Легенды нашего города-2

На зарѣ золотопромышленности въ Томской тайгѣ

Томску выпала особая доля среди сибирскихъ городовъ. Верстахъ въ трёхстахъ. отъ города было открыто первое золото въ Сибири, и это сдѣлало Томскъ административнымъ центромъ золотопромышленной дѣятельности. Впослѣдствіи съ открытіемъ золота и въ другихъ частяхъ Сибири возникли и другіе центры золотопромышленности, какъ Енисейскъ, Иркутскъ, но Томску выпала судьба стать первымъ по времени центромъ этой промышленности.

Первая розсыпь золота была открыта томскимъ купцомъ Андреемъ Алексѣевичемъ Поповымъ въ 1828 г. въ долинѣ рѣчки: Биракуля (въ системѣ р. Чулыма). Въ своихъ поискахъ
золота Поповъ обнаружилъ исключительную энергію и настойчивость, имѣющую право на историческую память. Онъ лично отправился въ тайгу, пробилъ шурфы, нашелъ золото; дорогой онъ чуть было не утонулъ при переправѣ черезъ горную рѣчку; дѣло было осенью; Поповъ простудился: въ мокромъ платьѣ онъ долженъ былъ нѣсколько часовъ ѣхать до ближайшей звѣропромышленной избушки, гдѣ пролежалъ чуть ли не мѣсяцъ больной горячкой, въ таежной пустынѣ, безъ всякой медицинской помощи, но сохранилъ узелокъ съ добытыми золотомъ.

Исторія открытія Попова, какъ это часто бываетъ съ открытіями, возбуждаетъ большой интересъ соединенными съ нимъ драматическими положеніями героя открытія. По разсказамъ современниковъ Попова, онъ весь свой капиталъ убилъ уже на безплодные поиски золота, и былъ уже на краю полнаго разоренія; въ послѣдній разъ ему удалось добыть сумму денегъ на продолженіе поисковъ; если и на этотъ разъ онъ не найдетъ золота, онъ вернется нищимъ. Но послѣднее усиліе увѣнчалось успѣхомъ. Нa промывальномъ лоткѣ заблестѣли золотыя зерна. Что онъ испыталъ, когда увидѣлъ первый блескъ золота? Теперь онъ могъ, вернувшись въ Томскъ, пристыдить томскихъ скептиковъ, которые удивлялись его легкомыслію и считали фантазеромъ, который зря закапываетъ деньги въ землю. Въ этотъ памятный въ его жизни день онъ вдругъ изъ посмѣшища, какимъ онъ казался именитому томскому купечеству, превращался въ благодѣтельнаго генія города.

Только имѣя большую вѣру въ успѣхъ, можно было такъ упорствовать въ своихъ поискахъ, не обращая вниманія на цѣлый ряда, неудачъ, сопровождаемыхъ насмѣшками собратій но профессіи. На чемъ же была основана его вѣра?

Какія данныя имѣлъ въ рукахъ Поповъ, которыя внушили ему такую непоколебимую вѣру въ существованіе золотыхъ зеренъ въ руслахъ сибирскихъ рѣчекъ,—осталось неизвѣстнымъ. это тайна, которую онъ никому не открылъ и не завѣщалъ. Но несомнѣнно онъ имѣлъ какія-то вѣскія показанія, можетъ быть подкрѣпленныя вещественными доказательствами. Послѣ открытія золота можно было слышать народныя легенды, что вотъ такой-то пріискъ открытъ благодаря самородку золота, случайно найденному въ гнѣздѣ птицы или въ норѣ звѣрка. Эти легенды, вѣроятно, обращались уже въ населеніи Сибири до открытія золотыхъ розсыпей и были основаны на фактахъ дѣйствительныхъ находокъ. Едва ли можно сомнѣваться, что Поповъ имѣлъ прочныя основанія вѣрить въ успѣхъ своего дѣла. Какъ Колумбъ фактическими свидѣтельствами о существованіи западнаго материка была, приведенъ къ вѣрѣ, что онъ по ту сторону океана найдетъ твердую землю, такъ какіе-то, оставшіеся намъ неизвѣстными, факты поддерживали искательскую энергію перваго сибирскаго золотопромышленника.

Выраженіе: „Сибирь золотое дно“ явилось до открытія золота въ Сибири. Поповъ укрѣпилъ это имя за Сибирью. Если Ермакъ, открыла, для русскихъ Сибирь, то Поповъ открылъ „золотое дно“. Есть одна общая черта въ судьбѣ, этихъ двухъ открытій. Ермакъ открылъ Россіи Край несмѣтнаго богатства Пушныхъ соболей *)...которые были тотчасъ же превращены въ государственную регалію, и долго всѣ сибирскіе соболи шли въ государственную казну и не появлялись на свободномъ рынкѣ: ту же судьбу потерпѣло и открытое Поповымъ золото. Государственный фискъ былъ обязанъ смѣлому казаку благодарностью, что и засвидѣтельствовано сооруженіемъ ему памятника въ Тобольскѣ; такою же благодарностью онъ обязанъ и томскому купцу.

Съ выѣздомъ Попова изъ тайги извѣстіе о золотѣ облетѣло торговый міръ въ Томскѣ. Бакалейщики, галантерейщики, торговцы панскимъ товаромъ, торговцы хлѣбомъ начали закрывать свои лавки и прекращать свои торговыя операціи и посылать своихъ прикащиковъ въ тайгу. Вскорѣ рядомъ съ Поповымъ явились другіе золотопромышленники, среди которыхъ богатѣйшими оказались Филимоновъ и Отопковъ. Всѣ они были купцы стариннаго фасона, съ большими связями въ народной массѣ, умѣвшіе вести дѣла съ крестьянствомъ, но въ сношеніяхъ съ властями они были робки. Какъ они ни были богаты они все таки въ городѣ играли подчиненную роль. Иная картина получается, если капиталъ попадаетъ въ руки чиновника. Тогда въ одномъ лицѣ съ могуществомъ капитала соединяются связи съ мѣстнымъ чиновнымъ міромъ и навыкъ обращаться въ этой средѣ. Сибирь знаетъ нѣсколько случаевъ, такого соединенія; въ западной Сибири примѣръ такого соединенія представлялъ Козеллъ-Паклевскій, въ восточной—Сиверсъ. Случай подобной карьеры совершился и въ Томскѣ на зарѣ сибирской золотопромышленности. Гороховъ, Философъ Александровичъ, губернскій прокуроръ, то есть одинъ изъ видныхъ чиновниковъ въ городѣ, женился на дочери золотопромышленника Филимонова. Въ тѣ отдаленныя безправныя времена послѣдствія этого сочетанія капитала съ бюрократизмомъ вышли еще разительнѣе. Сиверсъ, будучи первымъ богачомъ въ Иркутскѣ и въ то же время однимъ изъ самыхъ важныхъ чиновниковъ въ городѣ, былъ всесильнымъ человѣкомъ, но все таки не импонировалъ на городское общество такъ, какъ нѣкогда Гороховъ въ Томскѣ. Въ этомъ послѣднемъ городѣ золотопромышленность произвела полный переворотъ въ положеніяхъ людей: недавній лакей вдругъ становился богатымъ человѣкомъ, богаче своего барина; человѣкъ, сдѣлавшійся богатымъ, заразившись общимъ повѣтріемъ исканія золота, прогоралъ и шелъ въ каторжную работу къ бывшему лакею. Нечего и говорить, что мелкота изъ чиновниковъ побросала коронную службу и бросилась на службу въ тайгу...

Подобно многимъ другимъ золотопромышленникамъ той ранней поры. Гороховъ не оставилъ никакой памяти въ исторіи просвѣщенія въ Сибири. Какъ это ни странно, купецъ Поповъ оставилъ въ этомъ отношеніи болѣе слѣдовъ, чѣмъ чиновникъ Гороховъ; Поповъ завѣщалъ городу капиталъ, на проценты съ котораго по мысли завѣщателя содержится теперь женская гимназія въ Томскѣ. До семьи Поповыхъ очевидно дошли просвѣтительныя мечты, зарождавшіяся въ столицахъ и самъ Андрей Алексѣевичъ былъ масонъ.

Въ Томскѣ была масонская ложа; магистромъ ложи былъ начальникъ мѣстныхъ войскъ Трейблутъ; засѣданія ложи устраивались на заимкѣ Трейблута, которая находилась на берегу Ушайки выше города. Теперь это мѣсто застроено домами и очутилось внутри города: эта часть города (правый берегъ Ушайки противъ верхняго конца Акимовской ул.) еще въ шестидесятыхъ годахъ носила названіе Трейблутовой заимки: теперь это имя забыто.

Гороховъ въ городской памяти ничего не оставилъ, кромѣ преданій о его пирахъ и обѣдахъ, такъ что вѣрнѣе было бы назвать его томскимъ Лукулломъ, чѣмъ герцогомъ. Домъ его съ зеркальными окнами находился на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь построено общественное собраніе:въ шестидесятыхъ годахъ еще это былъ единственный домъ въ Томскѣ съ зеркальными окнами. До постройки нынѣшняго каменнаго зданія на этомъ мѣстѣ общественное собраніе помѣщалось въ томъ самомъ деревянномъ домѣ, въ которомъ нѣкогда жилъ „томскій герцогъ". Въ шестидесятыхъ годахъ еще можно было видѣть въ одной изъ комнатъ этого дома библіотеку „томскаго герцога“ т. е. шкафъ, въ которомъ черезъ стеклянныя рамы можно было видѣть запруженъ: черезъ середину пруда былъ перекинутъ крытый мостъ или павильонъ, который тянулся поперекъ пруда отъ одного берега до другого. Въ этомъ павильонѣ Гороховъ однажды устроилъ обѣдъ для всей тогдашней городской интеллигенціи, или, вѣрнѣе сказать, для тогдашнихъ верховъ города. Гости ѣли съ тарелокъ, которыя были сдѣланы на собственномъ заводѣ Горохова, устроенномъ имъ около Томска; то есть ѣли съ мѣстнаго фарфора. На тарелкахъ были рисунки, изображавшіе тѣ самые виды Томска, которые были видны гостямъ черезъ стеклянныя стѣны павильона. Вино гости пили изъ сверхестественныхъ бокаловъ. Возлѣ каждаго гостя стоялъ бокалъ, въ который входила цѣлая бутылка шампанскаго; бокалы тратили на пиры и суетныя затѣи, затѣвались рискованныя предпріятія. Въ то время какъ золотопромышленность подсѣкала ростки нарождавшейся въ Сибири зоводско-фабричной промьшленности когда, благодаря ей, стали закрываться писчебумажныя фабрики, стеклянные заводы, начало падать желѣзное дѣло, у Горохова наперекоръ общему теченію является капризъ построить фарфоровую фабрику около Томска.

Блестящая карьера Горохова длилась около десяти лѣтъ и въ 1850 году кончилась крахомъ. Онъ былъ признанъ несостоятельнымъ, надъ его имуществомъ былъ учрежденъ конкурсъ и въ концѣ пятидесятыхъ годовъ Гороховъ, удрученный подагрой, доживалъ свой вѣкъ въ крошечномъ домикѣ рядомъ съ своими барскими хоромами, которыми уже не владѣлъ. Можетъ быть только въ то время ему пришлось въ нѣкоторой степени оправдать то греческое имя, которое было дано ему при крещеніи. Въ вихрѣ житейскихъ успѣховъ и удовольствій ему не было досуга задумываться надъ законностью права на богатство, которое ому привалило, надъ правильностью употребленія этого капитала, надъ обязанностями богатѣющаго человѣка по отношенію къ населеніию въ средѣ котораго богатство это наживается. Но кода онъ палъ, когда ему пришлось ютиться въ убогой хижинѣ и наблюдать, какъ тѣ люди, которые пировали на его фестиваляхъ, теперь растаскивали его богатство, онъ не могъ стоящія на полкахъ книги. Всякого, кто подходилъ къ этому книгохранилищу, удивляло только то, что всѣ книги были одинаковаго формата и одинаковой толщины, а чтеніе названій на корешкахъ въ родѣ: „Благонравіе и порокъ", „Тщеславіе и скромность“ и т. п. вскорѣ убѣждало, что это была фальсификація подъ библіотеку.

За домомъ былъ обширный садъ, который долго потомъ былъ извѣстенъ подъ названіемъ Гороховскаго. Теперь этотъ садъ раздѣленъ между двумя владѣльцами; половина гороховскаго сада принадлежитъ г. Дистлеру, половина архіерейскому дому. Черезъ садъ протекалъ ручей или „истокъ"; по саду были разсѣяны статуи и бесѣдки, кіоски, грибы съ вычурными надписями въ родѣ: „храмъ любви", „убѣжище для уединенія" и т. п. Ручей былъ
стоили подлѣ стульевъ на полу, а верхніе края ихъ равнялись съ плечами обѣдавшихъ. Томичи на обѣдахъ Горохова пировали, какъ боги варваровъ.

Въ началѣ, когда пріиски только что начали работать, они давали обильную добычу золота. Частныя богатства быстро возростали. Это создавало соревнованіе въ наживѣ. Лица, которымъ посчастливилось въ тайгѣ, хотѣли еще болѣе разбогатѣть; они забирали въ долгъ деньги у людей, имѣвшихъ денежные запасы, обѣщая возвратить съ большими процентами; такимъ образомъ чуть не все населеніе города было вовлечено въ эту золотую горячку. Всѣхъ больше набиралъ Гороховъ, потому что больше, чѣмъ кто либо, обѣщалъ дивидендовъ. Успѣхъ кружилъ голову, деньги сами лились въ карманы и расходовались безъ разсчетливости; ихъ временами не философствовать надъ суетностью прожитой жизни и надъ вѣроломствомъ мнимыхъ друзей. Онъ не могъ тутъ не убѣдиться, что общество, которымъ онъ окружалъ себя, было очень похоже на ту дутую библіотеку, которая украшала его салонъ и подъ надписями которой: „благочестіе", „вѣрность", „любовь" не скрывалось ничего, кромѣ деревяннаго обрубка.

Гороховъ давно умеръ, но конкурсъ продолжалъ существовать и существуетъ еще теперь. Въ журналѣ „Право" помѣщена объ немъ интересная замѣтка г. В—скаго подъ названіемъ: „Наканунѣ пятидесятилѣтняго юбилея одной несостоятельности" *). Архивъ этого конкурса состоитъ изъ 984 томовъ; когда онъ былъ переданъ старымъ судомъ реформированному, то, чтобы перевезти его въ новое помѣщеніе суда, понадобилось нанять двадцать телѣгъ. Вотъ единственное наслѣдство, которое Гороховъ оставилъ потомству. Гороховъ не былъ единственнымъ золотопромышленникомъ, который такъ безсмысленно прожилъ жизнь, такъ безплодно для Сибири растратилъ свои нажитые въ ней капиталы.