тута бонбим понравившиеся рассказы

В июле 1946-го в Любавичи вернулись почти все, кто ушёл когда-то защищать Родину. Те, на кого не пришла похоронка, те, кого не считали без вести пропавшим. Возвратились солдаты, призванные в ряды Красной Армии и те, кто ушёл с партизанами.
Вернулся и Колька Ермолин, лучший друг Василия Дегтярёва. Колька аккуратно изменил в метрике 5 на 3, прибавив тем самым пару лет к своим 16-ти, и в декабре 41-го ушёл на фронт. Уходил мальчишкой с едва пробившимися усиками. И вот спустя пять лет мать обнял мужчина двадцати одного года с сединой, со шрамами на худом теле, с лёгкой хромотой и вековой усталостью в глазах.
Каждого солдата встречали всей деревней. Вездесущая ребятня разносила молву в считаные минуты и к «счастливому дому» стекались людские ручейки. Чтобы обнять, увидеть своими глазами, а порой и расспросить о своём близком, которому повезло меньше.
Васька Дегтярёв окучивал картошку, когда прибежала сестрёнка:
— Колька! Колька Ермолин вернулся! Вася, слышишь, что говорю?!
Васька бросил мотыгу, обтёр рукавом пот со лба и быстрым шагом пошёл к дому друга детства. К другу, с которым пацанами по оврагам лазили, с кем и дрались, и ругались, но чаще были как братья не разлей вода.
— Коля, с возвращением!
— Васька, чертяка ты деревенская, здоро́во! — хрипло приветствовал его друг.
Обнялись, утёрли слёзы, а Василия уже оттеснили: все хотят фронтовика обнять.
— Ты заходи, Коля, дорогу поди помнишь.
— Зайду, зайду.
— Я баню через два дня топить буду, приходи, попарю тебя, вшей фронтовых погоняю.
— В баню тем более приду. Глядишь и портки найду, в которых на войну уходил.
— Маланью пришлю, когда топить буду.
— Добро.
Знал Василий, что у Ермолиных баня совсем непригодная стала, а мужиков нет никого: на отца похоронка пришла, а дед еле ноги передвигает, одни бабы у них остались. Вот сейчас Колька вернулся, вздохнут полегче, хоть один да мужик. Они в деревне сейчас на вес золота.

Как и обещал, через два дня натопил Василий баню, запарил венчиков свежих, из погреба банку кваса вытащил, да в таз с холодной водой поставил. И бутылку, того что покрепче кваса будет, достал. Это раньше они мальцами были, а сейчас ему уже 20, а Кольке 21. Мужики. Закалила всех война.
Отправил Маланью за другом, сам огурцов набрал с грядки, хлеба маленько. Вот она нехитрая деревенская закуска: здесь главное, с кем выпивать, а ни чем закусывать.
Друг ждать не заставил.
Васька товарища парит, сам шрамы на худом теле подмечает. Колька рычит от удовольствия, кряхтит. Шутка ли, за пять лет впервые в нормальной баньке париться?!
Смеркаться начало, притомились товарищи, в предбанник перебрались. Колька байки о войне травит, вроде смешные, а глаза серьёзные. Васька о работе в колхозе рассказывает, о деревенских девушках, о том, как фрицы и к ним захаживали.
Что тому причиной послужило неясно, может, самогонка, может баня, а может, просто душу облегчить захотел Вася, возьми да и скажи:
— Стыдно мне, Колька, по земле ходить. Не заслужил я!
— Чего это? — вскинул брови товарищ.
— Трус я! — выпалил Вася — Трус! Ты вот не побоялся на фронт уйти, родину защищал, мать и сестёр защищал. А я что? Сидел тут в тылу, и даже когда 18 исполнилось, меня не призвали, а сам я не пошёл. Стыдно мне, Коля, ой как стыдно.
— А чего тут стыдиться? Умирать всем страшно.
— Тебе не страшно, отцу твоему не страшно было, да сколько вас из деревни ушло? Не побоялись! А меня два раза партизаны звали, а я не пошёл. Потому как морда я трусливая, сам себе сейчас противен.
— А чего не пошёл-то?

— Дык как представлял, что мать здесь без меня останется, так вот тут сжималось всё, — он постучал кулаком по груди — Я ведь самый старший, отца, сам помнишь, в ноябре 41-го убили. Не мог я их бросить, понимаешь? Мужиков в деревне совсем не осталось, одни старики и малышня. А с колхоза, знаешь, как норму трясли, чтоб на фронт отправлять? И самим кормится надо и норму давать, а как её давать, ежели и техники не осталось вовсе?
— Дела-а-а...
— Вот и говорю: трус я! Если дружить со мной откажешься — пойму, — свесил голову на грудь Василий.
Посидели немного молча, домой засобирался Николай. Сморил беспокойный сон и Василия.
На следующий день, ближе к обеду прихромал Коля к Василию:
— Садись, дружище, рядом, покурим.
Сели на крыльцо, Коля закуривать не торопится. Достал из гимнастёрки письма, треугольником сложенные. Наугад одно развернул, говорит:
— Это мне от матери пришло, слухай чего пишет:
«А зимой нам тяжко было, Коленька, я захворала, сил встать не было. Ладно, хоть Вася Дегтярёв помог. Он и воды нам натаскал, и дров наколол, и картошки принёс, мы хоть поели. А через три дня полегчало мне, если б не Вася, не знаю что с малышами бы было. Он и сейчас нам помогает, вон вчерась на лошади огород вспахал. Без него совсем худо было бы, Коля».
Сложил фронтовик письмо треугольником, достал следующее:
— Это от Лиды, сестры старшей. Вон что она пишет:
«Ой, Коля, когда же вы прогоните эту немчуру? Страшно-то как. Второй раз они к нам приходят. Слава богу, что не зимой. А то бы всех девок попортили! А друг твой, Васька, землянку придумал в овраге. За бабы Глашиным огородом тропка есть, как узнаем что немцы близко, все девки старше 10 лет по той тропе в землянку бегут. Тесно нам, зато знаем, что немец не найдёт. А если найдёт всем вместе погибать и не так страшно. Спасибо Ваське, умный, хоть и малой совсем».
Отложил письмо Николай, скрутил папироску, задымил.
— Вот ещё одно, Васька. Это бабка говорила, а мать с её слов записывала, хотела бабуля чтоб у меня и её письма были. Вот чего она пишет:
«Нынче лето холодное, внучек. Как ты там? Не мёрзнешь? Боялась я, что сена не успеем запасти, дожди пойдут. А Васюта Дегтярёв, так ладно всё устроил. Всех наших ребят собрал, в отряды разделил, всем задания дал. Успели сено заготовить, ни один двор без него не остался. И в колхоз заготовили. Из Васюты председатель выйдет толковый. Соображает он хорошо. У баб если вопрос какой к нему бегут, а он уж с председателем гутарит, защищает их».
Как ждали этих треугольников на войне! Как ждали ответов дома!

Опустил Василий голову, на свои ладони смотрит, на друга взгляд полный слёз поднять стесняется. А Коля добавляет:
— Какой же ты трус, Вася? Да без тебя погибла бы деревня. В письме ясно не всё писали, но мать рассказала, как всех в колхоз гнали, а ты по очереди прикрывал их перед председателем, давал отдохнуть. Рассказала, как схрон вы сделали, что когда совсем невмоготу стало, в каждый дом по горстке еды да перепадало.
Как помогал, ежели кому совсем худо было. Какой же ты трус? — повторил он свой вопрос — Помирать всем страшно, Вася. Но там, на войне ты сам за себя и не отвечаешь, куда послали туда и идёшь.
А тут вся деревня на тебе держалась. Главное, чтоб на своём месте был человек, понимаешь? Надеюсь, я своё дело хорошо сделал, не мне судить.
Но кабы не ты, мне, может, и вернуться-то некуда было бы. Защитил ты свою деревню, Вася. Мою мать, сестёр моих защитил, ребятишек малых, да стариков наших. Какой же ты после этого трус, Вася?
©️ А. Шарипова

В этой гостинице прекрасная звукопередача. Слышны не только поцелуи, но и хлопки ресницами. Я по хрусту суставов определяю какая растяжка у девушки в соседнем номере. Судя по обертонам, она красавица, а он спортсмен. Мы вместе переживаем все взлёты и падения. Только сосед с женщиной, а я – без. И конечно, мне тут совсем не одиноко. Особенно по ночам. Даже многолюдно.

Когда за стеной всё заканчивается, я иду в душ, лью воду, топаю и фыркаю как бегемот. Пусть слышат, какой у них благодарный сосед.

Сам я не склонен к командировочным загулам. Первая степень защиты – трусы. У моей жены карта скидок в магазине «Я тебе, сука, разденусь на людях!» Абсолютно любая гетера, увидев моё исподнее, предпочтёт сексу долгий, оскорбительный смех.
Однажды привезу жене панталоны чебоксарской фабрики страшных панталон. Пусть на себе узнает, как просто хранить в командировке верность.

Во-вторых, я не знаю как выразить в три слова просьбу переспать со мной, случайным незнакомцем, без обязательств, но с искренним чувством, чтобы вечером думалось «это навсегда», а утром не было бы стыдно. Я перебрал все фразы в интервале от «ах, какая погода» до «позвольте рухнуть в ваше неглиже». Ни одна идиома не отражает точно моих планов на вечер.

В-третьих, не хочу расстраивать жену. Её никто не хочет расстраивать. Даже директор на её работе старается не хвалить при ней других сотрудниц - лишь бы не это выразительное молчание и прямой позвоночник.
Когда жена спрашивает каковы в Харькове женщины, у меня начинается страшный кашель, а потом внезапно пропадает связь.

После Харькова поеду в Сибирь. Это место смирения и аскезы. Там мужчиной считается лишь тот, кто ходил с рогатиной на медведя, или хотя бы переспал с ним же. Там сезон мини-юбок длится со второе по пятое июля и я в него не попадаю. Сибирь - это четвёртый, высший уровень защиты меня от соблазнов. Приходите посмотреть на настоящую непорочность, если что.

Хозяйственное
Я готовлюсь к ремонту. Вспоминаю жизнь. Что видел, где побывал. Неизвестно ведь, как дальше сложится. Трёшку отремонтировать – не поле перейти. Ремонт бывает больше дерева, дома и сына. На борьбу с дизайнерским талантом жены уходят лучшие годы. Многие успевают только кухню и комнаты. Ванную и коридор завещают детям. Другие трудятся до самого потопа, логично завершающего вообще все ремонты. Наводнение смывает избыточную красоту. Идущий следом за инфарктом альцгеймер приучает человека любить мир какой он есть - с потёками, искрящей проводкой и пузырями на обоях.

У меня за дизайн отвечает Даша. Я повстречал её на курорте. Она была простой красавицей и жила на даче без удобств. Я же был горячим сантехником. Даша пригласила меня оценить возможность унитаза. Чудного воздуха и вида из окна ей было мало. Я составил симпатичную смету, но наши чувства вспыхнули не сразу. Даша избегала заводить домашних сантехников. И вообще, экономила до последнего. Она нашла бесплатный унитаз. Прямо у себя на балконе, среди лопаты, мангала, лыж, костюма химзащиты и других необходимых горожанам вещей. Я усомнился в достоинствах бесплатного горшка, предложил купить новый. Лишь благодаря летнему спросу на мужчин с руками я остался тогда другом. С тех пор все Дашины покупки кажутся мне удивительно удачными.

Тот унитаз оказался чистым арт-объектом. Во всех его проекциях была асимметрия. Он будто подтаял на жаре, а потом снова замёрз. Сальвадор Дали с удовольствием написал бы с него портрет часов или яичницы. И у него были нереальные запросы. Я носил бачки на выбор, ни один не подошёл. Его технологические отверстия были неповторимы как отпечаток пальца. Ночью я вынес его на помойку. Утром купил нового, попроще.

Даша не заметила подмены. Она в лицо различает только котиков и воображаемых соперниц. Окрылённая успехом, она купила винтажный душевой поддон. Я докупил стенки, душ и сифон. Неугомонная Даша нашла два больших шурупа. К ним я приделал раковину, канализацию, смеситель и электрическую плиту. Тогда Даша принесла крепкую кисточку с нежным ворсом. Она погладила меня по щеке как бы спрашивая – как насчёт обоев, клея и шпатлёвки? Тут я не выдержал. Пригласил её в ресторан, где и признался – шпатлёвки не будет. Но сама Даша мне всё ещё нравится.
Прошло пять лет. Мы переехали в Ригу. Дарья ходит по квартире, рисует схемы и эскизы. В речи её опасно зачастили слова "прованский стиль", "шведский дизайн", "эклектика" и "хочу занавески". В качестве профилактики я рассказываю про писателя Фёдорова. Он только подумал слово "ремонт" и сразу поплатился.

Фёдоров жил на первом этаже. У него потёк унитаз. Можно было как в детстве, отремонтировать всё изолентой и пластилином. Но Фёдоров возгордился, вызвал мастера. Он рассчитывал уложиться в десять евро. Пересадка органов в мире унитазов столько стоит. Пришёл сантехник, глянул цыганским глазом. Фёдором показался ему достаточно богатым лопухом. Поэтому предложено было менять унитаз целиком. Чтобы на века. Фёдоров как в гипнозе – кивнул.

Сантехник обнял фарфорового брата и рванул. Что-то хрустнуло. Специалист сказал специальный термин на строительном арго. Приблизительный перевод - "вот незадача, труба треснула". Тоненькая щель побежала по чугуну в сторону кухни. Пришлось разбирать часть стены и шкафчики. Сантехник снова пришёл, заменил стояк от верхних соседей до подвала. Чёрные разводы на потолке это не говно, а чугунная пыль, успокоил он. Зато теперь точно навек. Четыре наречия подряд - настоящий кошмар, подумал Фёдоров. Писатель тогда ещё плохо разбирался в кошмарах. Он сбил гвоздями мебель и размазал грязь по потолку, чтоб было равномерно. И уехал на дачу, дописывать роман. Тем временем, вечность закончилась. Новая труба самовольно рассоединилась. Вода побежала по потолку, обрушила штукатурку, закоротила проводку, перекрасила обои и вздула полы. Квартира вернулась в первый день творения, отмотав за пару часов все пять тысяч семьсот лет. И только дух неприятный носился над тёмной водой. Возвратившийся Фёдоров трижды выходил в коридор, осматривал номер на двери. Он не хотел верить глазам и запахам.

Писатель занял денег. Выбросил мебель, полы и холодильник. Он хотел бы выбросить весь дом, но не смог поднять. Скоро в его жилище разбили свои шатры пёстрые племена электриков и штукатуров. Фёдоров записывал в блокнот их волшебные истории. В его творчестве появился мат. А феи и эльфы наоборот, пропали.
В детстве он бесконечно мог смотреть на огонь и воду. Повзрослев, открыл для себя сокурсницу Катю. Прыгала ли Катя по дивану голая, бежала ли ночью по нужде – в ней всегда соединялись и блеск огня, и шум воды, и отличные ноги. Фёдоров считал Катю лучшим зрелищем до самой зрелости, когда повстречал бригаду мастеров под управлением Васи Журавлёва. Уступая Кате в ногах, штукатуры брали своё драматизмом и творческой фантазией. Падение со стропил молотков и целых людей наперегонки, опрокидывание вёдер с краской, обед белыми от пыли гамбургерами, просверливание сапога вместе с пальцем – бесконечность сюжетных ходов просто завораживала. Фёдоров жалел, когда деньги кончились и мастеров пришлось выгнать. Гонорары на три романа вперёд закончились, и писатель вынужден был остановиться.

Однажды ночью, в кровати, вдыхая запах олифы и свежего ацетона, Фёдоров почувствовал воду на щеках. На ощупь как слёзы, но текли они с потолка. У верхнего соседа сорвало кран. Сам сосед улетел в Индонезию и возвращаться не хотел. Злой Фёдоров перекрыл воду всему дому. Равнодушные жильцы открыли её снова. Тогда Фёдоров забаррикадировался в подвале. Заточенной хоккейной клюшкой он отгонял иссыхающих соседей. Вместо воды он раздавал входящим телефонный номер автора потопа.

Не знаю, почему тот человек из верхней квартиры не выбросил в море свой телефон. Видимо, хранил в нём деньги, адрес гостиницы, билеты на самолёт, навигатор, курс валют, новости и смешные фото, без которых не мог дышать. Доступа ко всему этому разнообразию всё равно не было. Двести соседей звонили без пауз, разными голосами, уговаривали вернуться на Родину. И вот вам пример величия русского языка. Под действием одних только слов человек бросил Бали, океан и двадцать оплаченных завтраков. И вернулся в Москву, где с большой вероятностью мог получить в торец. Более жестокого примера ностальгии я не знаю.

Ту квартиру на первом этаже Фёдоров высушил и продал. Теперь живёт на даче. Туалет свободного падения он считает пиком торжества цивилизации. Египетские пирамиды, для сравнения, просто груды камней.

Я описал Даше все муки Фёдорова. Я был красноречив и метафоричен, сыпал гиперболами и аллегориями. Даже жестикулировал, лишь бы ремонт не начинать. Даша сказала – хорошо всё-таки, что мы живём на верхнем этаже. Но всё равно, нам нужна дача. И вздохнула. Из моих поучительных притч она какие хочет выводы, такие и делает.

Во время показательного штурма спецназовцы умудрились одновременно и обрадовать и разозлить своего комбата. Есть текст, есть видео - кому как удобней.

Дело было в Брежневские времена, в эпоху застоя, когда еще не знали что такое терроризм и серьезно к нему не относились. Так вот в это время в одну из воинских частей, нагрянула проверка вышестоящих чинов. Комбат решил устроить грандиозную показуху, но поскольку он лицо материально-ответственное нужно было подумать как показать "мини войну" с таким же "мини разрушением". А желательно и вообще без разрушений. Вот это была задача.

План был прост: вероятный противник (2-й взвод) высаживается с вертушки на крышу клуба, который расположен прямо по центру военной части, и захватывает его. А бойцы 1-го взвода под прикрытием 4 БМП и одной командной БРМ, должны штурмом взять клуб и условно уничтожить вражеский десант.

Комбату план понравился, но некоторые сомнения вызывало слово "уничтожить", так как клуб был недавно отремонтирован и вокруг были разбиты прекраснейшие газоны и цветники. Да и что в 1, что во 2 взводе хватало горячих голов, которым дай только увлечься... Хоть победитель заранее и предопределено, но...

В общем, бойцы 1-го взвода, предвкушая эпичную победу над злыми условными террористами, долго и клятвенно обещали, что мат. часть клуба не пострадает. Уговорили... Но есть такое слово - азарт. Оно всегда вносит коррективы в изначальный план, даже если он видится командованию идеальным.

Отличительной чертой "своих" был летний камуфляж, врага же одели в зимний. И так, посреди плаца, под импровизированным навесом, в предвкушении зрелища, расположились проверяющие. Высокое начальство, чувствовало себя римской знатью в преддверии боя гладиаторов.

Час "Х" настал и понеслось. Здание клуба имело 3 этажа с балконами, решетки на окнах первого этажа и пожарную лестницу с восточной стороны. Хорошо закрепившись на крыше и 3 этаже, 2-й взвод имел в распоряжении большое количество холостых патронов и взрыв пакетов. Взревев всей мощью двигателей с 4-х сторон стреляя холостыми патронами к зданию клуба рванули бронемашины. Поскольку "мехводы", не привыкли ездить по асфальтированным дорогам, они, двинули прямо по газонам и цветникам, в след за машинами в полном горном снаряжении бежал первый 1-й взвод.

Приблизившись к клубу, полетели дымовые шашки, а на балконы 3-го этажа - кошки. Но, ощутив азарт боя бойцы 2-го взвода стали сбрасывать кошки назад, при чем обильно поливали огнем из холостых патронов и забрасывали взрыв пакетами 1-й взвод. Но и первый взвод были не салагами, и веревки с кошками полетели в окна 2-го этажа. Под звон битого стекла и злобное матерное шипение комбата, бойцы ринулись в окна здания.

На 3-й этаж вело несколько лестниц, двери, конечно, были закрыты, но хватило одного удара ноги чтобы вынести их. Не на шутку разгорячённые бойцы 1 и 2-го взвода схлестнулись в рукопашной, увлеченно мутузя друг друга... Ни те не другие не хотели проигрывать - каждый защищал Родину! Хотя в планах все было не так...

Схватка была в самом разгаре, разбитые в кровь лица и русский мат добавлял ощущение реализма.

1-й взвод медленно продвигался к 3-му этажу, ведь на крыше были снайперы, которых нужно было нейтрализовать. Стальная дверь на крышу была так забаррикадирована, единственный способ её открыть - взорвать (но нельзя, это уже перебор) . Поэтому, было принято решение прорываться на крышу по декоративным карнизам балконов. Высота не маленькая метров 8-9 не меньше. Как мужики без страховки не посрывались, одному Богу известно. А они сами в пылу борьбы об это и не думали.

Гордые офицеры части и довольные проверяющие уже не сдерживали своих эмоций. Еще немного и комбат, уже напрочь забывший о пострадавшей материальной части, сам рванул бы на помощь своим бойцам 1-го взвода, но те, наконец прорвались на крышу и водрузили красное знамя, радостно паля в небо из автоматов.

В результате:

1. Проверка боевой подготовки прошла на высшем уровне, комиссия осталась довольна.

2. После часовой мотивирующей и весьма пламенной речи комбата, изобилующей эпичными матерными оборотами, переполненной склонениями животных нетрадиционной ориентации, которые напрочь забыли о своих обещаниях, оба взвода, две недели занимались ремонтом здания и восстановлением газонов и бордюр.

Подумайте о том, что этот день более никогда не наступит (Д. Алигьери)

Часто, чтобы перестать воспринимать все как должное и осознать, что на самом деле каждый твой день лучший, нужно пережить сильную боль...

Мой самый лучший день (один из) был как раз таким, когда у тебя даже надежды не остается, а чудо все равно случается.

Перед самыми выпускными экзаменами в институте мой папа перенёс тяжелую операцию. Две недели он был без сознания, в тяжелом состоянии, и врачи говорили, что нам надо готовиться к худшему исходу. Без вариантов.

Свой телефон перед операцией он выключил. В больнице нас попросили не разрывать телефоны, а ожидание убивало. И я стала сначала просто звонить. Но слушать каждый раз холодное «в настоящее время абонент находится вне зоны доступа…» было жутко. Потом я стала отправлять ему сообщения.

Рассказывала, как прошёл мой день, как я скучаю и люблю его. Я представляла, что он просто в дороге. Что там действительно нет связи. Что вот ещё немного, он получит все мои сообщения, позвонит, и я снова услышу любимое: «Ласточка, привет, как ты? Я вот уже подъезжаю к дому»…

Но сообщения предательски висели со статусом «не доставлено». И последнее, что я написала, было «позвони мне сразу, как прочитаешь мои смс».

Итак, мой лучший день. День экзамена. Я не готовилась. Мне было неважно, как я его сдам. И сдам ли вообще. И вот уже, когда организационные вопросы утрясли, все собрались, выпили кто валерьянки для успокоения, кто коньяка для храбрости. Когда уже надо было отключить звук и заходить в аудиторию, мой телефон зазвонил. На экране я увидела «папочка»…

Я была первой, кому он позвонил после того, как он пришёл в себя. Это и есть момент непередаваемого счастья, когда ты понимаешь, что все ссоры, обиды, недопонимание - это такая ерунда по сравнению с тем, что ты можешь никогда больше не услышать любимый голос.

С тех пор я считаю лучшим каждый свой день, когда (даже находясь на расстоянии тысячи километров) у меня есть возможность позвонить любимому человеку и сказать «я люблю тебя». А в ответ услышать «я тебя тоже очень люблю».

Подумайте над тем, что когда-нибудь потом может быть поздно. Сегодня, сейчас скажите любимым вам людям, как сильно вы их любите.
© (лохматулька)

Врача зовут Ирина. Говорят, хороший врач. Нам повезло. Я ни разу не видела ее лица. Она всегда маске и в очках.
Она - инфекционист. Хороший инфекционист и плохой психолог.
За все время, что она лечит мою дочь, она не сказала мне ничего успокаивающего.
Она разговаривает со мной языком цифр и фактов.
- ...лейкоцитов 12...
- Это хорошо?
- Это меньше, чем было, но больше, чем норма. И родничок просел. Пересушили.
- Это опасно?
- Я назначу препарат, и он стабилизирует....

Она разговаривает...неохотно. Родители лежащих здесь, в больнице, детей пытают ее вопросами. Она должна отвечать.
Но каждое слово, сказанное ею, может быть использовано против неё.
Ирина выбирает слова аккуратно. У каждого слова есть адвокат, зашифрованный в результате анализа.
Ирина хочет просто лечить. Молча. Без расспросов. Но так нельзя.
Я не знаю, нравится она мне или нет. Не пойму. Я вынуждена ей доверять. Здоровье моей дочери в ее руках.
Она вообще не пытается нравиться, успокоить меня, погасить панику. Но она и не должна, наверное.
Она должна лечить инфекции, а не истерики.

Я вижу, что Ирина устала. Сквозь стекла очков я вижу красные, будто заплаканные глаза.
Я уже не спрашиваю ничего.
Я и так вижу: дочери лучше.
Положительная динамика налицо.
Два дня назад дочка была почти без сознания, я сегодня сидит, улыбается, с аппетитом ест яблоко.
Ирина осматривает дочку, слушает, подмигивает. Говорит ей:
- Молодец, Катя.
А мне ничего не говорит.
Я же не спрашиваю.

После обеда привезли годовалого мальчика. Очень тяжелого.
Ирина стала вызванивать центральную больницу. Дело в том, что здесь, в инфекционной, нет реанимации. А мальчик очень плох. Но центральная грубо пояснила: у него какая-то нейроинфекция, лечите сами, у нас мест нет.
Рабочий день врача - до 15 часов. Ирине пора домой. У нее есть муж и свои собственные дети.
Но мальчик. Он очень плох.
Ирина остается на работе. Наблюдать за пациентом. Ругается с центральной. Требует прислать невролога и какой-то препарат. Ругается с мужем. Муж требует жену домой. Потому что мальчик - чужой, а дома - свои.
Медсестры притихли. Они привыкли, что начальство сваливает в три. После трех в больнице весело.

Годовалый мальчик с мамой лежит в соседнем с нами боксе. Слышимость отличная.
Мама мальчика разговаривает по телефону. Мне слышно каждое слово. Она звонит знакомым и просит молиться за Петю. Подсказывает, какие молитвы. Сорокоуст. И еще что-то. Просит кого-то пойти в церковь и рассказать батюшке о Пете. Чтобы батюшка тоже молился. Батюшка ближе к Богу, чем обычные прихожане, его молитва быстрее дойдет.
Я слышу, как врач Ирина вечером входит к ним в палату, и говорит маме мальчика, что лекарство нужно купить самим. Потому что в больнице такого нет. Запишите, говорит Ирина. Диктует препараты. Среди них - "Мексидол".
Я слышу, как мама возмущенно визжит:
- Мы платим налоги! ... Лечите ребенка! ... Везде поборы!... Я вас засужу...
Ирина ничего не отвечает и выходит из палаты.

Моей дочери тоже капают "Мексидол". Мы тоже покупали его сами.
Я слышу, как мама мальчика звонит мужу. Жалуется на врача, просит мужа принести иконы и святую воду.
У меня есть лишние ампулы "Мексидола".
Я беру упаковку и выхожу в коридор. В принципе, это запрещено, все боксы изолированы, но я ищу Ирину.
Нахожу ее в Ординаторской.
Она диктует список препаратов для Пети. Диктует своему мужу. Она меня не видит, стоит спиной.
- Ну, Виталь. Сейчас надо. Привези. Мальчишки побудут одни 20 минут. Не маленькие...
Виталя бушует на другом конце трубки.
- Виталь, аптека до десяти. Потом расскажешь мне, какая я плохая мать. Сейчас купи лекарства...
- Вот "Мексидол", - говорю я. - У меня лишний. Пусть "Мексидол" не покупает.
Ирина вздрагивает, резко оборачивается.
Я впервые вижу ее без маски. Красивая.
- А, спасибо, - говорит она и добавляет в трубку. - "Мексидол" не надо, нашли...
Я засовывают в карман ее халата тысячу рублей.
- С ума сошла, не надо! - Ирина ловит мою руку.
- Это не Вам. Это Пете.
Она опускает глаза.
- Спасибо тебе, - тихо говорит она и поправляет сама себя. - Вам.
- Тебе, - поправляю я её обратно и возвращаюсь в свою палату.

Ночью Пете становится хуже. Я сквозь сон слышу, как Ирина командует медсестрам, какую капельницу поставить и чем сбить температуру.
Слышу также, как фоном молится мама мальчика.
Когда заболела моя дочь, мне хотели помочь тысячи людей.
Если привести примерную статистику, то примерно из каждой сотни тех, кто хотел помочь, 85% - молились за мою дочь и подсказывали мне правильные молитвы, советовали исповедоваться, вызвать батюшку в больницу, поставить свечку. Говорили: "молитва матери со дна морского достанет".
5 % предлагали попробовать нетрадиционную медицину, гомеопатию, остеопатию, акупунктуру, рейки, колдуна, бабку, целителя, метод наложения рук.
10% - прагматично давали контакты хороших врачей, советовали лететь в Европу, потому что "в России нет медицины, ты же понимаешь".

Я читала где-то, что чем ниже уровень жизни людей, тем сильнее Вера. Чем меньше зависит от человека, тем больше он уповает на Бога. Я не знаю, так это, или нет, но мама Пети выглядит как женщина, которая , если бы могла выбирать, повезла бы больного ребенка в церковь, а не в больницу.
Я сама верю в Бога.
Настолько, что я срочно покрестила дочку в больнице (батюшку в инфекционную больницу не пустили). Сама покрестила. Так можно в критической ситуации. Как наша. Нужна святая вода. Или даже вообще любая вода. И слова, продиктованные Богом.
Я верю в Бога. Сильно верю. Для меня нет сомнений, что Он - Есть. Свои действия и поступки я всегда мысленно согласовываю с Богом. И чувствую Его благословение.
Но у Бога очень много работы. Он любит. И прощает. И спасает. И направляет.
Он Всемогущ. А мы - нет.
И у Бога нет цели прожить за нас наши жизни, решить за нас наши задачи. Бог - учитель, но домашнее задание выполнять надо самим.
Он учит нас жить с Богом в душе, а уж кто и как усвоит Его урок...
Иногда с хорошими людьми случаются плохие вещи. И это тоже - Божья Воля.
А вот то, как вы справляетесь с ситуацией - это уже ваша "зона ответственности". Проверка того, как вы усвоили урок Бога. Для чего-то же Вы живете.
И не надо упаковывать свою лень и безответственность в "Божье провидение" и "Божий промысел".
Божий промысел лишь в том, чтобы все мы в любой, даже самой сложной ситуации, оставались людьми...
Бог не купит антибиотики. Антибиотики купит Виталя. Который сегодня сам кормит гречкой своих двоих детей, потому что мама занята. Мама спасает маленького Петю, которого захватила в плен инфекция...

К утру Пете стало лучше. Он заснул. Без температуры. Спокойно. Заснула и мама. Я не слышу молитв. Слышу храп.
Ирина не спала всю ночь.
В 9 начинается ее новая смена. Она делает обход.
Заходит в палату к нам с дочкой.
- Лейкоцитов 9, - говорит она.
- Спасибо, - говорю я.
- Это хорошо. Воспаление проходит.
- Да, я поняла.
Я ничего не спрашиваю. Я ей очень сочувствую. Ирина в маске и в очках. За очками - воспаленные, красные, будто заплаканные глаза.
Она идет обходить других пациентов.

В три часа заканчивается ее смена. Пете намного лучше. Он проснулся веселый, хорошо поел.
Перед тем, как уйти домой, Ирина заходит к ним в палату. Убедиться, что все в порядке.
Я слышу, как она осматривает мальчика и ласково уговаривает дать ей его послушать.
В этот момент у мамы звонит телефон, и я слышу, как мама мальчика говорит кому-то восторженно:
- ОТМОЛИЛИ ПЕТЮ, ОТМОЛИЛИ!!!!

Я смотрю в окно своей палаты, как врач Ирина идет домой. У нее тяжелая походка очень уставшего человека. Она хороший инфекционист. И очень хороший человек. Посланник Бога, если хотите.
Это она победила Петину болезнь. Убила ее своими знаниями, опытом и антибиотиком.
И сейчас идет домой. Без сил и без спасибо. Работа такая.
Отмолили...

©ЧеширКо

1. Протасов и Вселенная.

В 13:40, во время обеденного перерыва, поскребывая ложкой по дну стеклянной банки, в которой несколько минут назад был борщ, каменщик Вадим Сергеевич Протасов внезапно осознал, что у жизни по сути нет смысла.

– Это что же получается? – вытирая тыльной стороной ладони прилипший к усам кусочек капусты, ошарашенно произнёс он. – Придёт время и Вселенная схлопнется, да?

Его напарник – молодой парень Сашка, лет двадцати пяти от роду, бросил на Вадима Сергеевича удивлённый взгляд. За долгое время совместной работы он наизусть выучил весь словарный запас Протасова, самыми популярными словами которого были: «раствор», «кирпич» и «твою мать». А вот слово «Вселенная» Сашка услышал от него впервые.

– Вы чего, Вадим Сергеич?

– А то, Сашка, – отставив пустую банку на край стола, драматично выдохнул Протасов, – вот строим мы, строим, а что потом? Раз и закончится всё в один миг. И кому это всё?

Сашке понадобилось около четырнадцати секунд, чтобы осознать весь глубокий смысл сказанной фразы. Всё это время Протасов смотрел на него такими грустными глазами, будто бы в пивной перед его носом поставили табличку «Обед» как раз в тот момент, когда подошла его очередь делать заказ.

– Так это ж когда будет... – попытался успокоить напарника Сашка.

– А ну как завтра? – возразил Протасов. – Никто же наверняка не знает.

Сашка зачем-то посмотрел в окно бытовки, затем перевел взгляд на наручные часы и почесал за правым ухом, после чего озвучил свой вердикт:

– Завтра вряд ли.

Слова прозвучали убедительно, поэтому Протасов не стал спорить и отодвинул дату наступления конца света на пять дней вперёд.

– Хорошо, пусть не завтра. Но в субботу же может?

Сашка снова взглянул в окно, но на часы смотреть не стал.

– В субботу может, – неуверенно произнёс он, – да и в пятницу не исключено. Но вероятность очень мала.

– Но есть же?

– Есть. – кивнул Сашка. – В любой момент может схлопнуться.

– В любой момент... – вздохнул Протасов. – Ты, Сашка, вообще, осознать это можешь? Всё закончится! Вообще всё! Свернёмся в трубочку вот такую, – он слегка раздвинул большой и указательный пальцы, демонстрируя предполагаемые размеры схлопнувшейся Вселенной, – и баста. Ничего больше не будет. А самое главное что?

– Что?

– Вот я тебя и спрашиваю – самое главное что?

– Я не знаю, Вадим Сергеич, – пожал плечами Сашка.

– Во-о-от... – протянул Протасов. – А самое главное, что это всё равно случится. И зачем тогда всё это было? Все эти звёзды, растворы, цивилизации, кирпичи, борщи, радости и печали? Вот если мы с тобой вдруг помрём, после нас вот эта стенка останется. Люди будут ходить мимо нее и поминать нас добрым словом, мол, были в этом мире два замечательных каменщика – Протасов и Сашка, это они возвели эту стену. А вот когда Вселенная схлопнется, то ни стенки не останется, ни воспоминаний. Всё исчезнет и перестанет существовать, понимаешь?

Сашка снова почесал за ухом, но на этот раз за левым, после чего мотнул головой, пытаясь представить, как это – когда всё исчезло и ничего нет.

– Это как с деньгами, Вадим Сергеич.

– Нет, Сашка, – покачал тот головой, – это как... как... в общем, это не как с деньгами. Это глубже! Получается, что ни в чём нет смысла, понимаешь?

– А как же тогда жить, Вадим Сергеич? – расстроился Сашка.

– А вот как хочешь, так и живи, – пожал плечами Протасов, – сам себе придумывай смыслы.

– Вы себе уже придумали?

Протасов пригладил усы и принял позу, которая, по его мнению, должна была предвещать рождение новой истины, о которой ещё даже и не подозревало человечество – он закинул ногу на ногу, вытянул перед собой руку с открытой ладонью и слегка прищурился. Но истина, как назло, никак не приходила в его голову.

– А что тут придумывать, – махнул он рукой, – работать нужно, перерыв уже закончился.

Он встал из-за стола и вышел из бытовки, на ходу натягивая рабочие перчатки.

– А смыслы? – с надеждой в голосе крикнул ему вслед Сашка.

– Раствор. – обернувшись, произнёс Протасов, а затем, подумав, добавил: – Твою мать.

В субботу Вселенная не схлопнулась и Протасов решил, что больше не будет задумываться о ней. А что толку от этих мыслей? Одни расстройства. Впрочем, Вселенная тоже не думала о Протасове, иначе ей тоже пришлось бы искать смысл его существования.


2. Протасов и живое.

В понедельник, около десяти утра, Вадим Сергеевич Протасов вдруг понял, что всё живое едино.

– Это что же получается? – с хрустом разогнув спину, ошарашенно произнёс он. – Все мы родственники что ли?

– Кто, Вадим Сергеич? – спросил Сашка, мастерком замешивая в ведре раствор.

– Все. То есть, всё живое.

– Не знаю, – пожал плечами Сашка, – у меня из родственников только мамка, дядя в Самаре и сестра двоюродная – Танька.

– А всё почему?

– Почему?

– Вот и я спрашиваю – почему у тебя так мало родственников? – прищурился Протасов. – А потому, Сашка, что узко ты мыслишь. Вот смотри – миллиарды лет назад на нашей планете образовалась жизнь в виде слизи на морском дне. Затем она развивалась, эволюционировала, появлялись новые её виды. Кто-то на землю выполз, кто-то в море остался плавать – это кому как удобнее было. И так она, понимаешь, развилась, что появились мы с тобой – люди, значит. А вместе с нами и всё остальное – птицы, зверушки, трава и абрикосы.

– И абрикосы? – цокнул языком Сашка.

– А то, – кивнул Протасов, – абрикосы – они же тоже часть всего живого.

– Ну, это да, – согласился Сашка.

– Вот и получается, что всё живое на Земле – дальние-дальние родственники. И тополь вон тот, и голубь, и таракан.

– Таракан? – скривился Сашка. – Не, на фиг таких родственников.

– Ну, это да, – теперь согласился уже Протасов, – раствор, твою мать!

Больше Протасов не задумывался о родственных связях со всем живым, потому что некоторые из родственников, действительно, были не очень приятными. К тому же, ему совсем не хотелось думать о том, что его пра-пра-пра и еще миллион раз прабабушкой была слизь.


3. Протасов и осколки древних звёзд.

Около четырёх часов вечера среды Протасов вдруг осознал, что состоит из осколков древних звёзд.

– Это что же получается? – привычным движением убрав излишек раствора с кладки, произнёс он. – Когда нашего Солнца ещё не было, были же другие звёзды, верно?

– Мне такое неведомо, – сразу же сдался Сашка.

– Так я тебе и говорю – были. А потом они умерли. Ну, взорвались, то бишь. А из этой материи, которая от них осталась, сотворились новые звёзды и планеты. И наша тоже. Вот и выходит, что мы с тобой состоим из молекул, которые раньше были частью других звёзд. Понимаешь, Сашка?

– Это как с раствором, да, Вадим Сергеич? Раньше он был песочком, цементом и водой, а теперь – пожалуйста, стал частью стенки.

– Соображаешь, твою мать! – потрепал Протасов своего напарника по голове.

– Тогда получается, что весь мир – это осколки древних звезд, а не только мы с вами.

Протасов промолчал, потому что возразить было нечего. Больше он не задумывался о своём звездном происхождении, потому как об этом приятно думать, только если ты один такой, а если всё на Земле состоит из этих самых осколков, то это уже вроде как и не удивительно вовсе.