Читаете?

(Письмо 4 )
Милорду Харви, вице-канцлеру английского двора, в Лондоне.
30 июня 1739 г.
С.-Петербург
Находясь на севере, я списываюсь с Вами, милорд, так часто, как только могу, и, уж конечно, не дам отбыть этой почте, не сообщив последних своих новостей; впрочем, и Ваших известий я жду как можно скорее.

Но в каком порядке рассказать вам об этом городе, об этом, я бы сказал, огромном окне, недавно распахнувшемся на севере, — окне, через которое Россия смотрит на Европу?

Мы на днях прибыли в Петербург, проведя перед этим два дня в Кронштадте в гостях у адмирала Гордона.

Корабль нам пришлось оставить в Кронштадте, у нашего судна осадка примерно в одиннадцать футов; будь в заливе глубины чуть побольше, мы могли бы подняться до Петергофа.

А так мы прошли вверх по Неве в красивой, резной барке, которую нам предоставил адмирал.

Семь месяцев в году Нева судоходна, а остальные пять по ней ездят на санях.

У царя, среди прочих, были сани, сработанные наподобие шлюпки.

На них, когда ветер дул вдоль по руслу реки, с востока или же с запада, он скользил под парусом туда и сюда, из Петербурга в Кронштадт и из Кронштадта в Петербург, по делам своего морского флота.

Санями этими, или, если угодно, шлюпкою на полозьях, он управлял при помощи особого руля, похожего на окованную железом палку, которой рулят рамассами в горах Монсени.

Так Петр имел удовольствие ходить под парусом даже и на суше.

Но самое великое удовольствие в своей жизни испытал он, когда торжественно поднялся вверх по Неве, после того как побил в 1714 году при Гангуте шведскую эскадру и привел оттуда изрядную ее часть вместе с пленным шведским адмиралом.

Тут он увидел, что дело его жизни свершилось.

Нация, несколькими годами раньше не имевшая на Балтике даже шлюпки, стала хозяйкою этого моря, а Петр Михайлов, еще недавно плотничавший на амстердамских верфях, за такую победу по праву был произведен в вице-адмиралы русского флота — комедия, как кто-то сказал, весьма поучительная, которую надобно было бы представлять перед всеми земными царями.

Вот теперь и мы проследовали по этому триумфальному пути, по священному руслу Невы: оно, впрочем, не украшено ни арками, ни храмами; совсем наоборот — от самого Кронштадта и до Петербурга окаймлено лесами, и леса эти состоят вовсе не из густолиственных каменных дубов или свежих лавров, а из деревьев самых неприглядных пород, какие только произрастают под солнцем.

Это что-то вроде тополей, но совсем не таких, в которые были обращены сестры Фаэтона и которые осеняют берега реки По.

Напрасно напрягали мы слух, чтобы услышать мелодичное пение тех птиц, которыми царь когда-то пожелал населить ...тот дикий лес, дремучий и грозящий.

Он распорядился перевезти множество птичьих колоний из южных частей своей империи, но птицы не стали вить гнезд и очень быстро погибли:

Avia non resonant avibus virgulta canoris.( Птичьего сладкого пенья не слышно в лесах отдаленных. (лат.))

Мы шли на веслах уже несколько часов, не видя вокруг ничего, кроме воды и этого безмолвного и неприветливого леса, но вот за поворотом реки перед нами, словно в опере, в мгновение ока открывается панорама столичного города.

Роскошные здания теснятся на обоих берегах реки, смыкаясь друг с другом; пирамидальные башни с позолоченными шпилями высятся там и сям; и только благодаря кораблям с их мачтами и развевающимися вымпелами из общей единообразной картины можно выделить то один, то другой ансамбль.

Вот это — Адмиралтейство, говорят нам, а это — Арсенал; вон там — крепость, а там подальше — Академия; с этой стороны — Зимний дворец царицы.

Когда мы пристали к берегу, нас встретил господин Краммер, английский купец, в доме которого мы и поселились; человек он прелюбезный и во всех российских делах чрезвычайно осведомленный.

А некоторое время спустя нам нанес визит господин Рондо, который уже много лет представительствует здесь от имени Англии.

После того как мы подошли к Петербургу, он уже не показался нам таким, каким виделся издали, — возможно, оттого, что путешественники подобны охотникам и влюбленным, а может быть, и потому, что исчезли из виду эти безобразные леса.

Во всяком случае неоспоримо, что не иначе как великолепным можно счесть расположение города, построенного на берегах большой реки и на многочисленных островах, — это создает множество точек обзора и перспективных эффектов.

Весьма живописными кажутся и строения Петербурга — тому, у кого остались в памяти неказистые сооружения Ревеля и прочих городов этого северного края.

Но почва, на которой стоит город, — болотистая низина; бескрайний лес, его окружающий, не содержит признаков жизни; не очень-то доброкачественны и материалы, из которых город построен, а внешним своим видом строения обязаны далеко не Палладио и не Иниго Джонсу.

Тут господствует какой-то смешанный архитектурный стиль, средний между итальянским, французским и голландским, но с преобладанием голландского, и это вовсе не удивительно.

В Голландии царь в некотором роде получил первое свое образование, и в Саардаме20 этот новоявленный Прометей овладел тем огнем, которым затем одушевил свою нацию.

В самом деле, представляется, что, именно воздавая должное Голландии, он предпочел строить, как строят в той стране, сажать вдоль улиц деревья и полосовать город каналами, которые, конечно, не играют здесь такой же роли, как в Амстердаме или Утрехте.

В свое время Петр заставил бояр и знатных вельмож империи покинуть Москву, поблизости от которой у них были имения, последовать за царским двором и обосноваться тут.

Эти вельможи большей частью построили себе дворцы на берегах Невы, и очень похоже, что сделали они это по монаршей воле, а не по собственному выбору.

Видно, что стены этих дворцов облупились, потрескались и еле-еле держатся.

Кто-то даже сказал: в других местах руины образуются сами по себе, а здесь их строят.

В этой новой метрополии приходится то и дело перестраивать здания — по упомянутой причине и по другим тоже: материалы для построек нехороши, а почва зыбкая.

И вот, если счастливчиками могут назвать себя те, «quorum iam moenia surgunt»,( «для коих встают уже стены» (лат.) то вдвойне счастливыми могут почитать себя русские, на глазах которых их дома воздвигаются многократно в течение их жизни.

Дом, в котором мы нашли приют, построен лучше остальных.

Господин Краммер его, правда, для себя не строил, но совершенно добровольно приехал в Петербург, поселился в этом доме и всячески о нем заботится.

Дом расположен прямо на набережной Невы и внутри выглядит как настоящее английское жилище.

Ну а если в доме адмирала Гордона мы говорили о море и о флоте, то Вы можете быть уверены, милорд, что в доме Крамера разговор вертится вокруг торговли.

И я готов поделиться Можно со всей определенностью утверждать, что торговые сношения здесь весьма оживленны, как на севере, так и на юге; одни жителям умеренных зон доставляют такие предметы роскоши, как чай, фарфор, муслиновые ткани и прочее; другие — предметы первой необходимости, такие как зерно, пенька для веревок, железо и тому подобное.

Вот какие товары поставляет в основном сама Россия:

- поташ для удобрений,
- меха,
- пеньку,
- лен,
- смолу,
- древесину,
- железо,
- ревень.

Каждый год в Петербург прибывает не менее девяноста английских кораблей — с англичанами и ведется основная торговля.

Они привозят в Россию

- олово простое и очищенное,
- свинец,
- индиго,
- кампешевое дерево,
- горные квасцы,
- сукна в больших количествах;

поговаривают, что русское войско одето сплошь в английские ткани.

Стоимость поставок доходит до ста пятидесяти тысяч фунтов стерлингов, и если сравнить оную сумму со стоимостью российских товаров, поименованных выше, а это двести тысяч,то баланс получится в пользу России на пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.

Голландцы направляют свои корабли в основном в порты Нарвы и Риги; в Петербурге голландцев почти не встретишь.

Кроме зерна, древесины и пеньки они берут поступающие с Украины мед и воск, а взамен сгружают кроме соли суконные ткани и специи, товар с Вами множеством сведений, которые там узнал.

очень нужный, особенно на севере; считается, что баланс между Голландией и Россией равный.

Со шведами русские прибыльно торгуют, поставляя им через Эстляндию зерно в большом количестве, а также меха; Россия же в обмен ничего либо почти ничего не получает от шведов, обходясь собственным железом, пусть даже и не такого хорошего качества.

Полякам она поставляет опять-таки изрядное количество мехов, и соседство с Польшей для России в любом смысле выгодно.

Торговля, которую русские ведут с Францией напрямую, весьма скудна, так что в здешних водах почти не видно французских кораблей.

Несмотря на это, в Россию попадает невероятное количество французских товаров — вина, шитые золотом и серебром ткани, шелка, галун, табакерки и всякого рода безделушки для привыкшего к роскоши двора.

А поэтому, считай, все, что они выгадывают на торговле с Англией, оседает во Франции.

Здешние парадные одеяния отличаются неслыханной роскошью; в Лионе нарочно учатся вплетать целыми унциями золото и серебро в ткани, которые изготовляют для России.

И неизвестно, является ли подобная роскошь следствием женского правления — женщинам по природе вещей нравятся богатые наряды, — либо же правления иностранного, которое таким способом разоряет местных жителей.

Достоверно то, что это началось во времена Екатерины, усугубилось при юном Петре II и сейчас, при теперешнем правлении, достигло апогея.

Совсем иначе обстояли дела при царе Петре Великом, который из Голландии вместе с мануфактурами и ремеслами вывез и воздержанность.

И если нынче бояре принуждены тратить ежегодно добрую долю своего состояния на вышивки да бахрому, в прошлые времена те же деньги они по повелению монарха тратили на постройку кораблей.

В тех странах, где роскошь можно питать за счет собственных ремесел, таковая весьма полезна — она становится стимулом для расцвета промышленности; она заставляет деньги обращаться, приглашает добывать их и притягивает их из-за границы.

Но в странах, где роскошь можно поддерживать лишь через иноземную промышленность, необходимо принять законы против излишеств, ежели вы не хотите, чтобы деньги за короткое время покинули вашу страну.

Так поступили Дания и Швеция, и Россия должна бы последовать их примеру.

Правда, здесь в ходу роскошь, не слишком-то распространенная в нашем климате, и стране она приносит большую пользу.

Эта роскошь — употребление мехов, в которые здесь можно одеваться восемь месяцев из двенадцати.

Вы ведь знаете, милорд, что Сибирь, слывущая краем во всех отношениях злополучным, .

pigris ubi nulla campis Arbor aestiva recreatur aura, (средь равнин унылых, Где ни деревца, ни дыхания лета (лат. пер. Я. Э. Голосовкера)
поставляет в Европу горностаев, соболей, песцов и черно-бурых лисиц.

Есть такие меха, что по тонкости, длине, окраске и блеску волоса поднимаются до цен высочайших, немыслимых для наших стран.

А у русских меховщиков глаз столь остер, что они разбираются в ворсе любого зверя не хуже, чем какой-нибудь английский ювелир разбирается в бриллиантах чистой воды.

Меха составляют самую большую статью торговли России с Турцией: там они в большой моде.

Небольшое количество мехов посылается также в Персию, но тамошняя торговля незначительна, хотя русские и могли бы извлечь из нее большую пользу.

Обширное царство Персидское обладает лишь портами в Кермане и в Бендер-Аббасе, в Индийском море, и русские легко могли бы вывозить через Каспий красивейшие шелка из Гиляна и переправлять их затем в мануфактуры Европы.

Об этом хорошо знают английские партнеры России, которые недавно добились от нее права свободно торговать с Персией через Каспий.

Будет только справедливо, если привилегии получит нация, принесшая русским немалую пользу, — первой среди европейских народов открывшая для себя архангельский порт и начавшая напрямую торговать с русскими; излишне говорить обо всем остальном, чем русские обязаны англичанам, которые помимо всего прочего научили их счету при помощи арабских цифр.

Из всех народов Европы одни лишь русские ведут сухопутную торговлю с Китаем, и только от одних русских китайцы принимают товары, а не серебро в обмен на свои безделицы.

Товары те суть меха; в них есть нужда в северной части Китайской империи: ведь страна, начинаясь у Северного тропика, уходит за пятидесятый градус северной широты.

Торговля с Китаем приносит русским до семидесяти тысяч рублей в год; выручка эта тратится, скажем так, на булавки для императрицы.

Пока торговый караван отправится из Петербурга и доберется до Пекина, побудет там, совершит свои сделки и вернется обратно, проходит, в общем и целом, три года.

Путь его пролегает через столицу Сибири, Тобольск, и там караван делает остановку; потом он сворачивает к югу, проходит через Тунгусский край и затем через Иркутск; далее, минуя озеро Байкал, попадает в пустыню, что простирается до самой Китайской стены.

В пустыне его со всеми почестями встречает один из китайских мандаринов во главе нескольких сотен солдат; этот эскорт сопровождает купцов до самого Пекина; так нам рассказывал некий барон Ланг: семь или восемь раз он возглавлял караван, в награду за что назначен теперь вице-губернатором Иркутска, края куда обширнее Франции, но с населением меньшим, чем в самом маленьком парижском приходе.

Как только русские купцы оказываются в Пекине, они уже не могут свободно передвигаться для совершения своих сделок, — нет, по приказу властей их запирают в караван-сарае и там денно и нощно сторожат — примерно так же, как голландских купцов в Японии.

И когда китайцы сочтут, что время пришло, они приносят туда свой чай, немного золота, шелк-сырец, старые обойные материи, изваяния идолов, самый низкопробный фарфор — по большей части лежалые товары и чуть ли не сор с их складов — и отсылают пришельцев восвояси.

Предоставляю Вам, милорд, судить, насколько китайцы, самые великие мошенники, какие только есть на свете, пользуются усталостью русских и их плачевным состоянием.

Среди партии безделиц, привезенных на днях последним караваном и выставленных на продажу, я видел старые часы от Томпиона, совсем разбитые, которые не могли уже показывать время.

Они были совсем мертвые, как принято выражаться у китайцев.

Вы знаете, милорд: как ни искусны китайцы, они все же еще не могут собирать эти наши маленькие хитроумные механизмы, что держат в плену время.

Они их покупают у англичан, и из всех европейских товаров только этот один допускают в Кантон.

Когда часы портятся, китайцы говорят, что «они умерли», и откладывают их до прибытия какого-нибудь английского корабля.

Потом относят на корабль и меняют там на «живые», давая что-нибудь в придачу тому, кто согласен на такую сделку.

Англичане, у которых на борту всегда есть какой-нибудь часовщик-подмастерье, без особого труда воскрешают этих «мертвецов », и тут же продают китайцам как только что привезенные из Англии.

И это, вероятно, единственный промысел, в котором мы способны обвести китайцев вокруг пальца.

Упомянутый мною мертвец от Томпиона был куплен за очень высокую цену одним немецким бароном, который, находясь на российской службе, пожелал сделать приятное императрице.

Она никогда не упустит случая полюбоваться китайскими товарами, что собраны в большой зале одного из дворцов, называемого Итальянским.

Когда выставляется на торги какая-нибудь ткань, или предмет из фарфора, или что-то еще, сама императрица частенько предлагает какую-то сумму, и среди подданных считается хорошим тоном предложить больше; каждый взвинчивает цену, каждый хочет, чтобы выкрикнули его имя как претендента на ту или иную безделицу, и тот, кто заплатил за нее втридорога, полагает, что не зря прожил день.

Нам тоже довелось побывать в роли возможных покупателей при одной из подобных оказий.

И это отнюдь не единственная торговля, прибыль от которой поступает императрице.

Есть монополии и более выгодные.

Ревень, соль, древесный уголь, изрядная доля пеньки, добрая половина железа, пиво, разные водки — вся эта торговля ведется в пользу императрицы — или империи, что в конечном итоге одно и то же.

Выгоду империи приносят также лавки пряностей, питейные заведения, общественные бани.

Простодушное любопытство народа — причина того, что в первые стекаются изрядные толпы, и если питейные заведения посещаются не столь усердно, как в Англии, то в бани ходят почти так же часто, как в Турции.

Выручка, из всего этого извлекаемая, составляет одну часть доходов империи.

Другую часть дают портовые таможни, дорожные пошлины и взимание подушной подати в семьдесят копеек с человека, то есть примерно в тридцать пять английских пенсов.

Такую плату вносит в казну любой боярин или помещик за каждого своего вассала мужского пола; она составляет чуть больше половины того, что приносит ему служба и труд оного вассала.

Эта финансовая система устроена на турецкий манер и способствует тому, чтобы вести точный учет населению империи.

Считается, что населения в стране семнадцать миллионов, без учета завоеванных областей, — в тех, пожалуй, не наберется и миллиона: это малая горстка для империи, куда более обширной, чем Римская.

Есть еще и другой способ подсчета населения — это система пополнения войска, поскольку каждая провинция обязана поставлять одного новобранца на каждые сто двадцать пять душ.

Кроме того, доходы империи немало возросли от поступлений, приносимых весьма большим количеством земель, принадлежащих короне и пополняющихся за счет конфискаций.

И ежели все подсчитать, включая и поставляемое провинциями безо всякой оплаты — работников, скот, фураж, пшеницу, ячмень и прочее, когда монарх в этом нуждается, — то доходы империи оказываются равными четырнадцати или пятнадцати миллионам рублей, иначе говоря, трем миллионам фунтов стерлингов, сумме, огромной для севера, где датский царствующий дом имеет всего миллион дохода, а шведский — меньше двух.

Тем более эта цифра значительна для страны, где все, можно сказать, довольно дешево.

В глубине империи корову и прочее, нужное для жизни, можно приобрести в шесть раз дешевле, чем в Англии.

Галера без учета пушек обходится государству всего в тысячу рублей, и достаточно будет сказать, что солдат здесь получает только треть суммы, какую получил бы во Франции или в Германии.

Таковы доходы этой империи и такова основная сила, можно сказать, нерв той войны, которую русские теперь ведут с турками.

И при этом до сегодняшнего дня не добавилось никаких новых налогов.

Но не подлежит никакому сомнению, что без иностранных субсидий русские не смогли бы вести такую войну в наших частях Европы, где показания термометра гораздо выше во всех отношениях.

Им пришлось бы покупать за звонкую монету все то, что русские провинции поставляют бесплатно, и намного увеличить жалованье солдатам.

Следовательно, несмотря на различия, имеющиеся между Россией и Данией или Швецией, уместно будет при союзнических соглашениях с русскими руководствоваться теми же самыми арифметическими расчетами, какие используются и при наших договорах с последними двумя странами.

Да только кому я это говорю? Тому, кто, не выезжая из Англии, знает все на свете куда лучше нас, решившихся бороздить моря, — подобно тому, как ваш Ньютон знал, каким образом устроена Земля задолго до того, как французы отправились в Лапландию ее измерять.

Поверьте, милорд, что лишь удовольствие беседовать с Вами является причиной моего многословия; однако же в дружеских беседах, как Вы знаете, оно простительно.

Почти уверен — первая же почта непременно доставит мне письма от Вас, и никогда еще не было почты, которую бы я с таким нетерпением ожидал.

А пока она в пути, любите меня по-прежнему и вспоминайте иногда обо мне, seu civica iura Respondere paras, seu condis amabile carmen.(…станешь ли ты изощрять свой язык для защиты, готовить В деле гражданском ответ, или складывать милую песню. (лат.; пер. Н. С. Гинзбурга)

(Письмо 5 )
.
Милорду Харви, вице-канцлеру английского двора, в Лондоне.
.
6 июля 1739 г., С.-Петербург
.
Лимончик из Неаполя, попади он вдруг в эту «сиротливую северную обитель», или цитрон из Флоренции, или еще какое-нибудь милое лакомство с нашего юга, не тронули бы, милорд, моего сердца так, как тронуло его Ваше письмо.

Мне бесконечно приятно, что в прошлых моих письмах, которые Вы вскоре получите, я отчасти исполнил Ваши пожелания и теперь постараюсь исполнить их целиком, насколько достанет моих сил.

О флоте, торговле и доходах этой империи я, кажется, написал Вам достаточно — пожалуй, даже больше того, что было нужно.

Не знаю, сумею ли столь же подробно написать Вам и о здешней армии.

Одно знаю хорошо — полностью прав был господин Клейс, посоветовавший мне, когда я, будучи в Ревеле, стал глазеть на солдат, стоявших там гарнизоном, не утруждать себя, ибо в Петербурге мне предстоит увидеть совсем иное воинство.

И в самом деле, нет ничего прекраснее здешних трех гвардейских полков, Преображенского, Измайловского и Семеновского.

Цвет и украшение всей армии, они тут на совершенно особом счету, подобно гренадерам во Франции.

Оные полки составляют корпус примерно в десять тысяч человек, солдаты в них рослые, крепкого сложения, но при этом проворные и самые бравые, каких только мне приходилось видеть.

Мундиры у них зеленые и красные, гренадеры носят на голове шлемы из вареной кожи с султанами на римский манер.

На войну с турками пока отправилось только одно подразделение, а остальные расквартированы здесь вместе с Ингерманландским полком, который здесь в такой же чести.

Всем этим полкам доверена охрана священной особы императрицы, и они, подобно преторианской гвардии в Древнем Риме, могут и наделить властью, и отнять ее.

Такие полки пришли на смену знаменитому стрелецкому войску, которое, как Вам, милорд, хорошо известно, было уничтожено еще при Петре I.

Стрельцы тоже были опорою сильной власти; насчитывалось их до сорока тысяч, и это была единственная постоянная армия, имевшаяся тогда в России.

Учредилось это войско в начале прошлого века, во времена царя Михаила Федоровича, и должно оно было поддерживать их Собор, или, по-нашему, Сенат, который урезал царскую власть до того уровня, каким обладает ныне власть королей Швеции.

Стрельцы имели те же привилегии и сражались на тот же манер, что и турецкие янычары.

А когда Россия вела войну, то к этому костяку пехоты добавлялись рекруты, которых набирали по российским провинциям.

Вместе с калмыками и казаками и мелкие дворяне, владевшие земельными наделами, так называемые боярские дети, садились на коней — точно как в Турции тимариоты.

В прошлые времена русские имели и армию, и церковь по константинопольскому образцу.

Но теперь они повернулись к Германии, и вот по примеру немцев царь возглавил церковь и стал держать постоянно наготове многочисленное и хорошо вымуштрованное войско.

После себя он оставил богатое наследство: два гвардейских полка, пятьдесят полевых пехотных, тридцать драгунских, шестьдесят семь полков гарнизонных войск — всего сто девяносто тысяч человек.

Царствующая ныне императрица не дала погибнуть этому наследству.

Гвардейские войска, которым Анна обязана троном (поскольку после смерти Петра II русским, столь мощно вооруженным, свобода ударила в голову), она усилила еще одним полком из трех батальонов и пяти кавалерийских эскадронов; эти люди ей преданы, ибо всем ей обязаны.

Кроме того, она набрала три полка кирасиров, которых на Руси не было вовсе, и сформировала двадцать полков войска для охраны украинских рубежей от татарских набегов.

Так что теперь полная численность армии составляет до двухсот сорока тысяч человек.

Фельдмаршал Огильви был первым, кто стал вводить в русских войсках настоящую военную дисциплину; после него дальнейшие дисциплинарные усовершенствования осуществил фельдмаршал Миних, Extremis Europae iam nunc victor in oris. ( Который теперь победительно в отдаленных пределах Европы, (лат.)

Что до всевозможных ружейных приемов и стрельбы, которым мы были здесь свидетелями, я, право же, не знаю, милорд, владеют ли всем этим в Пруссии лучше, чем здесь, — а ведь Пруссию за ее заслуги в воинском деле теперь «чествуют без лести».

И, уж конечно, никакой другой народ не приспособлен так хорошо для ведения войны, как русские.

Дезертирство среди них вовсе неизвестно, и причина заключается в их набожности; у других народов вы подобного благочестия не обнаружите и следа, не то что ревностного следования всем обрядам.

К любым тяготам эти люди относятся с необыкновенным терпением.

Простудные заболевания и всяческие болезни, происходящие от перемены климата, им неведомы; они как бы привыкли менять климат, расхаживая по собственному дому, и могли бы, вместе с древними латинянами, сказать: Durum a stirpe genus; gnatos ad flumina primum Deferimus, saevoque gelu duramos et undis. ( Племя суровое, мы и младенцев новорожденных К рекам приносим и там в суровых волнах закаляем.(лат.)

В качестве комментария к этим стихам могу вам сообщить, что тут в обычае бросать мальчишек прямо из парной бани, где их некоторое время держат, в холодную воду, а то и в снег.

Так их приучают и к жаре, и к холоду, и они становятся более нечувствительны к переменам погоды, чем Ахилл к ударам копий и стрел.

Однако же, несмотря на такую закалку, каждый солдат у них кроме оружия носит с собою шинель как обязательную часть обмундирования, она в таком климате всегда пригодится.

Ее свертывают и носят эту скатку через плечо наискось, как в старину носили перевязь меча.

Когда нужно, они раскатывают свою шинель и, завернувшись в нее, могут спать даже на снегу не хуже, чем на печи.

Особых забот о солдатском довольствии тут никто не проявляет.

Солдатам раздают муку, и, едва став лагерем, они выкапывают в земле очаги и пекут в них хлеб, который сами и замешивают.

Или же они получают мелкие сухари, очень черствые, разваривают их, добавляя соль или разные травы, которые растут где угодно, и такою едою весьма довольны.

Большую часть времени эти люди вообще воздерживаются от пищи: будучи освобождены и от великих, и от малых постов, которые предписывает греческая вера на значительную часть года, они все же предпочитают их соблюдать.

Такие солдаты очень пришлись бы по нраву Кромвелю — тот, говорят, объявлял в своей армии пост, едва с провиантом возникали трудности.

Известный Вам секретарь Флорентийской республики, обнаруживший столь много древних обычаев среди швейцарцев, нашел бы их ничуть не меньше и среди русских, в некотором роде затмивших величие Римской империи.

Я уж не говорю об их чрезвычайно живой вере в то, что они, умерев за императрицу, удостоятся жизни вечной; подобная вера — то же самое, что любовь к отечеству у древних римлян.

Не говорю я и о ловкости, с которой эти люди орудуют топором, делая им одним такое, для чего нашим мастерам потребовался бы целый набор всяческих инструментов.

Во время минувшей войны против Швеции солдаты строили галеры — совершенно так же, как легионеры Лабиена строили корабли для экспедиции Юлия Цезаря в Англию.

И совсем недавно десятка два кораблей были построены простыми крестьянами, которым было сказано: ступайте в лес, нарубите деревьев и сделайте такую же штуку, как эта.

Да и плотники, которых мы видели в Кронштадте, тоже были простыми крестьянами, и они, работая топорами, украшали резьбой флагманский корабль «Анна Иоанновна ».

В общем, любой солдат, если надо, становится у них и дровосеком, и плотником.

И Вы сами понимаете, милорд, как это кстати, когда приходится сколачивать обозные телеги и орудийные лафеты, наводить мосты — да мало ли что еще понадобится в военных экспедициях.

Все это — преимущества доброй пехоты, которая, обладая ныне и дисциплиной, и хорошими командирами, с полным правом может быть названа лучшей в мире.

О кавалерии, однако, того же самого сказать нельзя.

Крупных лошадей для кирасиров страна предоставить не может.

Коней приходится перегонять из самой Голштинии — местные недостаточно велики даже для драгун.

Здесь, на севере, — и в Польше, и в России, и в Швеции — лошади малорослые и годятся разве что для гусар.

Легкие кавалерийские части во множестве формируются из калмыков и казаков, подданных империи: их можно набрать до шестидесяти тысяч.

Плата кавалеристам — мародерство на неприятельской территории: эти войска сами себя снабжают, как могут.

Подобная кавалерия как нельзя лучше подходит для разведывательных рейдов, для сокрытия истинных войсковых передвижений, для беспрестанных набегов, не дающих врагу ни малейшей передышки.

Однако порой они наносят ущерб и собственной своей армии, словно некая саранча опустошая и разоряя земли, которые им попадаются на пути; их не может обуздать никакая дисциплина, ибо первейшая основа армейской дисциплины — это регулярное солдатское жалованье.

Русские полагают, и с полным основанием, что костяком армии является пехота; поэтому они время от времени почти всю свою кавалерию используют в пешем строю.

Если же говорить об артиллерийских орудиях, на которые приходится немалая часть успеха в любой войне, то русские весьма значительно усовершенствовали их изготовление, да и использовать их научились гораздо лучше.

В былые времена пушки в России делались огромных размеров, а проку от них не было никакого; точно так и сама страна на карте выглядела внушительно, но влияния имела мало.

Кроме того, еще совсем недавно, чтобы обзавестись огнестрельным оружием, русским требовалась помощь иностранцев.

Меньше века тому назад царь Алексей Михайлович выписал из Брешии восемь тысяч пищалей, которые и поныне хранятся в московской Оружейной палате.

Да и документов, которые доказывают тогдашнее невежество русских, можно разыскать почти столько же, а сейчас русские образованы ничуть не хуже всякой другой нации.

В Систербеке, недалеко от Петербурга, есть отменный оружейный завод, основанный Петром I.

Есть такие заводы и под Москвой.

Один офицер говорил мне, что в прошлом году он по поручению двора заказал там тридцать три тысячи ружей, и когда им были устроены испытания, то на тысячу стволов разорвалось не более восьмидесяти, между тем как среди стволов из Саксонии, говорил он мне, обычно разрывается ровно половина.

Каждое ружье, полностью подготовленное для передачи в руки пехотинцу, обходится не более двух рублей за ствол, то есть около девяти шиллингов, — в Англии это цена ножа.

Подобным же образом и порох обходится тут в сущую безделицу.

В стране имеются два мощных артиллерийских заслона: один на Украине, возле границы с татарами и турками, а другой там, где были осуществлены недавние завоевания.

Кроме того, щедро оснащены пушками русские крепости, и каждый батальон располагает двумя полевыми орудиями и мортирой.

В 1714 году в России числилось тринадцать тысяч пушек, но с тех пор их стало намного больше.

Вид у русских артиллеристов бравый и красивый; мундиры у них красно-черные с золотом.

Добрыми порядками, введенными как в артиллерийском деле, так и в фортификационных науках, империя обязана шотландцу по имени Брюс.

Чтобы, так сказать, увенчать коньком крышу в храме Марса, не хватает только учреждения для солдат-инвалидов.

Для моряков существует приют напротив Кроншлота, но вот на солдат монаршая милость еще не снизошла.

Власти очень разумно распорядились так, что и сыновья первейших лиц империи зачисляются в армию простыми солдатами и в этом чине начинают воинскую службу.

Как-то раз господин Рондо (поскольку здесь охрана дается и торговым представителям) указал нам на сынка одного из князей , по-нашему лордов; солдатик этот стоял на часах у дверей его дома.

Подобные солдаты точно так же подвергаются наказаниям за разные провинности, как и все прочие; если надо, их и в колодки сажают, и палками бьют.

От палок даже офицеры не освобождены; тут им приходится утешаться, вспоминая о древних римлянах, у которых телесным наказаниям подвергались равно и солдаты, и офицеры, о чем Вы хорошо знаете.

Когда устраивают общевойсковые или полковые смотры, то очень придирчиво оцениваются выправка и умение каждого офицера.

Все требования описаны в огромном количестве томов, которые поступают в Канцелярию или в Военную коллегию.

Среди навязанных войску обуз не самая меньшая — телеги со всякой писаниной, которые неотступно его сопровождают; в свите и главного маршала, и командующего кавалерией, и вообще первых лиц Империи число писцов нисколько не меньше числа всех прочих.

В общем, в этой самодержавной стране всякая мелочь тут же записывается.

Поневоле скажешь, что русские, которые научились писать позднее, чем прочие нации в Европе, теперь хотят наверстать упущенное.

Писанина очень досаждает иностранцам, особенно военным, которые куда больше привыкли к шпаге, нежели к перу.

К этому нужно относиться с хладнокровием.

И число тех, кому хладнокровие потребно, невероятно велико.

В армии иностранных офицеров, особенно немцев, тысячи и тысячи.

Среди такого множества особо выделяются четверо.

Это Левендаль, Кейт, Ласси и Миних; двое последних теперь предводительствуют победоносными русскими войсками.

Левендаль — человек тончайшего ума, искусный собеседник, говорящий на всех языках, знающий все дворы и все армии Европы, отважный воин и, как говорится, ловец фортуны.

Кейт — человек в высшей степени рассудительный; мягким обхождением он добился от русских офицеров большего подчинения, чем иной может достичь суровостью; в боевых походах он не пренебрегает науками и к практике войны умеет приложить теорию, самую обоснованную и глубокую.

Ласси, поседевший в баталиях, видел, еще служа Петру, как восходит слава России; он никогда не ввязывался в государственные интриги и умел подчиниться любому, кто бывал назначен в командующие.

Говорят, что в битве при Полтаве он спросил у царя, следует ли придержать огонь, пока шведы не подойдут совсем близко, или открыть его на обычной дистанции.

Такой вопрос поначалу удивил царя, но, поняв смысл маневра, он ответил, что огонь надо бы придержать, — и это явилось одной из предпосылок победы.

Позже под началом Ласси русские вышли к Рейну в составе армии принца Евгения.

Очень быстро этих двух людей связала тесная дружба; когда же русские и немцы увидели, что их командиры, вообще-то крайне немногословные, подолгу беседуют друг с другом, то между солдат прошла молва, будто эти двое, стоит им встретиться, превращаются в заядлых говорунов.

Ласси слывет за командира, не проливающего лишней крови, он терпеливо ждет подходящего случая, и солдаты его величают отцом, батькой.

Совсем другого рода полководцем является Миних, который, как полагают, более предприимчив, нежели того требует воинский долг, и кровь проливает щедро.

Солдаты его скорее боятся, нежели любят.

Когда он узнал, что французы высадились в Данциге, то сказал: вот и хорошо, в России как раз некому работать на рудниках.

Военному человеку такая заносчивость вполне к лицу, и от полководца она переходит в войска.

Движимый честолюбием, он желал бы быть первейшим человеком в империи; впрочем, его жалуют вполне по заслугам.

Россия многим ему обязана, и в числе прочего — учреждением Кадетского корпуса.

В корпусе этом состоит триста дворянских юношей, разделенных на несколько классов, а точнее, на несколько рот.

Их обучают языкам, верховой езде, танцам, фехтованию, фортификации — то есть и светскому обхождению, и военному искусству.

Их обычными академическими занятиями является строительство на Неве полигонов и маленьких крепостей изо льда: одни их берут приступом, другие обороняют; так научаются они приносить пользу империи, которая теперь их кормит и воспитывает.

Этот корпус есть самая настоящая военная семинария.

Он размещен во дворце Меншикова, нашедшем лучшее применение, чем просто свидетельствовать нации о том, в какой роскоши жил царский фаворит.

Опять-таки графу Миниху обязан Петербург легкостью подвоза провианта, или, так сказать, хлеба насущного.

Дело в том, что этот большой город, население которого доходит до ста двадцати тысяч человек, окружен обширнейшими болотами и лесами, они на четыреста с чем-то миль простираются до самой Москвы.

Наибольшую часть нужных для пропитания припасов Петербург берет из деревень, раскинувшихся по берегам Волхова, да из Новгородского края, где земля к человеку благосклоннее.

Зимою, когда все замерзает, санные обозы без всяких трудностей добираются до Петербурга по Ладожскому озеру и потом по Неве, подвозя все, что городу нужно.

Летом, однако, барки таким путем ходить не могут, им мешают сильные западные ветры и шторма, часто бушующие на озере.

Отсюда происходила нехватка провианта и даже голод; в пору, когда царь Петр этот город отстраивал, в нем погибло добрых сто тысяч душ, и все из-за недостатка съестных припасов.

Этот изъян Миних ликвидировал, закончив канал, идущий вдоль берегов Ладожского озера.

Канал был начат еще царем; он соединяет Волхов и Неву.

Теперь через него груженые суда проходят летом так же регулярно, как и санные обозы зимой.

И Миних вполне заслужил, чтобы и его прославили надписью, подобной той, которую можно прочесть на парижских воротах:
«Abundantia рагta».(«С утверждением изобилия»(лат.)

Да пошлет Вам Бог, милорд, легкую Вашу трапезу из пудинга и молока, которое изобильно поставляет Вам Ваша усадьба в Сент-Джеймсе; ближайшей почтой ждите ответа на дальнейшие вопросы, содержащиеся в любезном Вашем письме.
©Альгаротти Франческо(Algarotti Francesco)_Путешествие в Россию_«Наука»_С.-Пб._2014_424с._Лит.памятники.pdf

(Письмо 6)
.
Милорду Харви, вице-канцлеру английского двора, в Лондоне.
.
13 июля 1739 г., С.-Петербург

Тут на днях я слышал, не помню от кого, что Россию можно представить в виде огромного белого медведя, задние лапы которого упираются в берег Северного Ледовитого океана, хвост погружен в воду, нос протянут к югу — к Турции и Персии, а передние лапы широко раскинуты и на восток, и на запад.
.
Этого медведя великие люди севера — Оксеншерна и Фридрих Вильгельм, курфюрст бранденбургский — старались, по их же выражению, не спускать с привязи, не раздражать и не давать ему встать на дыбы.
.
Карл XII стал медведя дразнить, побил его неоднократно, но в конце концов научил драться и скормил ему часть своих владений; медведь заявил о себе и стал внушать Европе страх.
.
Сейчас дела обстоят так, что с северной стороны России некого бояться, поскольку там она сама и является концом света.
.
Даже северные ветры, в других местах зловредные, несущие простуду и легочные болезни, России оказывают одно только благо — зимой благодаря им замерзают болота и реки, и дороги, сами по себе отвратительные, улучшаются, что позволяет оживить внутреннюю торговлю страны.
.
В эту пору года русские усаживаются в сани, забирая с собою предназначенные на продажу товары и еду на несколько дней; они уверяют, что могут проехать до семи или восьми тысяч верст, то есть две или даже три тысячи наших миль, и это для них то же самое, что для нас приехать из Рима в Неаполь или из Лондона в Йорк.

С восточной стороны Россия соприкасается с Китаем, и если вдруг случится им воевать, то и тут можно будет сказать:
Imbellem avertis romanis arcibus Indum.
(Индов, робких на брань, от римских твердынь отвращает. (лат.; пер. С. В. Шервинского)
.
Ни татары, ни калмыки, соседствующие с Россией, ныне не могут ее устрашить.
.
Когда-то, грозя набегами, они облагали русских данью, но теперь один-единственный батальон с двумя пушками в состоянии обратить в бегство несколько татарских орд.

Что же до калмыков, то там есть верные империи племена, и они, можно сказать, являются ее щитом и крепостной стеною.

Каспийское море, почти непригодное для навигации из-за отсутствия портов, и несколько пустынь отделяют русских от Персии; между теми и другими находится Грузия, страна греческой веры, в случае войны она тут же примкнет к России.

Кроме того, Россию и Персию разграничивает и охраняет еще и полоса бесплодных степей; вдобавок и сам воздух персидских провинций вдоль берегов Каспия нездоров, и воевать в этих краях будет нелегко.

Эти провинции, стоившие России стольких людских потерь, были добровольно возвращены Кули-хану.

Тут очень был бы кстати закон нашего императора
«de coercendo imperio»; («о нерасширении границ империи» (лат.)
царь Петр тоже в свое время говаривал, что лишней земли он уже не ищет, ее у него и так чересчур много, а ищет только воды.

Турки не могут напасть на Россию со стороны Украины, которая является самой южной, самой прекрасной и плодородной провинцией всей империи.

Между Украиной и турками пролегают бескрайние степи, на огромном протяжении лишенные воды.

Река Днепр от Киева, столицы Украины, течет к Очакову, то есть к турецкой границе; на реке же этой есть пороги, перебраться через которые почти невозможно.

Татары Кубани и Крыма могут, разумеется, подняться против русских.

Они и сейчас вторгаются на Украину, жгут деревни, уводят в плен целые семьи, но с особенным напором не дейст вуют и не могут там надолго закрепиться.

Двадцать полков войска, набранного по совету Миниха, постоянно находятся в боевой готовности на идущих от Днепра вокруг этой провинции укрепленных линиях, с крепостями и сигнальными вышками, дающими знать, откуда надвигается неприятель.

Чтобы окончательно избавиться от татар, русским следовало бы завладеть Азовом.

Благодаря этому укрепленному пункту можно держать в узде все племя кубанских татар.

А для управы на крымских татар русским неплохо бы овладеть Керчью, прекрасным портом, господствующим над одноименным проливом, этим киммерийским Босфором.

Здесь им следовало бы иметь флот, который курсировал бы вдоль Меотидских лиманов и по Эвксинскому морю.

Такой флот сдерживал бы татар и позволял бы диктовать условия самому Константинополю, живущему в значительной степени за счет Крыма.

Таков был план царя Петра, который может и осуществиться, если в ведущейся сейчас войне к русским повернется удача.

Проникнув через Молдавию в Польшу, турки могли бы нанести России большой урон — тем более что в тех краях им было бы куда удобнее снабжать свои войска фуражом и провиантом, нежели возле Очакова.

Правда, поляки, поддержанные русской армией, всегда будут против магометан, да и молдаване, исповедующие греческую религию, за турками пойдут разве что по принуждению.

Кроме того, и Киев, крепость немаловажная по меркам этих стран, главенствует над всем краем и защищает Днепр, большую реку, которую непременно придется форсировать, чтобы проникнуть на Украину.

И эта провинция всегда доставит русским столько средств для ведения войны, что они неизменно будут иметь преимущество над турками.

О Польше, находящейся к западу от России, лучше умолчать.

Страна, в которой нет ни армии, ни крепостей, в которой необходимо единодушие всего сейма для введения любого закона, и любой пункт, рождающий противоречия, вызывает роспуск этого сейма, хотя бы во всем остальном он был совершенно единодушен, — такая страна, как некогда Америка, становится добычей любого, кто хочет ее завоевать.

Польша, которая в былые времена так выделялась на этом севере, охваченном брожением, и полки которой вторгались в Россию, теперь, в силу естественного хода вещей, должна принимать чужие законы, а не давать их.

Там отныне будет хозяйничать обретшая порядок Россия, которая по своему выбору может поставить в Польше короля, а не то что герцога Курляндского.

Швеция — самый грозный сосед русских, которого они несколько опасаются именно сейчас, когда наибольшая часть их сухопутных сил вовлечена в противостояние туркам, а морские силы слабы.

В пору, когда граф Остерман, употребляя все дипломатические тонкости, выторговывал Аландский мир, коим так славно закончилась последняя война царя Петра со шведами, был некий казачий атаман по фамилии «Скранакроска», которая на наш манер понимается как «Красная щека», и этот атаман держал перед царем вот какие речи: «Батюшка наш, ежели только ты и в самом деле думаешь избавиться от этой шведской занозы, то пусти в эти края меня — я пойду туда с моими казаками и наложу руку на всякого, кто мне в Финляндии попадется: на мужиков, баб и детей.

И после этого, вот-те крест, врагов в этих краях у тебя не будет никаких.

Мы там сотворим пустыню, а это лучше, чем построить десяток крепостей».

Вот какова, милорд, восточная политика, Вам, наверное, и самому хорошо известная.

Но ведомо Вам и то, что России очень легко будет вести войну с Швецией, а вот Швеции вести войну с Россией будет весьма трудно, если учесть, насколько одна размерами превосходит другую.

Трудности Швеции состоят в том, что в Финляндии ей невозможно создать ни складов, ни запасов провианта.

Это край чрезвычайно бедный, жители там питаются древесной корой, к которой подмешивают муку, а в неурожайные годы едят и чистую кору.

Завозить же провиант через Эстляндию и Лифляндию будет нельзя, ибо, как только запахнет войной, русские и вовсе прекратят продавать шведам зерно.

Через Польшу провиант тоже нельзя будет возить без многочисленного транспортного флота, который никак не скрыть и который так легко перехватывать.

Шведам, кроме того, и самим придется выходить в море, чтобы подтянуть в Финляндию свои войска; к тому же в их распоряжении не будет никаких крепостей.

Напротив, преимущество русских заключается в том, что у них там есть Выборг, крепость весьма сильная и первейшего значения.

Карельский край, граничащий с Финляндией, сплошь пересеченный озерами, болотами, лесами и узкими перешейками, весьма удобен для затягивания войны.

Позади и по обеим сторонам расположены области плодороднейшие, позволяющие отменно снабжать армию.

Имеются у русских наготове и многочисленные галеры, при их помощи можно будет наносить противнику урон с любой стороны и привести войну прямо к порогам его домов, по примеру Сципиона.

И если шведы, как, впрочем, и датчане, благодаря своей торговле превосходят русских по общей численности флота, то русские их превзойдут по качеству и количеству галер, которые можно почти что зачислить в разряд войск сухопутных.

В итоге приходится полагать, вопреки слухам, что Швеция хорошенько поразмыслит, прежде чем распалять русских и вести дело к войне.

А если она на это решится, то рискует за малое время потерять те великие преимущества, какие извлекла для себя из Аландского мира со времени его заключения.

Правда, если мир желателен для Швеции, то никак не менее он желателен и для России, дабы она в полной мере смогла воспользоваться плодами недавних свершений царя Петра.

Войны, которые стране пришлось вести так много лет, принесли славу, но за счет того, что составляет главное богатство властителя, и чего у России так немного, принимая во внимание ее обширность.

По подсчетам, нынешняя война уже отняла у империи жизни более чем двухсот тысяч ее обитателей.

Испания и Россия, возможно, являются двумя странами, самим своим удачным расположением предназначенными для того, чтобы властвовать над миром: первая оседлала пролив между Атлантическим океаном и Средиземным морем и является естественной его владычицей, а с тыла защищена Пиренеями, имея, таким образом, те самые преимущества, которыми в древности обладала Италия.

Россия же простирается между Азией и Европой и либо неприступна вообще, либо вместо крепостей защищена слабостью соседей и легко может расширяться в тех направлениях, в которых это ей более всего выгодно.

Но что может поделать Испания, имея всего шесть-семь миллионов населения?

Впрочем, и Россия немногое может предпринять — по численности населения она не дотягивает до Франции, хотя по обширности территории превосходит ее в добрых двадцать раз.

Русским надо бы приложить все силы, чтобы пополнить население своей страны.

Однако устроить на Украине, лучшей провинции империи, опустошенной теперешней войной, колонии остяков, самоедов и прочих северных народов, которые для империи почти бесполезны, было бы слишком опасно.

Те, пожалуй, своим малым ростом и щуплостью подпортили бы там людскую породу.

Самое лучшее было бы за деньги поселить там татарские семьи и пригласить греков, живущих в Молдавии и Валахии, — те, считая Россию главою Греческой империи, устремились бы туда со всех ног.

Как только населения станет больше, можно было бы подумать об усовершенствовании земледелия — ведь земли здесь таковы, что труды пахарей должны окупаться сторицей, — и завести тут же многочисленные стада овец: тогда не будет нужды в иностранных шерстяных тканях для обмундирования русского войска.

В этом случае и рудниковые работы не находились бы в таком небрежении, как сейчас, когда рабочих рук не хватает.

Богатейшие железные рудники имеются в Сибири,16 есть таковые и неподалеку от Москвы.

Недавно возле Колы найдено месторождение меди, как говорят, богатейшее; месторождениями всяких прочих металлов эта империя тоже владеет.

А должная работа рудников дала бы возможность в конце концов изнурить шведов: ведь золото для своей казны они извлекают из железных и медных рудников.

В мирное же время можно было бы еще заняться, если только не будет каких-либо неодолимых препятствий, осуществлением великого плана царя Петра — соединить Каспий с Черным морем, прокопав канал от Танаиса до Волги.

Да и вообще российская торговля могла бы быть куда выгоднее для страны, нежели сейчас, если бы двор не присвоил себе монополию на определенные товары, а движение их было бы более свободным.

Однако же чаще всего двор не имеет и не может иметь в виду общего блага страны — в особенности здесь, где он озабочен лишь поддержанием того превосходства и той власти, которыми обладает, не желая, чтобы его сдерживало свободное волеизъявление Сената и сановников.

Таким образом, правительство более всего настроено на войну, и
«imperium armis acquisitum armis retinendum» («Власть, оружием завоеванную, оружием и охранять следует», (лат.) как говорил Гирций Юлию Цезарю.

Ноя, милорд, вовсе не собираюсь издавать в России газеты вроде лондонских «Фога» или «Крафтсмена».

Правда такова, что если только в этой империи твердо установится право на следования трона и после долгого мира на него взойдет властитель честолюбивый и деятельный, то кто сможет положить предел его предприятиям?

И кто отважится последовать за ним в его стремлениях?

О нем можно будет тоже сказать: Imperium oceano, famam qui terminet astris.( Власть океаном свою ограничит, звездами — славу. (лат.)

И не кажется ли естественным, что в Европе столкнутся между собой и станут бороться за господство эти две нации, которые благодаря хорошим границам могут либо почти, либо вовсе не опасаться соседей; которые располагают многочисленными и дисциплинированными армиями; правительства которых тяготеют к войне, а многомиллионное население говорит на одном языке и исповедует одну религию?

Возможно, наши потомки и увидят их поединок; мы же с Вами уже видели, как они точат друг на друга мечи.

Не знаю, милорд, смогу ли я до отъезда сообщить о себе какие-либо новости.

Знаю хорошо, что неизменно буду Вас любить и почитать, ибо Вы человек, делающий честь тому острову, который делает честь Европе.

©Альгаротти Франческо(Algarotti Francesco)_Путешествие в Россию_«Наука»_С.-Пб._2014_424с._Лит.памятники.pdf

САМАЯ ДЛИННАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА В МИРЕ ТРАНССИБИРСКАЯ
«Le Vie del Mondo»_ ежемес.журн.по географ.путешест.и туризму_ издав.«Touring Club Italiano»_№1_Январь_1936
Подобно гигантской железной ленте, Транссибирская магистраль пересекает азиатские владения России от Урала до Тихого океана. Хотя в настоящее время она не может выполнять главную цель, ради которой была построена, - служить империалистической экспансии к свободным и теплым морям, судоходным круглый год, - ее полезность, тем не менее, удивительна. Действительно, колонизация и быстрое освоение огромной территории по обе стороны "Магистрали", как русские называют Транссибирскую магистраль, в значительной степени обусловлены этой железной дорогой. Более того, она представляет собой самый быстрый и удобный вид транспорта - не считая воздушного, который сильно развился за последние годы, но который логически не может служить здесь для перевозки больших масс людей и товаров - между Центральной и Западной Европой, с одной стороны, и Дальним Востоком - с другой.
Путь из Парижа или Лондона в Токио через Сибирь займет всего пятнадцать дней, в то время как через Атлантику и Североамериканский континент - двадцать один, а через Средиземное море и Суэцкий канал - тридцать-тридцать шесть.

Расстояние Гавр-Владивосток составляет 12 000 км. (более чем в два раза длиннее великого североамериканского трансконтиненталя), из которых 10 157 км проходят по территории России.
 

Как строилась великая магистраль

Строительство Транссибирской магистрали началось еще в 1892 году, но несколько раз прерывалось из-за трудностей, связанных с условиями местности, суровыми временами года и транспортировкой материалов. Зимой, конечно, невозможно было продолжать подготовку трассы к прокладке пути, но не меньшим препятствием были проливные дожди, особенно весной, в марте и апреле. В 1895 году удалось открыть участок от Челябинска до Оби, а через два года - от Ново-Николаевска (нынешний Новосибирск), расположенного на Оби, до Иртыша.  

 
Однако мост через Обь, длиной почти в километр, был построен лишь позднее. Продолжение железной дороги за пределы Иркутска было очень сложным, так как необходимо было пробурить предгорья Саянских гор, доходящих до южного берега озера Байкал, не менее чем тридцатью девятью тоннелями.
 
Еще несколько лет пришлось использовать пароходное сообщение, а в конце сезона - ледоколы, в то время как в середине зимы через Байкал, прочно замерзший (за исключением некоторых дней, вызванных волнениями из-за внезапных штормов, за которыми озеро пользуется печальной славой), можно было переправляться с длинными караванами саней. Тем временем на другом конце начали строить железную дорогу, проложив ее от Владивостока через северную Маньчжурию, в соответствии с русско-китайским договором, сделавшим возможным создание Восточно-Китайской железнодорожной компании. Железная дорога, построенная русскими инженерами на средства русского капитала, пересекает Маньчжурию от Пограничной до Маньчжурии на протяжении 1481 км (что соответствует расстоянию от Милана до Сиракуз). Полоса земли шириной по два километра с каждой стороны линии была уступлена Китаем Компании, которая обеспечивала порядок на ней с помощью казаков. В 1897 году было завершено строительство тоннеля длиной 2,8 км, который пробил Хинганские горы и на западном входе которого мы читаем надпись «K Великому Океану» ("К Тихому океану").
 
Несколько лет спустя русские также построили Южно-Маньчжурскую железную дорогу, которая отходит от Харбина и заканчивается в Порт-Артуре (ныне Рё-Чжун) и Дайни (ныне Дайрен) - местах, которые китайцы сдали в аренду русским в благодарность за их вмешательство в борьбу с японцами. Напомним, что последним пришлось вернуть Корею и южную часть Маньчжурии, доставшиеся Китаю по дорогостоящему Симоносекскому миру, завершившему японо-китайскую войну. В то же время русские продолжали прокладывать пути от Владивостока на север, чтобы вся железная дорога, которая должна была пройти по течению Уссури, а затем Амура, находилась на их территории. В 1904 году был достигнут Хабаровск, недалеко от места слияния Уссури и Амура, но после поражения русских, а затем революции 1905 года работы были приостановлены. Работы не были завершены вплоть до Великой войны, когда транс-маньчжурская железная дорога оказалась недостаточной для перевозки боеприпасов из Японии и США, а с другой стороны, появилась возможность использовать полусвободный труд военнопленных.
За исключением участка вдоль южного берега озера Байкал, Транссибирская магистраль - самая длинная железная дорога в мире - была открыта для движения в 1903 году. В Вятке (недавно названной Кировом в честь убитого коммунистического секретаря Ленинграда) она соединяется с европейской сетью на севере России, позволяя без пересадок и без заезда в Москву добраться из Ленинграда во Владивосток через Тюмень и Омск, а южная линия, построенная ранее, ведет из Москвы через Самару (сейчас называется Куйбышев) в Челябинск.

На поезде, от Урала до Владивостока

Северная магистраль проходит через Пермь, старый горнозаводской город, пересекает Урал в районе Свердловска - бывшего Екатеринбурга, печально известного расправой над семьей последнего царя, - и в Омске соединяется со старой южной линией, которая входит в Сибирь через Челябинск, после пересечения Уральских гор в очень живописной, но не грандиозной долине. На самой высокой точке, у станции Хребет, стоит столб, сообщающий ничего не ведающим путешественникам и неуверенным географам, что именно здесь начинается Азия.
Ландшафт, пересекаемый Транссибирской магистралью, в целом представляет собой унылое однообразие, прерываемое лишь чуть более оживленными картинами, которые предлагают великие реки. В Западной Сибири господствует степь, и хотя весной она утопает в спокойной зелени, с наступлением палящего лета ее облик меняется, представляя собой бесконечную равнину цвета ржавчины, зимой покрытую толстым снежным покрывалом.
Толстое снежное покрывало. Этот край, столь непривлекательный для посетителя, тем не менее необычайно плодороден: в нем, несмотря на суровые затяжные морозы, стойкая русская пшеница достигает полной зрелости благодаря летней жаре и мощному освещению, ведь в этих широтах (Омск расположен на 550-й параллели) между днем и ночью наступают долгие светлые сумерки.

Это Сибирь, которую Нансен назвал "землей будущего".

После Омска, в Барабинской степи, мы видим несколько озер, буквально усыпанных водоплавающими птицами, и редкие березовые рощицы, нарушающие монотонность бескрайней равнины. По мере приближения к Новосибирску мы видим, что эти оживляющие элементы ландшафта начинают встречаться все чаще: появляются холмы, леса становятся гуще. Постепенно береза исчезает и преобладает пихта, вдали появляются настоящие горы - Алтай и Саяны - и постепенно приближаются к железной дороге, а на севере расстилается типичный для Сибири заболоченный девственный лес, обозначаемый названием тайга.
На станции Юрга проходит железная дорога на Кузнецк, где обнаружено богатейшее месторождение угля и где советское правительство хочет создать современную промышленную зону, перевозящую превосходное железо, добываемое в Магнитогорске, новом крупном горнодобывающем городе на южной окраине Урала. Енисей пересекается у Красноярска, города с населением 75 000 человек. С поезда на юге видны белоснежные вершины Саян. Еще один крупный угольный бассейн, до сих пор мало эксплуатируемый, пересекает железная дорога у Черемхово, затем вы оказываетесь в поле зрения стройных колоколен Иркутска - города со 100 000 жителей, столицы Восточной Сибири и главного центра Ленских нефтеносных районов. Именно здесь в 1919 году был убит адмирал Колчак, стремившийся отвоевать для царя огромную империю двигаясь с Востока. 
 
Чехословаки, бывшие военнопленные, образовавшие легион, сражавшийся на одной линии с русскими, должны были после Брест-Литовского мира добраться до Франции через Сибирь и Северную Америку; но они остановились в Сибири и, плутая по железной дороге, оказали помощь "белым" Колчака. Последний, при поддержке союзных войск, уже подошел к Екатеринбургу, но здесь его судьба должна была решиться вместе с судьбой его государя: после тяжелого поражения его армия разбрелась и обратилась в беспорядочное бегство, повсюду преследуемая "красными", пока сам командующий, преданный своими, не попал в руки противника.
Живописным великолепием отличается участок железной дороги, который проходит по южному берегу Байкала, священного озера бурятов, на полпути вверх по склону горы: между одним туннелем и другим глаз может любоваться природной красотой этого региона, напоминающей некоторые виды чудесных озер Ломбардии. Ведь Байкал знаменит еще и тем, что представляет собой самую глубокую впадину на Земле: его дно находится на 1047 метров ниже уровня моря, а зеркало - на 476 метров выше уровня моря. В нем обитают различные виды морских котиков, которые хорошо приспособились к медленному и постепенному оттаиванию этих вод. Отойдя от озера, железная дорога достигает Селенги, притока Байкала, из которого она выходит под названием Ангара, чтобы впасть в Енисей. На берегах этой реки находится Верхне-Удинск, начальный пункт древней дороги, ведущей в Троицкосавск (Кяхта) в Монголии; город недавно приобрел некоторое политическое значение как столица автономной республики бурято-монголов и называется, соответственно, "Улан-Уде" (в переводе с бурятского "Красная Уда").
Перевалив через лесистые Яблоновые горы (Яблоновый хребет) вы попадаете в Читу - военный опорный пункт, а вскоре и в Карымскую, где Амурская железная дорога ответвляется от Транссибирской магистрали, которая вливается в магистраль, проложенную в 1904 году в Хабаровск. Перед самым Хабаровском пересекаем Биробиджан, обширную автономную область площадью 76 000 кв. км. (примерно в три раза больше Палестины), предназначенную Советами для еврейской колонизации и подробно рассмотренную в другом номере этого обзора. 
 
У Оловянной Транссибирская магистраль пересекает реку Онон по мосту, перестроенному в 1921 году, старый мост был поврежден в бою между "красными" и "белыми" войсками атамана Семёнова, казачьего вождя, субсидируемого японцами, который некоторое время был вместе с бароном Унгерном-Штернбергом абсолютным правителем Северной Маньчжурии и Монголии. Маньчжурская граница проходит через Маньчжурию, а железная дорога, бывшая "Восточно-Китайская железная дорога", недавно проданная русскими японскому управлению Южно-Маньчжурской железной дороги за маньчжурские деньги, теперь называется "Северо-Маньчжурской железной дорогой".
Сначала пейзаж не меняется: вы пересекаете холмистую местность, но вскоре оказываетесь в степи, после чего попадаете на плато. За Хайларом начинаются горы великого Хингана, которые поезд пересекает по грандиозным серпантинам и туннелю. На Цицикарской равнине уже можно увидеть китайских поселенцев, которые занимаются сельским хозяйством, ведь земля здесь очень плодородная. В Харбине, крупном центре северной Маньчжурии и "белых" русских, бежавших от большевиков, поезд пересекает по длинному мосту реку Сунгари, которая летом переполнена пароходами и джонками. Здесь южная линия разветвляется и ведет через столицу Маньчжурии Хсинкинг в Пекин, древнюю столицу Китая. Через хребты Малого Хингана она вновь вступает на советскую территорию у станции Пограничная.
На участке Никольск - Уссурийский Транссибирская магистраль присоединяется к той же линии, которая отделилась от нее в Карымской. Через плодородный и довольно хорошо населенный регион поезд спускается к Тихому океану, полоска которого впервые появляется в так называемом Амурском заливе (река Амур, однако, впадает в море в 1300 км дальше на север, у Николаевска). Вдоль узкого полуострова с морскими берегами и симпатичными виллами, наконец, прибываешь во Владивосток (который по смыслу соответствует японскому "Токио", то есть госпоже Востока), красивую естественную гавань на "Золотом Роге", отходящем от "Восточного Босфора", надежно охраняемого военными укреплениями на "Русском острове".



Дорога двойного назначения

Путешествие из Москвы во Владивосток занимает чуть более двухсот часов, если ехать на скором поезде, который отправляется три раза в неделю. Конечно, несоизмеримо дольше ехать на ежедневном почтовом поезде, поскольку Транссибирская магистраль еще не полностью оборудована двойными путями, а места пересечения и, соответственно, остановки поездов - это в основном станции. В последние несколько лет прокладка второго пути, который в 1934 году должен был дойти до Иркутска, значительно ускорилась. Дальше все довольно сложно, так как существует 39 тоннелей, некоторые из них довольно длинные, которые необходимо расширять. Если бы началась война между СССР и Японией, то повторились бы транспортные трудности, которые уже сильно снизили эффективность царской армии в войне 1904-1905 годов. В то время перевозка войск и их пополнение были сильно затруднены тем, что Байкальской железной дороги еще не существовало, поэтому приходилось прибегать к понтонному сообщению (паромы); только зимой можно было проложить рельсы по льду через озеро длиной 30 км при ширине 25 км. Такая система, естественно, имела свои риски, и было немало катастроф, связанных с внезапным разрушением или подвижкой ледяного покрова в результате штормов.
Второстепенное, но очень важное назначение Транссибирской магистрали состоит в том, что она служит главным путем сообщения для всех видов транспорта, так как промежутки между ходами засыпаны землей, благодаря чему путь ровный и гладкий, и даже в период распутицы, то есть бурного таяния рек, которое, естественно, начинается в их верхнем (южном) течении, а ниже по течению лед сохраняется, вызывая обширные наводнения, такой путь по насыпи остается единственно возможным.
На станциях железнодорожная линия служит "трассой", где ближе к закату собираются жители соседних деревень, а молодые люди обоих полов выходят на прогулку. Подразумевается, что все знают расписание поездов наизусть, и прохождение колонны всегда привлекает большое количество людей вдоль линии. 
Как путешествовать

О "гранд-экспрессе" Транссибирской магистрали следует говорить не в европейском понимании. Его "полезная скорость", то есть движение с учетом остановок, составляет в среднем всего 42 км в час, что для Сибири считается неплохим достижением, к тому же она не намного ниже "ходовой скорости" почтового поезда, разве что тот останавливается на каждой станции, теряя при этом много времени.

Поездка в "экспрессе" очень комфортна: сиденья в купе превращаются в кровати, а широкие проходы позволяют пассажирам время от времени вытягивать ноги. Для тех, кто не желает покупать еду на станциях, есть вагон-ресторан, а также вагон-салон с пианино, радио и небольшой библиотекой. До войны был также вагон-часовня для церковных служб, но впоследствии он был упразднен.
Гораздо менее комфортабельным является почтовый поезд, хотя и в нем сиденья можно превратить в "кровати", даже в "жестком" классе. В этом более бедном классе деревянную полку можно поднять и зафиксировать, как и еще одну полку выше, до которой можно добраться по небольшой лестнице: таким образом, на каждой стороне купе образуется три места, одно над другим, для сна или, по крайней мере, для лежания. Пассажиры возят с собой одеяла и подушки, чтобы сделать свои места более удобными. Иногда бывает так, что багаж настолько загромождает купе, что даже днем невозможно восстановить нормальный сидячий порядок, что очень неприятно для обитателя нижней полки, который не может сесть и постоянно находится под угрозой больших ботинок своих спутников наверху. По сообщениям, теперь строго запрещено оставлять днём верхние полки в спальном положении.
Неотъемлемым предметом снаряжения каждого путешествующего по Сибири - и не только русского, ведь даже иностранцы быстро привыкают к нему, хотя бы для того, чтобы скоротать время, - является чайник: как только поезд прибывает на станцию, пассажиры выбегают из еще не остановившихся вагонов, чтобы первыми добраться до кипятильника - крана с кипятком, который бесплатно раздают для приготовления чая, который хороший русский человек пьет в любое время суток. Велико разочарование тех, кто, оказавшись менее расторопным, приходит, когда запасы горячей воды уже исчерпаны. Начинаются оживленные дискуссии, но опоздавшему ничего не остается, как ждать следующей остановки, предполагая быть немного быстрее. Обычно остановки достаточно длинные, чтобы машинист успел пополнить запасы топлива, которое по-прежнему почти исключительно дровяное, несмотря на угольные ресурсы Сибири. Для этой заправки, которая необходима время от времени, на каждой станции можно увидеть длинные поленицы дров.
Кроме того, в Сибири время не имеет значения, и даже расписание поездов, а тем более речных пароходов, чьи службы гораздо более независимы друг от друга, время служит лишь общим указателем, своего рода идеалом, к которому всегда стремятся, но которого никогда не достигают. Достаточно вспомнить несколько слов, которые путешественник в Сибири слышит снова и снова: budet (будет сделано), zaftra (завтра), а когда очень торопится, sei-ciass (сейчас); и, конечно, не стоит забывать классическое nicevò (ничево).

Колонизация Сибири

Сибирь была известна в Европе прежде всего как место высылки политических каторжников и высокопоставленных лиц, попавших в немилость к царю; этому мрачному аспекту региона посвящена обширная литература, среди которой особенно выделяются книги Достоевского и Кеннана. Но уже к концу прошлого века, то есть незадолго до начала строительства Транссибирской магистрали, начал развиваться другой вид иммиграции, добровольный: это были крестьяне, жаждущие земли, которые переезжали в Сибирь из Европейской России, где они не видели шансов стать малоземельными. Это переселение, естественно, получило более широкое развитие по мере ввода в эксплуатацию Транссибирской магистрали (один участок сегодня, следующий - через несколько лет): в общем, массовое паломничество, которое вполне можно сравнить с колонизацией Дальнего Запада в Северной Америке. Обычно группы крестьян из одной деревни переезжали и оставались вместе даже в Сибири, иногда основывая деревню, которой давали название родной деревни, часто с приставкой "Ново". Этот обычай эмигрировать группами семей объясняет и тот факт, что в Сибири до сих пор можно встретить деревни, населенные исключительно украинцами, в то время как в других, часто на очень небольшом расстоянии, живут поляки, латыши или немцы, приехавшие из Поволжья или Украины. 
 
Правительство организовало обширные лагеря (так называемые Переселенческие Пункты) в крупных городах на границе Европейской России и Сибири; отсюда колонисты отправлялись в количестве, достаточном для заполнения одного или нескольких товарных поездов (человек 40 - лошадей 6), на которых они перевозились вместе со своими бедными узелками. У каждой из двух передних стенок товарных вагонов ставились два деревянных поддона, один на другой; в середине, в холодное время года, находилась печь, которую крестьяне топили дровами, складированными на железнодорожных станциях, и с помощью которой они всегда могли выпить горячего чаю. Военные кухни гарнизонов, расположенных в шахматном порядке вдоль "Магистрали", обеспечивали горячую пищу каждый день. В поезде обычно находился продуктовый склад и товары первой необходимости - своего рода походный магазин, размещавшийся в вагоне, который по прибытии в пункт назначения часто отцепляли и ставили на деревянное основание рядом с новым центром поселения, если он не был ранее заселен.

Земля предоставлялась переселенцам бесплатно, но они должны были взять на себя обязательства по ее расчистке. Выполнить это обязательство было не всегда просто: часто приходилось одновременно бороться с природой с ее густой растительностью (тайгой) и свирепыми зверями - бурыми медведями, волками, а в Амурской области даже тиграми; кроме того, работа должна была быть сосредоточена в короткий вегетационный период жаркого лета, а на очень длинную зиму необходимо было заготовить провизию. Многие, разочаровавшись, просили о репатриации уже через год; многие, наоборот, оседали в Сибири. Это были настоящие первопроходцы, закаленные и решительные, наиболее приспособленные для трудной работы по колонизации. В тайге их работа началась с расчистки от растительности и укрепления небольшого участка земли, предназначенного для размещения небольшого дома, который был построен как сруб на американском Диком Западе: балка на балке, полость заполнена мхом. Двойное окно давало свет во внутреннее помещение, которое обычно состояло из одной комнаты и своеобразной прихожей, главной функцией которой была защита от холода и ветра. Если в какой-то момент выбранное место не устраивало владельца, ничего страшного: он переезжал. Отдельные бревна, из которых состоял дом, помечались буквами кириллицы и цифрами, дом разбирался с помощью соседей (в этих далеких от цивилизации странах люди всегда готовы прийти на помощь друг другу), балки и бревна грузились на повозку и везлись к месту назначения. Там материал выгрузили и собрали дом, следуя алфавитному порядку маркировки. 
 

Однако российское правительство не просто предоставило поселенцам участок земли для обработки: оно также снабдило их семенами, подходящими для данной почвы и климата, то есть выносливыми и быстрорастущими. Большая заслуга в этом выборе растений и подборе семян принадлежит ученому Мичурину, в честь которого советские власти недавно переименовали родной город Козлов в Мичуринск.
 
 
Слишком скупой город

Менее хлопотным было заселение степей, которые раньше служили лишь пастбищем для стад кочевников; там, за неимением дерева, домик часто строили из глины. В настоящее время индивидуальную колонизацию Сибири можно считать закрытой, так как Советы не поощряют частную инициативу; с другой стороны, создаются крупные хозяйства (так называемые колхозы, т. е. коллективное хозяйство), целью которых является индустриализация сельского хозяйства в соответствии с директивами различных пятилетних планов, и делаются попытки развивать промышленность и технику в Сибири, опираясь главным образом на угольные месторождения вдоль или около железной дороги.
Затем вдоль великого "тракта", почтового тракта, проходящего через всю Сибирь, а позже и вдоль железной дороги, как по волшебству, возникли новые центры, которые в некоторых случаях даже затмили славу старых городов, таких как Тобольск и Томск. Последний потерял свое первенство, как говорили в то время, только благодаря неосмотрительности городской думы. Когда инженеры приступили к определению маршрута железной дороги, они в основном пошли по знаменитому "тракту", не только потому, что местность, по которой он проходил, была известна, но и потому, что на его пути находились наиболее примечательные населенные пункты и почтовые станции, оснащенные мулами, которые могли служить опорными пунктами при строительстве железной дороги. Таков был общий критерий, но предпочтение обычно отдавалось тем городам, которые, осознав важность прямого железнодорожного сообщения, готовы были пойти на небольшие расходы, чтобы воспользоваться этим преимуществом. Томская городская дума, напротив, считала, что может избавить себя от этих чрезвычайных расходов, будучи уверенной, что не посмеет пренебречь столицей края, чтобы провести трассу новой линии на значительном расстоянии от нее.
Вместо этого инженеры, обиженные таким непониманием, нашли способ указать на то, что местность под Томском не подходит для строительства железной дороги и что, с другой стороны, выбор более южного маршрута значительно сократит путь. Было уже поздно, и предусмотрительные члены совета, пожалев о своей скупости, бросились на попятную: после долгих уговоров и заметных подношений они добились лишь строительства второстепенной ветки, которая, отделившись от основной линии у Тайги, достигает Томска через восемьдесят восемь километров и обслуживается только почтовыми поездами. 

 
Характерным примером развития сибирских городов является Новосибирск, бывший Новониколаевск, мегаполис в Западной Сибири, основанный как база для рабочих, занятых на строительстве великого моста через Обь. В 1897 году это была еще деревня с 5 000 жителей, но вскоре она воспользовалась своим географическим положением перевалочного пункта между железной дорогой и пароходами на Оби, и население увеличивалось поистине американскими темпами, так что город получил прозвище "Сиб-Чикаго", то есть Чикаго Сибири. Вот некоторые цифры, показывающие его грозный рост: в 1911 году - 64 000 жителей; в 1923 году - 76 000; в 1926 году - 120 000; в 1931 году (дата последней переписи населения) - 150 000.

Большинство населения составляют русские (великороссы, украинцы и белороссы), но есть и много азиатов: китайцы, буряты, монголы и особенно так называемые калмыки.
Особенно так называемые алтайские калмыки, которые придают городу отчетливо восточные нотки.
Речные пароходы связывали Новосибирск с низовьями Оби и ее притоков, доходя до Томска и Петропавловска (Кызыл-Джар) на Искиме; они также ходили вверх по реке в степные районы и привозили ультрасовременную сельскохозяйственную технику в обмен на зерно и масло, которые и до войны были важнейшей статьей экспорта в Западной Сибири: в 1913 году было вывезено более 50 000 тонн. Обширные сельскохозяйственные угодья, принадлежавшие в основном датчанам, которые очень хорошо их обустроили, производили большое количество масла, которое затем в специальных железнодорожных вагонах-рефрижераторах перевозилось в Либаву (сегодня Лиепая, Латвия), а оттуда пароходами в Германию и Англию.
Долгие годы Новосибирск сохранял облик разросшейся деревни, но после того, как он стал столицей Западной Сибири, здесь стали возводить ультрасовременные здания из камня и бетона. Контраст между этими зданиями в стиле XX века и стоящими рядом с ними деревянными лачугами сразу выдает характер города как поселения.

 
Дорожные коммуникации

Летом на этих дорогах, по которым почти ежедневно проносятся сильные ветры, поднимаются внушительные клубы пыли, когда по ним проезжает автомобиль, а после дождей, особенно весной и осенью, человек погружается в грязь. Даже в наши дни иногда случается, что во время поездки в извозчике одна из лошадей почти исчезает в яме, скрытой грязью, и пассажиру остается только выйти из машины и броситься к обочине, где есть что-то вроде тротуара, сделанного из деревянных досок и немного приподнятого над уровнем дороги. Но даже там нужно быть осторожным, потому что дерево обычно оставляют гнить без замены, и нередко настилы ломаются, не говоря уже о более или менее крупных выбоинах. Некоторые практичные люди пытаются сделать проезд менее затруднительным, разбрасывая посреди дороги множество камней, что, естественно, увеличивает риск движения. В любом случае неплохо бы подстроиться под российскую моду и носить сапоги до колена, а в непогоду - резиновые калоши. Не зря промышленность резиновой обуви в России пользовалась отличной репутацией еще до войны. В Новосибирске такая обувь продается на рынке под открытым небом, а также на рынке старьевщиков, который пользуется популярностью у бедняков и выходцев из Азии.
 
Новосибирск, как мы уже упоминали, является административным и промышленным центром Западной Сибири, в нем расположены музей, метеорологическая станция, химико-бактериологическая лаборатория и Ассоциация по изучению природных ресурсов Сибири. Значение города значительно возросло с продлением железной дороги в южном направлении, которая доходит до Бийска и, раздваиваясь, до Барнаула и Семипалатинска - места "семи палаток", куда в 1932 году из Алма-Аты (бывшей Верный) пришла знаменитая железная дорога Турк-Сиб (Туркестан-Сибирь). Теперь поезда ходят от Новосибирска до Ташкента, вдоль границы Советской Республики Монголия и китайского Синьцзяна или Туркестана, владение которым, подрываемое различными сторонами, было вновь подтверждено Китаю в 1934 году благодаря дипломатическим способностям китайского губернатора. Тем не менее, политическая ситуация в этих краях остается крайне изменчивой, а иностранное влияние проявляется в основном в более или менее открытой поддержке отдельных этнических или религиозных общин, которые практически никогда не совпадают, что еще больше усложняет ситуацию. Однако на все случаи жизни железная дорога является прекрасной линией опоры, которая, благоприятствуя влиянию крупных сибирских центров и формирующихся промышленных бассейнов, распространяет идеи и намерения современной России в этих одиноких регионах.

M. ВОРМСТАЛЛ

Фото. K. Lubinski

Рецензия на эту книгу – исключительно мое мнение, не претендующее на объективную оценку. Поэтому фразы «как мне кажется» и «я так считаю» просто буду опускать. Но эти фразы подразумеваются на протяжении всего текста.

Не могу сказать, что книга не понравилась – интересно периодически, особенно в самом начале. Исторические события в этой книге – примерно как картонка с нарисованным озером на сцене, обозначающая, что действие происходит вот тут, рядом с водоемом. Но вот натурализм в этом романе просто зашкаливает. Если сначала дело ограничивалось убитыми мухами, раздавленными мокрицами, упоминанием гноя и крови, то потом уже, позвольте цитату, – Остапа несло. Описание вкуса и запаха причинных мест, детализация всех мыслимых человеческих отправлений, а уж подробности интимных отношений надолго могут убить всякое желание такого рода отношений даже у озабоченных пубертатных подростков. На фоне всего этого грубая нецензурная лексика выглядит просто милым элементом фольклора.

Те, кого это не смущает, вполне могут быть заинтересованы романом. Но вот советовать данное произведение никому не стану. Книга дочитана ( уплОчено же!), больше ни одной книги этого автора не куплю. Да и с этой долго думалось, что же делать. Перечитывать однозначно не буду. Подарить кому-то из знакомых – прослыть человеком с нездоровой психикой. Поэтому книга была просто «забыта» в общественном транспорте. Может, она достанется менее впечатлительному и менее брезгливому читателю.