Показать скрытый текстВ 1913 году у православного российского крестьянина было 140 праздничных дней, совпадавших с воскресными. У американского фермера — 68 таких дней в том году. Всего к началу XX века у российского крестьянина выходило 258 нерабочих дней, включая и праздничные, и выходные, и связанные с сезонной непогодой и другими российскими напастями. Это составляло 71% количества дней в году. Были затяжные праздники, отмечавшиеся несколько дней подряд. Случались недели с двумя и тремя праздниками. Праздничная жизнь не могла быть сытной. Однако нарушать правила не позволялось ни холопам, ни барам. В 1669 году царским указом князь Григорий Оболенский был посажен в тюрьму за то, что в воскресенье на его подворье работали его же крепостные. Обходилось и без наказаний, хотя работа по праздникам осуждалась. Радищев по пути из Петербурга в Москву остановился от удивления: воскресенье, праздник, а крестьянин пашет. «Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям, — подошёл к нему Радищев, — Нет, барин, я прямым крестом крещусь, — сказал он, показывая мне сложенные три перста. — А бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья. — Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты в воскресенье не спускаешь, да ещё и в самый жар? — В неделе-тο, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечерок возим оставшее в лесу сено на господский двор... <...>— Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным? — Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрёт»552.
Было правило: если установленный обычай не работать нарушал член общины, та его штрафовала. Он сопротивлялся — она ему ломала инвентарь. В начале XX века величина штрафа составляла от 50 копеек до 4 рублей, в зависимости от вида незаконных работ. Бывало, община не справлялась с упрямцем. Тогда им занималась сельская полиция, а её штраф мог доходить и до 20 рублей. Это немало. Дневной заработок крестьянина колебался в течение года от 20 до 50 копеек. Наказание могло устраивать потерпевшую и выигравшую стороны: общинный штраф тут же пропивался крестьянами. А полицейский штраф шёл в доход государства553. Выходит, не так страшно было пропустить рабочий день, как праздник. Многочисленность христианских праздников была выгодна церквам, лишний раз напоминавших крестьянам о себе и собиравших в эти дни с прихожан пожертвования. Пасхальные молебны омрачались поборами дьячков. Прижимистый крестьянин противился, отдавал не сразу, торгуясь и выгадывая. «Мужики имеют обыкновение, — сообщал С. В. Максимову один из его корреспондентов, — не додавать денег, причитающихся духовенству за требы: если молебен с акафистом стоит рубль, то мужик, рассчитываясь, подаёт только 80 коп. Когда же причт заспорит, он прибавит гривенник, потом ещё пятак, а пятак всё-таки недодаст». Поэтому некоторые священники «...в каждом доме садятся на лавку и, не снимая облачения, ждут, пока отдадут всё сполна, а также и весь остальной доход: хлеб, яйца, лепёшки»»554.
Праздник — праздность не только в работе. Накануне праздника и в праздничный день не позволено принимать важных решений. Нельзя жениться. Православная церковь не венчала браки во все многодневные посты: сорок дней до Пасхи, двадцать дней до Петрова дня, две недели до Успенья и десять дней до Рождества, а потом с Рождества до Крещенья (ещё две недели). Нельзя жениться в Масленицу (неделя перед Великим постом) и в пасхальную неделю. Имуществом церкви и государства были не только земля, души, тела и часть имущества людей (налоги, поборы), но даже время дня и ночи, месяца и года. Праздничные дни были в полной собственности церкви и государства, те распоряжались ими и днями накануне праздников: в это время тоже не венчали. Весь год не венчали накануне сред, пятниц и воскресений. Набирается больше двухсот пятидесяти дней в году. Не отсюда ли поговорка: бедному жениться — ночь коротка? Так вышло, что четыре из каждых пяти деревенских свадеб выпадали на осень с октября до ноября и пик зимы с января до февраля555. Значит, и в рождении первенцев была сезонность. Горожане были свободнее в быту. Любителям астрологии будет интересно посчитать: под какими звёздами родилась большая часть народа в старой российской деревне и в чём разница гороскопов деревенских и городских.
Народ веками приучали исправно чтить праздники. Он усвоил правила гнуться, когда прикажут. Вот факт: по данным Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в 2004 году две трети опрошенных россиян не одобряли грядущей отмены празднования 7 ноября. В 2005-м, спустя год, по-прежнему стояли на своём меньше половины опрошенных556. Власть победила, а велика цена победы? Хорошо бы — над грозным врагом, а тут — над своим податливым народом. Тому, похоже, глубоко безразлично, что праздновать и о чём скорбеть. Как и четыреста лет назад при восшествии Годунова на царский престол, и нынче притворны народные слёзы радости или горя по поводу деяний верхов: «Ах, смилуйся, отец наш! властвуй нами!/ Будь наш отец, наш царь! <...> Все плачут,/ Заплачем, брат, и мы. — [второй ему в ответ] Я силюсь, брат,/ Да не могу. — [первый] Я также. Нет ли луку?/ Потрём глаза./ — [опять второй] Нет, я слюнёй помажу»557.
Велико многообразие величия российского народа. Он велик количеством, велик просторами земли. Велик в делах и в праздности. Велик неуёмностью верхов. И велик своей покорностью, бессловесностью и безволием.
Народ не слишком отделял официальный государственный праздник от храмового, языческого, бытового или семейного. Ему было всё одно. Чтили святого мученика и исцелителя Пантелеймона, которого часто называли Поликопом, и не работали в этот день, как и в «...день Кирика-шкёпы (чтобы не сделаться калекой), Русалии (для искупления младенцев, умерших без святого крещения), день Ивана Купалы (день Иоанна Крестителя, когда — хочешь не хочешь — поливают водой, а прежде насильно крестили инородцев. — Л.Ф.), день Фоки (от пожара), день Симеона Столпника (чтобы небо, которое поддерживает святой, не упало на землю), день св. Никиты (от бешенства), день св. Прокопия (против засухи), день Евдокии (против сглаза), день св. Харлампия (против чумы)...<...>.. .день св. мучеников и благоверных князей Бориса и Глеба, в который хоть и нет никакого табельного и даже церковного празднества, да зато есть в окрестностях ярмарка»558 и т.д.
«Задавленного» праздниками российского крестьянина выручало умение и вынужденная необходимость перенапрягаться в будни. До седьмого пота гнулись русский мужик и его семья во время вспашки и посева, а после у всех разом наступал спад активности. Затем покос — и всё повторялось, как и после жатвы, молотьбы, заготовки дров. А посмотреть на весь год, то (если верить историческим документам) интенсивность и продолжительность крестьянского труда уступали западноевропейским.
Как противоречива крестьянская культура, как она непоследовательна! Это называли непостижимостью русской народной души. Здесь и традиция затяжных пьяных праздников, и обилие поговорок вроде делу время, потехе час\ летний день год кормит, кто не работает — тот не ест; куй железо, пока горячо; под лежачий камень вода не течёт; хозяйство вести — нетрясти (вариант: не портками. —Л.Ф.). Правда, по наблюдениям А. Н. Энгельгардта во многие праздники крестьяне не работали только до обеда539. И то верно, что рабочую пору крестьянину укорачивали долгая зима, ранняя осень и затяжная весна на российских равнинах. Историк сообщает о жителях мест по течению Оки. Их деревни «...потопляются всякую весну на шесть недель, а иногда на два месяца. И тогда жители в домах своих сидят праздно и другаго сообщения один с другим, кроме что в лодках, не имеют»560.
Отчасти невероятное количество праздников было оправдано. В деревнях каждый второй работник был лишним из-за ограниченного количества земли и переизбытка рабочей силы, большой рождаемости в крестьянских семьях. Уйти из деревни в город многие не решались и после отмены крепостничества, боясь потерять право на долю общинной земли. Покончить с трудом на земле мешала вросшая в сознание народа вера в ценности крестьянского мира, поголовная безграмотность и неподготовленность к другим ремёслам. Мешали бюрократические препятствия для получения разрешения на выезд из села. Вековые традиции крестьянской России сказывались даже на работе городских фабрик и мастерских. В середине XIX века многие из них останавливались на период многочисленных праздников и во время деревенской страды. Кто у нас не помнит, что на исходе XX века — как в праздник — становились безлюдными заводы, институты, пока рабочие и научные сотрудники неспешно садили, копали, возили свою картошку?
Если старая Россия не как Европа работала, то и праздновала по-своему. Главное отличие европейской традиции праздников — по большей части это были демократические празднества на площадях и тесных городских улицах. В России у множества праздников была феодально-патриархальная деревенская физиономия, даже если они случались в городе. Обычный римский карнавал собирал массу народа. Все сословия и возрасты были там равны. Венецианский карнавал надевал маски, за которыми нельзя было рассмотреть чинов и состояний. Множество народа и даже сама теснота толкающихся и веселящихся горожан на узких улицах создавали особый смысл и значение празднику. Каждый ощущал себя частью народной массы. Здесь не просто толчея — это народное целое, сошедшееся вместе вопреки всем правилам государственного устройства и социальных различий, которые на это время как бы отменяются. Праздник в европейском городе, едва-едва порвавшего со средневековьем — это «...праздничность без благоговения, совершенное освобождение от серьёзности, атмосфера равенства, вольности и фамильярности, миросозерцательный характер непристойностей, шутовские увенчания-развенчания, весёлые карнавальные войны и побоища, пародийные диспуты, связь поножовщины с родовым актом, утверждающие проклятия...» и пр.561
Городская знать не чуралась этих празднеств. А турниры были её обычным развлечением. Когда миланский кардинал Асканио Сфорца на рубеже XV—XVI веков спросил турецкого принца, как тому нравятся такие зрелища, турок ответил: на его родине разыгрывать подобные представления заставляют рабов. Сами вельможи до участия в играх не опускаются562. На Руси и в России верхушка, по-восточному, держалась в стороне от толпы, не смешиваясь с народом во время шествий и демонстраций. Давно уже прошли времена военной демократии, когда князь Святослав во время походов спал прямо на земле среди своих воинов, без шатра, с седлом в головах, подстилая потник с коня. Забыты мифические времена, когда Садко игрой на гуслях увлёк владыку подводного полумира в неистовую пляску, как простолюдина. У России не было демократических обычаев проведения праздников, спортивных состязаний. В Европе традиции празднеств идут со времени многолюдных спортивных игр, театральных драм и комедий, соревнований поэтов и ораторов на стадионах и амфитеатрах Античной Греции, с триумфальных шествий и грандиозных зрелищ на форумах и в цирках Древнего Рима. В представлениях античных греков даже верховный правитель — прежде всего человек, хотя и не равный остальным: «Царь по природе должен отличаться от подданных, но быть одного с ними рода»563. В отличие от традиции греков, царь варваров был иного рода, равнялся полубогу (у египтян и азиатов восточных деспотий).
Нельзя представить, чтобы российский барин позволил бы себе смешаться с праздничной толпой в городе, а в деревне и подавно. Пушкин — не в счёт. Он мог гулять на ярмарке в красной рубашке, подпоясанной розовой лентой, в соломенной широкополой шляпе и с железной тростью в руке564. У нас так и не вошли в обиход и к тому времени давно забыты пиры, когда Сам Пётр Великий «.. .с подданным мирится·,/ Виноватому вину/ Отпуская, веселится;/ Кружку пенит с ним одну·,/ И в чело его цалует,/ Светел сердцем и лицом;/ И прощенье торжествует,/ Как победу над врагом»565 (курсив мой. —Л.Ф.). Не прижилась в России поистине царственная непринуждённость в отношении к другим. Датский посланник Юст Юль вспоминал о свой первой встрече с Петром Великим: «Царь не медля вступил со мною в такой дружеский разговор, что, казалось, он был моим ровнею и знал меня много лет»566.
Российские городские гулянья XIX века — это чинное, раздельное прохаживание по улице представителей разных чинов, слоёв и сословий. Каждого можно распознать по внешнему виду, одежде и манерам. Сапожники гуляли с сапожниками, аптекари — с аптекарями, чиновники — с чиновниками. В деревне иные масштабы, большой толпы не увидать. Разве только во время ярмарки или крестного хода, ничем не напоминавших шумное веселье изобретательных празднеств Европы.
В долгие холода деревенский праздник мог умещаться в стенах одной избы. Итак, кончились вместе с коротким летом полевые работы. Перемолочен хлеб в овинах. Подошло время к деревенским свадьбам, Кузьминкам567. Простой народ готовится к зимним развлечениям. Затеваются ссыпки, сбор праздничного съестного в складчину. Деревня постепенно втягивается в долгие гуляния. От Рождества до Крещенья — любая работа откладывается. По святочным вечеринкам односельчане набиваются в самую «...большую крестьянскую избу с чёрными, закоптелыми от дыму стенами и потолком. Тотчас по входе туда трудно разглядеть собравшееся здесь общество: духота и мрак невыносимы. От жару свечи, стоящие по полкам, надстроенным в параллель скамьям, обтаяли и бросают на всё собрание какой-то тусклый и тяжёлый полусвет. Изба битком набита народом, так что с трудом можно продраться до средины главного места действия, где на лавках чинно уселись деревенские девушки. Прямо против них на полатях взгромоздились ребятишки, по пояс свесившиеся вниз. Впереди их детских лиц виднеется густая рыжая борода, опершаяся на оба локтя рук и принадлежащая хозяину избы и полатей. Прямо под ними поместилась огромная ватага взрослых ребят. Из толпы время от времени раздаётся настраивание балалайки. Налево от них огромная печь, с которой слышны невнятные звуки храпенья кого-либо из тех домашних, которые своё отгуляли. Далее, впереди печки, перегородка, из дверей и через верх которой торчит несколько лиц в кичках (женский головной убор в виде кокошника. —Л.Ф.) или платках, принадлежащих уже отплясавшей молодёжи — замужним женщинам. Вечеринка... началась»568.
Бывали праздники, проведённые иначе. Были гулянья зимой на Масленицу и летом на Троицу. Купались в Иордане — зимой в прорубях на Крещенье. Из-за такой проруби на Неве даже знаменитую своей красотой растреллиевскую лестницу в Зимнем дворце назвали Иорданской, она примыкала к стене, выходившей на реку. И летом купались, на Ивана Купалу. В гуляньях и купаниях было много or языческих безумств569. Для народа устраивали шумные кулачные бои и праздники потише. И те, и другие переходили в своеобразные оргии. На то он и праздник, чтобы не походить на серые будни.
В обычное время интимные отношения до свадьбы молодых в русской деревне считали позором. Нравы — штука непостоянная. Подвержены влиянию фабричной жизни, распространению отхожих промыслов и отлучке людей из деревни, даже влиянию времени года и праздничному настроению. К концу XIX века не редкость, если деревенские праздники заканчивались безудержными и беспорядочными, не слишком невинными ухаживаниями. Так, по сообщению врача в Тюшевском участке Рязанского уезда в деревнях не было девушек старше 17—18 лет, сохранивших невинность, да и просто здоровье. Сифилис — бич русской деревни того времени. В 1897 году в Тамбовской губернии сифилисом болело триста тысяч человек, каждый пятый
Скрыть текст