Клетчатая линейка будней приходящего в сознание ежедневно. Творить что-то в этом мире, проявляя мысли в твердую форму. Благое или злое, - не останавливаясь, как пульсирует все другое, что пока еще живо. Серые будни внутреннего перетекают в ограниченно-маленький город: по делам своим получаем, собирая реальные камни засоренной печенки Новосибирска, нашего единого организма. Город трудящихся, где нет сибиряков, потому что сибиряки стали иноземцами.
Втекает и вытекает одно и то же, изменения - тогда живешь, - цыгане это знают и не привязываются к одному месту и предметам. На них не действует эгрегор моды. Они текучи, как время и постоянны, как старый мост за окном.
У каждого города своя судьбина. У моего - цыгане, крупный транспортный узел и село Маслянино в соседней квартире. Новые дома хотят показать, какой мой город имеет капитал внутри себя. Но им не дают прорваться в черную дыру и поглотить частный сектор бабы Нюры, которые ютятся в самом центре, отсвечивая вечно-неизлечимым лямблиозом в печени моего города. Реинкарнировать все, взрывая старые, исторически ценные только для нижней памяти, события, отразившиеся в твердом: вспученные, как самка бучика, импульсы Театра, в котором опера-ибалет натерли оргазмические мозоли, рвущие балетные тапки.
Мой город перенес лоботомию. Ему вскрыли черепную коробку, надстроив новое прямо на старом, не убирая мусор, а ретушируя его.
Миксы моего города никому не интересны. Он не может породить гения, ему мало генной силы и близости мест Алтая.
Втекает и вытекает одно и то же, изменения - тогда живешь, - цыгане это знают и не привязываются к одному месту и предметам. На них не действует эгрегор моды. Они текучи, как время и постоянны, как старый мост за окном.
У каждого города своя судьбина. У моего - цыгане, крупный транспортный узел и село Маслянино в соседней квартире. Новые дома хотят показать, какой мой город имеет капитал внутри себя. Но им не дают прорваться в черную дыру и поглотить частный сектор бабы Нюры, которые ютятся в самом центре, отсвечивая вечно-неизлечимым лямблиозом в печени моего города. Реинкарнировать все, взрывая старые, исторически ценные только для нижней памяти, события, отразившиеся в твердом: вспученные, как самка бучика, импульсы Театра, в котором опера-ибалет натерли оргазмические мозоли, рвущие балетные тапки.
Мой город перенес лоботомию. Ему вскрыли черепную коробку, надстроив новое прямо на старом, не убирая мусор, а ретушируя его.
Миксы моего города никому не интересны. Он не может породить гения, ему мало генной силы и близости мест Алтая.
