Погода: 1 °C
21.11−4...1пасмурно, без осадков
22.11−6...−2переменная облачность, небольшой снег
НГС.Форум /Семья Здоровье / Православный форум /

Аргументы к свободе вероисповедания

  • да нет никакой цикличности... :biggrin:
    Это проявление многомерности Божественного Бытия в мире, которое воспринимается ограниченным человеческим умом , как "цикличность" или "подобие" :biggrin:

    Капитан Очевидность

  • :agree: :1:
    ага. хоть горшком назови :ха-ха!:

  • Я хочу отступить от удушья исторического пути традиции и обратиться к христианам с глотком чистого воздуха! Благодаря Христу мы узнаем, что у нас есть крылья, которыми мы не пользовались, свобода, о которой мы только мечтаем, дом которого мы не замечаем, братство, которым мы злоупотребляем, любовь, которую не разделяем, и, пожалуй, прежде всего Бог внутри нас, который закован нашей собственной духовной слепотой.
    Христианство несет в себе эту двойственность — пессимизм в отношении человеческой жизни в оковах судьбы, пространства и времени в земной юдоли, но и оптимизм в отношении человеческого потенциала и особого места человека в Бытии. Даже ортодоксы должны будут согласиться, что пришествие Христа не было бы нужно, если бы с миром все было бы хорошо.
    В ответ на: Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек.
    Первое Соборное Послание Иоанна Богослова, гл. 2
    Потенциально люди духовные существа Света - который на всех, но заключены в телесные оковы Бытия. Они обладают бессмертием как искра Божья. Это божественное знание, будучи правильно использовано, может вывести их из мира тьмы и ограничений в мир свободы, любви, света и истины, в доме Небесного Отца.
    В ответ на: Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал.
    От Иоанна, гл.1.
    Благодаря грохоту мира и религиозной шелухе, мы стали забывать - зачем приходил Христос.
    Мы забыли, что христианство есть путь к Жизни и Свету, есть радость Спасения, а не череда мертвецов, надгробий, завываний и лампад в копоти. Это не религия смерти - "Оставьте мертвым хоронить своих мертвецов!", говорил Иисус. Это вообще не религия.
    Оно несет знание о Боге и преодолении препятствий на пути к Нему.
    Знание об освобождении от рук смерти к вечной Жизни - каждого человека индивидуально.
    Человек приходит в мир один, один он и уходит. Никто ему грехи не простит и не отпустит и он не сможет оправдаться тем, что "все побежали и я побежал!".
    И христиане, стараясь вести праведную жизнь, держать страсти в узде, полагаясь на разум и совершая дела, за которые не стыдно прежде всего перед своей совестью, а потом и перед Христом - который не вне вас, а внутри вас есть, природный нравственный закон, подобный Разуму Божества - спокойно и без страха принимают неизбежное и открыто глядят в глаза Бездне. Они знают, что не умрут совлекшись ветхих лохмотьев плоти. А тех, кто "уже получают награду свою" ждут трясущиеся поджилки и Тишина.
    В ответ на: Откуда у вас вражды и распри? не отсюда ли, от вожделений ваших, воюющих в членах ваших?
    Желаете - и не имеете; убиваете и завидуете - и не можете достигнуть; препираетесь и враждуете - и не имеете, потому что не про'сите. Про'сите, и не получаете, потому что про'сите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений.
    Прелюбодеи и прелюбодейцы! не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога? Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу.
    Или вы думаете, что напрасно говорит Писание: "до ревности любит дух, живущий в нас"?
    Но тем бо'льшую дает благодать; посему и сказано: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать.
    Итак покоритесь Богу; противостаньте диаволу, и убежит от вас. Приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам; очистите руки, грешники, исправьте сердца, двоедушные. Сокрушайтесь, плачьте и рыдайте; смех ваш да обратится в плач, и радость - в печаль. Смиритесь пред Господом, и вознесет вас.
    Не злословьте друг друга, братия: кто злословит брата или судит брата своего, тот злословит закон и судит закон; а если ты судишь закон, то ты не исполнитель закона, но судья...
    Итак, кто разумеет делать добро и не делает, тому грех.
    Посл. Иакова, гл. 4.
    Творите добро, друзья!
    И поступайте с людьми так, как хотите что бы с вами поступали люди - учил нас Учитель.
    Милосердие и сострадание возвышают Человека, потому что стоят над миром и присущи Небу.
    Никакого другого Бога, кроме Того, кто внутри нас для человека не существует и кто совершает обман и насилие по отношению к людям, поступает так с Богом.
    Нельзя притесняя и обкрадывая людей и совершая насилие над ними, угодить Богу.
    Никак и никогда. Ваша молитва Ему - ваша жизнь, покадрово, по мгновеньям с учетом помыслов будет явлена. "У вас все волосы на голове уже сочтены", написано в Н.З.
    Мир будет требовать свое - будьте прохожими!
    В ответ на: ... даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу.
    Так будут поступать, потому что не познали ни Отца, ни Меня.... Истинно, истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет...
    Так и вы теперь имеете печаль; но Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас; и в тот день вы не спросите Меня ни о чем. Истинно, истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам... Доселе Я говорил вам притчами; но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу вам об Отце... Я исшел от Отца и пришел в мир; и опять оставляю мир и иду к Отцу.... Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир.
    В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир.
    Это не пустые слова и не сказка.
    Это сама суть христианства - путь Христа как освобождение человека от судьбы и мира. Вряд ли вы понимаете, что это значит и мне - не поверите. Вы не свободны. Даже самый свободный из вас - раб судьбы. Это надо прочувствовать и знать. Вы ничего не решаете. Вы не знаете себя - ведь вы не тело и ваши вожделения. Нужно много думать и учиться. Начните с того, зачем Христу побеждать мир, если его создал Бог?
    И Бог ли его создал, если в нем все живут пожирая ближнего своего? Почему Царство Небес не от мира сего? Может ли войти туда человек во плоти, полный ее вожделений которые не дают ему осознать себя? Что значит "родиться Свыше от Духа"?
    Всем нам предстоит переплыть океан невежества, но скажу одно, Тот Берег стоит этих трудов!
    Не верьте никому, кроме Христа и Его Евангелия.
    Жизнь победит!

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • В работе Православие, митрополит Илларион (Алфеев) - не думаю, что у участников форума есть какие либо возражения к этому человеку, разбирает религиозную философию и в Томе 1: Русская религиозная философия, он касается таковой у Николая Бердяева, положительно оценивая его вклад и отношение к православию в целом.
    Я позволю себе привести ряд выдержек из этой работы и самой работы Бердяева "Истина Православия", которые разбивают утверждения местных "мыслителей" о вреде "либерального православия", да и если честно, мое личное суждение о сегодняшнем православии вообще. Но перейдем к делу.
    http://pravoslavie.by/page_book/russkaja-religioznaja-filosofija
    Митрополит Илларион - епископ Русской православной церкви, митрополит Волоколамский, викарий Патриарха Московского и всея Руси, председатель Отдела внешних церковных связей Московского патриархата, постоянный член Священного синода, председатель Синодальной библейско-богословской комиссии, богослов, патролог, церковный историк, композитор и педагог - все эти эпитеты для Правсиба, негативно высказавшись о Чаадаеве, покритиковав В. Соловьева за симпатию к католицизму и неудобоваримость его учения о Софии (что правда), так охарактеризовал творчество Н. Бердяева, остановившись на нем подробно:
    В ответ на: Крупнейшей фигурой русского религиозного ренессанса и наиболее ярким религиозным философом России первой половины XX века был НА. Бердяев (1874-1948)... Бердяева иногда называют основателем русского экзистенциализма.
    Далее он приводит интересные выдержки из его труда, очевидно принимая их как соответствующие православным представлениям.
    Я приведу наиболее значимые из них и начну с главной, специально прошу прочесть Правсиба и Сарру:
    В ответ на: Церковь не находится вне религиозных личностей, к ней противопоставляемых; она внутри их, и они внутри ее. Поэтому Церковь не есть авторитет, Церковь есть благодатное единство любви и свободы. Православию чужда авторитарность, потому что эта форма порождает разрыв между религиозным коллективом и религиозной личностью, между Церковью и ее членом. Без свободы совести, свободы духа нет духовной жизни, нет даже представления о Церкви, так как Церковь не терпит внутри себя рабов и Богу нужны лишь свободные. Но подлинная свобода религиозной совести, свобода духа раскрывается не в изолированной, автономной личности, самоутверждающейся в индивидуализме, а в личности, сознающей себя в сверхличном духовном единстве, в единстве духовного организма, в Теле Христовом, то есть в Церкви... В Православии свобода сочетается органически с соборностью, то есть с действием Духа Святого на религиозный коллектив...
    Это шикарное доказательство, что православие как христианство не может иметь ничего общего с тоталитаризмом (это те нотки античного христианства, которые перешли в него и сохранились при принятии как государственной религии) признаться, я не знаю - где Бердяев видел такое православие в его время и тем более где оно теперь? Это Православие - христианство, основанное ЦЕЛИКОМ на Новом Завете, о котором я пишу годами, цитируя Писание, и встречая только оторопь и звериный рык в ответ! Подчеркиваю, это пишет человек хоть и в эпоху слабенького Ренессанса в русской религиозной жизни, но все же в обществе где действуют тоталитарные законы о религии, обществе воцерковленном с низу до верху, в обществе где нет и следов свободы мышления. И пишет такое?! Браво, Николай Александрович! И эту цитату приводит в своей работе митрополит Илларион! Но далее...
    В ответ на: Православие... «есть прежде всего ортодоксия жизни, а не ортодоксия учения... Православие есть прежде всего не доктрина, не внешняя организация, не внешняя форма поведения, а духовная жизнь, духовный опыт и духовный путь. Во внутреннем духовном делании видит оно сущность христианства
    Что и как еще лучше сказать то же, что и писал всегда я? Мне указывали, что это "не канонично". Какой еще "духовный путь"? Опять духовный опыт? Это приведет к ереси и есть ересь, писали мне - опять я продвигаю внутреннее преображение, вместо патриотизма. Но вот вам - Бердяев! Поспорьте с ним. Сам епископ Илларион пишет в подтверждение этому:
    В ответ на: В этой статье Бердяев прежде всего отмечает, что «христианский мир мало знает Православие. Знают только внешние и по преимуществу отрицательные стороны Православной Церкви, но не внутренние, духовные сокровища»... В Православной Церкви были моменты исторического греха, главным образом в связи с внешней зависимостью от государства, но само церковное учение, самый внутренний духовный путь не подверглись искажению».
    Илларион указывает на элементы с "внешней зависимостью от государства" как на исторический грех! Я не верю своим глазам! Это можно трактовать как желание выдать желаемое за действительное, но признаются указанные выше "духовные сокровища". В целом, это моя позиция, которую так усердно пытаются дискредитировать на православном форуме. Но далее, Бердяев:
    В ответ на: Явление Христа имеет космическое, космогоническое значение; оно означает как бы новое творение, новый день миротворения. Православию наиболее чуждо юридическое понимание искупления, как разрешения судебного процесса между Богом и человеком, и более свойственно онтологическое и космическое его понимание как явления новой твари и нового человечества. Центральной и верной идеей восточной патристики была идея theosis\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'a, обожения человека и всего тварного мира. Спасение и есть обожение. И обожению подлежит весь тварный мир, весь космос. Спасение есть преображение и просветление твари, а не судебное оправдание.
    Извините меня, но это чистое учение первоначальных христиан. Что я написал в предыдущем посте выше?)) Христос не "выкупил людей", юридическое искупление не принимается. Христос принес Путь к Богу через преображение человека, рождении его свыше и в этом есть спасение. Образование "новой твари" в теле небесном, словами апостола Павла. Небесного Человека, дом которого Царство Небес. Но местное православное сообщество отторгает подобные настоящие христианские идеи. Они ходят в Церковь и у них есть духовники! Я хочу задать вопрос - что случилось с современным православием? Почему вместо целей спасения как преображения и обожения человека, на основе свободного делания, оно готово с оружием в руках делить "каноническую территорию" и объявляет священные войны за мирские богатства с их территорий?
    Или все таки, митрополит Илларион воспользовался Николаем Александровичем по обыкновению, как щитом?
    "Бердяев заключает свою статью призывом, обращенным как к православным, так и к западным христианам, — призывом к открытости, диалогу, христианскому единению:
    В ответ на: Православие нельзя узнать по оставшимся теологическим трактатам; оно узнается в жизни Церкви и всего церковного народа, оно менее всего выражается в понятии. Но Православие должно выйти из состояния замкнутости и изолированности, должно актуализировать свои сокровенные духовные богатства. Тогда только оно и приобретет мировое значение. Признание исключительного духовного значения Православия, как наиболее чистой формы христианства, не должно порождать в нем самодовольства и вести к отрицанию значения западного христианства. Наоборот, мы должны узнать западное христианство и многому учиться у него. Мы должны стремиться к христианскому единению. Православие благоприятно для христианского единения. Но православное христианство наименее подвергалось секуляризации, и поэтому оно может безмерно много дать для христианизации мира. Христианизация мира не должна означать обмирщения христианства. Христианство не может быть изолировано от мира, и оно продолжает в нем движение, не отделяясь и оставаясь в мире, должно быть победителем мира, а не быть побежденным.
    На нашем форуме и в жизни я вижу прямо противоположную картину - Русская Православная Церковь, полная самодовольства, готова к расколу и изоляции не только со всем миром, но и мировым православием, не признавая канонических решений Вселенского Патриархата, не желая предоставлять такую желанную свободу, которую когда то получила сама.
    Я читал Бердяева оочень давно, еще много до того, как стал профессионально интересоваться темой.
    И рад, что мои выводы совпадают с выводами великого религиозного философа России.
    А так же чрезвычайно рад, что эти идеи приведены сейчас одним из ведущих деятелей Церкви.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Многословие и жонлирование цитатами вовсе не характеризует Вас как христианина. В евангельсукую эпоху античная "мудрость" развилась греческими философами практически до своего предела, сформулировав морально-этическое течение Стоицизма. Но дальше не прошло - потому что в стоиках предел человеческой мудрости.
    Так же и Вы, пишите много, и не понятно. тогда как Слово Господне просто и понятно даже младенцам.

    Вы наверно думаете что знаете о чем пишите, но я, прочитав не понял даже того - зачем Вы решили написать, да еще столь не удачно свалив в одну общую кучу многое из Заповедей. и про Любовь, и про грехи, про милосердие и про Деяния Апостолов. Зачем? дважды зачем? Зачем открывали ветку и зачем все это свалили в непонятную кучу смыслов и слов?

    Иисус Христос основал свою Церковь а Вы своими словами призываете отвергать деяния Самого Господа : "Не верьте никому, кроме Христа и Его Евангелия.", исключая Церковь и Его служителей.

    Капитан Очевидность

  • В ответ на: Многословие и жонлирование цитатами вовсе не характеризует Вас как христианина.
    Это правда, какой христианин ссылаясь на факты, может быть участником Православной Церкви?))
    В ответ на: В евангельсукую эпоху античная "мудрость" развилась греческими философами практически до своего предела, сформулировав морально-этическое течение Стоицизма. Но дальше не прошло - потому что в стоиках предел человеческой мудрости.
    Извините, большей глупости я не слышал! это понятно, поскольку стоицизм предел понимаия вашей "философии". В которой мир сотворен Богом.
    расстрою вас, предел античной философии это неоплатонизм и каббала.
    В ответ на: Так же и Вы, пишите много, и не понятно. тогда как Слово Господне просто и понятно даже младенцам.
    Так то Слово Господне, а не невообразимая муть от присвоивших Его себе!
    В ответ на: Вы наверно думаете что знаете о чем пишите, но я, прочитав не понял даже того - зачем Вы решили написать, да еще столь не удачно свалив в одну общую кучу многое из Заповедей.
    :)) Конечно, удачно! Поскольку пишу обдуманно и грантов Госдепа не имею. Извините, но еще раз прочтите мною сказаное - я не открывал ветку. А смыслы и слова мои понятны всем! Вс6ем нормальным людям.
    Жаль, что они вам в духовном поиске не встретились, кроме желания угодить властям!
    В ответ на: Иисус Христос основал свою Церковь а Вы своими словами призываете отвергать деяния Самого Господа
    Пункт 7

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

    Исправлено пользователем Ech_Aleks (08.11.18 17:04)

  • В ответ на: Иисус Христос основал свою Церковь а Вы своими словами призываете отвергать деяния Самого Господа : "Не верьте никому, кроме Христа и Его Евангелия.", исключая Церковь и Его служителей.
    Извините, но сами видите, что говорил Господь:
    В ответ на: Входите узкими вратами! Широки ворота, и просторен путь, что ведет к погибели, и многие его выбирают. Как узки ворота, и тесен путь, что ведет в жизнь, и немногие находят его. Бойтесь лжепророков! В овечьей шкуре приходят они к вам, нутром же они - волки хищные...
    Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи!, войдет в Царство Небесное, но тот лишь, кто исполняет волю Отца Моего Небесного.
    Ваши дела вся Россия видит и знает, Фенстер!
    И в мусоре более не нуждается.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • С Вами дискутировать бесполезно. Вы отрицаете Церковь , и фактически отрицаете Спасение. А если Вы отрицаете Церковь, то отрицаете и Её Основателя.

    О чём с Вами можно говорить? Не о чём.

    П.С. и жонглирование Цитатами из Писания не доказывает ничего. Как говорят, и дьявол знает Писание и верит в Бога, только Богу не молится.

    Капитан Очевидность

  • В ответ на: Кто заставил меня жить в Тибиле, кто бросил меня в этот телесный обрубок? Кто кинул меня в страдание миров, кто перенес меня во злую тьму? Горе и несчастье, я страдаю в телесных покровах, куда они перенесли и кинули меня! Сколько еще я должен терпеть их, сколько носить их должен опять и снова вступать в борьбу и не видеть Жизни.
    Из мандейских гимнов.
    Уважаемые читатели, как вы смогли убедиться, я достаточно много времени посвятил анализу Священного Писания, апокрифам первоначальных христиан и их мировоззрению. Подробнейшим образом осветил и становление государственной христианской религии в первые века, указы императоров и воззрения первых христианских учителей церкви, их критиков и источники. Мне удалось представить вам от первого лица настоящие христианские писания, которые полтора тысячелетия скрывались, и были запрещены под страхом смерти и посвященные им три библиотеки виднейших современных посвященных им исследований.
    Мы вместе проделали огромный путь, коснулись далеко не всего, но кого воодушевили эти открытия, тот имеет твердую почву под ногами для самостоятельного дальнейшего изучения и собственного развития.
    Человек идет по Пути к Богу только сам, но... Имеет в себе великого Помощника не от мира сего.
    Вы конечно знакомы с термином "евхаристия" и обозначает оно совсем не известное всем "таинство". Христос есть Логос и плоть Его - Слово, а кровь Его - Дух Святой и "есть и пить" их можно только образно, как воспринимать Его Учение, "питаясь им". И это Слово - которое стало "плотию и обитало с нами" сопровождает человека на пути к Богу. Мы знаем, что "плоть и кровь Царства Божия не наследуют" по словам апостола Павла, поскольку Слово Его не материально и есть - Истина и говорящий правду и поступающий по правде совершает Евхаристию, которую Христос заповедал творить и в Его воспоминание. Вот это - настоящее Таинство, преображение души человека и пробуждение в нем Бога под воздействием Слова Истины, когда рассеивается тьма незнания.
    Рождение свыше от Духа человека Небесного в сознании слушающего Слово перстного человека.
    Теперь настало время уделить некоторое время последующей истории государственной церкви и ее реальным делам, по которым, как Христос учил, мы познаем тех кто от Бога:
    В ответ на: Дети Божии и дети диавола узнаются так: всякий, не делающий правды, не есть от Бога, равно и не любящий брата своего. Ибо таково благовествование, которое вы слышали от начала, чтобы мы любили друг друга,
    1-е Иоанна, глава 3

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Важнейшим церковным учреждением были монастыри.
    Я не буду здесь вдаваться в историю происхождения и эволюции монашества (частично я осветил этот процесс ранее и показал, что еще в четвертом - пятом веке независимость монахов и отшельнической жизни от церкви была прекращена); только кратко охарактеризую то положение, какое монастырь занял в церковной и общественной жизни Византии к Х в., и ту экономическую роль, какую он играл, ибо на Днепр целиком были перенесены и строй монастырской жизни, и монастырская идеология, выработанные в Греции. Там сложилось воззрение, выработанное в монастырях, что судьба души за гробом зависит не только от дел умершего, но также главным образом и от молитв живых за умерших. Но при этом монахи подчеркивали, что далеко не все равно, кто и где будет молиться за умерших; молитва «непогребенных мертвецов», т. е. монахов, всецело посвятивших себя посту, молитве и другим благочестивым подвигам, скорее будет услышана богом, чем молитва приходского белого духовенства. Эта аргументация оказала свое действие и привела к основанию множества поминовенных монастырей. Каждый состоятельный человек, стремясь спасти свою душу, либо основывал монастырь, обеспечивая его землей, капиталом и рабочими людьми, либо, в худшем случае, делал на помин души вклады землей или деньгами в существующие монастыри. Влияние монашества в этом вопросе было настолько сильно, что нашло себе отражение даже в законодательстве Х в.; одна из новелл Константина Багрянородного предписывала, чтобы в случае смерти бездетного без завещания от оставшегося состояния отделялось в пользу церкви от трети до половины имущества на помин души. В своих монастырях их основатели старались проводить остаток дней, нередко постригаясь перед смертью в монахи, и после смерти там погребались. Эта идеология была перенесена вместе с первым монастырем на Днепр. По словам Киево-Печерского Патерика, Антоний и Феодосий, основатели Киево-Печерской лавры, уверяли, что всякий человек, монах или мирянин, похороненный в монастыре, будет помилован, невзирая на его грехи. А житие Феодосия к этому прибавляет, что Феодосии перед смертью дал братии еще более смелое обещание: «Се елико же вас в монастыри сем умрет, или игуменом где отослан, аще и грехи будет кто сотворил, аз имам перед богом за то отвещати». Слова Феодосия и Антония возымела свое действие: князья и бояре, по словам жития, приходили к Феодосию на исповедь и, получая от него «великую пользу», приносили ему «от имений своих на утешение братии и строение монастырю», другие же приносили и «села», т. е. не только земли, но и сидевших на них крестьян.
    Показать скрытый текст
    О размерах этих первых вкладов точных данных мы не имеем; но зато сами за себя говорят летописные данные о вкладах в Печерский монастырь после смерти Феодосия, в XI и XII вв. Князь Ярополк Изяславич (вторая половина XI в.) «вдал» Печерскому монастырю «всю жизнь свою», т. е. все недвижимые или, по крайней мере, все лучшие свои имения, а кроме того, четыре волости, из них одну около Киева, конечно, со всеми сидевшими там крестьянами; дважды монастырь получил от других князей по пять сел «с челядью». Глеб Всеславич, кроме того, дал при жизни и завещал этому монастырю 700 гривен серебра и 100 гривен золота. Монахи Печерской лавры становились епископами в других городах, и это давало монастырю возможность протянуть свои щупальца далеко за пределы Киева. Так, ростовский епископ Ефрем, вышедший из Печорского монастыря, дал монастырю подворье в Суздале и несколько сел там же. Подобным же образом получали различные хозяйственные угодья и денежные вклады и другие монастыри; например древнейший из новгородских монастырей, Рождественно-богородичный, получил в дар от своего основателя село Волховское с холопами и рыбными ловлями; другой новгородский монастырь, Юрьевский, получил в начале XII в. от князя Мстислава Владимировича не только волость Буец «с данями, и с водою, и продажами», но также часть княжеских доходов — «вено вотское», т. е. брачные пошлины в Вотской области, и «осеннее полюдье даровное», т. е. сполна княжеские сборы в осенний проезд по области, находившейся под княжеским управлением. В меньшей степени, но те же черты можно уловить и в истории основания некоторых церквей. Церкви ставились почти исключительно князьями и боярами или в качестве официальных государственных храмов, или в качестве фамильных усыпальниц, или для обслуживания культов излюбленных святых. Это явление ярко запечатлелось и в иконографии. Князь, подносящий богу выстроенную им церковь, иногда в сопутствии всей семьи — часто встречающийся сюжет в живописной росписи церквей XI—XII вв., не менее характерны фрески на чисто светские мотивы, например княжеской охоты, игр и других увеселений, которыми по заказу князей украшались их церкви, точно залы их дворцов. Конечно, основатели церквей брали их на свое содержание и нередко давали им крупные дотации, которые становились основным капиталом для церковных предприятий. Так, Владимир после крещения поставил в Киеве церковь богородицы, на содержание которой отдал десятую часть своих доходов от имений и городов, и обязал своих преемников под угрозой проклятия соблюдать это обязательство, поэтому церковь и была прозвана Десятинной. Вслед за Владимиром Ярослав, поставивший целый ряд церквей, давал на их содержание «урок», т. е. определенную часть доходов от княжеских имений. Церкви, получившие такие дотации, подобно монастырям, пускали свои средства в оборот, но, по-видимому, больше в области торговли, чем сельского хозяйства. В церквах устраивались товарные склады, застрахованные от пожаров каменными стенами и от воров — массивными металлическими дверями и запорами; в церквах же обычно хранились образцовые меры и гири, заемные письма и другие деловые документы.
    Так образовалась с самого начала христианства на Днепре основная смычка новой веры и княжеской власти на хозяйственной и социально-политической основе. Она сказывается также и в религиозных представлениях. Новый христианский бог мыслился князьями именно как их специальный княжеский бог, заменивший собою прежнего Перуна. Он — верховный повелитель князей, дающий им власть, венчающий их на княжение, помогающий им в походах, принимающий их души в свои чертоги; для сношения с этим богом князья не нуждаются обязательно в услугах духовенства, напротив, клирики мыслятся скорее как слуги князей, чем как слуги бога. Княжеская власть, не стесняясь, показывала свою силу: князья не раз сгоняли с кафедры неугодных им епископов, и в числе таких решительных государей летопись называет даже Андрея Боголюбского.
    Это первенство княжеской власти отражается также и в культе святых.
    В числе заимствованных из Византии святых самыми популярными стали Дмитрий Солунский и Георгий, оба, по словам их житий, солдаты, замученные за веру Диоклетианом. Из них первое место занял Дмитрии, культ которого особенно выдвинулся с XIII в., в эпоху борьбы с татарами. Еще любопытнее тот факт, что первыми русскими святыми, первыми новыми богами новой церкви были провозглашены не клирики и не монахи, а князья Борис и Глеб, убитые после смерти Владимира во время усобицы, возникшей между его наследниками. Сказания о Борисе и Глебе не дают ответа на вопрос, какие мотивы были у великого князя Ярослава, когда он провозглашал своих убитых братьев святыми; но зато вполне отчетливо вырисовывается роль митрополита и других представителей клира в этом деле: они донесли Ярославу, что тела князей «присно все целы», что лица их светлы, как лица ангелов, и что от них исходит благоухание, а затем, когда прошел слух о чудесах от новооткрытых мощей, тот же митрополит научил князя построить в честь Бориса и Глеба большую церковь и объявить их святыми и покровителями русской земли. Другими словами, церковные специалисты с величайшей готовностью и рвением хлопотали об апофеозе княжеской власти, скромно отодвигая на второй план своих собственных кандидатов в святые. И в последующее время сохраняется эта же тенденция: из восьми остальных святых, канонизированных в Киеве и Новгороде, пять были княжеского происхождения (в том числе княгиня Ольга) и только три клирика—Антоний и Феодосии Печерские и новгородский епископ Никита.
    Общество XIII—XV вв. в целом сохраняет старый взгляд на религию как на совокупность опытного знания таинственных сил природы и на совокупность средств жить с таинственным миром в ладу, обращая его даже себе на службу. В зависимости от социального положения человек этой эпохи прибегал к различным средствам; низы довольствовались старыми методами и посредниками, присвоив им лишь христианские клички, верхи иногда пускались в книжные изыскания, но, по существу, оставались на той же основе, что и низы. Если в Ладоге новгородские охотники уверяли, что они своими собственными глазами видели на востоке от Югры и Самояди такие области, где звери прямо из туч валятся, из одной тучи — молодые веверицы, из другой — малые оленьцы,— то такому примитивному изображению соприкосновения неба с землей верили не только товарищи свидетелей этого необыкновенного явления, но и монахи, один из которых записал это достоверное известие под 1114 г. в Ипатьевской летописи. Демоническая природа зверей была засвидетельствована для тогдашнего общества и другими, еще более высокими авторитетами. Раскройте любое житие любого святого северного края: святой подвижник — борец против демонов, обитающих в лесной пустыне, демоны пускают в ход всякие «досаждения» и «пакости», чтобы выжить святого, и охотнее всего пускают в ход зверей, которые расхищают монастырское стадо; святой, конечно, выходит победителем. «Свирепый зверь, кровоядец акуд, рекомый медведь, на едином от скот сотвори пакость, хотяще убити его, святый же зверя молитвою связа и повеле ученику своему поучение дати, да впредь пакости не деет. Ученик, взем лозу, бияше зверя, зверь же поклонися им до земли, ничтоже зла сотвори» (житие Иоасафа Каменского). Христианского элемента тут совсем нет; напротив, из этих строк жития на нас веет духом седой доанимистической старины с ее тотемами и магическими формулами. И это сознание, сознание, что такие представления плохо вяжутся с христианским символом веры, что в сущности, верования тогдашнего общества были тем же плохо прикрытым язычеством, иногда заставляло бросать псевдонимы и называть вещи их собственными именами.!!!!!!!!!!
    «Даже попове и киижницы» веруют в Перуна и Хорса, «подкладывают им требы и куры им режут», жалуется поучение неизвестного автора XIII в., а в XIV в. какой-то монах, устами летописи, называет людей, не обинуясь, дажьбожьими внуками. Эта старая вера живет еще и в XVI в.; правда, такая откровенная номенклатура уже вышла из употребления, но жалобы и постановления Стоглава достаточно красноречиво показывают, что, по существу, и в середине XVI в. дело нисколько не изменилось.
    С другой стороны, элементарные познания по части христианского вероучения и культа были чужды не только мирянам и низшему духовенству, но и монашеству и представителям высшей иерархии. В этом отношении очень любопытны сообщения иностранных путешественников, относящиеся, правда, к XV—XVII вв., но тем более имеющие силу для рассматриваемой эпохи. Иностранцы утверждают, что простые миряне не знали ни евангельской истории, ни символа веры, ни главнейших молитв, в том числе даже «Отче наш» и «Богородице дево», и наивно объясняли свое невежество тем, что «это очень высокая наука, пригодная только царям да патриарху и вообще господам и духовным лицам, у которых нет работы». Но те же иностранцы выдают самое уничтожающее свидетельство и тем, у кого был досуг, и даже специальный досуг, для приобретения таких познаний. Олеарий (XVII в.) пишет, что в его время едва один монах из десяти знал «Отче наш»; в конце XVII в. Вармунд упоминает о монахе, просившем милостыню именем четвертого лица св. троицы, каковым оказался св. Николай; после этого неудивительно уже читать у Флетчера (конец XVI в.), что вологодский епископ не сумел ему объяснить, из какой книги священного писания он по просьбе Флетчера только что читал вслух и сколько евангелистов, а у Олеария и Викгардта (XVII в.) — что современные им патриархи в делах веры были крайне несведущи и не могли вести богословских споров с иностранцами. О богословском невежестве свидетельствуют также некоторые иконописные шаблоны, твердо укоренившиеся и освященные церковью.
    Эти предварительные замечания показывают, насколько мало были распространены богословские знания в среде духовенства даже в конце XVII в.; позднее мы увидим, что лишь очень небольшая часть русского грамотного монашества имела настоящее понятие о христианском священном писании и вероучении, а прочие книжники-монахи XIV—XVI вв. заменяли христианскую богословскую систему своеобразной собственной системой, которую обычно не совсем правильно называют начетничеством.
    Скрыть текст

    Миряне, жалуется Стоглав, стоят в церквах без страха, в тафьях и шапках, разговаривают и сквернословят, точно на позорище или на пиру или в корчме; и самая служба совершалась таким образом, что только способствовала подобному отношению к ней стоящих в церкви. Попы и причетники путали чины, молитвы и возгласы самым бесцеремонным образом не только по безграмотству, но также и потому, что вплоть до конца XIV в. многие церкви, и не только в селах, но даже и в таких центрах, как Псков, не имели надлежащих богослужебных книг, а выученные на память чины, конечно, быстро забывались. Стоглав прибавляет, что попы и причетники часто приходят для совершения службы пьяными, иной раз затевают между собою ссоры, сквернословную ругань и драки, даже «до кровопролития». Другие православные «всяких чинов люди» совсем иногда не ходили в церковь и никогда не говели, хотя заявляли претензии на погребение при церкви, жалобы на такое небрежное отношение к исполнению основного требования христианского благочестия идут вплоть до указов Петра I. В богослужении главное значение придавалось чтению и пению без всяких пропусков всех псалмов и молитв, положенных по уставу, им приписывалось магическое значение самим по себе, независимо друг от друга и от того порядка, в каком они следовали. Но так как византийские богослужебные чины оказались чересчур длинными для русских, то для сокращения служб было введено так называемое «многогласие»: несколько причетников одновременно пели и читали молитвы и псалмы, положенные по уставу. Относясь с таким пренебрежением к литургии и другим общественным службам связанного с ней цикла, тогдашнее общество считало наиболее важными священнодействиями те мелкие чины обрядов, таинств и молебнов, практическая или, точнее, магическая цель которых была понятна без дальних объяснений. Священник ценился именно как профессиональный совершитель этих магических актов. Популярным был чин освящения воды и окропления ею домов, дворов и полей, людей и скота, имевший якобы силу прогонять бесчисленных мелких демонов, чин крещения младенцев, также отгонявший нечистую силу, чин «отпевания» мертвеца, помогавший последнему сразу попасть куда следует, молебны за здравие болящих, молебны и обходы полей во время засухи или упорных ненастных дождей и т. д. Каким образом священник совершал все чины, правильно или путал их, это казалось неважным, столь же неважным считался вопрос, умеет ли он читать и понимает ли, что говорит и поет во время богослужения. Значение придавалось формулам самим по себе, присущей им силе, и чем таинственнее и непонятнее казалась формула, тем- она считалась сильнее. Поэтому тогда никто не смущался, если поп путал формулу крещения и крестил «в три отца, три сына и три духа» или пел за здравие, когда надо было петь за упокой, только в XVIII в., когда от клирика стали требовать хотя бы элементарной грамотности, начали смеяться над попом, если тот «начинал за здравие, а кончал за упокой».

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Круг религиозных представлений и практических действий, свойственных всему обществу XIII—XV вв. от его низов до верхов, завершался характернейшим культом икон. Икона была общераспространенным объектом домашнего и личного почитания; ей воссылают молитвы, подносят дары, от нее ждут великих и богатых милостей. Русский XIII—XVI вв., начиная с холопа и кончая царем, молится только перед иконой, другой способ молитвы для него непонятен и недоступен. Не только в доме, но и в приходской церкви у каждого своя икона, и если собственник иконы заметит, что перед его иконой молится чужой, поднимает ссору и брань. Молитва чужой иконе—воровская молитва, ибо она есть не что иное, как покушение похитить у владельца иконы те милости, на которые он один имеет право как ее владелец. Во время общественного богослужения каждый молится только перед своей иконой, не обращая внимания на других, и для иностранцев русские в церкви представляли собой всегда странную и непостижимую картину собрания лиц, обращенных в разные стороны. В связи с этим обычаем возник другой обычай — изображать на иконах молящимися перед святым или богом собственника иконы и даже всю его семью. Такая икона сохранилась, например, в одной из новгородских часовен, на иконе изображена вся семья ее владельца с надписью: «Молятся рабы божий... (имена) спасу и пречистой богородице о гресех своих».
    Показать скрытый текст
    В простоте душевной русские того времени не скрывали и того значения, какое они приписывали иконам. Икона — это их наиболее близкий, домашний бог, это их личный фетиш, они так и называли икону богом. Тот обычай, какой сохранился теперь только у немногих отсталых крестьян да у серого мещанства, обычай кланяться при входе в дом прежде всего богу, тогда был всеобщим, и если гость, входя, не видел иконы, первый вопрос его был: где же бог? Этот бог живет и чувствует, видит и слышит. Супруги во время соития завешивают иконы полотенцем, чтобы не оскорблять божество видим непристойного акта. Икона слышит ту молитву, которая к ней обращена, и бывают случаи, что она дает ответ словом или движением изображенного на ней лица. От нее зависит благополучие ее хозяина, и потому он должен заботиться о ней, приносить ей жертвы и дары. Кто имел возможность, тот одевал свои иконы в золотые и серебряные ризы, украшенные драгоценными камнями, любимая жертва иконе — восковая свеча, в которую часто залепливались деньги. Икона сопровождает своего владельца всюду: в походе, на дороге, на свадьбе, на похоронах, иконы охраняют входы в дома, ворота, улицы, переулки, площади, и всякий, кто желает благополучно пройти охраняемую иконою территорию, должен снять шапку и обратиться к иконе с молитвой. Но если икона не помогает своему владельцу, несмотря на все его поклонение, то он вправе отказать ей в дальнейшем культе. На этот счет иностранцы рассказывают чрезвычайно любопытные случаи, относящиеся еще к XVII в. В 1611 г., во время взятия Новгорода шведами, когда город был охвачен огнем, один русский выставил икону св. Николая и молился перед ней, чтобы дом его уцелел от пожара. Однако молитва не помогла и дом загорелся, тогда раздраженный владелец иконы, не долго думая, бросил ее в огонь со словами: «Ты не хотела помочь мне, теперь помоги себе самой». У крестьянина воры украли вола; тогда хозяин выбросил свою икону в навоз с таким напутствием: «Я тебе молюсь, а ты меня от воров не оберегаешь».

    Каждый боярский двор был для зависимой от него волости не только центром экономическим, судебным и политическим, но также и религиозным. Никаких сельских церквей для общего пользования населения в Ростовско-Суздальской Руси тогда не было, церкви устраивались при дворах бояр и князей, иногда одна на двор, иногда две или три, судя по числу святынь. Эти церкви были очень незначительны по размерам — маленькие комнатки в княжеском или боярском доме, рассчитанные на 5—10, много 20 человек, исключительно для домашнего культа. Лишь в княжеских городах и более крупных боярских усадьбах небольшие церкви ставились рядом с дворцом, соединялись с ним крытым ходом. В княжеские и боярские церкви, конечно, имели доступ только владелец с семьей, его служилые люди и приживальщики, а челядь и крестьяне не допускались. Но требы на крестьянских дворах обслуживались попом господской церкви. Чрез этого попа князь или боярин подводил под свою эксплуатацию религиозную базу. Домашние попы были в полной зависимости от господ, очень часто господин выбирал попа из своих холопов и посылал кандидата на выучку в соседний монастырь, где его учили грамоте и службам, а в худшем случае учили «со слуху». Если не находилось подходящего кандидата среди холопов, то владельцы церквей брали священников из огромной массы безместных бродячих попов, ходивших по богатым домам в поисках места. Такие попы, поступая к боярину или князю, также попадали в полную зависимость от хозяина и становились в один ряд с другими челядинцами — почитался не жрец, а святыня, жрец был только ее профессиональным слугою . Но вместе с тем он был профессиональным слугою и в классовом смысле: на господских селах он должен был поддерживать авторитет и власть своего господина, апеллируя не только к его материальным богатствам и силе, но и к авторитетам «невещественным», — на барском дворе вместе с хозяевами жили и боги...

    Местной святыней, патроном боярской вотчины, была чаще всего родовая икона, изображавшая святого, в честь которого был назван родоначальник данной боярской фамилии. Точно так же и каждый более крупный мир тогдашнего общества—монастырь, княжество или область — имел свое местное божество, своего патрона. В такой роли являлись прежде всего также иконы, которые были в каждом монастыре и в каждой области, чаще всего иконы богоматери: Смоленской, Владимирской, Казанской, Федоровской (в Ярославле), Курской, Устюжской, Тихвинской и др. Но еще характернее патроны в лице местных святых. Историки канонизации русских святых с грустью замечают, что число святых, почитавшихся всею церковью до соборов XVI в., было крайне незначительно, самое большее семь святых из 67, канонизированных в XIII—XVI вв., да и из этих семи святых лишь пять имели несомненно общецерковный характер. Но из последних три, Борис и Глеб и Феодосии Печерский, были унаследованы от Киевской Руси, и культ их имел, конечно, чисто формальное значение, а два других, московские митрополиты Петр и Алексей, были канонизированы уже в связи с объединительной московской политикой.

    Умерший святой почитался не как невидимый небесный покровитель княжества, города, области или монастыря, а как реально присутствующий в своей отчине в виде своих мощей. Почитание святого без наличности его материального тела — совершенно немыслимое дело для XIII—XVI вв. Повод к почитанию прежде всего дает могила святого, на которой обычно якобы совершаются чудеса, за чудесами открывается виновник чудес — мощи святого, т. е. чаще всего одни кости, нетления обычно не требовалось . Этот культ был, в сущности, тем же фетишизмом, только переменившим название и соединившимся с византийским культом святых. Местный характер таких культов в особенности подчеркивается военной историей того времени. К местному святому обращаются за помощью во время войны. Так, по словам летописи, псковичи во время войны с немцами перед битвами служили молебны своим святым князьям Всеволоду и Довмонту; новгородцы считали, что победили в 1240 г. шведов силою святой Софии и что она же спасла Новгород от татарского нашествия. Но еще любопытнее в этом отношении культ местных икон.
    Для местных жителей местная икона — неприкосновенная святыня, для чужих, из другой области, это предмет, не вызывающий никакого уважения. Смоляне, суздальцы и даже черниговцы, взявшие Киев под предводительством Андрея Боголюбского, как бы в насмешку над прозвищем князя разграбили «монастыри и Софию и Десятинную богородицу... и церкви обнажиша иконами и книгами и ризами и колоколы изнесошла все». То же самое повторилось в 1203 г. Но это факты более ранние.
    А вот факты XIV и XV вв.: в 1372 г. тверитяне, взяв Торжок, ободрали серебряные оклады с тамошних икон, а церкви сожгли; в 1398 г. новгородцы в Устюге «церковь соборную пречистыя пограбиша»; в 1434 г. великий князь Василий Васильевич, взяв Галич, сжег там церкви и монастыри. Число этих примеров можно бы еще увеличить; но и приведенные достаточно ясно показывают, что понятие об единстве предметов веры и культа совершенно отсутствовало. Надо заметить при этом, что победители не всегда отрицали божественный характер разграбляемой святыни; напротив, быть может, именно предосторожности ради они подвергали церкви, монастыри и иконы такому беспощадному истреблению. Случаи, когда местная святыня не уничтожалась, а бралась в плен победителем и обращалась в его божество, были также нередки.
    Скрыть текст

    Так образовался русский пантеон, состоявший из представителей того же состава, который правил на земле, князей и боярства, ибо и основатели монастырей, и епископы, как мы увидим ниже, рекрутировались из того же сословия. Этот пантеон вместе с пантеоном чудотворных икон затмил собою главных христианских богов: Иисус Христос очутился в тени, апостолы совсем исчезли со сцены, а богоматерь растворилась в десятках «богоматерей» по числу ее чудотворных икон.
    Историки русской церкви постоянно констатируют, что русские церковные порядки того времени на каждом шагу отступали от канонов, и по шаблону объясняют эти отступления то фиктивностью надзора со стороны константинопольского патриарха, который за дальностью расстояния успевал заботиться только о следовавших ему пошлинах, то непросвещенностью русских иерархов. На самом деле и константинопольский патриарх и невежество духовенства были тут ни при чем. Епископы избирались обязательно из бояр; в монахи шли также князья и бояре, так как постригавшийся должен был делать вклад или селами или деньгами; монахи из купцов и зажиточных крестьян встречались только как исключение. На монаха, принятого в монастырь «за богорадь», т. е. ради бога, без вклада, остальные монахи смотрели пренебрежительно, «с укоризною», держали его в черном теле и часто не признавали за ним равных с остальными прав в монастырской общине.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Основатели монастырей, причисленные в XVI в. к лику святых, почти все либо князья, либо бояре; только пять-шесть человек из них, никому не ведомые святые вроде Елеазара Анзерского или Александра Ошевенского, были купцы или крестьяне. Строгий игумен Троице-Сергиевской лавры, приглашенный туда из Заволжья Паисий Ярославов, после двух лет игуменства сбежал из монастыря, потому что не мог обратить монахов на путь благочестия, на молитву и пост, «бяху бо там бояре и князи постригшиеся не хотяху повинутися». Иосиф Волоцкий, видный идеолог монашества XIV—XVI вв., аргументирует право монастырей владеть вотчинами именно тем, что в монахи постригаются «почтенные и благородные люди», не будет сел — не будет и «почтенных и благородных старцев», не из кого будет назначать митрополитов и епископов, и сама вера поколеблется.
    Показать скрытый текст
    Русская церковь этой эпохи формально делилась на епархии, во главе которых стояли епархиальные архиереи. Но последние чувствовали себя в своих епархиях не управителями, а вотчинниками, и этот характер епархиального епископата признавался и в быту и официально. Архиерей — владыка, как звали его в быту; это прозвище вполне соответствует официальной терминологии княжеских и митрополичьих указов, которые повелевали епископам именно владеть, а не управлять епархиями. Население епархии обязано было иметь к епископу «любовь и всяко послушание» и прежде всего исправно платить ему дань. Под послушанием подразумевалось подчинение местного населения административным и судебным органам, поставленным епископской властью. Как между светскими властями, так и между епископами происходили нередко конфликты из-за спорных территорий. Споры возникали отчасти вследствие недомолвок в жалованных грамотах, отчасти потому, что далеко не все церковные миры епархии обязаны были подчиняться местному епископу.

    Управление епископа сводилось главным образом к извлечению доходов из епархии. Считалось обычным делом, что господские церкви строятся и господские попы назначаются и переходят с места на место без всякого благословения и утверждения архиерея. Но освятить новую церковь и посвятить нового попа имел право только епархиальный архиерей, который не допускал в этом случае даже самого митрополита, ибо освящение церквей и посвящение попов было сопряжено с уплатой епископу определенных сборов и пошлин. Кроме этих сборов клирики обязаны были платить десятину и целый ряд других пошлин. Особенно выгоден для архиереев был так называемый «въезд», или «езда», — пошлина при объезде епархии архиереем, взыскивавшаяся якобы на покрытие путевых расходов архиерея, хотя по обычаю архиерея и его свиту должны были содержать на свой счет и снабжать провизией на дорогу те монастыри и церкви, для ревизии которых он останавливался. Кроме доходов с церковных учреждений каждый архиерей имел доходы с хозяйственных угодий, пожалованных князьями, которые, по словам летописи, «нещадно даяху в вечное наследие грады, погосты, села, земли и борти, и реки и великие волости со всеми прибытками».

    Московский митрополит не мог сделаться таким же крупным сеньером, как новгородский владыка, ибо не располагал такими огромными владениями и не занимал по отношению к московскому князю такого независимого положения, как новгородский владыка по отношению к вечу. Однако он после новгородского архиепископа был все же самым крупным церковным вотчинником,—в начале XVI в. числилось зарегистрированных за митрополитом 1825 дворов и столько же, вероятно, было незарегистрированных. На митрополичьих землях сидели митрополичьи бояре, из которых наиболее старые еще в XVI в. выходили на войну особым отрядом под командой владычного воеводы. Политические права московского митрополита были признаны и татарским ханом. Ярлык хана Узбека, данный митрополиту Петру, трактует московского митрополита как владетельного князя, подчиненного непосредственно хану, дает митрополии свободу от татарской дани, подтверждает судебные и административные права митрополита и обязывает его за это лишь немногим: «Да молит бога за нас, и за наши жены, и за наши дети, и за наше племя...»
    Чтобы довершить характеристику феодальной организации тогдашней русской церкви, остается указать еще две черты. Во-первых, церковное управление в сфере отношений между представителями церковной иерархии, подчиненными друг другу по каноническим правилам, выражалось прежде всего и главным образом во взимании поборов. Епископы платили митрополиту, игумены — митрополиту или епископам, приходское духовенство — епископам. Во-вторых, церковных ленов искали с такою же охотою, как и на Западе, и в связи с этим искательством развивалась настоящая продажа высших духовных должностей. Выгодные игуменские и епископские места стоили очень дорого... В конце XIII в. митрополит Кирилл пробовал бороться с этим злом и созвал собор (1274 г.), на котором было запрещено брать за поставление священника и дьякона больше 7 гривен. Однако это постановление осталось пустым звуком: как мы увидим в следующее главе, век спустя псковские протестанты выставляли в качестве исходного пункта своей критики господствующей церкви именно то обстоятельство, что священники и епископы поставляются «на мзде».
    XIV и начало XV в.—золотое время в истории основания монастырей: за один XIV в. было основано 80 монастырей, т. е. почти столько же, сколько за предшествующие три века вместе (87 монастырей), а в первую половину XV в.— 70 монастырей. Монастыри основываются не только на севере; очень много монастырей в это время появлялось и в центре, совсем недалеко от Москвы, в глухих лесных углах, еще не тронутых боярской или княжеской эксплуатацией. Основание монастыря для окрестного крестьянского населения вовсе не было таким радостным событием, каким изображают основание монастырей монахи-летопиcцы и жития святых. Когда светильник веры, будущий святой чудотворец, рубил себе в лесу, но непременно у слияния двух рек, одинокую келью, зародыш будущего монастыря, окрестные крестьяне откровенно заявляли ему: «Почто в нашей земле построил еси монастырь? или хощеши землями и селами нашими обладати?» Этот мотив вражды крестьян к основателям монастырей, в житиях и в летописях объясняемый кознями диавола, имел вполне реальное основание: монастыри как религиозные учреждения крестьянам были не нужны, а между тем основание монастырей неизменно сопровождалось пожалованием окрестных сел с «житейскими крестьяны» новым обителям. Поэтому вражда крестьян по отношению к основателям монастырей иногда кончалась плохо для святых отшельников. Дмитрий Прилуцкий, Стефан Мохрищский, Даниил Переяславский, Александр Куштский, Арсений Комельский и Антоний Сийский принуждены были уйти из тех мест, где они первоначально собирались основать обители; келью Кирилла Белозерского соседние крестьяне несколько раз пытались поджечь; Григория и Кассиана Авнежских, построивших монастырь на Авнеге, соседи убили, разграбили монастырь и сожгли ряд построек, в кельях поселились сами, «а баб уводяху любодействовати»; Агапита Тотемского соседние крестьяне утопили. Но, конечно, победителями оставались монастыри, в защиту которых князья присылали военные отряды и которые постепенно распространяли свою власть на всю соседнюю сельскую округу.
    Скрыть текст

    Собранные таким путем монастырские земли по своим размерам должны были быть огромны. По свидетельству иностранцев, Адама Климента и Горсея, посетивших Москву в середине XVI в., церкви и монастырям тогда принадлежало не менее трети всех русских земель, причем Горсей в доказательство правильности своего показания ссылается на слова самого Ивана IV. Некоторые понятия о величине владений отдельных монастырей может дать перечисление сел и деревень Волоколамского монастыря: у него было 11 сел и 24 деревни, и этот монастырь был еще не самый богатый. На свои села и деревни монахи смотрели исключительно как на источник доходов, а на крестьян — как на рабочий скот. Откровеннее всего этот взгляд выражен Иосифом Волоцким, который вообще может считаться типичным выразителем идеологии русского монашества XIV—XVI вв.
    Например, крестьяне Константиновского монастыря, монастыря не из самых крупных, по уставной грамоте 1391 г., обязаны были «церковь наряжати, монастырь и двор тынити, хоромы ставити, игуменов жеребей весь рольи орать изгоном и сеяти, и пожати и свезти, сено косити десятинами и в двор ввезти, ез рыбу (рыбу в загонах) бити, и вешний и зимний сады оплетати, на невод ходити, пруды прудити, на бобры им в осенние пойти; а на великдень и на Петров день приходят к игумену, что у кого в руках, а к празднику рожь молоти и хлебы печи, солод молоть, пиво варить, на семя рожь молотить, а лен даст игумен в села, и они прядут, сети и дели неводные наряжают, а дают из сел все люди на праздник яловицу; а в которое село приедет игумен в братщину (на братский жертвенный пир в храмовый праздник), и сыпци дают по зобне овса коням игуменовым».
    Придавленные невыносимой тяжестью этих поборов и повинностей, монастырские крестьяне пробовали иногда жаловаться, искать управы на притеснителей у самого митрополита. Так, крестьяне только что помянутого Константиновского монастыря подали митрополиту Киприану жалобу на то, что новый игумен «наряжает дело не по пошлине», т. е. не по условному обычаю. Однако митрополит, допросив прежнего и нового игуменов, нашел, что все правильно, и предписал: «Игумена слушайте, а дело монастырское делайте». Крестьянам оставалось возложить надежды на бога, который должен же услышать, как вопиет перед ним «грех священнический и иноческий и кровь христианская». Однако проходили годы за годами, люди старились и умирали, нарождались новые поколения, а на земле все оставалось по-старому. Мысль черного человека стала тогда обращаться к вопросу о загробной жизни, так как на земле он не видел для себя никаких средств к спасению. Тут на помощь ему пришли христианские эсхатологические представления, но не из ортодоксальных умозрений отцов церкви, а из свободной апокрифической литературы, заимствовавшей свой материал главным образом из апокрифического Апокалипсиса Петра, в основе которого лежат эсхатологические идеи того великого эллинского народно-религиозного движения, которое принято называть орфизмом

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Совет митрополита Киприана (конец XIV в.) управлять селами не через посредство монахов, а при помощи приказчиков из богобоязненных мирян так и остался благим пожеланием. Сосредоточивая в своих руках огромные доходы, монастыри с середины XV в. еще более расширяют свои хозяйственные операции. Некоторые обители начинают переводить своих людей на «серебро», т. е. на денежный оброк. Из платежей этих «Серебреников» и из доходов с продажи продукции монастырских имений накапливаются капиталы, которые пускаются монастырями в рост.
    Показать скрытый текст
    Женские монастыри иногда предпочитали отдавать свои вотчины в управление мужским монастырям вместо того, чтобы держать приказчиков. Монахини таких монастырей, не стесняясь, поселялись вместе с монахами в одном и том же монастыре, живя на годовые доходы. Совместное сожительство сейчас же приводило к обоюдному забвению обета воздержания; монахам не приходилось уже искать «христовых невест». Подобные отношения никого не смущали, стали бытовым явлением. Было найдено юридическое положение и для детей, рождавшихся от таких связей, — они оставались при монастырях в качестве монастырских рабов.
    Если по отношению к крестьянам монахи являлись в роли таких же господ, какими были и бояре, только еще более требовательных и жестоких, то по отношению к тому боярскому классу, плоть от плоти и кровь от крови которого было монашество, монастыри выполняли определенную религиозную функцию. Тут мы подходим к вопросу о содержании верований тогдашнего боярства, поскольку эти верования обусловливались практическими потребностями боярской жизни. Сами монахи иногда откровенно сознавались, что пошли в монастырь не затем, чтобы спастись, а затем, чтобы «есть хлеб в покое», как выразился вологодский епископ в 1588 г. Но те князья и бояре, которые одаривали монастыри столькими селами и крестьянами, делали это не даром и не только для того, чтобы дать монахам спокойный хлеб. Мы уже увидели, что служба, которую церковные владельцы должны были нести с земли, в Новгороде была военная, но такой характер этой службы объясняется военно-купеческой организацией Новгородской республики, и в остальной Руси мы ничего подобного не встречаем. Та практическая задача, за исполнение которой князья и бояре награждали монастыри великими и богатыми милостями, заключалась вовсе не в военных заслугах: «не иноческим воеводством, ниже их храбростию грады крепятся и мир строится, но их постом и молитвою». «Богоустановленная» триада: bellatores, oratores, laboratores — существовала, следовательно, и у нас и называлась теми же терминами: князья и бояре — воинники, епископы и монахи — молитвенники, крестьяне — работные люди.

    Профессиональный класс молитвенников и на Руси и во всех других странах создавался под влиянием одних и тех же условий. С того момента, как способы сношения с божеством, узнавания его воли и выпрашивания у него милостей отливаются в магические формулы и обряды, совокупность этих формул и обрядов постепенно превращается в особую тайную науку, не всегда доступную всякому смертному. Формулы и обряды всегда лучше известны тому, кому чаще всего приходится быть отправителем культа. По мере усложнения культа постепенно создается класс профессиональных посредников между божеством и человеком. В дохристианскую эпоху у русских славян уже были зачатки такого класса в лице волхвов и немногочисленных жрецов; но их развитие было в корне пресечено появлением христианства.
    Христианство дало Руси новый класс молитвенников в готовом виде. Эти молитвенники принесли с собою также новую теорию и технику сношений человека с божеством. Но, как и следовало ожидать, сложная механика византийского культа и богословские представления о божестве на русской почве своеобразным способом видоизменились, применительно к старинному мировоззрению. Как мы уже указывали выше, черный люд заимствовал из христианства почти исключительно одни названия, сохранив содержание старой религии в неприкосновенности. Боярство в некоторых отношениях, как мы уже видели, также осталось при старых культах и верованиях, но, захватив в свои руки «богомолия», «еже монастыри и церкви нарицаются», оно переняло у греческих учителей и кое-что новое и в области веры, но лишь такое, что подходило к его старинному мировоззрению. Лучшее выражение религиозного сознания боярскокняжеского класса мы находим в сочинениях уже не раз упоминавшегося Иосифа Волоцкого. В своей полемике с заволжскими старцами и с еретиками он изложил символ веры тогдашнего русского православия, изложил своеобразным методом собирания цитат откуда попало, лишь бы эти цитаты книжным образом выражали его мысль. Из его полемики мы узнаем, что боярство верило не только в иконы и мощи, но и в единого бога, как требовала официальная христианская догматика. Но этого единого господа бога Иосиф Волоцкий изобразил так, что восточные отцы, составлявшие Никейский символ, сочли бы Иосифа самым злым еретиком. По мнению Иосифа, только еретики говорят, будто бы богу свойственно строить все премудростию, но несвойственно ему «прехыщрением строити». «Зри, окаянне и безумие, что глаголеши», — восклицает Иосиф, обращаясь к своему оппоненту, и дальше он доказывает, что господь бог все делал «прехыщрением и коварством». Всесильный бог мог бы отдать евреям египетские богатства «явственно», но он так не сделал, а повелел Моисею «прехытрити» фараона; бог мог бы явственно помазать,на царство Давида, но он предпочел «прехытрити» Саула; он так же поступил и с Исавом, и с Лаваном, и с Иеровоамом, и с жителями Иерихона, «и многа суть такова в божественных писаниях прехыщренна же и коварства, яжь сам господь бог сотвори». Даже предустановленный план искупления павшего в раю человечества Иосиф сводит к тому, что бог мог бы совсем не допускать к Адаму и Еве диавола, но он допустил его и тут же «прехытри». Таким образом великий, всемогущий и премудрый бог Никейского символа, сотворивший весь видимый и невидимый мир и спасший человечество посредством предустановленного плана искупления, превратился в точного двойника русского князя XIII—XV вв., которому постоянно приходилось изворачиваться и хитрить и в сношениях с ордою, и в политике по отношению к Москве, и в мелких дрязгах с соседями, и в неприятных столкновениях с черным людом.
    Скрыть текст
    По старой привычке продолжали думать, что божество услышит молитву только тогда, когда она будет произнесена достаточно явственно, с соблюдением известных церемоний и в приятной для божества форме. И отсюда та необыкновенная любовь и клириков, и боярства к обряду, которую богословы, а вслед за ними либеральные русские историки пытались объяснить падением уровня образованности пастырей, просвещенных, пока к нам ездили греческие монахи, и постепенно растерявших просвещение, когда после татарского нашествия приток греческих монахов прекратился. Первое, что поражало всякого приезжавшего к нам иностранца,—это любовь к колокольному звону; колокола и колокольный звон сразу привились у нас как самая приятная музыка для божества, имеющая к тому же магический характер, и далеко оставили за собою свой скромный греческий оригинал. Великую и сокровенную тайну наши ученые богословы видели не в таинстве евхаристии, а в вопросе о формуле пения аллилуйи. Аллилуйя, говорили наши книжники, заключает в себе божественную тайну и имеет сокровенную силу, «невегласом» не подобает «мудрити вещи сия». Споры о том, нужно ли двоить или троить эту магическую формулу, продолжались полтора века, пока Стоглавый собор не установил догмат о двоении аллилуйи. Другой «великий догмат премудрый» касался вопроса о том, как следует ходить с образами во время крестного хода — по солнцу или против солнца. На степень догматов Стоглавый собор возвел и двуперстие, которому также приписывалась магическая сила, и обязательное ношение бороды, соответствующее-де образу и подобию божию, — бог и святые изображались на иконах бородатыми. Такое же значение магических формул придавалось книжниками и молитвам. Домострой уверяет, что достаточно известное число раз в течение трех лет читать известные молитвы — ив человека вселится божество: после первого года вселится Христос — сын божий, после второго — дух святой, после третьего — бог-отец. Существовали правила, сколько молитв нужно было читать про себя во время богослужения, чтобы достичь спасения: «за псалтырю молви 7000 молитв: господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй мя грешного. За кафизму — 300 молитв (тех же). За славу — 100 молитв, за завьтреню — 1500 молитв» и т. д. Эти наставления ученых монахов чередовались с другими правилами, где уже неприкровенно обнаруживаются самые первобытные воззрения. Например, после причащения нельзя мыться в бане, а то смоешь с себя благодать; приложившись к кресту, к иконе или мощам, надо некоторое время удерживать в себе дух, «губ не раскрываючи», чтобы не вышел обратно полученный заряд благодати.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Как попасть в тот рай, который в таких живых красках описал новгородский епископ Василий?
    Это тот самый земной рай, который когда-то был насажден в Эдеме для Адама и Евы, он существует до сих пор под надежной охраной небесного стража; был там Агапий святой, который хлеба оттуда принес, был Ефросим святой, который оттуда три яблока принес, а святой Макарий жил от рая только в 20 поприщах. Живут там пресвятая богородица, Енох, Илия и все святые и угодившие богу в ожидании второго пришествия Христа, после которого будет новая земля и начнется рай духовный. Этот рай предназначен и для знатного русского человека: «то место святого рая находил Моислав Новгородец и сын его Яков... а тех, брате, мужей и нынча дети и внучата добри здоровы». В этом раю князья и бояре надеялись быть одни; туда они не хотели дать доступ не только «черным» людям, но даже и своим тиунам. Так, князь Константин Полоцкий очень обиделся за тверского епископа Симеона, когда последний стал поучать, что злой тиун — при злом князе, а праведный тиун — при праведном князе и что где после смерти будет князь, там и тиун. Но суть дела заключалась в том, как попасть именно в рай, а не в ад; ибо тот же епископ Василий доказывал существование и ада на западном краю земли таким же неопровержимым свидетельством живых новгородцев.
    От мелких повседневных грехов можно было откупиться соответствующей эпитимией, состоявшей или в чтении молитв, или в лишних постах, или в милостыне. Но от ада такой дешевой ценой откупиться было нельзя. Чтобы «устроить свою душу», жертвы по мелочам, в виде мелкой милостыни или восковых свечей, были недостаточны. Тут на помощь пришла уже известная нам византийская доктрина, что души лучше всего и вернее всего спасаются молитвами «непогребенных мертвецов», т. е. монахов. Эта доктрина очень быстро привилась и пустила корни еще в Киевской Руси и получила свое наиболее законченное выражение в идеологии тогдашнего монашества. Все бесчисленные села и деревни, которые князья и бояре жаловали монастырям, отдавались в жертву на «поминок души»; и официальные выразители идеологии тогдашнего монашества подчеркивают, что все эти земли и другие имущества принадлежат не монахам, а самому божеству. В своей защите неприкосновенности церковных имуществ Иосиф Волоцкий доказывает их неприкосновенность тем, что «церковная и монастырская вся богови суть освящены». Другой не менее громкий авторитет, митрополит Макарий, говорит, что церковные и монастырские имущества «вложены богови и пречистой богородице и великим чудотворцам вданы». Наконец, тот же самый взгляд самым определенным образом выражен и санкционирован в одном из постановлений Стоглавого собора, запрещающем отчуждение вотчин и сел, «данных богу в наследие вечных благ». Но жертва есть только залог исполнения просьбы, это — дар божеству, располагающий бога в пользу просителя. Принеся жертву, надо изложить и просьбу, и изложить ее с соблюдением всех требуемых форм. Тут-то и нужны были молитвенники, которые являлись посредниками между жертвователем и божеством и за свое посредничество пользовались доходами с божьих имуществ.

    Прервемся. Дальше будет еще интереснее и познавательно.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Этот взгляд был развит в целую теорию душеспасительного синодика, т. е. книги, в которую записывались имена вкладчиков на помин души.
    Удельные идеологи «устроения души» не забывали, конечно, и заветов киевского двигателя этой доктрины Феодосия Иечерского, который, как мы видели, доказывал, что наиболее верный способ спасти душу заключается в поступлении в число молитвенников. Правда, агитация за такой способ устроения души не давала крупных количественных результатов, но зато постригавшийся князь или боярин почти всегда передавал монастырю все свои вотчины, оставляя ни при чем своих наследников. Неудивительно, что монастыри гонялись за богатыми постриженниками.
    Именно Иосиф подчинил своему влиянию князя Андрея Голенина, мужа вышеупомянутой княгини Голениной, и достиг того, что Андрей постригся в его монастыре, тут же отдав богородице все свое имение — серебро, золото, одежды и сосуды, весь скот и три села. «Житейские крестьяне», населявшие села и работавшие на монахов, не должны были поэтому жаловаться, если им жилось труднее боярских крестьян, если, по выражению Вассиана Косого, монахи их грабили и бичом истязали, — крестьяне работали не только на живых, но и на умерших. Тут мы опять-таки встречаемся с явлением, до известной степени аналогичным старинному погребальному обычаю, в силу которого мертвец брал с собою свое имущество, в том числе и своих рабов. «Вданныя богови» села с крестьянами обеспечивали душе умершего беспечальное загробное существование: чем больше за душой было сел и крестьян, тем благополучнее было ей на том свете.
    Формально-юридический характер боярского и монашеского благочестия вовсе не требовал от монахов каких-либо подвигов для спасения их души. Они чувствовали, что исполняют определенную функцию, молятся «за государя и за его бояр», получая за это от них милостыню, и дают контингент «почетных и благородных старцев» для замещения должностей митрополитов, епископов, архиепископов и т. д. Отправляя функцию богомоления, монахи предоставляли все прочие подвиги благочестия созерцательным натурам, уходившим в Заволжье и там добровольно подчинявшим себя самому строгому аскетическому режиму. Даже и богомоление монахи отправляли неохотно. Если в монастыре Иосифа ни один монах не смел увильнуть от богослужения, то это достигалось путем строгого полицейского надзора. Именно, во время богослужения в церкви стояли особые надзиратели из опытных старцев, наблюдавшие, чтобы монахи без крайней нужды не уходили из церкви, и будившие заснувших. Эти строгие порядки выделяли монастырь Иосифа из среды прочих монастырей, но сейчас же после его смерти его строгий устав перестал соблюдаться. Все тогдашние писатели, какие только касаются монастырских нравов XIV—XV вв., сходятся в утверждении, что вчерашний боярин или князь, становясь монахом, продолжал вести такую же праздную и разгульную жизнь, как и раньше. В длинном ряде обличителей монашеской жизни мы находим людей таких противоположных взглядов, как Иосиф Волоцкий и Вассиан Косой или Максим Грек; негодует на монашеские нравы Иван IV в речи, обращенной к Стоглавому собору; наконец, стараются искоренить пороки монашеской жизни все соборы XVI в. Во всех монастырях, говорит Грозный, держатся хмельные напитки и монахи предаются пьянству, по кельям незазорно ходят женки и девки, а «робята молодые» («голоусые отроки», по выражению Иосифа Волоцкого, которые, по его мнению, были для монахов еще опаснее, чем женщины) живут там невозбранно. Иосиф жалуется, что за трапезой слышатся только неподобные речи и скверные слова, а драки между монахами и игуменом—самые обыкновенные явления.
    Как мы видим, такое "христианство" дало прежде всего организацию; что же касается содержания веры и культа, то в этом отношении обломки старого смешались с некоторыми элементами нового в своеобразную амальгаму, которую можно было назвать христианской религией только с большими оговорками — недаром один из иностранных исследователей русской религиозной жизни, швед Иоганн Ботвид, еще в 1620 г. считал возможным написать сочинение, посвященное вопросу: «Христиане или московиты?»
    Первые протестующие голоса против феодальной церковной организации и феодального благочестия стали раздаваться в конце XIV в.; начавшееся тогда еретическое движение в своей основе было городским, опиралось на молодое русское бюргерство, преимущественно на ремесленную его часть. Начавшись в Пскове, оно перекочевало в Тверь и Новгород, из Новгорода перекочевало в Москву, и, несмотря на все меры против него, оно в течение полутора веков продолжало гнездиться в Москве и других городах, изменяя свои формы и содержание. В настоящее время мы не имеем никаких документальных сведений о начале ереси стригольников, как окрестили первую русскую ересь официальные представители русской церкви; известно только, что это название было дано сообразно с ремеслом одного из основателей секты Карпа «художеством стригольника», т. е., по наиболее вероятному толкованию, «стригаля сукна», ремесленника-суконщика.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Никитский например , склоняется к объяснению происхождения секты упадком новгородской и псковской иерархии, начиная от архиепископов и до последнего священника, вследствие распространения симонии.
    Из столкновения городской церковной организации, сложившейся в Пскове, с притязаниями феодального сеньера, каким был новгородский архиепископ, и родилась секта стригольников.
    Показать скрытый текст
    Церковная зависимость Пскова выражалась в хорошо уже известном нам праве новгородского архиепископа собирать пошлины с псковского духовенства за посвящение и пошлины десятинные и призывать псковских клириков к своему суду. Право суда новгородского архиепископа было опять-таки сопряжено со сборами и вовлекало псковских клириков в большие расходы, ибо суд совершался не в самом Пскове, а в Новгороде, куда клирикам приходилось ездить по зову владыки. Как в Новгороде, так и в Пскове это устройство определялось не церковными канонами, а военно-купеческой организацией города, в предшествующей главе мы уже вскользь говорили о городской церковной организации, теперь остановимся на ней подробнее. В гражданском отношении Псков был союзом концов, улиц и сотен; каждая ячейка, входившая в состав общегородского союза, была также и религиозной организацией; такими же религиозными организациями были и другие товарищества, создавшиеся позднее уже на почве общеторговых интересов, а не на почве территориального распределения, после того как торговля утратила свой разбойнический характер и стала нормальным экономическим явлением. Каждая улица, каждый конец, каждая гильдия была в то же время религиозной братчиной со своим собственным культом, адресованным своему собственному патрону. Гильдии так и назывались по имени патрона, например «купечество Иваньское». Патроном был какой-либо из христианских святых, причем по отношению к наиболее старинным братчинам возможно предполагать, что христианские святые заместили собой прежних языческих богов; по крайней мере, ритуал праздников в честь патронов непременно содержал в себе жертвенный пир после богослужения и обычные для старинного культа «позоры», т. е. игры, песни, пляски при участии скоморохов. Братчинский храм был не только местом культа, но служил и торговым операциям, там хранились капиталы братчины, там взвешивались деньги при расчетах. Последнее право оговаривалось особыми грамотами, так как право веса часто было, как мы видели, доходной статьей архиереев, а иногда и князей. Духовенство, служившее в церквах псковских братчин, зависело прежде всего от братчиков. Братчины представляли кандидатов архиепископу и всегда могли сменить священника, если»он им не нравился. При таких условиях как члены братчины, так и духовенство мирились с поборами новгородского архиепископа только до тех пор, пока Псков находился в политической зависимости от своего старшего брата. Как только эта зависимость исчезла, псковские братчины решили, что им нет более никакой надобности платить новгородскому архиепископу за посвящение попов, посылать к нему на суд своих клириков и тратиться на его приемы только потому, что без его благословения нельзя поставить священника. И уже в 1307 г. псковичи отправили тогдашнему архиепископу Феоктисту депутацию с просьбой разрешить им иметь своего епископа. Как и надо было ожидать, Феоктист отнесся к этой просьбе очень неблагосклонно…Конфликт между городскими церковными мирами и их феодальным владыкой разрешился компромиссом. Но, как всегда бывает, нашлись непримиримые элементы, которые не хотели довольствоваться таким компромиссом. Если мы возьмем доктрину стригольников так, как она есть:
    отсюда для непримиримых оставался только один выход- отвергнуть законность и необходимость высшей церковной иерархии. И вот стригольники «оклеветали весь вселенский собор». Основания для клеветы еретикам, изучившим «словеса книжные», подыскать было нетрудно. Первое, самое главное основание заключалось в том, что патриархи, митрополиты и епископы «духопродавчествуют» — берут мзду за поставление клириков. Против этого неопровержимого аргумента новгородские оппоненты не сумели возразить ничем иным, как констатированием факта, что плата за поставление существует повсюду и, следовательно, это не есть мзда, запрещенная канонами. И только патриарх константинопольский, которого просили написать обличение против еретиков, нашел более разумную отговорку, что платежи рукополагаемых являются их добровольными и благословными дарами в возмещение расходов на свечи, вино, обеды и подобные издержки. Такие возражения не в силах были оправдать повсеместного существования мзды; вся иерархия, таким образом, отрицалась, а вместе с этим падала и зависимость Пскова от какого бы то ни было церковного начальства. Сделав такой радикальный вывод, стригольники должны были признать, что если везде посвящение происходит на мзде, то нигде нельзя найти истинного священства; но раз истинной иерархии нет, то, очевидно, она и не нужна. И стригольники тотчас же нашли в священном писании, что апостол Павел повелел учить и простому человеку. И вот на место «учителей-пьяниц, которые ядят и пьют с пьяницами и взимают с них злато, серебро и порты от живых и мертвых», еретики поставили сами себя учителями над народом — «творили себя головою, будучи ногою, творили себя пастырями, будучи овцами», как картинно выражается один из их обличителей. И начались «страшные вещи»: миряне судят священников и казнят их, «восхищают» сами на себя сан священства и совершают крещение, «мужики озорные на крылосе поют и паремью и апостола на амвоне чтут да еще и в алтарь ходят».
    Скрыть текст

    Характернее всего была та позиция, какую заняли еретики по отношению к главной функции молитвенников в удельной Руси, к молитвам за умерших. Уже Карп-стригольник говорил, что «недостоин над умершими пети, ни поминати, ни службу творити, ни приноса за мертвыми приносити к церкви, ни пиров творити, ни милостыни давати за душу умершего». Он, вероятно, считал неправильным учение о том, будто человек может спастись жертвами и молитвами других, не имея собственных заслуг…. Так, в одном из своих посланий митрополит Фотий около 1420 г. пишет, будто бы среди еретиков есть такие, которые признают богом только отца небесного, отрицают «евангельские и апостольские благовесты» и начисто отрицают общественный культ со всеми его принадлежностями.
    Эти общие черты стригольнической ереси совершенно ясны по своему характеру: перед нами движение, носящее не аскетическо-дуалистический характер, как думает почему-то М. Н. Покровский, не приводя при этом никаких аргументов в подкрепление своего взгляда, но протестантско-реформационный. Как лютеранство так и стригольничество выступают против эксплуатации местной церкви со стороны чужого духовного сеньера, как лютеранство, так и стригольничество приходят отсюда прежде всего к отрицанию тех положений, которые являются для этого сеньера и его клира источником доходов, необходимости профессиональной иерархии, необходимости содержания клира, необходимости молитв за умерших. Таким образом, первым русским проявлением протестантизма надо считать именно стригольников,

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Это очень важно.
    Необходимо понимать, что за страшным словом "еретики" стояли нормальные люди, с современным насколько это возможно, мышлением, у которых "вера" приближалась к первоначальным христианским и апостольским, а не перевернутым с ног на голову ортодоксами, положениям.
    Вся их вина заключалась в нежелании кормить иерархию и поклоняться несуразице.
    В дальнейшем я перейду к так называемой "ереси жидовствующих" - вы не поверите, насколько борьба с этим движением - полностью оболганным, начиная от навешенного им наименования, сыграло значительную роль в истории как церкви, так и становления государства. Многогранное религиозно-рационализаторское движение, известное под этим последним именем, возникло в последней четверти XV в. и является особенно любопытным. В лице "жидовствующих" мы имеем дело с широким и сложным явлением, сыгравшим немаловажную роль в событиях конца XV—начала XVI в. Возникнув в Новгороде, "ересь", проникла и в Москву, ко двору самого князя, "заразила" самого митрополита Зосиму и потом перекинулась в заволжские монашеские скиты (Нил Сорский).
    Для осифлян - их преследовавшей партии Иосифа Волоцкого, стало очевидным, что для сохранения монастырских имуществ недостаточно борьбы с ними только на почве религиозной идеологии. Теорию душеспасительного синодика расшатывали еретики и заволжские старцы, жертвовавшие при этом даже спокойствием душ своих предков, и при явном сочувствии княжеской власти. Было ясно, что даже если все еретики будут переловлены и покараны, то все же твердыня синодика окажется поколебленной. Осифляне все более и более начинали сознавать, что нужно учесть перемену социально-политической обстановки и вместо фронды и угрозы князю бунтами сделать ему политические уступки, в содержании которых не могло быть и тени сомнения: церковь должна была пойти навстречу стремлениям московских князей, санкционировать «самодержавие» московского князя! Мало этого, церковь должна была признать единым главою над собою московского князя, который стал уже открыто выступать в роли главы московской церкви.
    Если бы тогда победили реформаторы, сейчас мы имели бы совсем иную страну.
    Но церковь сама своими руками сдала свои позиции, призвав топор светской самодержавной власти на головы русской реформации. «Непогребенные мертвецы» стали постоянными советниками и союзниками московского государя, который их же публицистическим усердием был превращен в царя «третьего Рима», в наследника самих римских кесарей.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Очевидно, что, несмотря на уверения Иосифа, будто все еретики держались одних и тех же взглядов, дело было не совсем так…. Для правильного суждения о ереси приходится прежде всего оценить те источники, которые сообщают нам о ереси жидовствующих. У нас имеются, во-первых, послания новгородского архиепископа Геннадия об еретиках, содержащие отрывочные данные о них, которые теряются среди жалоб на бездействие московских властей; во-вторых, «Известие» митрополита Зосимы о соборе 1490 г. с обличением ереси и приговор этого собора по делу о еретиках; в-третьих, сочинение Иосифа Волоцкого «Просветитель», целиком посвященное изобличению ереси. Это последнее заключает в себе 16 слов, изобличающих различные заблуждения еретиков, и в качестве предисловия дает «Сказание о новоявившейся ереси»… Ценность первых двух источников не подлежит никакому сомнению: они документально удостоверяют существование ереси в Новгороде и дают возможность судить о характере этой ереси. Но зато к сообщениям «Просветителя» приходится относиться с большой осторожностью. В противоположность Геннадию, который имел лично дело с еретиками в Новгороде, Иосиф, сидя до 1503 г. безвыездно в своем монастыре, не видал и не слыхал лично ни одного еретика и писал о новгородских еретиках отчасти на основании сообщений Геннадия, отчасти на основании других слухов…
    Показать скрытый текст
    Иосиф нашел ключ к ереси в слове «жид», с его легкой руки и пошел совершенно неправильный термин «жидовствующие». В изложении идеологии еретиков Иосиф значительно расходится с приговором 1490 г., в котором нет и половины тех «ересей», о которых говорит Иосиф. Далее, московские еретики были политическими противниками Иосифа, так как стояли за секуляризацию церковных имуществ; поэтому при характеристике их Иосиф стремится прежде всего очернить их с моральной стороны, пишет, что глава московских еретиков, митрополит Зосима, был человеком «объядаяйся и упиваяйся и свинским житием живый» — обычный тип русского крупного иерарха этой эпохи — и что Зосима, «обретая простейших, напоял их ядом жидовским»; но про идеологию московских еретиков он может только сказать, что они «баснословия некая и звездозаконию учаху и по звездам смотрети и строити рождение и житие человеческое, а писание божественное презирати, яко ничтоже суще и непотребно человеком». Поэтому сообщения «Просветителя» никоим образом нельзя класть в основу нашего суждения об ереси, как это сделал Голубинский…..Первое, что мы должны отметить, заключается в пестроте социальной базы ереси. В Новгороде это сторонники московской партии, из мелких людей и клирошан; в Москве это, с одной стороны, приближенные князя, с другой стороны, гонимое им боярство. Другими словами, к ереси примыкали и тогдашние «левые», поскольку московский князь проводил политику борьбы с удельным феодализмом и северным городским партикуляризмом, а с другой стороны, и тогдашние «правые», поскольку боярство боролось за сохранение своих земель и привилегий. Появление ереси в Новгороде совпало с ожесточенной борьбою новгородских партий перед вторым походом Ивана III на Новгород. Эта борьба с самого начала была не чужда некоторых религиозных мотивов. Сокрушившая Псков и готовая сокрушить Новгород Москва казалась боярству и его религиозным идеологам антихристовым царством; когда падет Новгород, восторжествует антихрист, и вскоре настанет кончина мира. Это ожидание находило себе поддержку в церковном документе: пасхалия была рассчитана только до 1492 г., который должен был соответствовать 7000 г. от сотворения мира, а 7000 лет — это срок существования мира. В одном сборнике XV в. в конце пасхалии была сделана особая приписка, в которой говорилось, между прочим: «Сие лето на конце явися, в оньже чаем всемирное торжество пришествие твое». Такая же приписка повторяется в летописях XV в., и ею оперируют в поучениях тогдашние иерархи….. принадлежали к московской партии, состоявшей главным образом из черных людей, которые ожидали от соединения с Москвой дешевого хлеба. Если мы вспомним, что новгородское белое духовенство так же, как черные люди, было в полном подчинении у боярства и архиепископа, то для нас ясны будут причины московских симпатий церковной части новгородских еретиков…. Доводы еретиков были обставлены таким ученым аппаратом, с которым представителям феодальной церкви, привыкшим к начетническому методу, бороться было трудно. Еретики воспользовались всеми теми источниками культурного просвещения, какие предоставляла широкая новгородская торговля, и не только знали такие библейские книги, как кн. Бытия, Царств, Притчи, Иисуса сына Сирахова, которые не были известны даже архиепископу Геннадию, но имели понятие о таких отцах церкви, как Дионисий Ареопагит, знали логику и познакомились со средневековой иудейской каббалой , астрономией и астрологией. Последнее обстоятельство и дало Иосифу Волоцкому возможность, предвосхищая метод «истинно русских» людей начала XX в., найти сразу и безошибочно корень зла: «Жидовин именем Схария... диаволов сосуд и изучен всякого злодейства изобретению, чародейству же и чернокнижию, звездозаконию же и астрологы», приехавший в 1471 г. в Новгород, и еще три других «жида» из Литвы, приехавшие вслед за Схарией, «прельстили» первых еретиков, попа Дениса и протопопа Алексея; «жиды» научили их «жидовству», велели втайне быть «жидами», а снаружи казаться христианами и превратили их в самых ревностных пропагандистов «жидовства». Иван III, посетивший Новгород в 1480 г., взял с собою Алексея и Дениса и определил первого протопопом в церковь Успения, а второго — попом к Михаилу Архангелу. Чувствуя, что такой поступок царя по отношению к «явным жидам» был чисто антихристовым действием, и не решаясь в то же время отождествить великого князя с антихристом, Иосиф объясняет этот пассаж тем, что Алексей «волхвованием подойде державного». Но эта лазейка не может спасти схемы Иосифа от краха в глазах всякого непредубежденного критика, и мы сейчас увидим, что в религиозных воззрениях еретиков, по существу, «жидовства» почти не было. Москва была для боярской партии в Новгороде царством антихриста. Еретики, как представители московской партии, прежде всего должны были опровергнуть это воззрение.
    Для начитанных новгородских еретиков такое состязание было не нужно.
    Им был известен иудейский «Шестокрыл», книга, очень распространенная в то время между книжными людьми из среды городского духовенства; и из этого «Шестокрыла» помимо всякого Схарии и иных «жидов» еретики могли узнать, что по иудейскому счету от сотворения мира прошло почти на 750 лет меньше, чем по христианскому; а так как иудейский счет велся по оригиналу, по еврейской библии, а не по александрийскому переводу (в котором хронологические данные не сходятся с еврейскими) и так как, далее, после окончания библейских времен, иудеи вели счет времени по прежнему, библейскому способу, а официальная церковь пользовалась языческим юлианским календарем, то еретикам было ясно, какому летоисчислению нужно отдать предпочтение. А раз в 1492 г. будет не 7000, а только около 6250 лет от сотворения мира, то, значит, все толки о втором пришествии не имеют под собою никакого основания и Москва ничего антихристова в себе не содержит. Но, начав с критики эсхатологических представлений, еретики не ограничились ею и пошли дальше. Они перешли к критике новгородской феодальной церкви. По их мнению, эта церковь, которая противополагает себя московскому государству как антихристу, в действительности сама полна всяческих заблуждений и учит явным несообразностям. Церковь говорит, что надо поклоняться кресту и иконам как божественным вещам, но «то суть дела рук человеческих, уста имут и не глаголют; подобны будут вси надеющияся на ня»,— и еретики не только не поклонялись кресту и иконам, но «хулили и ругались им», бросали их «в нечистые и скверные места», вырезали из просвир изображения креста и бросали их собакам и кошкам. За критикой иконопоклонства следовала критика богочеловечества Иисуса Христа. Его еретики считали пророком, подобным Моисею, но не равным богу-отцу, находя, что немыслимо «богу на земле снити и родитися от девы, яко человек»; бог един, а не троичен, ибо в рассказе о явлении бога Аврааму у дуба Мамвре ясно говорится, что тут были бог и два ангела, а не три лица троицы. Другими словами, еретики были строгие монотеисты и отрицали все предметы культа, которые хотя бы косвенно напоминали о политеизме — иконы, мощи, кресты и т. д. Но учение Христа еретики не только не отвергали, но даже совершали евхаристию , понимая ее, однако, в реформатском духе: хлеб — просто хлеб, вино — просто вино, это только символы, а не подлинное тело и кровь Христовы. За критикой вероучения шла критика церковной организации. Мы не знаем, как относились еретики к высшей церковной иерархии, но следует предполагать, что они отвергали ее, по крайней мере, Геннадий обличает одного из еретиков, чернеца Захара, который не причащался сам и не причащал других на том основании, что не у кого причащаться, ибо все поставлены «на мзде» — старый стригольнический мотив. После этого мы можем поверить Иосифу, который уверяет, что еретики считали монашество противным евангельскому и апостольскому учению, ибо ни Иисус, ни апостолы не были монахами, и что даже более того — объясняли происхождение «образа иночества» кознями диавола: основателю монашества Пахомию являлся-де вовсе не ангел, как обычно думают, а бес в темной одежде, какую носят монахи, а не в светлой, как ангелы. Естественно, что еретики вслед за этим выражали сомнение в существовании загробной жизни и отвергали главную функцию молитвенников — молитвы за умерших: «А что то царство небесное, а что то второе пришествие, а что то воскресение мертвых? Ничего такого нет, умер ин, то умер, по та место и был...».
    Вполне понятно, что новгородские еретики при таких взглядах на феодальную церковь и на монашество легко приобрели «ослабу» и даже покровительство у московского князя. Покончив в 1478 г. с новгородской самостоятельностью, Иван III воочию доказал новгородскому боярству и князьям новгородской церкви, что они были по-своему правы, считая Москву царством антихриста. Главарей ереси, священников Алексея и Дениса, московский князь, как мы уже говорили, приблизил к себе и назначил к придворным храмам, а архиепископа Феофила, не желавшего примириться с московской властью, снял с кафедры и заточил в одном из московских монастырей. Обезглавив новгородскую церковь, он подорвал и ее экономическую базу, переписав на «московского государя» сначала 10 владычных волостей и половину владений шести богатейших монастырей, а затем, в 1499—1500 гг., еще свыше половины владычных и монастырских имений. Несколько лет спустя он перевез в Москву и владычную казну. Такая же экспроприация постигла и сливки новгородского боярства. Новгородские сеньеры были сломлены; новгородская церковь стала частью московской волости — владыку стал назначать князь по соглашению с митрополитом, и первым делом московских «пастырей» было введение в Новгороде культа московских святых, митрополитов Петра и Алексея и Леонтия Ростовского.
    Антихрист торжествовал...
    Наблюдая за ходом новгородского разгрома, Иосиф Волоцкий с ужасом видел, что за Новгородом будет черед и Москвы, ибо князь не скрывал своего намерения повторить новгородский секуляризационный опыт в своих основных владениях над московскими боярами и монастырями; казалось, что он окончательно обольщен еретиками, которые теперь укрепились в Москве…. Душою стал великокняжеский дьяк Федор Курицын, который был, по-видимому, просвещенным для своего времени человеком, отличался вольнодумством и любил повторять цитату из апокрифического Лаодикийского послания: «Душа самовластна, заграда ей вера». Он устроил у себя «салон», в котором собирались его единомышленники-рационалисты…. Антимонашеская идеология еретиков, которые денно и нощно твердили князю, что не пристало монахам владеть вотчинами, была боярству как нельзя более на руку, и видные его представители примкнули к ереси, заняв среди еретиков даже руководящее положение; в числе главарей ереси наши источники называют княгиню Елену, жену сына Ивана III от первого брака, Иоанна Молодого, и таких крупных бояр, как князь Иван Юрьевич Патрикеев и Семен Иванович Ряполовский. Конечно, их интересовала не столько идеологическая, сколько практическая борьба, они не дремали и провели на митрополичий престол Зосиму, который был горячим сторонником секуляризации монастырских владений….
    Скрыть текст

    Иосиф не брезгует и другими аргументами. Князя он попробовал запугать угрозой бунта подданных с благословения церкви; он многозначительно, хотя и мимоходом, говорит, что, конечно, надо повиноваться царю, но только "такому, какой является подлинным божиим слугой, если же царь имеет «скверные страсти и грехи», в особенности «злейши всех неверие и хулу», то такой царь «не божий слуга, но диавол, и не царь, но мучитель» — «и ты убо такого царя или князя да не послушаеши». А по адресу еретиков Иосиф не брезгует клеветой и доносом. Он пишет, что еретики, «всегда собирающиеся тайно по всех местах, идеже кто обреташеся, и жертвы жидовский жряху, и пасху жидовскую и праздники жидовские творяху». Несмотря на всю очевидную нелепость этих обвинений, они, по-видимому, оказались более действенными, чем обличения от писания. Был назначен сыск об еретиках в Новгороде и в Москве, и в 1490 г. Зосима был вынужден созвать первый собор на еретиков, которому были преданы сторонники ереси, обнаруженные сыском в Новгороде и в Москве….Приговор собора над еретиками оказался, однако, не столь решительным, как того желали бы противники ереси. Вместо беспощадной казни, которой требовал для еретиков Геннадий, — с еретиками, по его мнению, нужно было не о вере говорить, а «жечи и вешати» — они были только отлучены от церкви и преданы проклятию. Великий же князь, в распоряжение которого еретики были отданы собором для «градской казни», ограничился тем, что несколько лиц, считавшихся главарями ереси, приговорил к заточению, а других — к более легким наказаниям. Но самые главные в глазах осифлян еретики, принадлежавшие к влиятельным московским кругам, не только не были наказаны, но приобрели еще больший авторитет. Поднялся и богословский авторитет еретиков — в 1492 г. пасхалия благополучно окончилась, и никакой кончины мира, которой ожидали и Иосиф и Геннадий, не последовало, Зосима даже использовал эти обстоятельства в пользу своей партии — опубликовал пасхалию на восьмую тысячу лет и в введении к пасхалии доказывал, что это тысячелетие начинается с новой эпохи: третьего Рима — Москвы и нового царя Константина — великого князя Ивана III. Видя неудачу легальной борьбы, осифляне прибегли к излюбленному методу интриг и заговоров… Вся борьба сосредоточилась после 1497 г. при дворе. Осифляне видели, что, пока они не добьются влияния на князя, им нечего и мечтать о сохранении своих позиций. Желанный миг наконец настал: в 1499 г. ловкая интрига, которую вела Софья, увенчалась успехом. Князь вернул свое расположение Софье и Василию, а вожди старобоярской партии попали в опалу. Ряполовскому отрубили голову, а отца и сына Патрикеевых постригли в монахи и сослали в заволжские скиты.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Однако борьба на этом не окончилась. Напротив, сосланные в заволжские скиты друзья еретиков из старобоярской партии нашли там для себя поддержку, ибо эти скиты существенным образом отличались от остальных монастырей, а «заволжские старцы», как прозвали скитских монахов, были защитниками нестяжательности и ярыми противниками монастырского землевладения. Заволжские старцы были представителями своеобразного течения русского монашества, ставившего своей задачей, как и остальное монашество, достижение личного спасения, но шедшего к этой цели иными путями. Основателем заволжского направления был современник Иосифа Волоцкого - Нил Сорский. Сам он причислял себя к «поселянам», но в действительности не имел ничего общего с крестьянами: с ранней молодости он жил в Москве и был «скорописцем», т. е. занимался переписыванием книг. Постригшись в монашество, он ушел на север, в Кирилло-Белозерский монастырь, где была очень строгая дисциплина. Но и этот монастырь, подобно прочим, был заражен «стяжанием», был крупным торгово-промышленным предприятием. Поэтому Нил не был доволен своим пребыванием на Белозере, ушел и оттуда, совершив путешествие на Афон и изучив тамошние способы спасения души. Его первоначальная профессия сталкивала его с представителями немногочисленной тогда московской бюргерской и боярской интеллигенции; личный монашеский опыт и поездка на Афон также не прошли даром для образования его религиозных воззрений. Таким образом, у Нила возникло критическое отношение к тогдашнему типу монашеской жизни и создалось представление о возможности и необходимости иного пути к спасению. Для осуществления своего способа спасения души Нил по возвращении с Афона основал свой собственный скит на речке Соре, в том же Белозерском районе. Его пример вызвал подражание, и рядом со скитом Нила скоро появилось несколько скитов его последователей.
    Так появились заволжские старцы.
    Показать скрытый текст
    В том новом пути, на который звал русское монашество Нил Сорский, ничего оригинального не было; он целиком был скопирован с восточных аскетических систем. Основной исходный пункт — это царство зла в мире. Мир во зле лежит; ежедневный опыт показывает «колики скорби и развращения имать мир сей мимоходящий и колика злолютства сотворяет любящим его. Мнящаяся бо его благая — по-видимому суть блага, внутрь же исполнена многа зла». Поэтому и монахи, которые живут в мире, в условиях его повседневной жизни, — лжемонахи, и «житие» их «мерзкое». Душу нельзя спасти теми способами, какие они указывают: собирание имений — не на пользу ни монашеской, ни боярской душе, всякое стяжание, «иже по насилию от чтожих трудов собираема», для монаха — «яд смертоносный». Жизнь монаха должна быть организована на совершенно иных началах. Монах, желающий спасти свою душу, должен жить одиноко в своем скиту и питаться трудами своих рук.. Одинокая жизнь в скиту лучше всего располагает к внутреннему усовершенствованию: здесь на досуге монах может «научитися от божественных писаний», какой образ жизни ему надо вести, чтобы достичь такого совершенства, которое уже здесь на земле дает возможность созерцания бога. Непосредственное изучение священного писания предоставляет достаточный простор индивидуальным склонностям каждого монаха, поэтому Нил никому не преподает каких-либо обязательных правил, а только дает советы и указания. Он говорит, что удаление от мира, милостыня и аскетические упражнения, вроде поста и молитвы, не являются целью сами по себе: это только средство для покорения восьми главнейших человеческих страстей. Когда эти страсти побеждены и человек достигнет состояния религиозного экстаза, почувствует себя «в непостижимых вещах, идеже не весть, не зная, в теле он или без тела»,— тогда подготовительные аскетические упражнения становятся излишними: человеку, обладающему «внутренней», или «умной», молитвой, не нужно пение псалмов или долгое стояние в церкви; достигши религиозного экстаза, человек не нуждается во внешнем посте, «питаясь единым боговидением».
    Перед нами мистическая созерцательная система, столь широко распространенная на востоке в первые века христианства, в эпоху выработки церковной организации, когда совершалась мучительная дифференциация среди членов церкви, и возрождавшаяся не раз в западной Европе и на Руси в виде мистических сект в эпохи социальных кризисов.
    Но в условиях русской жизни конца XV в., когда жил Нил Сорский, эта система не имела под собою почвы и была не широким движением, а уделом отдельных экзальтированных и в то же время образованных людей XV—XVI вв. — в скитах Нила после его смерти оказалось всего 12 старцев. Если она обратила на себя внимание и приобрела известную социальную значимость, то это было обусловлено моментом политической борьбы конца XV и начала XVI в., разгоревшейся вокруг вопроса о церковных имуществах. Этот вопрос, занимавший в сочинениях Нила второстепенное место, для тогдашних политиков выдвинулся на первый план и заслонил собою основное положение Нила—созерцательность монашеской жизни. Как раньше московская власть в своей борьбе за церковные имущества не побрезговала новгородскими еретиками, так теперь она стала искать себе опоры и содействия у заволжских старцев. И вскоре после собора 1490 г., в 1500 г., Нил, вопреки своему отшельническому идеалу, оказался втянутым в водоворот московской политики: в частных секретных совещаниях, устроенных князем по вопросу о праве монастырей и церквей владеть имуществами, он участвовал в качестве видного и приятного для князя авторитета. Осифляне заволновались, их представителю в совещаниях, митрополиту Симону, пришлось пустить в ход против заволжских старцев весь запас примеров из Ветхого завета, церковной истории и житий святых, чтобы поколебать позиции противников церковного вотчиновладения. Но уничтожить эти позиции не удалось; напротив, князь Василий Патрикеев, принявший в монашестве имя Вассиана и примкнувший в ссылке к ученикам Нила, выпустил одно за другим три сочинения, направленные против вотчиновладения монастырей и против Иосифа — «учителя беззакония», «законопреступника», даже «антихриста».
    При московском дворе Вассиана читали с удовольствием, хотя он и был опальным.

    Если до сих пор власть московского князя над митрополией выражалась в негласном выборе кандидата на митрополичью кафедру, то теперь, при поставлении преемника митрополиту Зосиме, летописцы отметили совершенно необычайный и невиданный дотоле момент посвящения. После формального избрания Симона на соборе епископов 1495 г. по указанию великого князя во время торжественного посвящения нового митрополита великий князь собственноручно «продал его епископам» и повелел ему «принять жезл пастырства и взойти на седалище старейшинства». Хотя значение этого обряда пока что было чисто формальное, но он мог служить для осифлян перстом, указующим им их линию поведения. Не прекращая борьбы с еретиками, осифляне постепенно переносят борьбу на чисто политическую почву.
    Собор 1503 г., созванный официально для разрешения второстепенного вопроса о вдовых священниках, еще раз показал осифлянам, что медлить с действиями не приходится и что опять-таки центр тяжести вопроса заключается в установлении новых отношений к «державе» московского князя. Когда вопрос о вдовых священниках был решен, князь неожиданно предложил собору решить вопрос о монастырских имуществах. Это предложение свалилось как снег на голову осифлянской партии, главный деятель которой, Иосиф, в это время уже уехал с собора. За ним послали вдогоню; он вернулся и сумел защитить монастырские имущества, но чувствовалось, что это только отсрочка. Нужно было действовать, и Иосиф тотчас после собора воспользовался болезненным состоянием престарелого князя Ивана III, чтобы окончательно взять его в руки и побудить перед смертью на «душеспасительное» дело, особенно приятное господу богу, — на розыск и казнь еретиков. Собор 1503 г. был, в противоположность собору 1490 г., расправой быстрой и жестокой. Выслушав (по рассказу Иосифа) «многих истинных свидетелей», собор предал еретиков проклятию, а князь в свою очередь трех главных еретиков—Ивана Волкова, брата Федора Курицына, зятя протопопа Алексея, Ивана Максимова и юрьевского архимандрита Кассиана — приговорил к сожжению, а прочих еретиков разослал в заточение. На руку осифлянам заволжские старцы стали возражать против этих жестокостей, ссылаясь на евангельский рассказ о прощении Иисусом грешников и на заповедь: «Не судите, да не судимы будете». Иосиф возражал, что «еретика руками убити или молитвою едино есть» и что рука, наносящая язву еретику, «тем самым освящается». А когда язвительный Вассиан предложил Иосифу самому показать пример и сотворить молитву, чтобы земля пожрала недостойных еретиков и грешников, Иосиф не выдержал. Он заявил, что заволжских старцев научили еретики, внушив им мысль о необходимости пощады еретикам; после этого недвусмысленного кивка по адресу нестяжателей Иосиф излагает целую инквизиционную теорию сотрудничества светской и духовной власти в деле преследования ереси. Церковь только разыскивает еретиков, пользуясь «богопремудростным художеством и богонаученным коварством», т. е. прибегая ко всяким приемам сыска и пыткам; когда таким путем еретики будут открыты, то церковь может их убить либо одним словом, либо через посредство гражданской власти, которая предает их надлежащей казни.
    Скрыть текст

    Эта любопытная полемика была вдвойне полезна осифлянам: во-первых, она дала им возможность заподозрить в ереси самих заволжских старцев, во-вторых, она сближала осифлян с великокняжеской властью на поприще борьбы с крамолою, ибо связь заволжских старцев с крамольными боярами была налицо, и те же крамольники благодаря остроумной догадке Иосифа оказывались и еретиками. Осифляне первое предлагали княжеской власти свои инквизиционные услуги и подчеркивали, что враги князя одновременно являются врагами и церкви, под какой бы личиной они ни явились в будущем.
    Пока что с еретиками было покончено; оставалось разубедить союзника в необходимости конфискации церковных владений. Был простой способ: напугать его божественными карами. Первый опыт в этом роде был сделан около 1503 г. в Новгороде. Там внесли в «Чин православия» следующее анафематствование: «Вси начальствующий и обидящии святые божия церкве и монастыреве, отнимающие у них данные тем села и винограды, аще не престанут от такового начинания, да будут прокляты»; примеру Новгорода последовал Ростов. А спустя три года после собора 1503 г. Иосиф в обширном послании к Третьякову изображает, <какова погибель приходит» тем, кто покусится на монастырские имущества, перечисляя из житий святых «немилостивые казни» от Христа обидчикам церкви. Особенно богатый материал предоставило житие Стефана сербского, святого, который специально отличился на поприще наказания князей, обижавших монастыри: одному такому князю Стефан якобы вонзил в гортань два «великие гвоздя, даже до грудей», так что пришлось звать кузнеца, чтобы вынуть гвозди из княжеской гортани, а другого князя избил лампадой до полусмерти, и избитый через семь недель умер, сгнивши заживо. Казни были действительно ужасные, но заволжские старцы выразили по поводу их достоверности большие сомнения, и на князя эти примеры не оказали желаемого действия. Приходилось действовать поэтому не одним страхом, но и практическими услугами, в оплату за которые можно было бы в свою очередь требовать уступок, тем более что после смерти Ивана III (1505 г.) опасность снова увеличилась: Василий III вернул из ссылки Василия (Вассиана) Патрикерва и приблизил его к себе.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • В это время на волоколамском столе в качестве сеньера Иосифова монастыря сидел как раз один из таких князей, с какими приходилось воевать сербскому Стефану. Недолго думая, Иосиф взял да и перешел «под державу» московского князя, но он не спросил при этом разрешения своего духовного сеньера, новгородского владыки Серапиона, к епархии которого принадлежал Волоцкий монастырь.
    Когда Серапион «запретил» Иосифа за такой самовольный поступок, Иосиф придал всему делу политический оборот и выступил с новой теорией отношений между светской и духовной властью, теорией, которая как нельзя более соответствовала видам московского князя. «Царь естеством подобен есть всем человеком, властию же подобен вышнему богу», говорил Иосиф еще в «Просветителе»; теперь из этой посылки были сделаны все теоретические и практические выводы. И в ответ на обвинение со стороны Серапиона в «великом бесчинии», заключавшемся в том, что Иосиф «отказался от своего государя в великое государство», Иосиф отвечает обратным обвинением Серапиона в бунте против богоустановленной власти, которой должна подчиняться и церковь. «Самодержец и государь всея Руси» — вот кто этот государь, к которому перешел Иосиф; сам бог «посадил его в себе место» и «суд и милость предасть ему и церковное и монастырское и всего православного государства и всея русския земли власть и попечение вручил ему». С таким государем не подобает «сваритися», «ни древние святители дерзнуша сие сотворити, ни четыре патриарси, ни римский папа, бывший на вселенском соборе; и аще когда царь на гнев совратится на кого, и они с кротостью и смирением и со слезами моляху царя». Государю принадлежит и верховный окончательный суд над церковными лицами, апелляции на него нет — «суд царя никем уже не посуждается».
    Поворот был полный; и победа осталась, конечно, на стороне Иосифа. Собор разрешил его, а Серапиона отозвал и заточил в монастырь. Хлопоты за опального владыку бояр, которых Иосиф обозвал «неразумными, скоту подобными человеки», только повредили Серапиону. Выступление Иосифа имело огромное политическое значение: затронутая в своих материальных интересах, церковь наконец порвала с удельными политическими традициями и открыто стала на сторону «державности».
    Церковное землевладение и связанные с ним коммерческие предприятия были спасены, и молитвенники могли спокойно приступить к накоплению капиталов. Но победа досталась не даром: пришлось все же сделать крупные материальные уступки. Церковным учреждениям пришлось поступиться своими иммунитетами и подчиниться некоторым ограничениям в землевладении. Признав верховное право суда московского государя, осифляне тем самым отказывались от судебных привилегий.
    Основанием для монастырского землевладения была признана единственно функция монастырей как молитвенников за умерших. Поэтому все земли, черные и поместные, попавшие в руки монастырей за долги или неправильно записанные за монастырями, должны были немедленно быть возвращены прежним владельцам; вотчины, отданные «по душам» до приговора, остаются за монастырями, впредь же дача вотчин «по душе» подчиняется контролю московского государя, и без его согласия никакая часть вотчинной земли не может быть отдана монастырям. Правда, для обеспечения тех владений, какие оставались у церкви, собор провозгласил их неотчуждаемость и наперед проклял тех «царей и вельмож», которые вздумают обидеть божии церкви!
    На церковных землях крепостной труд, источник товарной сельскохозяйственной продукции, стал применяться на полтора века раньше, чем на помещичьих землях, которые к тому же были мельче церковных. Северные монастыри торговали кроме хлеба также пушным и рыбным товаром и солью. В торговле последней Соловецкий и Кирилло-Белозерский монастыри занимали командующее положение на рынке. Ростовщические операции монастырей и церквей также обнаруживают быстрый рост (например, в числе пяти кредиторов верейского князя Михаила, умершего в 1486 г., четыре самых крупных были монастыри и монахи).
    Напротив, насадитель тишины и порядка — московский князь был желанным и дорогим попечителем и другом. И, как мы уже говорили, Иосиф Волоцкий первый со свойственной ему прямотой формулировал новую теорию об основании, на котором зиждется церковь,— это самодержец и государь всея Руси, наместник самого бога, под судом, властью и попечением которого находится вся русская земля, включая и «церковное и монастырское».

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Забыл упомянуть, что о отношению к культам проводившаяся линия заключалась в том, что культ местных святынь после присоединения удела или области к Москве не уничтожался, но переносился в Москву; местную святыню князья стремились превратить в общемосковскую.
    Своим собственным распоряжением князья могли сделать это лишь по отношению к местным иконам, которые переносились в Москву и ставились в иконостас Успенского собора. Так переместились в Москву икона богоматери и икона Дмитрия Солунского из владимирских соборов, после того как этот великокняжеский город был завоеван Москвой и перестал быть резиденцией великого князя; далее, икона спасителя из покоренного Новгорода, икона богоматери из Пскова и такая же икона из Смоленска. Перенесение икон основывалось на вере, что иконы, перенесенные из покоренных областей и городов, перестают покровительствовать прежней своей области, но оказывают покровительство уже только Москве, становясь своего рода «подручными» святынями московских святынь; они сводились с самостоятельных престолов одновременно со сведением с престолов их князей. Так Успенский собор или, точнее, его иконостас постепенно становился пантеоном Северо-Восточной Руси.
    Но кроме икон были еще местные патроны в лице местных святых. Приходилось или запретить их культы, или санкционировать их в качестве московских святых. Конечно, был избран последний путь. Но тут московский князь уже не мог действовать только своими княжескими распоряжениями, нужна была санкция церкви. Царь Иван Грозный, ко времени которого политическая цент рализация в общем была уже закончена, нашел себе в этом деле ревностного помощника в лице митрополита Макария, ярого осифлянина, который первое время был преемником Иосифа на игуменской кафедре в Волоколамском монастыре. В сотрудничестве с царем Макарий созвал два собора, 1547 и 1549 гг., на которых была произведена канонизация в качестве общемосковских не менее 30 наиболее крупных местных святых. Отбор производился официально на основании сведений о чудесах, якобы совершавшихся святыми, но так как все местные святые якобы совершали чудеса, то царь дал директиву произвести в ранг общегосударственных святых только тех, которые были «богом прославляемы многими и неизреченными чудесы». И замечательным образом, по предварительным спискам, составленным царем и Макарием и утвержденным затем на соборах, такими святыми оказались святые не из удельных князей, которые, как мы видели в предшествующей главе, возглавляли собою местные пантеоны, а святые из местных епископов и монахов. Князей попало только два — Александр Невский, которого нельзя было не канонизировать ввиду его популярности, и новгородский князь Всеволод-Гавриил, выгнанный в 1138 г. вечем из Новгорода. Характерно, что и Александр был новгородским князем, так что из собственно удельных князей в списки не попал никто. Эти новые общегосударственные святые были присоединены к четырем прежним московским «чудотворцам» — митрополитам Петру, Алексею и Ионе и основателю Троицкой лавры Сергию. До конца XVI в. были канонизированы еще 25 святых, также почти исключительно из клириков, в том числе Иосиф Волоцкий. Таким образом, новый общерусский пантеон составился из «молитвенников» во главе с московскими «молитвенниками». Удельные князья, как и следовало ожидать, были лишены не только земных, но и небесных престолов. Союз государства и церкви был демонстрирован этой канонизацией самым ярким образом. Вместе с тем московская церковь, которая в XVI в. стала считать себя преемницей византийского православия, с гордостью могла заявить, что не уступает в «славе» своей греческой предшественнице. Централизованная церковь охотно шла на поводу у московского государя и в чисто церковных вопросах. Не только канонизация святых, но и упорядочение церковного быта, культа и вероучения проводилось по директивам государя. Так, Стоглавый собор рассматривает вопросы, поставленные царем, и выносит по ним свои постановления. Союз государства и церкви стал на весь XVI в. определяющим фактором московской политики. Все как и при Константине Великом.
    По отношению к тяглому люду, находившемуся под нею, она осталась тем же требовательным господином. С этой стороны ее изобличали, не жалея красок, сторонники боярской партии, в особенности Максим Грек. Подражая библейским пророкам, Максим влагает в уста господа и богоматери пламенные филиппики против церкви, которая служит богу «красногласным пением, шумом доброгласных колоколов и вонями благоуханными», облекает бога на иконах в золотые ризы и золотой венец, но все это приносит ему «от неправедных и богомерзких лихв, от лихоимания и хищения чужих имений», дары эти «смешаны со слезами сирот и бедных вдовиц и кровями убогих». Другой автор, аноним, которому принадлежит одно рукописное поучение XVI в., быть может подражая «Похвале Глупости» , изображает, как на страшном суде господь «повелит отлучити митрополиты и епископы, и попы, и игумены, и дьяконы, и черниця, и черньца» за то, что они, заблудившись в «гордости и в пиры и в сребролюбии», не научили людей его, и предаст их в «огнь вечный». Со стороны тяглого люда протестов против церковного господства в середине XVI в. еще не слышно, если не считать единичных явлений вроде духовно-анархической секты беглого холопа Феодосия Косого, белозерского монаха. По учению Косого, вся церковная догматика и культ — храмы, иконы, мощи, причастие — дело рук человеческих и не имеет ничего общего с божественным откровением, точно так же как и государственная организация. У христиан не должно быть властей, и не должно им воевать, а вся религия заключается исключительно в любви к ближнему.
    Догадаетесь сами, что с ним сделали?
    Но об этом позже.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • В ответ на: Ибо открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою. Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны.
    Но как они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, – то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела. Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен вовеки, аминь...
    И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму – делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы. Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют.
    Послание к Римлянам, 1 глава.

    Великий Апостол конечно , говоря о смерти, имеет ввиду смерть духовную, поскольку человек рождается в жизнь лишь свыше от Духа Божия в Разуме. Отец Небесный не наказывает никого, тем более смертью.
    Он есть Жизнь и дарует Жизнь вечную причастным, подобным Ему.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Опуская период и процесс получения московской церковью автокефалии, о котором я много писал ранее, хочется остановиться на причинах, которые привели к появлению "московского папы" Никона. По моему мнению он явился как реакция на все выше описанные последствия действий Иосифа Волоцкого.
    Реформируя организацию он хотел исправить церковь, но не установлением в ней соборного начала, а посредством проведения в ней строгого единовластия патриарха, не зависящего от царя, и посредством возвышения священства над царством.
    Забегая в конец, стоит сказать, что по мысли Никона рядом с царем всея Руси должен стоять патриарх всея Руси; он не должен делиться с царем ни доходами, ни почетом, ни властью. Никон выступил с целой продуманной и разработанной теорией. Он сформулировал ее полностью в своих ответах церковному собору 1667 г., перед которым ему пришлось предстать в качестве обвиняемого. Над миром властвуют два меча, духовный и мирской, первым владеет архиерей, вторым — царь. Который же из двух выше? В противность утверждающим, что выше царь, Никон доказывает, что это неправильно и что выше архиерей. Христос дал апостолам право вязать и решать, но архиереи — преемники апостолов. Венчает царя на царство архиерей, он может «вязать» царя чрез царского духовника, подчиненного архиерею, он может «запрещать» царя. Приведя еще ряд доказательств из истории, Никон заключает: «Сего ради яснейше: царь имать быти менее архиерея и ему в повиновении... яко духовенство есть людие избранные и помазани святым духом»; «священство боле есть царства: священство от бога есть, от священства же царстви помазуются». Отсюда вытекало, по мнению Никона, что патриарх должен быть на Руси вторым государем, равным царю и даже большим его; царь не может вмешиваться в церковные дела иначе как по приглашению патриарха, но патриарх имеет право и должен руководить царем.
    Таким образом, Никон хотел реформировать организационное объединение русской церкви путем освобождения ее от подчинения государству, которое стремилось опоясаться сразу двумя мечами, и духовным и материальным, чтобы пускать в ход, судя по надобности, или тот, или другой, и путем создания параллельной государству и руководящей последним церковной организации. На первых порах своего патриаршества Никон как будто имел успех; он был постоянным советником царя в государственных делах, управлял за царя, когда тот уходил из Москвы в походы, писался «великим государем», единолично назначал и смещал епископов. Но все это влияние Никона опиралось не на какие-либо перемены в положении церкви по отношению к государству, а просто на личное доверие к Никону царя. Никон был царским «собинным другом», т. е. попросту временщиком, а так как он своим гордым и грубым нравом и грабительскими действиями нажил себе повсюду — и среди боярства и среди всего клира, начиная от епископата и кончая последним причетником, — одних злейших врагов, то, когда царь, раскусив его истинные цели, изменился к нему, и звезда его закатилась, он не нашел нигде поддержки. При полном сочувствии епископата царь предал Никона суду церковного собора за самовольное оставление кафедры, оскорбление величества и противные канонам самовольные и своекорыстные действия при управлении церковью. Собор 1667 г. осудил его….
    Так неудавшийся московский «папа» кончил жизнь в ссылке простым монахом.
    Глубинные же причины, приведшие Никона к власти, состояли в следующем.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Когда после Смуты дворянство окончательно захватило руководящее положение в Московском государстве и преобразовало его сообразно со своими интересами, то эта перемена коснулась и церкви. Нет ничего более ошибочного, чем взгляд, будто так называемый патриарший период в истории русской церкви, совпадающий с XVII в., был эпохой особого могущества и независимости церкви как таковой. Напротив, приобретя новый, более ослепительный, чем раньше, внешний блеск, церковь в области управления и даже культа превратилась, в сущности, в один из московских приказов; если в удельную эпоху князья церкви были действительно владетельными князьями, то теперь даже сам патриарх вынужден был считаться с директивами и постоянным контролем со стороны царя и боярской думы.
    Показать скрытый текст
    Правда, абсолютные размеры церковных вотчин и численность церковных людей были и в XVII в. весьма внушительны: по приблизительному и скорее преуменьшенному, чем преувеличенному, расчету, патриарху, митрополитам и епископам принадлежало в конце XVII в. около 37 000 дворов, в которых числилось около 440 000 душ тяглого населения обоего пола, и, кроме того, значительные земли с значительным количеством населения числились за монастырями, не входившими в число специально патриарших и епископских монастырей. Но все же эта хозяйственная база в сравнении с хозяйственной базой дворянского государства представляется значительно более узкой. Непосредственно руководимое дворянским государством, церковное и монастырское землевладение возрастало очень медленно, скованное ограничениями XVI в. Значительно возросли лишь патриаршие вотчины в первой половине XVII в., но и то вследствие того случайного обстоятельства, что патриарх Филарет, отец царя Михаила, был фактическим царем и не попал формально на царский престол только потому, что его во время Смуты Борис Годунов насильно постриг в монахи.
    Было приказано: "По душам в вечный поминок не имати никоторыми делы; и в поместном приказе за патриархом и за митрополиты, и архиепископы, и епископы, и за монастыри таких вотчин не записывати; а вотчинником никому вотчин в монастыри не давати; а кто и напишет вотчину в монастырь в духовной, и тех вотчин в монастыри по духовным не давати, а дати в монастырь родителем (родственникам) их деньги, чего та вотчина стоит или что умерший вотчине цену напишет в духовной; а буде кто с сего уложения вотчину всю родовую или выслуженную, или купленную продаст или заложит, или по душе отдаст патриарху, или митрополиту, или архиепископу, или епископу, или в которой монастырь, и ту вотчину взяти на государя безденежно и отдать в раздачу челобитчиком, кто о той вотчине государю учнет бить челом».
    Мало этого, то же самое Соборное Уложение произвело даже частичную, но принципиально важную экспроприацию, переписав «за государя в тягло и в службы бездетно (бессрочно) и бесповоротно» целый ряд городских слобод, принадлежавших боярам, патриарху, епископам и монастырям; правда, при этой экспроприации пострадали также и бояре, но львиная доля отобранных слобод принадлежала церкви. Наконец, Уложение завершило процесс уничтожения церковной юрисдикции по отношению к церковным людям по гражданским и уголовным делам. Неудивительно, что патриарх Никон называл Уложение 1649 г. «бесовским». Не только он, но и прочие иерархи и монастыри повели против мер Уложения жестокую борьбу, но добились только одной уступки по судебной линии: постановлением собора 1667 г. клирики в собственном смысле, священники, монахи и епископы, были освобождены от юрисдикции светских учреждений даже по уголовным делам, а затем и монастырский приказ был упразднен. Но через полвека и эта уступка была отобрана Петром уже без всяких затруднений и прекословия.
    Эта борьба за юрисдикцию была, повторяем, борьбою прежде всего за доходы, а не за власть, ибо фактическое отправление судебных функций в патриаршей и епископских куриях находилось в руках светских чиновников, контролировавшихся царским правительством. Как мы сейчас увидим, все церковное управление, церковные власти, начиная с патриарха, подчинялись царю. Это признавали и церковные иерархи, одни сочувственно, как некий инок Авраамии, писавший царю Алексею, что «вся тягота церковная ныне на твоей вые висит, а на властей ныне ни на которых нечего смотреть, времени служат», другие с досадою, как Никон, писавший константинопольскому патриарху Дионисию: «Ныне бывает вся царским хотением: егда повелит царь быти собору, тогда бывает, и кого велит избирати и поставити архиереем, избирают и поставляют, и кого велит судити и обсуждати, и они судят и обсуждают и отлучают». Эта характеристика Никона вполне соответствовала действительному положению вещей. Все церковные соборы XVI и XVII вв. созывались царскими указами, члены их приглашались лично царскими грамотами, порядок дня определялся царем, и самые проекты докладов и постановлений составлялись заранее предсоборными комиссиями, состоявшими обычно из бояр и думных дворян. На заседаниях соборов всегда присутствовал или царь, или его уполномоченный боярин, который зорко следил за точным выполнением предначертанной программы. Таким образом, как должен был признать даже церковный историк Н. Ф. Каптерев, «церковные соборы XVI и XVII столетий не были какими-либо самостоятельными, автономными церковными учреждениями... которые имели бы право свободно и самостоятельно постановлять свои решения... (они) были только простыми совещательными учреждениями при особе государя, они были только органами царского законодательства по делам церковным». Если таково было положение соборов, которые по каноническим правилам являются органами верховной власти в церкви, то нечего удивляться, что патриарх и епископы были, по существу, простыми царскими чиновниками. Инициатива учреждения патриаршества исходила от царя. Первый патриарх Иов был предложен на кафедру царем. Собор для приличия предложил царю кроме Иова двух других кандидатов, но царь утвердил Иова. Все следующие патриархи также были «избраны» соборами по указанию царя. Таким же порядком «избирались» на соборах епископы, и уже попросту назначались царем игумены и даже протопопы. Мало этого, «избранные» таким образом иерархи должны были управлять при помощи назначенных царем чиновников. Патриаршее управление слагалось из трех приказов: дворового, казенного и судного. Епархиальные епископы имели также нечто вроде дворцового приказа и держали специальных судных бояр. Начальники этих приказов и судные бояре сначала, согласно постановлению Стоглава, назначались и увольнялись архиереями, но с ведома и согласия царя, который в случае отсутствия у архиерея подходящих кандидатов мог назначать своих кандидатов; но с 1610—1613 гг. было установлено, что патриаршие и епископские бояре, дворецкие и дьяки прямо «даются от государя». Не следует думать, что царское вмешательство в церковное управление имело место только по административным, финансовым и судебным делам. Нет, царь издавал распоряжения также о соблюдении постов, об обязанности говения, о служении молебнов, о порядке в церквах, о «житии монахов, приличном иноческому обещанию», и нередко адресовал такие указы не архиереям, а своим воеводам, которые должны были следить за их выполнением и наказывать ослушников «без всякия пощады».
    Скрыть текст

    Таким образом, главенство в церкви во всех отношениях фактически принадлежало царю, а не патриарху.
    Это положение дела в церковных кругах не только не считалось ненормальным, но даже признавалось официально соборами как бесспорный и даже богоустановленный порядок. В официальном приветствии царю Федору Ивановичу по случаю его венчания на царство (в 1584 г.) митрополит, повторяя теорию Иосифа Волоцкого, говорил: «Вас (царей) господь бог в себе место избра на земли и на свой престол вознес». В XVII в. теория наместничества кажется уже недостаточной, и царь прямо провозглашается богом. Клирики в челобитных пишут, что цари «воистину по бозе бози», и прибегают к царю, «яко богу». Собор 1660 г., не обинуясь, признал, что земной бог имеет над церковью равные права с небесным богом — «ему же (царю) свою церковь господь преда», — и санкционировал права царя, создавшиеся по традиции, «созывати освященный собор», «о благочинии церковном тщатися» и «о православныя церкви благостроения попечение творити». Это «тщание» и «попечение» о церковном благочинии и благостроении получило формальное выражение в Соборном Уложении 1649 года, которое я выкладывал на форуме, начинающиеся главой о богохульниках и церковных мятежниках.
    «Меч материальный» ограждал клириков, а кстати, и самого главу церкви, не только от «мятежных» и еретических выступлений, но даже и от лишнего беспокойства. За царской охраной церковные князья, притворяясь смиренными нищими, чуть ли не ограбленными казною, жили, однако, сладкою и привольною жизнью.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Богатства и привольная жизнь высшего клира церкви создавались трудом не только тяглого люда, но и поборами при помощи разного рода сборов с приходского духовенства. По отношению к этому последнему епископское управление по прежнему сводилось главным образом к собиранию доходов; вошло даже в обиход выражение «тяглые попы». Законодательство XVII в. пошло вслед за этой эволюцией. Оно запретило прежние свободные выборы священников и дьяконов из крестьян и даже холопов и приравняло таковые к преступлению; завело особые «записные книги ново-поставленным попам и дьяконам»; запретило, наконец, свободный переход из одного прихода в другой без разрешения архиерея, полагая таким образом начало наследственному духовному сословию, которое в XVIII и XIX вв. было верным слугою и помощником дворянства. В то же время вводились другие ограничения: отбирались у церкви земли, запрещалось священникам торговать и заниматься ремеслами, вводилась архиереями такса за требы. Ограничивая доходы подчиненного клира, архиереи не только не уменьшали своих требований, но, напротив, увеличивали их, стремясь наверстать ущерб от потери судных пошлин и уменьшения вотчинных доходов.
    Показать скрытый текст
    При этом архиерейские аппетиты не сдерживались более тою силою, какую представляли из себя прежние свободные крестьянские миры и исчезнувшие городские общины, превращенные теперь в податное орудие Московского государства. Сместить священника при помощи помещика или воеводы ничего не стоило; и с приходским духовенством перестали церемониться. Пошлины за поставление и архиерейский оброк возросли до огромных размеров. Архиерейские сборщики, следуя директиве своих господ «все подати собирать без недобору», «с большим поспешением днем и ночью», «а на ослушников правити без всякия пощады», действовали чисто грабительским образом — «всякие окладные и неокладные доходы сбирали с прибавкою, не против того, как дань накладывается», не считая «корысти» воевод и прочих агентов светской власти. «Правеж», который предписывался архиерейскими приказами, был самый жестокий: недоимщиков бросали в тюрьмы, заковывали в кандалы, нещадно били; патриаршие стрельцы устраивали даже вооруженные облавы на неаккуратных священников среди бела дня и иногда на самых людных улицах и площадях. Этот невыносимый гнет не мог не вызывать оппозиции со стороны приходского духовенства. Тяжелее всех было сельскому духовенству, и его протест был наиболее радикален и решителен. Оно не сразу пошло на службу к дворянству и не сразу помирилось с полным подчинением высшей церковной власти. Не отличаясь ничем по хозяйственному положению от крестьян , принужденные одновременно и наряду с «пахотными мужиками» браться за соху и за косу, сельские священники прониклись ненавистью и негодованием по отношению к князьям церкви и проявляли еще до начала раскола свое недружелюбие в весьма осязательной форме — вместе с прихожанами они били и увечили архиерейских десятильников, не хотели судиться у архиереев и «презирали» архиерейское благословение. Эта зараза проникла даже в некоторые монастыри, непосредственно подчиненные архиереям и также нещадно ими эксплуатировавшиеся. В 1622 г. митрополит новгородский Макарий принужден был жаловаться царю, что «по монастырям архимандриты и игумены и по мирским храмам попы и диаконы, и церковные причетники и земские люди его, государева богомольца, и его приказных людей, и десятильников ни в чем не слушают, и во всяких духовных делах под суд не даются и ставятся сильны, и духовных дел судными и всякими пошлинами владеют те архимандриты и игумены и попы и корыстуются сами меж себя, а в царское богомолье в софейскую казну не платят».
    Учреждение патриаршества только усилило смуту и недовольство. Прежде всего, эта реформа создала для провинциального духовенства новое тягло. На содержание патриарха и его двора была отведена огромная область, духовенство которой было обложено особым патриаршим тяглом. Та же челобитная сельского духовенства на Никона, горько плачется, что патриаршество, в возмещение всего того тягла, которое оно взвалило на плечи сельского духовенства, не может или не хочет защитить последнее от все возрастающего своеволия и произвола «дворян и людей боярских». «Попов и дьяконов по боярским и дворянским вотчинам в колоды и цепи сажают, бьют и от церкви отсылают» (т. е. сгоняют с мест); а при Никоне у дворян и боярских людей уже похвальное слово стало: "Бей священника, что собаку, лишь бы жив был, да кинь 5 рублей" (за бесчестье). Челобитные клириков на «смертный бой» идут, не прекращаясь, в течение всего XVII в., но, конечно, не достигают цели, хотя в них приводятся и такие факты, что для иного помещика ничего не стоило в драке «тайну Христову всю пролить и ногами потоптать». Оппозиция против архиереев соединялась с оппозицией против дворян и бояр. Сельское духовенство было тут солидарно с крестьянством не только .в настроениях, но и в тактике: как мы видели, оппозиция сельского клира иногда перерастала в прямое неповиновение начальству и даже бунт.
    Иного рода оппозиция нарастала среди городского духовенства. Подчиненное архиереям и патриарху, окруженное со всех сторон сыском, дошедшим до крайней степени опять-таки при Никоне, оно боролось с архиерейским гнетом не «боем», а обличениями. В среде городского духовенства образовались в середине XVII в. кружки ревнителей благочестия, которые хотели очистить русскую церковь от скверны. Влиятельнее всех был московский кружок, организованный царским духовником протопопом Стефаном Вонифатьевым. К нему примкнули будущий патриарх Никон, бывший тогда архимандритом Новоспасского монастыря, некоторые соборные протопопы и несколько мирян. Члены кружка хорошо сознавали недуги русской церкви и ее в общем крайне невысокий уровень. Пороки церкви изображены с точки зрения ревнителей в знаменитом подметном письме, найденном в Москве в декабре 1660 г., обличавшем русский клир и переполошившем московских архиереев. «Священство в мире, яко душа в теле. Ведомо убо буди, епископ убо вместо всех бога, священник же—Христа, прочий же святых ангелов: аз же мню несть уже ни единого епископа, чтобы жил по-епископски, ни одного священника, чтобы жил по-священнически, ни инока, чтобы жил по-иночески, ни христианина, чтобы жил по-христиански; вси свой чин презреша; игумени оставиша свои монастыри и возлюбиша со мирскими женами и девицами содружатися; а попове оставивше учительство и возлюбиша обедни часто служить и кадило от грабления и от блуда на жертву богу приносити и мерзостное и калное свое житие всем являти и благочестием лицемерствующиеся, мняще частыми обеднями бога умилостивити, недостойни и пияни, помрачени различными злобами, и слова божия и слышать не хотяще. О таковых бо речено: проклят вся творяй дело божие с небрежением; не приемли имени господа бога твоего всуе. Что же всуе? Еже крестившееся во Христа, и не живем во Христе. Тии будут осуждены с бесы в муку вечную». Церковь гибнет, но причину гибели надо искать на самом ее верху: это патриарх и архиереи. «Твоего святительского рукоположения служители только именем пастыри, а делом волцы, только изречением и образом учители, а произволением тяжцы мучители», — пишет какой-то «богомолец» (т. е. клирик) патриарху Иосифу. В том же духе пишет другой клирик суздальскому архиепископу Серапиону: «Или мниши избежать суда божия? Помни реченное в писании: тому же быть волку и сему, аще волком терпит, а не пастырю». «И радуются архиереи, — пишет инок Авраамий, — одеющеся в брачна цветная одеяния, яко женихи, рясами разнополыми, рукавы широкими, рогатыми клобуки себе и атласными украшающе, скипетры в руках позлащени имуще, воцаритися над людьми хотяще, параманзы також златом вышивающе. Се есть монах, се есть учитель! Се есть наша вера! Таковии суть ныне законоучители — блазнители и прелестницы!» Вывод отсюда для ревнителей был ясен: если низший клир испорчен, то не по своей вине; виною тому те, кто священников ставит и превращает затем в волков своим мздоимством и попустительством. Как может низший клир быть нестяжательным, когда стяжают все архиереи, и прежде всего стяжают с него самого? Как может иерей избегать «пианства», когда у «святых законоположников власти» «брюха толсты, что у коров»? Как может священник проповедовать против пережитков язычества, когда сами архиереи устраивают у себя «игры скоморошеския»?
    Городские ревнители хотели бороться со всеми этими пороками при помощи реформы сверху. Через посредство Вонифатьева они приобрели влияние на молодого тогда царя Алексея, и по их указаниям царь издал несколько указов об исправлении церковных недостатков. Они пытались действовать и путем чисто церковных реформ. Для ревнителей стало очевидным, что начинать оздоровление церкви надо сверху, борьбою с епископатом, п для этого прежде всего надо взять в руки кружка главнейшие епископские должности. Через посредство Воннфатьева московский кружок нашел доступ к царю и получил возможность устраивать на освобождающиеся епископские кафедры своих людей. А когда умер патриарх Иосиф, тот же кружок поспешил возвести на патриарший престол своего «друга» Никона, ставшего к этому времени новгородским архиепископом, и надеялся обеспечить проведение при содействии последнего церковной реформы. Однако, как мы сейчас увидим, Никон совершенно обманул расчеты ревнителей.
    Скрыть текст

    Был он, по выражению Аввакума, одного из ревнителей, «наш друг», «ныне же честь вземше и переменишеся». Никон действительно начал реформы, но не те и не в том духе, какой желателен был ревнителям. С точки зрения ревнителей, реформа церкви должна была коснуться только церковной организации и нравственности. На место князей церкви, эксплуатировавших приходский клир, ревнители хотели посадить послушных себе иерархов, мечтая, быть может, провести впоследствии выборность епископата, как это установилось в XIX в. в старообрядческой церкви. По крайней мере, вполне ясно, каким образом, по их мнению, должна была управляться церковь и вершиться церковная реформа: надо «быть собору истинному», состоящему не из одних архиереев, но и из священников и из «в мире живущих»; собор из одних архиереев, да еще по подбору царя с боярской думой, это «сонмище иудейско».
    Исправление церковной нравственности опять-таки служило целям внутреннего укрепления церкви. Но реформа в представлении ревнителей вовсе не должна была касаться существа веры и культа. В Москве пели, читали и писали иконы не совсем так, как в Новгороде или в Соловках, но и тут и там разница оправдывалась традицией, в конечном счете восходившей к какому-либо чудотворцу или преподобному, угодившему божеству именно таким, а не иным путем. «Старая вера», за исключением основных ее «догматов», утвержденных Стоглавым собором, отнюдь не была чем-либо единообразным, — насколько мало было единообразия в культах, настолько же много было мелких различий в чине совершения культа. На это многообразие вовсе не думали нападать ревнители, не говоря уже о том, чтобы они могли посягнуть на «великие догматы», установленные Стоглавым собором.
    Никон имел совершенно иные представления о реформе. Он ничего не имел против исправления церковной нравственности, но на этом и кончались пункты соприкосновения между ним и его прежними друзьями. Но зато Никон еще до опалы, по мысли царя и при полном его одобрении, предпринял и провел другую реформу, также имевшую, объединительный характер. Эта последняя реформа была совершенно противоположна планам ревнителей и, как мы сказали, положила начало жестокой внутрицерковной борьбе, приведшей к церковному расколу и нашедшей отклик во всех оппозиционных слоях тогдашнего общества.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Не хотел, но все таки необходимо сказать пару слов о самой реформе.
    Сущность официальной реформы заключалась в установлении единообразия в богослужебных чинах. Объединенная российская церковь, родная сестра восточных церквей, не имела единообразного богослужебного чина и разнилась в этом от своих восточных собратий, на что постоянно указывали и Никону и его предшественникам восточные патриархи. В единой церкви должен был быть единый культ. Соборы XVI в., возведя в ранг всероссийских святых местных патронов, не завершили этим дело объединения культа. Надо было ввести единообразие также и в богослужебном чине, заменить удельную богослужебную пестроту московским единообразием. Вопрос о проведении этой принципиальной реформы возник еще до Никона в связи с победой техники в книжном деле. Главное затруднение оказалось в выборе образца для исправления. Для царя и Никона это были тогдашние греческие чины; для огромного большинства клириков — древние русские чины, закрепленные в «харатейных» (рукописных) книгах.
    Показать скрытый текст
    Итак, реформа должна была касаться обрядов. Удивляются, как подобная реформа, исправление подробностей богослужебного чина, могла возбудить такие ожесточенные споры, отказываются понять, почему Никон и его противники придавали такое значение «единой букве «аз». Но за этим «азом» скрывались две реальные противоположности: старого самостоятельного приходского клира с его многообразными культами и чинами и новой дворянской церкви, уничтожавшей везде всякую тень самостоятельности и стремившейся к единообразию. Стремясь ввести в русской церкви единообразие по греческому образцу, он засыпал константинопольского патриарха Паисия вопросами чисто обрядового характера и схоластическими казусами, нисколько не отличаясь в этом случае от своего предшественника Иосифа, спрашивавшего восточных патриархов о четырех «великих церковных потребах» подобного же рода. Получив 27 таких вопросов, Паисий пришел в недоумение и деликатно попробовал в своем ответе просветить Никона: «Не следует думать, будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование, несколько отличающееся в вещах, которые не принадлежат к числу существенных или членов веры, лишь бы соглашался в важных и главных с кафолическою церковью»—и, кстати, приложил экземпляр «Православного исповедания веры» для сведения Никона. Но эти нравоучения, равно как и все рассуждения Паисия об условности даже таких вещей, как перстосложение при крестном знамении и благословении, пропали для Никона даром.
    Официально необходимость исправления мотивировалась на соборе 1654 г. тем, что в старопечатных книгах было много ошибок, вставок, и тем, что русский богослужебный чин очень существенно разнился от греческого. Рукописей древних было мало, а имевшиеся расходились одна с другой; справщики не умели в них разобраться, и этот путь был оставлен и заменен другим. Царь и Никон решили признать нормой тогдашние печатные греческие книги, напечатанные в Венеции, а также славянские требники для литовскорусских униатов, напечатанные там же, и по ним править русские книги. Следуя этой директиве, справщики сначала делали перевод с греческих венецианских изданий и, не особенно полагаясь на свое знание греческого языка, постоянно сверяли его со славянским униатским текстом. Этот перевод был основной редакцией новых русских богослужебных книг. Результат такого исправления был совершенно неожиданный. Дело в том, что за те семь веков, какие прошли со времени религиозной реформы Владимира, весь греческий богослужебный чин изменился весьма существенным образом. Двоеперстие (вошедшее в обычай взамен прежнего единоперстия), которому первые греческие священники научили русских и балканских славян и которое до середины XVII в. держалось также в киевской и сербской церкви, в Византии заменилось под влиянием борьбы с несторианами троеперстием (конец XII в.); также изменилось перстосложение при благословении; все богослужебные чины стали много короче, некоторые важные песнопения заменились другими. В результате, когда Никон заменил старые книги и обряды новыми, получилось как бы введение «новой веры». Догматы Стоглавого собора, двоеперстие и хождение посолонь, были разрушены. В то время как Стоглав провозгласил: «Иже кто не знаменается двема персты, яко же и Христос, да есть проклят», патриарх Макарий по просьбе Никона в неделю православия в Успенском соборе всенародно показал, как надо креститься тремя перстами, и провозгласил: «А иже кто по Феодоритову писанию и ложному преданию творит (двоеперстие), той проклят есть», и вслед за Макарием то же проклятие на двоеперстников провозгласили два других восточных патриарха. Весь богослужебный чин был переделан заново и сокращен настолько, что отпадал уже и вопрос о многогласии.
    По словам «Сказки соловецких монахов», «молитву Иисусову, и исповедание православные веры, и ангельскую трисвятую песнь, и начальный стих «царю небесный», от крещение человеком и венчание, и маслосвящение, и погребение иноческое и мирское, и летопись от Христова рождества, и церковное пение, заутрению и полуношницу, и часы, и молебны, вечерню, и повечерию, и нефимон, и весь чин и устав, и кажение, и звон церковный — переменил все без остатку, литургию божественную переменили ж».
    Священники Лазарь и Никита (Пустосвят), из городских ревнителей, имели терпение проделать огромную работу детального сличения новых книг со старыми и изложили результаты своих изысканий в челобитных царю. Оказалось, что изменены и сокращены чины крещения и миропомазания, в котором исключены «таинственные приглашения», следовавшие за словами «печать дара духа святого» и разъяснявшие, какой дар дается, т. е. уничтожены самые магические формулы; далее изменен чин покаяния, елеосвящения и брака. Из общественных служб изменены также чины девятого часа и вечерни, соединенных теперь вместе и значительно сокращенных против прежних, также чин утрени. Больше всего изменений оказалось в литургии. Прежде всего переделан совершенно чин проскомидии : вместо семи просвир — пять, за упокой вынимать не одну часть за всех, а частицу за каждого поминаемого; эта перемена дает Никите повод даже к язвительной насмешке: «И разве на толико имян (синодики тогда были огромные) довлеет просфора с монастырскую ковригу! И день тот мал будет на едино просфоромисание». Затем вместо изображения на просвирах обычно употреблявшегося восьмиконечного креста было введено изображение четырехконечного креста, общеупотребительного у тогдашних греков и католиков. Редакторы новых книг не спелись друг с другом или не следили за печатанием и тем сильно повредили введению никоновского единообразия.
    Можно представить себе, какая буря поднялась среди приходского духовенства, когда были разосланы по церквам новые книги. Сельское духовенство, малограмотное, учившееся службам со слуху, должно было или отказаться от новых книг, или уступить место новым священникам, ибо переучиваться ему было немыслимо. В таком же положении было и большинство городского духовенства и даже монастыри. Монахи Соловецкого монастыря выразили это в своем приговоре напрямик, без всяких оговорок: «Навыкли мы божественные литургии служить по старым служебникам, по которым мы сперва учились и привыкли, а ныне и по тем служебникам мы, старые священницы, очередей своих недельных держати не сможем, и по новым служебникам для своей старости учиться не сможем же... а которые мы священницы и дьяконы маломочны и грамоте ненавычны, и к учению косны, по которым служебникам старым многия лета училися, а служили с великою нуждою... а по новым книгам служебникам нам чернецом косным и непереимчивым сколько ни учитца, а не навыкнуть, путче будет з братьею в монастырских трудах быти». Сельскому и городскому священнику такого выхода не представлялось. Новая вера требовала, очевидно, и новых служителей! Старым оставалось бороться до последней возможности, а потом либо подчиниться, что было фактически невозможно, либо окончательно порвать с дворянской церковью и уступить свое место послушным ставленникам никониан. Челобитные против реформы проникнуты искренностью и глубиною убеждения и обнаруживают нередко огромную эрудицию их авторов, эрудицию, правда, в стиле Иосифа Волоцкого и его школы, но все же импонировавшую тогдашнему обществу. Авторы челобитных защищают «прежнюю христианскую веру», провозглашая никоновские нововведения «новой незнакомой верой».
    Московская церковная традиция восходит к московским чудотворцам, «в посте, в молитве и в коленопреклонении и слезами богови угодивших»; и «законы их, ими же они богови угодивши», дали им дар чудотворения и изгнания бесов. Главные «законы»: перстосложение двумя перстами, как «знаменуют себя» Иисус и святые на иконах, трисоставный крест, восьмиконечный, составленный якобы по образцу креста, на котором был распят Иисус и который будто бы был сделан еще Соломоном из трех древесных пород — кипариса, певга и кедра, крест, таинственно символизирующий трехдневную смерть Иисуса и непостижимую троицу, и прочие «догматы», установленные Стоглавым собором, важны по своей магической силе; но такая же магическая сила скрыта и в других элементах культа, в особенности в известных формулах и некоторых отдельных словах. Из челобитных видно, что такую магическую силу до Никона присваивали имени Исус — это «спасенное (т. е. спасительное) его имя, нареченное от бога святым ангелом»; замена в новых книгах этого имени именем «Иисус» казалась величайшим кощунством и дерзостью и прочее. Они ставят этим позднейших апологетов синодского православия в величайшее затруднение: приходится признать, что и Никон был невежествен по части веры столько же, сколько и его противники.
    Скрыть текст

    Но против ссылки на авторитет греческой церкви у апологетов был готов неотразимый аргумент: знаменитая «Книга о вере», официальное издание московской патриаршей кафедры, незадолго до Никона уже объявила ведь греческую веру «испроказившеюся»; «насилие турского Махмета, лукавый Флоренский собор да смущение от римских наук» уничтожили чистоту греческого православия, и «с лета 6947 (1439 г.) приняли греки три папежские законы: обливание, троеперстие, крестов на себе не носити», а вместо «честного тричастного креста» — латинский «двоечастный крыж». Греческие и славянские книги, с которых правил Никон, напечатаны в Риме, «Винецыи» и «Парыже» с лютым еретическим зельем, внесенным латинянами и лютеранами. Ересь не в том, что молитвы были переведены заново, а в превращении на латинский образец крестного знамения, хождения посолонь, троения аллилуйи, креста и т. д., в изменении всего церковного чина. «Всех еретиков от века ереси собраны в новые книги», — заявляет Аввакум. Никон предпринял такое дело, на какое не дерзал ни один еретик ранее его. «Не бывало еретиков прежде, кои бы святые книги превращали и противные в них догматы вносили», — говорит дьякон Федор. Под предлогом церковных исправлений Никон ни больше ни меньше как хочет искоренить чистое православие на Руси, пользуясь потворством царя и с помощью таких явных еретиков, как грек Арсений или киевские ученые. «Новая незнамая вера» оказывалась самою злою ересью. В челобитных уже даны все посылки для последующей оценки никонианской церкви, когда раскол стал уже совершившимся фактом: учение ее — душевредное, ее службы — не службы, таинства — не таинства, пастыри — волки.
    Челобитные, однако, оказались слишком слабым орудием в борьбе с соединенными силами царя, Никона и епископата. Уже в 1656 г. двуперстники были приравнены соборным постановлением к еретикамнесторианам и преданы проклятию. Этот собор, как и предшествующие, состоял почти исключительно из епископов, с некоторым числом игуменов и архимандритов, — епископат не смел стать за старую веру. Никон торжествовал. Наиболее видные вожаки оппозиции были сосланы и прокляты, между прочим, юрьевецкий протопоп Аввакум — в Сибирь. В 1666 г. окончательно и официально было признано, что реформа Никона не есть его личное дело, но дело царя и церкви. Собор из десяти архиереев, собранный в этом году, прежде всего постановил признавать православными греческих патриархов, хотя они живут под турецким игом, и признавать православными книги, употребляемые греческою церковью. Царь со своей стороны обязался обнажить меч материальный: по силе указов 1666—1667 гг. еретики должны были подвергнуться «царским сиречь казнениям по градским законам». Розыск еретиков и совершение градского суда было поручено воеводам.
    Новые сельские священники, служившие по никоновскому обряду, были уже верными слугами поместного дворянства. Дворянско-московская церковь нашла свое credo и при его помощи стала утверждать свое господство во главе с Романовыми.
    Осужденные служители старой веры, однако, не подчинились и ушли «в раскол», т. е. откололись от официальной церкви и продолжали с ней борьбу разными всем известными способами.

    Прервемся для осмысления информации.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • В ответ на: Слушайте слово Господне, князья Содомские; внимай закону Бога нашего, народ Гоморрский!
    К чему Мне множество жертв ваших? говорит Господь....
    Когда вы приходите являться пред лицо Моё, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие – и празднование!... праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их.
    И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови.
    Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову.
    Тогда придите – и рассудим, говорит Господь....

    Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят.
    Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь – убийцы. Серебро твоё стало изгарью, вино твоё испорчено водою; князья твои – законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них.
    Посему говорит Господь, Господь Саваоф, Сильный Израилев: о, удовлетворю Я Себя над противниками Моими и отмщу врагам Моим!
    Книга пророка Исайи, гл. 1

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Нельзя, конечно, обойти стороной и церковные реформы 18-го века Петра и Екатерины.
    Показать скрытый текст
    Конец XVII в., весь XVIII и первые 60 лет XIX в. русской истории проходят под знаком крепостного права. Явления церковной жизни, однако, тесно переплелись с политическими явлениями, ибо церковь начиная с 20-х годов XVIII в. из фактической служанки государства формально превращается в instrumentum regni, в орудие государственного управления. Перемены, происходящие в церкви, всегда являются следствием перемен в политической жизни. Церковь совершенно утрачивает способность к каким-либо самостоятельным выступлениям и действует лишь как одно из учреждений самодержавия. Это положение не придется вскрывать или доказывать—оно стало ясным для всего русского общества уже со времени церковной реформы Петра, и с того же времени правительство, не обинуясь, причисляет церковь к числу своих государственных учреждений, а с начала XIX в. в официальном словоупотреблении даже самый термин «церковь» заменяется термином «ведомство православного исповедания».
    Скрыть текст

    В лице Никона церковь произвела последнюю отчаянную попытку утвердить независимость от государства. Попытка, однако, опиралась на недостаточно мощную материальную базу и, как мы видели, потерпела фиаско. Государство сделало церкви лишь одну уступку—уничтожило Монастырский приказ, в котором царь Алексей хотел сосредоточить контроль над церковным вотчинным хозяйством и суд над церковными людьми. Для Петра, совершенно чуждого старому благочестию, церковь имела значение только как орудие власти и как источник государственных доходов.
    По существу же церковные реформы Петра, несмотря на их непривычную для тогдашнего общества фразеологию, лишь завершили процесс огосударствления церкви, начавшийся еще в середине XVI в., и дали ему совершенно точное и ясное юридическое оформление.
    Показать скрытый текст
    Петр назначил «временно» местоблюстителем патриаршего престола Стефана Яворского, молодого рязанского епископа, родом из Киева, всем обязанного Петру и совершенно чуждого и по образованию и по взглядам коренному русскому епископату. Яворский, подобно другому, наиболее влиятельному советнику Петра по церковным делам, Феофану Прокоповичу, учился сначала в Киевской академии, потом, временно приняв унию, учился последовательно в иезуитских коллегиях во Львове, Люблине, Вильне и Познани. Он был хорошим церковным оратором и писателем, но очень слабым администратором, и через него можно было провести какие угодно меры. Ему были поручены только специфически духовные дела, но и в этой области все его резолюции должны были идти на утверждение царю, а с 1711 г., когда был учрежден сенат, — на утверждение этому последнему. Фактически все церковное управление сосредоточилось во вновь восстановленном в 1701 г. Монастырском приказе с расширенными функциями. К нему перешли все административные и хозяйственные дела из расформированного патриаршего двора, и помимо судебных функций над церковными людьми восстановленный приказ получил право управления всеми церковными вотчинами через назначаемых им светских управителей.
    Это был первый шаг к секуляризации «тунегиблемых», по выражению Петра, церковных имуществ. Совершенно светское учреждение, состоявшее из светских чиновников с бывшим астраханским воеводой Мусиным Пушкиным во главе и подчиненное не местоблюстителю патриаршего престола, а штате-конторе и юстицколлегии (со времени их учреждения), Монастырский приказ распоряжался церковными имуществами на правах полномочного хозяина. Он через своих светских агентов вел хозяйство в церковных имениях и распоряжался назначением доходов, получаемых с них, на те или иные надобности сообразно с приказами правительства. По общему правилу все доходы поступали в кассу приказа; обратно же на содержание церковных учреждений выдавались суммы лишь по штатам, а все излишки поступали в государеву казну и шли на удовлетворение общегосударственных потребностей, главным образом на военные нужды.
    Прежняя свобода церковных имений от всякого тягла была заменена чрезвычайно тяжелым тяглом: помимо обычных общегосударственных повинностей на церковные земли дождем сыпались запросные сборы и чрезвычайные повинности. «Канальный сбор» на сооружение каналов, «козловскин сбор» на освобождение от рекрутской повинности, наряды в адмиралтейство плотников и кузнецов, наряды по мостовой повинности, содержание отставных военных чинов, поставка лошадей для драгун, подмога при отливке пушек и прочее и прочее—все это одинаковым бременем легло теперь не только на светские, но и на церковные имения.
    Но мало этого, были отменены все пошлины, которые ранее собирались архиереями и монастырями с подчиненных им клириков. Взамен всех прежних доходов предполагалось назначить для архиереев, монастырей и приходского духовенства строгие оклады и штаты. Архиереям было назначено довольно приличное жалованье; штаты приходского духовенства полностью не были проведены, но монастыри были посажены на голодный паек. Сначала было назначено в год по 10 руб. и по 10 четвертей хлеба на монаха; в 1705 г. эта норма была уменьшена наполовину. Петровскому правительству не приходилось стесняться: с тех пор как было запрещено отдавать в монастыри вотчины на помин души, социальный состав монашества резко изменился. Вместо бояр и дворян в монастырях начала XVIII в., по словам современников, живет в качестве чернецов «всякий сброд», искавший дарового хлеба. По словам ростовского епископа Георгия, «чернецы спились и заворовались», занимались ростовщичеством, венчанием за большие деньги недозволенных браков, занимались попросту воровством и скупкой награбленного у разбойников с большой дороги; слова «монах» и «забродяга» стали синонимами. От монахов не отставали и монахини, которые, по свидетельству белгородского архиерея Епифания (в 1727 г.), в монастырях «живали мало», но «волочились по мирским слободам и постоянно пьянствовали». Монастырский приказ не только посадил монахов на голодный паек, но также приостановил рост их числа; в каждом монастыре было установлено штатное число монахов, а на убылые места было ведено в 1715 г. принимать отставных и увечных солдат, сосланных раскольников и душевнобольных преступников.
    Эти меры поколебали в корне экономическую независимость русской церкви; мало этого, они имели скрытую тенденцию к постепенной передаче церковных вотчин в руки дворянства и к превращению монастырей в учреждения государственного презрения. А в основе своей они пресекали всякую возможность оппозиции церковной политике Петра со стороны епископата. Поэтому установление в 1721 г. нового порядка церковного управления, аналогичного другим отраслям государственного управления, прошло безболезненно и гладко, без единого возражения со стороны пришибленных Монастырским приказом церковных князей.
    Духовный Регламент, опубликованный 25 января 1721 г. вместе с манифестом Петра, учреждал, выражаясь слогом манифеста, «соборное правительство» в церкви; на самом деле, как без всяких обиняков говорилось в Духовном Регламенте, Духовный Коллегиум, долженствовавшее отныне управлять русскою церковью, мыслилось и было организовано в виде одной из прочих коллегий, т. е. учреждений, соответствовавших современным министерствам; тем самым новое «соборное правительство» становилось лишь одной из спиц в колесе абсолютистского государства. Новый законодательный акт был подготовлен без всякого участия церкви, ибо, хотя составлял проект Регламента псковский епископ Феофан Прокопович, но он выполнял лишь задание Петра — учредить для управления русской церковью коллегию по образцу протестантских духовных консисторий. С этими очень удобными для государственной власти учреждениями Петр близко познакомился на практике после присоединения Лифляндии и Эстляндии. Эти консистории имели смешанный состав,, из пасторов и чиновников, назначавшихся князем. Председатель, иногда из светских чиновников, также назначался князем. Консистория была тем органом, через посредство которого князь управлял церковными делами своей области. С 1711 г., после подчинения Лифляндии, Петр стал главой лифляндской протестантской церкви и в качестве такового назначал и увольнял членов рижской обер-консистории и утверждал ее постановления. Завуалировав таким образом свой подлинный образец, Феофан без обиняков и энергично подчеркивает чисто государственный характер учреждения. «Духовный Коллегиум под державным монархом есть и от монарха установлено», почему и члены его, наблюдая, «яко вину конечную, славу божию и спасение душ человеческих и всей церкви созидание», прежде всего и главным образом должны были «споспешествовать все, что к его царского величества верной службе и пользе во всяких случаях касатися может», и соблюдать самым тщательным образом материальные интересы государства. Поэтому была установлена для членов коллегии и специальная присяга, обязывавшая их «искать сущей истины, действовать согласно Духовному Регламенту» и заключавшаяся такою формулой: «Исповедую же с клятвою крайнего судию духовной сей коллегии быти самого всероссийского монарха, государя нашего всемилостивейшего». От коллегии, говорит Регламент, не придется «опасаться отечеству мятежей и смущения, какие происходят от единого собственного правителя духовного, ибо простой народ не ведает, как разнится власть духовная от самодержавной…»!
    Организация синода, как вскоре была наименована духовная коллегия, передает управление церковью всецело в руки государства. Постоянных членов в синоде нет; все члены временные, приглашаются на определенные сроки императором из числа архиереев (не менее трех), архимандритов и протопопов; председатель и вице-председатель синода также назначаются императором. Имея широкий простор для выбора членов синода, императорская власть не представляет такого же простора синоду в замещении свободных кафедр. Синод только «свидетельствует» перед императором кандидатов, т. е. указывает их, но императорская власть вовсе не принимает на себя обязательства назначать именно тех лиц, которых указывает синод. Правда, синод сейчас же после учреждения добился упразднения Монастырского приказа и получил все те функции, которые ранее принадлежали последнему; но зато правительство приняло сейчас же меры, чтобы административно-хозяйственное управление синода стояло под строгим контролем государства. Контроль был вверен обер-прокурору синода, светскому чиновнику, названному в официальной инструкции 1722 г. «оком государя и стряпчим по делам государственным». В случае упущений или нарушений указов и регламентов обер-прокурор должен был предлагать синоду, «дабы исправили»; «а ежели не послушают, то должен в тот час протестовать и иное дело остановить, и немедленно донесть нам (императору), если весьма нужное», Через обер-прокурора синод получал также все правительственные указы и распоряжения. Обер-прокурор еще не был назначен главою духовного ведомства — эта функция формально и фактически оставалась за императором и формально перешла к обер-прокурору только в 1824 г., — но отношения между синодом и правительственной властью, несмотря на попытки синодской фронды, уже в 30-х годах XVIII в. сложились такие, что церковь можно было с полным правом назвать синодской командой, — недаром на должность первого обер-прокурора Петр предписал сенату выбрать «из офицеров доброго человека» и больше половины обер-прокуроров XVIII в. были военными. За синодальными верхами этой команды послушно тянулись низы: епархиальные архиереи, превратившиеся в духовных чиновников, и белое духовенство, в городах всецело зависевшее от архиереев, а в селах — от местных помещиков, трактовавших сельских священников, как «подлый род людей».
    Первый повод для открытой церковной реакции дала смерть Петра. Появились претенденты на патриарший престол, надежды которых особенно расцвели по вступлении на престол Петра II, воспитанного бабушкой, царицей Авдотьей, в строгих правилах старины. Один из претендентов, новгородский архиепископ Феодосии, «плут Федос», торжествовал: «государь де... весьма тщился ниспровергнуть сие духовное правительство и для того нас утеснял штатами и недачею жалованья (вот где ересь!); а теперь-де смотрите, отцы святые, мы живы, а он умре». Однако «плут» Феодосии скомпрометировал себя нелепым поведением в своей епархии. Не дожидаясь, пока судьба вознесет его на патриарший престол, он попробовал «отложиться» от синода. Он составил присягу по образцу императорской и разослал ее по всем церквам и монастырям новгородской епархии с приказанием, чтобы эту присягу принесло ему все подчиненное ему духовенство. Тогда «плут Федос» был приговорен синодом «за злоковарное свое воровство» к лишению епископского сана и простым чернецом был сослан в Холмогоры, а составленная им присяга была всенародно сожжена.
    Эта борьба за восстановление патриаршества была обречена на неудачу прежде всего уже потому, что для ее успешного завершения не было материальной базы. Пока церковь не вернула себе своих имуществ, она не могла вообще вести никакой борьбы. Синод, сознательно или бессознательно, но это чувствовал, и его борьба за восстановление церковных имуществ была наиболее важной и наиболее яркой стороной церковной фронды. Борьба должна была кончиться и кончилась также решительным поражением. Синод добился от Анны Леопольдовны возвращения части вотчин, а затем в 1744 г. добился от набожной императрицы Елизаветы упразднения коллегии экономии и передачи всех вотчин в ведомство и управление синода, с тем, чтобы доходы распределялись тем же порядком, какой был положен при Петре. Эта общая формулировка вновь открывала синоду широкий простор. «Попечение» синода о церковных вотчинах привело не только к уменьшению доходов казны, но также и к таким последствиям, которые стали грозить безопасности дворянского государства. Эксплуатация крестьян архиерейских и монастырских вотчин приняла неслыханные по жестокости и грабительству размеры; на крестьян сыпались как из рога изобилия лишние сборы и повинности, «всяческие обиды и разорения». При сборах повинностей церковные приказчики били неисправных плательщиков батогами, иногда до смерти, отбирали последний кусок хлеба и обрекали целые волости на голод. Они брали в этом пример с самих иерархов. Так, архимандрит Иоаким в вотчинах своего монастыря, под самой Москвой, в Рузском уезде, самовольно сжинал крестьянский хлеб, производил потравы на крестьянских полях и лугах, отнимал у крестьян хлеб и скот, томил крестьян в холодной, забивал до смерти; от голода в его вотчинах умерло 13 человек. Синод не давал хода жалобам на архимандрита, и дело началось только тогда, когда хозяйничание Иоакима приобрело настолько скандальный характер, что московские власти были вынуждены вмешаться. С начала 50-х годов учащаются и усиливаются бунты архиерейских и монастырских крестьян; возбуждается церковными учреждениями множество дел «об ослушаниях и противностях» крестьян; в 1759 г. положение было признано настолько серьезным, что сенат учредил особую комиссию для разбора дел о крестьянских волнениях в церковных вотчинах. Дворяне забили тревогу, так как брожение из церковных вотчин грозило перекинуться в их вотчины. Так назрел второй, особенно жгучий мотив для окончательной секуляризации церковных вотчин.
    Первая проба фактической секуляризации была произведена в 1762 г. Петром III. Он вообще не стеснялся с церковью: издал приказ об удалении из церквей всех икон, кроме Христа и богородицы, и предписал всем священникам обрить бороды и носить штатское платье. В вопросе о церковных имуществах он действовал столь же решительно. Ссылаясь на волнения крестьян в церковных вотчинах, он учредил в Москве новую коллегию экономии для управления церковными имуществами, подведомственную сенату. Вместо «духовных персон» в церковные вотчины были назначены офицеры для управления «и защищения крестьян от всяких обид»; все дела о волнениях церковных крестьян были прекращены. Взамен прежних оброков в пользу церковных господ крестьяне были обложены однообразным казенным оброком сверх подушного налога и получили всю ту запашку, которая ранее вспахивалась в пользу архиереев и монастырей. Офицеры, назначенные управителями церковных вотчин, конечно, оказались не лучше прежних «духовных персон»; по выражению Арсения Мацеевича, они готовы были «спаса и богородицу ободрать», так что крестьяне выиграли от совершившейся перемены немного.
    Екатерина II, скоро спихнувшая своего супруга с престола, ловко воспользовалась недовольством церковных кругов, возникшим в связи с этими мерами. В своем манифесте о вступлении на престол она мотивировала, меж. ду прочим, переворот необходимостью спасти церковь и веру от разрушения и поругания, заявляла, что «не имеем мы намерения и желания присвоить себе церковные имения», а меру Петра III объявила в сенате необдуманной. Однако это был только ловкий дипломатический прием, не пошедший далее полумеры 12 августа 1762 г., когда имения были номинально «на время» возвращены церкви, но управление ими и половина рублевого оклада остались в светских руках. Крестьянские волнения в церковных вотчинах, не прекращавшиеся и после 1762 г., скоро дали возможность ликвидировать отмену «необдуманной меры». Не прошло и полугода после такой квалификации указа Петра III, как была учреждена особая комиссия о церковных имениях, в инструкции которой был уже намечен план секуляризации; он предусматривал производство описи всех церковных имений, переустройство их хозяйства сообразно данным описей и «применяяся лучшему хозяйству светских помещиков», «сочинение» штатов епархий, монастырей, соборов и духовных школ и обращение части доходов и монастырей на призрение раненых, увечных и отставных воинов; для управления вотчинами и распределения их доходов инструкция предполагала учреждение «главной духовной экономической коллегии». Таким образом, торжество церкви было преждевременно, а еще через год из уст той же защитницы церкви от поругания и разрушения, Екатерины, синодальные архиереи услыхали совершенно иную речь. «Существенная ваша обязанность состоит в управлении церквами, в совершении таинств, в проповедовании слова божия, в защищении веры, в молитвах и воздержании... Вы преемники апостолов, которым повелел бог внушать людям презрение к богатствам и которые были очень бедны. Царство их было не от мира сего: вы меня понимаете? Я слышала истину эту из уст ваших. Как можете вы, как дерзаете, не нарушая должности звания своего и не терзаясь в совести, обладать бесчисленными богатствами, имея беспредельные владения, которые делают вас в могуществе равными царям? Вы просвещенны, вы не можете не видеть, что все сии имения похищены у государства (!). Если вы повинуетесь законам, если вы вернейшие мои подданные, то не умедлите возвратить государству все то, чем вы несправедливым образом обладаете». Можно себе представить, какой переполох произвела в синоде эта речь, столь характерная для Екатерины, начавшаяся с восхваления идеальной миссии церкви и кончившаяся обвинением той же церкви чуть ли не в грабеже. Обращение церковных имений «на истинную пользу душе спасительную», как выразился манифест 1764 г. о секуляризации, не заставило себя долго ждать.
    26 февраля 1764 г. последовал манифест, окончательно и бесповоротно экспроприировавший церковь. Манифест лицемерно оговаривается, что императрица вовсе не желает обратить церковное достояние «на какое-либо употребление свету и его суете»; нет, оно будет обращено лишь на богоугодные дела. Эти дела таковы: проведение строгих церковных штатов и содержание церкви на основе этих штатов, призрение отставных военных инвалидов, пенсии офицерам, их вдовам и сиротам и пособия им на случай смерти, остальное в доход казны вообще... Крестьян перешло в собственность государства 910 866 ревизских душ, получивших название «экономических». Положение их осталось тяжелым. Епископы и архимандриты, зависевшие теперь всецело от государства, с горечью смотрели на уплывшее безвозвратно из их рук золотое дно. Им воспользовалось, конечно, не только дворянское правительство, но и само дворянство. Последнее, как установил манифест, получило значительный пенсионный фонд; но этого ему были мало, и оно протянуло руки к церковным землям. Правда, первое время правительство довольно строго соблюдало принцип неотчуждаемости секуляризованных имений, такой порядок заставлял дворян жаловаться: деревни и люди были отданы церкви «от набожных праведных людей» для поминовения душ дателей.
    В конце царствования Екатерины началась раздача секуляризованных земель «разным вельможам и любимцам государыни», продолжавшаяся и при Павле.
    Скрыть текст

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

    Исправлено пользователем Анжелина12 (12.02.19 11:22)

  • Интересным является тот факт, что законом 22 мая 1867 г., было постановлено: при определении на церковные должности не считать родство с умершими или уволенными клириками преимуществом одного кандидата перед другими; не допускать зачисления церковных мест за дочерьми или родственниками занимавших это место и не признавать действительными обязательства поступающих на места клириков выдавать часть дохода своим предместникам или их семействам. Этот указ поднял целую бурю среди духовенства, так как лишал крова и хлеба огромное число клириков, не имевших мест и в то же время не имевших права выхода из сословия. Логическим развитием закона 1867 г. явился поэтому указ 11 июля 1869 г., также прошедший через Государственный совет; указ отчислил из духовного звания всех детей духовных лиц, церковных сторожей и звонарей и предоставил детям духовных лиц полную свободу выбора профессии и поступления на государственную службу.
    Показать скрытый текст
    В течение нескольких лет комиссии под председательством местных архиереев произвели полный «передел» приходов во всех епархиях. Множество мелких приходов было закрыто и соединено вместе в более крупные; при этом часть церквей приписывалась к главным церквам приходов, а часть совсем закрывалась и запечатывалась, и вид архиерея, самолично проделывавшего эту операцию, не мог не возбуждать в клириках, кормившихся с закрываемых церквей, чувства ненависти и негодования. Своей высшей точки развития бюрократизация церкви достигла при обер-прокуроре К. П. Победоносцеве, роль которого в истории царствования двух последних Романовых достаточно известна. Как юрист, он, конечно, прекрасно сознавал, что такое устройство еще менее канонично, чем система кормления. «Государство, в сущности, только держит за собою это право (выбора епископов и пастырей), но оно не ему принадлежит», — говорит он; «оно принадлежит клиру и народу по праву историческому и апостольскому; но возвращение этого права кому следует зависит от государства, властвующего в церкви». Более откровенной и прямой оценки правового положения церкви во второй половине XIX в. мы не найдем нигде в другом месте. Потеряв формально характер духовного сословия, приходский клир фактически все же остался, по преимуществу, наследственным. Священники из дворян, купцов и крестьян появлялись одиночками; духовно-учебные заведения по-прежнему заполнялись сыновьями клириков, и если лучшие семинаристы стремились попасть в университет, на светскую дорогу, одолевая такое трудное препятствие, как придирчивый экзамен за курс гимназии, то худшие по способностям или инертные по характеру шли по проторенной дорожке отцовской профессии. Этот последний факт, что в клирики с каждым годом шла все более слабая часть семинаристов, факт, с горечью признававшийся и самим духовенством и искренними ревнителями церкви, был особенно ярким показателем кризиса церкви.
    В сельском быту священник стонал под ярмом крестьянской работы, зачастую обрабатывал свой надел с тою же страдою и с теми же мизерными результатами, как и его прихожанин крестьянин. Ярмо земледельческой страды сопровождалось вечной гоньбой за медным крестьянским пятаком, постоянным заискиванием перед помещиком, становым и деревенским кулаком, страхом перед благочинным и горькими слезами о тех грошах, какие приходилось отдавать в бездонный архиерейский карман. При таких условиях совершение культа становилось для сельского клира попросту формальной службой, а прихожанин был прежде всего платящим клиентом, вынужденным обращаться к священнику в определенных случаях: для крестин, венчания, похорон, молебнов от засухи и от ненастья и т. п. За свои услуги многие сельские священники устанавливали таксу, с которой иногда делали скидку, но тогда и в службе делали соответствующие сокращения. Так, некоторые священники только при условии полной оплаты хоронили с соблюдением всех местных обычаев, а при венчании «со скидкой» обводили вокруг аналоя не три, а один раз; повсеместно чин панихиды сокращался больше или меньше, в зависимости от платы — панихиду можно было служить и на пятачок, и на гривенник, и на пятиалтынный, и на двугривенный. Но были и такие священники, которые не делали никаких скидок, не стеснялись прижимать свою паству, и часто не из жадности, а потому, что к этому вынуждала их горькая необходимость. Городское духовенство жило, напротив, как общее правило, безбедно и службу совершало истово; но в его среде царил дух скопидомства, сколачивания денег на приданое поповнам, на некоторый комфорт и просто на черный день. Самая «идеалистическая» профессия по иронии судьбы порождала самые «материалистические» стремления. Скопидомство, практицизм, расчетливость и даже жадность городского клира вошли в пословицу: «Поповские глаза завидущие, руки загребущие».
    Лишь немногие представители городского клира, преимущественно в столицах, составляли своего рода церковную интеллигенцию — писали по церковным вопросам, интересовались философией, составляли и произносили самостоятельные проповеди; но такие сейчас же попадали под особенно бдительный надзор благочинных и духовных цензоров. Подраставшее в такой, обстановке потомство клириков видело весь этот неприглядный быт и на опыте узнавало, что религия, в сущности, является только средством существования и обогащения клира. Наиболее светлые головы шли дальше и приходили к убеждению, что религия есть не что иное, как самообман в лучшем случае и сознательный обман в худшем.
    Неудивительно, что при таких условиях церковь выполняла свои функции без заметного успеха. Политические функции церкви, как насадительницы верноподданнических чувств, выполнялись чисто формальным образом — произнесением особых молитв и особых вставных прошений в ектениях об избавлении от крамолы, служением торжественных молебнов по случаю разных событий в царской семье и в царские дни, торжественным заупокойным культом по умершим императорам. Эти формальные акты культа никому не импонировали и почти никем, кроме официальных лиц, не посещались. Проповедь с церковного амвона была редким явлением, и о ней почти не приходится говорить.
    Попытки оживления политической проповеди с церковного амвона делались лишь в связи с критическими моментами, переживавшимися самодержавием. Так было во время подготовки и проведения крестьянской реформы, после убийства Александра II в 1881 г., в эпоху 1905—1906 гг., во время империалистической войны. Каждый раз синод выпускал свои обращения к православным христианам и предписывал духовенству поучать с церковного амвона прихожан послушанию начальству, призывать к непрестанному труду «в поте лица своего» и изобличать «крамолу» заодно со всеми прочими либеральными веяниями. Но проповедничество всегда оставалось пустым звуком. то сказалось уже во время подготовки и проведения крестьянской реформы 1861 г. Сельскому духовенству были даны директивы «поучать» прихожан, но «как бы исполняя свою всегдашнюю обязанность проповедничества» и отнюдь не показывая вида, что оно действует по приказу правительства. В проповедях сельский клир должен был внушать прихожанам, чтобы они «соблюдали верность к государю и повиновение начальствам», платили оброки и подати и несли повинности «неуклонно и добросовестно», чтобы в случаях обиды и недовольства не распространяли «беспокойства», но «с терпением ожидали от начальства исправительных распоряжений и действий правосудия».
    Когда была обнародована реформа, жестоко обманувшая ожидания крестьянства, опять был призван на помощь сельский клир, которому было предписано внушать крестьянам в проповедях и в частных беседах, что крестьяне «должны войти в свое новое положение с благодарностью и с ревностным желанием оправдать попечение и надежду государя» и что, «когда государь восхотел даровать крестьянам новые права и льготы, тогда он, внимая закону справедливости и своей отеческой любви ко всем верноподданным, не мог не позаботиться и о том, чтобы охранено было благосостояние помещиков». Однако крестьянство, не замечая никакой «отеческой любви» царя к себе и видя ее только к помещикам, плохо слушало проповедников и никак не хотело «входить в новое положение с благодарностью». Тщетность проповеднического воздействия заставила обратиться к другому, более верному средству предупреждения «беспокойства». Причетникам предписали разведывать, нет ли среди крестьян каких-либо толков, опасных для общего спокойствия и возбуждающих «волнение умов», об услышанном давать знать священнику, а тот обязан был немедленно доносить своему начальству, которое уже от себя извещало гражданские власти.
    Вдохновителем всех этих мер был московский митрополит Филарет, ярый крепостник и явный противник реформы, печалившийся о «стесненности» помещиков «в правах собственности и в хозяйственных обстоятельствах», которая будет неизбежным следствием реформы, и настойчиво указывавший на свойственную крестьянам склонность к «упрямству», По поводу речи либерального профессора казанской духовной академии Щапова, произнесенной на панихиде по крестьянам, убитым при усмирении бунта в селе Бездна, Филарет, полемизируя со Щаповым, говорил, что «истинно разумеющие евангелие никогда не находили и не найдут в нем демократического учения», а когда возник вопрос об уничтожении телесного наказания, Филарет на обращенный к нему запрос отошел в сторону, лицемерно заявив, что христианство тут ни при чем и дело зависит только от государства: «если государство может отказаться от сего рода наказания, находя достаточным более кроткие роды оного, христианство одобрит сию кротость; если государство найдет неизбежным в некоторых случаях употребить телесное наказание, христианство не осудит сей строгости». Филарет был только наиболее прямым и откровенным выразителем тех мнений, которых держался епископат и большинство приходского клира.
    После реформы 1861 г., тогдашние министр народного просвещения и обер-прокурор синода совместно составили проект о передаче всего дела начального народного образования в ведение церкви. Мотивы проекта нисколько не скрывались: школы, руководимые духовенством, будут-де «спасительны» для общества и государства, ибо служители церкви «никогда не научат ни неверию, ни мятежному сопротивлению богом поставленной власти, но, напротив, внушат беспрекословное повиновение властям». Церковные школы стали быстро распространяться; за два года — 1862—1863—их было учреждено, вдобавок к прежним 7000, около 14000. Но учреждение земства приостановило рост церковных школ; они не могли конкурировать с земскими школами, стали закрываться, и через 10 лет их осталось всего около 4000. Однако земские школы скоро попали под подозрение, после того как в 70-х годах ряд земских учителей оказались замешанными в революционной пропаганде. Правительство стало опасаться, что земские школы «вместо служения истинному просвещению могут быть превращаемы в орудие растления народа, к чему уже и обнаружены попытки», и вновь обратило внимание на насаждение церковных школ. Эта мера была в 1879 г. одобрена особым совещанием по борьбе с «крамолой» под председательством знаменитого министра внутренних дел Валуева. Совещание признало, что привлечение духовенства к делу народного образования будет самым лучшим средством для предупреждения развития «лжеучений, имеющих целью поколебать основные государственные законы».
    Скрыть текст

    13 июня 1884 г. были наконец опубликованы правила о церковно-приходских школах. По официальному разъяснению, цель их учреждения кроме распространения элементарной грамотности заключалась в том, чтобы «воспитывать в детях страх божий, преподавать им значение веры, вселять в их сердца любовь к святой церкви и преданность к царю и отечеству». Школы должны были стоять в «теснейшем внутреннем единении» с приходскими храмами: «приходский храм с находящимися в нем святыми иконами и со всею священною обстановкою должен быть наглядною школою веры и благочестия для детей», из которых должен также составляться хор для пения в церкви. Заведовать школами должны были приходские священники, обучать в них они же. В старших классах гимназий было сверх этого введено еще преподавание догматического и нравственного богословия на семинарский образец, конечно, главным образом в целях борьбы с позитивным научным знанием. Сельское духовенство не захотело проникнуться рвением к церковно-приходской школе и лишь увидало в ней новое возложенное на него тягло. В низшей и средней школе «закон божий» стал самым ненавистным предметом и мишенью для школярного острословия. Не менее печально обстояло дело и в высших учебных заведениях: богословского курса никто из студентов не слушал, и сдача по нему зачетов должна была поневоле сделаться пустою формальностью.

    "Благословен тот, кто распял мир и кто не дал миру распять его". 1-я Книга Иеу

  • Я попробую опубликовать интереснейшие вещи! Поверьте, они стоят ознакомления.
    Попытаюсь сделать это кратко. Они касаются переломного момента в истории Российской церкви, определившем ее последующее положение в обществе и соотношения с государством. Они дадут понимание происходящего.
    Большой собор 1666—1667 годов был, безусловно, важнейшим, определяющим моментом, с одной стороны, в борьбе за единство церкви и, с другой — в возникновении раскола. По словам известного автора „Истории русской церкви” митрополита Макария о том Соборе:
    „... в числе иерархов находились представители от всех самостоятельных церквей православного Востока”.
    Это был самый представительный, еще невиданный в России по масштабам и блеску церковный собор, от которого ждали наконец „вожделенного мира” в русской православной церкви, прекращения раздиравших ее конфликтов, угрожавших распадением на части, расколом. Среди его участников на центральных тронах сидели два вселенских патриарха — Паисий александрийский и Макарий антиохийский. Пять митрополитов представляло константинопольский патриархат: Григорий никейский, Козьма амасийский, Афанасий иконийский, Филофей трапезундский, Даниил варнский, и еще одинархиепископ — Даниил погонианский. Иерусалимский
    патриархат и Палестину представляли митрополит Паисий газский и архиепископ Синайской горы Анания.
    Из Грузии был митрополит Епифаний, из Сербии — епископ Иоаким Дьякович, с Украины — блюститель киевской митрополии епископ Мефодий Мстиславский и знаменитый ученостью черниговский епископ Лазарь Баранович.
    Все русские архипастыри, включая избираемого на патриарший престол Иоасафа II и архиереев двух новообразованных епархий, собрались на соборный суд: митрополиты Питирим новгородский, Лаврентий казанский, Иона ростовский, Павел сарский; архиепископы Симон вологодский, Филарет смоленский, Стефан суздальский, Иларион рязанский, Иоасаф тверской, Иосиф астраханский, Арсений псковский; епископы Александр вятский и Мисаил коломенский; новопоставленный митрополит Феодосий белгородский. Им сопутствовали многочисленные архимандриты.
    История раскола весьма сложна для понимания и обычно заменяется в общественном сознании картиной противоборства двух действительно ярких и своеобразных фигур русской православной церкви — патриарха Никона и протопопа Аввакума. Оба они родились в бедности в Нижегородском уезде, оба начинали службу сельскими священниками, оба выдвинулись благодаря своим незаурядным внутренним качествам в кружке „ревнителей благочестия” при царе Алексее Михайловиче (оба поссорились с царем — и к обоим своим противникам царь до конца дней испытывал почтение).
    Никон и Аввакум были глубоко верующими, подчеркнуто благочестивыми людьми, стремившимися к очищению и укреплению православия. Оба были бескомпромиссны, не жалели никаких сил и средств для достижения целей. Каждый твердо считал себя подвижником, направляемым божественной десницей. И Никону, и Аввакуму являлись видения, они были уверены, что сила их молитвы исцеляет душевно и телесно больных (возможно, так оно и было). Оба отличались крутым характером, насколько позволяло положение, каждый мог быть жестоким.
    Аввакум и Никон были осуждены одним церковным собором, оба пребывали в заточении и позже погибли в течение полу го да: один — возвращенный царем Федором Алексеевичем из ссылки, другой — сожженный заживо вместе с товарищами.
    Разная судьба, разная степень испытаний не только сделали одного из церковных подвижников в глазах
    народа героическим страстотерпцем, а другого — гонителем и преследователем. Аввакум, несмотря на свой
    религиозный фанатизм, перенося в самом жестоком виде страдания и лишения, выпавшие на долю бесправного закрепощенного народа, духовно возвысился до выражения общенародной правды, протеста угнетенных против всех и всяческих угнетателей.По духовному заряду, по силе воздействия на читателя сочинения „огнепального” протопопа имеют немного равных даже в отечественной литературе XVIII века. Как ни поразительно, труды Аввакума и сейчас издаются для самого широкого читателя без перевода или адаптации.
    Никон оказался, по существу, бесплоден.
    Он оставил глубокий след не столько в душах людей, сколько в церковной организации и идеологии господствующей церкви. И все же, несмотря на все привнесенные жизнью различия, Никон и Аввакум были изначально явлениями одного порядка. У Никона, Аввакума и их сторонников воля одинаково заменяла разум, а обрядность, церковный ритуал — более важные, содержательные стороны вероучения. И те, и другие не признавали и тени иномыслия, легко и убежденно проклинали все, что сколько-нибудь отступало от их
    представлений. Вот что писал профессор Московской духовной академии Н. Ф. Каптерев, один из наиболее глубоких исследователей проблемы:
    В ответ на: „Никон по своему умственному складу и всему строю своего мышления, по общему характеру своих воззрений и понимания предметов веры и всего церковного, ничем существенно не отличался от противников своей реформы: он не обладал сравнительно с ними ни высшим кругом знаний, ни более верным и возвышенным пониманием предметов веры и церковно-обрядовой практики, ни более верным и культурным пониманием окружающих его явлений. Вследствие этого Никон, смело и авторитетно выступая в роли церковного реформатора, ломая и переделывая русскую церковную старину по образцу тогдашней греческой церковной практики, требуя от всех всецелого, безусловного подчинения себе и всем исходящим от него распоряжениям, не мог, однако, вести общество по новым, более светлым культурным путям, не просветлял и не возвышал своими реформами религиозно-церковного понимания тогдашнего общества, не двигал вперед его религиозно-церковную жизнь.
    И даже мало этого, Никон, проводя свою церковную реформу... имел очень неправильные представления о предметах своей реформы, то есть он исправлял старый русский обряд как неправый, нововводный, созданный русскими, несогласный с настоящим православным обрядом церкви, тогда как в действительности русский обряд
    был древний православный греческий обряд, — этого то совсем и не знал Никон-реформатор, почему он и
    проводил свою церковную реформу совсем не так, как ее следовало проводить. Неправильно принятая и объясняемая реформа Никона вызвала сильный протест со стороны ее противников, которые, имея еще более неверные представления о происхождении, значении в церкви и отношении к вероучению обряда, открыто восстали уже не лично против Никона, но и против всей признавшей никоновскую реформу церкви”.
    Посты основаны на трудах доктора исторических наук, члена Российской Академии Естественных Наук, ведущего научного сотрудника А. П. Богданова. Андрей Петрович является ведущим специалистом по истории русской культуры, государства и церкви периода феодализма, в области источниковедения и специальных исторических дисциплин. Им опубликовано более 30 научных книг, сотни статей и изданий источников, дающих современное представление о культуре, общественной мысли и политической жизни России предпетровского времени, о крупных преобразованиях, начавшихся в России «до Петра и без Петра».

  • Саму реформу мы рассматривать не будем. Я достаточно остановился на ее ходе раньше.
    Мы рассмотрим характеры людей исходя из их же слов. Рассмотрим последствия для церкви и государства. Мы уже помним, о деятельности Иосифа Волоцкого (посты выше) и знаем, что Никон задумал обратное. Не только освободить церковь из-под плотной опеки государства, но и встать над Царством. Но тщетно.
    Вопросы, по которым велась ожесточенная борьба внутри русской православной церкви, расколовшая в конце концов эту церковь, удивительно поверхностны и мелки. В самом деле, нужно ли креститься двумя или тремя пальцами, петь „аллилуйя” дважды или трижды, говорить в молитве о Христе „Сыне Божий” или „Боже наш”, ходить крестным ходом и вокруг купели по солнцу или против солнца, одевать священническую и монашескую одежду того или иного покроя и т. п.? Тем не менее именно они и лежали на поверхности трагического конфликта, принесшего неизмеримые страдания и смерть множеству его участников.
    „Жалко смотреть на эту нашу вековую церковную распрю, — восклицал Н. Ф. Каптерев, — всю основанную, с начала до конца, на недоразумении, на непонимании, на незнании иногда самых элементарных христианских истин, простых начатков истории церкви, на неверном, неправильном представлении с обеих спорящих сторон о тех предметах, о которых они так непримиримо и горячо спорят, ссорятся, обличают друг друга в неправославии и разных ересях, чего в действительности совсем нет у обеих враждующих сторон!”.
    Показательно, что сходного взгляда придерживается и более близкий к современности крупный историк церкви, шедший в своем исследовании совершенно отличным от Каптерева путем: от изучения греческих отцов церкви. Вот что пишет о Никоне протоиерей Георгий Флоровский в фундаментальной монографии „Пути русского богословия” : „...в нем была историческая воля, волевая находчивость... Он был деятелем, но не был творцом... Конечно, не „обрядовая реформа” была жизненной темой Никона. Эта тема была ему подсказана, она была выдвинута на очередь уже до него. И с каким бы упорством он ни проводил эту реформу, внутренне никогда он не был ею захвачен или поглощен. Начать с того, что он не знал по-гречески и так никогда и не научился, да вряд ли и учился. „Греческим” он увлекался извне.
    У Никона была почти болезненная склонность все переделывать и переоблачать по-гречески, как у Петра впоследствии страсть всех и все переодевать по-немецки или по-голландски. Их роднит также эта странная легкость разрыва с прошлым, эта неожиданная безбытность, умышленность и надуманность в действии. И Никон слушал греческих владык и монахов с такой же доверчивой торопливостью, с какой Петр слушал своих „европейских” советчиков... И подражание современным грекам нисколько не возвращало к потерянной традиции. Грекофильство Никона не было возвращением к отеческим основам, не было даже и возрождением византинизма. В „греческом” чине его завлекала большая торжественность, праздничность, пышность, богатство, видимое благолепие. С этой „праздничной” точки зрения он и вел обрядовую реформу.
    Таким образом, „старообрядцы” в первоначальном своем виде не возникли в результате Никоновой реформы, но являлись всего лишь представителями принятого на Руси православного обряда, грубо и жестоко спровоцированными непродуманными и не имеющими большого значения для самого патриарха нововведениями. „Главная острота Никоновой „реформы”, — как сформулировал Г. Флоровский, — была в резком и огульном отрицании всего старорусского чина и обряда. Не только его заменяли новым, но еще и объявляли ложным, еретическим, почти нечестивым. Именно это смутило и поранило народную совесть”.
    „Притягательная и обаятельная для массы сила противников Никона в том, между прочим, и заключалась, — сходно отмечает Н. Ф. Каптерев, — что они являлись борцами и защитниками за родную, попираемую Никоном святую старину, борцами за так называемую теперь русскую самобытность, которой угрожало гиоелью вторжение иностранных новшеств” . Отсюда — их упорнейшая борьба за малейшую букву, мельчайший штрих обрядности, защита именно того пункта, по которому высшая церковная власть наносила главный удар. Но даже ученые гуманистического направления, испытывающие невольную симпатию к гонимым и обездоленным (в соответствии, нужно отметить, с евангельскими принципами), не могли признать совершенную справедливость этого церковного движения.
    „Весь раскол в чувстве отчуждения и самозамыкания, — писал Г. Флоровский. — Раскол ищет этой выключенное™ из истории и жизни. Он рвет связи, хочет оторваться. Всего менее это „старообрядчество” было хранением и воскрешением преданий. Это не был возврат к древности и полноте. Это был апокалипсический надрыв и прельщение, тяжелая духовная болезнь, одержимость. стало трудно отыскать различия между отрешенным патриархом и запрещенным Аввакумом. В самом деле, Аввакум с товарищами в лучших традициях филаретовского искоренения инакомыслия уверяли, что после реформ Никона русская православная церковь соединилась с латинством — с католиками, теми страшными врагами, к смертельной борьбе с которыми церковь во весь голос призывала еще в Смуту (и даже раньше). Но когда при царе Алексее Михайловиче возвысился выдававший себя за газского митрополита Паисий Лигарид, Никон аналогично заявляло том, что из-за последнего русская церковь соединилась с римским костелом. ,,Латиняне, латиняне!” — этот призыв к кровопролитию равно звучал из уст Никона и из уст его противников — старообрядцев. Вышедшие из сформированных религиозной нетерпимостью рядов „ревнителей благочестия”, они носили в душах единый образ врага.
    Далее, если старообрядцы обвиняли в нововведениях Никона, то он то же самое говорит про Лигарида:
    „Новые законы вводишь от отверженных и неведомых книг... ово от отреченных книг, ово от внешних баснословных блужданий”.
    Разум не должен был участвовать в определении того, что есть истина, — значение, как считали и старообрядцы, имело только происхождение источника уже готового текста!
    Ровно то, что мы видим и сейчас даже на форуме!

  • Никону содержание нового юридического кодекса — Соборного уложения 1649 года (о котором я так много писал на форуме, как о законах Российского государства страшно карающих за "преступления" против веры!), навеяло мысль о том, что руководивший его созданием боярин Одоевский есть предтеча Антихриста, действовавший „советом Антихриста, учителя своего”. Этот боярин, по словам Никона, разорил „и священное Евангелие и все святые законы": „Я в вас христианства ничего не знаю, не вижу, кроме беззакония и мучительства, — дела ваши свидетельствуют!”, говорил уже Никон!
    Показать скрытый текст
    Аввакум с товарищами не считали авторитетом восточных патриархов, которым Никон буквально смотрел в рот, и упорно называли еретическими, латинскими, ложными те греческие книги, по которым патриарх приказывал править русскую церковную литературу, убеждая паству, что только в них сохранилась истинная правда православия. На большом соборе 1666 года, представ в качестве подсудимого, Никон буквально повторил позицию своих противников, отказавшись признавать авторитет восточных патриархов и греческих книг! На вопрос,
    „ведомо ли ему, что александрийский патриарх — вселенский судия”, Никон ответил: „Там и суди. А в
    Александрии и в Антиохии ныне патриархов нет: александрийский живет в Египте, а антиохийский в Дамаске”, то есть и епархий таких нет! Когда же, по вынесении приговора, восточные патриархи сняли с него архиерейские клобук и панагию и стали читать поучение, Никон публично выразил им глубокое презрение!
    Еще ранее, при чтении греческих правил, Никон заявил, что „те правила не апостольские, и не вселенских соборов, и не поместных соборов, и он, Никон, тех правил не приемлет и не слушает”. „Те правила приняла святая апостольская церковь”, — стал уверять никонианин своего учителя, но Никон огорошил его заявлением, которое мог бы сделать Аввакум: „Тех правил в русской Кормчей книге нет, а греческие правила не прямые, те правила патриархи от себя учинили, а не из правил. После вселенских соборов — все враки, а печатали те правила еретики!”. Я прошу читателей самим сделать очевидные выводы и соотнести их с современностью.
    Со своей стороны Аввакум, столь яростно проклинавший и столь ярко живописавший зверства никониан, не раз показывал в своих сочинениях, как вел бы себя, окажись лидер староверов на месте Никона-мучителя. Так, он с нескрываемым восторгом пишет о библейском Мелхиседеке, коий „моляшеся господу Богу небесному с воплем крепким, да пожрет земля отца его, и матерь, и брата, и всех... Бог же с небесе услышав его молитву, повеле расступиться земле и пожре их, и грады, и царство все. Оста един Мелхиседек”, и этого Мелхиседека Аввакум уподобляет Христу!
    Не правда ли, это плохо сочетается с новозаветной проповедью Аввакума: „Еже есть хощеши помилован быти — сам такожде милуй; хощеши почтен быти — почитай; хощеши ясти — иных корми; хощеши взяти — иному давай” и т. п.? Впрочем, призыв любви к ближнему „огнепальный” протопоп временами откровенно толкует в духе патриарха Филарета: „Рассуждай глагол Христов: своего врага люби, а не Божия, сиречь еретика и наветника душевного уклоняйся и ненавиди... С еретиком какой мир? Бранися с ним и до смерти...”!
    Частые покаяния Аввакума не мешали ему письменно обосновывать насилие как законную форму
    борьбы за благочестие. „Да что-су вы, добрые люди, — обращался он к своим почитателям, говорите: „Батько-де сердито делает”. У Николы тово (Чудотворца) и не мое смирение было, да не мог претерпеть: единаго Ария, собаку, по зубам брязгнул. Ревнив был миленькой покойник. Не мог претерпеть хулы на святую Троицу. Собором стащили с него и чин весь: „Неправильно-де творишь, архиепископ”. Также в рассказе об Адаме и Еве Аввакум призывает провинившихся „перед Богом” „кнутом бить, да впредь не воруют!”. Он сам писал о себе с раскаянием: „Да и всегда таки я, окаянной, сердит, дратца лихой. Горе мне за сие!” Но это касалось избиения домашних женщин под горячую руку. В то же время сочинения Аввакума откровенно повествуют, как он использовал шиеся у него методы „воспитания” : избиения, „посаждение” в погреб, морение голодом и т. п. Поводом могло быть желание девушки (из услужения в семье Аввакума) законно выйти замуж по любви — Аввакум гордится, что воспрепятствовал этому. Он приказывал избивать человека „канатным толстым шелепом” до потери сознания — и писал об этом с удовольствием. Аввакум советовал староверам сопротивляться появлению в их домах священника-никонианина, вплоть до убийства: „Как он приидет, так ты во вратех тех яму выкопай, да в ней роженья натычь, так он и абрушится тут, да и пропадет. А ты охай, около ево бегая, бутто ненароком”.
    Никон убивал, Аввакум призывал к убийству за малейшее отклонение от их, вождей, убеждений. Благочестие для них — единый порядок поведения всех людей, реализация воли вождя, выдававшейся за волю небес. Никон навязывал свою волю, утверждал абсолютную духовную власть, грубо попирая старые обычаи. Все его реформы, формально привязанные к „грекофилии”, идеям унификации ритуала вселенских церквей и т. п., были по сути своей средствами борьбы за утверждение и укрепление самодержавия патриарха.
    Тезис Никона о том, что священство выше царства, часто понимается как призыв к наступлению на светскую власть, к установлению теократической диктатуры. „Патриарх есть образ живой Христов, и одушевлен делами и словами, в себе живописуя истину”. Но то, что утверждал Никон о патриаршей власти, уже давно приписали себе российские самодержцы, кровавая тень Ивана Грозного осеняла их „право” наистину в конечной инстанции, в том числе и в делах духовных.
    Скрыть текст

    Попытка Никона отстоять во многом утраченную (кстати сказать, ущербную с самого начала христианства на Руси) независимость церкви опиралась как раз на святоотеческое учение, особенно на идеи Иоанна Златоуста, и с богословской точки зрения была правомерна. Но для этого русская православная церковь должна была установить такую же железную диктатуру, в какую уже реализовалась ее соперница — светская власть. Иного пути противопоставить себя абсолютной монархии Никон и его сторонники не видели. Могучая воля Никона — в миру мордовского крестьянина Никиты Минова — в считанные годы проделала работу, подобную той, что вели Иван III, Василий III, Иван Грозный и их последователи на царском престоле.
    Не имея таких предпосылок, как патриарх Филарет Никитич, Никон оказал мощное воздействие на царя Алексея Михайловича, добился независимости от светских властей в деле управления церковью и церковными делами, все шире распространял церковный контроль над общественно-политической жизнью огромной страны. Он стал самовластным управителем церкви, подвел под патриаршую власть мощную экономическую базу, стал вторым „великим государем” в государстве и даже, в отсутствие царя в столице, выполнял его функции.
    Для всякой крайней диктатуры традиции противопоказаны. Растоптать „старый обряд” было тем более необходимо, что он практически выражал стройную идеологическую концепцию подчинения священства царству. Как Петр I громил все, что мешало полному закрепощению общества и утверждению военно-полицейской феодальной империи, так Никон не выбирал средств для сокрушения старой концепции. В этом отношении Аввакум был прозорлив, утверждая: „Как говорил Никон, адов пес, так и сделалл: „Печатай, Арсен (никонианский справщик Арсений Грек), ги как-нибудь, лишь бы не по-старому!” — так-су и сделал”.
    Сохранение древних церковных обрядов имело глубокий смысл, так как доказывало, что гарантом истинного благочестия является православный самодержец, что истинно благочестивая церковь может существовать лишь под крылом единоверной монархии. И принцепсов это устраивало к беде Никона.
    Мы прервемся.

  • Во время подготовки большого церковного собора 1666—1667 годов царь Алексей Михайлович, решая сложную задачу осуждения Никона и одновременно утверждения его преобразований в области обряда, раскрыл своим подручным „тайну сердца своего, а они и прочих всех властей уже усвоеваху, и утверждаху всех на новинах стояти, а древнее предание все презирати и не во что же вменяти”.
    Большая древность (и, следовательно, по понятиям того времени, истинность) традиционного русского обряда была для отечественных архиереев достаточно очевидной. Тем большим цинизмом отличалась деятельность царских духовных слуг по ниспровержению этого
    обряда. „Сказа ми Павел архиерей, — с изумлением пишет дьякон Федор, — правду свою в Крестовой патриаршей (палате): ... и мы, диаконе, знаем, яко старое благочестие церковное все право и свято и книги непорочны; да нам бы царя оправить, того ради мы за новыя книги стоим, утешая его... Великий государь то изволили, а мы бы и ради по старым книгам пети и служити Богу, да его, царя, не смеем прогневати и сего ради угождаем ему: а за то уж Бог судит — не мы завели новое”.
    Желание царя утвердить новый обряд определялось многими соображениями, в частности внешнеполитическими. Алексей Михайлович был убежден (не вполне справедливо), что православное духовенство Украины и южнославянских епархий, на которые уже поглядывало российское самодержавие, ориентировалось именно на наво-греческий обряд в соответствии со своей подчиненностью патриарху константинопольскому. Внутри страны царю представлялось опасным признать правоту фанатичных защитников старого обряда, не менее Никона склонных диктовать свою волю самодержцу.
    Жаль, большой текст, а нет ката под который его можно спрятать! Под кодом текст просто не возможно читать... Дам сплошняком.
    После опыта с Никоном Алексей Михайлович хорошо усвоил значение послушной церкви и не жалел сил, чтобы иметь таковую. Чтобы обеспечить нужное поведение российских архиереев на предстоящем большом церковном соборе, царь лично провел серию подготовительных мероприятий. Прежде всего, Алексей Михайлович потребовал от архиереев и настоятелей крупнейших монастырей дать ему письменный за собственноручной подписью ответ на три вопроса:
    1) Как относиться к четырем восточным патриархам?
    2) Как относиться к греческим книгам и обрядам?
    3) Как оценивать решения никонианского собора 1654 года, поддержавшего курс на церковные реформы в России?
    Иными словами, архиереям было предложено покориться царской воле, вполне ясно переданной им Иларионом, Павлом и Иоакимом, или открыто, письменно засвидетельствовать свое сопротивление самодержцу. Смельчаков не нашлось. Каждый из опрошенных согласился, что необходимо чтить православных восточных патриархов, их книги и обряды, и признал обязательными решения собора 1654 года.
    Заручившись письменными ответами, 29 апреля 1666 года царь Алексей Михайлович открыл в Кремле собор русских архиереев. В своей речи он изображал плачевное состояние церковных дел и призывал ревностно потрудиться для наведения в церкви порядка.
    Царь особо обрушился на староверов, обвиняя их в богохульстве и мятеже и предупреждая собравшихся против „небрежения” в искоренении этих „дьявольских плевел”. В знак покорности царской воле каждый участник собора русских архиереев должен был поцеловать греческую книгу, что присутствующие и осуществили. Успокоенный этим „единодушием”, царь мог позволить себе не участвовать в следующих заседаниях собора, на котором главную роль играли Павел, Иларион и Иоаким.
    Еще перед большим собором, готовя низложение Никона, царь Алексей Михайлович получил с Востока соборную грамоту патриархов о соотношении светской и духовной власти. Отвечая на прямые вопросы российского самодержца, осчастливившего их щедрой милостыней, патриархи утверждали абсолютное превосходство царской власти. По их словам, царь есть „глава и верх всем членам, подчиненным ему”, „царь есть господь всех подданных своих, ожидающих от него дарований и добротворений, противных паки — казни. А если кто царю видится противен быти, хотя есть и лицо церковное высокого достоинства” — такой творит зло, ибо царь есть наместник божий.
    Как бог всевластен на небесах, так самодержец единовластен на земле, утверждали восточные патриархи, сопротивляющиеся царю недостойны звания христиан, как не уважающие божьего помазанника. В доказательство патриархи приводили исповедание (присягу)
    византийских патриархов императору, содержавшее обещание церковных владык „быть под повелительством, и заповедью, и под манием царского достоинства... под изволением и прописанием твоея царския светлости... Обещаваю, — гласила присяга, — мя подлагати под суд и соответствующие ему казни по предложению и повелению твоего царского престола”.
    Царское повеление — закон, которому никто не смеет противиться — ни церковный иерарх, ни сам патриарх — под угрозой законного низвержения с занимаемой степени и даже казни! Священнослужители всех степеней, гласила патриаршая грамота, подлежат царскому суду наравне с другими подданными и должны нести кару за всякое сопротивление царским повелениям.
    „Един государь владычествует всеми вещами богоугодными, патриарх же послушлив ему как пребывающему в большем достоинстве и наместнику Божию”.

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • На робкие возражения российских архиепископов, авантюрист руководивший Собором, Паисий Лигарид ответил:
    „Погибла ты, истина! — возопил он. — Господствует ныне ложь!.. Недостойны русские такого царя! Поистине наш державнейший царь государь Алексей Михайлович столько сведущ в делах церковных, что можно было бы подумать, будто целую жизнь был архиереем, посвящен во все тайны иерархического служения, от молодых ногтей воспитывался в храме, как Самуил. Почему не стыдясь щаем, что лобызаем щедро даровитую десницу такого царя”.
    „Да, да! Целую и лобызаю руку, обогащающую странных, пекущуюся о сиротах, руководствующую слепых... Да, да! Лобызаю десницу пишущую спасительные заповеди... Да, да! Лобызаю бранноносную руку... подвизающуюся за благочестие...”. „Не к бесчестию, но к благой похвале полагается орел под ноги хиротонисуемого архиерея. По праву становится он на него:... этим он показывает, что будет тверд в вере самодержца... что будет во всем покорен и послушен царю!..”. „Вы боитесь будущего, чтобы какой-нибудь новый государь, сделавшись самовластным и соединяя самоуправство с самозаконием, не поработил церковь российскую. Нет, нет! У доброго царя будет еще добрее сын, его наследник... Он будет... иереем и царем. Да и у римлян, как и у египтян, царь соединял в себе власть священства и царства...”.
    Возражения русских архиереев по поводу этого странного узаконения, лишающего священство всякого суверенитета, вызвали столь резкую реакцию греков, что они, похоже, не вполне отдавали себе отчет в произносимом. „Кто не любит царя, тот не любит Господа Иисуса Христа”, — заявлял Паисий Лигарид, и не только заявлял, но и пытался обосновать это положение. „По сим и подобным причинам, — завершал он
    пространные рассуждения, — царь именуется Богом.
    И ты, богоподобный Алексей Михайлович, имеешь право на такое богоименование!..” По соображениям Паисия и восточных патриархов „царь не подлежит законам”, а распоряжения его „всевластны”! Именно самодержец указал „призвать” на патриарший престол самого дряхлого старца, не имевшего (как признает известный историк церкви митрополит московский и коломенский Макарий) „ни учености, ни способности к церковным делам” . Так был „избран” российский патриарх Иоасаф.
    Так на соборе 1666—1667 годов самодержавие сумело отбросить и Никона, и, сохранив его обрядовые реформы, староверов во главе с Аввакумом, и русских архиереев, которые помогали царю в низвержении Никона, желая в то же время отстоять его идею церковного суверенитета. Перед Аввакумом не были открыты государственные архивы, документально свидетельствующие о сущности взаимоотношений приезжих греков со светской властью, но шила в мешке не утаишь: протопоп - когда лег перед ними на Соборе на пол!, видел перед собой не настоящих духовных лиц, а нарядно обряженных кукол, марионеток, недостойных не только уважения, но и простого внимания.
    Для нас, к счастью, архивные документы открыты (во многом благодаря прекрасным исследованиям профессора Н. Ф. Каптерева), и мы можем по ним проверить справедливость этих ощущений неистового протопопа.
    Множество духовных лиц с православного Востока наводняло в XVII столетии Москву, ища материальной и политической поддержки богатого северного соседа. Немало среди них было авантюристов, потерявших надежду сделать карьеру на родине, но и официальные лица греко-кафолического вероисповедания, оказавшись в Москве, не всегда вели себя с должным достоинством. Тяжелое положение православного духовенства под властью турок, бедность восточных епархий, раздиравшие греческий клир междоусобия и интриги накладывали свой отпечаток на представления приезжих о морали. Для российского самодержавия эти особенности восточных посетителей Москвы оказались
    весьма удобными. Пуками кого российский самодержец проводил свою волю, переломив через колено верующих, будет показано.
    12 февраля 1662 года, в Москву прибыл прекрасно подготовленный к подобным делам в иезуитской коллегии Паисий Лигарид, именовавший себя митрополитом города Газа. Свой символ веры он немедленно обозначил, обратившись к московскому правительству за деньгами. Предлоги просьб о вспомоществовании были разные. Прежде всего, Паисий живописал ужасное положение христиан его епархии под властью турок и просил ежегодно вручать ему 500 ефимков (крупных серебряных монет), необходимых как дань мусульманским властям. Затем грек просил увеличить ему содержание из казны, чтобы его слуги и лошади не помирали с голоду. Поскольку греческий митрополит прибыл в Москву без соответствующего одеяния, он попросил затем выдать ему архиерейские одежды, саккос и митру. Все было дано с прибавкой против просимого. Паисий Лигарид недолго удивлялся щедрости московского правительства: попросил карету и лошадей с новой упряжью. Они были даны. Тогда он вместе со своим дьяконом Агафангелом купил по цене лома 250 вышедших из обращения медных рублей и просил заменить их серебром. Все было дано. Дают — бери, решил Лигарид и кровью сердца написал прошение о том, что его епархия уже три года, пока он живет в Москве, не выплачивала дани туркам и подати иерусалимскому патриарху (для чего прихожане заняли 1700 ефимков). Не спрашивая, куда митрополит дел выплаченные прежде деньги, российское правительство согласилось оплатить эти расходы христиан города Газа. Лигарид просил „легкости ради” выдать эту сумму золотом — и эта просьба была удовлетворена: вместо 1700 ефимков серебром ему выдали ,,850 золотых червонных”. К расходам казны на Лигарида следует отнести и немалые косвенные потери: широкую торговлю Паисия соболями, покровительство купцам, которые, являясь якобы ^племянниками” митрополита, уклонялись от уплаты таможенных пошлин, маклерскую деятельность. Кроме того, правительству было известно о взятках, которые Лигарид брал за покровительство приезжавшим в Москву греческим купцам и духовным лицам, об ограблении им с сообщниками архимандрита Христофора, вещи которого были найдены в келье Паисия при обыске („золотые, и ефимки, и соболи, и перстень”).
    Тем не менее московские власти не только смотрели сквозь пальцы на „шалости” Лигарида, но и постоянно снисходили к его просьбам за различных лиц, укрепляя влияние митрополита, который очень быстро стал как бы полномочным представителем греков в России.
    Разумеется, царь Алексей Михайлович и его казначеи не зря тратили на Лигарида и его компанию средства из крайне истощенной войной с Речью Посполитой казны. Деньги в России считать умели еще со времен Ивана Калиты и если платили -- то за дело.
    Что это было за дело — нетрудно догадаться. Сразу после приезда Лигарид взялся помочь царю решить церковную распрю и проявил в этом деле изрядное рвение.

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • Тонкость ситуации состояла в том, что царь не хотел явно показывать свою заинтересованность в деле, стремился представить его чисто церковным. Поэтому на Востоке должны были действовать не царские дипломаты, а некие неофициальные лица. Паисий брался это осуществить. С царскими грамотами к восточным патриархам отправился иеродиакон Мелетий — высокообразованный и умный человек, земляк и друг Лигарида. Миссия Мелетия не была столь блистательной, как планировалось.
    Хотя еще по пути его на Восток среди греческих иерархов ходили фантастические слухи о суммах, которые он везет для подкупа патриархов
    (назывались числа в 8 и 20 тысяч золотых на патриарха, тогда как казна считала достаточными суммы в 400 золотых константинопольскому и по 300 золотых остальным патриархам), Мелетий добился сравнительно немногого.
    В счет присланных сумм патриархи написали в Москву грамоты о преимуществе светской власти перед духовной (о которых мы уже упоминали). Но иерусалимский патриарх Нектарий в грамоте от 20 марта 1664 года написал Алексею Михайловичу, что не видит за Никоном вины, не считает возможным его низвергнуть и просит царя „не преклонять слуха своего к советам мужей завистливых, любящих мятежи и возмущения, а наипаче — если таковые будут из духовного сана”. Осудил гонения на Никона и действия Лигарида также преемник Нектария на иерусалимском патриаршем престоле Досифей. Все восточные патриархи отказались ехать в Москву или прислать своих наместников (экзархов) для суда над Никоном!
    Не лучшим оказалось и положение Мелетия в Москве, где иконийский митрополит Афанасий убеждал царя от имени своего ,дяди” — константинопольского патриарха Дионисия „помириться со святейшим патриархом московским Никоном”, так как их распря роняет авторитет православия между иноверцами на ке. В 1664 году, когда Мелетий вернулся в Москву, Афанасий публично опроверг подлинность привезенных им грамот восточных патриархов. Не сумев отвести обвинение в подделке грамот и подписей к ним, Мелетий и Лигарид сфабриковали грамоту патриарха Дионисия, в которой Афанасий назывался орудием Дьявола и „сосудом зло смрадным”, отлученным от
    церкви. Однако и таким путем уничтожить Афанасия не удалось.
    Выход из него Паисий Лигарид видел в массированном воздействии на восточных патриархов и зовании для этого своих специфических средств. Летом 1664 года из Москвы выехала группа посольств, снаряженных из ставленников Лигарида. Первое из них направлялось в Молдавию, где находился тогда иерусалимский патриарх Нектарий. Миссия, которая была на него возложена, позорно провалилась: Нектарий наотрез отказался судить Никона лично или через своего экзарха.
    Отказался ехать в Москву и константинопольский патриарх Дионисий, к которому прибыл друг Паисия грек Стефан с царской грамотой, содержавшей просьбу в случае невозможности поездки назначить константинопольским экзархом в Москве... Лигарида. 12 ноября 1665 года Стефан вернулся в Москву с блистательной победой: сразу тремя грамотами, свидетельствующими о назначении Лигарида экзархом! Грамоты утверждали, что Дионисий поручает Паисию суд над Никоном. Царь торжествовал, Лигарид начал активно обличать Никона,
    но... вновь возникший на горизонте иконийский митрополит Афанасий заявил о поддельности всех привезенных Стефаном грамот!
    Это было уже слишком. После бурной сцены во дворце, где Афанасий и Стефан обвиняли друг друга во всех смертных грехах, неугодного обличителя убрали. Как ни необходимо было царю Алексею Михайловичу преодолеть проблемы со священством, он не мог добровольно пойти на явный подлог. Самодержец пожелал убедиться в полномочиях митрополита Паисия и послал, наконец, на Восток русского — келаря Чудовского монастыря Савву. Во избежание осложнений миссия Саввы была тайной. Соответствующий был и результат: Савва выяснил,
    что Стефан вообще не был у патриарха Дионисия и не получал от него никаких грамот. Более того, Дионисий никогда не согласился бы назначить Лигарида своим экзархом. „Я его и православна не нарицаю, — говорил царскому посланцу патриарх, — что слышу от многих,
    что он папежник и лукав человек... Газский Паисий Лигарид рукоположенец папин и во многих лятцких (польских) костелах служил за папу литургию”.
    Грамоты о царской и патриаршей власти, привезенные Мелетием, оказались подлинными, а митрополиту иконийскому Афанасию (к слову сказать, оказавшемуся в весьма далеком родстве с Дионисием) патриарх никакой миссии в Москве не поручал: тот сбежал из Константинополя от долгов. В „Третьем Риме”, как выяснилось, собралась целая группа авантюристов, и один стоил другого. Но для Лигарида итог был печален — он был полностью дезавуирован и уже считал за лучшее унести ноги из Москвы, когда судьба снова повернулась к нему лицом. Иеродиакон Мелетий ехал на Русь с богатой добычей — сразу двумя восточными патриархами! 21 июня 1666 года в Астрахань прибыла большая группа людей в монашеских одеяниях. Прибытие их не отличалось пышностью. По внешнему виду прибывших трудно было заключить, сколь высокие церковные иерархи находятся в землях Российского государства и сколь важную роль предстоит им вскоре сыграть в истории русской православной церкви.
    Дальше будет совсем интересно, хоть и много текста - но оно стоит того, что бы уделить ему толику внимания!

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • Хотя патриархи константинопольский и иерусалимский наотрез отказались поехать в Москву или послать своих экзархов для суда над Никоном и староверами, Мелетий не сдавался, и его труды окупились сторицей.
    Он нашел патриарха Паисия александрийского и „после многих оборотов в речах (как пишет Паисий Лигарид) достиг желаемого” : то есть прельстил владыку богатой и обильной царской милостыней. Развивая успех, Мелетий прибыл на Синайскую гору „и медовыми речами убедил тамошнего архиепископа Ананию явиться в Московию для личного присутствия на замышляемом синоде”; уговорить удалось также бывшего трапезундского митрополита Филофея, которому все равно уже нечего было искать на Востоке.
    Удача ждала Мелетия и на обратном пути в Москву. В Грузии он повстречал... патриарха антиохийского Макария, собиравшего там пожертвования. Стремления царского двора и антиохийского патриарха совпали — одному нужен был церковный авторитет, другому —деньги, которые Мелетий щедро обещал — и не обманул. Золотой дождь пролился над патриархами еще в Астрахани (где духовные и светские власти организовали его своими силами) — и лил беспрестанно все время пребывания их в России.
    Показать скрытый текст
    Немедля по прибытии патриархов в русские пределы царь Алексей Михайлович выслал им по 200 рублей серебром, отрезы атласа, тафты и, разумеется, меха. На первом представлении царю в Москве Макарий и Паисий получили четырехфунтовые серебряные золоченые кубки, свертки бархата черного, вишневого рытого, зеленого, отрезы атласа, камки, два сорока (большие связки) соболей, по 300 рублей денег.
    Приезд патриархов оставил глубокий след в расходных книгах царской казны: выдачи „подарков” приурочены были буквально ко всем публичным действиям Паисия и Макария — их выходам, службам, посещениям царского двора, причем помимо драгоценных тканей и соболей немалую часть подношений составляли деньги. Так, на 1 января Алексей Михайлович одарил каждого патриарха по 200 рублей, после службы на Сретение Макарий (Паисий болел) тоже получил 200 рублей и т. д. По самому скромному подсчету, так было роздано патриархам по 2 тысячи рублей серебром: огромная сумма для России XVII века, где несколько рублей стоила лошадь!
    Это, разумеется, был аванс, ибо основная награда ожидала приезжих по выполнении ими необходимых самодержавной власти мероприятий.
    В соответствии с вкладом каждого при отъезде из России Макарий антиохийский получил „милостыню” в 6 тысяч рублей, а Паисий александрийский мехов на 9 тысяч рублей (по русским расценкам, на восточном рынке все это стоило значительно дороже).
    Царю Алексею Михайловичу было очень важно, чтобы приезд патриархов был высоко оценен в России, чтобы Паисий и Макарий имели авторитет, соответствующий возложенной на них миссии. Сразу по прибытии патриархов со свитой в русские пределы государь лично продиктовал (и более того — собственноручно отредактировал!) грамоты русским архиереям Питириму новгородскому, Павлу крутицкому, Илариону рязанскому и чудовскому архимандриту Иоакиму о встрече восточных гостей.
    Царь не случайно обращался к архиереям, служившим рупором его идей, задавая тон в отношении к Паисию и Макарию.
    „Ныне, с Божией помощью, — писал Алексей Михайлович, — Рай отверзся, правила обрелись и те два великих светила радостно и дерзостно являются, прославляются и проповедуются... Здесь воистину спасение миру и союзу духовному укрепление, кам и врагам супротивным рассеяние, а нам всем оживление. Благословен Бог наш, изволивший так!”
    Голос царя был услышан и понят русскими священнослужителями. Помимо царицы, царевен и царевичей, бояр, окольничих и других знатных лиц двора приезжих спешили одарить русские митрополиты, архиепископы, епископы, настоятели всех крупных монастырей. Золото и серебряная монета, меха, дорогие ткани и драгоценные иконы широким потоком устремлялись в походные кладовые патриархов и членов их свиты.
    При отъезде из столицы 7 июня 1668 года Макарий из своего кремлевского подворья завернул в Новоспасский монастырь, где получил от архимандрита Иосифа икону, обложенную серебром, 20 ефимков, запас хлеба, рыбы и пития, а от Павла крутицкого икону в серебре и отрез зеленого атласа. На следующий день в Симонове монастыре Макарий получил икону в серебре, 10 рублей и новые продовольственные запасы, а в Даниловом монастыре — икону и хлеб. 9 июня в Коломенском от государя патриарху передали восемь сороков соболей в 400 рублей. Далее, на Угреше, Макарий получил образ в серебре, хлеб и рыбу, в Коломне от епископа — образ в серебре, серебряный золоченый
    кубок, вишневую камку, зеленый атлас и 5 золотых, от жителей — продукты, а от голутвинского игумена — икону в серебряном окладе и пять ефимков. В Рязани, помимо продуктов от населения, от архиепископа Макарию вручили образ в серебре, четки, серебряный золоченый кубок, атлас лазоревый, камку зеленую, 50 золотых, связку соболей и обитые золоченой кожей кресла... Всего до Астрахани, помимо огромного количества мехов, кубков и штук материи, патриарх получил (не считая упомянутого) около 150 золотых и более 200 рублей серебром. Поскольку на Востоке очень ценились русские иконы, патриарх специально просил царя о пожаловании ими в дополнение к тому, что ему дарилось!
    В России восточные патриархи и их спутники не ограничивались богатейшим жалованьем, хитроумно изобретая другие способы наживы. Так, они продавали щедро отпускавшийся им „корм”. Например, при отъезде из Астрахани к Москве Паисию, Макарию и свите было отпущено церковного вина 10 ведер, вина двойного столько же, а простого — 30 ведер, медов: паточного и вареного — по 20 ведер, расхожего — 75 ведер, пива — 235 ведер, квасу — 100 ведер — с соответствующим количеством лучшей провизии. Между тем патриархи и свита питались как гости в городах и монастырях... В Москве они также получали богатые подношения и могли смело класть в карман ежедневно отпускавшиеся им рубль и 14 денег наличными, реализуя на рынке излишки „корма”, который только из казны составлял 5 кружек меду, 6 кружек пива, ведро квасу и т. п. Соответственно рангу дневной „корм” и пожалования получали все члены свиты патриархов, обязанные, по греческому обычаю, выплачивать некую толику своему начальству.
    Помимо духовных лиц патриархов сопровождала большая светская свита — так называемые родственники, „племянники”, слуги. В действительности это были купцы, пользовавшиеся случаем беспошлинно провезти свои товары в Москву, а закупленное в России также беспошлинно вывезти на Восток. Как люди патриархов, они содержались на казенный счет и получали государственный транспорт. Так, когда Паисий и Макарий сошли с волжских судов, чтобы посуху добираться до Москвы, их свите потребовалось 400 подвод!!!
    Уезжая из Москвы, Паисий испросил у государя жалованную грамоту со сторублевой золотой печатью на право александрийского патриаршего престола каждые три года присылать в Москву за милостыней. Двум египетским православным монастырям жаловалось право присылать за милостыней раз в шесть лет. Паисий попросил, чтобы последний срок был сокращен вдвое и в грамотах была указана точная
    сумма милостыни. И это было исполнено. Патриарху показалось мало — по пути из России он еще не раз посылал в Москву просьбы о выдаче денег его людям, присылке ему трех пудов слоновой кости и т. п. Царскому правительству приходилось платить.
    Московские казначеи облегченно вздохнули, когда Паисий вернулся в Александрию, но, как выяснилось, рано, ибо патриарх попал в тюрьму по обвинению в присвоении чужого добра, судился на заемные деньги, а вексель на 1500 талеров отослал для оплаты в Москву, сопроводив его новой просьбой о деньгах. Макарий антиохийский тоже писал с дороги царю Алексею Михайловичу и главе Посольского приказа боярину А. С. Матвееву, прося новых пожалований по поводу смерти царицы Марии Ильиничны, обещая за нее помолиться. Патриарх слезно описывал свои убытки в дороге, а вскоре по возвращении послал в Москву за новой милостыней.
    Скрыть текст

    Протопоп Аввакум не случайно говорил о „палестинских” (как он предпочитал называть вселенских патриархов), словами апостола Павла намекая на то, что они подкуплены. Ветхое рубище Аввакума было гораздо честнее сверкающих одеяний патриархов и их свиты, ибо восточные гости-судьи былине только купленные, но и ряженые. Ряженые в прямом смысле — приходо-расходные книги Патриаршего
    приказа, Оружейной и Мастерских палат детально сообщают нам, как изготовлялись для греков все предметы их драгоценного одеяния и прочее, необходимое для придания ведущим участникам большого церковного собора достойного для Москвы вида: кресла, кресты, панагии, посохи, книги (писавшиеся, по условиям игры, по-гречески, одна из которых была в спешке переплетена „вверх ногами”, чего никто так и не заметил), ларцы, обувь и т. п.
    Это весьма занимательные документы, разоблачающие комедию суда не хуже, чем улегшийся на пол протопоп Аввакум. Но это все про деньги, а на что были способна власти тогда - это показательно.
    Не чета нынешней жалкой комедии с "расколом".

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • Они поучают гностиков - христианству...
    Но повторюсь, то что будет описано дальше, удивило даже меня! Для них нет никаких табу и ничего невозможного за ради желания угодить венценосному "главе Церкви". И они такими были с самого момента их создания - это настоящий, кристально чистый сатанизм.
    Протопоп Аввакум достаточно разбирался в обычаях московских властей, чтобы догадаться о сказанном
    нами и без чтения финансовых документов. Но даже он — и по прямоте характера, и по недостаточной информированности — не мог предположить того, о чем прямо и недвусмысленно заявил его враг Никон: приезжие судьи были ряжеными не только в очезримом, внешнем смысле — они были ряжеными и внутренне, по существу.
    Попросту говоря, Паисий александрийский и Макарий антиохийский были не теми, за кого себя выдавали.
    Не случайно, представ перед большим церковным собором, Никон прежде всего осведомился: „Есть ли с вами, вселенскими патриархами, совет и руки (то есть подписанное согласие) святейших патриархов цареградского и иерусалимского о том, что им... ево, Никона, судить? А без их-де совету пред ними ему, Никону, отвечать немочно, потому что-де хиротонисание (поставление) на патриаршеский престол (есть привилегия) тех святейших — цареградского и иерусалимского патриархов”.
    Паисий александрийский и Макарий антиохийский утверждали, что такое согласие у них есть. В приговоре Никону прямо говорилось, что они прибыли на суд „с волею и советом других двух наших святейших патриархов, братов и сослужителей”, то есть польского и иерусалимского. Но требование Никона предъявить свои письменные полномочия Паисий и Макарий выполнить не смогли.
    Таких полномочий у них не было. Патриарх Никон, не тратя времени на словесную перепалку и не надсаживая горло, спокойно заметил: он слышал, что в Москву приехали не истинные патриархи, то есть люди, лишенные своих патриарших престолов; и потребовал, чтобы его судьи поклялись на Евангелии, что это не так.
    Реакцию участников собора на этот демарш нетрудно представить. Впечатление от заявления Никона, сделанного в присутствии царя, было усилено ответом Паисия и Макария. Они отказались клясться на Евангелии и сумели пролепетать только, „что они истинные патриархи, и неизверженные, и не отрекались престолов своих. Разве-де турки что без них учинили...”.
    Характерно, что у самого Алексея Михайловича давно были сомнения на этот счет. Не случайно сразу по пересечении Паисием и Макарием русской границы он приказал приставленным к ним людям тайно выведать, „держат ли едущие патриархи свои кафедры, и нет ли иных на их место, и от всех вселенских патриархов есть ли какой наказ с ними к великому государю?”. Слова Никона на соборе и жалкие оправдания Паисия и Макария подтвердили худшие предположения царя. Отступать было нельзя: машина была запущена на полный ход, Алексей Михайлович мог превратиться в посмешище.
    Тут-то светская власть и показала в полной мере свои чудодейственные возможности.
    В декабре 1666 года Посольский приказ получил задание посадить Паисия и Макария на патриаршие престолы в Александрии и Антиохии! Нисколько не смущаясь необычностью проблемы, опытные дипломаты приступили к ее решению. По словам Паисия и Макария, виновниками лишения их патриарших санов были турки. Поэтому воздействовать необходимо было на турецкого султана, точнее, на его правительство (ибо, по имевшимся сведениям, султан уже не оказывал определяющего влияния на государственные дела). Решать вопрос надо было быстро и безошибочно, поэтому Посольский приказ разработал комплекс мер, что бы, не привлекая большого внимания Дивана (совета) Оттоманской Порты, ,,утрясти” проблему на административном уровне.
    В царской грамоте на имя султана приход Паисия и Макария в Россию был представлен как обыденное малозначительное дело: находились-де возле русской границы, заехали „ради милостыни”, а царь пишет в основном для того, чтобы впредь облегчить православным такие поездки. Кстати, царь Алексей Михайлович сообщает, „что на места вышеупомянутых патриархов — Паисия и Макария — Бог весть кто поставил иных двух патриархов”, и просит о небольшом одолжении, принятом среди монархов : повелеть упомянутым патриархам
    снова занять свои кафедры.
    Государственные чиновники прекрасно знали, что без „смазки” в Османской империи не сдвинется с места ни один вопрос. Ходатаями должны были стать правители Молдавии и Валахии, с которыми были налажены связи и наместники которых играли видную роль при стамбульском дворе. Инструкция русскому посланнику конкретно указывала, через кого следует действовать „для того, что они у молдавского владетеля ближние люди и всякую мочь имеют”. Ходатаем должен был стать и константинопольский патриарх Парфений, для чего к нему и другим греческим архиереям были составлены особые грамоты с обещанием, что „царское величество имать пожаловать тех, которые достойны суть его царской милости”. Все они через свои каналы должны были выйти на османских чиновников, а те за полученные суммы... Судьба православных иерархов, занимавших вместо Паисия и Макария александрийский и антиохийский престолы, московское правительство не интересовала.
    В Посольском приказе все уже было готово к действию, когда заграничная агентура внесла существенные коррективы в разработанный план. Как выяснилось, турки не имели никакого отношения к лишению Паисия и Макария престолов. Отставку двум патриархам дал собор восточных архиереев во главе с константинопольским патриархом Парфением, дал по праву и именно за то, что Паисий и Макарий бросили свои епархии (в чем они обвиняли Никона) и отправились в Россию судить патриарха, много сделавшего для сближения русской и греческой церквей.
    Осужденные и низвергнутые приехали судить и низвергать!

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • Если нельзя было с помощью православных уговорить мусульман, то почему бы не договориться с турками, чтобы они приказали своим подданным-христианам исполнить волю московского царя?! 30 июня 1667 года Алексей Михайлович подмахнул указ, а 12 июля посольство Афанасия Нестерова и дьяка Ивана Вахрамеева выехало из Москвы в Стамбул с государевыми грамотами и точными инструкциями.
    На имя султана царь писал, что патриархи приехали в Россию по его, государя, личному приглашению, что,будучи в Москве, они всячески старались укрепить между мусульманским и христианским владыками самую искреннюю братскую дружбу и любовь. Именно ради этой ,,братской дружбы и любви” царь просит султана вернуть Паисию и Макарию их престолы. В аналогичной грамоте великому визирю Мехмет-паше просьба царя Алексея Михайловича подкреплялась многозначительным обещанием: „А впредь наше государское жалованье учнем держати по твоей к нам, великому государю, службе; и служба твоя и раденье у нас, великого государя, в забвеньи не будет”.
    Показать скрытый текст
    Константинопольский патриарх Парфений, сместивший Паисия и Макария, поставил на александрийский патриарший престол родосского митрополита Иоакима, но заместить вакантный антиохийский престол уже не успел. По указу султана от 11 ноября 1667 года, объявленному стамбульскому православному духовенству мултянским правителем князем Радулом, Парфений отправлялся в ссылку, а
    православным властям повелевалось избрать нового патриарха. Указы мусульманских властей требовали быстрого исполнения — и 13 ноября константинопольским патриархом был уже гераклийский митрополит Мефодий.
    22 декабря русские послы получили приглашение приехать к султанскому двору в Адрианополь. 14 января они удостоились аудиенции у султана, а 19 января состоялась их обстоятельная беседа по существу дела с Каймаканом-пашой (замещавшим отсутствовавшего великого визиря) и великим муфтием (главой майского духовенства). Любопытно, что великий муфтий выразил недоумение, как могли „христианского
    закона духовного чина начальные люди-патриархи” самовольно оставить свою паству и свои обязанности, чтобы ехать за тридевять земель бог знает зачем?! Однако в целом переговоры шли успешно, нужные чиновники получили свое, с политической точки зрения вопрос для Оттоманской Порты был слишком мелок, чтобы не разрешить его „для дружбы царя”. Словом, весной 1668 года послы отправились домой с целым ворохом султанских фирманов.
    Паисий и Макарий указами турецких властей восстанавливались на своих местах. Особая грамота наместнику Египта Ибрагим-паше приказывала ограбить и сослать александрийского патриарха Иоакима и посадить на его место Паисия. По приказу султана константинопольский патриарх Мефодий также написал грамоту о смещении Иоакима и утверждении на патриаршем престоле Паисия. Разумеется, обо всем этом Оттоманская Порта официально извещала московского царя.
    Алексей Михайлович мог, казалось бы, успокоиться, но опыт предыдущих затруднений заставлял его вновь и вновь подстраховывать достигнутый успех. По православному Востоку был выпущен еще один залп грамот из Москвы. Царь дважды писал новому константинопольскому патриарху Мефодию, желая, чтобы Паисий и Макарий благополучно вернулись на свои престолы и, таким образом, тот факт, что на соборе в Москве председательствовали экс-патриархи, можно было представить как недоразумение местного (восточного) значения. Любопытно, что в еще более сложном положении русское правительство оказалось из-за Паисия Лигарида — признанного консультанта по церковным вопросам.
    Если Паисий и Макарий были попросту жертвами своей любви к золотому тельцу и интриг среди восточного православного духовенства, то их ближайший советник и помощник на большом церковном собореПаисий Лигарид оказался самым настоящим и притом
    отъявленным авантюристом. Обвинение Паисия Лигарида как самозванца не могло не обеспокоить московское правительство, тем более что оно вынуждено было признать правоту Никона.
    В соответствии с царской волей Макарий антиохийский заявил на соборе, что Лигарид является православным: „Газский митрополит во дьяконы и в попы ставлен в Иерусалиме, а не в Риме — про то-де он, антиохийский патриарх, ведает подлинно”. Гораздо дальше пошел в защите Лигарида царь Алексей Михайлович, объявивший участникам большого церковного собора, что газский митрополит „живет истинно... и грамота у него поставленная есть и свидетельствовала, а (об) отлучении его от иерусалимского патриарха грамоты не бывало”. Как видим, Алексей МихайловичКак бы то ни было, заступничества царя и восточных патриархов оказалось достаточно, чтобы Лигарид воспрянул духом. На большом церковном соборе он держался хозяином, выступал самоуверенно, как признанный учитель неразумных россиян, с апломбом
    перебивал и поправлял других, в том числе самих патриархов. Истинное лицо этого самозванца вскрылось только по окончании собора, когда и Никон, и старообрядцы были осуждены и репрессированы, во многом благодаря усилиям Лигарида.
    29 июня 1669 года в Москву пришла грамота иерусалимского патриарха Нектария, в ведении которого находилась газская митрополия. Паисий Лигарид, уведомлял Нектарий, бросил свою епархию 14 лет назад и отправился в волошскую землю. Он был не только
    лишен митрополии, но отлучен от церкви и проклят еще предшественником Нектария патриархом Паисием иерусалимским. Между прочим, специальной грамотой из Иерусалима об этом был извещен и патриарх Паисий александрийский, скрывший этот факт от большого церковного собора в Москве (и не случайно, ибо подружился с Лигаридом еще в Валахии, где они промышляли на пару).
    Решив отправиться на Русь, Лигарид по пути, на Украине, подделал свои документы (на которые, как мы помним, ссылался Алексей Михайлович). Факт подделки был установлен точно, поскольку ни Паисий, ни Нектарий проклятому архиерею их не выдавали, а человек, осуществивший подделку (архимандрит Леонтий), находится ныне в распоряжении Нектария. Втершись в доверие московского двора, Лигарид полученные якобы для своей епархии деньги отсылал к себе домой на остров Хиос. Он попросту спекулировал на желании русских властей помочь притесняемым мусульманами единоверцам!
    Скрыть текст

    Итак, писал Нектарий, „даем подлинную ведомость, что он отнюдь не митрополит, не архиерей, не учитель, не владыка, не пастырь, потому что он столько лет отстал (от православного архиерейского служения), и по правилам святых отец есть он подлинно отставлен и всякого архиерейского чина лишен, только именуется Паисий”. Православной церковью он проклят, зато „латыни свидетельствуют и называют его
    своим и папа римский берет от него на всякий год по двести ефимков”. То есть московские деньги шли отчасти анафемствованному изгою, отчасти папе римскому, которого в Москве называли чуть ли не первым врагом православия! Десятой доли вины Лигарида было бы достаточно, чтобы простой смертный сгнил в заточении. Но что не позволено человеку — позволено верному царскому прихвостню, и богомольный „тишайший” царь Алексей Михайлович не только не разгневался (думаю, он знал подноготную Лигарида заранее), но устремился на спасение проклятого и перешедшего в латинство самозванца.

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • В завершении темы об организации судьбоносного Собора и авантюриста Лигарида, стоит отметить.
    13 июля 1669 года царь писал патриарху Нектарию „о митрополите газском Паисии, которого мы имеем в царском нашем дворе как великого учителя и переводчика нашего, — да возымеет первую честь и славу как и было, поскольку некоторые, радуясь злу, от зависти злословили его пред святительством вашим, и бесчестили, и извергли”.
    Отмечая большие заслуги Паисия на церковном соборе в Москве, царь лично просил патриарха, чтобы Лигарид на Востоке „был принят с прежней честью... И так молим, да приимется прошение наше, ведая, что (бы) ни учинилось — и то учинилось от зависти”. Московский
    патриарх Иоасаф в своей грамоте также просил простить Лигарида и выслать на Русь „писанием своим архипастырским прощение и благословение”, ибо премногие труды его (Лигарида) премудрые многую пользу церкви великороссийской принесли”. В сочетании с царскими и патриаршими пожертвованиями иерусалимской церкви эти грамоты должны были оказать свое действие.
    Успеху предприятия по восстановлению Паисия в Газе способствовало добровольное оставление Нектарием своего престола. С 23 января 1669 года иерусалимским патриархом стал Досифей, ревностный противник католичества, сильно нуждающийся в русской помощи. Это сочетание хорошо отразилось в его ответном послании в Москву.„Прочитали о газском митрополите, чтоб мы его простили, — писал Досифей, — и что будто не имеет вины на себе. А он, Лигарид, имеет многие великие вины и согрешения, которые, написав, послал (я)
    было к тебе, великому государю, свидетельства ради; только стыд послать нас не допустил, отчего и возвратили (Досифей действительно старался не допускать до России вести о преступлениях в недрах греческой церкви, боясь окончательного падения ее авторитета).
    Только одно говорим, — продолжал патриарх, — что кир Нектарий патриарх не таковский, чтобы писать или говорить ложно, но такой в правиле, что ныне иного такого архиерея разумного и богобоязненного не будет!”
    Далее Досифей осуждал „неподобные, хульные, непотребные и превознесенные слова” Паисия Лигарида о патриархе Нектарии и завершал свою грамоту... обещанием полного прощения Лигарида, а также восстановления его в достоинстве газского митрополита!!!
    Скрытый в столь странном построении письма намек был мигом расшифрован в Москве, и в Иерусалим поехали связки соболей на 1300 рублей по московской цене. В ответ из Иерусалима 24 января 1670 года пришла разрешительная грамота патриарха Досифея, освобождавшая Паисия Лигарида от церковного отлучения и восстанавливающая его в архиерейском достоинстве.
    Выполнив желание царя, Досифей, однако, самому Лигариду прислал письменный выговор, сообщая, что, если бы не ходатайство государя, не видал бы тот святительского сана как своих ушей. Не прошло и двух месяцев после получения в Москве разрешительной грамоты Досифея, как в Иерусалиме вскрылись новые преступления Лигарида и он снова был отлучен от церкви — на этот раз окончательно. Даже царь устыдился вторично просить за изгоя.
    24 августа 1678 года старый авантюрист скончался в Киеве, надолго унеся с собой тайны большого церковного собора в Москве, организация которого, во всей ее неприглядности, выплыла на свет только после открытия для ученых государственных архивов*.

    Я прошу прощения за столь большой текст сообщения, но уверен, это того стоило.

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • Зачем цитировать слово в слово чужой текст, приведенный на доступном всем сайте? Загромождать многословными цитатами форум? Не проще дать ли ссылку чтобы каждый мог сам прочесть?

    "ерунда сама пройдет, а прочее неизлечимо"

  • "Полное подчинение церкви государству, столь основательно подготовленное историей, столь закономерное при неуклонном усилении абсолютной самодержавной власти, было произведено столь же демонстративно, так же грубо и варварски, как и прочие реформы Петра I.
    „Духовный регламент”, составленный Феофаном Прокоповичем и дополненный Петром I (действовал в 1721—1917 годах), является ярким образцом тех петровских указов, которые, по меткому выражению А. С. Пушкина, „кажется, писаны кнутом”. Феофан Прокопович, этот талантливый наемник и авантюрист, имевший одну веру — в беспредельную власть монарха (и за это превознесенный историками), сумел и на этот раз угодить хозяину. „Духовный регламент” является политическим памфлетом в форме закона, манифестом, в котором желчью и ядом выписана идеологическая программа желаемой самодержавием церкви.
    В ответ на: „Важно и то, — гласит „Регламент”, — что от соборного правления не (нужно) опасаться отечеству мятежей и смущения, каковые происходят от единого собственного правителя духовного (патриарха). Ибо простой народ не ведает, как различается власть духовная от самодержавной, но, удивляемый честью и славой великого высочайшего пастыря, помышляет, что такой правитель есть — то второй государь, самодержцу равносильный или больше его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство. Это, сам собой народ так умствовать привык. Что же, если еще и плевельные разговоры властолюбивых духовных приложатся и сухому хворосту огонь подложат? Так простые сердца мнением этим развращаются, что не так на самодержца своего, как на верховного пастыря в каком-либо деле смотрят. И когда у слышится некая между оными распря, все духовному больше, нежели мирскому правителю, хотя и слепо и пребезумно, согласуют, и за него бороться и бунтовать дерзают...
    Что же, когда еще и сам пастырь, таковым о себе надмен мнением, спать не захочет? Изречь трудно, коликое отсюда бедствие бывает! И не вымыслы то, дал бы Бог, чтоб о сем домышляться только можно было, но на деле не единожды во многих государствах это показалось. Вникнуть только в историю константинопольскую, ранее юстиниановых времен, — и много того покажется. Да и папа не иным способом столько превозмог, не только государство римское полностью пресек и себе великую часть похитил, но и иные государства едва не до крайнего разорения неоднократно потряс. Да не воспомянутся подобные и у нас бывшие замахи!”
    Что имел в виду составитель „Регламента”, понятно, ибо далее пространно говорится о трудностях, встающих перед светской властью, желающей избавиться от„единого самовластного пастыря” — патриарха. Его-де поддерживает людское мнение, и он не хочет „от подручных себе епископов судиться”.
    Отцовский урок с Никоном Петр запомнил очень хорошо.
    Никаких даже внешне, формально суверенных духовных владык в Российской империи не должно быть! Править церковью отныне будет Духовный Коллегиум, по образцу других коллегий (Юстиц-коллегии, Берг-коллегии, Мануфактур-коллегии и т. п.). В конце концов, по мнению Петра и его слуги Прокоповича, религиозное служение есть такое же дело, как отправление правосудия или изготовление ситца. Поэтому и сами духовные лица должны быть преимущественно исполнителями, а не управителями церкви; из 10 назначаемых светской властью членов Духовного Коллегиума только трое были архиереи. И возглавлялся Коллегиум (или, как он стал затем называться, Святейший правительствующий синод) должностным лицом с характерным званием — обер-прокурор!
    Хотя Синод несколько отличался от задуманного Коллегиума, его члены вплоть до 1901 года приносили при вступлении в должность установленную еще Петром присягу: „Исповедую же с клятвою крайняго судию Духовныя сея Коллегии быти самого всероссийскаго монарха, государя нашего всемилостивейшаго”.
    Синод действовал, как и другие центральные имперские учреждения, „своею от царскаго величества данною властию”, „по указу его императорского величества”. В „Регламенте” недаром подчеркивалось, что „Коллегиум — правительское под державным монархом есть и от монарха уставлено”. Подчиненность духовного чина должна быть видна всем: „А когда еще видит народ, что соборное сие правительство монаршим указом и сенатским приговором установлено есть, то и паче пребудет в кротости своей, и весьма отложит надежду иметь помощь к бунтам своим от чина духовного”. Да и против кого бунтовать, если высшая власть в государстве и церкви принадлежит не просто божьему помазаннику, а „Христу Господню”, как без обиняков именует Петра I „Регламент”! Как видим, Феофан Прокопович превзошел в своем рвении самые буйные фантазии Паисия Лигарида."

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • Обратимся к Новому Завету, Евангелие от Иоанна, главе 5. Что мы там читаем?:
    http://jesuschrist.ru/bible/%CE%F2_%C8%EE%E0%ED%ED%E0/5
    В ответ на: 1 После сего был праздник Иудейский, и пришел Иисус в Иерусалим... 18 И еще более искали убить Его Иудеи за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцем Своим называл Бога, делая Себя равным Богу. 19 На это Иисус сказал: истинно, истинно говорю вам: Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо, что творит Он, то и Сын творит также... 30 Я ничего не могу творить Сам от Себя. Как слышу, так и сужу, и суд Мой праведен; ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца.
    34 Впрочем Я не от человека принимаю свидетельство... 36 Я же имею свидетельство больше Иоаннова: ибо дела, которые Отец дал Мне совершить, самые дела сии, Мною творимые, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня. 37 И пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал о Мне. 37 И пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал о Мне. А вы ни гласа Его никогда не слышали, ни лица Его не видели;
    38 и не имеете слова Его пребывающего в вас,
    41 Не принимаю славы от человеков, 42 но знаю вас: вы не имеете в себе любви к Богу. 43 Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете. 44 Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете?
    Человек просто криком кричит, но не слышат Его и сознательно игнорируют Его дела. Более того, принимают за посланцев Бога "пришедших во имя свое", сиречь, предание.
    Иисус не принимает славы от человеков. Эта "слава" на словах, как на форуме.
    Судит по делам! Что Бог творит в Царстве Небес, то и Сын на земле творит так же и выносит вердикт:
    "А вы ни гласа Его никогда не слышали, ни лица Его не видели; и не имеете слова Его пребывающего в вас...".

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • "Можно было отменить патриаршество, но и Петр не представлял себе церкви без архиереев.
    К ним были приняты особые меры, направленные на исключение митрополитов, архиепископов, епископов из общецерковной жизни... Центр брал на себя и многие функции по управлению епархиями. Архиереям оставалась богослужебная деятельность, однако и этого составителям „Регламента” казалось слишком много, так как архиереи сохраняли возможность завоевывать высокий авторитет у прихожан, у народа.
    Поэтому „Духовный регламент” подчеркивает, что архиереи являются только орудием, инструментом имперской церкви: „это того ради предлагается, чтобы укротить оную весьма жестокую епископов славу... Честь (епископов) умеренная есть, а лишняя и, почитай, равно царская — да не будет”. И даже более того: „Ведал бы всякий епископ меру чести своей, и невысоко бы о ней мыслил, и дело убо великое — но честь никаковая”!
    Выступление „Регламента” против чести архиерея (а следовательно, и всего священства) выглядит как подступ к новому указу, появившемуся в следующем, 1722 году и обязывающему священнослужителей быть доносчиками. Этот позорнейший документ требовал неукоснительно нарушать тайну исповеди при малейшей склонности исповедующегося „к измене или бунту на государя” (впоследствии сфера доносительства расширялась)."
    Есть среди читателей хоть один, кто думает, что при Советской власти и далее, ситуация носила иной характер?

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • Конечно, справедливыми являются слова Михайло Ломоносова:
    В ответ на: Ломоносов, вполне в духе игумена троицкого Артемия, не видит особого смысла в телесном, физическом
    посте и внешнем покаянии. „Обманщик, грабитель, неправосудный, мздоимец, вор” никаким постом „прощения не сыщет”, „хотя бы он вместо обыкновенной постной пищи в семь недель ел щепы, кирпич, мочало, глину и уголье и большую бы часть того времени простоял на голове вместо земных поклонов”. Спасение человека не в обрядах, а в „добром житии”.
    Спасение и "святость" в личной праведности, а не абстрактной святости "сана" или "церкви"!
    К чему призывали и "Донатисты" 4 века, к чему тянется душа человека и в наше время.

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • "С изменением политики правительства Екатерины II механизм преследования иномыслящих духовным ведомством стал действовать значительно более результативно.
    Донос уже известного нам протоиерея московского Архангельского собора Петра Алексеева на Н. И. Новикова послужил поводом для ареста просветителя. Новиков был на 15 лет брошен в Шлиссельбургскую крепость, а изданные им книги конфискованы. „Но если думаешь, что хулением Всевышний оскорбится, “ урядник ли благочиния может быть за него истец?” — иронически вопрошал А. Н. Радищев ? Сочинения Радищева были найдены „противными закону Божьему, десяти заповедям, Священному писанию, православию и гражданскому закону”. В 80-х годах XVIII века на улицах русских городов запылали огромные книжныекостры, в которых горели и сочинения Ломоносова.
    Только в октябре 1793 года служащими духовного ведомства было сожжено 18 656 экземпляров книг.
    В 1797 году была организована особая духовная цензура с широкими полномочиями. В соответствии с волей
    правительства ее чиновники усиленно искореняли в государстве „заразу” свободной мысли. Духовная цензура не делала скидки на жанр преследуемых книг, их происхождение и время создания. Русская и иностранная, научная и художественная литература равно подвергалась усекновению и запрещению. Из десятков тысяч цензурных операций вспомним лишь несколько эпизодов. От красного карандаша пострадали „Мертвые души” Н. В. Гоголя, многие места были вычеркнуты из его полного собрания сочинений, издававшегося в 1853 году. М. Загоскин, чтобы издать свои произведения, должен был переделывать их по указаниям церковных властей.
    В 1866 году духовная цензура наложила арест на „Рефлексы головного мозга” И. М. Сеченова; автора предлагалось сослать на Соловки „для смирения и исправления”. В тех же 60-х годах было запрещено издание перевода романа Жюля Верна „Путешествие к центру Земли”. Понятно беспокойство П. И. Мельникова-Печерского (редактора газеты „Русский дневник”), писавшего в 1858 году историку М. П. Погодину:
    „Попов боюсь. Впрочем, употреблю все средства, чтобы в духовную цензуру не пошло. А ведь эти господа... делают такие пакости, каких не видано и не слыхано”. Мельников-Печерский забыл о том, насколько взаимосвязаны ведомства Российской империи: его отзыв о духовной цензуре был прочитан почтовым ведомством и записан в III Отделении.
    В 1866 году редактор „Дела” Г. Е. Благосветлов писал русскому врачу, революционеру и публицисту Павлу Якоби: ,,Пока давящая сила не ослабнет, пишите серьезные статьи по естественным наукам, но только не касайтесь религии. Пока это строго запретный плод”. Письмо, разумеется, оказалось в том же Секретном
    архиве III Отделения. К тому же довольно благонамеренный Благосветлов ошибался — печатать научные
    труды было также затруднительно, причем чем далее, тем хуже. Преследовались русские ученые К. Ф. Рулье,
    Т. Н. Грановский и многие другие (неприятности с цензурой имели даже Мечников, Менделеев и Тимирязев). Труды немецкого естествоиспытателя Эрнеста Геккеля запрещались в России в 1873, 1879 и 1902 годах (последние два раза они были сожжены). В 1886 году по настоянию духовной цензуры была запрещена книга известного французского астронома К. Фламмариона, а в 1893 году в списки запрещенных книг попала „Автобиография Земли” выдающегося ученого Г. Н. Гетчинсона. Преследовались книги Чарлза Дарвина, запрещались также сочинения о нем. Цензурные „приключения” сочинений М. Е. Салтыкова-Щедрина могли бы составить целую повесть. Духовная цензура „растерзала” весь шестой том сочинений Н. С. Лескова, в довершение всего уничтожив тираж книги. „Подлое самочинство и самовластие со стороны всякого прохвоста” увидел в этом деянии автор...
    А при попытке издания сочинений А. И. Герцена в 1893 году из 4 тысяч страниц цензура вымарала более 3 тысяч! „Не везло”, впрочем, и Гл. Успенскому, и Некрасову, и Короленко, и Шевченко, и Чехову, и многим другим отечественным писателям, а из иностранцев — Г. Флоберу, Э. Золя, А. Франсу, Г. Гейне, А. Барбюсу...
    Не забывала духовная цензура и старые произведения: чиркала Ломоносова, многократно запрещала, уничтожала труды Вольтера, Дидро, Гоббса, Гельвеция — костры из их книг горели и в конце XIX века!
    „Путешествие” Радищева по требованию духовной цензуры „удостоилось” сожжения в 1903 году . Наконец, следует подчеркнуть, что от цензурных и иных преследований не были избавлены старообрядцы и даже вполне ортодоксальные церковные писатели. Например, труды профессора Московской духовной академии Н.Ф.Каптерева были подвергнуты „урезанию”, а затем и полному запрещению."
    http://www.iriran.ru/?q=bogdanov

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • https://www.gazeta.ru/culture/news/2019/04/01/n_12816583.shtml?updated

    Ну что тут скажешь... Да и надо ли?

    But I'm just a soul whose intentions are good; oh Lord, please don't let me be misunderstood.

  • А где же истории о великихпподвижниках Христовых, мучениниках, старцах и молитвенниках, чьи имена вошли в святцы заслуженно, не смотря на грехи и заблуждения?
    Всеято что написано, весело, но к Православию никакого отношения не имеет, ибо Господь не проповедовал мздоимство, предательс
    тво и мшелоимство, а наоборот

    Капитан Очевидность

  • Все думал, как описать оставшийся 20 век церковной истории. И вот нашел!
    http://www.vehi.net/politika/yakunin.html
    Не смотря на резкое название, вся информация правдива, изложена академически и по делу - я советую, нет, я требую всем читателям и адекватным участникам форума ознакомиться с брошюрой Глеба Якунина, сначала лишенного сана, а затем и анафемствованного клириками.
    Статья цитается легко и написана очень мягко, но все равно пробирает до глубины души.
    Вопрос охватывает конец 90-х годов.
    С тех пор прошло почти 20 лет и то, что взросло полностью подтверждает выводы Глеба.
    В свете статьи для вас не станет тайной все происходящее сейчас с РПЦ.

    Глеб Якунин ошибался в самом главном, он верил, что была и есть какаято чистая православная Церковь!
    Таковой не было никогда. Никогда духовное возрождение не связано было с этой структурой, а только со свободой творческих сил разума, заключенных в человеке.

    Исправлено пользователем Ghelovek459 (16.08.19 20:17)

  • Феодорит Киррский (386 (393?) — 457) — богослов, историк церкви, представитель Антиохийской школы богословия. Самая знаменитая его книга — «Церковная история», описывающая период с 324 по 429 гг.
    Ниже отрывок из его книги третьей, посвященный императору Юлиану Отступнику, правившему в 361-363 гг. (племянник Константина Великого, был философом, ритором, последним языческим императором Рима, наблюдая происходящую в Империи катастрофу, вернувший мировоззрение своих отцов и Отечества, за что проклят и заклеймлен государственной церковью):
    Показать скрытый текст
    В ответ на: Глава 22 "О дерзновении одного правительственного лица в Бероэ"
    …Этот муж, знаменитый и вообще, ибо принадлежал к тамошнему правительству, еще более прославился ревностию по вере. Видя, что его сын уклонился в господствовавшее тогда нечестие (государственную религию Империи(!)), он выгнал его из дому и явно отрекся от него.
    Сын пришел к царю (Юлиану), когда он имел свой стан недалеко от Бероэ, и открыл ему как свои мысли о вере, так и свое изгнание из родительского дома. Царь повелел юноше быть спокойным и обещался умилостивить его отца. Потом, прибыв в Бероэ, пригласил к себе на обед всех сановников и почетных граждан, между которыми находился также и отец юноши. Как отцу, так и его сыну Юлиан приказал возлежать на собственном своем ложе и, в половине обеда обратившись к первому, сказал:
    «Мне кажется несправедливо было бы делать насилие людям с иным настроением мыслей и против воли человека направлять его к другим мыслям. И так не принуждай сына следовать своему учению, когда он не хочет этого. Ведь я не принуждаю же тебя, — продолжал он, — следовать моему, хотя и очень легко мог бы приневолить к этому». Но отец, оживив свой ум верою в Бога (я прямо вижу этот процесс!), отвечал:
    «Ты говоришь, царь, об этом беззаконнике, который истине предпочел ложь».
    «Ну полно, ворчун, — сказал Юлиан, надев опять маску кротости и, обратившись к юноше, прибавил: — Я сам позабочусь о тебе, когда не мог склонить на это твоего отца». Припоминаю о рассказанном событии не без цели: мне хотелось показать не только достохвальное дерзновение упомянутого мужа, но и то, что много было людей, презиравших могущество тирана.
    Скрыть текст
    Все чувствует кровавую поступь "тирана"? У всех перехватило дыхание от ужаса произошедшего?..
    Этот достойнейший Император - неоплатоник никого не преследовал и не казнил, не разрушал христианские храмы, не лишал имущества и не ссылал массово христиан. /п.2/
    Даже его врагам, как видим, не остается ничего, как показать его либералом, никого не принуждающим к единомыслию и гумманистом, приютившим совершенно чужого ему парня, от которого отрекся отец-фанатик.

    «Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцем есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях, и хранить себя неоскверненным от мира» (Иак.1:27)

    Исправлено пользователем Анжелина12 (13.12.19 14:19)

  • Изумительная настойчивость Юлиана, нравственная дисциплина, высокая образованность, не требовательность в обиходе, обаятельные качества его души, так трагически закончившаяся, надолго обеспечивают за Юлианом симпатию исследователей.
    Я позволю себе небольшой пост-компиляцию об этом в высшей степени интересном человеке. Он в некотором смысле был продолжателем императора-стоика, Марка Аврелия.

    «Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцем есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях, и хранить себя неоскверненным от мира» (Иак.1:27)

    Исправлено пользователем TenOtcaGamleta (06.12.19 19:08)

Записей на странице:

Перейти в форум

Модератор: