В ответ на: вчера весь день про это думала((
Думаю несколько часов. Узнала утром.
Дрожащий голос подруги: «Слышала?»
"Нет".
Подруга, воцерковленный и неравнодушный человек, рассказала, как могла, потому что слезы, гнев, "ну почему такая несправедливость".
Несправедливость – вообще ее любимое слово, отучать уже бросила, а, думаю, ладно, это ее крест, может, куда-нибудь она с ним и придет, потому что мир наш – такой, и выход – один: что есть сил стараться прощать.
Нет, не вислощекого Ефремова прощать, с его барским презрительным голоском, со сцены понукающими наивными, милыми, теми, кто видит в его московской, сытой образованности и умелости – талант. Мир прощать за то, что подменяет алмазы стекляшкой, сумев убедить всех наивных, что этот манерный, нахальный, презрительный тип – артист.
(Вот сейчас я пишу и плачу, не обращайте внимания, я слишком эмоциональная, но Артист, Художник – это что-то недалекое от Бога, а как, кто поставил это гниловатое существо рядом с Богом, когда у него – не то что искры, даже отблеска.)
(Не могу успокоиться. Залезла в интернет – зачем-то нашла его детскую роль, фильм «Когда я стану великаном», а роль – детскую, потому что детство – это правда и искренность, и его правда – злая свобода и безнаказанность. Ты боишься такого ребенка, ты знаешь, что когда он кинет в тебя палкой и засмеется, публика скажет – он же артист, он играет шпагой!)
Я плачу не из-за того, что он сбил человека, хотя про этого доброго, трудолюбивого человека интернет молчит, но, как вижу, колышется морем от того, что «такой талант и так скатился». Он не талант и не скатился. Потому что талант не может быть без Бога, а там ни Бога, ни любви, и если кто-то скатился, то он был на вершине, а там не было вершины, там была Династия, страшное слово от беса, похожее на преступную диаспору или мафию.
Я плачу из-за того, что этот человек, все же близкий к театру, к текстам Чехова, в конце концов, он же так часто их читал, не закричал после этой пьяной, нелепой ночи: «Посадите меня! Пожизненно! Квартиру мою – матери убитого, деньги мои – его жене, меня – в мордовскую колонию, только дайте Библию. Может, тогда я себя прощу».
Но так сказал бы только Художник.
И если вы все увидите в моих словах ерничанье и ничего не поймете, я не знаю, как смогу с вами дальше общаться.