Суетящійся у котла мужикъ съ головой, повязанной платкомъ (для защиты отъ мошекъ), съ длиннымъ заостреннымъ носомъ, — подходить къ стонущей фигурѣ и укрываетъ ее рваной шубенкой.
— Ну какъ, милый человѣкъ... полегчало? спрашиваетъ онъ больного, наклоняясь къ его лицу и пытливо всматриваясь въ его потемнѣвшее худое лицо, съ глубоко впавшими въ орбиты глазами, съ полуоткрытыми воспаленными губами...
— Седьмой годокъ тебѣ пошелъ, а ты лошади путемъ запречь не умѣешь,—бормочетъ больной. Пора тебѣ къ крестьянству привыкать, не ровенъ часъ—Тятька помретъ—кормильцемъ семьи будешь!..
— Видно все о дворѣ своемъ думаетъ, о семьѣ! Все объ одномъ толкуетъ,—шепчетъ мужикъ, повязанный платкомъ, и отходитъ въ сторону на цыпочкахъ, хотя его мягкіе „чирки" и безъ того ступаютъ тихо, безъ стука.
А больному мерещится родная деревня. Угрюмая темная тайга, непроходимою стѣною ставшая между нимъ и его семьей,—отступаетъ вдаль. Она движется быстро и равномѣрно какъ волна, но тихо, тихо безъ шума и наконецъ сливается съ небомъ и открываетъ взору зеленую ровную степь, кое гдѣ усыпанную кудрявыми зарослями, скрывающими маленькія блестящія, какъ стеклышки, болотца... Небо пылаетъ зарей. Подъ облаками тянется къ сѣверу стая журавлей... Изъ двора, третьяго отъ озера, гдѣ шумятъ зеленые камыши, выѣзжаетъ телѣга: шустрый мальчуганъ правитъ лошадью и смѣется; на телѣгѣ лежатъ три мѣшка зерна, вдали виднѣется темная полоса отпаханнаго поля; голубые, розовые и бѣлые цвѣты тихо склоняютъ головки подъ колеса телѣги, росистая трава ложится пучками и пахнетъ свѣжескошеннымъ сѣномъ.
„Лошадь—то запряжена плохо, дуга на бокъ свалится!—думаетъ больной.—Ишь ты пострѣлъ и запречь то не умѣетъ...
Потомъ мысли его обрываются; вмѣсто поля, заросшаго пахучей травой и пестрыми цвѣтами, появляется сырое черное болото съ черными уродливыми стволами сгнившихъ деревьевъ и косматыми кочками, похожими на головы странныхъ дѣловыхъ чудовищъ, выглядывающихъ изъ воды и опять ныряющихъ въ нее... Сколько этихъ головъ тутъ? И не сосчитать. Вотъ кажется
тутъ вправо ихъ совсѣмъ не было давеча, а теперь они торчатъ и шевелятъ темными волосами по вѣтру. Откуда онѣ взялись?.. За болотомъ тянется лѣсъ, темный, могучій, и не проходимый... Его рубятъ, а онъ нисколько не уменьшается, точно На мѣстѣ одной срубленной „лѣсины" вырастаетъ пять новыхъ... И темно и сыро въ этомъ лѣсу и, кажется, не видно ни зари, ни солнца... Трудно дышать этой сыростью и гнилью! хочется, вырваться изъ этой темной тюрьмы на свѣтлый просторъ степей, на зеленый коверъ распаханныхъ и засѣянныхъ нивъ...
— Ахъ вы пчелы, мои пчелы... шепчетъ больной и ищетъ чего то около себя дрожащей рукой.
При этихъ словахъ дровосѣки вздрагиваютъ. Всѣмъ имъ вспоминаются степи, не запертыя ничѣмъ кромѣ синяго, глубокаго, какъ море, яснаго, какъ блескъ зари, неба. Они переносятся мыслями въ тихія родныя деревушки, затерянныя среди зеленыхъ бархатныхъ нивъ, окаймленныхъ кустами дикаго персика и розъ и имъ становиться грустно.
— Теперь у насъ тепло, а здѣсь сырость наскрозь тебя прохватываетъ, — говоритъ задумчиво низенькій, еще молодой парень съ русой бороденкой и краснымъ, точно распухшимъ носомъ.
— Ну ужъ закаркалъ!—замѣтилъ густымъ басомъ сидящій рядомъ, черноволосый и плотный мужикъ, староста артели, Андрей Синица.
— Такъ невесело, а онъ еще ноетъ! Онъ плюетъ съ сердцемъ и поправляетъ полѣно въ
кострѣ. Полѣно ни какъ не укладывается тамъ, куда его толкаетъ угрюмый мужикъ, что даетъ ему поводъ выругаться..
Сорвавъ свою досаду на полѣнѣ, Синица умолкаетъ, но что то тянетъ его продолжать разговоръ, начатый красноносымъ парнемъ..
— У насъ земля воспареніе имѣетъ отъ солнца, а здѣсь солнце въ иномъ мѣстѣ и до земли не доходитъ: только верхушки лѣсинъ согрѣваетъ. Откуда теплу быть? У насъ въ мартѣ уже тепло, а здѣсь въ маѣ снѣгъ по ямамъ лежитъ.
— Эта болотина, гдѣ мы теперь работаемъ, самое нездоровое мѣсто,— подхватилъ съ торопливой готовностью поддержать разговоръ красноносый парень. И меня какъ то въ костяхъ ломать начало... Скоро ли мы уже покончимъ съ этимъ мѣстомъ и перейдемъ на другое посуше?
(Продолженіе будетъ).
***

О киргизской женщинѣ.
Въ жизни киргизъ до сихъ поръ еще въ значительной степени сохранилось родовое начало—эта та соціологическая стадія, которую культурные народы уже давно прошли. Современные киргизы дѣлятся на разные роды, ведущіе свое начало отъ какого-нибудь прародителя. Почти каждый киргизъ знаетъ не только, къ какому роду онъ принадлежитъ, но можетъ Перечислить всѣхъ своихъ восходящихъ предковъ до этого прародителя, жившаго цѣлыя сотни лѣтъ тому назадъ. Это счисленіе идетъ по мужской линіи, потому въ интересахъ продолженія рода киргизъ желаетъ имѣть сына; а не дочь. Да и тотъ киргизъ, у котораго уже имѣются сыновья, желалъ бы имѣть ихъ еще больше, потому что, чѣмъ многочисленнѣе у него нисходящее мужское поколѣніе тѣмъ сильнѣе, значительнѣе будетъ его родъ, а это обстоятельство въ киргизской жизни имѣетъ весьма важное значеніе.
Тотъ киргизъ, у котораго еще нѣтъ сына, недоволенъ, когда жена даритъ его дочерью, въ особенности, если это случится нѣсколько разъ подрядъ.
Приписывая причину этого женѣ, онъ мечтаетъ взять другую, которая дала бы ему желаннаго сына. Если и вторая жена, такъ сказать, обманетъ его ожиданія, то онъ мечтаетъ взять третью, конечно, при условіи матерьяльной къ тому возможности.
Киргизы въ силу указанныхъ соображеній имѣютъ большую склонность къ семейной жизни, и холостые между ними сравнительно рѣдки. Такимъ образомъ бракъ, заключаемый киргизомъ, имѣетъ цѣлью продолженіе рода, хотя, конечно, и другія соображенія, напримѣръ, экономическія не остаются безъ воздѣйствія на этотъ важный въ жизни человѣка актъ. Слѣдуетъ замѣтить, что киргизское многоженство объясняется не вліяніемъ магометанской религіи, одобряющей полигамію. Нѣтъ, многоженство существовало уже въ древнѣйшія доисторическія времена за много тысячелѣтій до наступленія магометанской эры. Полигамія т. е. многоженство,—это форма брака, свойственная всѣмъ некультурнымъ народамъ.
Съ рожденіемъ дочери киргизу приходится такъ, или иначе мириться.
Появленіе на свѣтъ киргизской дѣвочки и первое время жизни ея проходитъ безъ особыхъ торжествъ, тогда какъ въ случаѣ рожденія мальчика, въ особенности первенца, таковыя устраиваются.
Дѣвочкѣ даютъ имя при рожденіи. У зажиточныхъ киргизъ, на которыхъ сильнѣе сказывается вліяніе ислама, новорожденной даютъ нерѣдко имя или библейское, или же имя изъ первыхъ временъ мусульманской эры, какъ напримѣръ: Сара,
Маріамъ, Ходиша. У болѣе же бѣдныхъ киргизъ именемъ дѣвочки служитъ названіе какого, нибуд предмета, или имя дается ей въ подражаніе имени дочери какого нибудь богатаго киргиза.
У киргизскихъ женщинъ встрѣчаются напримѣръ такія имена: бакты, что по русски значитъ счастливая, алтынъ—это значитъ золото, Гюльужа миля т. е. прекрасный цвѣтокъ.
Первые годы жизни киргизской дѣвочки мало отличаются, отъ первыхъ лѣтъ жизни киргизскаго мальчика. Она, какъ и мальчики, бѣгаетъ въ аулѣ Вмѣстѣ съ другими ребятами, играетъ съ ними.
У культурныхъ націй женщина можетъ разсчитывать на самостоятельную профессію въ будущемъ, у киргизъ же, какъ и у другихъ некультурныхъ народовъ, единственное назначеніе женщины—это роль матери и жены, потому и воспитаніе дѣвочки направлено въ этихъ цѣляхъ.
Родители-киргизы желаютъ обезпечить дочери своей выходъ замужъ, и потому вопросъ о пріисканіи ей жениха не можетъ не тревожить родительскаго сердца.
Для этаго существуютъ весьма побудительныя причины.
Одна изъ нихъ—это полученіе калыма т. е. платы за невѣсту, а другая—это стремленіе породниться.
Такъ какъ при выдачѣ киргизки замужъ приходится давать приданое, размѣры котораго вслѣдствіе чувства чести и самолюбія должны равняться полученному калыму, то слѣдовательно и желательно поскорѣе начать полученіе послѣдняго, въ виду того, что чѣмъ дольше калымъ, состоящій почти исключительно изъ скота, находится у родителей невѣсты, тѣмъ больше въ ихъ пользу можетъ остаться прироста. Скотъ же въ степи при благопріятныхъ условіяхъ размножается быстро, почти безъ затраты труда со стороны владѣльца.
Желаніе породниться, о чемъ я уже упоминалъ, является весьма виднымъ факторомъ въ киргизской жизни. Нерѣдко у киргизъ сватовство и заключеніе брака, по совѣту аксакаловъ т. е. уважаемыхъ стариковъ, устраивается для прекращенія вражды между разными семьями и родами. Родственники помогутъ въ несчастіи, не дадутъ въ обиду. Это ихъ какъ бы нравственная освященная обычаями обязанность. При степныхъ порядкахъ, при господствѣ въ степи грубой физической силы, важно имѣть многочисленныхъ и вліятельныхъ родственниковъ. Съ момента просватанія дочери киргизъ становится сватомъ не только для отца жениха, но и для родичей его. А въ киргизской жизни сватъ большая родня. Но этимъ же основаніямъ киргизъ старается отыскать невѣсту для своего сына. Придутся ли по душѣ другъ другу женихъ и невѣста—это вопросъ для киргиза праздный. Съ подобными сантиментами киргизы обыкновенно не считаются. Изъ этого можно видѣть, что даже мужская личность, а тѣмъ болѣе женская сама по себѣ не имѣетъ большого значенія и несетъ роль служебную въ интересахъ рода. Личность въ киргизской средѣ цѣнится главнымъ образомъ не по своимъ индивидуальнымъ качествамъ, а по степени полезности ея для рода. Поэтому нерѣдко встрѣчаются среди киргизъ совершенно ординарные люди, имѣющіе однако большое вліяніе не только по своей зажиточности, а лишь вслѣдствіе обширности своихъ родовыхъ связей. Киргизы часто ведутъ между собой оживленныя бесѣды на тему, кто родовитѣе и чей родъ почетнѣе.
Просватаніе киргизской дѣвочки сплошь и рядомъ происходитъ еще тогда, когда она лежитъ въ колыбели. Не рѣдко, впрочемъ, и женихъ находится въ такомъ же положеніи.
Размѣръ калыма опредѣляется при просватаніи.
Калымъ или плата за невѣсту существуетъ не у однихъ киргизъ. Онъ извѣстенъ и другимъ некультурнымъ народамъ разныхъ странъ. Существовалъ онъ и у славянъ, на что имѣются указанія и въ исторіи и въ современныхъ крестьянскихъ свадебныхъ обрядахъ.
Считаю умѣстнымъ замѣтить, что еще, такъ сказать, на зарѣ человѣческой исторіи жены похищались однимъ родомъ у другого, когда уже возникла форма брака, извѣстная въ наукѣ подъ терминомъ экзогамія. Это форма брака, при которой жена должна происходить не изъ одного рода съ мужемъ, а изъ чужого.
Похищеніе женщинъ служило одной изъ главныхъ причинъ постоянныхъ раздоровъ. Затѣмъ похищеніе постепенно замѣняется платой за невѣсту (вѣномъ у славянъ, калымомъ у киргизъ и другихъ тюркскихъ народностей).
Взысканіе платы за женщину при родовомъ строѣ жизни весьма понятно и основывается на соображеніяхъ экономическаго свойства, т. к. выходя изъ предѣловъ рода, женщина дѣлалась экономически для него безполезной, тогда какъ воспитаніе ея стоило матеріальныхъ затратъ.
Первобытный человѣкъ, едва влачившій свое существованіе, не могъ накоплять цѣнностей и потому по-неволѣ долженъ былъ похищать себѣ жену изъ чужого рода, когда постепенно пришелъ къ сознанію, что бракъ съ женщинами своего рода неблагопріятно отзывается на потомствѣ. Затѣмъ постепенно повышаясь въ культурномъ отношеніи, человѣкъ сталъ уже накоплять цѣнности и получилъ возможность покупать жену. На существованіе ранѣе похищенія женъ и у киргизъ—сохранились указанія въ ихъ свадебныхъ обрядахъ.
Въ настоящее время калымъ у киргизъ состоитъ изъ скота, иногда лишь присоединяются къ нему деньги и вещи. Сумма калыма опредѣляется по состоянію родителей брачующихся. Конечно, обыкновенно случается, что бѣднота роднится съ бѣднотой и богатые съ богатыми. Это происходитъ оттого, что богатые родители назначаютъ за дочь и болѣе высокій калымъ. Точно также богатый отецъ жениха старается породниться съ богатымъ же, какъ болѣе вліятельнымъ человѣкомъ. Обычный размѣръ калыма представляетъ три разряда: 47 трехлѣтнихъ лошадей, 37 и 27. Въ калымъ идутъ не только лошади, но и другой скотъ, какъ то верблюды, бараны, рогатый скотъ, но и въ этихъ случаяхъ стоимость этого скота исчисляется сообразно съ цѣнностью трехлѣтней средней лошади. У бѣдныхъ людей калымъ зачастую меньше вышеуказанныхъ цифръ, у богатыхъ же киргизъ калымъ достигаетъ иногда огромныхъ суммъ въ 500, 1000 и даже болѣе лошадей.
Въ уплатѣ калыма у киргизъ принимаютъ участіе зачастую не одни родители жениха, но и родичи ихъ. Это практикуется и между богатыми киргизами.
Со времени просватанія дочери у родителей возникаютъ и заботы о приготовленіи приданого. Прежде размѣръ его не предусматривался обычаемъ. Было время, когда приданого могли и не давать, что и весьма понятно, если смотрѣть на женщину какъ на товаръ. Нынѣ же наступаютъ иныя требованія. Приданое по обычаю становится какъ бы обязательнымъ, не предусматривается лишь размѣръ его, но и въ этомъ отношеніи все болѣе и болѣе проводится мысль, что родительская честь требуетъ, чтобы количество приданого не было меньше полученнаго калыма.
Не всякій киргизъ можетъ сдѣлать это единолично, т. к. иногда условія для скотоводства были неблагопріятны и калымный скотъ не только не далъ прироста, а даже уменьшился.
Въ такихъ случаяхъ при изготовленіи приданого приходятъ на помощь родственники. Это наблюдается даже и тогда, когда въ помощи родныхъ нѣтъ существенной надобности. Но родовыя отношенія, родовыя связи предъявляютъ у киргизъ свои требованія и въ подоб^ номъ случаѣ.
Когда дѣвочка-киргизка подрастетъ такъ лѣтъ до 8 или 9, то и образъ жизни ея начинаетъ отличаться отъ жизни мальчика. Она помогаетъ матери по хозяйству и съ этого времени усваиваетъ всѣ необходимыя для киргизки знанія, пріучается дѣлать кумысъ, приготовлять разныя несложныя кушанья, дѣлать кизякъ т. е. топливо изъ навоза, шить, выдѣлывать кожи, стричь овецъ и проч. и проч.
Киргизы до нѣкоторой степени эстетики. Они неравнодушны къ украшеніямъ. У нихъ имѣются уже извѣстныя, эстетическія требованія, правда, весьма первобытныя и съ точки зрѣнія европейца своебразныя. Они любятъ вышитыя кошмы, одѣяла, занавѣсы. Рисунки незамысловаты, подчасъ неуклюжи, но тѣмъ не менѣе приходится учиться ихъ изготовленію. Потому киргизка съ дѣтства принимается за эту выучку. Качества подобной работы какъ и всякой, конечно, зависятъ отъ индивидуальныхъ способностей. Чѣмъ больше между приданымъ предметовъ ручной работы, тѣмъ болѣе чести для невѣсты. Потому для изготовленія разныхъ приданныхъ работъ киргизы обыкновенно приглашаютъ рукодѣльницъ родственницъ и даже постороннихъ.
Лѣтъ съ 9 или 10 дѣвушка киргизка начинаетъ носить круглую шапку, опушенную мѣхомъ нерѣдко выдры и даже соболя. Къ шапкѣ прикрѣпляются пушистыя филиновы перья. По выходѣ замужъ этотъ головной уборъ, придающій киргизкѣ сравнительную миловидность, замѣняется другимъ, приходящимся положительно не къ лицу большинству киргизокъ. Онъ называется джаулукъ и представляетъ бѣлую, обыкновенно коленкоровую повязку, плотно закрывающую волосы, уши и даже часть щекъ и спускающуюся на грудь въ видѣ салфетки. Бѣлый цвѣтъ, конечно, не къ лицу киргизокъ имѣющихъ обыкновенно смуглую кожу.
***
Берская ремесленная школа.

28 сентября въ с. Берскомъ, Барнаул. у., происходило торжество, которое надолго останется въ памяти мѣстныхъ жителей. Было совершено торжественное открытіе Барской низшей ремесленной школы.
На освященіи и церемоніи открытія присутствовали—директоръ народныхъ училищъ Томской губ. H. К. Рамзевичъ, извѣстный мѣстный общественный дѣятель и благотворитель В. А. Гороховъ, представители мѣстнаго общества, учащіе школы, учащіеся и многій постороннія лица.
Въ назначенный день, 28 сентября, въ воскресенье, послѣ обѣдни во вновь отстроенномъ помѣщеніи школы было совершено обычное молебствіе, провозглашено многолѣтіе Государю Императору, послѣ чего прочитаны были данныя по открытію школы въ с. Берскомъ.
Министерство Народнаго Просвѣщенія въ послѣднее время выдвинуло впередъ вопросъ о созданіи у насъ сельскаго низшаго ремесленнаго образованія.
Обширные слои сельскаго населенія, сельскохозяйственная промышленность и весь обиходъ нашей сельской жизни нуждаются въ школѣ спеціальной, практическаго характера, которая, служа продолженіемъ образованія прошедшему начальную школу, дала бы ему возможность изучить опредѣленное ремесло.
Такою, именно, въ высшей степени желательною школою и является открытая ремесленная школа въ Берскѣ, первая подобнаго типа въ Западно-Сибирскомъ учебномъ округѣ.
Вопросъ объ открытіи низшей ремесленной школы въ Томской губерніи возникъ въ 1899 — 1900 годахъ. Съ учрежденіемъ Технологическаго Института и особенно съ пріѣздомъ въ Томскъ г. товарища министра народ. просвѣщ. вопросъ этотъ получилъ желательное направленіе и былъ подхваченъ мѣстными жертвователями купцами А. И. Винокуровымъ и В. А. Гороховымъ. Тотъ и другой предлагали весьма выгодныя условія для открытія школы—первый въ с. Тюменцевѣ, второй въ с. Берскомъ. Докладныя записки, смѣты, планы и всѣ данныя по этому вопросу въ скоромъ же времени были представлены на усмотрѣніе министерства народ. просв., которое, по наведенію всестороннихъ справокъ и истребованіи отзыва мѣстнаго учебнаго начальства, остановилось въ заключеніе на с. Берскомъ, какъ пунктѣ болѣе подходящемъ по мѣстнымъ условіямъ и болѣе выгодномъ по предложеннымъ кондиціямъ г. Горохова, изложеннымъ въ его особой докладной запискѣ. Въ 1 день декабря 1902 года послѣдовало Высочайшее соизволеніе на учрежденіе Берской низшей ремесленной школы, съ отпускомъ отъ казны на содержаніе школы съ 1 іюля 1903 г. Съ того же времени ассигновано: 1) на содержаніе школы 2335 р. — на полугодіе, а начиная съ 1904 г. по 4670 руб. въ годъ и 2) единовременно на оборудованіе школы 5000 р.
Берская низшая ремесленная школа, учрежденная согласно штату низшихъ ремесленныхъ школъ, Высочайше утвержденному 25 марта 1902 года, представляетъ собою типъ школы съ двумя отдѣленіями — слесарно-кузнечнымъ и столярнымъ и разсчитана на 60—80 учащихся, съ годичнымъ бюджетомъ, какъ сказано, въ 4670 руб. Такого рода низшія ремесленныя школы, по общему ихъ уставу, имѣютъ цѣлью практическое обученіе разнаго рода ремесламъ и снабженіе знаніями и умѣніями, необходимыми для осмысленной въ сихъ ремеслахъ работы: курсъ обученія въ нихъ продолжается четыре года, причемъ четвертый годъ предназначается исключительно для практическаго усовершенствованія въ ремеслахъ; въ низшихъ ремесленныхъ школахъ изучаются практически разнаго рода ремесла въ связи съ технологіей сихъ послѣднихъ и графическими искусствами. Кромѣ ремеселъ, въ этихъ школахъ производится, по возможности, обученіе починкѣ и изготовленію земледѣльческихъ орудій и машинъ, сообразно съ мѣстными условіями. Изъ предметовъ преподаются: Законъ Божій, русскій языкъ, ариѳметика, рисованіе и черченіе въ примѣненіи къ изучаемымъ въ школахъ ремесламъ. Къ обученію въ школахъ допускаются лица всѣхъ состояній, безъ различія званія и вѣроисповѣданія; для поступленія требуется представленіе свидѣтельства объ окончаніи курса начальнаго училища или же умѣніе читать и писать и выдержаніе особаго пріемнаго испытанія по программѣ, утвержденной мин. нар. пр. Возрастъ поступающихъ опредѣляется отъ 13 до 14 лѣтъ, сообразно съ характеромъ изучаемыхъ ремеселъ и проч.
Помѣщеніе Берской школы, мастерскія и кузница выстроены В. А. Гороховыхъ на собственныя средства по предположенному плану и смѣтѣ, обошлись съ обстановкою болѣе 13 тысячъ руб. и пожертвованы имъ министерству. По обширности, приспособленію и тщательной, изящной отдѣлкѣ помѣщеніе не оставляетъ желать ничего лучшаго и дѣлаетъ завидную честь ея строителю, не пожалѣвшему ни средствъ, ни трудовъ и заботъ и вложившему, кромѣ того, въ дѣло постройки зданія столь желательные въ провинціи свой цѣнный опытъ и знаніе.
Ко дню открытія школы все было готово: мастерскія оборудованы, сдѣлана вся классная мебель и обстановка, сформированъ полный штатъ учащихъ и набранъ контингентъ учащихся въ числѣ пока 15 человѣкъ и проч., такъ что школа вполнѣ можетъ сразу-же функціонировать правильно и всесторонне.
Торжество открытія почтено вниманіемъ многихъ лицъ и учрежденій, приславшихъ привѣтственныя телеграммы; въ томъ числѣ получена была телеграмма отъ попечителя учебнаго округа, который поздравилъ всѣхъ съ открытіемъ пеpвoй низшей ремесленной школы въ Западно- Сибирскомъ учебномъ округѣ и пожелалъ ей успѣха и процвѣтанія.
Торжество прошло искренно и задушевно, сопровождалось благими пожеланіями всѣхъ присутствующихъ новой, невиданной доселѣ школѣ и оставило вообще самое пріятное впечатлѣніе.
Въ фактѣ открытія Берской низшей ремесленной школы пріятно видѣть съ одной стороны просвѣщенную отзывчивость мѣстныхъ дѣятелей и вниманіе ихъ къ нуждамъ общества и населенія, съ другой—стремленіе министерства нар. просв. пойти на встрѣчу благимъ начинаніямъ и поддерживать эти начинанія, направленныя на пользу населенія. Такое объединеніе дѣятельности министерства, мѣстныхъ обществъ и просвѣщенныхъ лицъ—явленіе въ высшей степени отрадное. Дай Богъ, чтобы сознаніе необходимости и желательности такого единенія въ дѣлѣ развитія знаній и просвѣщенія проникало болѣе и болѣе въ общество и населеніе!
Ремесленная школа четвертая по счету школа въ Берскѣ и если во всѣхъ четырехъ школахъ будетъ 280 учащихся, то тогда съ увѣренностью можно сказать, что всѣ дѣти школьнаго возраста нашего села будутъ заняты ученьемъ.
Послѣднее обстоятельство имѣетъ весьма важное значеніе для нашего времени, требующаго всеобщаго народнаго образованія, какъ самаго
вѣрнаго средства для пріобрѣтенія необходимыхъ въ сельскомъ быту знаній, отъ степени распространенія которыхъ зависитъ экономическій прогрессъ страны.
Проведеніе Сибирской магистрали, переселенческая волна развивающееся въ значительной степени земледѣліе и тѣсно-связанная съ нимъ сельско-хозяйственная, а отчасти и обрабатывающая промышленность и многіе другіе послѣдняго времени факторы значительно осложнили условія мѣстной жизни и еще болѣе сталъ чувствоваться недостатокъ въ людяхъ съ техническими и ремесленными знаніями, поэтому открытіе профессіональныхъ школъ является какъ нельзя больше кстати.
***
Къ рисункамъ.

Отъ редакціи.
Въ приложеніи къ „Сиб Жизни" мы помѣстили портретъ М. И. Педашенко—Третьяковой, одной изъ участницъ кружка художниковъ, въ которомъ зародилась полезная мысль о сибирской передвижной выставкѣ. У насъ тогда не было въ рукахъ портретовъ другихъ участниковъ этого кружка, но мы надѣемся постепенно добыть ихъ для помѣщенія въ нашемъ изданіи. Получивъ на дняхъ портретъ В В. Матэ, другого участника въ организаціи сибирской передвижной выставки, помѣшаемъ его въ этомъ номерѣ
***
А. Капустина "Профессоръ В. В. Матэ"
Нашъ знаменитый граверъ офортистъ Василій Васильевичъ Матэ, родился въ Пруссіи въ 1856 г. Дѣтскіе годы провелъ въ Россіи въ имѣніи отца въ Любави. Воспитывался въ Реформатскомъ училищѣ въ С.-Петербургѣ. Будучи ученикомъ этого учебн. заведенія, В. В. посѣщалъ рисов. классы общества поощренія художества, гдѣ съ 1872 года занимался гравированіямъ подъ руководствомъ Сѣрякова. Въ 1875 году поступилъ въ Академію художествъ, а 1880 году получилъ медаль за гравюру головы Іоанна Крестителя съ картины А. А. Иванова "Явленіе Мессіи", и на средства вел. князя Владиміра Александровича былъ посланъ въ Парижъ къ Ианнемакеру для усовершенствованіи въ гравированіи на одинъ годъ, но потомъ, за присланныя работы на Всероссійскую моск. выставку, совѣтъ Академіи художествъ продлилъ срокъ пенсіонерства за границей еще на три года. Въ это время Вас. Вас. занимался офортомъ у знаменитаго французскаго гравера Гальяра.
По возвращеніи въ Петербургъ въ 1884 г. былъ приглашенъ преподавателемъ ксилографіи и офорта въ центральное училище техническаго рисованія барона Штиглица, а въ 1894 г. съ преобразованіемъ Академіи Худож. получилъ мѣсто профессора, которое занимаетъ и до настоящаго времени. Работы В. В. многочисленны. Воспроизведенія картинъ и портретовъ различныхъ художниковъ и съ фотографій помѣщались во многихъ изданіяхъ и журналахъ „Пчелѣ", "Русской Старинѣ", „Историч. Вѣстникѣ", „Всемірной Иллюстраціи", „Вѣстникѣ Изящныхъ искусствъ", „Сѣверѣ", „Искусство и Художественная Промышленность" и друг. Его офорты замѣчательно передаютъ эффекты освѣщенія, контрасты красокъ въ рисункѣ (blanc el noir) и манеру воспроизводимыхъ художниковъ. Очень хороши его офорты съ произведенія Рѣпина, Васнецова, Рембрантъ, Чистякова, Мейсонье, Веласкеза и портреты разныхъ лицъ по фотографіямъ. Посѣтители первый сибирской передвижной худож. выставки въ Томскѣ могли убѣдиться въ этомъ Офорты В. В. экспонировались и на Европ. выставкахъ, гдѣ были удостоены наградъ.
Кромѣ своей личной художественной дѣятельности В. В Матэ пользуется славой хорошаго учителя и добраго и отзывчиваго человѣка.

***
Первая сибирская передвижная художественная выставка въ Томскѣ.

Выставка помѣщалась въ зрительномъ залѣ зданій Общества попеченія о начальномъ образованіи. Прилагаемый рисунокъ изображаетъ залу, въ которой помѣщалась выставка; видъ снятъ со входа на выставку, на заднемъ

Двухслойный pdf (картинки поверх текста)
https://yadi.sk/i/YiYbLetKrAm2q
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/z3GSqa4ArAmDC
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/SDZJytO_rAm6b

"Горохов Владимир Александрович
Годы жизни: 1849г. - 1907г.
Томский, новониколаевский, бердский предприниматель, купец первой гильдии.

Владимир Александрович Горохов родился в г. Илимске Иркутской губернии. Точная дата его рождения неизвестна, но в некоторых источниках упоминается 1849 год. В своих записях, сохранившихся и дошедших до наших дней, Владимир Александрович упоминал о том, что архив в Иркутске сгорел, и у него нет оригиналов документов о рождении. Учился в Иркутской гимназии, хотя и не окончил полного курса.

Самостоятельной торговлей занялся в Илимске в 1882 году. Позднее, переехав в Томск, громко заявил о своей купеческой «жилке», стал купцом второй гильдии, а в начале 1890-х – первой. Затем открыл представительства своих «фирм» в Москве, Барнауле, Новониколаевске и в селе Бердском Барнаульского уезда. В Новониколаевске его усадьба стояла на углу улиц Кабинетской и Воронцовской (ныне – Советская и Свердлова), контора была на улице Каменской.

В Бердское В. А. Горохов приехал вместе с женой Анной Ивановной. Здесь в 1883 году он построил крупчатую мукомольную мельницу экстра-класса, перерабатывающую 90 тонн муки ежедневно. По рассказам старожилов, работавших там, мука была отличного качества и поставлялась не только в европейскую часть России, но и на экспорт. В декабре 1903 года купец вместе с сыновьями учредил торговый дом «В. А. Горохов» с капиталом в 1 миллион рублей. На Первой Всероссийской выставке в 1909 году Гороховы получили Малую золотую медаль.

Талантливый и дальновидный предприниматель, Владимир Александрович вкладывал деньги в развитие пароходства (занимался торговыми и пассажирскими перевозками по Оби), маслоделия, содержал колбасную мастерскую, пасеку, занимался добычей бутового камня для промышленного и жилищного строительства, построил электростанцию. Он не только одним из первых основал в Барнаульском уезде (с. Бердском) маслозавод, но и сам работал там мастером, вникая при этом во все тонкости производства.

Для рабочих своей мельницы предприниматель установил 8-часовой рабочий день, построил школу, больницу. Как никто другой, Владимир Александрович понимал, что развитие любого производства в большой степени зависит от уровня подготовки кадров. При мельнице он открыл ремесленное училище, в котором 35 подростков обучались столярному и слесарному делу. В середине 1890-х основал в селе Бердском летнюю детскую колонию – оздоровительный лагерь, в котором проживали, обучались и поправляли здоровье дети со всей губернии. Содержал бесплатную библиотеку, для которой построил большое здание с театральным залом и книжным собранием в 13 тысяч томов. В 1899 году библиотеку посещали 135 человек.

В. А. Горохов был благотворителем широкой души, сторонником просвещения. Вместе с купцами Палферовым и братьями Маштаковыми принимал участие в постройке каменной церкви (вместо деревянной, уничтоженной пожаром еще в 1810 году), архитектора пригласили из Москвы. Хорошо зная о честности и благотворительной деятельности Владимира Александровича, жители Новониколаевска выбрали его казначеем в комитете по строительству собора Александра Невского, который возводился на пожертвования жителей и средства фонда Александра III. Владимир Александрович помогал студентам Томского университета, Сибирскому землячеству студентов в Москве, состоял членом Западно-Сибирского отдела Русского Географического общества.

В. А. Горохов был известен своими прогрессивными убеждениями, от сибиряков он избирался в члены Госсовета, входил в число руководителей Томского отделения партии кадетов, был областником. С 1897, 1900 и 1903 годов – три трехлетия – выполнял обязанности мирового судьи Томского окружного суда. В 1901-м получил чин коллежского регистратора, в 1904-м – губернского секретаря. Владимир Александрович оказывал поддержку многим общественным начинаниям, участвовал в издании Сибирской газеты (Томск), научных книг. Сам писал – так, его авторству принадлежит статья «Частная крупная промышленность» в книге «Алтай» (историко-статистический сборник.., Томск, 1890). На средства В. А. Горохова после его кончины был издан сборник документов «Томск в XVII веке» (СПб.), составленный П. М. Головачевым.

Владимир Александрович Горохов был награжден орденом Святой Анны III степени и золотой медалью «За усердие».

Сыновья купца тоже занимались благотворительной деятельностью: внесли 10 тысяч рублей в Томскую продовольственную комиссию, созданную в 1915 году для борьбы с дороговизной. В 1917-м пожертвовали 3,5 тысячи рублей на поддержку бывших политических ссыльных и томских студентов.

Старший сын В. А. Горохова – Сергей Владимирович в 1911 году занимался в городе торговлей жировыми и хлебными товарами. В 1916-м учредил акционерное общество сибирских писчебумажных фабрик и лесной промышленности «С. В. Горохов» с основным капиталом в 1 миллион рублей. Совместно с томскими купцами Г. И. Фуксманом и А. Е. Кухтериным учредил товарищество «Томские мукомолы» для совместной закупки хлеба и продажи муки. В годы первой мировой войны братья заняли видное место в хлебной торговле Сибири. В октябре 1914-го Сергей Владимирович возглавил Сибирское общество помощи раненым, а в 1917 году играл ведущую роль в Томском отделении Кадетской партии.

Младший сын Александр вместе с другими томскими предпринимателями в 1920 году был заключен в концлагерь «впредь до окончания гражданской войны».

...Многое связывало Горохова с Москвой. Здесь учились его сыновья, здесь он провел последние годы жизни. Историки установили точную дату смерти Владимира Александровича – 5 апреля 1907 г. Как сообщала «Сибирская газета», умер он скоропостижно, до того не болел. Похороны состоялись на Ваганьковском кладбище. Проводить в последний путь «неутомимого поборника просвещения и свободы Сибири» (именно такие слова были выведены на одном из венков) пришли многие: представители образовательных заведений, высокопоставленные чиновники, просто знакомые.

Спустя месяц останки В. А. Горохова были перевезены в Бердское и похоронены рядом с часовней Сретенской церкви – такова была последняя воля усопшего: лежать в сибирской земле. Газета «Обь» (1907, № 9) извещала: «...тело скончавшегося в Москве Владимира Александровича Горохова прибывает на ст. «Обь» с товаро-пассажирским поездом 12, 26 мая, около 7 час. утра. Вагон с телом будет подан на ветку Алтайской компании, против товарной конторы, откуда после литии будет отправлено для погребения в с. Берское на пароходе «Мельник»...»

В 1957 году старый Бердск был затоплен при строительстве Новосибирской ГЭС, и могила купца долгое время была под водой.

В апреле 2008 года Обское море впервые за десятилетия обмелело настолько, что открыло прежнюю территорию Бердска. И на вновь образовавшемся острове нашли осколок надгробной плиты купца, а потом и саму могилу.

16 мая поисковый отряд «Кондор» и новосибирские археологи раскопали склеп и подняли гофрированный цинковый гроб с останками купца.

22 мая 2008 г. в бердском Преображенском соборе состоялись отпевание и похороны Владимира Александровича Горохова. Попрощаться с купцом пришел весь город. В церемонии приняли участие члены военно-патриотического клуба «Кондор», представители властей и православной церкви, а также потомки купца Горохова из Москвы – археолог Кирилл Днепровский и актер театра Советской Армии Константин Днепровский.

C момента первого захоронения прошло более века. Казалось бы, уже все факты известны, но, как мы видим, ход событий нельзя предугадать. По истечении времени открываются новые подробности, достаточно значимые и ценные для истории края, и кто знает – какие еще открытия у нас впереди"(с)
http://kraeved.ngonb.ru/node/5098#sthash.RdIUfQES.dpuf

Ал. Головачевъ "О киргизской женщинѣ"

Продолженіе, см. № 222.

Грамотныя киргизки представляютъ рѣдкое исключеніе. Все обученіе киргизской дѣвушки сводится къ заучиванію молитвъ при помощи родителей или муллы. Въ первые годы жизни дѣвушка заучиваетъ эти молитвы подъ руководствомъ муллы вмѣстѣ съ мальчиками, но затѣмъ киргизы не считаютъ уже возможнымъ допускать совмѣстное обученіе. Иногда обучаютъ киргизку и чтенію, письму же учатъ чрезвычайно рѣдко. Киргизское письмо съ арабской транскрипціей буквъ нелегкое искусство и съ точки зрѣнія киргиза совершенно безполезно для женщины.
Невѣста—киргизка при обычномъ положеніи вещей не знаетъ и не видала своего жениха до тѣхъ поръ пока она не подрастетъ лѣтъ до 13—15 и родители не допустятъ состояться первому свиданію. Бываетъ, что это первое свиданіе происходитъ, когда невѣста и женихъ совсѣмъ дѣти лѣтъ 8-9.
Первое свиданіе происходить уже по уплатѣ по крайней мѣрѣ половины калыма.
При дальнѣйшемъ изложеніи я буду имѣть въ виду такое свиданіе, при которомъ женихъ и невѣста достигли брачнаго возраста или приближаются къ нему.
На первое свиданіе женихъ ѣдетъ съ цѣлой свитой и везетъ подарки. Женихъ и его спутники живутъ въ аулѣ невѣсты или недалеко отъ него нѣсколько дней, причемъ женихъ старается не показываться родителямъ невѣсты и якобы тайно отъ нихъ имѣетъ съ нею свиданія.
Свиданія эти происходятъ ночью, для чего женихъ тихонько пробирается въ юрту будущаго тестя и проходитъ за занавѣску, за которой ждетъ его невѣста.
Родители ея дѣлаютъ видъ, что имъ ничего неизвѣстно.
Первое свиданіе у киргизъ сопровождается привозомъ болѣе или менѣе цѣнныхъ подарковъ и разными церемоніями, послѣдующія же свиданія происходятъ проще; достаточно привезти что нибудь незначительное изъ матерій, чтобы задобрить женщинъ родственницъ невѣсты, которыя не оказали бы какихъ либо препятствій къ свиданію. И во время послѣдующихъ свиданій женихъ старается не показываться родителямъ невѣсты и какъ бы тайно отъ нихъ посѣщаетъ ее. Таковъ обычай, который имѣетъ свое естественное объясненіе. То обстоятельство, что женихъ имѣетъ свиданія съ невѣстой до уплаты полнаго калыма объясняется тѣмъ, что разъ сдѣланы уплаты за женщину, то уже имѣются нѣкоторыя права на нее, а то обстоятельство, что свиданія эти происходятъ якобы тайно отъ родителей объясняется какъ пережитокъ временъ, когда женщины похищались и ихъ родители были самыми заклятыми врагами похитителя, такими врагами, отъ которыхъ прятаться весьма естественно.
Иногда эти тайныя свиданія тянутся 4—6 лѣтъ, обыкновенно пока не выплатится весь калымъ и не состоится послѣ того брачное торжество, когда дѣвушка должна будетъ покинуть родительскій аулъ.
Если женихъ умретъ до свадьбы, то киргизскій обычай требуетъ, чтобы невѣста его вышла замужъ за брата покойнаго, преимущественно холостого или за одного изъ родственниковъ его по боковой линіи.
Женщина, за которую вносится калымъ, становится какъ бы вещью и достояніемъ купившаго ее рода.
Точно также ежели невѣста умретъ до замужества, то вмѣсто нея выдается замужъ ее сестра или одна изъ родственницъ ея, конечно, при наличности таковыхъ, и калымъ возвращается лишь въ случаяхъ отсутствія. Размѣръ возвращаемаго калыма зависитъ отъ того, были ли у жениха съ невѣстой свиданія.
Обычай замѣнять умершихъ жениха или невѣсту другими, нужно разсматривать, какъ наслѣдіе
прежнихъ временъ. Для рода, покупающаго женщину, была безразлична почти женская личность, требовалась только женщина извѣстнаго рода, притомъ конечно женщина брачнаго возраста.
Слѣдуетъ замѣтить, что этотъ обычай не исключительная принадлежность киргизъ. Нѣтъ, въ этнографической литературѣ имѣется масса указаній на существованіе такого обычая и у многихъ другихъ народовъ разныхъ странъ.
При совершеніи современнаго киргизскаго брака дѣло не обходится обыкновенно безъ молитвы муллы, которымъ можетъ быть всякій грамотный киргизъ, умѣющій читать коранъ.
При заключеніи брака устраивается пиршество въ аулѣ отца невѣсты, затѣмъ невѣсту везутъ въ аулъ жениха, куда отправляется и приданое ея. Тамъ опять происходитъ пиръ, размѣры котораго зависятъ отъ степени зажиточности. Устраивается байга, т. е. бѣгъ на лошадяхъ, разныя игры, состязанія какъ напримѣръ борьба и проч. Невѣсту въ аулъ жениха сопровождаетъ ея мать, а если она уже покойна, то ближайшая пожилая родственница. Молодая въ первое время но показывается собравшимся роднымъ и гостямъ. Она во время пиршества скрывается за занавѣской. Могутъ ее видѣть лишь родственники жениха. Черезъ нѣкоторое время обычай позволяетъ увидѣть молодую свекрови, за что послѣдняя должна сдѣлать молодой приличный по состоянію подарокъ. Свекру же своему молодая не показывается обыкновенно до рожденія перваго ребенка. Если же обстоятельства позволяютъ жить невѣсткѣ въ отдѣльномъ отъ свекра помѣщеніи, то она не показывается ему никогда. Таковы требованія обычая.
При встрѣчѣ со свекромъ невѣстка должна закрываться хотя бы просто рукой. Современные киргизы думаютъ, что этимъ способомъ невѣстка выражаетъ свекру свое уваженіе. Подобное объясненіе совершенно неправильно. Этотъ обычай, существующій и у другихъ некультурныхъ народовъ этнографы—соціологи объясняютъ какъ пережитокъ старины. Дѣло въ томъ, что до возникновенія полигамическаго, т. е. многоженнаго и затѣмъ моногамическаго т. е. одноженнаго брака, похищаемая и затѣмъ покупаемая женщина становилась принадлежностью всего рода. Главныя права на нее имѣлъ конечно, старшій. Затѣмъ при эволюціи брака, при стремленіи для женщины сдѣлаться предметомъ такъ сказать индивидуальнаго обладанія, стали практиковаться разные способы уклоненія отъ власти старшаго въ родѣ, и между прочимъ сокрытіе отъ него.
Такимъ образомъ, киргизка дѣлается женой и принимаетъ участіе въ веденіи хозяйства. Киргизъ, какъ и всякій некультурный человѣкъ, очень лѣнивъ, и потому на свою жену, по праву сильнаго, онъ взваливаетъ массу работъ. Киргизка должна доить кобылицъ, коровъ и овецъ, дѣлать кумысъ, приготовлять кушанья, заниматься шитьемъ одежды, выдѣлкой кожъ, тканьемъ армячины, приготовленіемъ топлива изъ навоза, собираніемъ его, постановкой юрты и даже не рѣдко засѣдлываніемъ лошади для своего мужа и подсаживаніемъ его на сѣдло.
Конечно, у богатыхъ киргизъ, гдѣ есть работники и работницы, уходъ за скотомъ и многія домашнія роботы исполняются ими, хозяйка лишь наблюдаетъ и руководитъ.
Когда нѣтъ гостей, то киргизка является въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ равноправной мужу и остальнымъ членамъ семьи, принимаетъ пищу за однимъ столомъ съ мужемъ, дѣтьми и одноаульцами. Когда же къ мужу пріѣдутъ гости или вообще постороннія, то положеніе женщины рѣзко измѣняется. Киргизка тогда не допускается къ общему столу, хотя бы она была уже преклоннаго возраста и даже матерью домохозяина.
Въ нѣкоторыхъ случаяхъ женщина даже не показывается гостямъ, если въ числѣ ихъ находится почетныя пожилыя лица.
Въ прежнее время киргизъ имѣлъ надъ женой такъ сказать право жизни и смерти. За дурное поведеніе киргизъ могъ даже убить жену и окружающіе считали это вполнѣ естественнымъ. Съ теченіемъ времени, въ особенности подъ вліяніемъ русскихъ законовъ, произошло нѣкоторое смягченіе нравовъ, хотя и нынѣ случаются факты жестокаго истязанія киргизокъ мужьями,—факты, которые не возмущаютъ окружающихъ.
Обычай запрещаетъ киргизкѣ произносить имя своего мужа. Этнографы видятъ въ этомъ одно изъ доказательствъ, что и киргизы, какъ и другіе народы имѣли въ прошломъ поліандрическую форму брака, когда женщина, какъ жена, принадлежала не отдѣльному мущинѣ, а нѣсколькимъ мущинамъ или правильнѣе всему роду. Киргизамъ нынѣ извѣстенъ разводъ. Онъ обусловливается или взаимнымъ согласіемъ супруговъ или нежеланіемъ мужа имѣть при ceбѣ жену или нежеланіемъ жены жить съ мужемъ.
Дѣти при разводѣ почти всегда остаются при отцѣ. При разводѣ по взаимному соглашенію жена получаетъ отъ мужа небольшую часть своего приданого. Разводъ по одностороннему желанію мужа не требуетъ, чтобы онъ объяснилъ причины, по которымъ онъ не желаетъ жить вмѣстѣ съ женой. Она въ этомъ случаѣ получаетъ незначительную часть приданого иди ничего не получаетъ, потому что обыкновенно причиной развода является или ея дурное поведеніе или полное неумѣнье вести хозяйство. Совсѣмъ въ недавнее время жена не могла требовать развода ни въ какомъ случаѣ.
Если умираетъ мужъ, когда жена его уже пожилая женщина, то она становится болѣе иди менѣе самостоятельной хозяйкой, если управленіе имуществомъ не можетъ перейти къ дѣтямъ ея по ихъ малолѣтству. Если же дѣти уже взрослые, то имущество покойнаго переходитъ къ нимъ. Жена киргиза не имѣетъ права хоть бы на часть имущества покойнаго мужа, какъ, напримѣръ, у насъ русскихъ по дѣйствующимъ законамъ, предусматривающимъ такъ называемую вдовью указную часть, равняющуюся 1/4 движимаго и 1/7 части недвижимаго имущества покойнаго.
Если же послѣ умершаго киргиза осталась жена еще не пожилая, то обычай требуетъ, чтобы она вышла замужъ за родного брата покойнаго, хотя бы онъ былъ уже женатъ. Ранѣе обычай этотъ проводился въ жизнь очень послѣдовательно, причемъ не останавливались даже предъ насильственными мѣрами! Нынѣ обыкновенно дѣйствуютъ путемъ увѣщанія или допущенія компромиссовъ. Вдовѣ, не пожелавшей выйти замужъ за деверя, предоставляется иногда избрать мужа среди его родственниковъ. Этотъ обычай, т. е. обычай выхода за брата покойнаго мужа извѣстенъ въ наукѣ подъ названіемъ левирата (отъ латинскаго слова lеѵіr т. е. деверь) и существуетъ онъ не у однихъ киргизъ, а и у другихъ мало культурныхъ народовъ. Обычай этотъ существовалъ и у евреевъ, что извѣстно изъ библіи и у нашихъ предковъ—славянъ.
Если смотрѣть на женщину съ точки зрѣнія некультурнаго человѣка, т. е. какъ на вещь, купленную родомъ, то происхожденіе левирата станетъ понятнымъ.
Если овдовѣвшая молодая киргизка захочетъ выйти замужъ за посторонняго по влеченію своего сердца, то родные покойнаго мужа не дозволятъ этого сдѣлать. Если же она убѣжитъ, и выйдетъ замужъ тайно, то ей не только не дадутъ ничего изъ приданого, но даже потребуютъ отъ нового мужа ея калымъ за нее. Это объясняется тѣмъ, что у киргизъ приданое принадлежитъ собственно потомству жены т. е. роду мужа и женщина, принесшая приданное, имѣетъ право только на самую незначительную часть его—на нѣкоторыя вещи изъ одежды и украшенія.
Киргизка не имѣетъ наслѣдственныхъ правъ въ имуществѣ отца. Послѣ смерти его имущество переходитъ къ его сыновьямъ. Они же получаютъ зa сестру калымъ, но они же и обязаны дать за нею приданое.
При жизни мужа киргизка не можетъ безъ его согласія вступать въ какія либо обязательства Число вещей, на которыя киргизка при жизни мужа имѣетъ право собственности ограничивается ношеннымъ платьемъ ея, кольцами, перстнями, браслетами, серьгами и принесенными ею въ приданое постельными принадлежностями. Но и этими вещами она можетъ распоряжаться лишь съ вѣдома и согласія мужа. Послѣ смерти мужа киргизка обязана по обычаю носить траурную повязку въ теченіе извѣстнаго срока и не выходить замужъ въ теченіе года. Этотъ срокъ нынѣ сокращенъ до 100 дней.
Напротивъ смерть жены не налагаетъ траура ни на мужа, ни на дѣтей, точно также нѣтъ срока и для новой женитьбы. Послѣ смерти киргизки устраиваются болѣе или менѣе торжественные поминки по ней лишь въ томъ случаѣ, если умерла мать юртовладѣльца. На поминки по женѣ самый богатый киргизъ не издержитъ болѣе 100 рублей.
Поминки же но умершемъ мущинѣ, въ особенности по отцѣ, у киргизъ обязательны и нерѣдко богачи тратятъ на нихъ по нѣсколько тысячъ рублей, устраивая гомерическое пиршество, длящееся нѣсколько дней и сопровождаемое призовыми бѣгами на лошадяхъ.
Киргизка не имѣетъ никакого вліянія на общественную киргизскую жизнь, ея мнѣнія по общественнымъ дѣламъ никто даже не спрашиваетъ и этими дѣлами она, можно сказать, даже не интересуется.
Въ заключеніе для характеристики отношенія киргизъ къ женщинѣ я приведу еще свѣдѣнія о размѣрахъ штрафовъ по обычному киргизскому праву за преступныя дѣянія, совершенныя относительно киргизки.
По обычному праву киргизъ, лицо, совершившее преступленіе, должно вознаградить потерпѣвшаго или его ближайшихъ родичей. Штрафъ за маловажныя дѣянія называется алпъ, а за лишеніе жизни или увѣчье называется кунъ.
Штрафъ за убійство простого взрослаго киргиза исчисляется по обычному киргизскому праву въ 100 лошадей и 6 верблюдовъ, а за убійство женщины требуется лишь половина. За увѣчье глаза или руки мущины штрафъ равенъ 50 лошадямъ и тремъ верблюдамъ, а за увѣчье глаза или руки женщины назначается половина. Такимъ образомъ, съ киргизской точки зрѣнія женщина вчитается какъ бы получеловѣкомъ.
Резюмируя все сказанное, необходимо признать, что положеніе киргизской женщины весьма незавидно. Конечно, въ отдѣльныхъ случаяхъ наблюдаются отклоненія отъ этого общаго правила, но такіе отдѣльные факты не могутъ сгладить общаго печальнаго фона картины и являются лишь признаками эволюціи, совершающейся въ обычно—правовой сферѣ, эволюціи вполнѣ естественной съ соціологической точки зрѣнія.
Кажется не подлежитъ спору, что чѣмъ выше у какой либо народности общественное положеніе женщины въ смыслѣ личныхъ правъ, тѣмъ культурнѣе и мужская половина этой народности, такъ какъ главной воспитательницей подрастающихъ поколѣній является все таки женщина. Гдѣ женщина раба, гдѣ самостоятельность ея доведена до minimum’a, тамъ и мущина при всей его подчасъ личной храбрости, является все-таки рабомъ въ душѣ, опутаннымъ крѣпкой сѣтью предразсудковъ безъ критическаго къ нимъ отношенія.
Наблюденія надъ киргизской жизнью подтверждаютъ высказанное соображеніе. Остается пожелать, чтобы въ киргизскую среду проникло побольше гуманныхъ культурныхъ людей; а этого возможно достигнуть скорѣе всего путемъ открытія хорошо обставленныхъ школъ съ интеллигентнымъ учительскимъ персоналомъ.
Хорошая школа не замедлила бы оказать вліяніе на улучшеніе положенія киргизской женщины, а это улучшеніе составляетъ, конечно, искреннѣйшее пожеланіе всѣхъ истинно— культурныхъ людей.

***
Г.Потанин "Киргизка" въ народной поэзіи.

Киргизское народное преданіе, кажется, не знаетъ образа, подобнаго нѣмецкимъ валькиріямъ или нашимъ русскимъ поленицамъ. По крайней мѣрѣ, въ самомъ большомъ собраніи образцовъ киргизскаго народнаго творчества, составленномъ г. Радловымъ, нѣтъ ничего напоминающаго этихъ воинственныхъ нѣмецкихъ или русскихъ дѣвъ. Вмѣсто того въ киргизскомъ преданіи не разъ встрѣчается восхитительный образъ нѣжнолюбящей женщины, преданной своему другу до готовности пожертвовать за него свою жизнь. Эта особенность находится, можетъ быть, въ связи съ мирнымъ характеромъ киргизскаго народа. Киргизъ Чоканъ Валихановъ въ своихъ разсказахъ о своихъ сородичахъ называлъ ихъ народомъ пастуховъ; это, по его увѣренію, сказывается въ ихъ костюмѣ и во всей ихъ обстановкѣ. Киргизъ ходитъ не въ узкомъ, затянутомъ чекменѣ съ патронами на груди, а въ просторномъ, неуклюжемъ халатѣ; онъ не обвѣшивается кинжалами и пистолетами; рука его знаетъ только „суилъ" т. е. жердь съ петлей, которою онъ ловитъ лошадей; ею же онъ отбивается и отъ разбойниковъ и враговъ. Правда, киргизскіе батыри иногда ходили въ набѣги на сосѣднія страны для грабежа и захвата полона, но киргизская жизнь не была такъ исключительно поглощена разбоемъ и набѣгами, напримѣръ какъ у арабовъ и туркменъ.
Прелестная киргизская легенда связана съ одной рѣчкой, находящейся къ югу отъ г. Акмоловъ, на самой границѣ Голодной степи. Рѣчка называется Ата-су, „отцовская вода"; можно перевести также: „слезы отца". Дочь богатаго киргиза полюбила киргизскаго юношу, который былъ красивъ, но бѣденъ; звали его Чокъ. Молодые люди хотѣли бы вступить въ бракъ, но отецъ дѣвицы былъ противъ этого союза; онъ желалъ бы выдать дочь зa богатаго. Молодые люди рѣшили бѣжать и ночью они • побѣжали на сѣверъ; утромъ отецъ хватился дочери, догадался и пустился по слѣдамъ въ догоню. Когда онъ приблизился къ бѣглецамъ на выстрѣлъ изъ лука, онъ остановился, наложилъ стрѣлу на тетиву и спустилъ ее. Дочь своевременно замѣтила, что отецъ готовится стрѣлять, бросилась къ Чоку и своимъ тѣломъ заслонила его. Стрѣла угодила ей въ сердце и она умерла на любимыхъ рукахъ. Чокъ положилъ тѣло на землю, а самъ отбѣжалъ въ сторону и поднялся на сосѣднюю скалистую горку. Отецъ подъѣхалъ къ тѣлу дочери, и когда увидѣлъ, что она погибла безвозвратно, съ отчаянія, что онъ собственной рукой убилъ любимую дочь, сѣлъ возлѣ нея и заплакалъ; слезы были такъ обильны и продолжительны, что образовалась цѣлая рѣчка; волны подняли тѣло несчастной и понесли мимо той горки, на которой стоялъ Чокъ. Проплывая мимо горы, мертвое тѣло сказало: „Прощай, Чокъ!" (Чокъ, аманъ!). И съ той поры сопочка эта называется Чокъ-аманъ, а рѣчка „отцовскими слезами", Ата-су.
Преданіе о Чокѣ и его подругѣ извѣстно только въ ближайшихъ мѣстностяхъ къ рѣчкѣ Ата-су, но есть другое киргизское преданіе, также содержащее въ себѣ трагическую исторію сильной женской души и также пріуроченное къ извѣстной мѣстности (къ одной древней постройкѣ на берегу р. Аягузъ въ Семипалатинской области), которое пользуется широкой популярностью и распространено повсюду, гдѣ только раздается киргизская рѣчь. Это повѣсть о любви Козу-Курпеша къ красавицѣ Баянъ-Слу. Повѣсть начинается разсказомъ о дружбѣ двухъ богачей Кара-бая и Сары- бая; друзья всегда кочевали вмѣстѣ. Однажды Кара- бай отправился одинъ на охоту; онъ увидѣлъ на степи самку оленя, подкрался къ ней, при готовился уже выстрѣлить, но замѣтилъ, что оленуха беременна, и подумалъ, что у него дома оставлена беременная жена, не будетъ ли грѣхъ убить животное при такихъ обстоятельствахъ. Онъ раздумалъ стрѣлять и поднялся съ земли. Въ этотъ же самый моментъ по другую сторону звѣря неожиданно поднялся съ земли его другъ Сары-бай., „Ты какъ здѣсь-? —спрашиваетъ Кара-бай и Сары-бай отвѣчаетъ: „Я увидѣлъ оленя, хотѣлъ стрѣлять, но замѣтилъ, что это беременная самка, а у меня дома беременная жена; я смутился и рѣшилъ оставить звѣря въ живыхъ".—А вѣдь и я по той же самой причинѣ отказался отъ выстрѣла, сказалъ Кара-бай. Друзья увидѣли въ этомъ случаѣ указаніе судьбы и порѣшили, если у нихъ родятся мальчики, сдѣлать ихъ братьями, если дѣвочки—сестрами, а если родятся дѣти разныхъ половъ, то переженить ихъ. У Кара-бая родился сынъ Козу-Курпешъ, у Сары-бая дочь Баянъ-Слу. Мальчикъ и дѣвочка были объявлены женихомъ и невѣстой. Но пока росли дѣти, Кара-бай умеръ; вдова по смерти мужа разорилась и дошла до такой бѣдноты, что ей было не подъ силу кочевать вмѣстѣ съ Сары-баемъ. Дружественныя семейства разстались. Сары-бай укочевалъ далеко отъ того мѣста, гдѣ стоялъ аулъ вдовы Кара-бая, забылъ свой договоръ съ другомъ и просваталъ свою дочь за Кодера. Вдова Кара-бая воспитывала своего сына въ полномъ невѣдѣніи, что у него есть нарѣченная невѣста.
Однажды аульные дѣти играли на степи въ бабки и Козу-Курпешъ принималъ участіе въ ихъ игрѣ. Онъ какъ-то такъ неудачно швырнулъ свою бабку, что она угодила въ голову старухи, которая сидѣла около юрты и пряла шерстяную нитку. Старуха сердито проговорила:„Выросъ какой оболтусъ, пора бы искать нарѣченную невѣсту, а онъ съ малыми дѣтьми бабками забавляется!" Эти слова заинтересовали Козу-Курпеша, онъ пошелъ въ юрту къ матери и сталъ допрашивать ее, справедливы ли слова старухи, что у него есть нарѣченная невѣста. Та увѣряетъ сына, что никакой невѣсты у него нѣтъ.
— Ты отъ меня скрываешь, говоритъ Козу- Курпешъ.—Есть!
Но мать такъ таки и не открыла ему своей тайны. Тогда Козу-Курпешъ придумалъ хитростью вынудить ее сказать правду.
— Мать! дай мнѣ чего-нибудь поѣсть!—проситъ онъ.
Въ это время въ котлѣ жарилось просо. Женщина голой руной зачерпнула горсть горячаго проса и подала сыну. Козу-Курпеш схватилъ ея руку и такъ зажалъ ее между своими ладонями, что раскаленное просо начало жечь пальцы матери. Нестерпимая боль заставила женщину выдать тайну что у него есть нарѣченная невѣста Баянъ-Слу, дочъ богатаго человѣка Сары-бая.
Козу-Курпешъ оставляетъ родной аулъ и идетъ искать аулы Сары-бая. Когда онъ дошелъ до мѣста, гдѣ паслись бараны Сары-бая, онъ помѣнялся ролью и платьемъ съ пастухомъ, пасшимъ барановъ Сары-бая. Онъ сбросилъ съ себя свое платье и надѣлъ купэ, т. е. стежонку изъ бараньей шерсти, какія носятъ бараньи киргизскіе пастухи; когда наступилъ вечеръ, онъ погналъ стадо съ пастбища въ аулъ. Баянъ-Слу и другія женщины по обыкновенію вышли на встрѣчу стаду; пригнавъ его, Козу- Курпешъ началъ привязывать дойныхъ овецъ къ овцевязи, а женщины разсѣялись по стаду съ кожаными подойниками и принялись доить; доила вмѣстѣ съ ними и красавица Баянъ-Слу. Въ то время, какъ Козу-Курпешъ углубился въ свою работу, конь, къ которому онъ незамѣтно приблизился, ударилъ его въ голову копытомъ; Козу-Курпешъ упалъ въ безпамятствѣ; женщины внесли его въ юрту Баянъ-Слу; тутъ она имѣла случай близко разглядѣть молодого человѣка и полюбила его. Съ этой поры дни онъ проводилъ въ ущельяхъ со своими баранами, а ночи въ юртѣ у Баянъ-Слу. У молодыхъ людей завязалась дружба.
У Баянъ-Слу была тетка, которая то же влюбилась въ Козу-Курпеша, но ея домогательства не имѣла успѣха и она рѣшила отмстить молодому человѣку; она разсказала Кодеру, что у него есть счастливый соперникъ. Съ этого момента положеніе Козу- Курпеша стало опаснымъ; ему угрожала гибель отъ руки Кодера; онъ бѣжалъ и спрятался въ лѣсу. Кодаръ и тетка Баянъ-Слу искали средства открыть убѣжище Козу-Курпеша. Они не знали, гдѣ онъ скрывается, а Баянъ-Слу получала объ немъ постоянныя извѣстія; гонцомъ, переносившимъ вѣсти отъ юноши дѣвицѣ и обратно, былъ жаворонокъ. Теткѣ удалось наконецъ открыть это, она поймала птицу и выщипывая изъ нея перья, заставила выдать тайну. Когда Кодаръ отъ тетки узналъ, гдѣ прячется его соперникъ, онъ позвалъ Сары-бая поѣхать въ лѣсъ. Сары-бай съ большой толпой своей челяди поѣхалъ; когда въѣхали въ лѣсъ и когда Сары-бай увидѣлъ сидящаго на вѣтвяхъ тополя Козу-Курпеша, молодой человѣкъ такъ ему понравился, что у него явилось намѣреніе выдать за него свою дочь, но въ это время ѣхавшій сзади его Кодаръ изъ-за его плеча пустилъ въ Козу- Курпеша стрѣлу и тотъ убитый упалъ на землю. Отецъ привезъ печальную вѣсть дочери и сказалъ, что ей остается теперь одно — примириться съ судьбой и идти за Кодера. Она отвѣтила отцу, что она съ нимъ согласна, но прежде, чѣмъ отдать свою руку Кодеру, она должна оплакать котораго любила человѣка. Она взяла сорокъ своихъ подругъ, отправилась въ лѣсъ, гдѣ лежалъ убитый Козу-Курпешъ, поставила на милое тѣло ножъ остріемъ вверхъ, упала на ножъ и умерла. Сары-бай похоронилъ обоихъ въ одной общей могилѣ.
Повѣсть о Баянъ-Слу и Козу-Курпешѣ самая любимая повѣсть у киргизъ; киргизскіе поэты переложили ее въ стихи и она разсказывается и распѣвается на вечернихъ собраніяхъ.
Еще благороднѣе рисуется сердце киргизской женшины въ одномъ казачьемъ преданіи, которое я слышалъ въ своей молодости и которое вѣроятно болѣе, чѣмъ на половину, быль. Одинъ молодой казакъ попалъ въ плѣнъ къ киргизамъ; его обратили въ рабство, и заставили пасти барановъ; чтобы онъ не бѣжалъ, надрѣзали ему пятки, вложили въ надрѣзы щетину и зарастили, a на ночь надѣвали кандалы. Дочь или жена киргиза, которому казакъ достался по жребію, полюбила плѣнника; она своими ласками старалась облегчить его участь, но онъ продолжалъ тосковать о свободѣ и о своей родинѣ. Любящая женщина подавила свои эгоистическіе разсчеты и помогла ему бѣжать; она приготовила ему двухъ хорошихъ коней, снабдила сѣдломъ и припасомъ, сняла съ него оковы и ночью тайкомъ выпустила въ степь. Казакъ выбѣжалъ на казачью линію.
Для полукультурнаго народа, не имѣющаго письменности, преданіе замѣняетъ литературу. Прослушанное преданіе производитъ такое же воздѣйствіе, какъ на насъ литературное произведеніе и не уступитъ ему въ воспитательной силѣ. Приведенныя киргизскія преданія воспитывали многія поколѣнія и продолжаютъ воспитывать. Романы, въ родѣ романа Баянъ-Слу, повторяются и теперь въ киргизской дѣйствительности хотя и не съ такими трагическими концами. Въ нѣдрахъ киргизскаго народнаго духа таятся добрыя начала которыя впослѣдствіи съ развитіемъ въ степи образованія должны благопріятно отразиться на положеніи киргизской женщины.
****
Надъ болотомъ.

(Эскизъ).

Продолженіе, см.№ 222.

II.
На эти слова угрюмый ничего не отвѣтилъ, хотя красноносый парень раза два пробовалъ его склонять къ продолженію разговора. Онъ произнесъ протяжно „а-а“, но когда на это не послѣдовало отвѣта онъ кашлянулъ, какъ бы говоря, „ну что же отвѣчай"!
Угрюмый вмѣсто отвѣта поднялся и, подойдя къ тому мѣсту, гдѣ висѣлъ котелъ сказалъ:
—Ну давайте ужинать ребята!
Мужикъ, съ платкомъ на головѣ, снялъ котелъ и налилъ изъ него жидкой каши съ соленымъ саломъ въ деревянную чашку. Всѣ четверо дровосѣковъ повеселѣли сразу и, вооружившись ложками, начали хлѣбать кашу, размачивая въ ней ржаные сухари.
—А въ прошломъ году у насъ и такой ѣды не было, сказалъ неугомонный красноносый парень.
Остальные ѣли молча и скоро. Кончивъ ѣсть, они сложили ложки въ котелъ, покрестились и стали собираться спать.
— Однако и его возьмемъ въ балаганъ? спросилъ мужикъ въ платкѣ, указывая на больного... Эхъ вотъ кому не слѣдовало бы отправляться на заработки.! У насъ всѣхъ, кромѣ надѣловъ —ничего, а у него отцовская заимка—пасѣка... Все бы могъ пробиться до новаго урожая.
Онъ покачалъ головою и началъ осторожно поднимать больного, подложивъ руки ему подъ спину... Угрюмый поднялъ его за ноги и они осторожно понесли его въ балаганъ.
— Пчелки мои, пчелки!., пробормоталъ больной...
— Заимку отцовскую вспомнилъ—сказалъ красноносый парень и полѣзъ вслѣдъ за другими въ полузакрытую сосновыми вѣтвями дверь балагана.
Костеръ горѣлъ слабѣе. Мелкія вѣтви уже сгорѣли, только тлѣли два положенные другъ на друга ствола сухостойнаго лѣса... На полянѣ, гдѣ былъ расположенъ балаганъ, сгущались тѣни. Казалось темный боръ приближался къ полянѣ. Черное болото, покрытое рядами косматыхъ кочекъ, стало еще темнѣе. По небу неслись тучи. Тусклыя звѣзды гасли въ нихъ, какъ гаснутъ свѣчи въ сыромъ туманѣ. Гдѣ то далеко, далеко, что то глухо стонало, не то какая то лѣсная птица, не то неизвѣстный жителямъ степей—таежный звѣрь.
Въ балаганѣ стало тихо. Но не всѣ спали въ немъ. Угрюмый Синица, какъ староста артели думалъ о дѣлахъ артели; о томъ отчего не пріѣзжаетъ купецъ Артамоновъ и не привозитъ запасу, не броситъ ли но этому случаю работы и пойти въ жилыя мѣста жаловаться на него начальству, каковы то всходы хлѣба въ родной деревнѣ и много-ли придется получить на руки денегъ...
Красноносый парень думалъ о томъ, отчего такъ въ тайгѣ холодно, и сыро и правда ли что на днѣ болота живетъ лѣшій, который ночью выходитъ изъ болота, бродитъ по лѣсу и мучитъ спящихъ людей, посылая имъ страшные сны...
— А вѣдь это правда пожалуй! прошепталъ онъ, кутаясь съ головой въ полушубокъ... Онъ припомнилъ что въ ясные вечера, когда свѣтитъ луна, надъ болотомъ поднимаются какія то бѣлыя тѣни. Къ ночи онѣ все сгущаются, сгущаются, принимаютъ странные формы, шевелятъ какими то длинными щупальцами и ползутъ, цѣпляясь за кусты и косматые гривы кочекъ, обвиваясь вокругъ стволовъ...
Онъ вспомнилъ, что онъ не разъ ясно видѣлъ, какъ эти сѣрыя тѣни обвивались вокругъ черныхъ обгорѣлыхъ пней, торчащаго изъ болота лѣса, и вдругъ, ему ясно стало, что онѣ такъ же обвиваются вокругъ людей, хватаютъ ихъ за руки и ноги своими щупальцами, впитываютъ сырость въ ихъ одежду, тѣло и волосы; только люди не видятъ этого глазами, такъ какъ всегда находятся близко другъ къ другу... Если бы вмѣсто пня сталъ посреди болота человѣкъ, то остальныя, сидя у костра, могли бы видѣть какъ сѣрыя тѣни охватываютъ его своими холодными мокрыми пальцами, похожими на ножки пауковъ...
Ему стало страшно. Онъ поднялъ голову и всматривался въ темноту. Было темно и тихо, Но ему показалось, что въ этой темнотѣ движется что то тяжелое и громадное, ощупываетъ тѣло спящихъ и кладетъ свою косматую и холодную руку на грудь больного товарища.
— Пчелки мои пчелки! застоналъ больной Гнѣдому пора дать сѣнца... слышалъ Ѳедя?
Онъ говорилъ какъ то глухо, точно что то тяжелое, лежащее у него на груди, мѣшаетъ ему говорить и дышать.
И стало ясно красноносому парню, что больной землякъ, Никита Трусцовъ, едва ли вернется къ своей женѣ и дѣтямъ, едва ли увидитъ своего гнѣдка и своихъ пчелокъ, за которыми онъ такъ тосковалъ въ этой сырой лѣсной долинѣ, гдѣ солнце не грѣетъ землю, а грѣетъ вершины деревьевъ...
А больному въ это время чувствовалось очень хорошо. Онъ былъ дома на своей пасѣкѣ и говорилъ съ родными о хозяйствѣ. Они съ женой сидѣли на завалинкѣ и солнце свѣтило ярко и грѣло его, обдавая тепломъ, какъ изъ печи. Какъ хорошо было на солнцѣ въ степи, гдѣ нѣтъ угрюмыхъ деревьевъ, крадущихъ у людей и тепло и свѣтъ солнца, нѣтъ болотъ съ обгорѣлыми пнями и кочками, похожими на головы утопленниковъ, нѣтъ сырыхъ тумановъ по вечерамъ, ночныхъ холодовъ, бросающихъ въ дрожь, и глухого шума тайги...
Ему кажется, что солнце недостаточно грѣетъ и хочется, чтобы оно грѣло сильнѣе и свѣтило ярче... „Какъ хорошо"—думаетъ онъ, переносясь опять въ лѣсъ, гдѣ онъ жилъ съ дровосѣками,—„въ такой сырости, слякоти и холодѣ, думать о свѣтѣ и теплѣ!"
Свѣтъ его несетъ въ родные степи опять. На заимкѣ, гдѣ у него, пасѣка, пахнетъ медомъ и свѣжимъ печенымъ хлѣбомъ. Онъ идетъ посмотрѣть посѣвы и его нога, вмѣсто мягкаго моха и вязкого болота, встрѣчаетъ твердую и теплую землю. „Да всходы хороши! говоритъ онъ. Не будетъ недорода, не надо будетъ идти въ лѣсъ рубить дрова и ѣсть ржаные сухари!"
„А ты еще съ тѣхъ поръ, какъ пришелъ изъ тайги, не парился въ банѣ!" говоритъ ему жена. Онъ идетъ въ баню, парится вѣникомъ и, вспотѣвъ, ложится на кровать и засыпаетъ.
Засыпая, онъ вспоминаетъ, что у него отроились пчелы и надо приготовить новый улей.
— Пчелки мои, пчелки! шепчетъ онъ, засыпая.
III.
Утромъ дровосѣки, по обыкновенію, проснулись рано. Еще туманы, выползшія изъ болота, клочьями висѣли по кустамъ и медленно шевелились надъ обгорѣлыми пнями и кочками, въ ожиданьи восхода солнца.
Заря уже была на небѣ, но ее не было видно за темными стволами лѣса. Тучи разошлись и день обѣщалъ быть яснымъ.
Дровосѣки выползали одинъ за другимъ изъ балагана, умывались болотной водой съ вечера заготовленной въ ведрѣ; молились богу, раздували костеръ и варили чай въ черномъ закоптѣломъ чайникѣ.
— Что то холодно! сказалъ Синица, не напиться ли намъ чаю въ балаганѣ?
— У огня ровно бы веселѣе! говоритъ красноносый парень, но его никто не слушаетъ. Чайникъ вноситься въ балаганъ и всѣ его обитатели располагаются пить чай; запахъ затхлой воды и распаренныхъ вѣниковъ распространяется по балагану. Дровосѣки наливаютъ чай въ деревянные китайскія блюдца размачиваютъ въ немъ сухари и пьютъ.
— Надо напоить Никиту! говоритъ мужикъ съ неизмѣннымъ платкомъ на головѣ.
Онъ потихоньку толкаетъ Никиту въ бокъ и говоритъ.
— Никитушка вставай попей чайку! а потомъ погрѣешься на солнышкѣ, когда оно взойдетъ.
Онъ суетъ больному прикрытому полушубкомъ чашку съ горячимъ чаемъ и вдругъ вздрагиваетъ.
— Господи! Никакъ онъ кончился?...
— Не видишь што-ль! Гнѣвно говоритъ Синица ... Открывая полушубокъ. А онъ чашку подъ носъ суетъ.
Лицо покойника блѣдно, глаза полуоткрыты; одна рука лежитъ вдоль тѣла, а другая ухватилась за землю и замерла въ предсмертномъ пожатіи.
Красноносый парень смотритъ пристально на лицо покойника и его поражаетъ спокойствіе этого лица. Оно сохранило обычное выраженіе. Ему казалось, что вотъ сейчасъ зашевелятся губы и произнесутъ:
— Пчелки, мои пчелки!
И ему показалось невѣроятнымъ все то, что думалъ онъ ночью о лѣшемъ, который выходитъ по ночамъ изъ болота, бродитъ по лѣсу и душитъ спящихъ людей, посылая имъ страшные сны...
— Правда ли братцы, что лѣшій душитъ людей... а?— говоритъ онъ тихо и смѣется, безсмысленно хихикая.
— Ха, ха, хи... Право такъ говорятъ! И что вы думаете братцы? Ночью я видѣлъ, какъ изъ болота лѣзли какіе то черные кафтаны, а кто въ кафтанахъ—нельзя разглядѣть... то есть лица у нихъ нѣту... ха, ха, хи...
Глаза у парня лихорадочно блестятъ... Зубы стучатъ и подбородокъ дрожитъ, точно онъ что то жуетъ.
Никто ему не отвѣчаетъ. Мужикъ въ платкѣ косится на болото, гдѣ уже разсѣялся туманъ отъ первыхъ лучей солнца, показавшагося за
стѣною сосенъ.
— Ну ребята за дѣло! Закричалъ Синица. Надо похоронить товарища по христіански!.. Вы двое Степанъ и Петръ идите и выдолбите изъ лѣсины гробъ. Это легче чѣмъ колоть доски... А мы пойдемъ поглядимъ гдѣ по сушѣ мѣсто... могилу копать..
— Худо лежать въ болотѣ! говоритъ красноносый парень... Никто не придетъ на могилу поплакать... Я пойду къ себѣ въ деревню умирать ха, ха, хи... Не пойду копать могилу...
Онъ садится у костра и безсмысленно смотритъ на огонь, щелкая зубами...
(Окончанiе будетъ).
****
Къ рисункамъ.

Рѣчка Кадринъ.

Одинъ изъ правыхъ притоковъ Катуни, рѣчка Кадринъ находится ниже перевоза черезъ Катунь, извѣстнаго подъ названіемъ Каръ-кечу. Берегъ Катуни въ этихъ мѣстахъ между Каркечу и Чемаломъ настолько крутъ и проѣзжать приходится по такимъ крутымъ и обрывистымъ бокамъ, что даже привычные алтайцы избѣгаютъ проѣзда здѣсь и ѣдутъ окружнымъ путемъ, черезъ верховья р. Сумульты, минуя Катунскіе берега. Здѣсь не только вьючная, но даже и простая лошадь рискуетъ оборваться. Потому, этотъ участокъ Катуни не посѣщенъ ни однимъ географомъ. Даже профессоръ Сапожниковъ, который обыкновенно не смущается трудностями путешествія, не рѣшился проѣхать здѣсь лѣтомъ 1899 года.
Долины рѣки Кадрина и другого притока Катуни рѣки Сумульты почти необитаемы. Человѣкъ заходитъ сюда лишь въ поискахъ за козлами и въ особенности маралами, рога которыхъ цѣнятся высоко на китайскомъ рынкѣ, какъ лѣкарственное вещество.
И. Т-чъ



Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/ciXOGSj8rBnp9
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/N7pB0DwHrBnry
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/tBQD-pjwrBnqe

Покореніе Сибири.
По принятому обычаю, день 26 октября признается днемъ покоренія Сибири. Разумѣется отъ завоеванія Ермакомъ столицы Кучума Искера (Сибирь) еще далеко было до завоеванія всей страны; но этотъ фактъ взятія стольнаго города Кучума имѣлъ важное значеніе въ исторіи похода Ермака, такъ какъ знаменовалъ собою побѣду надъ сильнымъ врагомъ. Поэтому въ настоящій день умѣстно остановиться какъ на самомъ походѣ Ермака, такъ и на личности завоевателя. До нашего времени дошли три главнѣйшихъ сибирскихъ лѣтописи, которыя повѣствуютъ объ атомъ событіи: Строгановская, Есиповская и Ремезовская.
Въ Строгановской лѣтописи разсказывается, что Ермакъ былъ бѣглый казакъ, который разбойничалъ на Волгѣ. Убѣгая отъ преслѣдованія, онъ пришелъ съ товарищами въ пермскія вотчины Строгановыхъ, гдѣ и скрывался нѣкоторое время; затѣмъ Строгановы снабдили его необходимыми запасами, оружіемъ, дали ему 300 человѣкъ изъ своей вотчимы и отправили завоевывать Сибирь, которая привлекала своими пушными богатствами. Ремезовская лѣтопись разсказываетъ совсѣмъ иначе. Въ томъ, что Ермакъ былъ бѣглый казакъ, который громилъ купеческія суда на Волгѣ, эта лѣтопись согласна со Строгановской; но въ дальнѣйшемъ изложеніи наблюдается разница. Ремезовъ пишетъ, что скрываясь отъ преслѣдованія, Ермакъ явился къ Строгановымъ и силою заставилъ ихъ дать себѣ все необходимое для похода въ Сибирь, „приступилъ къ Максиму (Строганову) гыдомъ", какъ выражается лѣтописецъ. Максимъ, страхомъ одержимъ, отворилъ свои амбары, день и ночь отвѣшивалъ запасы. Получивъ необходимое, Ермакъ „смиренно“ удалился въ Сибирь. Изъ этого сопоставленія можно видѣть, что объ участіи Строгановыхъ въ дѣлѣ завоеванія Сибири обѣ приведенныя лѣтописи даютъ совершенно противоположныя извѣстія. Во всякомъ случаѣ, можно согласиться въ томъ, что Сибирь завоевана Ермакомъ на Строгановскія средства. Но это только до тѣхъ поръ, пока мы не познакомимся съ Есиповскою лѣтописью.
Эта лѣтопись, въ основу которой, какъ полагаютъ, положены записи архіепископа Кипріана, повѣствуетъ, что Ермакъ завоевалъ
Сибирь безо всякаго участія Строгоновыхъ, а самъ и на собственныя средства. Есиповская лѣтопись Строгановыхъ совсѣмъ не знаетъ.
Таковы лѣтописныя данныя объ участіи Строгановыхъ въ покореніи Сибири. Мы не безъ основанія остановились на этомъ обстоятельствѣ, такъ какъ оно служитъ типичнымъ примѣромъ противорѣчій между всѣми тремя лѣтописями. Это противорѣчіе не единственное; ихъ много и они касаются деталей похода, особенно-же хронологіи. Будучи несходны въ разсказѣ одна съ другой, эти лѣтописи, съ другой стороны, противоречатъ грамотамъ и другимъ оффиціальнымъ документамъ. До настоящаго времени всѣ эти источники еще не согласованы другъ съ другомъ, хотя кое-что въ этомъ направленіи уже сдѣлано. Причина, задерживающая это согласованіе, заключается въ томъ, что до сихъ поръ не установленъ подлинный текстъ лѣтописей, существующихъ каждая въ нѣсколькихъ спискахъ (кромѣ ремезовской).
Припомнимъ главнѣйшія событія изъ исторіи первоначальнаго покоренія Сибири. На помощь Ермаку, какъ извѣстно, изъ Москвы былъ посланъ воевода Сем. Волховской и письменный голова Ив. Глуховъ съ отрядомъ войска. Этотъ отрядъ, зашедши въ далекую страну безъ достаточнаго запаса хлѣба, вскорѣ же по прибытіи на мѣсто началъ голодать; люди умирали отъ голода; оставшіеся же настолько были истощены, что не могли предпринять чего либо рѣшительнаго. Ермакъ въ это время принужденъ былъ выдерживать тяжелую борьбу съ мурзою Карачей, которому удалось объединить около себя туземныя татарскія и остяцкія племена. Послѣ смерти Ермака и воеводы Волховскаго, русскіе не могли удержать за собою новой страны. Оставшіеся служилые люди и ермаковы казаки подъ предводительствомъ Глухова покинули Сибирь и съ большими лишеніями отправились въ 1584 г. сѣвернымъ путемъ на Печору, чтобы избѣжать преслѣдованій туземцевъ. Такимъ образомъ Сибирь на время была потеряна. Но въ 1584 году царь Ѳедоръ Іоановичъ от правилъ въ Сибирь воеводу Мансурова со 100 служилыми людьми и съ нѣсколькими пушками. Мансуровъ узналъ объ отступленіи Глухова лишь тогда, когда достигъ Иртыша. Не осмѣливаясь идти далѣе, онъ предпринялъ походъ по слѣдамъ Глухова, и на р. Оби противъ устья Иртыша поставилъ небольшое укрѣпленіе, въ которомъ остался зимовать. Между тѣмъ Глуховъ, возвратившись въ Москву, объяснилъ положеніе дѣла, и въ помощь Мансурову было послано 300 служилыхъ людей подъ начальствомъ двухъ воеводъ Вас. Сукина и Ив. Мясного и письменнаго головы и Чулкова. Этимъ воеводамъ пришлось вновь завоевывать Сибирь, но съ приходомъ ихъ русская власть уже прочно утвердилась въ краѣ.
Въ 1587 г. воеводы основали городъ Тюмень, письменный голова Дан. Чулковъ построилъ въ томъ же году гор. Тобольскъ, а съ прибытіемъ въ Тюмень новаго отряда въ 500 человѣкъ дальнѣйшее покореніе Сибири было обезпечено
Изъ предыдущаго изложенія можно видѣть, что Сибирь была завоевана собственно воеводами но честь перваго похода и перваго завоеванія принадлежатъ Ермаку. Объ Ермакѣ какъ объ исторической личности мы знаемъ очень мало: мы можемъ только сказать, что онъ былъ бѣглый казакъ и первый покорилъ русской власти нѣкоторыя туземныя племена въ Западной Сибири.
Но и этого было достаточно, чтобы память о немъ не умерла; память о немъ живетъ въ народномъ преданіи, которое надѣляетъ его всѣми качествами героя-завоевателя. Вскорѣ послѣ смерти Ермака, о немъ уже начали складываться легенды. Мертваго Ермака, разсказываетъ ремезовская лѣтопись, татары положили на лабазъ, гдѣ онъ лежалъ 6 недѣль. Птицы не смѣли коснуться его, а облетали кругомъ. Затѣмъ къ тѣлу Ермака пришелъ Кучумъ съ мурзами, и они начали пускать въ него стрѣлы; изъ тѣла бѣжала кровь. Многимъ Ермакъ являлся въ видѣніяхъ. Наконецъ, татары назвали его богомъ и похоронили по своему закону, а надъ его могилой появляется по временамъ огненный столбъ. Ермакъ нашелъ себѣ мѣсто и въ русской былинной поэзіи. Народная фантазія сдѣлала его современникомъ князя Владиміра и товарищемъ Ильи Муромца. Вмѣстѣ съ Ильей Ермакъ борется противъ поганыхъ. Въ одной былинѣ разсказывается, что Ермакъ, спасаетъ стольный городъ Кіевъ отъ нашествія татарскаго царя Калина, когда даже самъ Илья Муромецъ не отважился вступить съ нимъ въ бой. Удаль этого былиннаго Ермака такова, что ее приходится останавливать силою. Ермакъ появляется также и въ борьбѣ съ Мамаемъ.
Отразилось въ народныхъ пѣсняхъ и самое завоеваніе Сибири. Въ одной исторической пѣснѣ передается, какъ въ славномъ городѣ Астрахани сходились удалы добры молодцы, донскіе славны атаманы казачіе. Въ числѣ ихъ находился и Ермакъ Тимофеевичъ. На совѣтѣ они рѣшаютъ отправляться въ Сибирь Даже довольно подробно разсказывается о взятіи Сибири и о смерти Ермака. Онъ погибаетъ въ сраженіи съ татарами на Енисей рѣкѣ. Намѣреваясь перескочить въ лодку, Ермакъ оступился съ переходни,
И та переходня съ конца верхняго Подымалася и на него опущалася, Расшибла ему буйну голову И бросила ево въ тое Енисей бистру рѣку: Тутъ Ермаку такова смерть случилась.
И. Т-въ.
*****
Г.Потанин "26 Октября 1903 года"

Двадцать с лишкомъ лѣтъ прошло уже съ тѣхъ поръ, какъ сибирская интеллигенція въ лицѣ своихъ лучшихъ представителей Петербурга, Москвы и сибирскихъ городокъ установила свой гражданскій праздникъ—20 октября, день присоединенія Сибири къ Россіи. Не господство грубой силы одного народа надъ другими, не торжество "высшей" расы надъ „нисшими", праздновали интеллигентные сибиряки, а начало медленнаго и тяжелаго историческаго процесса для молодой обширной страны, которую триста лѣтъ тому назадъ кучка удалыхъ бродягъ привела „подъ крѣпкую руку московскаго государя", а нынѣ группа интеллигенціи стремится вести по пути гражданственности и культуры.
Участникамъ перваго праздника приходилось переживать довольно грустное время. По словамъ одного оратора, Сибирь была всѣмъ богата, лишь однимъ бѣдна—просвѣщеньемъ. Она не имѣла тогда ни одного высшаго учебнаго заведенія; сибирская желѣзная дорога была еще въ отдаленныхъ проектахъ; мѣстная пресса только что нарождалась. Суды оставались при дореформенныхъ порядкахъ; ссылка деморализировала населеніе, жалкіе и безпомощные переселенцы „брели розно", встрѣчая лишь слабое сочувствіе къ своимъ бѣдствіемъ.
Въ такое время группа сравнительно немногочисленной сибирской интеллигенціи, собравшись въ первый разъ на праздникѣ, естественно желала подвести итоги культурнаго и духовнаго роста своей родины и наряду съ этимъ высказать тѣ пожеланія, которыя воодушевляли еe.
„Кто изъ насъ—сказалъ въ своей рѣчи на этомъ праздникѣ И. М. Ядринцевъ,— связанныхъ съ краемъ всѣми симпатіями души своей, не сознаетъ жизненныхъ потребностей этого доселѣ печальнаго и забытаго края?
Кто въ состояніи болѣе насъ прочувствовать важность настоящей исторической минуты? Мы призываемъ пробужденіе Сибири всѣми силами нашей души! Судьба Сибири,
при всѣхъ перемѣнахъ исторіи, была близка и дорога живущимъ въ ней, какъ связаннымъ съ ней узами родства. Если обстоятельства не всегда позволяли намъ принести въ пользу ея нашу слабую помощь, то мы глубоко вѣровали въ ея лучшіе дни и будущее счастіе".
Воодушевленные этой глубокой вѣрой, участники перваго сибирскаго праздника высказались по многимъ кореннымъ вопросамъ сибирской жизни. Б. А. Милютинъ указалъ на необходимость сравненія гражданскаго и административнаго устройства Сибири съ остальной Россіей; сенаторъ Семеновъ— на связь русскаго народа съ сибирскимъ, а султанъ Вали-Ханъ на объединеніе инородныхъ элементовъ Сибири съ элементомъ русскимъ.
Широкое и свободное просвѣщеніе сибирскаго населенія, открытіе университета и широкая помощь учащейся молодежи—признано было дѣломъ настолько неотложнымъ, какъ неотложна отмѣна ссылки и введеніе земскихъ учрежденій и реформа суда. Сибирякъ Мейбаумъ предложилъ ходатайствовать объ учрежденіи изъ свѣдущихъ людей сибирской комиссіи, которой предоставлено бы было право разсмотрѣнія заявленій сибиряковъ и ходатайства предъ правительствомъ о нуждахъ края...
Однако, всего обильнаго содержанія рѣчей и пожеланій невозможно въ настоящемъ случаѣ и исчерпать, да это и не входитъ въ нашу задачу.
Одно можно, сказать, что люди того поколѣнія, къ которому принадлежали участники перваго сибирскаго праздника, старались исчерпывающимъ образомъ отвѣтить на тѣ запросы, которые выдвинула та эпоха. Многое изъ того, о чемъ они мечтали и чего желали, частью проведено въ жизнь полностью, а большею частью предстоитъ исполнить еще въ будущемъ. Одни изъ нихъ уже сошли съ жизненной сцены, другіе — немногіе еще среди насъ, но самое цѣнное, что они намъ оставили, что они завѣщали молодому поколѣнію это— беззавѣтная любовь къ родинѣ, любовь къ труду и знанію. „Если мы—сказалъ одинъ изъ ораторовъ праздника — надломленные жизнью или почему нибудь иному не сможемъ съ пользою потрудиться, то пусть нaшa надежда, наши дѣти, примутъ наше завѣщаніе—научиться, знаніе же и трудъ принести на благо родинѣ".
Примемъ этотъ завѣтъ и будемъ помнить, что наши предшественники стояли въ менѣе благопріятныхъ условіяхъ чѣмъ мы. Они были одиноки. Эта маленькая группа интеллигенціи, высокообразованная, гуманная, полная всякихъ благихъ стремленій, хорошо понимающая окружавшія ея жизненныя условія и боровшаяся за элементарныя блага, которыхъ лишена была родина,—эта группа одиноко стояла и терялась среди малоразвитой, некультурной, неграмотной массы остального населенія. Это были трибуны безъ толпы и ораторы безъ аудиторіи. Это были чужестранцы въ большемъ городѣ среди народа, который не понималъ ихъ.
Съ тѣхъ поръ прошло почти четверть столѣтія. Жизнь сдѣлала свое дѣло; какъ ни медленно и трудно, но среди массы народилось грамотное и развитое поколѣніе, мало по малу собирающееся въ аудиторію. Поколѣніе это— средняго рядового обывателя, чуткое къ запросамъ жизни, стремящееся къ знанію, нуждается въ идейныхъ руководителяхъ. Оно уже научилось не только понимать своихъ руководителей, но и слѣдовать за ними.
И теперь болѣе чѣмъ когда либо нужны идейные интеллигентные работники, чтобы выполнить переданный завѣтъ и, сообразно новымъ требованіямъ жизни, нести знаніе и трудъ на благо родины.
д. г.
Сибирскій праздникъ 26 октября по связаннымъ съ нимъ историческимъ традиціямъ отличается отъ областного малороссійскаго праздника въ память о Шевченко. Ермакъ, съ событіями жизни котораго связанъ сибирскій праздникъ, стоитъ совсѣмъ не на томъ пьедесталѣ, какъ Шевченко. Если Ермакъ напоминаетъ кого въ рядахъ малороссійскихъ героевъ своимъ батальнымъ пьедесталомъ, такъ это Богдана Хмѣлницкаго, но и тутъ сходство только въ томъ, что въ обоихъ случаяхъ присоединеніе области къ имперіи, но разница въ томъ, что въ одномъ случаѣ область присоединяется къ имперіи вождемъ населенія области, въ другомъ—область для имперіи завоевывается и завоеватель является враждебнымъ лицомъ въ отношеніи къ присоединяемому населенію. Поэтому мало- россійскій праздникъ цѣльнѣе, сибирскій же носитъ двойственный характеръ. Въ немъ соединены элементы и децентралистическій и централистическій. Сибиряки установили праздновать 26 октября; остальная Россія не знаетъ этого праздника;
на вечерѣ 26 октября сибиряки чувствуютъ себя обособленными отъ остального русскаго міра, но историческія воспоминанія, соединенныя съ этимъ днемъ, превращаютъ праздникъ въ демонстрацію связи Сибири съ остальной Россіей. Конечно, ни малороссійскій праздникъ, ни сибирскій не грозятъ опасностью единству имперіи. Эти праздники воспитываютъ солидарность въ населеніи области, а областная солидарность облегчаетъ путь къ чувству солидарности въ болѣе широкихъ географическихъ предѣлахъ. Однако есть лица, которымъ хотѣлось бы, чтобъ въ нашихъ сердцахъ не жило другого чувства, кромѣ грандіознаго нерасчленяемаго патріотизма, охватывающаго всю территорію Чукотскаго носа до мыса Ай-Тодора. Отъ этого исторія сибирскихъ праздниковъ проходила не безъ шероховатостей.
Первые сибирскіе праздники какъ въ Петербургѣ, такъ и въ Иркутскѣ, имѣли вида, обѣдовъ, и только впослѣдствіи превратились въ музыкальные вечера, заканчивающіеся танцами. Такой характеръ сибирскіе праздники первоначально имѣли потому, что это были повторенія того обѣда, который была, устроенъ въ день празднованію трехсотлѣтія Сибири. Мнѣ не довелось быть на самомъ первомъ сибирскомъ обѣдѣ; я попалъ только на второй или на третій въ Петербургѣ. Эти послѣдующіе обѣды, конечно, были не такъ многолюдны, какъ первый 1881 года. На нихъ собиралось только человѣкъ двадцать пять или тридцать. Молодежь отсутствовала, обѣды были не доступны ей по цѣнѣ. Оживлялись обѣды рѣчами на сибирскія темы; на томъ обѣдѣ, на который я попалъ, я припоминаю, говорили сибирскій литераторъ Н. И. Наумовъ, полковникъ Биркъ, питомецъ омскаго кадетскаго корпуса, Дм. Ив. Менделѣевъ, профессоръ (уроженецъ Тобольска). Биркъ говорилъ о тѣхъ услугахъ Сибири, которыя ей оказали люди, занесенные въ нее немилостивой судьбой. Онъ подѣлился личными воспоминаніями о своемъ учителѣ полякѣ Вязниковскомъ, сосланномъ за польское дѣло. Это былъ хорошій математикъ. Онъ, кажется, содержался въ томъ самомъ острогѣ, въ которомъ позднѣе отсиживали свой срокъ Достоевскій и Дуровъ. Въ Омскѣ о Вязниковскомъ разсказывали, что онъ исписывалъ стѣны своей тюрьмы алгебраическими вычисленіями. Впослѣдствіи мѣстная администрація воспользовалась его знаніями и поручила ему руководство механическою частью находившейся въ Омскѣ казенной суконной фабрики, а когда срокъ заключенія кончился, Вязниковскій занимался даваніемъ уроковъ по математикѣ. Рѣчь Д. И. Менделѣева имѣла видъ небольшой замѣтки, вставленной мимоходомъ между рѣчами другихъ ораторовъ; онъ сказалъ въ ней, что присоединеніе Сибири къ Россіи не было нашествіемъ полчищъ, сопровождавшимся массовымъ истребленіемъ туземцевъ; скорѣе нужно охарактеризовать его, какъ занятіе края, совершенное служилыми людьми чуть не въ одиночку. Словомъ содержаніе рѣчей было мѣстное сибирское.
Впослѣдствіи этотъ характеръ сибирскихъ праздниковъ не удержался. На тѣхъ же обѣдахъ, можетъ быть на самомъ первомъ, явилась мысль объ учрежденіи общества вспомоществованія учащимся въ Петербургѣ сибирякамъ. Общество было основано, но членскіе взносы составляли недостаточную сумму, неудовлетворявшую нужды учащейся молодежи. Въ этихъ цѣляхъ собранія на обѣды 26 октября замѣнили концертами съ танцами. Такимъ образомъ мѣстное духовное содержаніе исчезло на сибирскомъ праздникѣ. Сибирскіе вечера ни чѣмъ спеціальнымъ не отличались отъ другихъ подобныхъ вечеровъ, устраиваемыхъ съ благотворительной цѣлью; они не могутъ отличаться этнографическими особенностями, какъ вечера грузинскіе, польскіе, малороссійскіе. Но все таки это моменты, когда члены сибирской колоніи въ столицѣ старые и молодые, писатели, инженеры, коммерсанты, чиновники, художники, студенты, курсистки сходятся въ одной залѣ. Позднѣе въ сибирской колоніи появлялась мысль о возобновленіи сибирскихъ обѣдовъ, чтобы доставить случай для обмѣна мнѣній по сибирскимъ вопросамъ; хотѣли устроить обѣдъ въ одинъ день съ вечеромъ 26 октября или для обѣда назначали другой сибирскій день, день сибирскаго святого Иннокентія; но желаніе это не было исполнено. Одни убоялись расходовъ, другіе побоялись возбудить лишнія подозрѣнія.
Въ Москвѣ Общество вспомоществованія сибирякамъ, учащимся въ Москвѣ, также устраиваетъ благотворительный концертъ, но не пригоняетъ его къ 26 октября. Въ этотъ же день оно по старому обычаю ежегодно устраиваетъ обѣдъ. Въ Иркутскѣ сначала устраивались обѣды, но потомъ, какъ и въ Петербургѣ, обѣды замѣнили концертами въ пользу мѣстнаго Общества вспомоществованія учащимся въ Восточной Сибири. На первоначальныхъ обѣдахъ говорились рѣчи, имѣвшія иногда мѣстное пикантное содержаніе. Издавна въ Иркутскѣ замѣчалось раздраженіе между сибирскимъ и несибирскимъ элементами въ интеллигенціи; подобное раздраженіе замѣчалось и въ другихъ сибирскихъ крупныхъ городахъ, но въ Иркутскѣ оно чувствовалось острѣе. Поводомъ къ такому немирному сожительству служило то обстоятельство, что въ прежнее время главные начальники всегда привозили съ собой на службу молодыхъ людей, навязанныхъ имъ въ столицахъ ихъ знатными родственниками и покровителями: чѣмъ менѣе чувствовалъ себя начальникъ самостоятельнымъ, тѣмъ болѣе обремененнымъ являлся онъ въ край этимъ балластомъ. Успѣхи по службѣ этихъ молодыхъ людей, покровительствуемыхъ изъ столицы и нерѣдко безпутныхъ и къ службѣ негодныхъ, возбуждали въ нѣкоторыхъ сибирякахъ нехорошую зависть, но въ другихъ совершенно законное негодованіе гражданина. Человѣка пріѣзжаго, если онъ не былъ подготовленъ въ Петербургѣ, сперва озадачивала встрѣча съ этимъ чувствомъ туземца, но серьезные люди сразу понимали, гдѣ источникъ раздраженія, и или относились спокойно къ мѣстному общественному мнѣнію или переходили на его сторону. Но другіе обижались и настраивались къ мѣстному обществу враждебно, и это именно тѣ, которые ѣхали въ Сибирь или для карьеры или для наживы. Особенно были благопріятны дли развитія этого раздраженія годы десятилѣтія съ 1875 по 1885 г., т. е. годы генералъ-губернаторовъ Фридрихса, Шелашникова и Анучина, когда покровительствуемые изъ Петербурга юноши были особенно многочисленны. Раздраженіе между мѣстными и немѣстными элементами не замедлило обнаружиться на сибирскихъ обѣдахъ въ Иркутскѣ. При преемникѣ Анучина эти отношенія круто измѣнились. Новый начальникъ края отнесся съ уваженіемъ къ мѣстному обществу; выборъ вновь приглашенныхъ на службу въ край изъ столицъ отличался гораздо большей строгостью; были приглашены на службу серьезные работники, которые вошли въ дружескія сношенія съ лучшими мѣстными элементами для общей службы краю. Выходки и задиранія, идущія сверху и раздражающія мѣстное общество, въ виду нерасположенности къ этому главнаго начальника прекратились. Наступленіе новыхъ отношеній почувствовалось и на сибирскихъ вечерахъ; на одномъ изъ нихъ иркутскій городской голова сказалъ рѣчь, въ которой старался отклонить отъ сибирской мѣстной интеллигенціи обвиненія въ безпричинной непріязни къ немѣстному элементу; онъ указалъ, на заслуги передъ Сибирью лицъ, которые не были ея уроженцами и высказалъ увѣренность, что мѣстное общество питаетъ къ нимъ чувство глубокой благодарности. Это былъ послѣдній вечеръ стараго типа. Въ слѣдующемъ году сибирскій праздникъ въ Иркутскѣ, какъ и въ Петербургѣ, прекратился въ благотворительный концертъ въ пользу Общества учащихся въ Вост. Сибири.
Конечно и въ это время антагонисты противъ мѣстнаго общества не исчезли изъ Иркутска, но они уже не чувствовали себя хозяевами иркутской жизни и если случалось имъ дѣлать безтактные поступки или говорить безтактныя рѣчи, то они проходили безъ послѣдствій. Когда въ городѣ шли разговоры о порядкѣ исполненія сибирскихъ праздниковъ, и когда стала въ обществѣ распространяться мысль о замѣнѣ дорогихъ ничего не приносящихъ обѣдовъ благотворительными концертами, очень можетъ быть, что антагонисты иркутскаго общества подхватили эту мысль и принимали мѣры, чтобъ она восторжествовала, но, вѣроятно, это случилось бы и безъ ихъ помощи, на что указываетъ примѣръ сибирской колоніи въ Петербургѣ, состоящей изъ чисто сибирскихъ элементовъ. Тѣмъ не менѣе кружокъ антагонистовъ преобразованіе иркутскаго праздника 26 октября называлъ своей побѣдой. Одинъ изъ самыхъ ярыхъ членовъ этого кружка Н. И. Раевскій, теперь уже покойный, при встрѣчѣ съ однимъ уроженцемъ края, только что вернувшимся на родину, по поводу сибирскаго праздника, имѣя въ виду его преобразованіе, похвалился: „А все таки мы взяли верхъ надъ вами“.
Эта рознь въ сибирскомъ обществѣ, въ настоящее время по-видимому совершенно прекратившаяся, была обусловлена нездоровыми условіями русской жизни. Это не было явленіе, исключительно сибирское. Въ основѣ его лежало критическое отношеніе провинціала къ отрицательнымъ петербургскимъ типамъ, распространенное вообще въ провинціи. Это протестъ провинціальнаго общества противъ гоголевскаго Хлестакова, ревизующаго провинцію, противъ щедринскихъ ташкентцевъ и гулящихъ людей. Въ Сибири обыкновенное общерусское явленіе получило спеціальную форму. Въ контингентѣ чиновничества не мѣстнаго происхожденія было много симпатичныхъ лицъ, но были и не симпатичныя. Эти послѣдніе нерасположеніе къ нимъ мѣстнаго населенія не могли иначе себѣ объяснить, какъ завистью и другими подобными дурными страстями. Отсюда выросло взаимное раздраженіе. Обѣ партіи грѣшили тѣмъ, что обобщали грѣхи противниковъ, грѣхи немногихъ ставили въ вину всему лагерю. Время поставило обѣ партіи въ надлежащее положеніе. Съ одной стороны лица не туземнаго происхожденія такъ много сдѣлали дли Сибири, съ такой преданностью ей послужили, что сибиряки не могутъ отказать имъ въ чувствахъ самой глубокой благодарности. Стоитъ вспомнить только о тѣхъ свидѣтельствахъ всеобщаго уваженія, которыя недавно получилъ отъ сибирскаго общества основатель минусинскаго музея Н. М. Мартьяновъ. Съ другой стороны въ мѣстномъ населеніи поднялось пониманіе областныхъ интересовъ и человѣкъ, со стороны пришедшій въ край съ добрымъ намѣреніемъ послужить ему, можетъ разсчитывать найти въ мѣстномъ населеніи среду, которая оцѣнитъ его безкорыстіе и вознаградитъ его своими симпатіями.
****
А. Клюге. "Надъ болотомъ"
(Эскизъ).
Окончаніе, см. 228.
IV.
На закатѣ солнца, яма и корыто были готовы...
Дровосѣки отнесли сначала корыто къ ямѣ, такъ какъ тащить его вмѣстѣ съ тѣломъ было бы тяжело.
Мѣсто, выбранное Синицей, было довольно живописно. Это былъ небольшой пригорокъ, оттѣненный тремя высокими, лишенными вѣтвей болѣе чѣмъ до половины—соснами и усыпанное сѣро-желтыми иглами, сбѣгающихъ внизъ къ болотцу, лиственницъ. Съ одной стороны пригорка виднѣлось большое темное болото; черные стволы сгнившихъ деревьевъ походили на рога какихъ-то допотопныхъ чудовищъ; ряды косматыхъ кочекъ глядѣли изъ болота и вѣтеръ шевелилъ ихъ темнозеленыя космы; часть болота, благодаря расположенію облаковъ на небѣ,—блистала какъ озеро, другая была черна, какъ лужа чернилъ.
Съ другой стороны пригорка виднѣлась низкорослая, но густая, непроходимая тайга, которой еще не касался топоръ дровосѣка; тамъ было темно въ солнечный день и въ лунную ночь; оттуда въ темныя ночи доносились странные стоны и глухой шумъ, такъ пугавшій непривычныхъ жителей степей.
Яма была вырыта не глубоко. Среди зеленосѣрыхъ мховъ и кудрявыхъ букетовъ брусничника она зіяла темной пастью и походила на беззубый искривленный смѣхомъ ротъ...
Туда спустили съ помощью веревокъ корыто съ тѣломъ, прикрыли его корой, и засыпали землей. Беззубый, искривленный смѣхомъ ротъ закрылся и поглотилъ земледѣльца, покинувшаго родную деревню для заработковъ.
Дровосѣки молча засыпали землей яму, молча возвращались въ балаганъ.
— Комара сегодня что то густо! сказалъ мужикъ въ платкѣ.
А потомъ, подумавъ, прибавилъ:
— Вотъ кому не слѣдовало идти на заработки! Грѣхъ какой... Умеръ безъ исповѣди, безъ попа...
— Ну ладно ужъ! сказалъ староста артели. Принимайся за работу!
Они работали цѣлый день. Вечеромъ зажгли костеръ и ужинали. Все было какъ всегда, только вмѣсто пяти фигуръ, грѣлось у костра четыре.,. Луна показалась на небѣ и посеребрила кусты и лужи. Надъ чернымъ болотомъ заклубились туманы и поползли надъ землею, цѣпляясь за кусты и кочки... Что-то огромное, сырое шевелилось въ воздухѣ, протягивало щупальца, ползло къ огню, гдѣ сидѣли дровосѣки, заглядывало имъ въ лица, прижималось къ ихъ плечамъ и грудямъ...
Вдругъ на пригоркѣ послышалось протяжное стенаніе...
— Съ нами крестная сила! — сказалъ мужикъ въ платкѣ и перекрестился.
— Это волки!—продолжалъ онъ. Только воютъ они какъ-то протяжнѣе не то, что у насъ въ степи. Надо сильнѣе разжечь костерь на ночь! А то какъ бы еще Мишка не пожаловалъ!
— Вы думаете, волки? Началъ красноносый пароль, кутаясь въ полушубокъ и всматриваясь блестящими, воспаленными глазами въ сторону болота... Ха-ха-ха... Это лѣшій... Онъ вышелъ изъ болота и ходитъ по лѣсу... Лица его нельзя разглядѣть... Оно расплывается какъ дымъ...
— А ты выпей горячаго чаю да и ложись въ балаганѣ, сказалъ староста артели...
— Надо будетъ подметки поправить! Сапоги-то на дорогу годятся, бормочетъ парень, воображая что онъ среди обычной домашней обстановки.
Онъ ловитъ что-то въ воздухѣ и смѣется, щелкая зубами. Его берутъ подъ руки, уводятъ въ балаганъ и укрываютъ шубами.
— А что, братцы, говоритъ мужикъ въ платкѣ, если Артамоновъ завтра не пріѣдетъ, то надо будетъ потихоньку убираться отсюда?.. Покуда мы еще живы. Тутъ ежели идти на полдень, есть рѣчка, а по рѣчкѣ мы поплывемъ на плоту.
Но староста артели опровергаетъ это легкомысленное предложеніе.
— Какъ можно бросить хозяйскую работу безъ хозяина? паспорта наши у него... Нѣть видно дожидаться надо. Онъ будетъ, безпримѣнно будетъ, если не сегодня, то завтра! Платить онъ хорошо, кормить ладно... Грѣхъ обижаться!.. а что одинъ изъ насъ померъ, то это воля Божья... Очень ужъ былъ слабый человѣкъ!
Это мнѣніе, высказанное твердо и положительно, успокаиваетъ всѣхъ. Они ужинаютъ, молятся Богу и уходятъ въ балаганъ.
Скоро все вокругъ балагана и внутри его успокаивается... Только больной ворочается съ боку на бокъ и бормочетъ обрывки фразъ, вызываемыхъ на уста обрывками мыслей, рождающихся и смѣняющихся одна другой въ разгоряченномъ мозгу.
Луна поднялась высоко надъ лѣсомъ и чертитъ на черныхъ лужахъ болота серебристые узоры; косматые головы кочекъ принимаютъ въ лунномъ свѣтѣ странныя очертанія; кажется, что это—головы людей сидящихъ въ водѣ по шею. Онѣ сверкаютъ глазами, перемигиваются, встряхиваютъ волосами и ведутъ между собой нѣмой разговоръ. А вверху клубятся испаренія отъ болотъ... Тихо безшумно ползутъ сѣрые, дымчатыя фигуры, виснутъ на черныхъ стволахъ сгнившихъ деревьевъ и шевелятъ надъ пылающимъ костромъ своими длинными щупальцами, собираются прикрыть его огромной сырой ладонью.:.
На свѣжей могилѣ дровосѣка, на пригоркѣ, оттѣнённомъ соснами, — стонетъ протяжно и глухо не то какая-то лѣсная птица, не то неизвѣстный жителямъ степей таежный звѣрь...
****

Къ рисункамъ.
Ремезовская Сибирская лѣтопись
На прилагаемомъ рисункѣ изображена страница изъ краткой сибирской лѣтописи, изданной въ Петербургѣ корреспондентомъ Археографической коммиссіи А. Зостомъ въ 1880 г. Рукопись лѣтописи принадлежитъ Императорской Академіи Наукъ, куда она поступила отъ извѣстнаго исторіографа Миллера, жившаго въ XVIII столѣтія, совершившаго поѣздку въ Сибирь для собиранія историческихъ матеріаловъ и написавшаго сочиненіе "Описаніе сибирскаго царства" т. 1. изд. Академія Наукъ.
Миллеръ досталъ лѣтопись въ Тобольскѣ и составленіе ея приписываетъ тобольскому дворянину Ремезову. Воспроизводя одну изъ страницъ лѣтописи, мы желаемъ дать читателю представленіе какъ о старинномъ письмѣ, такъ и о тѣхъ незамысловатыхъ рисункахъ, которыми авторъ иллюстрировалъ каждую изъ 157 страницъ лѣтописи.
Воспроизводимъ далѣе обыкновеннымъ шрифтомъ текстъ изображаемой лѣтописной страницы: „Ермаку-же тогда пребывающу въ Чингыдѣ градѣ. Внегда жъ приспѣ путь струговой, маія въ 9 день 7089 году, поплывъ внизъ по Турѣ со всякимъ искусомъ, непоспѣшно. Доѣхавъ до усть Туры рѣки, ту ожидаше 6 князьковъ. Мактмаса, Каспара, Варваринны, и бишась по многи дни".
Памятникъ Ермаку въ г. Тобольскѣ.
Памятникъ Ермаку въ Тобольскѣ—мраморный обѣлискъ на гранитномъ основаніи —находится въ Нагорной части города на такъ называемомъ мысѣ Чукманѣ.
Исторія этого памятника не лишена интереса.
Обѣлискъ предназначался сначала для одного изъ генераловъ 1812 г., но не понравился императору Николаю I и былъ оставленъ безъ употребленія. Спустя нѣкоторое время возникла мысль обратить его на памятникъ покорителю Сибири Ермаку.
21 января 1830 г. состоялось Высочайшее по- велѣніе объ его постановкѣ, но канцелярская переписка, составленіе проектовъ и другія предварительныя работы продолжались такъ долго, что открытъ памятникъ былъ только въ 1833 г. Мѣсто, выбранное
для памятника, принадлежало архіерейскому дому, и за него пришлось заплатить 2000 р, а также уплатить частнымъ владѣльцамъ за сносъ зданій 1880 р. Затѣмъ нужно было подумать о перевозкѣ, что представляло далеко не легкую задачу, такъ какъ памятникъ вмѣстѣ съ укупоркой представлялъ изъ себя солидную тяжесть въ 1 1723 пуда Наконецъ 30 ноября 1835 г. огромный транспортъ на 400 лошадяхъ въ сопровожденіи казаковъ Тобольскаго городового казачьяго полка вышелъ изъ Екатеринбурга и 14 декабря того же года прибылъ въ Тобольскъ. Но понадобилось еще почти 4 года на составленіе проектовъ относительно приспособленій для постановки памятника и только 23 августа 1839 года онъ былъ торжественно открытъ въ присутствіи генералъ-губернатора Западной Сибири кн. Горчакова, и всѣхъ мѣстныхъ властей.
На сторонахъ памятника высѣчено: на западной — „Покорителю Сибири Ермаку", на восточной—„воздвигнутъ въ 1839 году", на южной—„1581 годъ" и на сѣверной— „1584 годъ".
Чувашскій мысъ на р. Иртышѣ.
Чуваши — историческая мѣстность, гдѣ произошла рѣшительная битва дружины Ермака съ полчищами Кучума Сибирскій лѣтописецъ говорить: „и бысть брань волія октября въ 23 день емлющесь за руки сѣкуще противныя своя. Кучуму-же съ горы стрѣляеше. Казацы-же огнемъ множество попаляше безъ исцѣленіия убивяше*.
****
Новости наукъ и изобрѣтеній.

Сенсаціонное изобрѣтеніе въ области скульптографіи.

Вмѣсто того, чтобы идти сниматься къ фотографу съ цѣлью одарить своихъ друзей своими портретами, дама, которая желаетъ вполнѣ слѣдовать модѣ, теперь, по словамъ „Daily Mail", просто пойдетъ къ скульптографу и закажетъ нѣсколько своихъ бюстовъ, выполненныхъ новой и замѣчательной машиной, изобрѣтенной въ прошломъ мѣсяцѣ въ Италіи и введенной въ Англію извѣстнымъ писателемъ Коннань Дойлемъ.
Существовали, разумѣется, и раньше скульптурныя машины, но они всѣ были лишь механическими подражателями рѣзцу и молотку скульптора. Новая машина работаетъ совсѣмъ по другой системѣ и, подобно всѣмъ успѣшнымъ нововведеніямъ, такъ проста, что слѣдуетъ удивляться, какъ объ ней раньше не подумали.
Если дама желаетъ увѣковѣчить свои черты въ мраморѣ, она въ ближайшемъ будущемъ будетъ имѣть возможность посѣтить мастерскую, гдѣ такъ же легко можетъ заказать бюстъ, какъ въ настоящее время дюжину кабинетныхъ портретовъ. Она сперва входитъ въ пріемную, содержащую многочисленные экземпляры работъ механическаго скульптора и выбираетъ позу и обстановку, въ которой ей было-бы желательно увѣковѣчить себя.
Потомъ её проводятъ въ мастерскую, гдѣ, вмѣсто давно знакомой камеры, стоитъ большая машина. Она занимаетъ комфортабельное кресло и удобно устроенная опора для головы даетъ ей возможность сидѣть вполнѣ спокойно. Тогда художникъ садится противъ нея и, беря въ руки длинный рѣзецъ, очень осторожно соприкасаетъ его съ ея лицомъ. Медленно и почти неощутительно онъ проводятъ рѣзцомъ по всѣмъ чертамъ лица и въ то время, какъ онъ скользитъ по нимъ, управляемый механизмомъ другой рѣзецъ двигается по мрамору, медленно высѣкая изъ его формы лица „модели*.
Удивительное чувство испытываешь при видѣ того, какъ постепенно выступаетъ мраморный обликъ. Сперва показывается носъ, затѣмъ ясно начинаютъ выдѣляться лобъ и подбородокъ, между тѣмъ какъ излишекъ мрамора обращается въ пыль. Легкая рука скульптора направляетъ рѣзецъ на глаза и послушный механизмъ слѣдуетъ каждому его движенію на мраморѣ, придавая твердому камню всѣ очертанія живой „модели".
Въ настоящее время имѣется въ Лондонѣ машина, лающая двѣ копіи одновременно, но при нѣкоторой отдѣлкѣ она будетъ давать четыре копіи и болѣе.
Бюстъ, для исполненія котораго требовалось обыкновенно не менѣе двухь-трехъ мѣсяцевъ, можетъ быть исполненъ машиной въ двухъ копіяхъ въ одинъ день, такъ какъ онъ требуетъ лишь простой отдѣлки полировальной бумагой послѣ того, какъ вышелъ изъ машины. (Нижег. Лист.)
Поправка. Въ статьѣ „Поминки у киргизъ", приложеніе къ № 200 вмѣсто „ходовыя пѣсни" напечатано „хоровыя пѣсни". Дѣлаю ату поправку, такъ какъ у киргизъ хоровыхъ пѣсенъ нѣтъ. В. Д. Митричъ
Отъ редакціи: Предназначавшійся въ настоящій №-ръ рисунокъ знамени дружины Ермака за позднимъ полученіемъ
фотографіи съ онаго отлагается до слѣдующаго№-ра


Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/JLDZfIHPrDFpQ
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/zV6h2gnTrDFsu
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/Nnay5PImrDFr6

Отъ редакціи.

Иллюстрированное приложеніе къ газетѣ „Сибирская Жизнь“ ставитъ своей задачей помѣщеніе рисунковъ, изображающихъ какъ современную жизнь Сибири, такъ и ея прошлое, какъ ея природу, такъ и ея населеніе русское и инородческое съ его своеобразнымъ бытомъ на обширномъ пространствѣ сибирской территоріи. Успѣшное исполненіе такой задачи возможно, однако, лишь при сочувствіи сибирской интеллигенціи, при ея помощи и готовности подѣлиться своими художественными и литературными интервалами. Чѣмъ шире выразится эта помощь, тѣмъ болѣе редакція будетъ имѣть возможности улучшить художественныя и литературныя качества изданія, сдѣлавъ его наиболѣе разнообразнымъ въ виду возможности наиболѣе строгаго выбора и наилучшей группировки матеріала. Въ настоящее время насъ могутъ упрекнуть за нѣкоторое однообразіе въ литературномъ и художественномъ отношеніи и за плохое исполненіе нѣкоторыхъ рисунковъ. Считаемъ необходимымъ объяснить, что эти нежелательныя явленія происходятъ исключительно лишь отъ недостатка художественнаго и литературнаго поступающаго въ редакцію матеріала. Хорошіе цинкографическіе или фототипическіе рисунки можно получить лишь съ ясныхъ хорошихъ оригиналовъ, но за недостаткомъ такихъ мы принуждены нерѣдко очень понижать minimum требованій своихъ въ этомъ отношеніи. Нѣкоторыми художественными матерь- ялами, поступающими къ намъ нельзя и совсѣмъ воспользоваться вслѣдствіе ихъ плохихъ качествъ, почему остается неиспользованнымъ и относящійся къ нимъ матеріалъ литературный.
Въ настоящее время въ Сибири находится много фотографовъ по профессіи, но еще болѣе фотографовъ-любителей, достигшихъ большихъ успѣховъ въ своихъ работахъ. У многихъ представителей интеллигенціи, прожинающихъ въ Сибири и отчасти въ Европейской Россіи, имѣются интересныя художественныя коллекціи, иллюстрирующія природу Сибири и бытъ ея населенія. Ко всѣмъ этимъ лицамъ обращаемся мы съ просьбой подѣлиться съ нами своими художественными матеріалами. Только при ихъ содѣйствіи можетъ быть вполнѣ достигнута поставленная нами одна изъ главныхъ цѣлей изданія—иллюстрированіе выдающихся моментовъ сибирской жизни.
Присланные рисунки по ихъ использованіи будутъ съ благодарностью возвращены, если это будетъ поставлено условіемъ, и за использованный матеріалъ будетъ высланъ гонораръ въ обусловленномъ по соглашенію съ редакціей размѣрѣ. Къ присылаемымъ рисункамъ просимъ прилагать хотя бы краткій пояснительный текстъ, причемъ редакція оставляетъ за собой право дополнять или сокращать его, если авторъ не выскажетъ по этому поводу прямого несогласія.
Конечно, трудно дать полныя исчерпывающія указанія относительно характера художественнаго для насъ желательнаго матеріала, но нѣкоторые изъ этихъ указаній уже можно извлечь изъ тѣхъ 26 №№ иллюстрированнаго приложенія, которые до сихъ поръ были выпущены. Мы желали бы давать портреты и біографическіе очерки сибирскихъ дѣятелей на поприщѣ государственномъ. литературномъ, общественномъ, мы желали бы отмѣчать въ своемъ изданіи событія общественнаго и культурнаго характера, какъ то: выставки, открытія учебныхъ заведеній, ученыхъ, благотворительныхъ, просвѣтительныхъ обществъ, юбилеи государственныхъ, литературныхъ, общественныхъ дѣятелей, разныхъ учрежденій, желали бы давать культурно-историческіе очерки городовъ Сибири и характерныхъ въ томъ или другомъ отношеніи мѣстностей, желали бы знакомить читателей съ бытомъ сибирскаго населенія, съ его этнографическими особенностями, промыслами, жизненнымъ обиходомъ и т. д. Мы надѣемся, что этотъ призывъ нашъ къ сибирской интеллигенціи найдетъ откликъ со стороны всѣхъ сочувствующихъ, въ будущемъ мы получимъ возможность улучшить и расширить изданіе, достигнувъ такимъ образомъ поставленной цѣли.
*****
Восточный институтъ въ г. Владивостокѣ.

Развитіе политической жизни Россіи на Дальнемъ Востокѣ, пошедшее ускореннымъ темпомъ со времени Китайско-Японской кампаніи, занятія полуострова Гуанъ-дуна и пріобрѣтенія сферы вліянія въ сѣверномъ Китаѣ отъ теченія р. Янъ-цзы-цзяна до Хей-лунъ-цзянской провинціи на сѣверѣ включительно, a вмѣстѣ съ тѣмъ возникновеніе новыхъ административныхъ и торгово-промышленныхъ учрежденій, естественно, вызвало необходимость имѣть на службѣ лицъ, знакомыхъ не только съ языкомъ, но и географіей, этнографіей сопредѣльныхъ съ Россіей на Востокѣ странъ, нравами, обычаями и религіозными вѣрованіями народовъ, населяющихъ эти страны. Между тѣмъ въ Россіи не было ни одного высшаго и даже средне-учебнаго заведенія, которое давало бы нужный для этихъ цѣлей интеллигентный контингентъ лицъ. Восточный факультетъ Петербургскаго университета выпускалъ больше теоретиковъ, еще съ грѣхомъ пополамъ, знакомыхъ съ языкомъ Китайскихъ и Манчжурскихъ классическихъ книгъ, но совсѣмъ не знакомыхъ ни теоретически, ни практически съ разговорнымъ, не знакомыхъ тѣмъ болѣе съ духомъ, характеромъ, географіей и этнографіей странъ; нашихъ желтолицыхъ сосѣдей. При томъ же за послѣднее десятилѣтіе каѳедры восточныхъ языковъ (Китайскаго, Монгольскаго, Манчжурскаго) въ Петербургскомъ университетѣ почти все время не были заняты. Въ Европѣ эти цѣли преслѣдуетъ пока единственное учебное заведеніе I'Есоle spéciale des langues orientales vivantes, существующее въ г. Парижѣ болѣе столѣтія. Мало того, на нашихъ глазахъ непостижимо быстро стала развиваться во всѣхъ отношеніяхъ молодая сосѣдка Японія, съ которой еще до Китайско-Японской камланіи европейцамъ приходилось уже считаться на дипломатическомъ турнирѣ. Та-же Китайско-Японская кампанія выдвинула на сцену и Богомъ забытую Корею. Между тѣмъ въ Россіи не было каѳедры Японскаго языка. Вопросъ объ открытіи ея былъ поднять уже въ 1896 году. О каѳедрѣ-же Корейскаго языка не было и рѣчи. Всѣ эти пробѣлы долженъ былъ заполнить Восточный институтъ въ г. Владивостокѣ,—городѣ, удовлетворяющемъ всѣмъ условіямъ для болѣе благопріятной постановки учебнаго дѣла.
Институтъ, согласно Высоч. утвержденному мнѣнію Государственнаго совѣта, отъ 24-го мая 1899 г., былъ открытъ 21 октября того-же 1899 г. въ составѣ одного курса, директора, законоучителя, 3 профессоровъ и 1 лектора.
Зданіе института и гимназіи при немъ построено на участкѣ въ 1000 кв. с., купленномъ городомъ у Владивостокскаго купца А. В. Даттала для гимназіи за 20000 р. и представляетъ изъ себя каменное 4-хъ этажное зданіе съ Свѣтланской улицы и 2-хъ этажное съ Пушкинской ул., на которую и обращенъ его главный фасадъ.
Предназначенное вначалѣ по Высоч. утвержд. мнѣнію Госуд. совѣта отъ 6-го февраля 1896 г. для мужской гимназіи, оно, черезъ дополнительный отпускъ 73000 р., приспособлено было къ помѣщенію въ немъ Восточнаго института.
Стоимость всей постройки Восточнаго института безъ интерната для гимназистовъ, построеннаго на личныя средства купца А. В. Даттала, обошлась въ 250171 р. 91 к. съ кубич. содержаніемъ въ 2477 к. саж.
Нынѣ исполнилось четыре года со времени открытія Восточнаго института и онъ уже далъ І-й выпускъ своихъ питомцевъ, правда, очень небольшой (6 челов.). Не подводя пока итоговъ его просвѣтительной дѣятельности и значенія его для края, остановимся на его организаціи, занятіяхъ и жизни студентовъ, рѣзко отличающихся отъ жизни ихъ коллегъ въ Россійскихъ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ.
По количеству предметовъ, объему программъ, по способамъ, ведущимъ къ усвоенію ихъ Восточный институтъ является исключительнымъ высшимъ учебнымъ заведеніемъ. Даже вышеупомянутый l’Ecole spéciale des langues orientales vivantes стоить въ этомъ отношеніи гораздо ниже. Созданный для подготовки интеллигентныхъ лицъ не только въ административныя, но торгово-промышленныя учрежденія Азіатскаго Востока, институтъ включилъ въ составъ предметовъ своего изученія не только восточные языки (Китайскій, Корейскій, Японскій, Монгольскій, Манчжурскій), географію, этнографію, древнюю и новую исторію, политическую организацію Китая, Кореи, Японіи, Монголіи и Маньчжуріи, но и науки коммерческія, какъ напр. коммерческую географію восточныхъ странъ, исторію торговли Дальняго Востока, обзоръ торгово-промышленности современнаго Китая, Японіи, Кореи, Монголіи и Маньчжуріи, товаровѣдѣніе и счетоводство и науки юридическія, какъ политическую экономію, государственное право, международное право, торговое право, гражданское право, судопроизводство. Обязательны для изученія англійскій и французскій языки, причемъ на долю перваго положено 16 недѣльныхъ уроковъ. Курсъ въ институтѣ 4-хъ лѣтній. Всѣ студенты на 1-мъ курсѣ изучаютъ китайскій и англійскій языкъ, богословіе, политическую экономію, государственное право, географію и этнографію Китая, Кореи, Японіи, Монголіи и Маньчжуріи. При переходѣ-же на II-й курсъ студенты выбираютъ себѣ одно изъ существующихъ при институтѣ отдѣленій: Китайско-Японское Китайско-Маньчжурское, Китайско-Корейское, и Китайско-Монгольское, т. е. выбираютъ еще одинъ восточный языкъ, которые и проходятъ подъ руководствомъ профессора по спеціальности и лектора, слушая вмѣстѣ съ тѣмъ всѣ положенныя науки. Уже одно перечисленіе предметовъ преподаванія въ институтѣ предполагаетъ своеобразный штатъ профессоровъ и лекторовъ, равно какъ и распредѣленіе учебныхъ предметовъ и лекціонныхъ часовъ.
Такъ въ институтѣ, кромѣ европейски образованныхъ профессоровъ того или другого восточнаго языка (при томъ для Россіи единственныхъ) есть еще и лекторы китайскаго, японскаго, корейскаго, монгольскаго, маньчжурскаго языковъ изъ природныхъ туземцевъ, получившихъ высшее образованіе у себя на родинѣ. Такъ напр. изъ трехъ лекторовъ китайскаго языка, или такъ называемыхъ сяньшен’овъ,—Ци-шань-цинъ, Ванъ-и-чжи имѣютъ степени магистровъ классической литературы и поэзіи, Лю-юнь-чжанъ имѣетъ степень линьшэнъ (кандидатъ). Лекторъ японскаго языка Маеда Киіоцугу окончилъ Токійскій институтъ иностранныхъ языковъ, корейскаго Ханъ-кильмелъ получилъ высшее образованіе вполнѣ удовлетворяющее государственнымъ экзаменамъ для занятія высшихъ государственныхъ должностей въ Кореѣ и т. д. Недавно замѣщены бывшія до сихъ поръ вакантными мѣста лекторовъ монгольскаго и маньчжурскаго языковъ. Лектора не только помогаютъ профессорамъ въ ихъ ученыхъ изысканіяхъ, но и, по преимуществу, должны нести со студентами практическіе разговоры, когда только тѣ пожелаютъ, съ каковою цѣлію лекторамъ отведены квартиры въ самомъ зданіи института.
Количество положенныхъ предметовъ значительно удлиняетъ и рабочій день студента. Такъ кромѣ утреннихъ лекцій, продолжающихся съ 9 до 2-хъ ч., положены еще обязательныя вечернія лекціи отъ 41/2 до 61/2 ч., причемъ они носятъ по преимуществу практическій характеръ. На тѣхъ и на другихъ занятіяхъ господствуетъ урочная система, вытекающая изъ самыхъ свойствъ восточныхъ языковъ: не усвоивши предыдущаго урока, нельзя усвоить и послѣдующаго. Для закрѣпленія полученныхъ знаній въ теченіи года студенты въ каникулярное время командируются въ страны спеціальнаго ихъ изученія, причемъ лучшимъ изъ студентовъ выдается по 250 и 300 р. на все время нахожденія ихъ тамъ, а всѣмъ остальнымъ отъ 50 р. до 100—200 р. часто съ безплатнымъ проѣздомъ туда и обратно на пароходахъ или добровольнаго флота или Восточно-Китайской желѣзной дороги.
Командированные студенты по окончаніи каникулъ обязаны представлять письменные отчеты.
Въ Восточный институтъ принимаются всѣ окончившіе курсъ средне-учебныхъ заведеній, но количество принятыхъ не должно превышать 60 челов., считая въ томъ числѣ и 4-хъ офицеровъ ежегодно командируемыхъ въ институтъ военнымъ вѣдомствомъ. По открытіи института предполагали, что число желающихъ учиться тамъ будетъ гораздо болѣе, нежели положено но штату, почему директоромъ института Позднѣевымъ было даже выработано положеніе о вечернихъ курсахъ. Вечерніе курсы были предназначены для тѣхъ, кто имѣлъ право поступить въ институтъ, но не былъ принять за неимѣніемъ вакансій, однако желалъ бы изучать восточные языки. Были даже установлены конкурсныя испытанія по англійскому языку и сочиненіе на историко-географическую тему. Дѣйствительность, однако, далеко не оправдала ожиданія. Не было еще ни одного года, чтобы всѣ вакансіи были заполнены. Такъ напр. въ 1899 — 1900 уч. году было принято 35 чел., явилось къ занятіямъ 28 чел., а къ концу учебнаго года осталось только 15 студентовъ, 5 офицеровъ и 1 священникъ, въ 1900 — 1901 уч. году было принято 42 чел., явилось 35—изъ нихъ 24 студ. и 11 постороннихъ слушателей. Къ концу года осталось 22 студента, 6 постороннихъ слушателей и 1 монахъ, въ 1901 — 1902 году поступило 16 студентовъ, 13 постороннихъ слушателей. Въ 1902—1903 уч. году всѣ студенты по курсамъ распредѣлялись такъ: I курсъ 17 студентовъ, 9 офицеровъ, 4 вольнослуш., II курсъ 9 студ., 10 офицеровъ, 3 вольнослушат., III курсъ 23 студ., 5 офицеровъ, 3 вольнослушат., IV курсъ 6 студ., 2 офицера и 2 вольнослушат. Такой далеко неполный комплектъ студентовъ побудилъ директора ходатайствовать объ увеличеніи количества офицеровъ, назначаемыхъ въ институтъ до 8—10 чел. каждый годъ вмѣсто 4-хъ и теперь благодаря полученному разрѣшенію есть курсы, гдѣ офицеровъ больше, нежели студентовъ. Нѣкоторыя отдѣленія не имѣютъ ни одного слушателя, такъ напр. Китайско-Японское отдѣленіе въ 1902—1903 г. Составъ студентовъ крайне разнообразный. Громадное большинство семинаристовъ, немного реалистовъ, еще меньше кадетъ, нѣсколько окончившихъ курсъ въ коммерческихъ училищахъ, и единицы изъ сиротскихъ институтовъ и земледѣльческихъ училищъ. Первые два-три года существованія института не было ни одного гимназиста. Лишь за послѣдній годъ въ числѣ слушателей института мы видимъ нѣсколько гимназистовъ изъ Восточной и Западной Сибири, но большая часть ихъ вышла изъ института послѣ Рождественскихъ каникулъ. Мѣстная же гимназія (Владивостокская) не дала институту пока еще ни одного слушателя.
Гдѣ же кроется причина непопулярности института среди учащайся молодежи? Я, какъ бывшій питомецъ его, укажу во 1-хъ на отсутствіе склонности къ изученію такихъ трудныхъ языковъ какъ китайскій, японскій и ихъ письменность, во 2-хъ на крайнюю необезпеченность студентовъ, ихъ нуждъ и въ 3-хъ—отсутствіе свободнаго времени для снисканія себѣ заработка посторонними занятіями. Студенческія квартиры въ Владивостокѣ непомѣрно дороги: за комнату въ 3х4 арш. приходилось платить 15-20 р. безъ содержанія, обѣдъ 14— 16 р. въ мѣсяцъ. Слѣдовательно, студенту необходимо имѣть ежемѣсячно 45 р., чтобы удовлетворить только насущныя свои потребности. А платье? Когда за студенческую фуражку приходится платить 3 р. 50 к. Даже казенная стипендія въ институтѣ исчислена въ 500 р. да и то при условіи жить въ интернатѣ. Занятія найти очень трудно: нужно знать иностранные языки или бухгалтерію, репетиторство не привито и не прививается, да, спрашивается, когда же заниматься? До 2-хъ часовъ утреннія лекціи, съ 4 до 61/2 вечернія, въ промежутокъ обѣдъ и маленькій отдыхъ. Послѣ вечернихъ занятій нужно готовить уроки къ слѣдующему дню по китайскому и англійскому языку, да послѣ 8 часовыхъ занятій китайской грамотой врядъ ли еще чѣмъ нибудь захочется и сможется заниматься. Нужно еще замѣтить, что черезъ каждые 10—15 дней даются на домъ обязательные переводы съ англійскаго языка разнаго рода ученыхъ статей изъ классической или современной литературы. Изъ 48 имѣющихся въ распоряженіи института стипендій, таковыми пользуются не болѣе 18— 28 человѣкъ, а всѣ остальныя остаются свободными, не потому что ими некому воспользоваться. Нѣть! Съ одной стороны полученіе ихъ обставлено тяжелыми условіями. Съ другой стороны стипендіаты должны жить въ интернатѣ при институтѣ, гдѣ господствуетъ гимназическій режимъ, не совсѣмъ подходящій подъ 25—30 и выше лѣтній возрастъ, въ какомъ находятся почти всѣ слушатели института. У нихъ одна общая спальня, и общая столовая съ гимназистами, одновременный съ ними обѣдъ, чай и ужинъ, а это ужъ большое неудобство. Есть въ г. Владивостокѣ и общежитіе. Оно находится въ старомъ зданіи мужской гимназіи, достаточно темномъ и сыромъ. Плата взимается по 5 р. съ человѣка съ освѣщеніемъ, прислугой и кипяткомъ. Но въ комнатѣ живутъ или должны жить 5—6 чел., освѣщеніе дается только въ видѣ одной лампочки на всю комнату, столъ состоитъ только изъ одного обѣда, съ платой 13 р. въ мѣсяцъ. Слѣдовательно, если помириться со всѣми неудобствами совмѣстнаго житья въ одной комнатѣ 5—6 человѣкъ, то и то необходимо имѣть 25—30 руб. на одно пропитаніе въ мѣсяцъ. Все это заставляетъ необезпеченныхъ студентовъ бросать уже начатое ученіе и предупреждать тѣхъ, кто собирается ѣхать учиться въ Владивостокъ. Общество для вспомоществованія студентамъ, отказывая студентамъ въ мелкихъ пособіяхъ, выдаетъ крупныя суммы для командировокъ студентовъ на лѣтніе каникулы.
Библіотека института не смотря на кратковременное свое существованіе пріобрѣла уже такъ много книгъ и брошюръ, что справедливо можетъ считаться одной изъ первыхъ въ мірѣ по собраннымъ тамъ сочиненіямъ и рукописямъ, относящимся къ исторіи, юридическимъ дисциплинамъ, экономическому положенію, поэзіи и литературѣ Китая, Японіи, Кореи, Маньчжуріи и Монголіи. Большая часть этихъ сокровищъ была доставлена въ институтъ, какъ военная добыча за послѣднюю Русско-Китайскую кампанію и какъ результатъ двухкратной поѣздки и. д. профессора Рудакова въ Маньчжурію и студента К. Дмитріева въ Тянь-цэинъ. Какъ вспомогательныя учрежденія при институтѣ имѣются этнографическій музей, экспонаты для котораго пріобрѣтены въ ту же Русско-Китайскую кампанію, заключающій въ себѣ предметы религіозныхъ вѣрованій, быта, военнаго дѣла, принадлежностей присутственныхъ мѣстъ, одеждъ и проч. восточныхъ народовъ. Положено начало коммерческому музею, музею по товаровѣденію путемъ пожертвованій отъ частныхъ лицъ. Въ недалекомъ будущемъ предполагается открыть лабораторію для химическаго изслѣдованія различныхъ предметовъ торговли съ Дальнимъ Востокомъ.
При институтѣ издаются „Извѣстія Восточнаго Института" выходящія не срочными выпусками и еженедѣльное изданіе „Современная Лѣтопись „Дальняго Востока", гдѣ помѣщаются переводы наиболѣе важныхъ извѣстій съ Китайскаго, Японскаго и Европейскихъ языковъ изъ газетъ, издающихся на этихъ языкахъ въ восточныхъ странахъ.
Восточный институтъ кромѣ того цензируетъ всѣ книги, выходящія на восточныхъ языкахъ, равно какъ и всю литературу, привозящуюся сюда изъ странъ Востока.
Въ заключеніе нельзя не выразить глубокаго удивленія тому обстоятельству, что нынѣ окончившіе курсъ института въ количествѣ 6 чел. по всѣмъ предположеніямъ должны были бы взяты, что называется „на расхватъ", какъ знающіе восточные языки, коммерческія и юридическія науки. А между тѣмъ одинъ изъ нихъ поступаетъ въ Русско-Китайскій банкъ въ Пекинѣ, другой въ контору Кунстъ и Альберсъ въ Портъ-Артурѣ, на незначительное оба жалованіе, двое уѣхали въ Россію пытать тамъ счастья, а одинъ даже поступилъ на должность помощ. полицеймейстера г. Владивостока.
*****
Крушинъ "Тайна Погромнаго пріиска"

I.
Съ каждымъ шагомъ путь становился все труднѣе и труднѣе. Теперь, едва взобравшись ползкомъ на самую вершину высокаго перевала и тяжело переводя дыханіе отъ страшной усталости, онъ почти свалился на краю обрыва. Въ его глазахъ мелькали разноцвѣтные круги, и всѣ предметы прыгали и колебались. Внизу подъ ногами развертывалась предъ нимъ безконечная панорама
уходящихъ въ даль горъ, синѣющихъ и волнующихся на подобіе моря.
Въ его головѣ стоялъ глухой шумъ, а во рту онъ ощущалъ непріятный вкусъ тягучей и горькой слюны.
Онъ лежалъ. Котомка съ убогимъ скарбомъ и необходимыми для его работъ инструментами казалась ему непомѣрной тяжестью, давившей его плечи. А мѣшокъ съ сухарями и винтовка не разъ во время пути приводили его въ полное отчаяніе и теперь валялись около.
Наконецъ, немного успокоившись, онъ стащилъ съ головы шапку, отеръ рукавомъ лобъ, и съ наслажденіемъ протянулъ уставшія израненныя ноги. Отъ крѣпкихъ новыхъ сапогъ остались только жалкіе обрывки: подошвы наполовину отстали и завернулись, каблуки сбились въ сторону, а одно голенище распоролось сверху до низу и было обмотано веревкой.
Лежать, лежать не вставая, не шелохнувшись, было его единственнымъ желаніемъ. Да, этотъ утомительный, тяжелый путь, въ теченіе недѣли, по глухой безлюдной тaйгѣ, почти конченъ. Нужно еще только спуститься въ лощину съ густымъ лѣсомъ, заваленнымъ буреломомъ и валежникомъ, перейти за небольшой хребетъ и тогда онъ будетъ на мѣстѣ, въ той долинѣ горной рѣчки, гдѣ лежитъ брошенный старый пріискъ и гдѣ онъ будетъ жить и работать. Вотъ она внизу, эта лощина. Густой темный ельникъ и пихтачъ сверху казались ему щетиной дикаго чудовища.
... Онъ молодъ и здоровъ, а живучее несокрушимое желаніе добиться своего поддержитъ его силы. Не въ первый разъ ему приходится переносить лишенія.
Онъ сталъ всматриваться въ даль. Жгучее лѣтнее солнце, уже время отъ времени пряталось въ густые обрывки облаковъ, разсѣянныхъ по всему небу. На самомъ горизонтѣ, медленно выдвигаясь изъ-за горъ, поднимались широкой полосой темныя грозовыя тучи. Онъ смотрѣлъ на нихъ равнодушно, объятый истомой, съ наслажденіемъ расправляя свои уставшія ноги. Ползучее съ мелкими листьями растеніе, около котораго онъ упалъ, кололо ему шею; но онъ не двинулся съ мѣста. Неподвижнымъ взглядомъ смотрѣлъ онъ на горизонтъ, на безконечную синѣющую даль, на темныя тучи...
„Собачья жизнь", — прошепталъ онъ.
И ему вспомнились тѣ постоянные укоры, которыми награждали его односельцы и родные, когда онъ, возвращаясь изъ своихъ безчисленныхъ странствованій по тайгѣ, появлялся на время въ своей деревнѣ. Его сосѣдъ, плюгавый рыжій мужиченко, обыкновенно первый съ усмѣшкой привѣтствовалъ его возвращенье. „Ну, здравствуйте! пожаловали! Ну, что-жъ, отдохни, отдохни, малый, наработался за лѣто то, навалялся на травѣ то, поваляйся теперь на печкѣ"! „Опять явился, шатало!" говорили другіе, „наробился, другъ сердешный, поди, къ матери на отдышку пришелъ". Нескрываемое презрѣніе къ нему сквозило въ этихъ словахъ; но онъ обыкновенно молчалъ и только иногда, выведенный изъ себя, разражался самой отборной оранью. Однажды его дядя, настоящій земляной мужикъ, исконный пахарь, началъ его уговаривать: „бросилъ бы ты шататься; не будетъ отъ этого проку. А то смотри, дожилъ до бороды, а ни у тебя лошади, ни у тебя сохи; домишко развалился, мать старуха, почитай, голодомъ сидитъ. На что похоже! А они съ братомъ расхаживаютъ. Всѣ въ отца, по-отцовски и головы сложатъ".
Да, давно это было, отецъ сложилъ голову, подстрѣленный чьей-то шальной пулей. Завзятый звѣроловъ и спиртоносъ, онъ всю жизнь бродилъ по тайгѣ за соболемъ и дикимъ звѣремъ, шатался по пріискамъ съ водкой. Въ одинъ осенній вечеръ его привезли домой, случайно найденнаго въ тайгѣ. Изъ подъ обмотанныхъ вокругъ головы тряпокъ сочилась кровь. Онъ былъ живъ, но страшно стоналъ, метался изъ стороны въ сторону и, не промолвивъ ни слова, къ утру умеръ...
II.
Облака собрались въ темныя тучи. На минуту мелькнувшее яркое солнце снова погрузилось въ нихъ. На горизонтѣ становилось темнѣе и время отъ времени вспыхивали и прыгали блѣдныя, трепещущія молніи. Легкій вѣтерокъ побѣжалъ по вершинамъ лѣса и надъ головой путника зашептала старая сосна. А онъ, скованный усталостью и дремотой, лежалъ неподвижно; отяжелелыя вѣки смыкались...
„Кто это плачетъ? Чей это знакомый старческій .голосъ? Неужели это мать? зачѣмъ она здѣсь"? Предъ нимъ сидѣла сгорбленная старуха вся въ лохмотьяхъ. Рваная шаль свалилась съ ея головы и растрепавшіеся сѣдые волосы сбились въ кучу. Закрывши сморщенными землистыми руками лицо, она горько плакала. Какой то толчокъ вывелъ его изъ забытья. Онъ вздрогнулъ, быстро повернулся на другой бокъ и широко открылъ глаза, недоумѣвая, былъ ли это сонъ, или дѣйствительность. Онъ задумался; можетъ быть, въ это время его мать сидитъ въ жалкой развалившейся избушкѣ и плачетъ. Плачетъ и о немъ, плачетъ и о пропавшемъ безъ вѣсти его братѣ. Вотъ уже годъ, какъ о братѣ нѣтъ никакихъ вѣстей. А какъ, бывало, легко и спокойно ходили они оба по тайгѣ, какъ, бывало, дружно работали они по цѣлымъ мѣсяцамъ въ старыхъ отвалахъ, тщательно отмывая крупицы золота. Горе и радость, лишенья и успѣхъ дѣлили они вмѣстѣ, эти два таежника, молодые, полные силъ и здоровья. Не разъ случалось имъ голодать, сбиваться съ дороги, мокнуть подъ проливнымъ дождемъ, терпѣть холодъ и спасаться отъ смертельной опасности. Все переносили они, поддерживая другъ друга. Недѣли и мѣсяцы скитаній смѣнялись разгуломъ, широкой жизнью во всю, а затѣмъ, впереди вставала прежняя непокрытая бѣдность. Но вотъ въ прошломъ году въ первый разъ братъ его ушелъ одинъ. Ушелъ и... не возвратился... Случайно тогда онъ не ушелъ съ братомъ. Нанялся къ богатому сосѣду и ушелъ въ извозъ, когда же вернулся домой, брата уже не было.
Голодная тяжелая то была зима. Заработковъ въ деревнѣ никакихъ, отъ извоза осталось денегъ самые пустяки. Какіе длинные безконечно вечера приходилось проводить ему, сидя съ матерью въ холодной избушкѣ! Дровъ не было, потому что не было лошади навозить ихъ изъ лѣса. Всю лишнюю посуду продали на хлѣбъ. Долго ждали брата. Прошла зима, наступила весна; а его все не было. Какъ горевала мать, поджидая сына! А весной онъ и самъ собрался въ тайгу. И сколько ни просила мать, онъ не остался, а ушелъ за золотомъ на пріискъ, гдѣ, по разсказамъ брата, можно было поживиться.
Съ воемъ проводила мать своего послѣдняго сына.
„Не плачь, мать! Вернусь осенью съ деньгами, удержусь, гулять не буду, а можетъ къ тому времени и братъ объявится"!
Все вспомнилъ онъ въ эту минуту. А между тѣмъ надъ головой собралась гроза. Темныя тучи ползли но небу. Ни одинъ листокъ не шелохнется кругомъ. Мертвая тишина передъ страшной бурей стояла въ воздухѣ, только гдѣ то вдали въ ущельѣ пронзительно кричала хищная птица, кружась надъ скалою. А на горизонтѣ молніи шныряли, какъ змѣи.
Испуганно озираясь кругомъ, онъ вскочилъ съ камней, вздернувъ каточку на плечи, захватилъ мѣшокъ и ружье, и, обогнувши высокій камень, быстро сталъ спускаться съ кручи въ лощину...
...Гроза разыгралась. Тучи затянули все нёбо; съ минуты на минуту становилось темнѣе; громовые удары безпрерывно неслись другъ за другомъ, сливаясь съ глухимъ шумомъ дождя.
ІІІ.
Весь промокшій, ежеминутно готовый упасть отъ усталости и напряженія, пробирался онъ черезъ послѣдній перевалъ въ долину Погромнаго пріиска. Уже близка и цѣль. Сквозь пелену дождя онъ различалъ одинокія рѣдкія деревья, оставшіяся на мѣстѣ пріиска отъ былого лѣса; темные силуэты отваловъ и насыпей виднѣлись внизу въ долинѣ. Еще съ полверсты и онъ будетъ въ состояніи укрыться отъ страшной бури и проливнаго дождя въ какой нибудь развалившейся казармѣ или землянкѣ.
Уже въ темнотѣ спустился онъ въ долину и почти ощупью пробирался между кустарниками и буреломомъ, ежеминутно проваливаясь въ воду. Но вотъ въ сторонѣ при блескѣ молніи мелькнули предъ нимъ остатки какихъ то построекъ.
На черномъ фонѣ въ одно мгновеніе вырисовалась полуразрушенная крыша съ покривившейся трубой. Онъ свернулъ по этому направленію и спотыкаясь, ощупывая руками дорогу, сталъ пробираться около стѣны. Нащупавъ подъ руками дверь, онъ толкнулъ ее съ силой. Ржавыя петли заскрипѣли, что-то тяжелое треснуло надъ его головой и свалилось, едва-едва не придавивъ его. Дверь подалась и онъ попалъ подъ крышу.
Онъ тяжело вздохнулъ и на минуту остановился, обдумывая. Правда, съ потолка текли потоки воды, но все же онъ былъ подъ кровомъ и чувствовалъ себя защищеннымъ отъ непогоды. Скользя и запинаясь за какія то доски и камни, онъ ощупью пробирался по стѣнѣ.
Куда онъ попалъ, онъ не зналъ. Да не все ли равно—куда; лишь бы укрыться отъ непогоды, отдохнуть въ сухомъ мѣстѣ и заснуть отъ страшной усталости. Все равно, здѣсь онъ не встрѣтитъ ни одного человѣка, ни одной живой души на этомъ заброшенномъ пріискѣ.
Но потъ онъ нащупалъ другую дверь, это несомнѣнно. Онъ схватился за скобку и отворилъ. Волной хлынулъ на него удушливый тяжелый воздухъ;, пахло гнилью и еще чѣмъ то столь отвратительнымъ, что онъ въ первый моментъ зажалъ носъ. Онъ шагнулъ впередъ. Подъ его ногами заскрипѣли и зашатались половицы, что-то въ темнотѣ рухнуло; и онъ слышалъ, какъ крысы, по-видимому, единственные обитатели этого жилья, съ глухимъ шумомъ бросились во всѣ стороны.
Но все-таки здѣсь было сухо и сравнительно тепло, а съ улицы неслись оглушительные удары грома и свистъ вѣтра. Онъ сбросилъ съ себя котомку и промокшее насквозь верхнее платье и въ темнотѣ, отыскавши лавку, бросился на нее и черезъ минуту заснулъ глубокимъ мертвымъ сномъ...
Послѣ ночной грозы наступило чудное весеннее утро. Яркое солнце, пробравшись въ щель между досками, которыми было заколочено маленькое окно землянки, полосой упало во внутрь и освѣтило спящаго. Онъ проснулся и поднявъ голову сталъ осматриваться кругомъ. Въ полумракѣ онъ разсмотрѣлъ широкую избу съ закоптѣвшими отъ дыма стѣнами, грязнымъ дырявымъ поломъ и широкой глиняной полуразрушенной печью въ углу. Онъ лежалъ на лавкѣ у стѣны. Смрадъ и гниль, которые поразили его еще вчера, онъ почувствовалъ сильнѣе. Оставалось одно—выбить поскорѣе доски и впустить свѣжій воздухъ... Онъ приподнялся и надавилъ доски. Безъ всякихъ усилій доски подались въ одинъ моментъ и вмѣстѣ съ струей чистаго утренняго воздуха порвалось ослѣпительное солнце, освѣтивши грязь и разрушенье казармы.
Онъ повернулся къ углу, гдѣ стоялъ сколоченный изъ досокъ грязный столъ и, пораженный, остановился какъ вкопанный. Вмѣстѣ съ какимъ то хламомъ, откуда торчала головка полуразбитой бутылки, лежала шапка его брата. Онъ узналъ ее въ одинъ мигъ. Онъ такъ хорошо ее помнилъ, что узналъ бы ее изъ тысячи шапокъ, ни минуты не колеблясь. Цѣлый потокъ мыслей хлынулъ въ этотъ моментъ въ его головѣ. И жуткая радость—что его братъ здѣсь и какое-то смутное тяжелое предчувствіе нехорошаго охватили его. Онъ быстро подошелъ къ столу и взялъ въ руки шапку. Да, нѣтъ сомнѣнія, что это шапка его брата. Но какъ она попала сюда? По-видимому, уже давно никто не прикасался къ ней.
Онъ осмотрѣлся кругомъ и въ дальнемъ углу, въ темнотѣ, на печкѣ увидѣлъ край одежды, который свѣсился сверху. Въ одинъ моментъ онъ былъ уже у печки, взобрался на приступокъ и застылъ отъ страха.
Въ темномъ углу печки подъ армякомъ, покрытымъ слоемъ пыли, скорчившись лежалъ человѣкъ. Всклокоченные волосы виднѣлись изъ подъ края. Не осталось и тѣни сомнѣнія, что это былъ братъ. Онъ узналъ его въ ту же минуту по густымъ волосамъ, но этому армяку съ вышитымъ воротомъ.
Онъ сдернулъ армякъ, но въ тотъ же моментъ то, что онъ увидѣлъ, нагнало на него такой ужасъ, что онъ спрыгнулъ внизъ, не помня себя и не соображая, схватилъ котомку и мѣшокъ и черезъ выбитое окно бросился бѣжать...
Миновавъ первый перевалъ и взобравшись на гору, откуда онъ вчера смотрѣлъ на долину, онъ въ первый разъ очнулся отъ давившаго его кошмара, и присѣли, отдохнуть.
Онъ вспомнилъ почему то, какъ нѣсколько огромныхъ крысъ выскочило въ тотъ моментъ, когда онъ сдернулъ армякъ, какъ въ темнотѣ мелькнули изъ подъ лохмотьевъ бѣлыя кости, а нестерпимый запахъ разложившагося трупа едва не лишилъ его сознанія.
И снова ужасъ охватили, все его существо, онъ снова бросился бѣжать но лѣсу, блиставшему свѣжестью дневныхъ красокъ, бѣжать поскорѣе отъ той мрачной избушки, которая подъ своей кровлей скрывала тайну Погромнаго пріиска.
*****
Село Берское.

Берское село расположено на правомъ берегу Оби, въ 35 верстахъ отъ станціи „Обь", т. е. отъ пересѣченія Оби желѣзной дорогой, и имѣетъ около 2500 жителей. Въ Берскѣ имѣются церковь, пароходная пристань, почтово-телеграфная контора, резиденціи крестьянскаго начальника и станового пристава, камера мирового судьи V участка Барнаульскаго уѣзда: волостное правленіе, больница, аптека, два врача, безплатная
народная библіотека, ремесленная школа, двухклассное училище, церковно-приходская школа и школа грамоты, базаръ, 2 торговыхъ лавки; съ 8 по 14 ноября бываетъ ежегодно небольшая ярмарка, куда окрестными жителями привозятся преимущественно битая домашняя птица, скотское мясо, свинина, масло, щетина, волосъ и проч. предметы крестьянскаго хозяйства. Обороты ярмарки не превышаютъ 25—30 тысячъ рублей. Въ Берскѣ организовано сельско-хозяйственное Общество, въ районъ дѣятельности котораго входятъ сосѣднія волости: Легостаевская, Чингисская и Николаевская.
На лѣто пріѣзжаютъ въ Берскъ изъ Томска и Барнаула дачники, находя здѣсь незатѣйливыя квартиры, свѣжую не особенно дорогую провизію и кумысъ. Окружающій Берскъ прекрасный сосновый боръ служитъ излюбленнымъ мѣстомъ для гулянья дачниковъ.
Въ пяти верстахъ отъ Берска находится крупчатая мельница В. А. Горохова, расположенная въ красивой мѣстности, хорошо оборудованная, уже давно имѣющая школу, построенную и содержимую на средства владѣльца.
Берскъ уступаетъ другимъ обскимъ пристанямъ по числу жителей, какъ будто сибирская желѣзная дорога менѣе отразилась на ростѣ его населенія, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ, какъ наприм. на Камнѣ, но у него есть условія, которыя отличаютъ его отъ другихъ селъ на Оби въ хорошую сторону. Необходимо отмѣтить, что его общественная жизнь отличается нѣсколько большимъ, сравнительно съ другими селами, блескомъ, благодаря нѣкоторымъ просвѣтительнымъ начинаніямъ, встрѣчающимъ всегда матеріальную поддержку въ лицѣ мѣстнаго жителя В. А. Горохова. Ни въ одномъ сибирскомъ селѣ нѣтъ такого просторнаго зданія сельской библіотеки, какъ въ Берскѣ. Въ прошлую зиму въ ея залѣ была прочитана томскимъ профессоромъ В. В. Сапожниковымъ публичная лекція о его путешествіяхъ по альпійскимъ высотамъ Алтая,—событіе, конечно, очень рѣдкое для сибирскаго села.
Отрицатели своевременности введенія земскихъ учрежденій въ Сибири говорятъ, что въ Сибири нѣтъ для того „помѣстныхъ" элементовъ. Если подъ словомъ „помѣстные" разумѣть мѣстные, а не что либо другое, то эта ссылка на отсутствіе элементовъ не вѣрна. Люди, отличающіеся такою же ревностью къ просвѣтительнымъ предпріятіямъ, какъ г. Гороховъ, встрѣчаются и въ другихъ мѣстахъ Сибири, только сибирское общество мало о нихъ слышитъ. Можемъ указать на г. Памфилова на Черной рѣчкѣ въ тюменск. у., на крестьянина Девятова (теперь уже покойнаго) въ минус. у., на г. Балакшина въ курганск. у.
*****
Къ рисункамъ.
Старинный портретъ Ермака.
Въ прошломъ номерѣ мы дали два изображенія, изъ которыхъ можно видѣть, какъ представляли себѣ фигуру завоевателя Сибири русскіе художники конца XIX вѣка. Помѣщаемый въ этомъ номерѣ портретъ, заимствованный изъ коллекціи портретовъ XVI—XVIII столѣтій, показываетъ, какъ представляли Ермака художники начала XIX в. Художникъ не задумался одѣть атамана волжской вольницы въ доспѣхи средневѣковаго рыцаря.
Въ сороковыхъ годахъ прошлаго столѣтія этотъ портретъ въ дешевыхъ гравюрахъ былъ очень распространенъ въ Сибири не только въ городахъ, но и въ селахъ, и у дѣдовъ нынѣшнихъ поколѣній эти гравюры пробуждали первыя мысли о событіи, связавшемъ Сибирь съ Россіей.
*****
Знамя Ермака.

Знамя,—которое теперь извѣстно подъ именемъ знамени дружины Ермака, хранилось сначала въ Березовѣ и въ годъ празднованія трехсотлѣтія Сибири перенесено въ Омскъ и помѣщено въ войсковой Николаевской казачьей церкви; одновременно съ этимъ первый полкъ Сибирскаго казачьяго войска наименованъ полкомъ Ермака Тимофеевича.
Знамя изъ какой-то матеріи, уже обветшавшей отъ времени; на немъ есть даже нѣсколько дыръ, которыя и обозначились на снимкѣ бѣлыми пятнами. Знамя заключено между двумя листами стекла, соединенными металлическимъ ободкомъ, и ему металлическимъ бордюромъ и другими украшеніями приданъ видъ хоругви.
Въ четырехугольномъ полѣ знамени изображенъ св. Дмитрій Солунскій верхомъ на лошади, поражающій кого-то копьемъ (на стереотипныхъ иконахъ копье святого упирается въ повергнутаго на землю военачальника варваровъ). Такъ какъ битва, рѣшившая судьбу Сибири, произошла 26 октября и память святого празднуется въ этотъ же день, то является сомнѣніе, находилось-ли это знамя въ дружинѣ во время роковой битвы.
Вопросъ можетъ быть рѣшенъ или предположеніемъ, что знамя было подарено дружинѣ уже послѣ взятія Сибири или связь этого знамени съ именемъ Ермака основана на народномъ недоразумѣніи. Нашъ рисунокъ исполненъ съ фотографическаго снимка, сдѣланнаго спеціально для нашего изданія; знамя помѣщено въ ряду церковныхъ хоругвей; фотографу приходилось исполнять работу при данномъ положеніи предмета, не имѣя возможности поставить его въ необходимыя свѣтовыя условія. Такъ какъ оно подвѣшено высоко, то для фотографа пришлось устраивать мостки.





Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/a5uzU5sArDxJq
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/ocNHguyMrDxMG
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/JHWIRxAbrDxLb

Памяти профессора Климентова.
11 ноября минетъ годъ, какъ безвременно скончался молодой профессоръ Томскаго Университета П. С. Климентовъ. Пройдутъ года и, можетъ быть, острая скорбь потери многообѣщавшей научной силы и хорошаго, честнаго человѣка нѣсколько смягчится подъ вліяніемъ времени. Но никогда не изгладится изъ памяти товарищей и учениковъ покойнаго профессора и всѣхъ его знавшихъ чистый образъ человѣка, принесшаго въ Сибирь желаніе поработать на пользу молодому университету и развивающемуся краю. „Что касается меня лично, писалъ профессоръ Климентовъ въ одномъ частномъ письмѣ, то работа въ молодомъ Томскомъ Университетѣ для меня гораздо привлекательнѣе, чѣмъ въ какомъ нибудь старомъ университетѣ... На предложеніе министерства народнаго просвѣщенія занять каѳедру финансоваго права въ Томскѣ я согласился съ большимъ удовольствіемъ... Съ большимъ удовольствіемъ прочелъ я объ открытіи въ Томскомъ Университетѣ юридическаго кабинета для научныхъ занятій студентовъ. Пройдутъ годы и въ далекой Сибири будетъ бодро работать просвѣщенная мысль"!
Въ самомъ дѣлѣ, бодростью, жизнерадостностью и вѣрой въ науку и молодежь вѣяло отъ молодого профессора, когда онъ вступалъ на каѳедру. Этотъ научный энтузіазмъ былъ сразу воспринятъ слушателями, оцѣнившими въ своемъ профессорѣ и вдохновеніе мысли, и безконечно доброе сердце, и чистоту нравственнаго облика.
Коротка, но ярка была жизнь молодого ученаго. Вспомнимъ его дебютъ въ качествѣ докладчика на студенческихъ семинарахъ въ Московскомъ Университетѣ, когда всѣ присутствующіе были увлечены краснорѣчіемъ оратора и интересной постановкой темы. Слѣдующимъ знаменательнымъ моментомъ въ жизни профессора Климентова явился магистерскій экзаменъ, обнаружившій передъ факультетомъ Московскаго Университета богатую эрудицію аспиранта, свѣжесть мысли и плодотворное научное направленіе.
Наконецъ, упомянемъ о памятной для многихъ вступительной лекціи Петра Степановича, прочитанной въ сентябрѣ 1901 года въ актовомъ залѣ Томскомъ Университетѣ, въ которой ораторъ, выступая защитникомъ научной разработки явленій финансоваго хозяйства въ связи съ общественно-экономической жизнью, приглашалъ слушателей пріобщиться къ неистощимому источнику знанія.
Являясь ревностнымъ служителемъ науки, покойный Климентовъ не былъ лишенъ и цѣннаго качества общественности: въ качествѣ предсѣдателя Томскаго юридическаго общества, онъ указывалъ на важность популяризаціи юридическихъ знаній среди населенія, на необходимость соціальнаго воспитанія.
Передъ молодымъ ученымъ только открывалась широкая и благодарная перспектива дѣятельности: внимательная и интересующаяся университетская аудиторія, симпатизирующее ему общество, возможность научной разработки вопросовъ русскаго финансоваго хозяйства въ архивахъ министерства финансовъ. Всѣ данныя сулили Петру Степановичу Климентову плодотворный успѣхъ въ работѣ, но... судьба рѣшила иначе и—вычеркнула его на зарѣ его научнопедагогическаго поприща изъ списка живыхъ. Миръ тебѣ, молодая, искавшая правды душа! Да осуществятся идеалы, которыми ты жилъ, въ скорѣйшемъ будущемъ!
S.


А. Клюге. "Одинокая ель"
Ein Fichtenbaum steht eіnsam іm
Norden auf kahler Höh

Въ глубокой котловинѣ росъ небольшой лѣсокъ.
Кругомъ возвышались безплодныя горы, скорѣе холмы. Покрытые сѣро-желтою травою, эти холмы загромождали небо, опоясывая котловину со всѣхъ сторонъ, какъ бы оковывая ее каменной цѣпью. Въ темныя ночи они походили на призраки, на силуэты гигантскихъ привидѣній; въ ясные дни они рѣзко свѣтились въ лучахъ солнца, отбрасывая длинныя тѣни въ глубь котловины. Они держали ее въ каменныхъ объятіяхъ, неумолимо закрывая передъ нею даль неба, ширь земли, просторъ цвѣтущихъ нивъ и синюю полосу рѣки въ изумрудныхъ берегахъ.
Въ лѣсу, среди низкихъ и кривыхъ березъ, росла стройная ель. Сырость отъ ручьевъ, стекавшихъ съ горъ, похожихъ на тюремныя стѣны, питала ея корни, ощупью проникавшіе въ глубь каменистой почвы.
Она жадно высасывала изъ этой почвы питательные соки и все тянулась вверхъ.
— Зачѣмъ она тянется вверхъ? спрашивали березки одна у другой. Развѣ она не будетъ крива и приземиста, какъ мы?
— Вѣдь атакъ ее сломаетъ вѣтромъ! Здѣсь нельзя глубоко пустить корней въ землю, а потому расти вверхъ—глупое хвастовство... Надо быть какъ всѣ и дѣлать то, что всѣ.
Все населеніе лѣса: кривыя березы, чахлыя осины, приземистый ольшанникъ—соглашалось съ этимъ мнѣніемъ.
Но ель не обращала вниманья на ворчанія подругъ. Она такъ не походила на нихъ! Ея темная зелень, прямыя вѣтки, стрѣльчатая верхушка,—составляли рѣзкій контрастъ съ бѣлыми, кривыми изогнутыми стволами, съ кудрявыми свѣтлозелеными верхушками березъ. Осенью листья березъ желтѣли, вѣтеръ срывалъ ихъ и разносилъ по котловинѣ, заполняя ими ямы и лужи. А ель стояла гордо и прямо: вѣтеръ не могъ сорвать съ нея ея темнозеленой одежды, обнажить ея гибкихъ вѣтвей...
Когда въ темныя осеннія ночи толпа березъ, покрытыхъ остатками завядшихъ листьевъ, похожихъ на лохмотья, черныхъ отъ дождя и сырости, дремала,—ель одна бодрствовала, прислушиваясь къ вою вѣтра, прорывающаго сквозь цѣпь темныхъ призраковъ, мѣшающихъ заглянуть въ загадочную даль, которая простиралась за ихъ каменной спиной... Вѣтеръ пѣлъ заунывныя пѣсни, говорилъ смутныя, но заманчивыя рѣчи о иныхъ лѣсахъ, о иномъ небѣ, о другой жизни...
Слушая эти рѣчи ель тосковала.
Въ тихіе ясные вечера лѣта, когда мрачные холмы озарялись лучами заката и каменныя лица ихъ оживлялись отблескомъ зари, когда солнце, уходя за грани тюремныхъ стѣнъ, опоясывало небо оранжевыми и розовыми лентами— березовый лѣсъ бывалъ полонъ жизни и ликованья. Румяныя облака тихо плыли по небу и таяли, чтобы пасть жемчугомъ росы на листья и травы, на грустныя, какъ бы выжженные солнцемъ склоны холмовъ; не многіе цвѣты, росшіе между камней поднимали къ небу свои синія и желтыя лица; птички, прилетавшія изъ- за горъ въ пустынную котловину, щебетали, перепархивая съ куста на кустъ, прежде чѣмъ отправиться въ свои гнѣзда; березы трепетала листьями и шептались между собой... Все на днѣ котловины, скованной каменной цѣпью, было счастливо и довольно своей участью.
Только одинокая ель тосковала.
* **
О чемъ была эта тоска?
Ель тосковала о волѣ. Она грустила о томъ, что она отрѣзана отъ широкаго простора стѣнами горъ. Вѣтеръ приносилъ съ собою воздухъ другихъ земель, запахъ другихъ лѣсовъ, пѣсни о другой жизни... А она не можетъ даже заглянуть за каменныя стѣны своей тюрьмы, полюбоваться просторомъ, ничемъ незапертымъ, кромѣ синяго неба.
Однажды воронъ, птица вѣщая, перелетая черевъ котловину, усѣлся на верхушку ели.
Онъ чистилъ клювомъ перья и, отдыхая, осматривалъ мѣстность.
— Каменная щель, какихъ мало видѣлъ я на своемъ вѣку! сказалъ онъ. Жалкій, малорослый лѣсокъ. Только вотъ это одно дерево не похоже на другія. Зачѣмъ ты растешь такъ быстро вверхъ? чего хочешь ты этимъ достигнуть?
— Я хочу, отвѣчала ель, заглянуть за стѣны тюрьмы; хочу увидѣть свободный просторъ, бросить хоть одинъ взглядъ на ту даль, о которой поетъ вѣтеръ въ осеннія ночи, щебечутъ птички къ ясные вечера!...
— Много тебѣ придется еще расти... Стѣны тюрьмы высоки!...
— Ты видѣлъ много на своемъ вѣку. Разскажи мнѣ, что тамъ, за стѣнами.
— Сейчасъ же за этой стѣной, въ долинѣ течетъ широкая рѣка; она свѣтится на солнце и отражаетъ солнце въ своей глубинѣ... Луна и звѣзды свѣтятъ въ водѣ такъ же ярко, какъ на небѣ. На одномъ берегу рѣки—большой городъ съ золотыми макушками церквей, съ крестами, какъ бы сдѣланными изъ звѣздъ; на другомъ берегу—лѣсъ... Не такой, какъ здѣсь жалкій и хилый, а высокій и дремучій... Каждая сосна, если бы ее посадить здѣсь, сравнялась бы своею макушкой съ вершинами этихъ каменныхъ стѣнъ, замыкающихъ небосклонъ... Boтъ бы тебѣ родиться въ томъ лѣсу, а не въ этомъ, гдѣ даже усѣсться негдѣ порядочной птицѣ!...
— Много ли еще надо расти мнѣ, чтобы увидѣть городъ и рѣку, и лѣсъ?
— Смотри. Я поднимусь на воздухъ и, когда увижу то, что скрываютъ отъ тебя твои тюремщики, то закричу.
Онъ взмахнулъ крыльями и поднялся вверхъ прямо надъ стрѣльчатой верхушкой ели. Потомъ онъ на мгновеніе повисъ безъ движенія въ воздухѣ и закаркалъ.
— Вотъ до какой высоты надо вырасти! сказала ель. Смѣлѣе за работу!..
Воронъ, молча, перелетѣлъ за грань ближайшаго холма.
***
Съ этого дня ель совсѣмъ перестала расти въ толщину.
Всѣ coки, высасываемые корнями изъ каменистой почвы, она тратила на ростъ вверхъ.
Она тянулась къ небу и хирѣла... Вся ея
жизнь сосредоточилась въ одной мысли: заглянуть за стѣны каменной цѣпи, въ одной мечтѣ: увидѣть иное небо, не запертое угрюмой стѣной, иной лѣсъ дремучій и мощный, не боящiйся преградъ, бури и насмѣшекъ уродливыхъ, довольныхъ своею участью, ни о чемъ ни мечтающихъ, ни къ чему не стремящихся калѣкъ. Ей казалось, что если она увидитъ все это, то одинъ мигъ этого счастія вознаградитъ ее за долгіе годы страданій среди каменныхъ стѣнъ, закрывающихъ просторъ, среди враждебныхъ взоровъ, ядовитыхъ рѣчей березъ, обиженныхъ тѣмъ, что ель не хотѣла быть кривой и сучковатой, какъ онѣ.
— Она хочетъ быть не только выше насъ ростомъ, но и видѣть и знать больше насъ, гордячка!
— Да, она хочетъ заглянулъ за каменныя стѣны. Какая дерзость! Разъ небо закрыто этими горами, то значитъ такъ и нужно... Это непростительная глупость стараться узнать то, чего знать не дано.
Она думаетъ, что то, что она увидитъ за горами—лучше того, что окружаетъ насъ. Какая глупость!... ничего не можетъ быть лучше нашихъ камней, кочекъ и лужъ...
Желала бы я узнать, гдѣ найдутся: такой славный мохъ, такія изящныя лишаи какъ тѣ, которые у насъ подъ ногами? Гдѣ вы найдете такую тѣнь лѣтомъ, такіе мягкіе сугробы зимою?
— Нужно быть безумной, чтобы не довольствоваться этимъ и мечтать увидѣть что то другое.
Такъ осуждали завистливыя березы гордую ель, а она все росла вверхъ.
Поглощенная одною мечтой, она чутко прислушивалась къ тому, что долетало до ея слуха изъ-за горъ и чего не могли слышать другія деревья.
По временамъ до ея слуха долеталъ какой то неопредѣленный гулъ и плескъ, какихъ никогда не бываетъ въ каменной котловинѣ... И вѣтеръ здѣсь въ вышинѣ пѣлъ иныя пѣсни, говорилъ иныя рѣчи, чѣмъ внизу, у подножья холмовъ, среди камней, кочекъ, лишаевъ и низкорослыхъ березъ...
Хоръ какихъ то мощныхъ, но далекихъ голосовъ, неся по простору, еще недоступному взорамъ ели, ударялся о грудь утесовъ, дробился на части и падалъ обрывками смутныхъ дрожащихъ звуковъ, на дно котловины. Вѣтеръ, съ силою ударявшійся о ея хрупкую тонкую вершину, казалось, шепталъ ей:
— Это шумитъ мощный сосновый боръ, плещетъ рѣка о каменные берега, рокочутъ волны, блестя золотистыми гребнями... кричатъ орлы подъ облаками!...
Слушая эти рѣчи, ель смотрѣла внизъ на неподвижныя болотца среди кочекъ, на толпу уродливыхъ березъ, наклонившихся надъ коврами лишаевъ и мховъ и грустно становилось ей. Какъ все это непохоже на то, что мечтала она увидѣть за стѣнами своей тюрьмы!
Она собирала послѣднія силы и росла вверхъ, прямая какъ мачта, еле держась чахлыми корнями за каменистую почву...
Наконецъ въ одно ясное утро она проснулась и увидѣла какія то синія громады, какія то туманныя очертанія на краю неба. Каменная стѣна какъ бы опустилась внизъ, вросла въ землю.
Между нею и синими туманными очертаніями висѣла золотая звѣзда, вся залитая огнемъ и блескомъ. Она какъ бы вырастала изъ
горы, свѣтилась и не поднималась вверхъ на небо. На синихъ громадахъ, залегавшихъ небо, виднѣлись бесчисленные ряды какихъ то неясныхъ смутныхъ, какъ застывшія грани туманной зыби, неровностей.
— Что это! воскликнула ель, всматриваясь въ открывшійся передъ нею новый міръ.
Поднялся вѣтеръ, перелетѣлъ за каменныя стѣны котловины и запѣлъ свою безконечную пѣсню, перебрасывая ее съ холма на холмъ,съ горы на гору.
— Такъ это та воля, къ которой я столько лѣтъ стремилась? спрашивала растерянно ель. За стѣнами котловины—новыя стѣны, только еще мрачнѣе и выше... А гдѣ же просторъ, о которомъ поетъ вѣтеръ? гдѣ рѣка, отражающая небо и солнце?, гдѣ мощные, дремучіе лѣса, не боящіеся преградъ и бури?...
Прилетѣлъ воронъ, птица вѣщая, и сѣлъ на вершинѣ знакомой ели. Онъ выслушалъ ея жалобы и отвѣтилъ:
— Неподвижная звѣзда на небѣ—это золотой крестъ на одной изъ церквей города... а самъ городъ — внизу. Надо не только подняться вверхъ, но и приблизиться къ нему, чтобы его увидѣть... Тамъ внизу, у бѣлыхъ стѣнъ города плещется рѣка и свѣтится золотой зыбью, какъ будто не одно, а нѣсколько солнцъ ласкаютъ ее своими лучами... Туманныя очертанія это—горы. У ихъ подножья и по склонамъ растетъ дремучій лѣсъ. Онъ теперь полонъ стона и шума порывы бури ударяются о его мощную грудь...
— Но гдѣ же просторъ, не запертый ничѣмъ кромѣ неба?!
— Далеко, далеко!.. въ степяхъ... Чтобы увидѣть здѣсь просторъ— надо подняться такъ высоко, чтобы дремучій лѣсъ казался травою, а высокія горы бугорками и кочками.
Ель опустила свою гордую голову. Она вдругъ поняла сразу, что пѣсня ея спѣта. Теперь нельзя уже ей опуститься до уровня завистливыхъ и злорадствующихъ подругъ, а расти выше нѣтъ силъ.
Воронъ тревожно закаркалъ. Буря ударилась въ вершину ели съ такой силой, что ель закачалась. Чахлыя корни, еле державшіяся за жесткіе камни и употреблявшіе всѣ усилія, чтобы давать ели соки для роста вверхъ; затрещали и... порвались. Ель пошатнулась, глянула послѣдній разъ за стѣны своей каменной тюрьмы и грохнулась на землю...
Умирая, она слышала въ небѣ дикій хохотъ вѣтра; слышала на землѣ злорадный смѣхъ торжествующихъ березъ...
Воронъ, птица вѣщая, тревожно закаркалъ, прощаясь съ деревомъ, дававшимъ ему пріютъ и, темною тѣнью промелькнувъ надъ толпою низкорослыхъ березъ,—скрылся за гранью ближайшаго холма...
***

О крысахъ,
НАСТОЯЩИХЪ и ТAKЪ НАЗЫВАЕМЫХЪ.
въ Западной Сибири и Туркестанѣ.
Въ Томскѣ очень часто приходится слышать разговоры о крысахъ, какъ о чемъ то совершенно обыкновенномъ. На крысъ жалуются иной разъ даже обычные владѣльцы домовъ и квартиръ; но особенно часто приходится выслушивать эти жалобы отъ огородниковъ и мукомоловъ. А потому навѣрно очень многіе будутъ удивлены, если я сообщу, что настоящихъ крысъ въ Томской губерніи еще никто никогда не наблюдалъ, да и вообще въ Западной Сибири онѣ встрѣчаются очень рѣдко. Не только я самъ ни въ Томскѣ, ни въ другихъ мѣстностяхъ, которыя мнѣ приходилось посѣщать съ научными цѣлями, не могъ добыть ни одной крысы, но и тѣ лица, которыя жаловались на "крысъ“, никогда не могли мнѣ ихъ доставить, а приносили подъ этимъ названіемъ совсѣмъ другихъ животныхъ, иной разъ даже не родственныхъ настоящимъ крысамъ, хотя и сходныхъ съ ними въ житейскомъ смыслѣ, то есть въ отношеніи причиняемаго ими вреда. У насъ, именно, часто встрѣчаются два такихъ звѣрька: обыкновенный хомякъ (Cricetus criсetus L) и, такъ называемая, „водяная крыса“ или, правильнѣе, водяная полевка (Microtus terrester L). Послѣдняя особенно сбиваетъ публику своимъ названіемъ, хотя, несомнѣнно, это названіе дано упомянутому животному только за внѣшнее сходство съ крысой, съ которой на самомъ дѣлѣ оно не состоитъ ни въ какомъ родствѣ, или по крайней мѣрѣ въ менѣе близкомъ родствѣ, чѣмъ совсѣмъ не похожій на крысу хомякъ, потому что настоящія крысы и хомякъ принадлежатъ къ одному и тому же зоологическому семейству, только разнымъ подсемействамъ, между тѣмъ какъ „водяная крыса" принадлежитъ совсѣмъ къ другому семейству, съ настоящими же крысами и съ хомякомъ она имѣетъ лишь то общее, что всѣ перечисленные звѣрьки принадлежатъ къ одной обширной группѣ грызуновъ.
Въ Туркестанѣ встрѣчается еще четвертая порода грызуновъ, похожихъ. на настоящихъ крысъ и часто съ ними смѣшиваемыхъ. Это такъ называемыя короткохвостыя, или иначе пластинчатозубыя крысы (различные виды рода Nesokia). Изъ всѣхъ перечисленныхъ звѣрьковъ короткохвостыя крысы стоятъ всего ближе къ настоящимъ крысамъ, потому что принадлежатъ къ одному съ ними подсемейству и слѣдовательно близко родственны имъ.
Каждый изъ этихъ четырехъ родовъ животныхъ имѣемъ свою область распространенія, причемъ ихъ области иногда болѣе или менѣе захватываютъ одна другую, въ другихъ случаяхъ, напротивъ, расположены совершенно отдѣльно. Но главный интересъ заключается въ томъ, что эти области распространенія не остаются вѣчно неизмѣнными, а напротивъ постоянно, хотя обыкновенно очень медленно, измѣняются, въ зависимости не только отъ пресловутой борьбы за существованіе, но и отъ слѣдующихъ трехъ условій: 1) отъ перемѣнъ въ климатѣ страны, 2) отъ приспособляемости самого животнаго къ новымъ условіямъ существованія и 3) отъ состоянія человѣческой культуры въ данной мѣстности. Такимъ образомъ, перемѣны въ областяхъ распространенія животныхъ представляютъ собою одно изъ проявленій жизни земного шара и населяющаго его человѣчества.
Чтобы нагляднѣе объяснить сказанное здѣсь, обратимся прежде всего къ настоящимъ крысамъ.
На зоологическомъ языкѣ крысами называются крупные виды изъ рода Mus. Выражаясь же попросту, можно сказать, что крысы ни что иное, какъ крупныя породы мышинаго рода......
***
Къ рисункамъ.
Пушкинское городское трехклассное училище въ г. Бійскѣ.
Городское трехклассное училище въ г. Бійскѣ выстроено извѣстной благотворительницей Е Г. Морозовой и называется Пушкинскимъ въ память столѣтія со дня рожденія великаго поэта. Въ верхнемъ этажѣ зданія помѣщается, богато обставленная, училищная церковь, главное украшеніе которой составляютъ большія свѣтлыя иконы, а въ нижнемъ — училище. Помѣщеніе для классовъ свѣтлое, просторное. Освѣщаются и училище, и церковь электричествомъ. Вообще, внутри зданіе производитъ прекрасное впечатлѣніе, но внѣшній видъ его портитъ излишняя пестрота окраска.
***
Новости наукъ и изобрѣтеній.

Въ Буффало только что организовалось Общество, которое зaдается цѣлью изготовлять въ широкихъ размѣрахъ новый элементъ—радій, фабричнымъ способомъ. Исходнымъ матеріаломъ для добыванія радія будетъ служить минералъ „карнотитъ", который содержитъ уранъ, ванадій, барій, желѣзо, радій и полоній. Ежедневно будутъ обрабатываться 2 тонны руды и изъ этого сырья будутъ добываться 60 килогр. окиси урана и 10 килограммъ сырого радій барія. Общество называется, Welsh Loftus Uranium and Ravm Matats Со". Принимая во вниманіе, съ какимъ трудомъ, съ какими затратами до сихъ поръ добывались радій и полоній лабораторнымъ путемъ, значеніе этого Общества для науки и техники не подлежитъ никакому сомнѣнію.

Извѣстно, что по сіе время если не невозможно, то очень трудно примѣнять телефонъ для передачи рѣчи на разстоянія 1000 или 500 километровъ Даже устройство телеграфныхъ проводовъ изъ бронзы значительной толщины не устраняетъ этого неудобства; звукъ голоса доходятъ до того слабымъ, что невозможно ничего понять.
Профессоръ Pupin университета Колумбія, въ Нью-Іоркѣ, изобрѣлъ способъ новаго размѣщенія, который позволитъ пользоваться телефономъ, какъ на сушѣ, такъ и подъ водою, на разстоянія, превышающія 5000 километровъ, Можно будетъ говорить изъ Парижа въ Нью Іоркъ, изъ Нью-Іорка въ Санъ-Франциско, изъ Санъ-Франциско въ Пекинъ.







Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/WEcwRiserEnSj
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/yBovox1ErEkaZ
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/w9efSWOirEnVn

КЛИМЕНТОВ Петр Степанович (21 декабря 1873, Острогожск Воронежская губерния – 11 ноября 1902, Томск) – юрист, исправляющий должность экстраординарного профессора кафедры финансового права юридического факультета Томского университета.
Семья

П.С. Климентов родился в семье чиновника. Его отец, Степан Петрович (? – 1897), служил становым приставом, имел чин коллежского секретаря. Мать, Наталья Ивановна, работала акушеркой. П.С. Климентов был женат на Зинаиде Николаевне (дев. Старкова), дочери надворного советника.

Детство, студенческие годы

В 1893 г. П.С. Климентов окончил Калужскую гимназию. В том же году поступил на юридический факультет Московского университета. В период обучения в университете в связи с тяжелым материальным положением подрабатывал, давая частные уроки. Интересовался философией, историей, литературой, владел четырьмя иностранными языками. Впервые перед аудиторией он выступил на 2-ом курсе. Его выступление, касавшееся принципиальных вопросов финансового права, получило высокую оценку. В 1897 г. должен был сдавать государственные экзамены, однако из-за смерти отца их перенесли на год. В 1898 г. окончил Московский университет с дипломом I степени.

От профессорского стипендиата до профессора



Из личного дела П.С. Климентова
После окончания обучения по предложению управляющего Московского учебного округа П.С. Климентов был оставлен на кафедре финансового права Московского университета для приготовления к профессорскому званию. Однако из-за нехватки средств он вынужден был перейти в Александровское Московское коммерческое училище на должность преподавателя коммерческой географии. В 1901 г. сдал экзамены на степень магистра финансового права. С 1 июля 1901 г. – и.д. экстраординарного профессора кафедры финансового права юридического факультета Томского университета. 22 сентября 1901 г. П.С. Климентов прочел свою первую лекцию в Томске по курсу финансового права.

“[П.С. Климентов] обладал выдающимся даром слова, вкладывал в свои лекции богатое содержание и глубокую идейную проникновенность... действительно был тем сеятелем, которого всегда так жаждет молодая аудитория. Под влиянием его лекций зарождалась любовь к науке, университетская жизнь наполнялась красивым содержанием. Лекции о финансах были праздничным днем”. Профессор М.И. Боголепов о лекциях П.С. Климентова

В мае – сентябре 1902 г. командирован в архив Министерства финансов. 11 ноября 1902 г. П.С. Климентов скончался от туберкулеза в Томске. Был погребен на кладбище женского монастыря.

Научно-образовательная деятельность

Как ученый-финансист, П.С. Климентов считал, что задача финансовой науки заключается в изучении государственно-хозяйственной действительности, в освещении всех условий и факторов ее эволюционного процесса, в анализе причин возникновения и видоизменения финансовых институтов. По его мнению, финансовая наука должна не только описывать явления, но и вскрывать те внутренние причины, которые реагируют на изучаемые явления. Что касается двигательных сил хозяйственных явлений, то они, считал П.С. Климентов, лежат в классовых отношениях каждой эпохи и поэтому каждый финансист, желающий доказать внутреннюю связь хозяйственных явлений, должен положить в основу своих исследований борьбу общественных групп. Как экономист, П.С. Климентов был богато эрудирован и обладал широкими теоретическими взглядами. Современная экономическая жизнь, считал он, является результатом работы человеческого сознания, которое есть “мозг и путеводная звезда истории”. Он придавал огромное значение личности и ее творческой работе в сфере экономической жизни. В 1902 г. П.С. Климентов был избран председателем Юридического общества при Томском университете. Первоначальной темой для своей магистерской диссертации П.С. Климентов избрал муниципальное устройство Англии. Однако, получить командировку в Англию ему не удалось, и он взял тему о питейном акцизе в России как одной из форм косвенного обложения. Он был автором ряда статей по финансовому праву в юридических изданиях. Являлся сотрудником газеты “Курьер”, где писал передовые статьи по актуальным вопросам экономической жизни и финансовой политики.

Увековечение памяти

Похоронен на Преображенском кладбище. Имя П.С. Климентова занесено на мемориальную доску часовни Святой Домны Томской.

Труды

Муниципальное движение в Англии: Доклад, читанный в Томском Юридическом обществе // Известия Томского университета. 1902. Кн. 21;
Финансы по учению абсолютной школы и германского катедер-реформаторского направления: вступительная лекция // Известия Томского университета. 1902. Кн. 21;
Исторический материализм // Русская мысль. 1903. № 1;
Новые приемы изучения в финансовой науке // Профессор-идеалист. М., 1904.

Источник

Вѣнокъ нa могилу проф. Э. Г. Салищева.
10 ноября происходило въ Томскѣ открытіе памятника, воздвигнутаго на могилѣ профессора клинической хирургіи, Эраста Гавриловича Салищева. На это открытіе собралось значительное число друзей, учениковъ и почитателей покойнаго, личность котораго была такою крупною величиною въ исторіи Томскаго Университета. Покойный профессоръ происходитъ изъ купеческой семьи и родился въ 1851 г. Медицинское образованіе онъ получилъ въ Военно-Медицинской Академіи, которую кончилъ въ 1875 г. Участвовалъ въ качествѣ врача, въ Русско-Турецкой кампаніи и прослуживъ нѣсколько лѣтъ въ земствѣ, Эрастъ Гавриловичъ снова возвратился къ кабинетной жизни ученаго, получивъ званіе прозектора при каѳедрѣ оперативной хирургіи въ Военно-Медицинской Академіи въ 1887 г. Въ 1890 г. Э. Г. былъ назначенъ профессоромъ топографической Анатоміи Томскаго Университета, а въ 1892 г. перешелъ на Госпитальную Хирургическую клинику того же университета, Съ этого момента и начинается расцвѣтъ научной и преподавательской дѣятельности Эраста Гавриловича, какъ хирурга клинициста и университетскаго дѣятеля. За это время имъ былъ изданъ рядъ прекрасныхъ научныхъ трудовъ (упомянемъ работы: „О пузырныхъ грыжахъ", „Объ удаленіи всей нижней конечности"), которыя обратили на себя вниманіе спеціалистовъ. Эрасту Гавриловичу пришлось работать въ такой клиникѣ, которую онъ, не стѣсняясь, самъ же назвалъ печатно (и по русски и по нѣмецки) "гигіеническимъ абсурдомъ, не мыслимымъ нигдѣ, ни въ одной земской больницѣ Европейской Россіи"... Но при всемъ томъ онъ не падаль духомъ, а продолжалъ бодро нести свою научную и преподавательскую дѣятельность, обогативъ науку такими наблюденіями, которыми гордилась бы и самая роскошная хирургическая клиники... Смерть постигла Эраста Гавриловича внезапно, заставъ его за научнымъ трудомъ, и есть основаніе думать, что причину смерти нужно искать въ тѣхъ дурныхъ условіяхъ, въ которыхъ ему пришлось работать, какъ врачу-хирургу: при одной операціи онъ заразился и хотя первоначально его заболѣваніе и кончилось выздоровленіемъ, но послѣдствіе зараженія сказалось внезапною закупоркою легочныхъ сосудовъ, обусловившею роковой исходъ въ 1901 г.
Времена теперь измѣнились и измѣнились къ лучшему для университетской жизни, но память объ Эрастѣ Гавриловичѣ, какъ о стойкомъ борцѣ за дѣйствительные университетскіе интересы, какъ о выдающемся хирургѣ-клиницистѣ и научномъ работникѣ, не изгладится въ исторіи нашего университета...
Да будетъ тебѣ легка земля, честный работникъ на нивѣ нашего университета!

***

Г.Потанин "На зарѣ золотопромышленности въ Томской тайгѣ"

Томску выпала особая доля среди сибирскихъ городовъ. Верстахъ въ трёхстахъ отъ города было открыто первое золото въ Сибири, и это сдѣлало Томскъ административнымъ центромъ золотопромышленной дѣятельности. Впослѣдствіи съ открытіемъ золота и въ другихъ частяхъ Сибири возникли и другіе центры золотопромышленности, какъ Енисейскъ, Иркутскъ, но Томску выпала судьба стать первымъ по времени центромъ этой промышленности.
Первая розсыпь золота была открыта томскимъ купцомъ Андреемъ Алексѣевичемъ Поповымъ въ 1828 г. въ долинѣ рѣчки: Биракуля (въ системѣ р. Чулыма). Въ своихъ поискахъ золота Поповъ обнаружилъ исключительную энергію и настойчивость, имѣющую право на историческую память. Онъ лично отправился въ тайгу, пробилъ шурфы, нашелъ золото; дорогой онъ чуть было не утонулъ при переправѣ черезъ горную рѣчку; дѣло было осенью; Поповъ простудился: въ мокромъ платьѣ онъ долженъ былъ нѣсколько часовъ ѣхать до ближайшей звѣропромышленной избушки, гдѣ пролежалъ чуть ли не мѣсяцъ больной горячкой, въ таежной пустынѣ, безъ всякой медицинской помощи, но сохранилъ узелокъ съ добытыми золотомъ.
Исторія открытія Попова, какъ это часто бываетъ съ открытіями, возбуждаетъ большой интересъ соединенными съ нимъ драматическими положеніями героя открытія. По разсказамъ современниковъ Попова, онъ весь свой капиталъ убилъ уже на безплодные поиски золота, и былъ уже на краю полнаго разоренія; въ послѣдній разъ ему удалось добыть сумму денегъ на продолженіе поисковъ; если и на этотъ разъ онъ не найдетъ золота, онъ вернется нищимъ. Но послѣднее усиліе увѣнчалось успѣхомъ. Нa промывальномъ лоткѣ заблестѣли золотыя зерна. Что онъ испыталъ, когда увидѣлъ первый блескъ золота? Теперь онъ могъ, вернувшись въ Томскъ, пристыдить томскихъ скептиковъ, которые удивлялись его легкомыслію и считали фантазеромъ, который зря закапываетъ деньги въ землю. Въ этотъ памятный въ его жизни день онъ вдругъ изъ посмѣшища, какимъ онъ казался именитому томскому купечеству, превращался въ благодѣтельнаго генія города.
Только имѣя большую вѣру въ успѣхъ, можно было такъ упорствовать въ своихъ поискахъ, не обращая вниманія на цѣлый ряда, неудачъ, сопровождаемыхъ насмѣшками собратій но профессіи. На чемъ же была основана его вѣра?
Какія данныя имѣлъ въ рукахъ Поповъ, которыя внушили ему такую непоколебимую вѣру въ существованіе золотыхъ зеренъ въ руслахъ сибирскихъ рѣчекъ,—осталось неизвѣстнымъ. это тайна, которую онъ никому не открылъ и не завѣщалъ. Но несомнѣнно онъ имѣлъ какія- то вѣскія показанія, можетъ быть подкрѣпленныя вещественными доказательствами. Послѣ открытія золота можно было слышать народныя легенды, что вотъ такой-то пріискъ открытъ благодаря самородку золота, случайно найденному въ гнѣздѣ птицы или въ норѣ звѣрка. Эти легенды, вѣроятно, обращались уже въ населеніи Сибири до открытія золотыхъ розсыпей и были основаны на фактахъ дѣйствительныхъ находокъ. Едва ли можно сомнѣваться, что Поповъ имѣлъ прочныя основанія вѣрить въ успѣхъ своего дѣла. Какъ Колумбъ фактическими свидѣтельствами о существованіи западнаго материка былъ приведенъ къ вѣрѣ, что онъ по ту сторону океана найдетъ твердую землю, такъ какіе-то, оставшіеся намъ неизвѣстными, факты поддерживали искательскую энергію перваго сибирскаго золотопромышленника.
Выраженіе: „Сибирь золотое дно“ явилось до открытія золоти въ Сибири. Поповъ укрѣпилъ это имя за Сибирью. Если Ермакъ открылъ для русскихъ Сибирь, то Поповъ открылъ „золотое дно“. Есть одна общая черта въ судьбѣ, этихъ двухъ открытій. Ермакъ открылъ Россіи Край несмѣтнаго богатства Пушныхъ соболей *)...
которые были тотчасъ же превращены въ государственную регалію, и долго всѣ сибирскіе соболи шли въ государственную казну и не появлялись на свободномъ рынкѣ: ту же судьбу потерпѣло и открытое Поповымъ золото. Государственный фискъ былъ обязана, смѣлому казаку благодарностью, что и засвидѣтельствовано сооруженіемъ ему памятника въ Тобольскѣ; такою же благодарностью онъ обязанъ и томскому купцу.
Съ выѣздомъ Попова изъ тайги извѣстіе о золотѣ облетѣло торговый міръ въ Томскѣ. Бакалейщики, галантерейщики, торговцы панскимъ товаромъ, торговцы хлѣбомъ начали закрывать свои лавки и прекращать свои торговыя операціи и посылать своихъ прикащиковъ въ тайгу. Вскорѣ рядомъ съ Поповымъ явились другіе золотопромышленники, среди которыхъ богатѣйшими оказались Филимоновъ и Отопковъ. Всѣ они были купцы стариннаго фасона, съ большими связями въ народной массѣ, умѣвшіе вести дѣла съ крестьянствомъ, но въ сношеніяхъ съ властями они были робки. Какъ они ни были богаты они все таки въ городѣ играли подчиненную роль. Иная картина получается, если капиталъ попадаетъ въ руки чиновника. Тогда въ одномъ лицѣ съ могуществомъ капитала соединяются связи съ мѣстнымъ чиновнымъ міромъ и навыкъ обращаться въ этой средѣ. Сибирь знаетъ нѣсколько случаевъ, такого соединенія; въ западной Сибири примѣръ такого соединенія представлялъ Козеллъ-Паклевскій, въ восточной—Сиверсъ. Случай подобной карьеры совершился и въ Томскѣ на зарѣ сибирской золотопромышленности. Гороховъ, Философъ Александровичъ, губернскій прокуроръ, то есть одинъ изъ видныхъ чиновниковъ въ городѣ, женился на дочери золотопромышленника Филимонова. Въ тѣ отдаленныя безправныя времена послѣдствія этого сочетанія капитала съ бюрократизмомъ вышли еще разительнѣе. Сиверсъ, будучи первымъ богачомъ въ Иркутскѣ и въ то же время однимъ изъ самыхъ важныхъ чиновниковъ въ городѣ, былъ всесильнымъ человѣкомъ, но все таки не импонировалъ на городское общество такъ, какъ нѣкогда Гороховъ въ Томскѣ. Въ этомъ послѣднемъ городѣ золотопромышленность произвела полный переворотъ въ положеніяхъ людей: недавній лакей вдругъ становился богатымъ человѣкомъ, богаче своего барина; человѣкъ, сдѣлавшійся богатымъ, заразившись общимъ повѣтріемъ исканія золота, прогоралъ и шелъ въ каторжную работу къ бывшему лакею. Нечего и говорить, что мелкота изъ чиновниковъ побросала коронную службу и бросилась на службу въ тайгу...
Подобно многимъ другимъ золотопромышленникамъ той ранней поры. Гороховъ не оставилъ никакой памяти въ исторіи просвѣщенія въ Сибири. Какъ это ни странно, купецъ Поповъ оставилъ въ этомъ отношеніи болѣе слѣдовъ, чѣмъ чиновникъ Гороховъ; Поповъ завѣщалъ городу капиталъ, на проценты съ котораго по мысли завѣщателя содержится теперь женская гимназія въ Томскѣ. До семьи Поповыхъ очевидно дошли просвѣтительныя мечты, зарождавшіяся въ столицахъ и самъ Андрей Алексѣевичъ былъ масонъ.
Въ Томскѣ была масонская ложа; магистромъ ложи былъ начальникъ мѣстныхъ войскъ Трейблутъ; засѣданія ложи устраивались на заимкѣ Трейблута, которая находилась на берегу Ушайки выше города. Теперь это мѣсто застроено домами и очутилось внутри города: эта часть города (правый берегъ Ушайки противъ верхняго конца Акимовской ул.) еще въ шестидесятыхъ годахъ носила названіе Трейблутовой заимки: теперь это имя забыто.
Гороховъ въ городской памяти ничего не оставилъ, кромѣ преданій о его пирахъ и обѣдахъ, такъ что вѣрнѣе было бы назвать его томскимъ Лукулломъ, чѣмъ герцогомъ. Домъ его съ зеркальными окнами находился на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь построено общественное собраніе: въ
шестидесятыхъ годахъ еще это былъ единственный домъ въ Томскѣ съ зеркальными окнами. До постройки нынѣшняго каменнаго зданія на этомъ мѣстѣ общественное собраніе помѣщалось въ томъ самомъ деревянномъ домѣ, въ которомъ нѣкогда жилъ „томскій герцогъ". Въ шестидесятыхъ годахъ еще можно было видѣть въ одной изъ комнатъ этого дома библіотеку „томскаго герцога“ т. е. шкафъ, въ которомъ черезъ стеклянныя рамы можно было видѣть стоящія на полкахъ книги. Всякого, кто подходилъ къ этому книгохранилищу, удивляло только то, что всѣ книги были одинаковаго формата и одинаковой толщины, а чтеніе названій на корешкахъ въ родѣ: „Благонравіе и порокъ", „Тщеславіе и скромность“ и т. п. вскорѣ убѣждало, что это была фальсификація подъ библіотеку.
За домомъ былъ обширный садъ, который долго потомъ былъ извѣстенъ подъ названіемъ Гороховскаго. Теперь этотъ садъ раздѣленъ между двумя владѣльцами; половина гороховскаго сада принадлежитъ г. Дистлеру, половина архіерейскому дому. Черезъ садъ протекалъ ручей или „истокъ"; по саду были разсѣяны статуи и бесѣдки, кіоски, грибы съ вычурными надписями въ родѣ: „храмъ любви", „убѣжище для уединенія" и т. п. Ручей былъ запруженъ: черезъ середину пруда былъ перекинутъ крытый мостъ или павильонъ, который тянулся поперекъ пруда отъ одного берега до другого. Въ этомъ павильонѣ Гороховъ однажды устроилъ обѣдъ для всей тогдашней городской интеллигенціи, или, вѣрнѣе сказать, для тогдашнихъ верховъ города. Гости ѣли съ тарелокъ, которыя были сдѣланы на собственномъ заводѣ Горохова, устроенномъ имъ около Томска; то есть ѣли съ мѣстнаго фарфора. На тарелкахъ были рисунки, изображавшіе тѣ самые виды Томска, которые были видны гостямъ черезъ стеклянныя стѣны павильона. Вино гости пили изъ сверхъестественныхъ бокаловъ. Возлѣ каждаго гостя стоялъ бокалъ, въ который входила цѣлая бутылка шампанскаго; бокалы стоили подлѣ стульевъ на полу, а верхніе края ихъ равнялись съ плечами обѣдавшихъ. Томичи на обѣдахъ Горохова пировали, какъ боги варваровъ.
Въ началѣ, когда пріиски только что начали работать, они давали обильную добычу золота. Частныя богатства быстро возрастали. Это создавало соревнованіе въ наживѣ. Лица, которымъ посчастливилось въ тайгѣ, хотѣли еще болѣе разбогатѣть; они забирали въ долгъ деньги у людей, имѣвшихъ денежные запасы, обѣщая возвратить съ большими процентами; такимъ образомъ чуть не все населеніе города было вовлечено въ эту золотую горячку. Всѣхъ больше набиралъ Гороховъ, потому что больше, чѣмъ кто либо, обѣщалъ дивидендовъ. Успѣхъ кружилъ голову, деньги сами лились въ карманы и расходовались безъ разсчетливости; ихъ тратили на пиры и суетныя затѣи, затѣвались рискованныя предпріятія. Въ то время какъ золотопромышленность подсѣкала ростки нарождавшейся въ Сибири заводско-фабричной промышленности когда, благодаря ей, стали закрываться писчебумажныя фабрики, стеклянные заводы, начало падать желѣзное дѣло, у Горохова наперекоръ общему теченію является капризъ построить фарфоровую фабрику около Томска.
Блестящая карьера Горохова длилась около десяти лѣтъ и въ 1850 году кончилась крахомъ. Онъ былъ признанъ несостоятельнымъ, надъ его имуществомъ былъ учрежденъ конкурсъ и въ концѣ пятидесятыхъ годовъ Гороховъ, удрученный подагрой, доживалъ свой вѣкъ въ крошечномъ домикѣ рядомъ съ своими барскими хоромами, которыми уже не владѣлъ. Можетъ быть только въ то время ему пришлось въ нѣкоторой степени оправдать то греческое имя, которое было дано ему при крещеніи. Въ вихрѣ житейскихъ успѣховъ и удовольствій ему не было досуга задумываться надъ законностью права на богатство, которое ому привалило, надъ правильностью употребленія этого капитала, надъ обязанностями богатѣющаго человѣка по отношенію къ населеніию въ средѣ котораго богатство это наживается. Но кода онъ палъ, когда ему пришлось ютиться въ убогой хижинѣ и наблюдать, какъ тѣ люди, которые пировали на его фестиваляхъ, теперь растаскивали его богатство, онъ не могъ временами не философствовать надъ суетностью прожитой жизни и надъ вѣроломствомъ мнимыхъ друзей. Онъ не могъ тутъ не убѣдиться, что общество, которымъ онъ окружалъ себя, было очень похоже на ту дутую библіотеку, которая украшала его салонъ и подъ надписями которой: „благочестіе", „вѣрность", „любовь" не скрывалось ничего, кромѣ деревяннаго обрубка.
Гороховъ давно умеръ, но конкурсъ продолжалъ существовать и существуетъ еще теперь. Въ журналѣ „Право" помѣщена объ немъ интересная замѣтка г. В—скаго подъ названіемъ: „Наканунѣ пятидесятилѣтняго юбилея одной несостоятельности" **). Архивъ этого конкурса состоитъ изъ 984 томовъ; когда онъ былъ переданъ старымъ судомъ реформированному, то, чтобы перевезти его въ новое помѣщеніе суда, понадобилось нанять двадцать телѣгъ. Вотъ единственное наслѣдство, которое Гороховъ оставилъ потомству. Гороховъ не былъ единственнымъ золотопромышленникомъ, который такъ безсмысленно прожилъ жизнь, такъ безплодно для Сибири растратилъ свои нажитые въ ней капиталы.
--------------------------------------------
*) Изъ ненапечатаннаго стихотворенія Некрасова, посвященнаго томичкѣ Е.П.Елисѣевой (Гофштетеръ).
**) Право, 1900 г., № 32, стр. 1621.

***********

А. Адріановъ "Оглахтинскій могильникъ"

Ознакомленіе съ далекимъ прошлымъ той или другой страны представляетъ значительный интересъ не только для спеціалиста ученаго, но и для всякаго образованнаго человѣка, интересующагося исторіей своего края. Въ высококультурныхъ странахъ надъ разработкой этой исторіи трудятся десятки образованныхъ людей, которымъ удалось возстановить прошлое своихъ странъ на протяженіи многихъ вѣковъ.
Постоянно собирая матеріалъ сюда относящійся, ученые шагъ за шагомъ, страница за страницей восполняютъ пробѣлы той интересной книги, которая даетъ представленіе о настоящемъ и прошломъ страны. Совсѣмъ не такъ стоитъ дѣло въ странахъ молодыхъ и малокультурныхъ, какова, наприм., Сибирь. Если молодая сибирская печать усердно работаетъ надъ собираніемъ документовъ для исторіи настоящаго Сибири, то для прошлаго мы имѣемъ лишь книгу съ чистыми страницами. Наши свѣдѣнія и притомъ отрывочныя, cъ огромными пробѣлами, едва восходятъ къ XVI вѣку. Что же касается болѣе отдаленнаго періода, то мы не имѣли ничего кромѣ отрывочныхъ свѣдѣній, заключенныхъ въ китайскихъ лѣтописяхъ, свѣдѣній крайне неполныхъ, противорѣчивыхъ и сбивчивыхъ до такой степени, что по нимъ нѣтъ возможности возстановить даже въ общихъ чертахъ картины прошлаго. А между тѣмъ это далекое прошлое полно выдающагося интереса и заслуживаетъ глубокаго изученія. Средняя Азія, а въ частности южная Сибирь въ отдалённѣйшія
и отъ насъ времена служила ареной кипучей жизни и дѣятельности многихъ народовъ, впослѣдствіи стертыхъ исторіей съ лица земли. Нѣмыми свидѣтелями этой былой жизни являются тѣ многочисленные памятники, какіе на протяженіи многихъ вѣковъ и тысячелѣтій сохранило намъ время въ видѣ множества кургановъ и могильныхъ камней съ высѣченными на нихъ изваяніями и руническими письменами въ видѣ изображеній сценъ изъ той жизни, изсѣченныхъ или нарисованныхъ прочною краскою на скалахъ, въ видѣ остатковъ древнихъ копей для добычи мѣдной или желѣзной руды и т. п. Но и эти памятники составляютъ только незначительную часть того, что сохранило намъ всесокрушающее время и потому приходится подбирать каждый кусочекъ, каждый обрывокъ для того, чтобы возстановлять цѣлое. Этотъ послѣдній трудъ взяла на себя археологія. Въ Сибири въ этой области знанія дѣлаются лишь первые шаги и накопленнаго матеріала такъ мало, что онъ не даетъ мѣста для какихъ либо положительныхъ выводовъ и обобщеній. Сопоставляя добытый здѣсь раскопками матеріалъ съ тѣмъ, который уже накопленъ въ большомъ количествѣ для Европейской Россіи различными археологическими обществами, мы должны признать, что сибирскій матеріалъ, по крайней мѣрѣ въ наиболѣе изученной его части, стоитъ особнякомъ, характеризуясь своими отличительными чертами, и, безъ сомнѣнія, относится къ иной эпохѣ, къ иной культурѣ, къ иному народу.
Нужно замѣтить, что археологія различаетъ два главныхъ типа могилъ—курганы и могильники. Первые представляютъ болѣе или менѣе высокія насыпи, вторые же суть кладбища, въ которыхъ отдѣльныя могилы слабо обозначены или совсѣмъ не отмѣчены какими либо внѣшними признаками и открываются случайно. На основаніи, какъ упомянуто выше, накопленнаго въ большомъ количествѣ матеріала, археологи относятъ обслѣдованные курганы въ Россіи къ IX—ХIII вѣкамъ по Р. Хр. и приписываютъ сооруженіе ихъ финскимъ, тюркскимъ и славянскимъ
народностямъ, поясняя, что обычай насыпанія кургановъ сталъ исчезать съ распространеніемъ христіанства. Что же касается могильниковъ, то археологи считаютъ ихъ значительно древнѣе кургановъ и относятъ къ эпохѣ между VI—X вѣками по Р. Хр.; находимые здѣсь остатки въ видѣ костяковъ и предметовъ приписываются финскимъ, литовскимъ и славянскимъ народностямъ. Таковы хорошо обслѣдованные могильники лядинскій и курманскій въ средней Россіи, ананьинскій и котлов- скій въ восточной и люцинскій и ашераденскій въ западной Россіи.
Для Сибири подобнаго матеріала относительно могильниковъ совсѣмъ нѣтъ въ литературѣ. Основываясь лишь на матеріалѣ, добытомъ мною раскопками нѣсколькихъ лѣтъ на площади Минусинскаго уѣзда Енисейской губ., я могу сказать, что, удерживая принятое археологами дѣленіе древнихъ погребеній на два типа, я могу признать за этимъ дѣленіемъ только внѣшнее значеніе и можетъ быть временное, пока у насъ не накопится достаточнаго матеріала. Здѣсь не мѣсто входить въ подробное разсмотрѣніе этого вопроса и приводимыя доказательства въ пользу высказаннаго мною положенія; я лишь замѣчу, что если принять данную территорію, какъ мѣсто обитанія какихъ либо народовъ непрерывно на протяженіи цѣлаго ряда вѣковъ, то у насъ не останется основаній для классификаціи древнихъ погребеній по однимъ внѣшнимъ признакамъ, такъ какъ одновременно на территоріи могли обитать народы, усвоившіе весьма несходные обычаи погребеній, и наоборотъ, одинъ и тотъ же народъ могъ практиковать, на протяженіи долгаго періода времени, различные способы погребеній.
И такъ, не останавливаясь на очень интересномъ, но пока не разрѣшимомъ вопросѣ, перейду къ изложенію главнѣйшихъ результатовъ раскопокъ, произведенныхъ мною осенью этого года.
Всякій, кому приходилось хоть разъ посѣтить Минусинскій и Ачинскій уѣзды Енисейской губ., безъ сомнѣнія, былъ пораженъ тѣмъ необыкновеннымъ обиліемъ кургановъ, которые разсѣяны на огромной площади центральной, степной части этихъ уѣздовъ, въ особенности Минусинскаго. Курганы эти расположены то группами по нѣскольку сотъ, скученно, то они разсѣяны на протяженіи многихъ верстъ и путникъ всюду ихъ видитъ, на сколько хватаетъ глазъ и поминутно испытываетъ толчки
отъ подскакивающаго экипажа при переѣздѣ черезъ обнаженныя колеями плиты курганныхъ оградъ; курганы онъ часто видитъ среди улицъ деревень и внутри усадебъ; видитъ и на черной землѣ свѣжей пашни бѣлесоватыя круглыя площадки—остатки отъ срѣзаннаго сохой кургана, видитъ ихъ и на береговомъ обрывѣ, рѣки, срѣзанными въ большей или меньшей степени. Къ сѣверу курганы начинаютъ рѣдѣть, встрѣчаются небольшими группами и въ одиночку и, наконецъ, близь границы Красноярскаго уѣзда съ Енисейскимъ, исчезаютъ совсѣмъ. Типическою для кургановъ Минусинскаго уѣзда является форма такъ называемыхъ „маяковъ". Это небольшая земляная насыпь, ограниченная плитами, поставленными на ребро, въ формѣ квадрата или четырехугольника; ребра этихъ плитъ большею частью едва замѣтно выступаютъ на дневную поверхность; по угламъ четырехугольника курганъ обставленъ 4—6 высокими плитами, обращенными широкими сторонами на сѣверъ и югъ. Всѣ эти курганы отличаются большою древностью и содержатъ, обычные при погребеніяхъ той эпохи, предметы исключительно бронзовые. Форма и матеріалъ орудій, орнаментъ и проч. обличаютъ самостоятельную бронзовую культуру, достигшую высокой степени развитія. Одинъ изъ помѣщаемыхъ рисунковъ передаетъ общій характеръ степи, покрытой курганами.
Но насколько легко для археолога пополнить свои свѣдѣнія о жителямъ бронзовой эпохи, обитавшихъ въ краѣ за много вѣковъ до Р. Хр., путемъ раскопки столь отчетливо отмѣченныхъ кургановъ, настолько же трудно для него добываніе матеріала изъ могилъ, входящихъ въ составъ могильника. До настоящаго года нигдѣ въ Сибири, на сколько мнѣ извѣстно, не было обнаружено могилъ этого типа, или точнѣе, не было произведено раскопокъ, такъ какъ обнаруженіе ихъ представляетъ дѣло случая. Возможно, что крестьяне, производя выемки земли для хозяйственныхъ цѣлей, и наталкиваются на могильники, но неспособные оцѣнить значенія подобной находки, они разрушаютъ ихъ, отбирая лишь металлическіе, костяные или каменные предметы, если они при этомъ встрѣтятся. Благодаря счастливой случайности, одна такая находка въ 1902 г. сдѣлалась предметомъ изслѣдованія и спасена для науки. Въ мѣстности, извѣстной подъ названіемъ Оглахты, инородецъ изъ улуса Саргова, проѣзжая верхомъ по склону одного лога, неожиданно провалился въ какую-то яму; потолокъ изъ толстыхъ лиственничныхъ бревенъ, закрывавшихъ камеру-могилу, выдерживавшій тяжесть слоя земли, не выдержалъ тяжести всадника на конѣ и обрушился. Выбравшись изъ глубокой— около сажени—ямы и оправившись отъ испуга, инородецъ произвелъ первое разслѣдованіе, но испугался еще болѣе и умчался въ улусъ безъ оглядки; „какъ живыхъ", онъ увидѣлъ здѣсь двухъ мертвецовъ, изъ которыхъ одинъ скалилъ зубы, а лицо другого было сплошь закрыто красивой, расписанной яркой краской, гипсовой маской.
Второе разслѣдованіе этой могилы, болѣе легальное, но уже подъ вліяніемъ хищническаго инстинкта, было произведено, на основаніи разсказа инородца, его тещей, оказавшейся русскою казачкой. Насколько позволялъ ей суевѣрный страхъ, она ограбила эту могилу—взяла оттуда кожаный мѣшокъ, что-то содержавшій, содрала маску съ лица покойника (маска эта скоро была разбита, а большая часть составлявшихъ ее кусковъ растеряна) и уничтожила много подробностей чрезвычайно интереснаго погребальнаго ритуала. Въ такомъ именно видѣ дошла до меня вѣсть объ этой находкѣ поздней осенью 1902 г. Провѣривъ эти разсказы тою же зимою и лично посѣтивъ эту мѣстность въ февралѣ настоящаго года, я убѣдился, какой глубокій научный интересъ представляетъ эта случайная находка и, благодаря участію и отпущеннымъ Императорской археологической коммиссіей средствамъ, могъ заняться детальнымъ изученіемъ могильника нынѣ осенью.
Оглахты—горная группа на лѣвомъ берегу Енисея, верстъ 50 ниже Минусинска. Начинаясь у самаго улуса Саргова, гдѣ кончается узкая, береговая степная полоса, усѣянная древними курганами, группа эта тянется верстъ на 15 вверхъ по Енисею, представляя на обращенной къ рѣкѣ сторонѣ сплошные, отвѣсные утесы изъ девонскихъ песчаниковъ; сильно поднятыхъ. Вглубь страны эта группа тянется верстъ на 10, постепенно понижаясь и переходя въ Уйбатско-Абаканскую степь. Эта горная мѣстность вся пересѣчена многочисленными логами, узкими и глубокими, почти совсѣмъ лишенными лѣса. Склоны этихъ логовъ, поросшіе обильной степной растительностью, защищенные отъ вѣтровъ и почти совсѣмъ свободные отъ снѣга въ теченіе зимы, представляютъ отличныя пастбища, на которыхъ такъ хорошо заправляется инородческій скотъ, какъ мелкій, такъ и крупный.
Оглахты полны различнаго рода памятниками древности, относящимися къ различнымъ эпохамъ, далеко другъ отъ други удаленнымъ. На береговыхъ утесахъ, напримѣръ, выше улуса Апкашева, десятки саженей скалъ покрыты фигурными, выбитыми въ камнѣ, писаницами, съ изображеніями различныхъ сценъ народа-охотника и скотовода; на выходахъ камня въ различныхъ мѣстахъ Оглахтовъ, иногда на значительной высотѣ, также встрѣчаются писаницы. Въ одномъ мѣстѣ, гдѣ береговой утесъ особенно крутъ и высокъ, по нему сверху до низу идетъ глубоко выбитая, узкая борозда, извѣстная подъ именемъ „богатырской тропы",—то богатырскій конь изо дня въ день ходила, къ водопою и проторилъ въ скалѣ эту дорожку, по которой теперь ни одинъ человѣкъ не отваживается спускаться. Представляя неприступную съ рѣки стѣну, Оглахты на границѣ со степной частью, на протяженіи около 15 верстъ обнесены валомъ изъ каменныхъ плитъ и параллельнымъ ему рвомъ, идущими въ видѣ правильнаго зигзага; валъ и ровъ прерываются лишь тамъ, гдѣ, взбѣгая на крутой склонъ, упираются въ мало приступный утесъ. Это—„крѣпость" по понятіямъ инородцевъ, но незначительная высота вала (до полуаршина) и глубина рва (до аршина) и растянутость линіи указываютъ на какое то другое значеніе этого, въ сущности гигантскаго сооруженіи. Внутри этой „крѣпости" кое гдѣ встрѣчаются курганы двухъ различныхъ типовъ, отличныхъ отъ описанныхъ выше,—одни съ земляной насыпью, другіе съ каменной, причемъ эти послѣдніе содержатъ только костяные и желѣзные предметы. Но самымъ главнымъ памятникомъ древности въ Оглахтахъ является могильникъ. Онъ расположенъ въ вершинѣ одного изъ логовъ, на склонахъ, двумя группами, удаленными одна отъ другой почти на версту. Первая группа была обнаружена, какъ уже разсказано, случайно; вторая, при помощи бинокля и на основаніи пріобрѣтеннаго въ этихъ розыскахъ опыта. Главнѣйшимъ пріемомъ при отыскиваніи могилъ было выстукиваніе, обнаруживавшее заложенную на небольшой глубинѣ камеру, но и этотъ пріемъ не всегда приводилъ къ желанной цѣли; по крайней мѣрѣ, сдѣлавъ 33 выемки, я нашелъ 17 могилъ, а изъ нихъ всего три хорошо сохранившихся, да и то изъ этихъ трехъ одна была испорчена усердіемъ казачки. Во всякомъ случаѣ эти могилы позволяютъ возстановить съ достаточной полнотой погребальный обрядъ и его обстановку, отличающіеся выдающейся оригинальностью. Не отмѣченныя съ внѣшней стороны никакими признаками, могилы эти находятся на небольшой глубинѣ, подъ слоемъ земли около аршина толщиной, причемъ самая могила занимаетъ такое же наклонное положеніе, какъ и тотъ склонъ, на которомъ разбросаны могилы на небольшомъ пространствѣ. Первое, что представляется глазамъ по уборкѣ верхняго слоя земли, это потолочный настилъ изъ толстыхъ лиственничныхъ бревенъ, со скругленными концами, какъ онъ изображенъ на нашемъ рисункѣ. Непосредственно подъ бревнами, положенными поперекъ могилы, находится и камера съ погребеніями. Камера эта представляетъ срубъ изъ 2— 3 рядовъ толстыхъ лиственничныхъ или сосновыхъ бревенъ, на углахъ зарубленныхъ въ лапу. Какой могучій лѣсъ росъ здѣсь въ тѣ времена, показываетъ его толщина: бревна сруба имѣли 10—11 вер.
въ отрубѣ и не въ комлевой, а судя но сучьямъ, въ вершинной части. Теперь въ этой мѣстности не скоро добудешь мелкаго березняка на истопель. Въ большей части могилъ внутренняя сторона бревенъ сруба и потолка гладко обтесана. Размѣръ всѣхъ этихъ могилъ сравнительно небольшой: отъ 39 до 54 вершковъ длина, 22—37 в. ширина и отъ 13 до 36 верш. глубина внутри сруба. Какъ сверху, такъ и со всѣхъ сторонъ извнѣ каждая могила была тщательно закутана берестой въ 10—13 слоевъ, толщиной около 4 вершк.; вотъ что способствовало сохранности нѣкоторыхъ могилъ. Но забота объ отдѣлкѣ загробнаго жилища выражалась не только въ обтескѣ внутренней стороны камеры, а еще въ нѣкоторыхъ другихъ подробностяхъ—каждый шовъ въ углахъ, всякая щель между бревнами, если они не были пригнаны плотно, забивались мелкими плитками и кусочками распространенной здѣсь породы, песчаника; точно также и подъ каждое бревно подкладывали плитки въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ бревна не плотію лежали на днѣ могильной ямы.
Къ этой же категоріи, можетъ быть, нужно отнести и еще одну подробность: въ низахъ между бревенъ съ каждой длинной стороны могилы были забиты деревянныя спицы, длиной вершковъ въ 8, заостренныя на обоихъ концахъ — такихъ спицъ было по двѣ — по три со стороны; точно это вѣшалки, хотя на нихъ ничего не висѣло. Могильный срубъ изготовлялся можетъ быть въ ближайшемъ лѣсу и тамъ предварительно собирался; я заключаю такъ по мѣткамъ на бревнахъ, сдѣланныхъ для нѣкоторыхъ срубовъ, совершенно такихъ какія дѣлаютъ и теперь.
По уборкѣ потолочныхъ бревенъ, археологу представляется такая картина, какъ она изображена на нашемъ рисункѣ: на днѣ полой камеры лежатъ два костяка рядомъ, съ нѣсколько приподнятыми головами; лицевыя части череповъ закрыты гипсовыми масками, нѣсколько сползшими вслѣдствіе наклоннаго положенія головы. Одна маска совершенно бѣлая, другая— сплошь выкрашена темно красною краскою; первый костякъ принадлежитъ взрослому мужчинѣ, второй—подростку 10—12 лѣтъ. Костей здѣсь не видать, потому что они присыпаны просачивавшейся сквозь щели потолка сухой и чрезвычайно тонкой землей, а фотографія сдѣлана прежде, чѣмъ я позволилъ себѣ спуститься въ могилу и потревожить прахъ умершихъ. Кромѣ череповъ съ масками на виду въ этой могилѣ, въ противоположномъ концѣ, были у ступней ногъ перваго костяка глиняный сосудъ съ лежавшимъ въ немъ деревяннымъ черпакомъ; форма этого сосуда въ точности воспроизводитъ общеизвѣстныя бронзовыя вазы на высокомъ, поломъ, коническомъ донышкѣ; у ступни другого костяка стоялъ хорошо сохранившійся деревянный сосудъ съ коротенькой ручкой; половина ступни этого дѣтскаго костяка настолько хорошо сохранилась, что всѣ пальцы и ногти на нихъ отчетливо выдѣляются, а фаланги связаны высохшими мышцами и кожей. Сдѣлавъ этотъ бѣглый, поверхностный осмотръ одной изъ могилъ, перейдемъ къ подробной ихъ реставраціи, на основаніи разборки всѣхъ могилъ.

(Окончаніе будетъ).
********
Къ рисункамъ.
Профессоръ Э. Г. Салищевъ.
12 іюня 1901 года умеръ профессоръ Томскаго Университета Эрастъ Гавриловичъ Салищевъ. Выдающійся хирургъ палъ жертвой того врага—заразы, съ которымъ успѣшно боролся для другихъ. Вѣсть о безвременной кончинѣ человѣка, который составлялъ истинное украшеніе Томскаго Университета, какъ видный ученый, замѣчательный врачъ, превосходный учитель, широко-образованный, честный и стойкій въ своихъ убѣжденіяхъ общественный дѣятель, глубоко поразила всѣхъ. Леденящимъ ужасомъ вѣяло отъ этихъ двухъ роковыхъ словъ: Салищевъ умеръ!
Э. Г. Салищевъ умеръ на дачѣ въ мѣстности, называемой Басандайкой,въ 8 верстахъ отъ Томска. Вѣсть о его смерти скоро облетѣла весь городъ. На другой день состоялся выносъ тѣла покойнаго въ университетскую церковь. Многіе товарищи, знакомые и ученики покойнаго пришли и пріѣхали на Басандайку; по дорогѣ, но мѣрѣ приближенія къ городу, толпа, участвующая въ печальномъ шествіи, все увеличивалась и увеличивалась Въ день похоронъ публика наполнила университетскую церковь, университетскій дворъ и улицу передъ университетомъ. Эта многотысячная толпа послѣ заупокойной литургіи и панихиды сопровождала гробъ покойнаго на кладбище женскаго монастыря, Нa гробъ возложено было много вѣнковъ отъ учрежденій (Университета, Городской Думы, Сибирской жел. дороги, больницы Приказа Общественнаго Призрѣнія и др.) и отъ частныхъ лицъ (семьи, друзей, знакомыхъ, учениковъ и паціентовъ). Въ Университетѣ и на кладбищѣ произнесены были рѣчи. Во всѣхъ рѣчахъ звучала одна и та же скорбная нота: смерть Салищева тяжелая и невознаградимая потеря для Томскаго Университета и города Томска, для семьи, друзей, учениковъ покойнаго. Та же нота звучала въ напечатанныхъ впослѣдствіи въ мѣстныхъ газетахъ письмахъ и воспоминаніяхъ учениковъ покойнаго, позже узнавшихъ о кончинѣ незабвеннаго учителя. Съ особенной силой прозвучала эта скорбная нота въ рѣчи, произнесенной другомъ и товарищемъ покойнаго Э. Г. Салищева профессоромъ М. Г. Курловымъ въ засѣданіи Томскаго Общества естествоиспытателей и врачей, состоявшемся осенью того же 1901 года.
Томское Общество Естествоиспытателей и Врачей, предсѣдателемъ котораго состоялъ одно время Э. Г. Салищевъ, въ день похоронъ открыло подписку на капиталъ имени покойнаго Совѣтъ Томскаго университета въ одномъ изъ первыхъ засѣданій осенью 1901 года постановилъ, по представленію медицинскаго факультета, напечатать сборникъ статей научнаго содержанія, посвященный памяти покойнаго Э. Г Салищева. Сборникъ въ настоящее время печатается и въ непродолжительномъ времени выйдетъ въ свѣтъ. Подписка, открытая Обществомъ естествоиспытателей и врачей, уже въ день похоронъ дала около 800 руб. Въ настоящее время капиталъ имени Э. Г. Салищева превышаетъ 3000 руб. (1 мая было 3109 р. 17 коп.; съ того времени капиталъ увеличился отъ нарастанія процентовъ). Капиталъ собранъ по подпискѣ. Въ подпискѣ приняли участіе: вдова покойнаго, профессора, ассистенты, лаборанты, ординаторы и студенты Томскаго Университета, друзья и знакомые покойнаго, служащіе въ управленіи Сибирской желѣзной дороги, бывшіе воспитанники Томскаго университета и другіе врачи, сестры милосердія. Кромѣ того въ пользу Общества Естествоиспытателей и Врачей съ спеціальнымъ назначеніемъ—въ фондъ капитала имени Э. Г. Салищева — прочитана была публичная лекція предсѣдателемъ Медицинской Испытательной Комиссіи при Томскомъ Университетѣ въ 1903 г. профессоромъ Харьковскаго Университета Динилевскимъ. Лекція дала чистаго сбора 430 р. 80 к. Часть собраннаго капитала (725 р. 66 коп.) употреблена на сооруженіе памятника на могилѣ покойнаго. Памятникъ изготовленъ въ мастерской Гвиди въ Петербургѣ. Памятникъ представляетъ изъ себя крестъ изъ чернаго порфира, поставленный на скалѣ изъ гнейса. На скалѣ надпись: „профессоръ-хирургъ Эрастъ Гавриловичъ Салищевъ † 12 іюня 1901
года". На крестѣ выбито евангельское изреченіе: „блаженни алчущіе и жаждущіе правды"... Это изреченіе является лучшей характеристикой покойнаго Э. Г. Салищева.
10 ноября, въ день св. Эраста, совершено было освященiе памятника и панихида на могилѣ покойнаго.
------
Оглахтинскій могильникъ.
Изъ помѣщенныхъ на 2-й стр. рисунковъ второй изображаетъ могилу Оглахтинскаго могильника, обнаруженную раскопкой, но еще не вскрытую. Могильная камера закрыта сверху и поперекъ горбылями, на концахъ скругленными. Кругомъ раскидана земля, лежавшая поверхъ могилы слоемъ въ аршинъ толщиною.
Третій изображаетъ ту же могилу, но по уборкѣ потолка. На рисункѣ видно дно могильной камеры въ головномъ концѣ и три стѣны бревенчатаго лиственничнаго въ два ряда сруба, связаннаго на углахъ въ лапу. У короткой стѣны сруба, облицованной берестой, видны два черепа съ наложенными на лицевыхъ костяхъ гипсовыми масками — бѣлою и темнокрасною. Маски сползли съ череповъ вслѣдствіе ихъ приподнятаго положенія. Остальныхъ костей не видать, потому что они присыпаны слоемъ земли, проникавшей чрезъ щели въ потолкѣ. Въ пазахъ сруба торчатъ три спицы съ одного бока и одна съ другого.
Самый большой рисунокъ изображаетъ степь, усѣянную курганами бронзовой культуры и камнями и плитами, стоящими около этихъ кургановъ. Вдали видѣнъ улусъ Сарговъ на берегу протоки Быстрой, острова поросшіе тальникомъ и черемухой, а за Енисеемъ гора Туранъ. На первомъ планѣ картины видѣнъ стань А. В. Адріанова, жившаго здѣсь съ рабочими для производства раскопки кургановъ—его палатка, боченокъ и лагунъ для воды и проч. Тутъ же лежать бревна, вынутыя изъ могилъ и распиливаемыя на дрова, которыми пользовались рабочіе.

Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/BYbd0_R6rF3KZ
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/XEZR92sMrF3Nz
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/K7iGsBcNrF3Mx

Эраст Гаврилович родился 23 июля (4 августа) 1851 г. в уездном городе Козлове Тамбовской губернии в купеческой семье. После окончания с золотой медалью Пензенской классической гимназии в 1869 г. Э.Г. Салищев поступил на медицинский факультет Казанского университета.

Будучи студентом 3-го курса, он в 1871 г. оставил университет в знак протеста против увольнения прогрессивного ученого, профессора по кафедре физиологической анатомии П.Ф. Лесгафта. В земской больнице он проработал до 20 мая 1878 года. Затем, по направлению Военно-медицинского управления, Э.Г. Салищев в течение восьми с половиной месяцев находился в войсках, принимавших участие в русско-турецкой войне 1877-1878 гг., в качестве младшего врача 93-го пехотного резервного кадрового батальона.

В 1879 г. демобилизовавшись из рядов регулярной армии, он вновь устроился на работу участковым врачом в земскую больницу – теперь уже в Казанской губернии.

В 1881 г. Э.Г. Салищев успешно сдал докторский экзамен. В это же время Эраст Гаврилович занимается в анатомическом институте у знаменитого анатома профессора П.Ф. Лесгафта, к которому еще со студенческих лет относился с огромным уважением как к ученому, общественному деятелю и педагогу. Уже в мае 1885 г. Э.Г. Салищев в ВМА защитил диссертацию «Топографический очерк мужской промежности» на ученую степень доктора медицины. По словам профессора Томского университета Н.А. Роговича, сказанным уже после смерти Салищева, эта «запутанная, требующая весьма тщательной и искусной препаровки, трудно поддающаяся описанию область промежности подверглась в руках Эраста Гавриловича мастерской обработке». Работа Э.Г. Салищева получила высокую оценку медицинской общественности и была удостоена в 1888 г. премии имени русского анатома и физиолога, основателя первой русской анатомической школы, академика П.А. Загорского .

Получив глубокие знания в области топографической анатомии и оперативной хирургии и приобретя богатый хирургический опыт, Э.Г. Салищев стал хирургом высокого класса. Э.Г. Салищев сформировался не только как хороший хирург, но и как вдумчивый ученый, что позволило ему занять кафедру оперативной хирургии Императорского Томского университета, куда он в июне 1890 г. был назначен экстраординарным профессором.

После своего назначения Э.Г. Салищев покидает С.-Петербург и направляется вместе с семьей в неизвестную для него Сибирь. Путь из Петербурга в Томск был в то время очень сложным. По железной дороге можно было доехать только до Тюмени, а затем на пароходе до Томска. Вследствие этого семья Э.Г. Салищева часть пути была вынуждена совершить на пароходе или на лошадях. В 1890 г. в Томск, помимо Э.Г. Салищева, приехали прозектор Военно-медицинской академии (ВМА) К.Н. Виноградов, избранный ординарным профессором по кафедре патологической анатомии, приват-доценты ВМА А.П. Коркунов, М.Г. Курлов, П.М. Альбицкий и А.И. Судаков в звании экстраординарных профессоров, возглавившие соответственно кафедры частной патологии и терапии, врачебной диагностики, общей патологии и гигиены. Ректором Томского университета был в то время доктор зоологии, ординарный профессор по кафедре физиологии В.Н. Великий, который учился в Петербургском университете вместе с И.П. Павловым. Секретарем (деканом) медицинского факультета был доктор медицины, ординарный профессор по кафедре анатомии Н.М. Малиев (после ухода на пенсию он перебрался в Петербург и преподавал на медицинском факультете университета).

В Томске в 1890 г., в момент приезда Э.Г. Салищева, проживало около 50 тыс. человек. Это был центр Томской губернии, который отличался высоким материальным благосостоянием жителей. Город постепенно обустраивался.

Приехав в Томск, Эраст Гаврилович сразу начал активную работу по обустройству кафедры, созданию условий для ведения занятий. Э.Г. Салищеву приходилось в одиночку заниматься оборудованием кабинета оперативной хирургии с хирургической анатомией, так как на тот момент у него не было помощника, поэтому все препараты для демонстраций на лекциях и практических занятиях приходилось изготавливать самому профессору.

Кабинет оперативной хирургии с хирургической анатомией размещался на нижнем этаже староанатомического корпуса (ныне учебный корпус № 2 СГМУ) и состоял из трех небольших комнат: кабинета профессора, препаровочной с кабинетом прозектора и служительской, которая использовалась также для приготовления и хранения костей.

Практические занятия по оперативной хирургии со студентами проводились в прилегавшем к кабинету зале по вечерам, так как днем в ней производились патологоанатомические и судебно-медицинские вскрытия. С сентября 1890 г. Э.Г. Салищев начал чтение лекций студентам V семестра (3-й курс). С ними же он проводил практические занятия по оперативной хирургии. Для этого студенты были разделены на две группы. Занятия проводились 2 раза в неделю по 3 часа и состояли в производстве перевязок артериальных стволов. Недостатка в трупном материале не было, так как, получив для этой цели в свое распоряжение 20 трупов, студенты имели возможность произвести каждый по 8-10 перевязок под непосредственным наблюдением профессора и, кроме того, по несколько перевязок самостоятельно. Таким образом, студенты вполне могли практически ознакомиться не только со всеми общими приемами, но и с различными особенностями частных случаев перевязок.

Первое учебное полугодие для Э.Г. Салищева оказалось весьма сложным. Выделенное для проведения занятий со студентами помещение было для этих целей неподготовленным. Ощущалась нехватка инструментария, мебели, препаратов, посуды, отсутствовал даже микроскоп. Поэтому Э.Г. Салищев активно занимается вопросами приобретения необходимого для кабинета инвентаря. Денег, выделенных на эти цели, оказалось недостаточно. Эраст Гаврилович был вынужден неоднократно обращаться в совет университета за дополнительными ассигнованиями Так, 2 ноября 1890 г. им было подано ходатайство о выдаче ему из остатков 300 рублей на нужды кафедры оперативной хирургии. Совет за недостатком средств ассигновал лишь 140 рублей.

В 1891 г. многие трудности Э.Г. Салищеву удалось преодолеть, так, были приобретены почти все необходимые хирургические инструменты на сумму свыше 1500 руб., цейсовский микроскоп стоимостью 591 руб. 70 коп., вся посуда и значительная часть мебели. Однако оставались нерешенными две проблемы отсутствие на кафедре прозектора и недостаточность выделенных денег на содержание кабинета. 26 января 1891 г. Э.Г. Салищев вновь поставил перед советом вопрос об увеличении штатной суммы, полагавшейся на содержание кабинета оперативной хирургии. Сумма в 350 руб., полагавшаяся для этих целей штатным расписанием, была, по его мнению, явно недостаточной. Совет увеличил эту сумму на 100 руб.

Попечитель Западно-Сибирского учебного округа профессор В.М. Флоринский утвердил эту сумму, несмотря на протесты некоторых профессоров. Вот что он писал ректору 23 февраля 1891 г.: «Назначение советом на этот предмет 450 руб. я не нахожу преувеличенным, имея в виду, что кабинет оперативной хирургии и хирургической анатомии кроме ежегодного расхода на хирургические и анатомические инструменты и перевязочные приборы будет заботиться о постепенном формировании своего специального, хотя бы и небольшого музея».

Прекрасно понимая, что такой музей для кафедры крайне необходим, сам Э.Г. Салищев направил все свои силы на его создание. В результате кропотливой работы ему удалось организовать хороший музей, разместив препараты во всех помещениях кафедры. Следует учитывать и то обстоятельство, что создание музея было осуществлено за короткий срок. Сам Э.Г. Салищев, не имея ни прозектора, ни его помощника, прибегая лишь к услугам одного студента, вынужден был заниматься изготовлением препаратов, отличавшихся красотой и демонстративностью. По воспоминаниям профессора В.Н. Великого, препараты, сделанные Э.Г. Салищевым, составили «гордость этого кабинета». К концу заведования профессором Э.Г. Салищевым кафедрой оперативной хирургии ее инвентарь состоял из 148 названий, 1009 предметов на общую сумму 3668 руб. 75 коп.

21 июня 1891 г. предложением министра народного просвещения Э.Г. Салищев был назначен ординарным профессором по кафедре оперативной хирургии Томского университета. Он продолжил чтение лекций и ведение практических занятий по хирургической анатомии и оперативной хирургии. Так, в весеннем полугодии 1891 г. студентам VI семестра Э.Г. Салищев окончил чтение отдела ампутаций и вычленений и прочел отделы о резекциях и некоторых специальных операциях о трахеотомиях, ляринготомиях, камнесечениях, об операциях в брюшной полости над желудочно-кишечным трактом и над желчными путями. В ходе практических занятий, проводившихся 3 раза в неделю по 2 часа каждое, студенты (37 человек) под руководством Э.Г. Салищева имели возможность выполнить большинство демонстрированных им операций. Для этих целей им было предоставлено 20 цельных, около 20 вскрытых трупов и много отдельных конечностей (для операций на пальцах, на ручной кисти и стопе). В осеннем полугодии Э.Г. Салищевым был прочитан курс хирургической анатомии областей шеи, туловища и конечностей, а по оперативной хирургии отдел о перевязках артериальных стволов и о трахеотомиях и ляринготомиях. На практических занятиях, проводившихся Э.Г. Салищевым, как и в весеннем полугодии, 3 раза в неделю по 2 часа, студенты, их было 76 человек, упражнялись в производстве перевязок, трахеотомий и ляринготомий.

Несмотря на то, что к преподавательской деятельности на кафедре оперативной хирургии Э.Г. Салищев относился с предельной добросовестностью, а его курс лекций по хирургической анатомии считался одним из лучших в университете, его всегда тянуло к практической работе в клинике. Он прекрасно понимал, что в условиях Сибири население часто нуждается в хирургической помощи. Тем более что по учебной программе уже в 1892 г. для студентов выпускного курса необходимо было проходить практику в госпитальных клиниках. Э.Г. Салищев без особого труда прошел по конкурсу на вновь создаваемую кафедру. На этом закончился период его работы на чисто теоретической кафедре.

11 марта 1892 г., когда организовались и начали функционировать клинические кафедры, Э.Г. Салищев был переведен на кафедру госпитальной хирургической клиники и десмургии с учением о вывихах и переломах, которую он возглавлял до 1901 г.

На кафедру оперативной хирургии вместо Э.Г. Салищева 11 марта 1892 г. был назначен приват-доцент Киевского университета И.С. Поповский11 . Однако вплоть до приезда нового профессора Э.Г. Салищев в весеннем семестре 1891/92 учебного года продолжал чтение лекций и ведение практических занятий по кафедре оперативной хирургии. Кроме этого, 7 мая 1892 г., уже возглавляя другую кафедру, Э.Г. Салищев представил на должность прозектора кафедры оперативной хирургии доктора медицины Н.А. Геркена (впоследствии профессор Казанского университета). Э.Г. Салищев, работая без прозектора, прекрасно понимал его необходимость для кафедры оперативной хирургии. Несмотря на то, что совет университета отложил выборы прозектора до приезда профессора И.С. Поповского, попечитель Западно-Сибирского учебного округа В.М. Флоринский, «вполне доверяя компетенции проф. Салищева и желая поскорее заместить эту должность», не согласился с советом и назначил доктора медицины Н.А. Геркена прозектором кафедры оперативной хирургии с 1 мая 1892 г.

С момента перехода Э.Г. Салищевым на кафедру госпитальной хирургической клиники и десмургии с учением о вывихах и переломах в полной мере развернулась его блестящая клиническая деятельность, продолжавшаяся около 10 лет.

Проблемы по созданию и оборудованию кафедры и клиники были уже хорошо известны ему. Еще задолго до назначения на новое место Э.Г. Салищев участвовал в работе комиссии, созданной 25 октября 1890 г. на одном из заседаний совета университета. В ее состав вошли профессора Н.А. Рогович, М.Г. Курлов, А.П. Коркунов и Э.Г. Салищев. Председателем комиссии был избран тогдашний ректор университета проф. В.Н. Великий. Комиссия должна была ответить на запрос попечителя В.М. Флоринского о том, «в каком положении находятся факультетские клиники, в целях выяснить себе положение открывающихся госпитальных клиник и, в частности, хирургической клиники»13 . Комиссия пришла к выводу о нехватке помещений для госпитальной хирургической клиники.

Действительно, выделенные помещения были не приспособлены не только для проведения учебного процесса, но и для лечения больных. Преподавание по этой клинике велось в здании факультетской клиники, где для госпитального клинициста были отведены лишь одна комната и операционная (так называемое госпитальное отделение факультетских клиник), а также в больнице Приказа общественного призрения. Она, построенная еще в 1841 г., к началу 90-х гг. XIX века представляла два двухэтажных здания, мало приспособленных под больницу. В одном из зданий была размещена клиника, возглавляемая Э.Г. Салищевым. Для хирургических больных было выделено три палаты, а четвертая служила операционной. Больница Приказа общественного призрения, по свидетельству современников, совершенно не удовлетворяла санитарно-гигиеническим требованиям. Так, проверявший во второй половине 90-х гг. XIX в. Томский университет чиновник Министерства народного просвещения профессор В.К. Анреп, обследовав томские госпитальные клиники, воскликнул: «Это ужасно, собачник в университете несравненно лучше некоторых отделений вашей больницы» . Сам Э.Г. Салищев характеризовал эту больницу как «ад, очаг грязи и смрада, клоповник». Поэтому вскоре после основания госпитальной хирургической клиники Эраст Гаврилович возбудил ходатайство о выделении для нее 2500 руб. «ввиду невозможных и лечебных, и преподавательских непорядков в больнице приказа». Но самые трудные времена для Э.Г. Салищева начались при рассмотрении в 1894 г. вопроса о переводе всей госпитальной хирургической клиники в больницу Приказа общественного призрения. При обсуждении этого вопроса голоса в совете разделились поровну, но голос председателя получил перевес. В результате профессор Э.Г. Салищев должен был оставить свое маленькое помещение в факультетских клиниках и окончательно перейти в ветхое здание больницы Приказа общественного призрения.

Таким образом, Э.Г. Салищев был поставлен в самые невыгодные условия работы. Даже товарищ министра народного просвещения Зверев, осмотрев больницу, сказал Э.Г. Салищеву: «В пояс вам всем профессорам госпитальных клиник кланяться надо, что вы с таким успехом можете работать при такой отчаянной обстановке» . Действительно, надо было обладать сильной волей и твердым характером, чтобы решиться оказывать хирургическую помощь больным в таких антисанитарных условиях. Трудности усугублялись еще и тем, что между Э.Г. Салищевым и попечителем Западно-Сибирского учебного округа профессором В.М. Флоринским складывались сложные, противоречивые отношения. Разногласия начались после того, как в 1892 г. прошли выборы председателя Общества естествоиспытателей и врачей, на которых В.М. Флоринского забаллотировали, а председателем избрали Э.Г. Салищева (он возглавлял Общество естествоиспытателей и врачей при Томском университете до 1893 года). Впоследствии, сталкиваясь с очередными трудностями, Э.Г. Салищев с горькой иронией говорил, что «господин попечитель проявляет зоркую заботливость» о его клинике. Несмотря на это, Э.Г. Салищев как хирург развил бурную деятельность, добившись хороших результатов в лечении больных. Будучи человеком целеустремленным, он верил в то, что ситуация изменится к лучшему, и не прекращал вновь и вновь ходатайствовать о расширении клиники и переводе ее в более приспособленное для этих целей здание.

Деятельность Э.Г. Салищева как хирурга не ограничивалась только лишь госпитальной хирургической клиникой, которой он заведовал. Он на правах консультанта оперировал в железнодорожной, двух родильных и двух тюремных больницах. Несмотря на большую занятость, он даже в летние месяцы продолжал оперировать больных, выезжая за пределы Томска.

В жизни Э.Г. Салищева так тесно переплетались педагогическая и хирургическая стороны деятельности, что их трудно отделить друг от друга. Возглавив кафедру госпитальной хирургической клиники и десмургии с учением о вывихах и переломах, Э.Г. Салищев читал лекции для студентов 3-го курса и занимался в клиниках со студентами 5-го курса. Так, в осеннее полугодие для студентов пятого семестра (3-й курс) он читал курс лекций о бинтовых, пластырных, косыночных, неподвижных (шинных) повязках; важнейших ортопедических аппаратах; протезах; антисептическом и асептическом лечении ран. В весеннее полугодие для студентов 6-го семестра (3-й курс) – учение о вывихах и переломах. Студенты 9-10 семестра (5-й курс) в осеннее и весеннее полугодия, группами по десять человек, вместе с Э.Г. Салищевым, посещали больных хирургических палат больницы Приказа общественного призрения, где профессор объяснял более интересные клинические случаи с указанием перемен в ходе болезни и способов ее лечения, причем наблюдение за такими больными предоставлялось кураторам из числа студентов, которые вели и своевременно предоставляли профессору истории болезни. После посещения больничных палат студенты вместе с профессором осуществляли прием больных в амбулатории16 . В первые годы существования университета, когда контингент студентов был еще малочислен, у студентов старших курсов, избравших специальность врача-хирурга, была возможность много времени проводить в клиниках за операционным столом и у постели больного. Эраст Гаврилович, относившийся к студентам с благожелательностью и уважением, стремился передать им свои знания и научить их хирургическому мастерству. Они окружали его повсюду – на лекциях, консультациях, клинических обходах и операциях. Между Э.Г. Салищевым и его слушателями устанавливались добрые отношения, он был доступен для молодежи и старался не только передать им свои богатые знания, но и не стыдился обращаться за советом к своим же ученикам, всегда охотно выслушивая их мнения. При недостатке опытных помощников на больших операциях Э.Г. Салищев с успехом пользовался помощью студентов, заставляя их предварительно проделывать под своим руководством операции на трупах. Он охотно привлекал студентов и к проводимым им самим экспериментальным работам, развивая у них интерес к занятиям наукой.

По воспоминаниям одного из его учеников, Эраст Гаврилович «…в сегда был… истинным другом, доброжелателем учащейся молодежи, с которой держался всегда ровно, очень просто, чисто по-товарищески, но так, что его авторитет всегда и во всем невольно сознавался последней, ибо молодежь чувствовала, что имеет дело с человеком с несомненно широким запасом личного опыта, знаний, тонкой глубокой наблюдательности, знания людей и тяжелой борьбы за существование, успевшим правильно оценивать явления и факты по их достоинству». Салищев служил для них «путеводной звездой» на «тернистом житейском поприще». Небезынтересно и мнение Николая Ниловича Бурденко, известного отечественного хирурга, одного из основоположников нейрохирургии в СССР, академика АН СССР и первого президента Академии медицинских наук СССР. Вспоминая свои студенческие годы, а он проучился на медицинском факультете Томского университета первые два курса, он говорил: «Салищев был талантливым хирургом, смелым, прекрасно знавшим анатомию… Я был положительно очарован этой личностью и хотел во что бы то ни стало быть его ординатором». На протяжении всей своей жизни Н.Н. Бурденко пронес уважение к Э.Г. Салищеву. Фотография Эраста Гавриловича, по воспоминаниям его сына Всеволода, неизменно стояла на рабочем столе академика Н.Н. Бурденко.

Э.Г. Салищева можно с полным основанием считать основателем сибирской хирургической школы, достижения которой известны не только в России, но и за ее пределами. Он, его ученики и последователи способствовали развитию в Сибири грудной и пластической хирургии, хирургии полости живота, урологии. Ему принадлежит относительно немного трудов по хирургии – всего двадцать опубликованных работ. Некоторые из них были напечатаны в крупных немецких журналах. Вершины своей хирургической славы он достиг в 1898 г., когда в Томске, с благоприятным исходом, без осложнений впервые в мире произвел операцию удаления нижней конечности с половиной таза по поводу далеко зашедшей саркомы. Следует особо отметить, что эта операция была сделана в сложных условиях больницы Приказа общественного призрения, что только подчеркивает заслуги Эраста Гавриловича.

Э.Г. Салищевым были также заложены основы урологии и грудной хирургии. Торакальный подход к пищеводу, который был под его руководством разработан ординатором В.Д. Добромысловым, и поныне является ведущим (способ Добромыслова-Торека).

Э.Г. Салищев был сторонником развития научных контактов с врачами Англии, Германии, Италии, Франции. В 1896 г. Э.Г. Салищев отправился в научную командировку в Берлин, Гейдельберг и другие города Германии, где посетил клиники Э. Бергмана, В. Черни, И. Микулича, Т. Кохера, Кёнига и больничные хирургические отделения Гана, Израеля, Зонненбурга, Керте. Он прослушал каникулярные курсы у Видова, Киллиана, Блоха, Янсена, Багинского, Винтера и Нитце. Будучи за границей, Э.Г. Салищев приобрел медицинское оборудование: хирургические инструменты, два цитоскопа для осмотра мочевого пузыря и катетеризации мочеточников, операционный стол, а также средства для бактериологических работ.

Э.Г. Салищев много сделал для организации здравоохранения в Сибири. Будучи председателем Общества естествоиспытателей и врачей, Э.Г. Салищев развернул большую работу по пропаганде медицинских знаний среди населения. Он был инициатором издания популярных брошюр и листовок об инфекционных заболеваниях. Им были организованы общедоступные чтения на эти темы, велась статистика распространения заразных болезней в Сибири. Работая в больнице пересыльной тюрьмы, Э.Г. Салищев настоял на снятии кандалов с арестантов на время их лечения.

В 11-ю годовщину Томского университета (1899), выступая с актовой речью на торжественном заседании, Эраст Гаврилович обратил внимание на роль социальных условий в развитии заболеваний. По его словам, «начинает быстро расти крепкий, могучий, суровый забияка, горящий желанием служить на пользу этой части человечества, которая обижена болезнями и гибельными социальными условиями в виде взрывов человеконенавистничества во время войн, в виде обременения ближних тяжким, непосильным и худо организованным трудом».

Будучи горячим сторонником антисептики и асептики, он сам, однако, не уберег себя от инфицирования во время гнойной операции, поранив себе палец. Начавшийся местный процесс развился в общее септическое состояние, осложнившееся тромбозом вен ноги. По словам его сына, он сам себе поставил диагноз. Последними его словами были: «Не вскрывать – умираю от эмболии легких». Смерть последовала 12 июня 1901 г., когда Э.Г. Салищев находился на даче, расположенной в пригороде Томска на Басандайке. Похороны Э.Г. Салищева собрали многотысячную толпу народа. Среди пришедших были друзья, коллеги, ученики, пациенты Э.Г. Салищева. Похоронен Эраст Гаврилович был на ныне не существующем кладбище Женского монастыря. В день похорон Общество естествоиспытателей и врачей открыло «подписку на капитал имени покойного». После смерти Салищева его вдова в 1903 г. пожертвовала библиотеку мужа, 975 томов, главным образом по хирургии и смежным с ней наукам, Томскому университету. На могиле Э.Г. Салищева 10 ноября 1903 г. был открыт гранитный памятник, который представлял собой крест из черного порфира, поставленный на скале из гнейса. На скале была надпись: «Профессор-хирург Эраст Гаврилович Салищев. 12 июня 1901 г.», а на кресте выбито изречение из Евангелия: «Блаженны алчущие и жаждущие правды».

Источник: С.Ф. Фоминых, С.А. Некрылов. "Эраст Гаврилович Салищев – профессор Императорского Томского университета, выдающийся отечественный хирург"

Салищев Эраст Гаврилович (23 июля /4 авг./ 1851 г., Козлов Тамбовской губернии – 12 /25/ июня 1901 г., Томск) – ординарный профессор по кафедре госпитальной хирургической клиники и десмургии с учением о вывихах и переломах.


Из купеческой семьи. В 1869 г. после окончания с золотой медалью Пензенской классической гимназии поступил на медицинский факультет Казанского университета. Будучи студентом 3-го курса, он в 1871 году оставил университет в знак протеста против увольнения прогрессивного ученого профессора П.Ф. Лесгафта. Переехав в Санкт-Петербург, Салищев продолжил учебу в Медико - хирургической академии (МХА). Среди учителей Салищева были выдающиеся деятели отечественной медицины: терапевт С.П. Боткин, физиолог И.М. Сеченов, хирург Н.В. Склифосовский, патологоанатом М.М. Руднев и др. Окончил МХА в 1875 г. со степенью лекаря с отличием. В 1876-1878 года – земский врач 3-го докторского района Златоустовского земства Уфимской губернии. Уже в те годы он проявил себя как отличный хирург и клиницист. По направлению Военно-медицинского управления Салищев в течение 8,5 месяцев находился в войсках, принимавших участие в Русско-турецкой войне 1877-1878 года, в должности младшего врача 93-го пехотного резервного кадрового батальона. С 1879 года – участковый врач земской больницы в Казанской губернии, с 1880 года – частный (без оплаты) ординатор хирургической клиники МХА (с 1881 года - ВМА), возглавляемой профессором. С.П. Коломниным. В 1881 году Салищев сдал докторский экзамен. Одновременно занимался в анатомическом институте у профессора П.Ф. Лесгафта. В клинике С.П. Коломнина Салищев получил хорошую анатомо-хирургическую подготовку. С.П. Коломнин, отличавшийся особой требовательностью и строгостью к себе и своим сотрудникам, поручал молодому ординатору Салищеву во время лекций выполнять на трупах такие сложные операции, как перевязка наружной сонной артерии и внутриартериальное переливание дефибринированной венозной крови.

В 1885 году в Военно - медицинской академии (ВМА) Салищев защитил диссертацию «Топографический очерк мужской промежности» на степень доктора медицины. Диссертация была удостоена премии академика П.А. Загорского (1888 г.). Этот капитальный классический труд в 1885 году был одновременно опубликован отдельным изданием и в «Военно-медицинском журнале». Рисунки из диссертации Салищева вошли в учебник по анатомии профессора Д.Н. Зернова. С 1885 года – исполняющий должность, с 1887 года – штатный прозектор при кафедре оперативной хирургии с топографической анатомией ВМА, которую после трагической гибели С.П. Коломнина возглавил профессор И.И. Насилов. Он впервые предложил оригинальный метод радикальной операции на пищеводе. Салищев, как один из помощников И.И. Насилова, принимал участие в разработке на трупах внеплеврального доступа к пищеводу. В летнее каникулярное время (1888-1890 гг.) выезжал в уездный город Инсар Пензенской губернии, где выполнил более 150 больших операций, завоевав уважение и доверие местных жителей. В 1886 году опубликовал в газете «Врач» статью «К вопросу о старых несросшихся поперечных переломах надколенной кости» и «Хирургическая анатомия и перевязка наружной сонной артерии in loco electionis», в «Хирургический вестник» – 2 работы, посвященные проблеме камнесечения: «О боковой литотомии в анатомо-хирургическом отношении» (1889 г.) и «К вопросу о камнесечениях» (1891 г.). Эти работы свидетельствуют о том, что Салищев сформировался к тому времени не только как хороший хирург, но и как серьезный ученый. С 1890 года – экстраординарный, с 1891 года – ординарный профессор по кафедре оперативной хирургии Томского университета. Читал лекции и вел практические занятия по хирургической анатомии и оперативной хирургии со студентами 3-го курса. Кабинет оперативной хирургии с хирургической анатомией в то время размещался на нижнем этаже староанатомического корпуса (ныне учебный корпус № 2 СибГМУ), занимая 3 небольшие комнаты. На практических занятиях (3 раза в неделю по 2 часа каждое) студенты под руководством Салищева имели возможность выполнять большинство демонстрированных им операций. Они проводились в прилегавшем к кабинету зале по вечерам, т. к. днем в нем производились патолого-анатомические и судебно-медицинские вскрытия. Салищев занимался также приобретением необходимого для кабинета инвентаря и организацией музея. Не имея прозектора, с помощью лишь одного студента изготовил препараты, отличавшиеся наглядностью.

По словам профессора В.Н. Великого, препараты, сделанные Салищевым, составили «гордость этого кабинета». В 1892 Салищев был переведен на кафедру госпитальной хирургической клиники и десмургии с учением о вывихах и переломах, где в полной мере развернулась его блестящая клиническая деятельность. Преподавание велось в здании факультетской клиники, где кафедре были отведены лишь 1 комната и операционная (госпитальное отделение факультетских клиник), а также в больнице приказа общественного призрения, построенной еще в 1841г. К началу 1890-х она размещалась в двух двухэтажных зданиях, мало приспособленных под больницу. По свидетельству современников, больница совершенно не удовлетворяла санитарно-гигиеническим требованиям. Сам Салищев охарактеризовал эту больницу как «ад, очаг грязи и смрада, клоповник». Салищев относился к студентам с благожелательностью и уважением, стремился передать им свои знания и научить хирургическому мастерству. Между профессором и студентами устанавливались добрые отношения. Салищев не стыдился обращаться за советом к своим же ученикам, всегда охотно выслушивал их мнения. На больших операциях ему с успехом ассистировали студенты, которые предварительно выполняли аналогичные операции на трупах под руководством профессора. Салищев привлекал студентов также к экспериментальным исследованиям. Н.Н. Бурденко, выдающийся отечественный хирург, один из основоположников нейрохирургии в СССР, действительный член АН СССР и первый президент АМН СССР, вспоминая свои студенческие годы (он проучился на медицинском факультете Томского университета первые 2 курса), писал: «Салищев был талантливым хирургом, смелым, прекрасно знавшим анатомию: Я был положительно очарован этой личностью и хотел во что бы то ни стало быть его ординатором».

Ученики и почитатели таланта Салищеыв называли его «пионером клинической хирургии», «отцом сибирской хирургии». Он, его ученики и последователи способствовали развитию в Сибири грудной и пластической хирургии, хирургии полости живота, урологии. Салищеву принадлежит относительно немного трудов по хирургии – всего 20 опубликованных работ. Некоторые из них были напечатаны в крупных немецких журналах. Вершины своей хирургической славы Салищев достиг в 1898 г., когда в Томске впервые в мире с благоприятным исходом, без осложнений провел операцию ампутации нижней конечности с половиной таза по поводу далеко зашедшей саркомы. Следует особо отметить, что эта операция была сделана в сложных условиях больницы приказа общественного призрения. Для операции Салищев использовал методику перевязки общих подвздошных сосудов и разъединения безымянной кости в лонном и крестцово-подвздошном сочленениях, предложенную Жабуле. Салищев создал оригинальный метод, позволяющий предупредить выпадение внутренних органов на участке, где они лишились тазовой костной опоры и должны были остаться покрытыми лишь брюшиной и подбрюшинными тканями. Этот метод выгодно отличается от зарубежных меньшим количеством осложнений (послеоперационные грыжи, расстройства деятельности органов малого таза). Примененная Салищевым техника оперирования принесла славу автору и вошла в практику мировой хирургии. Кроме того, Салищев является автором операции по удалению плечевого пояса с верхней конечностью (5-я операция в России). Он осуществил такие редкие операции, как полное иссечение предстательной железы при раке, пластическая операция закрытия большого грыжевого отверстия на передней брюшной стенке с помощью мышечного лоскута, фиксация подвижной почки и др. Под руководством Салищева ординатор В.Д. Добромыслов разработал торакальный подход к пищеводу (способ Добромыслова-Торека). По словам профессора Н.А. Роговича, Салищев был «настоящим артистом оперативной техники. Когда он брал в руки скальпель, у всех окружающих невольно являлась мысль, что все необходимое для спасения жизни больного будет сделано и притом с быстротой и совершенством».

С 1891г. по 1898 г. Салищев произвел 1135 больших и свыше 4000 малых операций. На правах консультанта Салищев оперировал также в железнодорожной, двух родильных и двух тюремных больницах. Несмотря на большую занятость, Салищев даже в летние месяцы продолжал оперировать больных, выезжая за пределы Томска. Салищев был сторонником развития научных контактов с врачами Англии, Германии, Италии, Франции. В 1896 г Салищев отправился в науч. командировку в Берлин, Гейдельберг и др. города Германии, где посетил клиники Э. Бергмана, В. Черни, И. Микулича, Т. Кохера, Ф. Кенига и больничные хирургические отделения Гана, Израеля, Зонненбурга, Керте. Он прослушал каникулярные курсы у Видова, Киллиана, Блоха, Янсена, Багинского, Винтера и Нитце. Приобрел хирургические инструменты, 2 цистоскопа для осмотра мочевого пузыря и катетеризации мочеточников, операционный стол. Салищев много сделал для организации здравоохранения в Сибири. Будучи председателем Общества естествоиспытателей и врачей (1892-1893 гг.), сменившим на этом посту В.М. Флоринского, что привело к конфликту между ними, Салищев развернул большую работу по пропаганде медицинских знаний среди населения. Был инициатором издания популярных брошюр и листовок об инфекционных заболеваниях, организовал общедоступные чтения по профилактике инфекционных заболеваний, вел статистику распространения заразных болезней в Сибири. Работая в больнице пересыльной тюрьмы, Салищев настоял на снятии кандалов с арестантов на время их лечения.

В 11-ю годовщину Томского университета (1899 г.), выступая с актовой речью на торжественном заседании, Салищев обратил внимание на роль социальных условий в развитии заболеваний. По его словам, «начинает быстро расти крепкий, могучий, суровый забияка, горящий желанием служить на пользу этой части человечества, которая обижена болезнями и гибельными социальными условиями в виде взрывов человеконенавистничества во время войн, в виде обременения ближних тяжким, непосильным и худо организованным трудом». Огромное значение Салищев придавал профилактическим мероприятиям и роли врача в предупреждении болезней. Он указывал на огромное профилактическое значение чистоты кожи и подчеркивал в этом смысле ценность русской бани, которая «должна стать такой же необходимой принадлежностью хирургического инвентаря, как стерилизационный аппарат, и с ее помощью мы, может быть, разобьем одну из последних преград на пути к идеально чистому заживлению ран». Необходимо напомнить, что это говорилось тогда, когда асептика начинала свои первые шаги. Обращают на себя внимание слова, сказанные Салищев в актовой речи, посвященной столетию со дня рождения А.С. Пушкина (1899 г.): «Ясно, что в наши дни гениальный выразитель русского духа почти наверное был бы жив и, может быть, долго служил бы ярким светочем в лабиринте общественных невзгод. Только ради возможности спасти такую жизнь стоит заниматься хирургией, не щадя своих сил в нашем тяжелом труде». Салищев отличался гостеприимностью, радушием, любил музыку, пение, рисование, сам хорошо рисовал, интересовался художественной литературой и уделял чтению много времени. В его библиотеке были сочинения классиков русской литературы, в т. ч. полные собрания сочинений Белинского, Добролюбова, Писарева, сочинения иностранных авторов – Лассаля, Бокля, Спенсера и др. Напряженную работу Салищев сочетал с активным отдыхом. В летнее время он предпочитал отдыхать за городом на даче, расположенной в пригороде Томска на Басандайке, любил организовывать совместные выезды с коллегами в окрестности Томска. Всех поражала его любовь к цветам. Больные шли вереницей «на поклон», как они говорили, к Салищеву. Его уважали за принципиальность, скромность, правдивость и чуткое отношение. Отличаясь прогрессивными взглядами, Салищев выступал за предоставление женщинам права обучения в университете. Он входил в состав комиссии по пересмотру университетского устава. Будучи горячим сторонником антисептики и асептики, Салищев, однако, не уберег себя от инфицирования во время гнойной операции, поранив себе палец. Начавшийся местный процесс развился в общее септическое состояние, осложнившееся тромбозом вен ноги. По словам его сына, он сам себе поставил диагноз. Последними его словами были: «Не вскрывать – умираю от эмболии легких». Салищев умер на собственной даче. Похороны Салищева собрали многотысячную толпу народа. Среди пришедших были друзья, коллеги, ученики, пациенты. Салищев был похоронен на ныне не существующем кладбище женского монастыря. В день похорон Общество естествоиспытателей и врачей открыло «подписку на капитал им. покойного».

Вдова Салищева в 1903 г. пожертвовала библиотеку мужа, 975 т., главным образом по хирургии и смежным с ней наукам, Томскому университету. На могиле Салищева в 1903 г. был открыт гранитный памятник, который представлял собой крест из черного порфира, поставленный на скале из гнейса. На скале была надпись: «Профессор-хирург Салищев 12 июня 1901», а на кресте выбито изречение из Евангелия: «Блаженны алчущие и жаждущие правды». В память научной и педагогическойдеятельности профессор Салищев в 1912 г. Обществом естествоиспытателей и врачей при Томском университете была учреждена ежегодная премия его имени. Премия присуждалась за лучшую научную работу по медицине и естествознанию, выполненную в Сибири и обязательно доложенную в Обществе. Салищев был женат на Вере Андреевне (девичья Галабутско, 1861-1940 гг.), дочери протоиерея 15-й пехотной дивизии Замосцкого полка. Она училась на Высших женских курсах профессора П.Ф. Лесгафта. После смерти Cалищева его вдова вместе с сыновьями Всеволодом и Вячеславом (1890-?) переехала на Украину. Всеволод (1886-1960 гг.) окончил медицинский факультет Московского университета (1913 г.), был профессором, зам. директора 1-го Московского медицинского института им. И.М. Сеченова, засл. деятель науки РСФСР. Память о замечательном отечественном хирурге Салищеве живет и в наши дни. Свидетельством тому является возрождение премии им. Салищева в СибГМУ и издание его научного наследия. Награды: орден Св. Анны II степени (1899 г.), орден Св. Станислава II ст. (1893 г.) и серебряная медаль в память царствования Императора Александра III. Чин: статский советник (1891 г.).

Сочинение:

О боковой литотомии в анатомо-хирургическом отношении. СПб., 1889;
К вопросу о камнесечениях // ИТУ. 1891. Кн. 3;
К казуистике актиномикоза. Томск, 1891;
Zur Kasuistik der Nebenknopfe // Archiv fur klinische Chirurgie. Berlin. 1894. Bd. 48; Ein Fall von tuberculose Erkrankung des mannlichen Glieder // Beitrage zur pathologischen Anatomie und zur allgemeinen Pathologie. Jena. 1894. Bd. 15; Пузырные грыжи // Хирург. летопись. 1895. № 5;
Пришивание подвижной почки // Хирург. летопись. 1896. № 5;
Полное иссечение предстательной железы с нижними частями семенных пузырьков и двух нижних третей прямой кишки при раке их // Хирург. летопись. 1896. № 5 ;
Вылущение всей нижней конечности с ее безымянной костью // Врач. 1899. № 26-27;
Exarticulatio interileo-abdominalis // Archiv fur klinische Chirurgie. Berlin. 1899. Bd. 60;
Успехи в обл. хирург. лечения: Актовая речь, читанная 22 окт. 1899 г. // ИТУ. 1900. Кн. 16.

Источник: Профессора медицинского факультета Томского университета – Томского медицинского института – Сибирского государственного медицинского университета (1878-2003): Биографический словарь / С.Ф. Фоминых, С.А. Некрылов, М.В. Грибовский, Г.И. Мендрина, А.И. Венгеровский, В.В. Новицкий. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004.

А. Сибирцевъ "Степанъ Ивановичъ Гуляевъ"

Пятнадцать лѣтъ уже прошло со дня смерти Степана Ивановича Гуляева, послѣдовавшей въ гор. Барнаулѣ Итого человѣка знаютъ немногіе изъ представителей современной сибирской интеллигенціи. Онъ не создалъ себѣ репутаціи ни писателя, ни ученаго, ни крупнаго общественнаго дѣятеля, извѣстнаго далеко за предѣлами своей окружающей среды, но съ другой стороны это былъ человѣкъ далеко выдающійся среди современнаго ему общества. Онъ можетъ служить примѣромъ того, что живая мысль, несмотря на неблагопріятныя, затягивающія въ жизненную тину условія, можетъ сохраниться дѣятельной и активной, если она не перестаетъ задавать себѣ работу. Такіе люди, сохранявшіе и въ провинціальномъ захолустьи лучшія человѣческія свойства, представляютъ далеко незаурядное явленіе и заслуживаютъ памяти послѣдующихъ поколѣній. Гуляевъ прожилъ небезполезно, онъ старался внести и дѣйствительно внесъ посильную лепту въ сокровищницу общественнаго прогресса. Тотъ, кто пожелалъ бы познакомиться съ литературой о Сибири, и въ особенности, объ Алтаѣ, встрѣтилъ бы имя Гуляева и какъ автора статей, и какъ коллекціонера, и какъ знатока Алтайскаго края, притомъ знатока всегда готоваго подѣлиться своими обширными и разнообразными свѣдѣніями со всякимъ интересующимся. Дореформенная россійская жизнь, а тѣмъ болѣе жизнь сибирскаго захолустья была почвой малоблагопріятной для созданія и культивировки личности съ умственными запросами и съ идеалами альтруистической окраски. Уже по этому одному такіе люди, какъ Гуляевъ, ставшіе выше среды, представляютъ не только психологическій, но и прямо историческій интересъ. Начало сознательной областной жизни обширной Россіи уже положено и эта жизнь будетъ со временемъ развиваться все болѣе и болѣе—возвратъ къ прошлому растительному прозябанію уже невозможенъ—таковы законы исторіи и это начало сознательной областной жизни полагали единичныя личности, подобныя Гуляеву, движеніе затѣмъ постепенно расширялось, центры постепенно престаютъ играть роль безапелляціонныхъ командировъ въ умственной сферѣ, область умственно растетъ и мужаетъ, и она была бы глубоко несправедлива, если бы забыла тѣхъ піонеровъ, которые стремились вывести ее на путь духовнаго пробужденія. Гуляевъ быль мѣстный дѣятель, желавшій принести посильную пользу своему родному краю. Если дѣятельность его и не была широкой, то въ этомъ нельзя упрекнуть его— большому расширенію препятствовалъ весь укладъ окружающей среды и, пожалуй, свойства его натуры. Читатели, неслыхавшіе о Гуляевѣ, а такихъ навѣрное большинство, потребуютъ, конечно, доказательствъ, оправдывающихъ интересъ къ личности этого человѣка. Доказательства эти я сейчасъ и постараюсь представить. Работу облегчитъ мнѣ составленный И Я. Словцовымъ въ 1890 году, черезъ два года послѣ смерти Гуляева, его біографическій очеркъ. (Омскъ Тип. Акм. Обл. Правл. 1891 г. 75 стр.). С. И. Гуляевъ родился въ 1805 году въ селѣ Алейскомъ на Алтаѣ. Отецъ его, унтеръ-шихтмейстеръ Иванъ Петровичъ и мать Дарья Степановна были люди не богатые, жили въ захолустьи и не могли дать дѣтямъ своимъ высшаго образованія. Мать Ст. Ив. будучи грамотной женщиной, что въ то время въ захолустныхъ мѣстахъ было большой рѣдкостью, сама обучала своихъ дѣтей грамотѣ. Подъ ея вліяніемъ выросла и развивалась любознательность Ст. Ив. Въ дѣтствѣ еще онъ начинаетъ интересоваться народнымъ эпосомъ, собирая и записывая народныя пѣсни, сказки, прибаутки. Въ 1819 году Гуляевъ были, опредѣленъ въ Барнаульское Горное управленіе. Автору этого очерка самому приходилось въ концѣ 70-хъ годахъ прошлаго столѣтія обучаться въ этомъ училищѣ. Надо сознаться, что, если и въ это позднѣйшее время оно напоминало бурсу Помяловскаго съ зубрежкой, дикими нравами, невѣжественными учителями, то во времена Гуляева дѣло обстояло, конечно, не лучше. Невѣжественные педагоги не могли въ ученикахъ своихъ воспитать любознательность и разбудить дремлющую мысль. Обь умственномъ развитіи учащихся никто не заботился. Потому понятно, что Гуляевъ благодаря своимъ способностямъ, прекрасно окончившій курсъ, тѣмъ не менѣе оставилъ свою alma mater съ ничтожнымъ научнымъ багажомъ, что онъ и самъ сознавалъ. По окончаніи училища Гуляевъ, какъ хорошій ученикъ, въ 1837 году былъ принять на службу въ Петербургъ старшимъ писцомъ въ Горное Отдѣленіе Кабинета Его Величества. Отдавая свободное отъ служебныхъ занятій время пополненію своего образованія, Гуляевъ не переставалъ заниматься кромѣ того рисованіемъ, къ которому чувствовалъ большое призваніе.
Въ это время у него въ Петербургѣ появились знакомства среди литературнаго и ученаго міра и въ 1839 году онъ выступаетъ съ первымъ своимъ литературнымъ трудомъ „о сибирскихъ круговыхъ пѣсняхъ", напечатанномъ въ „Отечественныхъ Запискахъ". До и послѣ женитьбы своей Гуляевъ, живя въ Петербургѣ, принужденъ былъ заниматься частными уроками ввиду скудности получаемаго на службѣ жалованія. Къ педагогической дѣятельности онъ относился не какъ ремесленникъ, а какъ вдумчивый спеціалистъ. Объ этомъ свидѣтельствуетъ составленный имъ и впослѣдствіи напечатанный (въ 1859 г.) опытъ грамматики русскаго языка. Въ немъ авторъ старается объяснить тѣ психологическія и логическія понятія, на которыя опираются грамматическія опредѣленія.
Знакомство Гуляева съ извѣстнымъ собирателемъ народныхъ пѣсенъ Якушкинымъ и пѣвцомъ народныхъ пѣсенъ Молчановымъ побудили Гуляева разобраться въ собранномъ имъ матеріалѣ по народному эпосу, пополнивъ этотъ матеріалъ новыми данными. Результатомъ этой работы, кромѣ упомянутой уже статьи „о сибирскихъ круговыхъ пѣсняхъ" явились: былины, собранныя въ Сузунскомъ заводѣ „Объ Ильѣ Муромцѣ и Борисѣ Збутѣ, „про Дуная Ивановича и жену его", „про Алешу Поповича и сестру его", „Свадебные обряды Ярославской Губерніи",
пѣсни, собранныя въ Локтевскомъ заводѣ, „Этнографическія очерки Южной Сибири “ и проч.
Гуляева, интересуется въ это время не только фольк’лёромъ, но и другими областями знанія. Его перу принадлежать статьи „Объ алтайскихъ каменщикахъ“ „Очеркъ Колывано-Воскре- сенскихъ заводовъ", „Иртышъ и страны, имъ орошаемыя", „О древностяхъ въ киргизской степи", „О графитѣ", „Кулундинская степь“ и др.
Въ 1859 г. Гуляевъ былъ переведенъ на службу въ Барнаулъ совѣтникомъ отдѣленія частныхъ золотыхъ промысловъ Алтайскаго Горнаго Управленія.
Степанъ Ивановичъ и здѣсь не перестаетъ интересоваться научными знаніями, несмотря на то, что окружающая среда не могла вдохновлять его на эту работу. Барнаулъ того времени въ верхнихъ слояхъ своихъ вёлъ веселую свѣтскую жизнь, устраивая пышные фестивали, танцуя, хорошо кушая и въ достаточной мѣрѣ бездѣльничая. Гуляевъ по своему служебному положенію не могъ совершенно изолироваться отъ этой окружающей среды и долженъ былъ поддерживать съ ней связи, но онъ сумѣлъ не раствориться въ этой средѣ, не слиться съ ней, отстоять право на самостоятельность своей духовной личности. По своей духовной организаціи Гуляевъ не былъ боевой натурой, протестующей противъ ненормальностей и несправедливостей окружающей жизни, для чего было бы вполнѣ достаточно поводовъ въ новой его служебной средѣ. Не нужно однако забывать и того, что Гуляевъ попалъ въ Барнаулъ будучи уже почти 55-лѣтняго возраста, когда и не можетъ быть у человѣка остроты чувства, свойственной молодости.
Гуляевъ быль скорѣе человѣкъ кабинетнаго склада ума и привычекъ; для него интересы къ научнымъ вопросамъ были ближе и дороже участія въ борьбѣ преходящихъ людскихъ страстей и житейскихъ условій. Его болѣе интересовали научныя, а не политическія новости. Таковъ уже былъ складъ его ума. Конечно, это нѣкоторый дефектъ, но не будемъ требовать отъ человѣка болѣе того, что онъ могъ по своей натурѣ дать. Да кромѣ того, въ окружающей средѣ онъ не нашёлъ бы поддержки и сочувствія и это онъ прекрасно понималъ, не переставая сочувствовать всему доброму и честному и стараясь жить такъ, чтобы сохранить свою личную порядочность и чистоту. Нельзя однако сказать, чтобы Гуляевъ совершенно не принималъ участія въ средѣ культурно-общественной жизни. Однако слѣдуетъ замѣтить, что лучшее время для общественной иниціативы наступило въ Барнаулѣ уже тогда, когда Гуляеву было болѣе 70 лѣтъ.
Въ Барнаулѣ онъ собираетъ разные научные матеріалы, пишетъ статьи, собираетъ коллекціи, старинныя рукописи, книги, заводитъ сношеніе съ населеніемъ, старается заинтересовать разныхъ лицъ научною работой, сносится съ учеными обществами, радушно принимаетъ проѣзжавшихъ черезъ Барнаулъ на Алтай путешественниковъ какъ русскихъ, такъ и иностранныхъ, давая имъ практическія указанія, открывая свои коллекціи и научные матеріалы. Въ такой жизни онъ находить нравственное удовлетвореніе. За періодъ барнаульской жизни Гуляевъ напечаталъ въ разныхъ изданіяхъ много статей, хотя значительная масса собраннаго имъ матеріала осталась имъ неиспользованной. Среди этихъ статей и матеріала имѣются поэмы историческаго, этнографическаго, естественно- историческаго, археологическаго, экономическаго содержанія. Гуляева интересуетъ Сибирь и въ частности главнымъ образомъ Алтай, наиболѣе доступныя его наблюденіямъ. Гуляевъ состоялъ членомъ 10 ученыхъ обществъ и велъ съ ними дѣятельную переписку, посылая своя статьи и замѣтки, предметы для коллекцій, старинныя рукописи и книги. Много pукописей и книгъ пожертвовано имъ было въ Императорскую публичную библіотеку.
Число всѣхъ статей, написанныхъ Гуляевымъ, и напечатанныхъ, нужно считать до 150. За время своей жизни въ Барнаулѣ Гуляевъ помимо работъ научнаго характера интересуется вопросами техники и прикладного знанія. Трудно было бы въ небольшомъ очеркѣ перечесть все сдѣланное Гуляевымъ въ этой области и по-неволѣ приходится ограничиться лишь частными указаніями. Такъ онъ старается культивировать на Алтаѣ новыя сельско-хозяйственныя растенія, какъ напримѣръ свекловицу, высшіе сорта табаку, яблони, груши. Въ своемъ саду онъ дѣлаетъ опыты акклиматизаціи растеній. Даетъ совѣты, указанія другимъ, раздаетъ сѣмена, слѣдитъ за опытами и сообщаетъ объ ихъ результатахъ въ ученыя общества. Собирая свѣдѣнія о дикорастущихъ сибирскихъ растеніяхъ, онъ задается цѣлью ихъ утилизаціи. Таковы растенія аиръ, кендырь (даютъ волокно), кунакъ, касари, серпуха (даютъ красящія вещества), кырлыкъ, колба (питательное и лѣкарственное вещества) и проч.
Гуляевъ же изобрѣлъ и особую черную краску для шубъ, извѣстныхъ подъ названіемъ барнаулокъ. Также онъ былъ занять собираніемъ свѣдѣній о полезныхъ ископаемыхъ, какъ-то: графитѣ, каолинѣ, горномъ воскѣ, азбестѣ, горномъ маслѣ и проч.
Для сибирской провинціи того времени подобный человѣкъ представлялъ дѣйствительно незаурядное явленіе. Простота, деликатность его обращенія съ низшими, готовность дать совѣтъ и указанія естественно создали ему уваженіе и среди простого класса населенія, въ которомъ Гуляевъ былъ популяренъ. Слѣдуетъ отмѣтить еще то, что Гуляевъ, занимаясь разрѣшеніемъ практическихъ вопросовъ, не преслѣдовалъ никакихъ пріобрѣтательныхъ цѣлей. Это былъ совершенно безкорыстный человѣкъ, — стремленія къ наживѣ, обогащенію, были ему совершенно чужды.

***

Адріановъ "Оглахтинскій могильникъ"

(Окончаніе, см № 249).
Въ каждой изъ могилъ обычно погребено по два субъекта; они занимаютъ горизонтально- спинное положеніе, съ вытянутыми вдоль руками, съ приподнятой головой, обращенной на сѣверо-востокъ, лицомъ кверху. Но таково обычное положеніе, отъ котораго встрѣчаются отступленія. Такъ, наприм., въ одной могилѣ совсѣмъ не было костяковъ или ихъ частей, въ другой были только кости одного субъекта, искусственно уложенныя, въ третьей — кромѣ двухъ костяковъ взрослыхъ находились еще кости маленькаго ребенка. Въ двухъ могилахъ наблюдалось обратное положеніе костяковъ— головами на юго-западъ; были и такія могилы, гдѣ кости лежали въ безпорядкѣ, очевидно, похороненныя въ видѣ остатковъ давно умершихъ людей, причемъ нѣкоторыхъ костей недоставало (въ одной могилѣ, наприм., совсѣмъ не было черепа отъ одного изъ костяковъ). Что касается пола и возраста погребенныхъ, то только въ одномъ случаѣ я нашелъ рядомъ съ мужскимъ женскій костякъ, во всѣхъ другихъ могилахъ это были мужскіе костяки, большею частью въ зрѣломъ возрастѣ, и костяки подростковъ или дѣтей; только въ одной могилѣ костякъ принадлежалъ старику. Костяки уложены были на широкихъ пластинахъ бересты на днѣ могилы, подъ головами у иныхъ подложены были небольшой обрубокъ дерева или камень, а то просто подсыпка изъ земли, съ цѣлью приподнять изголовье. Но въ одной могилѣ ложе устроено было особеннымъ образомъ. На четырехъ высокихъ (въ аршинъ) и красиво сдѣланныхъ изъ дерева тумбахъ, поставленныхъ по парѣ по концамъ могилы и связанныхъ между собою поперечинами, сдѣланъ былъ настилъ изъ досокъ и на нихъ то были погребены субъекты. Обычной принадлежностью погребеній въ этомъ могильникѣ были гипсовыя маски, надѣтыя на лица усопшихъ. Большею частью они плохо сохранились, такъ какъ гипсъ вообще матеріалъ весьма не прочный, а къ тому же маски почти всѣ были очень тонкія; одна маска сохраняетъ слѣды серьезной починки. Нѣкоторыя, маски закрывали не только лицевую часть головы, а еще и половину черепа, уши, подбородокъ и даже шею.
Однѣ маски сохраняли свой естественный цвѣтъ, другія были сплошь окрашены красной краской, третьи расписаны фигурами. Подъ нѣкоторыми масками была обнаружена любопытная подробность—на обоихъ глазахъ, ротовомъ и носовомъ отверстіяхъ были наложены четырехугольные кусочки тонкой шелковой матеріи свѣтлозеленаго цвѣта, причемъ на кусочкахъ для глазъ и рта были сдѣланы прорѣзы, соотвѣтствующіе щелямъ закрытыхъ глазъ и рта. Масокъ не найдено лишь въ тѣхъ трехъ могилахъ, гдѣ кости были погребены безпорядочно. Другою отличительною чертою этихъ погребеній является предварительная подготовка головы— всѣ черепа, за исключеніемъ одного, лежавшаго въ могилѣ одиноко и уложеннаго искусственно,—пробиты въ затылочной части, вѣроятно, съ цѣлію удаленія мозга. Ловкимъ, привычнымъ ударомъ выбивался небольшой кусокъ въ 1 — 1 1/2 дюйма затылочной кости; но въ иныхъ случаяхъ, въ толстостѣнныхъ черепахъ, этотъ кусокъ выдалбливался острымъ орудіемъ и при помощи просверленныхъ въ кускѣ дыръ вынимался; обыкновенно выбитый или выдолбленный кусокъ кости помѣщался внутри черепной коробки. Весьма вѣроятно, что подготовка трупа къ погребенію шла и дальше — пока этотъ вопросъ для меня самого еще не ясенъ; и могу лишь отмѣтить, кромѣ указанной уже части ступни, большую сохранность нѣкоторыхъ частей двухъ субъектовъ въ одной могилѣ — мужчины и женщины; у женщины хорошо сохранились лицевые покровы, ухо, шея, половина плечевого пояса, обѣ руки, одна грудь съ хорошо развитымъ соскомъ и нѣкоторыя др. части; у мужчины хорошо сохранились нѣкоторые лицевые покровы и вся шея.
На этихъ мумифицировавшихся препаратахъ хорошо различаются сосуды, особенно крупныя, окружающія ихъ мышцы и наружные покровы. У нѣкоторыхъ субъектовъ хорошо сохранились и волосы, заплетенные въ косу, которую, несомнѣнно, носили и мужчины. Волосы каштановые, мягкіе и очень тонкіе. Изъ подобныхъ волосъ въ одной могилѣ, именно гдѣ находился женскій костякъ, найдена весьма искусно сдѣланная плетушка; очевидно, дамы и этой далекой отъ насъ эпохи не отказывали себѣ въ удовольствіи заниматься своимъ туалетомъ. Для подкрѣпленія этого соображенія у меня собрано не мало матеріала, но онъ еще не разобранъ и я не могу на немъ останавливаться.
Обстановка могилъ довольно сложная и разнообразная. Между другими предметами на нервомъ планѣ стоитъ одинъ, встрѣчающійся въ каждой могилѣ и на опредѣленномъ мѣстѣ; это маленькій берестяной туясокъ въ 2—3 вершка высотой и 11/2 діаметромъ; на одномъ концѣ пришито донышко, а около другого туясокъ пронизанъ насквозь 3—4 деревянными спицами; снаружи туясокъ обтягивался шелковой матеріей; на двухъ экземплярахъ, лучше сохранившихся, можно видѣть замѣчательно красивый и оригинальный рисунокъ ткани. Туяски находились непосредственно за черепомъ. Затѣмъ также часто встрѣчались то въ ногахъ, то въ головахъ глиняные горшки различной формы—то шарообразные, съ узкимъ горломъ, то на высокомъ, какъ указано выше, донышкѣ, иногда съ орнаментомъ изъ кривыхъ, дугообразныхъ линій. Въ иныхъ могилахъ на мѣстѣ глиняныхъ горшковъ стояли деревянные сосуды, сдѣланные изъ корня, съ ручкой. Въ двухъ могилахъ найдена была цѣлая серія различной деревянной посуды—небольшія корытца, круглыя чаши, ведерко съ берестянымъ дномъ, оригинальной формы боченокъ со вставными днами, различной формы черпаки и ложки, воронка, берестяной сосудъ въ формѣ табакерки, съ орнаментомъ по берестѣ на подобіе такъ распространеннаго у остяковъ и самоѣдовъ Нарымскаго края. Сосуды эти помѣщались въ концѣ могилы, въ ногахъ костяковъ. Около костей рукъ и ногъ у нѣсколькихъ субъектовъ я нашелъ предметы, которые готовъ признать за идоловъ; это деревянная плашка съ одной или двумя крестовинами, окрашенная въ ярко красную краску. На концахъ крестовинъ присажены на деревянные гвозди коническія пуговицы изъ коры, а продольная плашка на одномъ концѣ обдѣлана въ подобіе головы; эти предметы около 8 вершк. длиною. Кромѣ того встрѣчались остатки небольшихъ луковъ безъ тетивы, дерев. булавки, пряжки и т. п. Но вообще металлическихъ, костяныхъ или каменныхъ предметовъ въ могилахъ не встрѣчалось.
Какъ на исключеніе могу указать, что при очисткѣ одной обдѣланной палочки я нашелъ вбитую въ торецъ съ одного конца маленькую желѣзную петельку, а въ одной могилѣ другой группы могильника какой-то предметъ изъ толстой бронзовой проволоки, зигзагообразно изогнутой.
Изъ .другихъ подробностей погребальнаго обряда упомяну слѣдующія. Подъ головами нѣкоторыхъ костяковъ въ изобиліи насыпано какое то мелкое сѣмя, напоминающее китайскую чумидзу. Кучки сожженныхъ и притомъ сильно размельченныхъ человѣческихъ костей составляли принадлежность каждой могилы, но безъ опредѣленнаго для этихъ костей мѣста. Бараньи лопатки и ребра, и изрѣдка ребра и, лодыжки рогатаго (?) скота встрѣчались, столь же постоянно въ могилахъ и также безъ опредѣленнаго для нихъ мѣста. Въ одной могилѣ я собралъ 6 бараньихъ лопатокъ, принадлежащихъ пяти экземплярамъ различнаго возраста. Иногда кости скелета складывались витушками изъ какой-то мелкой травы, напоминающей осоку; въ одной могилѣ этими витушками были туго набиты сшитые изъ кожи узкіе мѣшки, положенные вдоль рукъ и ногъ. Въ этой же могилѣ, около череповъ, непосредственно прилегая къ нимъ, я нашелъ два чучела головъ, одно изъ которыхъ было изготовлено съ большою тщательностью; комъ травы съ одной стороны былъ, по-видимому, обтянутъ кожей, на которой обдѣланы носъ, ротъ, глазныя впадины, затѣмъ, сверху и захватывая большую половину кома, все было затянуто шелковой, ярко красной матеріей; подъ подбородкомъ матерія стянута ниткой, а на лбу обшита кожей, на которой сдѣланъ изъ тонкаго шнурка орнаментъ, и, наконецъ, макушка этой головы и значительная часть затылка закрыты чепцомъ изъ рисунчатой, очень красивой шелковой матеріи. На красной матеріи, которою обтянута лицевая сторона головы, явственно сдѣланы черною краскою брови, и кажется, были разрисованы и другія части. Выше я сказалъ, что комъ травы, по-видимому, былъ обтянутъ и обдѣланъ съ лицевой стороны кожей потому, что я не могъ снять матеріи, не могъ осмотрѣть, что подъ нею находится, боясь разрушить этотъ драгоцѣнный предметъ, полуистлѣвшій и непрочный. Я сохранилъ его для другихъ, болѣе компетентныхъ, чѣмъ я, изслѣдователей.
***

Изъ сказокъ сибирской дѣйствительности.

ВОЙЦЕХЪ ЛЕСЮКЪ.
I.
Была вторая половина апрѣля—время смѣны зимы и весны въ Якутскомъ краѣ. По утрамъ морозило, снѣгъ залегалъ поля, ледъ сковывалъ рѣки, но опытный глазъ улавливалъ различіе между этимъ морозомъ, снѣгомъ и льдомъ и зимними. Морозъ, словно неувѣренный въ прежней своей силѣ, прибѣгалъ къ помощи вѣтра; снѣгъ утерялъ характерную матовую бѣлизну и, позаимствовавъ краски у солнца, манилъ глазъ милліонами его отраженій; ледъ помутнѣлъ, старческія морщины взбороздили его прозрачное, зимою столь величественное, туловище, и на нихъ при свѣтѣ полуденнаго солнца не трудно было разглядѣть сочившіяся но каплямъ слезы безсилія...
На людей эта смѣна двухъ столь различныхъ временъ года производила неодинаковое впечатлѣніе. Якуты ликовали, а въ невольныхъ жителяхъ далекаго востока это дуновеніе запада вызывало особую тоску по родинѣ...
Не избѣгъ ея и поселенецъ, Войцехъ Лесюкъ, уже шестой разъ встрѣчавшій весну въ Якутской области, казалось-бы, совершенно забывшій и родину, и все родное. По цѣлымъ днямъ онъ бродилъ по покрытымъ снѣгомъ полямъ и лугамъ, размашисто жестикулируя и громко разговаривая самъ съ собою. Куда онъ шелъ и зачѣмъ—онъ самъ не зналъ, хотя въ душѣ, должно быть, смутно бродила какая-то опредѣленная мысль, такъ какъ, увидѣвъ небольшой холмикъ, оголенный отъ снѣга, онъ ускорилъ шаги и направился къ нему.
— Южъ (уже) сухъ!—удивился онъ, взобравшись на холмикъ и, ткнувши пальцемъ въ землю, добавилъ: и мягко!...
Это открытіе подѣйствовало на него магически.
— Скоро и пахать пора!
Постоявъ съ минуту въ раздумьи. онъ по прежнему безъ дороги направился въ сторону своей юрты... Но не прошелъ онъ и ста саженей, какъ его вниманіе привлекъ другой, болѣе высокій холмикъ, чернымъ пятномъ выдѣлявшійся изъ окружавшей его снѣжной равнины. Взобравшись и на эту горку, Войцехъ остановился, какъ вкопанный: передъ нимъ ярко блестѣли, освѣщенные солнцемъ, желтые лепестки уже расцвѣтшихъ анемоновъ.
— Іезусъ, Марія!—невольно вырвалось изъ его груди восклицаніе—ту—снѣгъ, а ту цвѣты!
Онъ нагнулся и, осторожно сорвавъ одинъ стебелекъ, вновь направился въ сторону дома, но шаговъ за сто отъ своей юрты повернулъ по капризно извивавшейся, протоптанной въ снѣгу, тропинкѣ къ своему сосѣду и земляку Станиславу Савицкому...
Тотъ сидѣлъ въ юртѣ, углубившись въ чтеніе, но увидѣвъ какъ порывисто Лесюкъ ворвался въ юрту, онъ поднялся ему на встрѣчу и съ удивленіемъ спросилъ:
— Что съ вами? что случилось?
Войцехъ смутился.
Что-же въ самомъ дѣлѣ случилось? Земля оттаяла? цвѣтокъ выросъ? Онъ всегда въ квартирѣ этого „пана" чувствовалъ себя смущеннымъ: тотъ такой ученый, все читаетъ и читаетъ, а онъ что? Простой „холопъ".
Что онъ ему скажетъ?..
И теперь, ворвавшись въ юрту, какъ сумасшедшій, онъ окончательно растерялся и, вмѣсто отвѣта, протянулъ къ пану Станиславу руку съ желтымъ цвѣткомъ въ заскорузлыхъ пальцахъ.
— Южъ выросла!..
Савицкій глядѣлъ на него съ недоумѣніемъ.
Возбужденное состояніе Войцеха невольно навело его на мысли о томъ, что дуновеніе весны опять потянуло поселенца, какъ и раньше бывало, въ тайгу, на широкою вольную волюшку...
— Ну, такъ что?— пытливо вглядываясь въ своего собесѣдника — спросилъ Савицкій.
— Какъ что? Пахать скоро пора!...
Какъ блескъ молніи иной разъ въ темную ночь можетъ освѣтить и указать дорогу заблудившемуся путнику, такъ эти два слова: „пахать пора"—освѣтили для Савицкаго душевное состояніе Войцеха.
Съ минуту онъ, растерянный, глядѣлъ на своего гостя, а затѣмъ, словно и въ немъ проснулось унаслѣдованное отъ цѣлаго ряда предковъ тяготѣніе къ землѣ, схватилъ своего гостя за руку и, волнуясь, подтвердилъ:
— Правда, Войцехъ, правда!
Но его увлеченіе длилось недолго...
— Но, чѣмъ?—печально спросилъ...—Гдѣ у тебя соха? Гдѣ борона?...
— Глупство! — рѣшительно возразилъ Лесюкъ.
Онъ нагнулся и поднялъ лежавшую въ углу
капарулю.
— А это что? Вскопаемъ!
И въ этомъ отвѣтѣ было столько вѣры, бодрости и энергіи, что сомнѣнія Савицкаго не могли не исчезнуть.
Земляки вновь усѣлись и до поздна бесѣдовали о томъ, откуда достать сѣмянъ, гдѣ сѣять и когда.
II.
Прошло нѣсколько дней, Работа закипѣла. По утрамъ, пока земля была еще мерзлая и не поддавалась капарулѣ, Савицкій и Лесюкъ ѣздили въ лѣсъ за жердями для изгороди и налаживали борону. Въ полдень, одинъ капарулей, другой ломомъ, разбивали и катали мерзлую землю. Скованная морозомъ глинистая почва откалывалась глыбами... Временами изгнанники начинали терять надежду, но солнце приходило имъ на помощь своими горячими лучами, отъ которыхъ крупныя глыбы распадались на мелкія и становились болѣе рыхлыми и пушистыми, и они вновь и вновь принимались за этотъ Сизифовъ трудъ.
Особенно торжественный былъ моментъ посѣва. Оба замѣтно волновались. Бросаніе сѣмянъ въ землю изображало, какъ бы символически, всѣ ихъ стремленія. Каждому изъ нихъ хотѣлось принять въ этомъ участіе, но Савицкому пришлось уступить. Эта работа была не такой легкой, какъ ему казалось. Бросаемыя имъ зерна падали на разрыхленную землю, не разсыпаясь дождемъ, какъ у Лесюка, а всѣ вмѣстѣ... Поэтому ему пришлось ограничиться тѣмъ, что онъ велъ подъ уздцы лошадь, впряженную въ борону, горячившуюся и рвавшуюся впередъ... Лесюк безъ шапки мѣрными шагами ступалъ по мягкой пушистой землѣ и каждые нѣсколько шаговъ бросалъ горсть зеренъ. Легкій вѣтерокъ развѣвалъ его длинные, бѣлокурые волосы, на красномъ, вспотѣвшемъ лицѣ мелблуждала улыбка... А, немного поодаль на гибкихъ вѣткахъ березы каркали вороны, глядя на работающихъ и, какъ бы съ любопытствомъ, слѣдя за ихъ движеніями.
— Поганые! Каркаютъ! Тьфу!—сплюнулъ онъ, чтобы предотвратить зло.
— И вы туда-же—добавилъ онъ, увидѣвъ „овражекъ",
торчавшихъ надъ своими норами, словно вбитые въ землю столбами. Съ вами сладимъ! Найдемъ, найдемъ на васъ управу...
Начавъ по-неволѣ посѣвъ только въ полдень, когда земля оттаяла, они управились съ нимъ лишь къ закату солнца. Усталые, но вмѣстѣ съ тѣмъ какъ-то торжественно настроенные, они возвращались домой, ведя за собою вспотѣвшую лошадь.
— Ну, дай Богъ счастія! — перекрестился Лесюкъ, уходя съ пашни.—Завтра загородимъ, а тамъ что Богъ дастъ... На всё Его святая воля!..
— Овражекъ много... Какъ-бы хлѣба не попортили... замѣтилъ Савицкій.
— Глядзѣть будземъ; забьемъ норы сѣномъ... небось, не вылѣзутъ...
— А земля не пересохла?
— Нѣть, въ самый разъ! Теперь бы только дождя Богъ далъ, да до морозовъ убрать и будземъ съ хлѣбомъ.
III.
Лесюкъ совершенно преобразился. Его жизнь получила опредѣленный смыслъ. До этого онъ, по собственному опредѣленію, былъ „ничто". „Пошлютъ въ Верхоянскъ—ладно; въ Колымскъ — тоже ладно. Якуты вездѣ суть, вездѣ кормятъ... Всё одно... А что тамъ большій морозъ, то и ту онъ добрый..." Теперь все измѣнилось. Клокъ земли, которому Лесюкъ ввѣрилъ судьбу своей мечты, пріобрѣлъ надъ нимъ какую-то притягательную силу: его тянуло къ нему и въ любое время дня его можно было встрѣтить около пашни.
Этотъ клокъ земля связывалъ его и съ Савицкимъ. Теперь Лесюкъ забѣгалъ къ нему чаще: нашлась точка соприкосновенія между нимъ и этимъ ученымъ „ паномъ".
— Будзетъ дождь?— забѣгалъ онъ часто къ Савицкому.
Панъ Станиславъ глядѣлъ на барометръ, но утѣшить Лесюка не могъ.
Земля была сухая. Отсутствіе дождя сильно ихъ безпокоило. Выручилъ разливъ Лены.
Однажды они проснулись рано утромъ, разбуженные необыкновеннымъ шумомъ и трескомъ. По близъ лежащему озеру съ оглушительнымъ звономъ неслись огромныя льдины и вырванныя напоромъ воды глыбы земли, покрытыя кустарникомъ и деревьями; на берегу метался напуганный скотъ, лаяли собаки, суетились якуты, унося на высокія горки свои пожитки изъ убогихъ юртъ, а надъ всѣмъ этимъ съ оглушительнымъ крикомъ носились стаи птицъ, тщетно ища мѣста, гдѣ бы сѣсть...
Вода прибывала съ страшной быстротой. Никакія мѣста уже были затоплены, но релка, на которой былъ посѣянъ хлѣбъ, еще не была подъ водой.
Лесюкъ и Савицкій съ крыши юрты наблюдали за разливомъ.
— Еще чуточку, ещё немножко!!. Пусть намочитъ немного! Тогда и дождя не нужно.
— А если наносомъ завалитъ пашню?..
— Нѣть, не должно... Я не дармо на высокомъ мѣстѣ сѣялъ...
А вода подступала къ пашнѣ все ближе и ближе. Отдѣльныя релки чернѣли, какъ островки, въ безбрежномъ морѣ...
— Заливаетъ! — крикнулъ Савицкій.
Они встали и, не спуская глазъ съ пашни, съ безпокойствомъ слѣдили за каждымъ, уносимымъ теченіемъ, островкомъ... Колья изгороди кое-гдѣ свалились...
— Будзетъ! Будзетъ!—останавливалъ Лесюкъ расходившуюся стихію и вдругъ поблѣднѣлъ и умолкъ. На пашню несло теченіемъ цѣлый островокъ, покрытый травой, кустарникомъ и деревьями. Каждый моментъ тянулся безконечно долго... Островокъ покачивался, поворачиваясь то узкой, то широкой стороной...
— Господи помилуй!—взмолился Войцехъ. Онъ стиснулъ зубы и, устремивъ глаза на эту ненавистную надвигавшуюся глыбу земли и нервно вздрагивая всѣмъ тѣломъ, схватилъ Савицкаго за руку... Малѣйшее движеніе островка отражалось на немъ и черезъ его руку передавалось Савицкому...
И какъ будто оттолкнутый силой его молитвы, островокъ вздрогнулъ, отшатнулся назадъ, закачался сильнѣе, накренился на одинъ бокъ и остановился. Вода начала сбывать... Опасность миновала... Лесюкъ снялъ шапку и перекрестился.
IV.
На слѣдующій день вода окончательно стекла. Увязая въ грязи, изгнанники съ самаго утра отправились на пашню. Лесюкъ радовался, какъ ребенокъ. Вода съ одной полоски смыла зерно, но за то вся остальная пашня была обильно смочена водой. Подсѣявъ немного зерна на этой полоскѣ, они вновь принялись за постановку изгороди.
— Теперь-бы только тепла Богъ далъ...
Савицкій подошелъ къ напугавшему ихъ наканунѣ наносу. Обнаженные корни, какъ огромные клещи, торчали изъ подъ земли.
— Еще бы двѣ сажени,—и пропало дзѣло! — весело замѣтилъ Войцехъ.
Савицкаго это скорѣе затрагивало лишь посредственно; онъ не могь, какъ Лесюкъ, всецѣло отдаться затѣянному. И теперь, видя радостное настроеніе Лесюка, стоя передъ этимъ неуклюжимъ великаномъ, чуть не разбившимъ всѣ надежды его земляка, онъ радовался его радости, раздѣлялъ его увлеченіе земледѣліемъ, но въ глубинѣ души сознавалъ, что это не на долго. И дѣйствительно, съ окончаніемъ посѣва Савицкій на время какъ-бы утерялъ интересъ къ пашнѣ, въ которую вложилъ не мало труда. Страстный охотникъ, онъ цѣлые дни проводилъ на берегахъ озера и проточекъ, скрадывая утокъ... Иной разъ охота увлекала его далеко отъ дома, и онъ только къ вечеру возвращался въ свою юрту. Съ Лесюкомъ въ эго время онъ почти тоже не видался, а случайно встрѣтившись, бросалъ, скорѣе ради Войцеха, чѣмъ изъ дѣйствительнаго интереса, вопросъ: „ну, что?".. на что неукоснительно получалъ одинъ и тотъ- же отвѣтъ: „растетъ", но это растетъ говорилось такимъ тономъ, что совершенно замѣняло самыя краснорѣчивыя фразы...
— Съ своимъ хлѣбомъ, значить, будемъ!..
— Да, если только раннихъ морозовъ не будзетъ.
Май близился къ концу. Всходы на пашнѣ, ровные, сочные, густые ласкали глазъ. Случайно возвращаясь съ охоты и проходя мимо пашни, Савицкій любовался на этотъ зеленый, колыхающійся подъ дуновеніемъ вѣтерка, коверъ. Веселый, съ пѣсенкой на устахъ, онъ направился къ Лесюку, зная, какъ тотъ обрадуется возможности поговорить о пашнѣ, о „своемъ" хлѣбѣ...
Но юрта Лесюка была на замкѣ: его не было дома.
— Куда это онъ дѣлся?—недоумѣвалъ Савицкій. Онъ уже нѣсколько дней не видѣлъ своего
сосѣда. Въ другое время онъ не сомнѣвался-бы въ томъ, что Лесюкъ въ компаніи живущихъ въ десяти верстахъ отъ нихъ поселенцевъ гуляетъ, но теперь это ему казалось немыслимымъ, въ дѣйствительности-же это было такъ. Лесюкъ загулялъ.
Возвращаясь однажды съ пашни, гдѣ онъ забивалъ сѣномъ норы овражекъ, Лесюкъ встрѣтился съ возвращавшимся изъ города поселенцемъ Иваномъ, уже услышавшимъ объ его увлеченіи земледѣліемъ.
Иванъ сталъ во фронтъ, приложилъ два пальца къ шапкѣ и отдалъ честь но военному.
— Вашему высоко-не перескочишь, господину землековырялу, наше поштеніе!
— Пошелъ-ты!...
Друзья поздоровались.
— Все ковыряшь землю?..
— Теперь ужъ что? Само вырастетъ!.. Норы забиваю.
— Поди, и овражекъ на завтракъ ловишь.
Лесюкъ обидѣлся. Для поселенца „овражкоѣдъ"
— самое обидное названіе.
— Ну, ну!—успокоивалъ Иванъ... Какъ землю ковырять зачалъ, такъ и пошутить нельзя... А я тово... Водку изъ города на себѣ притащилъ, зашелъ къ тебѣ, думалъ отдохнуть, а у тебя замокъ...
Юрта Лесюка была на виду. Они вернулись. Войцехъ подтопилъ камелекъ, приставилъ чайникъ; Иванъ досталъ деревянную флягу, сдѣлалъ изъ бумаги воронку и осторожно налилъ двѣ чашки водки...
— Ну, давай!.. Со свиданьицемъ!..
— Одну развѣ...
Выпили, закусили, заговорили о знакомыхъ поселенцахъ въ городѣ.
— Ну, еще по одной, что-ли?
— Однако, будзетъ...
— Видалъ-ты его... Земледѣлецъ, такъ нашимъ братомъ поселюгой и брезговать зачалъ...
— Ну, давай!..
Послѣ второй чашки Лесюкъ уже больше не пробовалъ оказывать сопротивленіе, а къ вечеру оба поселенца, громко распѣвая, отправились къ Ивану, который жилъ въ небольшомъ поселенческомъ заселкѣ.
К. О. Н
(Окончаніе будетъ).
***
Къ рисункамъ.

В. Солдатовъ. "С. Усть-Чарышская пристань"

С. Усть-Чарышская пристань или, какъ его по просту называютъ, Пристань занимаетъ очень выгодное мѣстоположеніе на выдающемся внутрь степи углу, дѣлаемомъ Обью какъ разъ на полпути между Бійскомъ и Барнауломъ; въ нѣсколькихъ верстахъ выше Пристани впадаетъ въ Обь многоводный Чарышъ, по которому теперь ходятъ пароходы до с. Бѣлоглазова—въ самую глубь Алейско-Чарышской степи, славящейся своей прекрасной пшеницей и большими посѣвами ея. Благодаря такому своему положенію, Пристань пріобрѣла и съ каждымъ годомъ пріобрѣтаетъ все большее и большее значеніе. Главнымъ предметомъ торговли этого большого и бойкаго села является хлѣбъ: огромные амбары свидѣтельствуютъ объ этомъ; затѣмъ слѣдуютъ земледѣльческія машины, масло, шерсть и др. сельско хозяйственные продукты,
Торговля пшеницей—основа всей жизни села: зимою производится скупка ея, весною до открытія навигаціи—очистка и сортировка. Когда придутъ баржи, начинается праздникъ для Пристани—нагрузка пшеницы въ нихъ Тогда все населеніе идетъ на эту шумную и веселую работу, и еще много рабочихъ привозится изъ Барнаула; селеніе принимаетъ оживленный видъ: въ амбарахъ идетъ насыпка зерна въ мѣшки, по улицамъ тянутся возы съ пшеницей, па берегу тысячи рабочихъ (мужчинъ и женщинъ) носятъ кули съ зерномъ въ баржи. Все это идетъ живо, весело. Какъ только кончилась нагрузка хлѣба—Пристань замираетъ до новаго урожая. Урожай или неурожай отражаются на всей торговлѣ и жизни Пристани,—разъ нѣтъ подвоза хлѣба, пріостанавливается и вся торговля.
Въ Пристани много богатыхъ купцовъ—скупщиковъ хлѣба и торговцевъ (напр. Шестаковъ, Притчинъ и друг.). Центральная часть села, застроенная большими магазинами и красивыми большими домами мѣстныхъ богачей, производитъ впечатлѣніе города, а весною во время нагрузки пшеницы — даже очень оживленнаго города. Однако, это только по внѣшности такъ. Внутренняя, духовная жизнь Пристани не вылилась въ какую либо опредѣленную форму и тянется скучно и плохо. Просвѣтительныхъ учрежденій, кромѣ школы, пока нѣтъ никакихъ. Общественная жизнь вся выражается только въ устраиваемыхъ мѣстной интеллигенціей спектакляхъ, надо сказать, имѣющихъ большой успѣхъ. Есть въ Пристани сельско-хозяйственное общество, учрежденное въ прошломъ году. Предсѣдателемъ его состоитъ мѣстный мировой судья Н. Э. Мицеловскій, секретаремъ.—Э. Ю. Буткевичъ. Общество очень дѣятельно работало въ истекающемъ году и есть данныя думать, что оно съ теченіемъ времени все болѣе и болѣе будетъ развивать свою дѣятельность.
Въ Пристани стараніями мѣстныхъ торговцевъ открыто почтово-телеграфное отдѣленіе. До послѣдняго времени часть села находилась на собственной землѣ, а часть на кабинетской, числившейся арендной статьею. Однако, при землеустройствѣ, производившемся въ 1902 году, выяснилось, что признаковъ аренды (платы, заключенія условія и т. под.) у этихъ арендныхъ статей нѣтъ, а потому теперь вся земля подъ селеніемъ отведена пристанскому обществу.
Прилагаемые рисунки изображаютъ набережную Пристани весною 1903 года во время самой оживленной нагрузки судовъ.
Нынче Пристань отпустила около 11/2 милл. пудовъ хлѣба.
***

Новости наукъ и изобрѣтеній.
Дешевое электричество.

Знаменитый изобрѣтатель Эдисонъ обѣщаетъ осчастливить человѣчество еще однимъ и, по истинѣ, благодѣтельнымъ открытіемъ.
Онъ открылъ новый источникъ электрической энергіи, выдѣляемой горючимъ матеріаломъ необычайной силы, и настолько дешевый, что онъ дастъ возможность пользоваться электрическимъ освѣщеніемъ и автомобилемъ не только милліонерамъ, но и простому рабочему. На нѣсколько копѣекъ въ день можно будетъ получить свѣта и энергіи достаточно для цѣлой семьи. А приборъ такъ простъ, что имъ можетъ управлять всякій толковый человѣкъ, не спеціалистъ.
Электрическая батарея, приводящая въ движеніе вашъ автомобиль, будетъ снабжать энергіей и электрическіе звонки въ вашей квартирѣ, и телефоны, проведенные изъ комнатъ, и, какіе угодно, другіе электрическіе приборы. А расходы? Такъ ничтожны, что о нихъ не стоитъ и говорить. Важно только пріобрѣсти источникъ энергіи, а остальное—пустяки. Горючій матеріалъ—или вѣрнѣй способъ приведенія въ дѣйствіе машины—въ этой области никогда еще не примѣнялся.
Предѣломъ моего честолюбія, —говоритъ изобрѣтатель,—всегда было дать возможность пользоваться электричествомъ людямъ съ небольшими средствами, понизить цѣну удовольствій и развлеченій, которыя доставляетъ электричество, такъ, чтобы они стали доступны бѣднякамъ. Я люблю видѣть міръ счастливымъ, довольнымъ, и всю свою энергію употребляю на то, чтобы доставить и бѣднякамъ то, чѣмъ теперь могутъ пользоваться только богатые".
Въ заключеніе, Эдисонъ объявилъ, что проблема дешеваго электричества разрѣшена вполнѣ удачно, но практическая форма ея примѣненія еще не выработана окончательно, и потому онъ, какъ человѣкъ осторожный и не хвастунъ, пока говоритъ о своемъ изобрѣтеніи лишь въ общихъ чертахъ.
— Профессоръ военно-медицинской академіи А. Я. Данилевскій изобрѣлъ чрезвычайно практичный и продуктивный способъ очистки питьевой воды для путешествій и походовъ. До рѣшенія этой задачи профессоръ Данилевскій дошелъ чисто теоретическимъ путемъ; практическое же разрѣшеніе взялъ на себя докторъ Словцовъ. Опыты увѣнчались полнымъ успѣхомъ. Способъ очищенія по Данилевскому состоитъ въ томъ, что въ теченіе получаса на воду дѣйствуютъ очень малымъ количествомъ смѣси соляной и азотной кислоты въ присутствіи крайне незначительнаго количества желѣза, послѣ чего вода нейтрализуется содою.

Двухслойный pdf (текст под картинками)
https://yadi.sk/i/w9StQj1crF9sA
pdf без маски (текст и картинки)
https://yadi.sk/i/x6ersRIerF9uk
Двухслойный pdf (текст поверх картинок)
https://yadi.sk/i/9b3KTTx4rF9td