В ответ на: западники и славянофилы (Чаадаев, там, Тургенев и другие против Толстого с Достоевским..)
Не думаю, что тут дело о западничестве. Тургенев, пусть западник, а рассказал в Дыме, как еще в 1862 году подлизывались лучшие, но широконосые русские люди к самым никчемненьким из французов в Бадене.
А я сейчас расскажу про подсолнухи.
В отрочестве я любила ездить в поселок и сладостно, умиленно мечтала о жизни сельских людей, сидя с подругой вечерами на скамейке с видом на огороды.
Перед нами расстилались гряды, где женщины с весны до осени стояли в тренировочных брюках, в галошах, мужественно отведя зады. Бежали вдаль ряды картофеля, наливались подсолнухи, мычали коровы. Так вот, моя подруга, сельская и амбициозная девушка, от цветов подсолнуха корчилась, жмурилась, плевалась и говорила: «Ненавижу их!» «Да чудесные подсолнухи, вспомни сорочинскую ярмарку!». «Нет, дурацкие цветы, мы как в деревне!»
И это «как в деревне» мне многое открыло. Она же не от неурожаев страдала, не от того, что комбайнеров на селе не хватает, а просто хотела «в город», где вода из крана, но где грязный воздух. Бросить все хорошое, предать даже чудные подсолнухи, допрыгать на лапках до «городских» хозяев и хорошо служить за удобство в канализации. Это называется лакейство.
Лакейство – это врожденная русская черта, не знаю, откуда она взялась, но пишу о ней смело, потому что в себе первой ее нахожу.
На работе как-то один исландец мне льстил, а я, продажная, улыбалась и тайно гордилась. «У тебя редкая для вас, русских, выдержка и самоорганизация». Нужно было схватить этого исландца за лохмы, да ты же вчера из земли вылез, трётль! Я шучу, он прав. Но почему у меня сердце тогда на заболело?
У меня длинное лицо, гусиный нос,
нерусский английский, и еще привычка трясти головой, поэтому меня часто путают с западной женщиной. Русских, говорят, в чужой стране сразу видно, меня не видно, я для них всегда почему-то француженка. И, знаете, ловлю себя на том, что я непроизвольно этим кичусь. Чем? Почему?
Рабская черта.
От нее долго не отделаешься, чтобы приблизиться к аристократическому благородству, рыдающему, дающему половину жизни, чтобы хоть как-то выпрямить эту несчастную русскую косность, лень, несчастие.
А все эти плевания в русское (
давайте съедим Пушкина) – это даже и не глупость, и здравой критикой тут не пахнет, это самое пошлое плебейское низкородие, брезгливо сплевывающее слюну через толстую, лакейскую губу.