Дым над дорогой, фонарь зажигают, стемнело,
Словно из детства - задумчивый северный ветер.
Пусть мне приснится песок и расчерченный мелом
Влажный асфальт перед домом. Ведь где-то на свете
Есть этот дом - каждый вечер там варят варенье,
Там говорят о приятном и часто мечтают,
Дети на белую булку мажут клубничную пену
И разбивают любимую кружку, но их не ругают.
Есть этот дом. Там карманы полны карамели.
И по субботам весь день, сколько хочешь - мультфильмы.
Мама и папа там никогда не стареют,
Ночи волшебны, а дни удивительно длинны.
Там есть большой и веселый барбос у соседей,
Крепкая дружба, товарищ - надежный и смелый.
Там хорошо... только я туда вряд ли приеду...
Дым над дорогой... и как-то надолго стемнело...
вчера видела демотоватор один))
Мать-старушка за столом: как ты там, сынок?
А на экране за её спиной медвед с улыбкой гаранта всего и вся))
Народ! а не пора ли замутить конкурс демотиваторов БЗ?
Не придуман ещё мой мир, от того голова легка. Нет звезды ещё в небе и нет закона пока... (Пикник)
вчера видела демотоватор один))
Мать-старушка за столом: как ты там, сынок?
А на экране за её спиной медвед с улыбкой гаранта всего и вся))
Народ! а не пора ли замутить конкурс демотиваторов БЗ?
-------------------------------------------------
папа, ты с кем щас разговаривал?(с)
Шелестом листьев
Пробивается к сердцу
Дыханье ветра
...У меня два имени - Нет и Да,
У меня два времени - Здесь и Всегда,
Я иду по воде, потому что во мне
Завтра был лёд, а вчера будет снег..
Я снова жива, как вода и трава,
Мне плевать на всех тех, кто не верит в слова,
Кто сжигает дрова, не давая тепла -
Мне важней, - чтоб вода в этом русле текла.
...Мне не хочется спать, мне не хочется есть,
После цифры "пять" не следует "шесть", -
Страшновато, конечно, сидеть на краю,
Но падём мы не раньше, чем я допою.
Там, где волки танцуют над трупом овцы,
Там, где требуют черти отдать им концы -
Мы сядем на край и будем ждать, когда
Вода изо льда превратится в чай.
И не скажешь, что лучше, быть или не быть?...
Не цикутой единой Сократ знаменит..
Только жизнь, в самом деле, забавный предмет:
То она ещё есть, то её уже - нет.
...Так не плачь ни о ком, всё и так потекло,
Не ходи босиком, под ногами стекло,
Просто вспомни, когда нам сыграют отбой,
День, когда лёд становился водой.. (с) Ольга Арефьева
Если в груди твоей дырка размером с футбольный мяч,
туда слишком легко забивается всяческий мусор.
Раньше – ты помнишь? – мы лихо играли блюзы…
Теперь ждем кого-то, кто просто шепнет: «Не плачь».
Куда уж тут плакать, когда все срастается вкось,
когда все живое – не больше, чем гулкая бронза.
Разлей по стаканам остывшее темное солнце
и шарик земной наколи на воздушную ось.
Не оскверняй бормотухой священный Грааль.
Не лезь в мои сейфы стандартным набором отмычек.
Напяль-ка лицо - сейчас может вылететь птичка!
Даже обгаженный ею, ты будешь надменен, как сталь.
Как сталь под ребро. Или - как яркий мифрил,
который с излета не взять заколдованной пуле.
А надо ли брать? Ведь все это - игры июля.
Все эпилоги сводятся к краткому - "был".
Жизнь твоя сложится, словно бы карточный домик.
Кстати, почем нынче ходит в Москве героин?
На каком языке ни скажи - хоть "the end", хоть "le fin" -
это пи***ц. Он не толстый, не путай. Он - полный.
Вот оно, просветление - читаю тебя, как с листа.
И радостно знать, что лист, наконец, перевернут.
Ты на ночь посмотришь немецкое жесткое порно.
Я напишу на заборе "This Jesus must die!".
Катерина Молочникова
Жила-была девочка. И вот однажды в магазине её спросили: "А у Вас есть пенсионное удостоверение?"
Порывистый ветер листву несёт - теперь ни к чему она,
И пусть говорят, что проходит всё, но всё это - не для нас.
Неспешно бредёт за строфой строфа, упорно пером скриплю,
И, если ты думаешь, это - фарс, я думаю это - блюз.
Порою нахлынут тоска и страх, но ты всё равно держись!
И пусть говорят, что любовь – игра, по-моему, это - жизнь.
Не нужно твердить, что она “была” - фатальности не люблю,
И, если ты думаешь, это - плач, я думаю, это - блюз.
Дороги раздолбана колея, но вертится колесо,
И пусть говорят, что всё это – явь, по-моему, это - сон.
Пусть к чаю привязан как наркоман, по прежнему мало сплю,
Ты, думаешь, что я сошел с ума, я думаю, это - блюз.
Я строю (пусть это звучит смешно) храм Осени на воде,
И пусть говорят, что настала ночь, по-моему, это - день.
A осень как кошка не помнит зла и я на неё не злюсь,
И, если ты думаешь это - блажь, я думаю, это - блюз.
Мы встретимся скоро, я так хочу побыть на одной волне,
И пусть говорят, что всё это – чушь, по-моему - вовсе нет.
Нам каждое лето пойдёт за сто и я на него молюсь,
И, если ты думаешь это – стон, я думаю, это - блюз.
Там плещется море, шуршит песок, там рядышком ты и я,
И пусть говорят, что всё это – сон, по-моему, это – явь,
И я не сопьюсь - ты не верь другим, и в речке не утоплюсь,
И, если все думают, это – гимн, я думаю, это - блюз. ( Игорь Приклонский)
Если захочешь отыскать самого великого обманщика – понаблюдай за своим умом (с)
PS. И как же меня тошнит от вычурных и неряшливых стихов Арефьевой... блин, ну я её совсем, что ли не понимаю? Или это все-таки сплошной претенциозный бред??? Что с моим вкусом...
Я, сходив на концерт Арефьевой, окончательно разочаровалась...Насколько десять лет назад она была "моей", настолько сейчас она абсолютно бредовая и ни о чем для меня... увы.
"С наклоном, почти без отрыва,
смакуя изгибы и связки,
разборчиво, кругло, красиво...
Сэнсей каллиграфии ласки
внимателен и осторожен,
усерден, печален, всезнающ...
Он помнит: описки на коже
потом ни за что не исправишь."
(с)
В.Павлова
"Но кажется, что это лишь игра с той стороны зеркального стекла..."
Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речный пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.
Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прогремел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.
Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в черных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть —
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.
В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,
и ревет позади дорогая труба комбината.
Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.
По замерзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.
Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима все не может обратно вернуться.
Не до смерти ли, нет,
мы ее не найдем, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.
Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.
Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью
или больше того —
оттого, что мы все потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.
Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю — с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.
Как стремительна жизнь
в черно-белом раю новостроек.
Обвивается змей,
и безмолвствует небо героик,
ледяная гора
неподвижно блестит у фонтана,
вьется утренний снег, и машины летят неустанно.
Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъемного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.
Кто-то новый царит,
безымянный, прекрасный, всесильный,
над отчизной горит,
разливается свет темно-синий,
и в глазах у борзых
шелестят фонари — по цветочку,
кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.
Значит, нету разлук.
Значит, зря мы просили прощенья
у своих мертвецов.
Значит, нет для зимы возвращенья.
Остается одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать. Обгонять — только это возможно.
То, куда мы спешим,
этот ад или райское место,
или попросту мрак,
темнота, это все неизвестно,
дорогая страна,
постоянный предмет воспеванья,
не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.
Это — вечная жизнь:
поразительный мост, неумолчное слово,
проплыванье баржи,
оживленье любви, убиванье былого,
пароходов огни
и сиянье витрин, звон трамваев далеких,
плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.
Поздравляю себя
с этой ранней находкой, с тобою,
поздравляю себя
с удивительно горькой судьбою,
с этой вечной рекой,
с этим небом в прекрасных осинах,
с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.
Не жилец этих мест,
не мертвец, а какой-то посредник,
совершенно один,
ты кричишь о себе напоследок:
никого не узнал,
обознался, забыл, обманулся,
слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.
Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.
Поздравляю себя!
Сколько лет проживу, ничего мне не надо.
Сколько лет проживу,
сколько дам на стакан лимонада.
Сколько раз я вернусь —
но уже не вернусь — словно дом запираю,
сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и собачьего лая.
«Эй, пошел, ямщик!..» — «Нет мочи:
Коням, барин, тяжело;
Вьюга мне слипает очи;
Все дороги занесло;
Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.
Посмотри: вон, вон играет,
Дует, плюет на меня;
Вон — теперь в овраг толкает
Одичалого коня;
Там верстою небывалой
Он торчал передо мной;
Там сверкнул он искрой малой
И пропал во тьме пустой».
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Сил нам нет кружиться доле;
Колокольчик вдруг умолк;
Кони стали... «Что там в поле?» —
«Кто их знает? пень иль волк?»
Вьюга злится, вьюга плачет;
Кони чуткие храпят;
Вот уж он далече скачет;
Лишь глаза во мгле горят;
Кони снова понеслися;
Колокольчик дин-дин-дин...
Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне...
(с)
НА СОН ГРЯДУЩИЙ
Я мог бы ласково взять тебя,
не выпустить больше из рук.
Я мог бы баюкать твой взгляд; тебя
охранять, и быть лесом вокруг.
Я мог бы единственным знать об этом, -
что ночь холодна была.
И слушать вечер, печалясь о лете,
сгорающем с нами дотла.
Ведь время стало тревогой всех,
не избегла камня коса.
Снаружи ходит чужой человек
и будит чужого пса.
Но вот стало тихо. Я не спустил
с тебя своих глаз; и те
охраняли тебя наподобие крыл,
если что-то брело в темноте.
(Рильке)
Не придуман ещё мой мир, от того голова легка. Нет звезды ещё в небе и нет закона пока... (Пикник)
