Меня удивляет эта позиция родителей - мой ребенок неприкосновенен. Вы не имеете права ему замечания и даже говорить с ним! Меня удивляет позиция людей, особенно подрастающих - вы не имеете право мне ничего говорить, я неприкосновенен. Недавно слышала, как молодые девушки с сигаретами в зубах обматерили пожилого мужчину, который сказал им: "Курить не должны - вы будущие матери нашего народа!" Они, неприкосновенные, инопланетяне что ли? Живут отдельно? Не в обществе? Вопрос.
Показать скрытый текст
Апрельское утро в Сбербанке.
Очередь, авитаминоз, холод ощущается не кожей, а душой: у касс тепло, но весенний холод светит за пустыми окнами.
Бывают такие жуткие утра, почему-то весной, когда нужно вставать в какую-нибудь очередь – в больнице, в банке, в похоронном бюро – и все обречено: тяжелый диагноз, потеря, и все в очереди молчат.
Кроме ребенка. Еще не школьник, но уже взрослый – есть такие взрослые дети с уверенными повадками двадцатилетних. Похож на иллюстрацию к статье о Битлз – что-то от Джона Леннона, что-то просто английское. Детский пиджак, длинные волосы, джинсы и существование в полной отрешенности. Сначала заглянул в открытую, темно-коричневую сумку пожилой женщины – женщины сама туда заглядывала, искала квиток, ручку, она недовольно взглянула на мальчика, но ничего не сказала... Закаменевшее, напряженное лицо, пришла получать перевод от дочери – деньги на операцию. Потом, не чувствуя человеческой тишины, мальчик закричал: «Мама, достань мне ролики!» «Ты разобьёшься тут, детка».
Мальчик залез в кадку с кактусом, вылез, пополз по полу, дернул за юбку девушку, нацелил игрушечный пистолет на очередь, и только собрался стрелять, как одна бабушка, крепкая и бодрая, покачала головой: «Вот сейчас дяденьку-охранника позову – заберет тебя – будешь знать, как баловаться».
Я знаю таких женщин – они жили в моем подъезде и следили за нами из окон. Была Нина Ивановна. Когда мы лезли за низкую, хлипкую ограду, нюхать июньские пионы и топтать траву, Нина Ивановна грозно распахивала форточку: «А ну-ка! Сейчас Виктора Афанасьевича позову!» Мы убегали, хотя Виктора Афанасьевича, строгого и молчаливого мужчину, боялись не серьезно. «Он – киржак», – говорила моя бабушка, и я понимала, что это значит – кряжистый, крепкий и справедливый мужчина: только он в нашем бабьем дворе детства расчищал снег огромной лопатой, ладил беседки, скамейки. Мы убегали, потому что понимали – не надо нам топтать эти пионы, даже если будем просто нюхать – все равно затопчем, и бежали дальше – спокойно и весело, потому что душа знала – строгая форточка и Виктор Афанасьевич нас берегут: июньские пионы, конечно, хорошо, но, когда правда и мир – лучше.
Пожилая женщина смотрела на мальчика из своей форточки так же, как Нина Ивановна. Таких женщин сейчас не бывает: химическая завивка, цвет хны, суровая кофта, одинокая помада на голом лице, прямая юбка со шлицей. («Из региона. Пришла в банк получать командировочные».) И не злая. Видно, что не злая.
«Будешь знать, как баловаться!» И тут мама мальчика-Битлз, слегка заспанная, слегка расхристанная, с богемной внешностью – рыжие кудри и ногти, вязаная шаль до пола, индийская зеленая сумка из тростника – проснулась. «Вы уверены, что вы не ошиблись адресатом? Вы уверены, что это ваш ребенок? Вы уверены, что имеете право диктовать моему ребенку, как и где он должен себя вести?»
И Нина Ивановна с воинственной завивкой на голове, охраняющая пионы двора моего детства, дала этой богемной матери мудрый ответ, прямо из Джона Локка: «Когда он у вас на кухне – он ваш ребенок, а раз он в банк пришел – он уже общественный гражданин».
Мне тогда очень захотелось позвать Виктора Афанасьевича с его огромной лопатой. Чтобы он показал на своем примере, как это – быть общественным гражданином. Неустанно чистить снег во дворе сибирского поселка, который заваливало за долгую, зимнюю ночь так, что нужно было самым ранним темным утром выходить во двор и терпеливо, упрямо, как вол, кидать снег, и тогда люди могли выйти из дома. Показал бы, как ладить заборы, скамейки – именно ладить, хорошее слово – крепить, ровнять, «киржак» - крепкий и справедливый мужчина.
А когда он был мальчиком, и мама возила его с собой в город в Госбанк оформлять перевод пенсии на отца, он заходил туда, как во дворец, боясь нарушить тишину и даже не думал подойти к кадке с кактусом, не потому что боялся Нину Ивановну, а потому что помнил: он – общественный гражданин.
Скрыть текстОчередь, авитаминоз, холод ощущается не кожей, а душой: у касс тепло, но весенний холод светит за пустыми окнами.
Бывают такие жуткие утра, почему-то весной, когда нужно вставать в какую-нибудь очередь – в больнице, в банке, в похоронном бюро – и все обречено: тяжелый диагноз, потеря, и все в очереди молчат.
Кроме ребенка. Еще не школьник, но уже взрослый – есть такие взрослые дети с уверенными повадками двадцатилетних. Похож на иллюстрацию к статье о Битлз – что-то от Джона Леннона, что-то просто английское. Детский пиджак, длинные волосы, джинсы и существование в полной отрешенности. Сначала заглянул в открытую, темно-коричневую сумку пожилой женщины – женщины сама туда заглядывала, искала квиток, ручку, она недовольно взглянула на мальчика, но ничего не сказала... Закаменевшее, напряженное лицо, пришла получать перевод от дочери – деньги на операцию. Потом, не чувствуя человеческой тишины, мальчик закричал: «Мама, достань мне ролики!» «Ты разобьёшься тут, детка».
Мальчик залез в кадку с кактусом, вылез, пополз по полу, дернул за юбку девушку, нацелил игрушечный пистолет на очередь, и только собрался стрелять, как одна бабушка, крепкая и бодрая, покачала головой: «Вот сейчас дяденьку-охранника позову – заберет тебя – будешь знать, как баловаться».
Я знаю таких женщин – они жили в моем подъезде и следили за нами из окон. Была Нина Ивановна. Когда мы лезли за низкую, хлипкую ограду, нюхать июньские пионы и топтать траву, Нина Ивановна грозно распахивала форточку: «А ну-ка! Сейчас Виктора Афанасьевича позову!» Мы убегали, хотя Виктора Афанасьевича, строгого и молчаливого мужчину, боялись не серьезно. «Он – киржак», – говорила моя бабушка, и я понимала, что это значит – кряжистый, крепкий и справедливый мужчина: только он в нашем бабьем дворе детства расчищал снег огромной лопатой, ладил беседки, скамейки. Мы убегали, потому что понимали – не надо нам топтать эти пионы, даже если будем просто нюхать – все равно затопчем, и бежали дальше – спокойно и весело, потому что душа знала – строгая форточка и Виктор Афанасьевич нас берегут: июньские пионы, конечно, хорошо, но, когда правда и мир – лучше.
Пожилая женщина смотрела на мальчика из своей форточки так же, как Нина Ивановна. Таких женщин сейчас не бывает: химическая завивка, цвет хны, суровая кофта, одинокая помада на голом лице, прямая юбка со шлицей. («Из региона. Пришла в банк получать командировочные».) И не злая. Видно, что не злая.
«Будешь знать, как баловаться!» И тут мама мальчика-Битлз, слегка заспанная, слегка расхристанная, с богемной внешностью – рыжие кудри и ногти, вязаная шаль до пола, индийская зеленая сумка из тростника – проснулась. «Вы уверены, что вы не ошиблись адресатом? Вы уверены, что это ваш ребенок? Вы уверены, что имеете право диктовать моему ребенку, как и где он должен себя вести?»
И Нина Ивановна с воинственной завивкой на голове, охраняющая пионы двора моего детства, дала этой богемной матери мудрый ответ, прямо из Джона Локка: «Когда он у вас на кухне – он ваш ребенок, а раз он в банк пришел – он уже общественный гражданин».
Мне тогда очень захотелось позвать Виктора Афанасьевича с его огромной лопатой. Чтобы он показал на своем примере, как это – быть общественным гражданином. Неустанно чистить снег во дворе сибирского поселка, который заваливало за долгую, зимнюю ночь так, что нужно было самым ранним темным утром выходить во двор и терпеливо, упрямо, как вол, кидать снег, и тогда люди могли выйти из дома. Показал бы, как ладить заборы, скамейки – именно ладить, хорошее слово – крепить, ровнять, «киржак» - крепкий и справедливый мужчина.
А когда он был мальчиком, и мама возила его с собой в город в Госбанк оформлять перевод пенсии на отца, он заходил туда, как во дворец, боясь нарушить тишину и даже не думал подойти к кадке с кактусом, не потому что боялся Нину Ивановну, а потому что помнил: он – общественный гражданин.
Зато когда смотришь на мир с позиции родителя - все малость корректируется. Не у всех, конечно, там белые пальто на всем протяжении жизни служат. Вот у нее ребенок культурный, тихий, послушный, со всех сторон положительный. Где положишь, там возьмешь. Вот и все такими должны быть по умолчанию. Ну такие при случае всегда готовы рассказать КАК)))
Или ей это будет можно? 
