В 2023—2025 наша губерния отюбилеет вот такую дату:

Летом 1916 года российское Управление Военно-Воздушного Флота (УВВФ), тщательно изучив производственные возможности отечественных заводов, пришло к неутешительному выводу, что в ближайшей перспективе они смогут покрыть лишь 44% потребностей фронта в боевых самолетах. Остальное требовалось покупать за границей. Традиционно большинство машин приобреталось во Франции, но в этот раз решили слегка отступить от традиции, обратив внимание и на английскую технику. Тем более, что англичане предложили несколько новых образцов, высоко оцененных российской закупочной комиссией. Это был истребитель "Виккерс" FB. 19, многоцелевой аэроплан RAF ВЕ.2е, оснащенный радиостанцией и предложенный в качестве корректировщика артогня, а также - герой нашего повествования - "Сопвич".

Вскоре с Великобританией был подписан договор о поставке в Россию самолетов указанных типов, в том числе 148 "Полуторастоечников" и об организации в Москве специальной авиашколы по обучению наших пилотов и механиков работе с английской техникой. В соответствии с договором в ноябре 1916-го в Москву прибыла группа английских авиаторов во главе с майором RFC Вэлентайном. В группу первоначально входили 7 человек, затем к ним добавилось еще четверо. Среди них были летчики, наблюдатели, специалисты по авиадвигателям, вооружению и радиооборудованию.

В марте 1917-го, наконец прибыли и первые самолеты - 5 "Виккерсов", 5 "Сопвичей" и 5 BE.2. Из них сформировали три учебных отряда: истребительный, разведывательный и корректировочный. Школа приступила к работе. Русские пилоты, уже прошедшие первоначальный курс летной подготовки, быстро освоили английские машины. Но дальнейшие поставки застопорились.

С одной стороны, морской путь из Англии был далеко не безопасен. Германские подводные лодки топили суда. В Северном море пошел на дно пароход "Буревестник", перевозивший в Мурманск партию "Сопвичей". Чтобы обойти наиболее угрожаемые районы, кораблям приходилось делать крюк чуть ли не до Исландии. Но главная причина задержек все же была не в этом. Наступившие после

Февральской революции неразбериха, митинговщина и череда забастовок, а также слабая пропускная способность железных дорог препятствовали своевременному вывозу из северных портов уже поступившей в Россию авиатехники. В Мурманске и Архангельске скопились громадные запасы вооружений, а на фронт не поступало почти ничего.

В июне, так и не дождавшись английских машин, русские летчики разъехались по авиаотрядам. Английские инструкторы, видя бессмысленность своей работы, "вскоре также подали рапорта об отправке на фронт. Из них был сформирован сводный отряд, который в июле-августе принимал участие в боях под Тарнополем. За героические штурмовки германских позиций и нанесение противнику больших потерь майор Вэлентайн удостоился личной благодарности генерала Корнилова и ордена святого Георгия 4-й степени. Различные награды получили и другие английские летчики.

Осенью 1917-го всеобщий развал перекинулся и на действующую армию. Массовое дезертирство, открытое невыполнение приказов и даже расправы солдат над своими офицерами стали обычным явлением. Видя все это, англичане спешно покинули Россию. Только их командир остался здесь навсегда: в сентябре майор Вэлентайн внезапно умер от инфаркта в возрасте 34 лет.

До окончания летней навигации в Россию пришло от 120 до 140 английских "Сопвичей". Кроме того, поступило более тридцати машин французской сборки. Точное число их неизвестно. Есть данные лишь о том, что пароход с пятью "Сопвичами" отплыл из Франции 12 августа 1917-го, но это была далеко не единственная поставка. В том же году московский завод "Дукс" приступил к самостоятельной постройке "Полуторастоечников". Всего, поданным В.Б.Шаврова, было собрано до 100 машин, правда, большинство из них - уже после Октябрьской революции.

Лишь единичные экземпляры успели попасть на русско-германский фронт. Большинство же дожидалось своей участи в архангельских портовых складах и в Центральном московском авиапарке на Ходынском поле, где к ноябрю 1917-го числилось 72 "Сопвича".

В марте следующего года новая, советская, впасть энергично взялась за эвакуацию военного имущества из Архангельска. К этому ее подталкивала начавшаяся интервенция бывших союзников России и реальная угроза английского десанта. Была создана "Комиссия по разгрузке архангельского порта" под руководством комиссара А.В.Можаева, в прошлом - рабочего одного из петроградских авиазаводов. Можаеву удалось наладить ежедневную отправку эшелонов с самолетами, авиадвигателями и прочим имуществом в центральные районы России. В результате, когда 1 августа англичане действительно захватили Архангельск, к ним в руки попало лишь 18 неисправных "Сопвичей" и два "Ньюпора".

Эвакуированные машины распределялись по отрядам. Необходимость в них возникла очень скоро: в России разгоралась гражданская война.

Впервые Красный воздушный флот принял участие в боях под Казанью в августе-сентябре 1918-го. "Сопвичи" 23-го корпусного и 4-го Социалистического авиаотрядов совместно с другими машинами осуществляли разведку белогвардейских позиций и бомбили городские кварталы. Отсутствие у белых истребительной авиации и зенитной артиллерии позволяло делать это без особого риска.

К осени 1918-го "Полуторастоечники", наряду с "Фарманами-30" и "Ньюпорами" различных модификаций были самыми распространенными машинами в советской авиации. Они состояли на вооружении многих авиаотрядов и применялись на всех фронтах гражданской войны, от полярного Урала до предгорий Кавказа.

В России тогда не существовало унифицированных правил для обозначения самолетов, тем более иностранных, а это давало огромную путаницу в названиях. В документах тех лет, помимо "Сопвичей", можно найти "Сопвиты", "Сопфиты", "Сопуиты" и даже "Сопуисы". Изредка попадается "Сопвич-разведчик". Но, как вы уже догадались, речь всякий раз идет об одной и той же машине. "Уан халф страттер" почему-то не встретился ни разу. Вероятно, это словосочетание казалось слишком длинным и неудобным.

Под Архангельском в 1918-1919 годах действовали "Сопвичи" Костромской авиагруппы. Стоит заметить, что против них воевали точно такие же машины, захваченные англичанами и после ремонта переданные так называемому "Славяно-Британскому авиакорпусу". Это соединение было сформировано из русских пилотов, принятых на английскую службу для борьбы с большевизмом. "Славянобританцы" вели воздушную разведку и корректировку артогня, бомбили суда Двинской флотилии красных. 1 ноября, во время одного из таких налетов был сбит зенитным огнем "Сопвич" капитана Коссовского и корнета Абрамовича, ставших первыми жертвами белой авиации в гражданской войне на севере России.

Советский "Сопвич" с экипажем в составе пилота Ф.Граба и наблюдателя А.Шульца одержал первую в гражданской войне документально подтвержденную воздушную победу. 16 октября 1918 года Шульц из турельного пулемета сбил белогвардейский "Ньюпор" над уральским разъездом Шамара.

Красная авиация также несла потери, причем не столько в воздушных боях, сколько в результате многочисленных аварий и катастроф, обусловленных быстрым физическим износом машин и применением некачественного горючего. После отделения Азербайджана и потери бакинских нефтепромыслов в бензобаки самолетов приходилось заливать спирт или различные суррогаты типа "казанской смеси", состоявшей из газолина, керосина и эфира. От такого горючего моторы часто глохли в полете, особенно в зимнее время.

Тем не менее красные "Сопвичи" активно применялись и в 1919 году. На колчаковском фронте они в начале июня осуществляли воздушное прикрытие переправы через реку Белая под Уфой и атаковали белогвардейскую артиллерию, сосредоточенную на восточном берегу.

Один аэроплан этого типа с пилотом Коваленко придали штабу знаменитой чапаевской дивизии. 5 сентября при налете белоказаков на Лбищенск Коваленко погиб, а самолет был захвачен и в дальнейшем летал уже с белогвардейскими трехцветными кругами на крыльях.

Но это был не единственный "Сопвич" в рядах колчаковской армии. С июля по сентябрь 1919-го на восточном фронте действовал французский разведывательный авиаотряд в составе трех самолетов с экипажами и наземными службами, включая хорошо оснащенную ремонтную базу. В сентябре французы уехали из России, передав всю технику белогвардейцам. Колчаковские летчики успешно использовали "Сопвичи" в боях на реке Тобол, где им удалось сбить привязной аэростат. Там же состоялось несколько воздушных боев с советскими истребителями, закончившихся, правда, безрезультатно. В ноябре при поспешном отступлении колчаковской армии "Сопвичи" в числе других самолетов захватили красные в Новониколаевске (ныне - Новосибирск).

Весной 1921-го советское командование передало эти и некоторые другие машины правительству так называемой Дальневосточной республики, временного государственного образования, позднее вошедшего в состав РСФСР.

На южном направлении красноармейские "Сопвичи" входили в состав Авиагруппы особого назначения, сформированной в августе 1919-го из инструкторов Московской летной школы для борьбы с прорвавшей фронт кавалерией генерала Мамонтова. Советские летчики рассеяли осколочными бомбами и пулеметным огнем белогвардейскую конницу, но при этом был сбит и попал в плен командир группы Братолюбов.

Несколько авиаотрядов, вооруженных "Сопвичами", воевало летом и осенью 1919-го на Северо-западном фронте против белой армии генерала Юденича, а также - латвийских и эстонских национальных формирований. Два самолета, совершивших вынужденные посадки на вражеской территории, позднее были включены в состав латвийских ВВС. Закрасив звезды и нарисовав свои эмблемы (свастики красного цвета), латыши еще много лет эксплуатировали эти трофеи.

Боевые и небоевые потери неуклонно сокращали число "Полуторастоечников" во фронтовых частях. К лету 1919-го дореволюционные складские запасы полностью иссякли, а поступление новых машин с заводов далеко отставало от потребностей фронта Остававшиеся в строю машины ветшали и все чаще требовали ремонта. Все это привело к тому, что уже в летних боях 1920 г. на польском фронте участвовало лишь незначительное количество "Сопвичей", а к весне следующего последние были переданы в летные школы или сданы на слом.

ТЕАТР
.
Спектакли студии московского художественного театра «Елизавета Петровна».
.
Начались спектакля, так называемой второй студии МХТ‘а.
Новониколаевска оперная сцена, вдруг, озарилась ярким светом принесенного туда талантливым молодняком Художественного театра.
Это не обычные, надоедливо халтурные «гастроли», где «гастролер» блещет в наспех сколоченном ансамбле, в архиубогой обстановке, где всё рассчитано на сбор, которое должно сделать „имя".
Гастроли студии, в полном смысле этого слова—спектакли показательные, спектакли, демонстрирующие достижения крупного московского театра—и в этом праздничность и значительность начавшихся гастролей.
Пьеса Смолина «Елизавета Петровна» охватывает период дворцовых переворотов—начиная с царствования Екатерины первой, до моментов вступления на престол—Екатерины второй.
Как художественный материал «Елизавета Петровна» особенной ценности не представляет.
Это скорее сгущённая сатира, яркий гротеск на русский двор XVIII в.
Но пьеса написана очень талантливо, остроумно.
Отдельные сцены:
- кто наследует престол Петра первого,
- восшествие на трон императрицы Анны «пошли с козырного туза»,
- интриги Елизаветинского двора
— исторически правдивы, характеры их персонажей моментами доведены автором до художественной убедительности.
Пьеса разработана со всею тщательностью, на которую способен только серьезный театр. Правда, эта тщательность не граничит с «натурализмом» (что, собственно и составляет нутро Художественного театра).
Постановка сделана в упрощенно-условных тонах.
Царский престол сделан в виде самостоятельной сценической площадки.
Этим самым режиссеру удалось ярче оттенить интригу пьесы, которая, в сущности, сводится лишь к борьбе за престол.
А в общем радостный, свежий спектакль.
Радует режиссерская продуманность спектакля.
Радуют и увлекают отдельные персонажи, выполнение красочно и ярко.
- Талантливая (Соколова) Елизавета Петровна,
- монументальный Меньшиков (Кедров),
- яркий Ушаков (Судаков),
эпизодически великолепные—
- Разумиха (Соколовская) и
- пономарь (Яншин), Балакирев (Раевский),
- Петр второй (Комиссаров),
- Анна Иоанновна (М. Пузырева)
— наиболее запоминающиеся фигуры спектакля— сделали его интересным и крепким.
Остальные персонажа была менее выпуклы, но отнюдь на умаляли значительность спектакля.
У публики, переполнившей зал, спектакль имел большой успех.
Тщательность, опрятность постановки даже в мелочах— всё это поражало провинциального зрителя, привыкшего видеть в театре как раз обратное.
Успех гастролям студия обеспечен.
Некоторые спектакли студии следует обязательно, показать новониколаевским рабочим.

Гриф.
(Советская Сибирь. №142, 1925. 25 июня, четверг. Стр. 10)

Потомственный почётный гражданин Дмитрий Петрович Смолин родился 18 (30) мая 1891 года в состоятельной купеческой семье в городе Кургане Курганского округа Тобольской губернии, ныне город — административный центр Курганской области. Крещён 19 (31) мая 1891 года в Троицкой церкви города Кургана, восприемники — дед Дмитрий Иванович Смолин и его сестра Елизавета Ивановна Незговорова[2].
В 1902 году определён в московскую Практическую академию коммерческих наук. Чтобы ему в Москве было не одиноко, его отец Пётр Дмитриевич Смолин отправил вместе с ним детей своих служащих — Колю Голышева, Петю Шенца, Рихтера. Д. П. Смолин писал потом в своей автобиографии, что отец тратил наследство, в частности, на воспитание и образование своих детей и их товарищей. Окончил академию в 1910 году со званием кандидата коммерции (Николай Голышев по окончании получил личное почётное гражданство и поступил для дальнейшей учёбы в Московский коммерческий институт). После академии поступил в Томский технологический институт Императора Николая II[3].
В Москве Дмитрий увлекся театром, читал на литературных вечерах стихи, участвовал в ученических спектаклях[4].
Участник гражданской войны. Был заместителем наркома просвещения Крыма[5].
С 1931 года — учёный секретарь и консультант на строительстве Дворца Советов.
Член Союза писателей СССР с 1934 года.
В 1937—1940 годах был сценаристом и режиссёром-постановщиком спектаклей в Московском планетарии.
Дмитрий Петрович Смолин скончался 19 декабря 1955 года в Москве. Кремирован, урна с прахом захоронена в колумбарии 2А на Донском кладбище
Драматург.

Окончил в 1910 г. Московскую академию коммерческих наук. После революции был секретарем влиятельной организации — Госполитпросвета, заправлял в Масткомдраме (Мастерская Коммунистической драматургии); здесь ставилась его перелицовка “Ревизора” на современные нравы “Товарищ Хлестаков” (1921). Хорошо владея театральным ремеслом, он стал с начала 20 х гг. “кассовым” авто¬ром, быстро уловив спрос на полуразоблачительную, полуромантическую трактовку тайн царской фамилии: в 1925 г. в Москве пошли три его пьесы — “Елизавета Петровна” в МХАТ, “Пугачев и Екатерина II” в Театре б.Корш и в Студии Малого театра, “Семь жен Иоанна Грозного” в Малом. В той же энергичной бравурной манере Смолин театрализовал сегодняшнюю жизнь (приключенческая революци¬онная пьеса “Иван Козырь и Татьяна Русских”, 1925, Малый театр. Татьяну играла В. Н. Пашенная). Несколько раньше Немирович-Данченко воспользовался его услугами, адаптируя для сцены “Лизистрату” Аристофана. Успех этого блистательного спектакля и долговечность “Елизаветы Петровны” на сцене МХАТ (349 представлений) побуждали Смолина считать себя “автором театра”; в предложении своих услуг он бывал более чем настойчив (так, ссылаясь на давние пере¬говоры, драматург требовал, чтобы МХАТ ставил его, а не булгаковскую инсценировку “Мертвых душ”, и т.п.).

С 1922 появился ряд пьес С.: переделка пьесы Аристофана «Лизистрата» (постановка МХАТ), пьеса «Иван Козырь и Татьяна Русских» (Гос. акад. Малый театр), «Пугачев и Екатерина» (Студия Малого театра), «Елизавета Петровна» (малая сцена МХАТ). Заслуженным успехом пользовалась «Лизистрата». Оригинальные пьесы С. отличаются остротою сюжетных коллизий, резкой противопоставленностью борющихся сил. Для С. характерно широкое использование сценических эффектов и поверхностная трактовка действующих лиц.
Так напр. в лучшей своей пьесе на историческую тему — «Елизавете Петровне» — С. чрезмерно выписывает любовные приключения в ущерб показу гражданской истории XVIII в.
Отрицательные персонажи в пьесах С. удачнее положительных, но они гротескны, шаржированы.
С. принадлежат либретто балета «Крепостная балерина» и либретто оперы «Иван-Солдат»

Впервые о Новосибирском автозаводе заговорили ещё в 1934 г.
Газета «Советская Сибирь» писала:
«Крайплан получил сообщение, что из Москвы в Новосибирск выехала специальная комиссия для определения места строительства крупного автомобильного завода в Западной Сибири. Завод рассчитан на производство 100 тыс. трёхтонных грузовых машин. Это будет гигантский завод, стоимость которого предварительно определяется в 500 млн. руб. Действующий автозавод потребует ежегодно более 400 тыс. тонн металла. На заводе будет занято до 28 тыс. рабочих. В этом году должна быть проделана вся подготовительная работа к началу строительства автозавода».
В марте 1939 г. на XVIII съезде ВКП(б) принимается III Пятилетний план развития народного хозяйства СССР, в котором было заложено решение о строительстве в Омске шинного завода, а в Новосибирске – Сибирского автомобилестроительного мощностью до 100 тыс. машин в год.
Построить его предполагалось на левом берегу Оби, рядом с железнодорожной станцией Чемская (сейчас там раскинулся Северо-Чемской жилмассив).
Завод должен был выпускать газогенераторные (работающие на дровах) грузовые автомобили.
Сроком запуска предприятия был определён 1942 г.
Ближайшие планы строительства в городе автомобильного завода отмечал в письме И. В. Сталину от 21 сентября 1940 г. и секретарь Новосибирского Обкома ВКП(б) Г. Н. Пуговкин.
Но – война, стало не до этого.
Уже после 26 августа 1945 г. выходит Постановление Государственного комитета обороны «О восстановлении и развитии автомобильной промышленности», согласно которому помимо реконструкции действующих автопроизводств предписано строительство новых – в
- Днепропетровске,
- Кутаиси,
- Одессе,
- Львове и
- Новосибирске
с выходом с 1950 г. на уровень производства полумиллиона машин в год.
В 1930 гг. на северной окраине Новосибирска уже начинали строить моторостроительный завод наркомата авиапромышленности, потом профиль менялся, а 8 сентября строительную площадку отдали под автомобильный завод.
В тот же день этот приказ о начале срочного (в 3 года) строительства Новосибирского автозавода подписан И. Сталиным.
3 октября 1945 г. выходит соответствующее постановление СНК СССР.
Этот день считается датой рождения нового завода.
К выпуску в Новосибирске был предложен грузовик нового поколения, созданный в 1943– 1944 гг. на заводе опытных конструкций научного автотракторного института (ныне НАМИ).
Руководили проектом главные конструкторы
- НАТИ Александр Александрович Душкевич и
- Ульяновского автозавода Борис Львович Шапошник,
где первоначально и предполагалась к выпуску новая машина – двухосный «УльЗИС-253» грузоподъёмностью в 3,5 т. с 3-цилиндровым 83-сильным дизелем, вариантом американского двигателя GMC-4-71, который и создавался согласно ещё довоенному соглашению Советского Союза с фирмой «General Motors».
Первоначальная мощность завода
– 30 тыс. приспособленных для условий Сибири грузовых автомобилей и
- 7,5 тыс. отдельных дизельмоторов.
Уже 17 февраля 1946 г. Постановлением СНК СССР № 393 и приказом Наркомата автомобильной промышленности № 1 от 21 февраля 1946 г. Новосибирский государственный автомобильный завод «НАЗ» (п/я 106) был объявлен действующим.
На месте мастерских авиазавода, представлявших «три недостроенных производственных корпуса с готовностью 45–80 % и два корпуса, у которых были выведены только стены» было начато оборудование первых пяти цехов.
В марте 1946 г. в главной газете страны «Правда» появилась беседа с директором завода Петром Ильичом Шварцбургом, где он рассказывал о масштабах новой стройки.
«Завод раскинется на площади в 250 га, где только основные цеха займут порядка 300 тыс. м2. В строительство было намечено вложить около 250 млн руб. Пуск завода предполагался в конце 1948 г., с дальнейшим выходом на производительность 100 автомашин в день».
В Новосибирске строительство завода было объявлено одной из главных строек 4-й пятилетки.
Газета «Советская Сибирь» оптимистично писала:
«Автозавод! Это слово привлекает к себе внимание каждого новосибирца. Что происходит там, на строительной площадке, спрашивают каждого, знающего о строительстве, в учреждениях, на предприятиях, в общественных местах города».
В 1946 г.
- Шварцбург прибывает в Новосибирск, с ним
- главный инженер Ульяновского автозавода Виктор Мишандин и
- главный конструктор Борис Шапошник.
Вместе с экспериментальным производством они привозят с собой и «УльЗИС-253», успешно экспонировавшийся на автовыставке в московском парке Сокольники.
Строительство шло с трудностями, с отставанием от графика.
Сильно подводят подрядчики, в частности кампания «Новосибпромстрой».
План первого полугодия 1946 г.
- по строительству завода трестом был выполнен всего на 7 %,
- по сооружению жилья – на 4 %.
По итогам работы 3-го квартала 1946 г. деятельность Новосибирского автозавода признана «в части развертывания строительных работ неудовлетворительной».
В сентябре выходит распоряжение Совета Министров за подписью Л. М. Кагановича:
«В двухнедельный срок представить в Совет Министров СССР предложения о форсировании строительства Новосибирского автомобильного завода».
На Томской железной дороге организуется остановочная платформа «Автозаводская» с подъездными путями, заводу передаются четыре паровоза.
На площадку завода было доставлено свыше 7 000 мест оборудования, но многие трофейные станки, привезённые из Германии и Японии, в частности «BMV», «Vomag», «Chemnitz» оказались, негодными – они были устаревшими, практически изношены или не укомплектованы и признаны ломом.
Большая часть оборудования для производства поставлялось из США, двигатели из Ярославля.
Все эти обстоятельства вынудили руководство завода действовать в условиях военного времени, т. е.
«начать монтаж и размещение цехов в недостроенных корпусах одновременно со строительными работами».
К концу 1946 г. в эксплуатацию было введено около 200 единиц оборудования.
На работу на завод были командированы выпускники нескольких специализированных учебных заведений со всей страны, тем не менее, кадровый вопрос стоял очень остро.
В возведении корпусов предприятий, прокладке автодорог и коммуникаций активное участие принимали военнопленные.
Среди рабочих было много спецпоселенцев, отсюда низкая оплата труда, нарушения трудовой дисциплины и попытки вольнонаемных сменить работу.
Приказ директора от 23 мая 1947 г.:
«Всякое увольнение работников завода производить только с моего разрешения».
На начало 1947 г. на самом производстве работало всего 184 человека, «укомплектованность цехов рабочей силой в пределах 20–25 % от их потребности».
Не хватало и руководящих технических кадров:
- главного технолога,
- главного металлурга,
- ведущих конструкторов.
Повышению оплаты труда не помогло даже обращение Первого секретаря М. В. Кулагина к министру А. С. Акопову об отнесении Новосибирского автозавода к предприятиям 1-й категории.
Он пишет:
«Представляется естественным, чтобы вновь создаваемый в Сибири автозавод находился в условиях несколько более высокой заработной платы, чем заводы, расположенные в западной части Союза.
На деле же, вследствие отнесения Новосибирского автозавода ко второй категории, заработная плата на этом заводе на 25– 30 % ниже уровня автомобильных заводов».
В конце 1947 г. министерская комиссия Главного управления автозаводов провела ревизию строительства и заявила, что выполнение плана капитального строительства ведётся неудовлетворительно, с недовыполнением плана 1947 г. почти на 40 % (57,2 % за 9 мес. 1947 г.).
Про пуск завода в 1948 г. можно было забыть.
К концу 1947 г. строительство Новосибирского автозавода, наконец-то, начало стабильно развиваться.
Специально под него создаётся новый трест «Сибавтострой»
- с карьером «Борок»,
- асфальтобетонным заводом,
- кирпичным № 4/5,
- лесозаводом «Большевик» и
- с собственным автогужевым парком в 140 грузовиков и 400 лошадей.
Контингент СибЛага, строящего завод увеличен с 2500 до 5000 заключенных.
На НАЗе работало уже 5 цехов, ещё несколько, подстанция и специальные склады для ГСМ находились в стадии монтажа.
Сдвинулся с места острейший жилищный вопрос.
Нужно отметить, что параллельно с заводом велось и жилое строительство – будущая улица Богдана Хмельницкого.
Но на 1 сентября 1947 г. из запланированных «12000 м2 не сдано в эксплуатацию ни одного метра жилой площади».
И по итогам следующего года выполнение плана жилищного строительства составило лишь 14,5%, а из 14 жилых домов не было сдано ни одного.
Собственного жилья не имело даже руководство завода.
Все – заместитель директора, главный инженер, главный конструктор и ведущие специалисты жили в гостиницах и одни.
С семьёй (из 5 человек) жил только директор завода, но тоже не в квартире – в «Гостинице Советов».
Для высшего руководства Новосибирского автозавода по проекту известного архитектора Н. Ф. Храненко в центре города также строится красивый двухэтажный дом с элементами неоклассицизма на фасаде по ул. М. Горького, 26а, сегодня являющийся памятником архитектуры.
Наконец-то внутри намеченных к возведению кварталов № 29 и 30 начали появляться контуры двух-трёхэтажных домов для руководителей и специалистов предприятия.
Правда, заселиться в новые дома автозаводцы не успели, сюда заехали уже специалисты и руководство другого завода – № 250 (НЗХК).
Но это чуть позднее.
К началу 1948 г. дела на предприятии значительно улучшились.
С территории стройки по распоряжению Л. Берии вынесен аэродромом геодезистов, достроены основные цеха.
Число работающих составляло почти 1 000 человек, появилась возможность отнесения его к 1-й категории.
Но пока строили завод, в других городах: в Москве, Днепропетровске, Кутаиси уже начали производить более модернизированные машины.
И в апреле 1948 г. главные инженер и конструктор Мишандин и Шапошник пишут министру о целесообразности смены модели предполагаемого к выпуску автомобиля:
«при тяжёлых условиях эксплуатации, особенно в Сибири, и при бездорожье, наиболее целесообразной из дизельных машин, была бы машина трёхосная, с 4-х цилиндровым мотором типа ЯАЗ-204, грузоподъемностью 5–7 тонн. <…> обладая хорошей проходимостью при большом тоннаже эта машина будет крайне необходимой машиной в народном хозяйстве».
Москва даёт добро, и в конструкторском бюро начали разрабатывать тяжёлый трехосный дизельный грузовик НАЗ-204.
Также планировалось начать сборку знаменитых позднее автосамосвалов ГАЗ-93 на базе машины ГАЗ-51.
Начавшаяся холодная война наложила запрет на поставки в СССР любых стратегических материалов, в т. ч. уже заказанного оборудования и целого ряда деталей для производства автомобилей.
На новом заводе успели фактически вручную собрать лишь два опытных образца дизельного автомобиля «НАЗ-253», но в серию машина пойти не могла из-за отсутствия
- полного комплекта чертежей,
- необходимых производств и
- квалифицированных рабочих.
Финансирование производства прекращается.
А 25 сентября 1948 г. выходит Постановление СМ СССР «немедленно приступить к строительству на площадке автозавода в Новосибирске металлургического предприятия производительностью 500 усл. ед. металла в год с вводом в действие 1 очереди металлургических цехов во II кв. 1950 г.».
Интересы страны потребовали создания нового завода по переработке урановой руды.
Так был основан новый секретный металлургический завод № 250 или почтовый ящик № 80, более известный нам как НЗХК.
Все здания и сооружения промплощадки автозавода и его жилых кварталов были переданы Первому главному управлению при Совете Министров СССР.
Конструкторское бюро и всё производство НАЗа были переведены в Минск и влились в строящийся МАЗ.
К. А. Голодяев
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
1. ГАНО. Ф. Р-1143. Оп. 1.
2. НОВОСИБИРСКИЙ автомобильный завод // Правда. – 1946. – 10 марта. – С. 2.
3. СТРОИТЕЛЬСТВУ автозавода – большевистские темпы! // Советская Сибирь. – 1946. – 11 мая. – С. 1.
4. ПАСТЕРНАК Л. Почему медленно строят автозавод // Советская Сибирь. – 1947. – 4 июля. – С. 2.
5. ОБОРОННАЯ промышленность Новосибирской области в годы Великой Отечественной войны: Сборник документов. / Отв. Редактор И. М. Савицкий. – Новосибирск: Государственный архив НСО, 2005. – 873 с.
6. ГИРЕНКО Д. А., Тетюриков Д. М. Главная стройка города (из истории Новосибирского автомобильного завода. / науч. рук. Андрейченко О. Н. // XXXIV городская открытая НПК «Сибирь». – Новосибирск, 2014. – 22 с.__

21 сентября [3 октября] 1835 года в посёлке Ямышевском на берегу Иртыша родился Григорий Потанин — писатель и путешественник, диссидент и политзаключённый, почётный председатель Сибирской областной Думы в 1917 году и просто человек-легенда.
.
Его отец, Николай Потанин, происходил из старосибирского казачьего рода и оставил свой след в литературе. «Записки о Коканском ханстве хорунжего Н. И. Потанина» были опубликованы в одном из номеров «Военного журнала» за 1831 год. Написанные живым языком, эти путевые заметки неоднократно переиздавались в «Вестнике Российского географического общества».
.
«Однажды [в Ташкенте] поехал я к одному знакомому моему татарину и, проезжая мимо разрушающейся мечети, увидел толпу народа, посреди которого стояла под покрывалом рыдающая женщина. Она была обличена своим мужем в неверности и представлена им на суд, который приговорил сбросить её с мечети. Несчастную жертву слабости и страстей человеческих ввели на самый верх мечети и столкнули. Сердце моё облилось кровью при взгляде на обезображенный труп её, и я тотчас удалился от этого плачевного и вместе с тем ужасного позорища». (Записки хорунжего Николая Потанина)
.
Однако ни литературная, ни военная карьера у Потанина-старшего не заладилась. Когда его сыну было три года, он крепко поссорился с сослуживцем, превысившим, как считал Николай Ильич, свои полномочия. Вышла грубая сцена на открытом воздухе. Спор перешёл в драку, на помощь офицерам прибежали казаки, кто-то выстрелил из ружья. В результате начальство завело дело о бунте с применением огнестрельного оружия. Хотя оба драчуна были хороши, все шишки посыпались на Николая Потанина. Он попал под суд, истратил табуны доставшихся ему в наследство лошадей на взятки чиновникам, но всё равно был разжалован в рядовые.
.
Не выдержав переживаний, умерла от нервной горячки его жена, и пятилетний Григорий превратился из богатого наследника в бедного сироту, которого пристраивали то к одним, то к другим родственникам.
.
Сначала мальчик жил у тётки Меланьи, отцовской сестры. В этом доме ему запомнились рабыни-киргизки, которых купил ещё его дед, Илья Потанин, во время большого голода в степи, когда киргизы обменивали своих детей на муку. «Таким образом, мой дед сделался рабовладельцем», — пишет Григорий Потанин. Девочек крестили, снабдив христианскими именами — Вера и Авдотья.
.
«Печальная участь постигла обеих, особенно Авдотью. Мелания Ильинишна не любила девочку и беспрестанно её била. Я был свидетелем тяжёлых сцен. Мелания Ильинишна гонялась за несчастной девочкой с ухватом или сковородником с криком: «Убью!», а Авдотья с плачем металась по избе, стараясь спрятаться под лавку или кровать. По разбитому её лицу текла кровь. Она вечно ходила в коростах. Однажды она показала голову; под волосами у ней не было неразбитого места. Она была тщедушная и, вероятно, загнанная побоями в чахотку, умерла от этой болезни вскоре после того, как меня увезли из Пресновска в Омск. Участь Верочки была легче. Отец мой вывез её в Омск, и она вышла замуж за солдата, но счастлива тоже не была. Сколько было таких загубленных жизней в Западной Сибири!»
.
Из дома Меланьи Григорий попал в более интеллигентное семейство полковника Эллизена, где имелась неплохая для Степного края библиотека. Он вспоминал, что в полковнице «билась жилка пропаганды». Она привозила из Омска новые книги и собирала у себя по вечерам местных дам, чтобы вслух читать модную беллетристику, в том числе Гоголя. Автор «Тараса Бульбы» был самым популярным писателем среди омского (да, наверное, и всего сибирского) казачества. Кадеты военного училища, которое впоследствии закончит Григорий Николаевич, знали эту повесть наизусть и выбирали себе прозвища по именам её героев.
.
Сам полковник, не читавший ничего, кроме устава гарнизонной службы и поваренной книги, очень любил цветы и приходил в восторг от вида цветущей степи, которая весной напоминала огромный пёстрый ковёр. В июле начинался купальный сезон и семейство Эллизенов отправлялось «на воды», то есть на берега реки Ишим. В этих поездках Григорий понемногу учился составлять гербарии, как тогда говорили — ботанизировать.
.
Путешественники и шпионы
.
С годами увлечение ботаникой становилось всё более профессиональным и, уже выпустившись из военного училища, молодой хорунжий показал свои гербарии проезжавшему через Омск путешественнику и географу Петру Семёнову, который сыграл в судьбе Потанина очень важную роль. Пётр Петрович тогда ещё не посетил Тянь-Шань, от которого он полвека спустя получит вторую половину своей фамилии, но был уже довольно известным исследователем, членом Русского географического общества и учеником немецкого натуралиста Александра фон Гумбольдта, прозванного современниками «Аристотелем XIX века».
.
В Омске Семёнов обратил внимание на двух способных юношей — Григория Потанина и его друга Чокана Валиханова, чингизида-интеллектуала из степной казахской аристократии.
.
По старинной традиции, все путешественники были немного шпионами, и Географическое общество исполняло также функции разведывательного ведомства. Семёнов «завербовал» Валиханова, который, по его рекомендации, отправился в Кашгарию (на северо-западе Китая) под именем купца Алимбая и доставил российскому правительству важные сведения об этой территории, куда не было входа европейцам. Вместе с образцами местной флоры и чертежами китайских приграничных крепостей Валиханов привёз голову своего менее удачливого коллеги, немецкого путешественника Адольфа Шлагинтвайнта, казнённого по приказу правителя Кашгарии Вали Хана.
.
Потанину Семёнов дал совет бросать военную службу и поступать в университет. Но для этого молодому офицеру надо было выписаться из казачества. «Казаки — это крепостные государства. Казачий офицер должен был в то время служить бессменно 25 лет; положение их было жалкое», — вспоминал Потанин.
.
Два года ему пришлось искать доктора, который нашёл бы у него какой-нибудь недуг, делающий его негодным к верховой езде — человеком второго сорта, с точки зрения настоящего казака. На военной службе он успел принять участие в основании города-крепости Верный, нынешнего Алматы. Со своим отрядом Потанин вышел из Семипалатинска в 1852 году и углубился на территорию, ещё не принадлежавшую России. По его воспоминаниям, «поход имел вид приятной прогулки». Стрелять почти не пришлось. Потанин не любил драматизировать события своей жизни и совершенно искренне не видел в ней ничего особенного. Даже церемонию собственной гражданской казни в 1868 году он описывал как весьма скучное мероприятие при плохой погоде.
.
«Так как время было раннее, то вокруг эшафота моря голов не образовалось; публика стояла только в три ряда». Григорий Потанин. Воспоминания
.
Общественные взгляды Потанина сформировались под воздействием журнала «Современник», который он читал при каждой возможности. Основанный Пушкиным, журнал переживал в середине XIX века свой новый расцвет. Его возглавляли Некрасов, Чернышевский и Добролюбов, старавшиеся каждый следующий номер сделать смелее предыдущего.
.
Этот процесс сильно ускорился после скоропостижной кончины императора Николая Первого, то ли отравившегося, то ли нарочно простудившегося на параде. В любом случае, Крымская война была Россией проиграна, и Николай на смертном одре произнёс слова «сдаю державу не в порядке», чем укрепил своего наследника в мысли о необходимости реформировать страну.
.
Вступив на престол, Александр Второй занялся лечением самого больного вопроса Российской империи — крепостного права. В декабре 1858 года молодой император утвердил программу крестьянской реформы. Несколько месяцев спустя омский атаман разрешил войсковому врачу найти у Потанина спинную грыжу.
.
Из Томска в Петербург на ящике с золотом
.
«Новые времена принесли новые страсти. Так как отец ничего не мог дать, Ваныкин вспомнил, что у него есть родственник в тайге, женатый на вдове его дяди, родного брата отца Ваныкина. Он решился явиться в тайгу без предупреждения. Он рассчитал прослужить в тайге лето и на заработанные деньги отправиться в университет».
.
Это строки из повести Григория Потанина «Тайжане», в которой он вывел самого себя под именем Ваныкина.
.
В Томской губернии тогда свирепствовала золотая лихорадка. Люди головокружительно богатели и стремительно разорялись. Дядя Григория, Дмитрий Ильич Потанин, был женат на сестре томского золотопромышленника Философа Горохова, который 10 лет умудрялся поддерживать среди своих кредиторов репутацию мультимиллионера. Он выстроил в центре города особняк с роскошным садом и библиотекой из сотен томов с золотым тиснением. Когда кредиторы наконец выяснили, что гороховские векселя не имеют обеспечения, и судебные приставы описали имущество Философа Александровича, оказалось, что его «библиотека» такая же фикция, как и его «ценные бумаги» — книжные корешки были наклеены на деревянные доски. Дядюшке Дмитрию тоже была не судьба разбогатеть в томской тайге. Когда племянник действительно явился туда без предупреждения, то застал катастрофу. Содержание золотого песка на участке, купленном дядей, оказалось гораздо ниже, чем обещали недобросовестные продавцы. Единственное, что смог дать племяннику Дмитрий Ильич — рекомендательное письмо к анархисту Михаилу Бакунину, отбывавшему в Томске ссылку и женившемуся на дочери более успешного золотопромышленника Ксаверия Квятковского, у которого с бизнесом было всё в порядке.
.
Бакунин любезно принял Потанина в своём особняке на Воскресенской горе. Прибывший из тайги, покусанный комарами юноша пылко заявил, что ради знаний готов отправиться в Петербург пешком, как новый Ломоносов.
.
— Эти глупости вы, положим, бросьте, — ответил анархист, закуривая «Манилу». — У меня есть идея получше.
.
Он снабдил Григория письмом к своим столичным родственникам, где рекомендовал его как «сибирского донкихота» и пристроил пассажиром в караван своего тестя, состоявший из нескольких повозок с вооружённой охраной, который добирался от Томска до столицы за пару месяцев. «На дне каждой повозки был прикован прочный ящик со слитками золота, поверх которого было место и для пассажиров», — вспоминал Потанин. Денег у него по-прежнему не было, зато несколько недель он буквально спал на золоте.
.
Бакунин вспомнил об их встрече десять лет спустя, когда в Лондон, куда он бежал из ссылки, дошли вести об аресте Григория Николаевича за попытку «отделить Сибирь от России».
.
«Что известно вам о Потанине и об открытом сибирском заговоре? Потанина я не только знал лично, но был, можно сказать, его создателем, или вернее открывателем. — Я освободил его из-под казачьего ярма и отправил его в Петербург. С пошлою наружностью, это необыкновенно умный, честный и энергичный молодой человек, — деятель без устали, без тщеславия, без фраз. Жаль его, если он погибнет… а кажется, что также погибнет…» — писал Бакунин Герцену в 1865 году.
.
К счастью, анархист ошибся. Потанин не только не погиб, но и прославился благодаря этому «делу». Идеи, за которые его арестовали, предали гражданской казни и отправили на каторгу, он почерпнул в Петербурге.
.
Сибирь как колония
.
В начале правления царя-освободителя сразу два талантливых столичных историка, Николай Костомаров и Афанасий Щапов, пропагандировали федерализм как наилучшую форму устройства России. Выпускник Харьковского университета Костомаров уже отсидел за свои взгляды при Николае Первом. А сибиряку Щапову ещё предстояло в 1865-м вместе с Потаниным стать фигурантом дела «об отделении Сибири». Сторонники федерализма любили приводить в качестве удачного примера Соединённые Штаты Америки. «Умы молодых сибиряков были почвой, на которой семена этой идеи должны были хорошо приняться», — писал Потанин.
.
В Петербурге студенты-сибиряки жили бедно, снимали одну комнату на несколько человек. Питались щами и квасом, а роль десерта играли сдобные калачи. Когда на втором курсе Григорию потребовался ботанический атлас за 25 рублей — калачи на полгода были исключены из его меню.
.
Впрочем, тема еды Потанина никогда не волновала. Главным было то, что он оказался в самой гуще интеллектуальной жизни страны, в один из светлых моментов её истории. Петербург бурлил и полемизировал по каждому поводу. В частности, по вопросу о колониях.
.
«Член учёного общества Мейендорф (управляющий кабинетом Его Величества) высказал убеждение, что меры, предпринимаемые правительством для более густого заселения Сибири, для насаждения в ней гражданственности и просвещения, угрожают государству опасностью в будущем; если колония разовьёт свои умственные и материальные силы, в ней появится стремление к отделению от России. Мейендорфу возражал академик Бэр; он сказал, что отделение земледельческих колоний от метрополий естественное историческое явление и что в этом нет никакой беды ни для колоний, ни для метрополий. Великий князь Константин поспешил затушевать остроту возражений; по его мнению, Сибирь совсем не колония, это только расширение государственной территории». Г. Н. Потанин «Областническая тенденция в Сибири»
.
В сибирском землячестве петербуржского университета многие были несогласны с мнением великого князя. Студент из Омска, Николай Ядринцев, даже принял участие в редактуре лихо написанного либеральным иркутским купцом Поповым воззвания «К патриотам Сибири».
.
«Идёмте же! Не страшитесь ни пыток, ни казни, на святое дело освобождения, с криком да здравствует Независимость Сибири!» — призывали сибиряков анонимные авторы. Это был типичный столичный памфлет того времени, сочинение в стиле «к топору зовите Русь». Попов тогда жил в Петербурге, вращался в кругах революционно-сатирического журнала «Искра», где и познакомился с Ядринцевым. В Сибири их воззвание немногие успели прочитать — жандармы сработали оперативно. Волна арестов покатилась из Омска в Томск, Красноярск, Иркутск. Арестованных учителей, журналистов и других представителей немногочисленной сибирской интеллигенции свозили на омскую гауптвахту, где многие просидели три года.
.
К тому времени Потанин не по своей воле закончил отношения со столичным университетом. После студенческих волнений 1862 года университет был временно закрыт, а самых активных и подозрительных (среди них оказался и вольнослушатель Григорий) заперли в Петропавловской крепости примерно на месяц. Освободившись, Потанин узнал, что восстановление в альма-матер ему не светит, и начал искать работу, которой в Петербурге для него не нашлось. Знакомые подсказали ехать в Томск, где требовался работящий и способный чиновник в канцелярию губернатора Германа Лерхе, одного из самых скандальных персонажей в истории Томской губернии. Полицмейстером при нём служил некто Сержпинский, бывший содержатель публичного дома. На новой работе начальник полиции не отказался от старых привычек и поставлял Лерхе молоденьких барышень, поскольку губернатор был страстным любителем «клубнички».
.
Приняв предложение губернатора-эротомана занять место в Статистическом комитете, а заодно редактировать неофициальный раздел газеты «Томские губернские ведомости», Потанин погрузился в работу. У него появилась своя «любовная история». После Петербурга он осознал, что главным увлечением его жизни является Сибирь, её прошлое, настоящее и будущее. По воспоминаниям Потанина, тогда считалось «крамольным» употреблять в разговоре, а тем более в печати, выражения «наша Сибирь», «мы сибиряки», то есть выделять себя из общего отечества. Любить Россию по частям запрещалось. Нужно было любить её всю, от Финляндии до Аляски. Но молодые люди, собиравшиеся у Григория Николаевича на журфиксы, крамольно считали, что Россия — это абстракция, в реальности состоящая из отдельных областей. Отсюда и произошло название их теории — областничество. «Пусть каждая область зажжёт своё солнце, и вся земля будет иллюминирована», — заявлял Потанин. За это их с Ядринцевым и взяли в 1865 году.
.
Полицмейстер Сержпинский арестовал друзей по личному распоряжению губернатора. Дело озаглавили громко: «О злоумышленниках, возымевших намерение отделить Сибирь от России и основать в ней республику на манер Северо-Американских Штатов». В награду за раскрытие «заговора» Лерхе потребовал от городской думы Томска признать его почётным гражданином, что и было исполнено. Правда, через два года Германа Густавовича всё равно турнули из губернаторов за чрезмерное донжуанство.
.
Следствие в Омске тянулось долго и скучно. Следователи пытались найти столичный след, ведущий к заграничному центру принятия решений. Но ничего не получалось просто потому, что омские жандармы не там искали. Ровно в эти три года, пока они высасывали из пальца «сибирский сепаратизм», от России действительно был отделён изрядный кусок территории, переданный Соединённым Штатам Америки за вознаграждение в 7 миллионов долларов. Во главе организованной группы, провернувшей выгодное дельце, стоял император Александр Второй, которому за это ничего не было.
.
А вот Потанина приговорили к 15 годам каторги, как организатора заговора. Он добродушно и благородно брал на себя всю вину, ни от чего не отказываясь. Среди прочего, он «признался» в авторстве воззвания «К патриотам Сибири», с текстом которого впервые ознакомился в кабинете следователя.
.
Изменял Сибири с Монголией
.
После приговора, поражавшего своей жестокостью, «сепаратист» Потанин был отправлен отбывать каторжный срок в крепости Свеаборг, на берегу Ботнического залива, в Великом княжестве Финляндском. Заключённые там носили кандалы не снимая. Поэтому важным навыком, которому обучался каждый новичок, было умение одеваться, продевая руки с цепями в рукава тюремного балахона.
.
Начальство симпатизировало интеллигентному узнику из Сибири и не могло понять, за что приговорили к 15 годам этого безобидного ботаника. Командир арестной роты майор Ясинский при первой возможности представил Григория Николаевича к сокращению срока каторги, объявив его «решительно исправляющимся». В 1871 году Потанин вышел из крепости по царскому манифесту. Полную амнистию ему дали только три года спустя благодаря ходатайству Петра Семёнова (ещё не Тянь-Шанского).
.
Эти три года Потанин провёл в вологодской ссылке, в городе Никольске, больше похожем на деревню, где встретил свою будущую жену Александру Лаврскую, дочь священника, сестру революционера. Она приехала навестить брата, сосланного в эту глухомань, и обнаружила в его комнате человека, заросшего бородой, словно Вий, до самых близоруких глаз за круглыми железными очками. Неблагонадёжный, без высшего образования, без профессии и положения в обществе, без накоплений и видов на будущее, 38-летний Потанин не мог считаться завидным женихом. Скорее, безнадёжным неудачником. Тем не менее, она его выбрала.
.
Тридцатилетняя Александра была для своего времени старой девой. Владимир Обручев, биограф Потанина, поясняет, что «по обычаю русского духовенства она, после смерти своего отца, считалась «невестой с местом», то есть место священника в приходе, которое занимал её отец, могло быть занято только лицом, которое женится на дочери. Такое грубое принуждение возмутило Александру, и она упросила своего брата Валериана, уже бывшего священником, занять место отца, а сама осталась жить у него и открыла домашнюю школу».
.
«Так уцелела свобода сердца Александры Викторовны, которой она так счастливо в своё время воспользовалась, сделавшись подругой жизни Григория Николаевича Потанина», — радовался брат Валериан, который после ссылки образумился и сделал церковную карьеру, но до конца жизни испытывал пиетет перед Потаниным и его донкихотским подвигом во имя Сибири.
.
Григорий и Александра поженились в январе 1874 года, за несколько месяцев до окончания потанинской ссылки. Их брак был очень современным, в духе «Что делать?» или «Отцы и дети», научно-полевой роман, в котором не оставалось места для пелёнок и пошлого быта. Вместо того чтобы рожать детей провинциальному батюшке и всю жизнь вышивать салфетки, Александра вместе с мужем ночевала в палатке на высоте трёх тысяч метров над уровнем моря, растапливала по утрам снег, чтобы сварить чай, лазала по скалам, делала зарисовки растений и животных, фотографировала странствующих торговцев и нищенствующих монахов, питалась экзотической малосъедобной пищей:
.
«Есть приходилось палочками, ложек здесь не подали. Редкостей, вроде трепангов, сепий, жабр акулы и тому подобных вещей, к моему великому удовольствию, не было».
.
А также описывала леденящие кровь экзотические традиции восточных народов:
.
«…в Китае существует обычай детоубийства; объясняется это, конечно, трудностью добывать пропитание, и особенно сильно развивается этот обычай в местах густонаселённых. Говорят, что это делается обыкновенно повивальной бабкой; она при рождении ребёнка, которого родители не желают оставить в живых, льёт на него холодную воду до тех пор, пока ребёнок не задохнётся. Убивают обыкновенно девочек. Около города по ночам часто слышен вой волков. Миссионер Кейла говорил, что волки приходят подбирать выброшенные трупы детей». А. В. Потанина «О китайской женщине», Русское богатство, СПб, 1887.
.
В заметках Александры Викторовны чувствуется её происхождение из семьи священника. Все христианские миссионеры на Востоке дружно приходили в ужас от туземных обычаев и уничтожали целые народы, обращая их в «правильную веру». Потанин подшучивал над упорством жены соблюдать православные посты и праздники во время экспедиции по Тибетскому плато.
.
«В Потанине-этнографе христианству сопротивлялся ламаизм, тенгрианство, шаманизм; Потанин-естествовед склонялся к пантеизму», — пишет Николай Бренников, томский историк.
.
Путешествуя по Центральной Азии, Григорий Николаевич встречал немало сверхъестественного, но всегда относился к чудесам с добродушным юмором учёного. В одном алтайском селении он решил испытать способности местного шамана (кама) и велел ему спросить духов, скоро ли прибудут из Омска остальные члены экспедиции.
.
«Приступая к своему камланью, кам прежде всего попросил духов не сердиться, потому что он призывает их не из своей прихоти, что он человек подначальный, подданный, что русский чиновник требует от него показать ему, как алтайские шаманы камлают, и что только страх ослушаться чиновника заставляет его беспокоить духов».
.
Хотя результаты не имели практического смысла, Потанин и его спутники не жалели плиток чая, которые шаманы традиционно принимали в качестве гонорара за сеансы общения с духами. Со временем Потанин популяризировал камлания среди сибирской образованной публики, устраивая «гастроли» алтайских шаманов в Томске. Это он придумал называть Алтай «сибирской Швейцарией» и старался всячески знакомить европейцев с туземной культурой, а туземцев просвещать на европейский манер.
.
К началу ХХ века алтайские деревни становятся модными курортами Томской губернии. Чахоточные едут сюда дышать освежающим горным воздухом, из-за чего получают прозвище «воздушники». Нервнобольных называют «кумысниками», потому что они верят в целительную силу этого лошадиного продукта и пьют его вёдрами. На досуге туристы интересуются шаманизмом и записывают фольклор.
.
«Анос превратился в какой-то Гейдельберг или Гёттинген… — с гордостью сообщал Потанин в одном из писем. — Здесь вы видите даму с финским ножом на поясе для рытья растений, с берестяной коробкой на бедре для выкопанных растений; или выходит из села джентльмен с мальчиком, идущий в лес отыскивать личинки и бабочки…».
.
«Не уклонюсь от истины, если скажу, что Пржевальский относился к туземцам внутренней Азии подозрительно, Певцов [исследователь пустыни Гоби и Монгольского Алтая] — снисходительно, а Потанин — любовно…», — сообщает Владимир Обручев, сопровождавший Потанина в его экспедиции по Центральной Азии.
.
Ни одна северная нация не может обойтись без романтической мечты о прекрасной южной стране. «Поэзия Пушкина и Лермонтова заставила русских людей мечтать о жаркой долине Дагестана, о башне царицы Тамары, о Бахчисарайском фонтане. Когда я очутился в Заилийском крае, я почувствовал, что он имеет такие же права на внимание северных поэтов, как Италия, Кавказ и Крым», — писал Потанин.
.
Он говорил, что, несмотря на свою любовь к Сибири, порой изменяет ей с Монголией и Китаем. 20 лет он путешествовал по этим странам в сопровождении Александры Викторовны и был совершенно счастлив, пока она не умерла скоропостижно в их четвёртой совместной экспедиции, направлявшейся вглубь Тибета. Она завещала похоронить себя в России. Её воля была исполнена, если считать Россией приграничный город Кяхта, где находится могила Александры Потаниной.
.
Эпилог
.
После смерти жены Потанин совершил ещё одну экспедицию в Китай и закончил эту главу своей биографии, переселившись из Петербурга в Сибирь.
.
В 1902 году он окончательно обосновался в Томске. Город неузнаваемо изменился за полвека. Теперь здесь был университет, Технологический институт, медицинские клиники, ботанический сад, частные газеты, книжные магазины, железная дорога, телефонная станция, уличное освещение и каменный театр…
.
Город уверенно примерял на себя роль культурной столицы Сибири. В Томске до сих пор спорят, кто придумал называть его «Сибирскими Афинами». Многие считают, что это был Потанин.
.
В 1909 году сибирский писатель Георгий Гребенщиков совершил обязательное для всякого российского интеллигента паломничество в Ясную Поляну к Льву Толстому, после чего сделал для себя удивительное открытие — в Томске живёт человек такого же духовного масштаба, но при этом более цельный как личность.
.
«Преклоняясь перед величавой фигурой Толстого, я не находил в нём той неподдельной простоты, какими обладает скромный, по сравнению с Толстым, сибирский дедушка. Все начинающие литераторы, поэты, художники, студенты и курсистки, учителя и учительницы, тянувшиеся к нему, как растенья к солнцу, чувствовали в нём… старшего, хорошего, простого, доброго товарища, с которым дерзали даже спорить и шутить и который и сам всех баловал своими шутками и рассказами о смешном, а главное — сказками о Востоке», — написал Гребенщиков в статье «Большой сибирский дедушка».
.
Потанин в то время действительно занимался обработкой и подготовкой для печати сказок народов Сибири, однако дедушкой себя вовсе не чувствовал. «Вверяю государственной почте мои интимные листки; государство доставит Вам мои горячие длинные поцелуи. Влюблённый не только в вас, но и в ваш ботинок», — писал он барнаульской поэтессе Марии Васильевой, на которой после десятилетней любовной переписки женился в 1911 году. Процесс канонизации шёл помимо его воли и желания. В 1915 году 80-летие Потанина отмечали по всей Сибири. Во многих сибирских городах газеты посвятили ему специальные выпуски, городские думы объявили о переименовании улиц в его честь. Омская дума назвала его «первым гражданином Сибири», бурятские представители — «идейным отцом областной интеллигенции». Были изданы брошюры, юбилейные сборники, переизданы труды Потанина; поступило более 500 адресов и сотни писем, среди поздравителей — Горький, Шишков, Короленко.
.
Главным событием юбилея стало торжественное заседание в Томске с участием профессоров и общественных деятелей. Потанина славили как человека, «открывшего миру духовную и экономическую мощь страны изгнания».
.
В ответном слове юбиляр говорил о том, что «необходимо пробудить провинцию к деятельности. Необходимо помочь расчленению территории на области, расчленить и государственные финансы — разделить их на областные».
.
Ещё через два года, революционной осенью 1917-го, собравшаяся в Томском университете Сибирская областная дума объявила Григория Потанина своим почётным председателем. Формально он был Президентом автономной Сибирской республики. «С Сибирью — смутно, слухи, что она отложилась, что какое-то там Правительство с Потаниным во главе», — записывала в конце декабря 1917 года в своём дневнике поэтесса Зинаида Гиппиус.
.
На короткое время провинция пробудилась к деятельности, как призывал её Потанин. В 1918 году Гражданская война в России могла стать антиколониальной, поскольку велась региональными правительствами против центральной власти, узурпированной большевиками. Но этого не случилось, потому что белые генералы бредили призраком единой России. Через два года Ленин и Троцкий заново сшили империю под новым брендом РСФСР.
.
Советская власть, до установления которой довелось дожить Григорию Николаевичу, организовала «президенту Сибири» торжественные похороны летом 1920 года.
.
Газета «Знамя революции» проводила «сибирского дедушку» некрологом, в котором, заклеймив его за участие в создании сибирской государственности, сквозь зубы признала его былые заслуги.
.
«Вчера утром умер Гр. Н. Потанин. Он был в стане наших политических врагов. Наёмники и прихвостни буржуазии сумели воспользоваться им в качестве орудия против рабочих и крестьян. Когда в октябре 1917 г. рабочие подняли знамя освобождения трудящихся масс от ига буржуазии; когда провозглашена была власть советов, эсеровские круги выставили его в качестве главы правительства автономной Сибири… Как общественный деятель, Потанин может лишь вызвать чувство отвращения, негодования рабочих и крестьян. Он явился орудием в руках белогвардейской своры. И мы говорим о нём не как об общественном деятеле, а как об учёном, исследователе и путешественнике…. И теперь, когда мы получили известие о его смерти, мы отбрасываем прочь тот вред, который он принёс рабочему классу. Мы говорим только — рабочий класс умеет оценивать вред, который ему приносят его враги, и этого вреда он никогда никому не может простить, и, в то же время, рабочий класс, строящий новую светлую социалистическую жизнь, не может обойти молчанием пользы, которую трудящимся массам, человечеству кто-либо принёс».