В ответ на: Расскажите как вы поняли что лесбиянка, серьезно
Это было таким счастьем, если бы не та странная работа и не лихорадочное лето, я бы так и бродила по грязным местам в поисках мужчин, и это страшно. Сидела бы до старости на сайтах знакомств, писала бы что-то вроде: ищу нежного единорога с фантазией, ну и сами знаете, кого бы находила.
У меня же и свидания были, я сама назначала. Помню, увидела на Обском море одного фавна и онемела. Тонкие кости, задумчивая улыбка. Такая улыбка должна была быть у Чехова. Пока он бегал по пляжу с надувным кругом – длинноногий, похожий на африканского бога – я угадала все, о чем он думает: о морях и дальних странах, о кораблях…
Потом догнала его, побежали в волны вместе. Оказался механиком. Наверняка, мечтает построить космический корабль, честный пролетариат. Я как пьяная была – солнце, нежный человек и будущее. Думаю – спасибо, господи, братика встретила. Все будем делить – и горе, и быт, и радости. Вечерами - читать при лампе или вспоминать всех знакомых, я буду сматывать нитки в клубок, а он – держать шерсть на весу. Ну, разведет руки, будто обнять хочет, а они у него нитками связаны, и не вырвешься, а я сижу себе, мотаю.
А когда я в эту же ночь опрокинула его на остывший песок, и сказала, что мы теперь – брат и сестра, что мы с ним, судя по всему, побочные внуки Ирвина Шоу, (я тогда им зачитывалась), так вот когда я с ним соединялась душой, он меня спросил: «Ты напилась, что ли?» И у меня вся пелена спала. Никакой он не фавн, а просто механик, и не нужны ему мои корабли. Но это, конечно, крайности.
Я долго не могла понять, что мечтаю я о женщинах, а не о мужчинах, которые так и остались в Фиесте или в Белой Гвардии – я в детстве была безнадежно влюблена в Джейка Барнса и в Мышлаевского, вот скажите, где живут эти мужчины? А они нигде не живут, потому что они, наверное, не мужчины,
смерть – это все мужчины, галстуки их висят (с)…
Показать скрытый текстВсе случилось сумасшедшим июлем, когда жара вливается в ночь, как оргазм, успокаиваясь и остывая, чтобы снова, с утра воскресая, безумствовать. Когда я стала сотрудницей маленького-маленького переводческого агентства в маленькой-маленькой комнатке на восьмом этаже дорогого мне города. Внизу шумели сады и замирали дома, а раз в неделю, после обеда, к нам прилетала резкая женщина в джинсах и в кепке, притаскивая нотариально заверенные бумаги. Вот бывает же так – видишь человека и понимаешь – твой! Слова одни, мысли одни, бывает, конечно, ошибешься, как я со своим космическим механиком, но это было по молодости и по истеричной моей восторженности. А тут я уже курила, не была девственницей, могла бы даже назвать себя прожженной. И мы ходили с этой женщиной курить на прогнившую веранду с непросыхающими балясинами.
Курили.
Сплетничали.
Смеялись.
Обменивались книгами.
Обменивались взглядами. (Я ночами мечтала, что она – мужчина, но превратить ее обратно в женщину для моих одиноких оргазмов – ни-ни, у нас у всех стоит свой блок).
Снова обменивались взглядами, я кусала сигарету, нервно замирая, а как-то раз мы устали, с кем-то разругались в радостной офисной склоке, и решили, что нужно выпить. И пошли мы выпить в айриш паб, где женщина с бородой отплясывала ирландскую джигу, и моя, уже любимая женщина, качала своей головой вправо-влево и нежно шептала: «А скажи мне, Катя…»
Потом в такси, как назло, рыдали Ночные снайперы, (да, так бывает), все звезды выстроились в ряд, чтобы нам помочь, мимо летели огни с фонарями, как я люблю мой город, а когда мы, пьяные, но счастливые, доехали до ее дома, обмотанного ночными кустарниками и запахом речной гнили, я знала, что никого я еще так не любила, как ее.
Скрыть текст