Ответ на сообщение Re: Любовь и деньги пользователя LanaYT
С одной стороны - да. С другой - это как у Стругацких инопланетянин Константин, профессия которого была - читатель стихов
Показать скрытый текст
- Пункт восьмой. Профессия и место работы в настоящее время: читатель поэзии, ам-фи-бра-хист, пребывает в краткосрочном отпуске. Пункт девятый...
- Подождите, - сказал Хлебовводов. - Работает-то он где?
- В настоящее время он в отпуске, - пояснил комендант. - В краткосрочном.
- Это я без тебя понял, - возразил Хлебовводов. - Я говорю: специальность у него какая?
Комендант поднял папку к глазам.
- Читатель... - сказал он. - Стихи, видно, читает.
Хлебовводов ударил по столу ладонью.
- Я тебе не говорю, что я глухой, - сказал он. - Что он читает, это я слышал. Читает и пусть себе читает в свободное от работы время. Специальность, говорю! Работает где, кем?
Выбегалло отмалчивался, и я не вытерпел.
- Его специальность - читать поэзию, - сказал я. - Он специализируется по амфибрахию.
Хлебовводов посмотрел на меня с подозрением.
- Нет, - сказал он. - Амфибрахий - это я понимаю. Амфибрахий там... то, се... Я что хочу уяснить? Я хочу уяснить, за что ему жалованье плотят, зарплату.
- У них зарплаты как таковой нет, - пояснил я.
- А! - обрадовался Хлебовводов. - Безработный! - Но он тут же опять насторожился. - Нет, не получается!.. Концы с концами у вас не сходятся. Зарплаты нет, а отпуск есть. Что-то вы тут крутите, изворачиваетесь вы тут что-то...
- Грррм, - произнес Лавр Федотович. - Имеется вопрос к докладчику, а также к научному консультанту. Профессия дела номер семьдесят два.
- Читатель поэзии, - быстро сказал Выбегалло. - И вдобавок... эта... амфибрахист.
- Место работы в настоящее время, - сказал Лавр Федотович.
- Пребывает в краткосрочном отпуске. Отдыхает, значить, краткосрочно.
Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону Хлебовводова.
- Имеются еще вопросы? - осведомился он.
Хлебовводов тоскливо заерзал. Простым глазом было видно, как высшая доблесть солидарности с мнением начальства борется в нем с не менее высоким чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил, хотя и с заметным для себя ущербом.
- Что я должен сказать, Лавр Федотович, - залебезил Хлебовводов. - Ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист - это вполне понятно. Амфибрахий там... то, се... И насчет поэзии все четко. Пушкин там, Михалков, Корнейчук... А вот читатель... Нет же в номенклатуре такой профессии! И понятно, что нет. А то как это получается? Я, значит, стишки почитываю, а мне за это - блага, мне за это - отпуск... Вот что я должен уяснить.
Лавр Федотович взял бинокль и воззрился на Выбегаллу.
- Заслушаем мнение консультанта, - объявил он.
Выбегалло поднялся.
- Эта... - сказал он и погладил бороду. - Товарищ Хлебовводов правильно здесь заостряет вопрос и верно расставляет акценты. Народ любит стихи - се ля мэн сюр ле кер ке же ву ле ди! [Я говорю вам это, положив
руку на сердце] Но всякие ли стихи нужны народу? Же ву деманд анпе [Я вас спрашиваю], всякие ли? Мы с вами, товарищи, знаем, что далеко не всякие. Поэтому мы должны очень строго следовать... эта... определенному, значить, курсу, не терять из виду маяков и... эта... ле вин этире иль фо ле боар
[Когда вино откупорено, его следует выпить]. Мое личное мнение вот какое:
эдэ - туа э дье тедера [Помогай себе сам, тогда и бог тебе поможет]. Но я предложил бы еще заслушать присутствующего здесь представителя товарища Привалова, вызвать его, так сказать, в качестве свидетеля...
Лавр Федотович перевел бинокль на меня. Хлебовводов сказал:
- А что ж, пускай. Все равно он постоянно выскакивает, не терпится ему, вот пускай и прояснит, раз он такой шустрый...
- Вуаля, - с горечью сказал Выбегалло, - ледукасьен куон донно женжен дапрезан! [Вот воспитание, какое дают теперь молодым людям]
- Вот я и говорю, пускай, - повторил Хлебовводов.
- Слово предоставляется свидетелю Привалову, - произнес Лавр Федотович, опуская бинокль.
Я сказал:
- У них там очень много поэтов. Все пишут стихи, и каждый поэт, естественно, хочет иметь своего читателя. Читатель же - существо неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Он с удовольствием читает хорошие стихи и даже заучивает их наизусть, а плохие знать не желает. Создается ситуация несправедливости, неравенства, а поскольку жители там очень деликатны и стремятся, чтобы всем было хорошо, создана специальная профессия - читатель. Одни специализируются по ямбу, другие - по хорею, а Константин Константинович - крупный специалист по амфибрахию и осваивает сейчас александрийский стих, приобретает вторую специальность. Цех этот, естественно, вредный, и читателям полагается не только усиленное питание, но и частые краткосрочные отпуска.
- Это я все понимаю! - проникновенно вскричал Хлебовводов. - Ямбы там, александриты... Я одного не понимаю: за что же ему деньги плотят? Ну сидит он, ну читает. Вредно, знаю! Но чтение - дело тихое, внутреннее, как ты его проверишь, читает он или кемарит, сачок?.. Я помню, заведовал я отделом в инспекции по карантину и защите растений, так у меня попался один... Сидит на заседании и вроде бы слушает, даже записывает что-то в блокноте, а на деле спит, прощелыга! Сейчас по конторам многие навострились спать с открытыми глазами... Так вот я и не понимаю: наш-то как? Может, врет? Не должно же быть такой профессии, чтобы контроль был невозможен - работает человек или, наоборот, спит?
- Это все не так просто, - возразил я. - Ведь он не только читает, ему присылают все стихи, написанные амфибрахием. Он должен все их прочесть, понять, найти в них источник высокого наслаждения, полюбить их и, естественно, обнаружить какие-нибудь недостатки. Об этих всех своих чувствах и размышлениях он обязан регулярно писать авторам и выступать на творческих вечерах этих авторов, на читательских конференциях, и выступать так, чтобы авторы были довольны, чтобы они чувствовали свою необходимость... Это очень, очень тяжелая профессия, - заключил я. - Константин Константинович - настоящий герой труда.
- Да, - сказал Хлебовводов. - Теперь я уяснил. Полезная профессия. И система мне нравится. Хорошая система, справедливая.
Скрыть текст- Подождите, - сказал Хлебовводов. - Работает-то он где?
- В настоящее время он в отпуске, - пояснил комендант. - В краткосрочном.
- Это я без тебя понял, - возразил Хлебовводов. - Я говорю: специальность у него какая?
Комендант поднял папку к глазам.
- Читатель... - сказал он. - Стихи, видно, читает.
Хлебовводов ударил по столу ладонью.
- Я тебе не говорю, что я глухой, - сказал он. - Что он читает, это я слышал. Читает и пусть себе читает в свободное от работы время. Специальность, говорю! Работает где, кем?
Выбегалло отмалчивался, и я не вытерпел.
- Его специальность - читать поэзию, - сказал я. - Он специализируется по амфибрахию.
Хлебовводов посмотрел на меня с подозрением.
- Нет, - сказал он. - Амфибрахий - это я понимаю. Амфибрахий там... то, се... Я что хочу уяснить? Я хочу уяснить, за что ему жалованье плотят, зарплату.
- У них зарплаты как таковой нет, - пояснил я.
- А! - обрадовался Хлебовводов. - Безработный! - Но он тут же опять насторожился. - Нет, не получается!.. Концы с концами у вас не сходятся. Зарплаты нет, а отпуск есть. Что-то вы тут крутите, изворачиваетесь вы тут что-то...
- Грррм, - произнес Лавр Федотович. - Имеется вопрос к докладчику, а также к научному консультанту. Профессия дела номер семьдесят два.
- Читатель поэзии, - быстро сказал Выбегалло. - И вдобавок... эта... амфибрахист.
- Место работы в настоящее время, - сказал Лавр Федотович.
- Пребывает в краткосрочном отпуске. Отдыхает, значить, краткосрочно.
Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону Хлебовводова.
- Имеются еще вопросы? - осведомился он.
Хлебовводов тоскливо заерзал. Простым глазом было видно, как высшая доблесть солидарности с мнением начальства борется в нем с не менее высоким чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил, хотя и с заметным для себя ущербом.
- Что я должен сказать, Лавр Федотович, - залебезил Хлебовводов. - Ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист - это вполне понятно. Амфибрахий там... то, се... И насчет поэзии все четко. Пушкин там, Михалков, Корнейчук... А вот читатель... Нет же в номенклатуре такой профессии! И понятно, что нет. А то как это получается? Я, значит, стишки почитываю, а мне за это - блага, мне за это - отпуск... Вот что я должен уяснить.
Лавр Федотович взял бинокль и воззрился на Выбегаллу.
- Заслушаем мнение консультанта, - объявил он.
Выбегалло поднялся.
- Эта... - сказал он и погладил бороду. - Товарищ Хлебовводов правильно здесь заостряет вопрос и верно расставляет акценты. Народ любит стихи - се ля мэн сюр ле кер ке же ву ле ди! [Я говорю вам это, положив
руку на сердце] Но всякие ли стихи нужны народу? Же ву деманд анпе [Я вас спрашиваю], всякие ли? Мы с вами, товарищи, знаем, что далеко не всякие. Поэтому мы должны очень строго следовать... эта... определенному, значить, курсу, не терять из виду маяков и... эта... ле вин этире иль фо ле боар
[Когда вино откупорено, его следует выпить]. Мое личное мнение вот какое:
эдэ - туа э дье тедера [Помогай себе сам, тогда и бог тебе поможет]. Но я предложил бы еще заслушать присутствующего здесь представителя товарища Привалова, вызвать его, так сказать, в качестве свидетеля...
Лавр Федотович перевел бинокль на меня. Хлебовводов сказал:
- А что ж, пускай. Все равно он постоянно выскакивает, не терпится ему, вот пускай и прояснит, раз он такой шустрый...
- Вуаля, - с горечью сказал Выбегалло, - ледукасьен куон донно женжен дапрезан! [Вот воспитание, какое дают теперь молодым людям]
- Вот я и говорю, пускай, - повторил Хлебовводов.
- Слово предоставляется свидетелю Привалову, - произнес Лавр Федотович, опуская бинокль.
Я сказал:
- У них там очень много поэтов. Все пишут стихи, и каждый поэт, естественно, хочет иметь своего читателя. Читатель же - существо неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Он с удовольствием читает хорошие стихи и даже заучивает их наизусть, а плохие знать не желает. Создается ситуация несправедливости, неравенства, а поскольку жители там очень деликатны и стремятся, чтобы всем было хорошо, создана специальная профессия - читатель. Одни специализируются по ямбу, другие - по хорею, а Константин Константинович - крупный специалист по амфибрахию и осваивает сейчас александрийский стих, приобретает вторую специальность. Цех этот, естественно, вредный, и читателям полагается не только усиленное питание, но и частые краткосрочные отпуска.
- Это я все понимаю! - проникновенно вскричал Хлебовводов. - Ямбы там, александриты... Я одного не понимаю: за что же ему деньги плотят? Ну сидит он, ну читает. Вредно, знаю! Но чтение - дело тихое, внутреннее, как ты его проверишь, читает он или кемарит, сачок?.. Я помню, заведовал я отделом в инспекции по карантину и защите растений, так у меня попался один... Сидит на заседании и вроде бы слушает, даже записывает что-то в блокноте, а на деле спит, прощелыга! Сейчас по конторам многие навострились спать с открытыми глазами... Так вот я и не понимаю: наш-то как? Может, врет? Не должно же быть такой профессии, чтобы контроль был невозможен - работает человек или, наоборот, спит?
- Это все не так просто, - возразил я. - Ведь он не только читает, ему присылают все стихи, написанные амфибрахием. Он должен все их прочесть, понять, найти в них источник высокого наслаждения, полюбить их и, естественно, обнаружить какие-нибудь недостатки. Об этих всех своих чувствах и размышлениях он обязан регулярно писать авторам и выступать на творческих вечерах этих авторов, на читательских конференциях, и выступать так, чтобы авторы были довольны, чтобы они чувствовали свою необходимость... Это очень, очень тяжелая профессия, - заключил я. - Константин Константинович - настоящий герой труда.
- Да, - сказал Хлебовводов. - Теперь я уяснил. Полезная профессия. И система мне нравится. Хорошая система, справедливая.
А когда Принцессе хотелось замуж, она устраивала репетицию: папильотки, тапки, фартук - и шла на королевскую кухню варить борщ. Через час желание как рукой снимало, и Принцесса возвращалась мечтать.
Исправлено пользователем Девочка (20.05.15 20:55)
А средний всё норовит куда-нибудь на тепленькое местечко пристроиться, так, чтобы ничего не делать, а деньги лопатой сгребать, а воспитывала-то одинаково...