Письменный стол БЗ. NF

   У меня было три направления на факультеты математики/информатики. Их я получил, когда зашел, приехав в любимый город, к Тамаре Григорьевне, самой чудесной из преподавательниц информатики в моей жизни.
   — Пойдёшь на краевую олимпиаду по информатике? — спросила Тамара Григорьевна.
   — Пойду, — сказал я. — Всё равно мне ещё неделю можно гулять.
   Тогда шли какие-то каникулы, под которые я и выгадал отгулы на работе за самоотверженную ежедневную пьянку с другими монтажниками сцены и осветителями Дворца Культуры, где я работал, во времена новогодних спектаклей для детей.
   Призовых мест я, конечно, не занял, но и за четвёртое политех, пед и универ выдали по направлению.
   Вот в пед я и решил поступать. Ага. На филологию.
   Нас, иногородних абитуриентов педа, поселили в общаге рядом с корпусом на Социалистическом проспекте. Для меня до сих пор остаётся загадкой, зачем к маленьким и глупым абитуриентам в комнаты поселили по заочнику с физкультурного факультета. По одному на комнату. Не знаю, как там где ещё было, а у нас в двух комнатах в соотношении один к трём присутствовали эти самые заочники, приехавшие на сессию.
   В этот период своей жизни я понял, что в ДК работники сцены не бухали совсем. Они были трезвенниками. А мой первый начальник (умница и любитель самиздата, открывший мне, что Стругацкие написали не только «Отель у погибшего альпиниста»), превращавшийся после полбутылки водки в мерзкое недвижимое тело, изъясняющееся невербально, и вовсе трезвенник.
   В общаге мы пили всё, что только могут пить студенты. Много и непрерывно. Физкультурник был крепким парнем, а мой организм, несколько закалённый двумя местами работы и обучением в вечерке, оказался единственным, который мог держаться на одном уровне с ним. Второй физкультурник и пятеро желающих прикоснуться к красоте русской словесности срубались ещё до 1/8 финала.
   Я худо-бедно сдал первые два или три экзамена, стараясь не уснуть в процессе подготовки к ответам и узнал, что до следующего экзамена осталось не то четыре, не то пять дней. Ещё пять дней непрерывного бухалова. Это был перебор. Да ещё и сокамерники поразъехались в свои ближние деревушки.     Объятый печалью, поплёлся я «на Россию». В те времена так называлось место на клумбах по обе стороны кинотеатра «Россия», ныне ставшего одноименным торговым центром. На правой клумбе под сенью деревьев стояли напротив друг друга две лавочки. На них частенько собирались местные криминальные элементы, именуемые в просторечии гопотой, и неформалы.
   Честно-честно. У нас вообще всё было совершенно неправильно в этом смысле. Гопники тусовались с панками, панки с прихиппованными, а последние тусовались вообще. В принципе. Помнится, новосибирские неформалы, приезжавшие время от времени в гости на концерт или по дороге куда-нибудь ещё, сильно этому явлению удивлялись. У них там панки с хиппарями не дружили. И металлисты тоже не дружили. Ни с первыми, ни со вторыми. Все отдельно. Ну а фиг ли нет-то? Город большой, есть куда податься. У нас город меньше.
   Вот сижу я, значит, на лавочке в тенёчке под клёнами, общаюсь с каким-то полузнакомым типом и вижу вдруг, как заруливает к нам дамочка с ребёнком лет пяти-шести.
   — Ну что, пупсики. спросила дамочка, — кто поедет со мной в Горный за травой?
   Трава мне была без надобности, а вот мысль поехать куда-нибудь, где нет щедрых на алкогольные угощения физкультурников, мне очень понравилась.
   — Надолго? — лениво сказал я.
   — Дня на три.
   — Денег надо много?
   — Денег не надо совсем, мы автостопом поедем, — был ответ.
   И я согласился.

   Вход в квартиру сам по себе достоин отдельного описания. У квартиры была входная дверь. С большим замком. А ключа ни у кого не было. Поэтому то, что квартира находилась на первом этаже, было её несомненным плюсом. В те времена о решетках на окнах никто и не думал, поэтому мы входили через кухонное окно. А уже там, за окном и проходом в комнату, я обнаружил офигенный диван. Я не смог отказать себе в удовольствии присесть на него. А там и прилечь...
   Короче говоря, проснулся я, когда за окнами было уже совсем темно. На полу перед диваном сидела Агафья, завёрнутая в пёстрый плед, бегала Агаша и так же вещал, сидя в кресле, какой-то длинноногий лысеющий парень, оказавшийся хорошим знакомым, хорошо знакомым со всяческой эзотерикой. Страшилки у пионерского костра не идут ни в какое сравнение с тем, чем он меня загрузил. Петерсон вообще профессионально грузил. Он знал всё обо всём. Особенно с учётом того, что слушатели были очень благодарные. В процессе общения выяснилось, что сам по себе Петерсон является инструктором, собирающимся везти нынче ночью группу туристов на какую-то базу под Горно-Алтайском. Точнее, ночью он планировал отправиться на точку сбора, откуда ближе к утру всех, у кого есть путёвки, повезут на турбазу.
   У нас путёвок не было. Зато была возможность доехать на ночном поезде до Бийска, где будут подобраны оставшиеся туристы. Там нет никаких проверяющих, и мы вполне себе смогли бы проехать почти весь остаток пути на автобусе.
   — Так на поезд же нужны билеты, а на билеты нужны деньги, — попытался возразить я. Денег у Агафьи не было так же, как и у меня, это я знал точно, потому что по дороге к её дому мы истратили последнюю оставшуюся у неё и у меня мелочь на какую-то еду в магазине с гордым названием «Гастроном». Почему-то это обстоятельство вовсе не смутило никого. Мы собрались и отправились пешком на вокзал. Петерсону надо было куда-то в эту же сторону. Позже, узнав его получше, я понял, что он попросту отправился домой спать.
   Что, где и кому говорила Агафья Енотова на вокзале, я не знаю, но билеты нам купил какой-то посторонний мужик, жалостливо оглядевший с головы до ног меня, сидевшего на полу, прислонившись к большому рюкзаку, и Агашу, восседавшую непосредственно на рюкзаке.
   Про поезд писать особого смысла нету. Сели, уснули, проснулись — приехали. Как у Михалкова, короче говоря: в кресло сел, завтрак съел…
   С завтраком, правда, не сложилось. А есть хотелось зверски. И пить. Пить вообще хотелось безумно. Мы зашли в вокзал и обнаружили, что рукомойники в нём наличествуют, а вот вместо кранов в стены вбиты деревянные пробки. Тогда Агафья пошла в вокзальное отделение милиции, а я пошел следом. Там она поинтересовалась у обалдевшего стража порядка, где тут можно напиться. Он немного помахал безмолвно руками, потом прохрипел:
   — Налево от вокзала в переулке колонка.
   — А газировку зажал, — попеняла ему Агафья, указав рукой на стоявшую на подоконнике бутылку лимонада.
   Милиционер покраснел и попытался стать меньше ростом. Кажется, ему было стыдно.
   Для пасторального Бийска мы являли собой ту ещё композицию: мальчик с волосами до лопаток в джинсе советского производства и девица в пёстром бесформенном балахоне и в широком хайратнике, расшитом бисером. Думаю, нас не убили прямо там, на вокзале исключительно от изумления. Или из врождённой доброты местных жителей. Убедиться в этой самой доброте нам предстояло в самом ближайшем будущем.
   А пока мы вышли из здания вокзала и углубились в темноту переулка, ведущего куда-то во мрак налево.

   Я портвейн не хотел. Я хотел воды. Так мирозданию и сказал.
   — Садитесь на заднее сиденье, — сказало мироздание. Задняя дверца машины открылась, и в салоне загорелся свет. Внутри машины обнаружились два парня, в руках у каждого было по бутылке. Я напрягся, представляя себе, как сложно будет объяснить им, что портвейн и я некоторое время несовместимы. Но пить хотелось жутко, и я двинулся к машине. Агафья с Агашей последовали моему примеру, и после долгого рассаживания через одну дверцу мы устроились на мягком заднем сидении автомобиля.
   — Портвейна? — предложил тот, что за рулём.
   — Воды, — хрипло ответил я. Видимо, что-то в моём голосе водителя убедило, потому что он достал откуда-то небольшую бутыль с дистиллированной, похоже, водой, мерную мензурку и набулькал в мензурку до половины воды.
   Быть джентльменом оказалось сложно. Агафья с Агашей выпили по глотку, и вода кончилась.
   — Ещё, — протянул я мензурку обратно.
   — Больше нет, — ответили мне, — только портвейн.
   — Нет, спасибо, — поблагодарил я, и мы полезли из машины обратным порядком.
   Дверца за нами захлопнулась, и вместо людей с нами снова говорило мироздание из темноты, но мы его не слушали, мы углубились в переулок, где нас ждала обещанная колонка с водой.
   Самое удивительное, что колонку мы, несмотря на несколько расплывчатое описание дороги к ней, полученное от давешнего милиционера, и полную темноту в переулке, всё-таки нашли.
   Это была самая вкусная вода, которую мне приходилось пить в жизни. Она была ледяная. От неё ломило зубы. Она вырывалась мощной неудержимой струёй. Её было почти невозможно поймать. Мы были счастливы.
   Минут через пятнадцать после начала этого пиршества мы отвернулись от колонки и пошли обратно к вокзалу. Назад идти оказалось гораздо меньше. Может, потому, что мы шли на свет тусклого фонаря у входа в вокзал. Оказалось, что справа от вокзала и чуть вперёд стояли столики уличного кафе. На каждый столик ножками вверх были составлены по четыре стула. С одного мы их сняли и уселись вокруг, ожидая, пока придёт утро, и настанет время идти на автовокзал, который был где-то поблизости. Именно туда должен был подойти автобус за второй порцией туристов и за нами.
   Агаша немедленно положила голову на столик и уснула, а мы сидели и болтали обо всём на свете. Вокруг всё было тихо и умиротворённо.
   Из темноты материализовался человек и уселся к нам за столик на свободный стул.
   — Пойдёмте ко мне в гости, — сказал человек. — Мне от вас ничего не надо, только заведите будильник на шесть часов.
   Позже, обсуждая эту встречу, мы пришли к выводу, что свежематериализованный человек попросту не умел обращаться с будильником, а на работу опоздать боялся.
   — Не-а, — ответили мы хором.
   — Вы, наверное, есть хотите, — продолжал человек, — можете забрать всё, что есть в холодильнике. — Он помолчал и добавил совсем печально, — Только там ничего нет.
   Наверное, он ждал каких-то слов утешения, но мыы молча смотрели на него и ждали продолжения, тихонько хихикая.
   — Помогите! Убивают! — раздалось из темноты.
   — За что? — громко заинтересовался человек, сидящий рядом с нами. Агаша и ухом не повела.
   — Он у меня бабу увёл, — объяснил другой голос из темноты.
   Человек за нашим столиком успокоился, а от здания вокзала на крики поехал милицейский бобик. Откуда он там взялся, я не знаю, честно не знаю. Никаких бобиков там не было, когда мы проходили мимо.
   Машина остановилась около нас, и из неё спросили:
   — Ты чего орал?
   — Это не я, — соврал человек, и машина уехала дальше во тьму. Из тьмы донесся топот множества ног, словно в разные стороны убегало не меньше четырёх человек, потом заверещал что-то, оправдываясь, голос, который убивали, и снова наступила тишина.
   Спустя какое-то время из темноты появился ещё один человек.
   — Ты чего орал? — спросил он. И я узнал голос того, кто убивал.
   — Интересно, — ответил человек, который сидел за нашим столиком.
   После этого их разговор свёлся к тому, кто кого знает из какого-то района Бийска. Я не только никого там не знал, но даже и о самом районе слышал впервые. Да и потом больше не слышал. Название из памяти стёрлось насовсем. Пару раз мне казалось, что собеседники перейдут к банальному мордобою, но разговор, то поднимаясь на повышенные тона, то становясь совершенно задушевным, продолжался до тех пор, пока не выяснилось, что эти двое чуть ли не соседи, что вовсе не вызвало у нас никакого удивления, учитывая их способ появления из тьмы. Тогда они обнялись и рассказали нам, что вон в том киоске (из темноты появился знакомый всем, кто жил в СССР, павильончик из деревоплиты, отделанной какой-то глянцевой пленкой зелёного и красного оттенков) живут латыши. И что мы сейчас увидим концерт.
   Парочка отправилась стучать палками по стенам павильончика, разбудила ребёнка. Агаша спросила:
   — А мы к бабе пойдём?
   — Пойдём, — сказала Агафья.
   И мы пошли. Оказалось, что в Бийске у Агафьи живет сестра с мамой. Только Агафья не помнит, где именно. Это показалось нам абсолютно несущественным, и мы отправились в путь. Иногда дорогу выбирала Агафья. Иногда Агаша. Иногда я. Когда начало светать, Агафья с Агашей обнаружили в пределах прямой видимости квартал девятиэтажек, который был опознан как необходимый нам.
   Нам и в самом деле открыла какая-то старушка, которая немедленно начала ругаться на Агафью, сюсюкать с Агашей и предлагать мне кусок пирога.
   В ходе обсуждения стороны пришли к тому, что Агаша остаётся у бабушки, а мы уходим прямо сейчас. И пирога не будет.
   — Почему? — удивился я.
   — Потому что она хотела нас уложить спать в зале на диван, — непонятно объяснила Агафья.
   — И что?
   — Ты хочешь трахаться при ней? — теперь уже удивилась Агафья, явно рассматривая и такой вариант.
   — Н-нет, — обескураженно ответил я. Я вообще не собирался трахаться.
   — Ну и пошли.
И мы пошли.

Сказку «Курочка Ряба» помнят все. В детстве ее рассказывают или читают практически всем детям. Я вспомнил об этой сказке вот зачем.
Человек заводит детей для того, чтобы учится у них мудрости. В тоже время на человеке лежит обязанность передать ребенку ту мудрость, которую он усвоил сам и тем самым подготовил ребенка к самостоятельной жизни. Причем желательно сделать это до 10 лет. Младшей дочери Марине исполняется 10 лет и я, понимая свою обязанность, и то как дети относятся к наставлениям родителей и вообще взрослых, задумался в какой форме и как это сделать. И вспомнил о сказках. Появилась идея – а что если на примере какой либо сказки, разбирая ее скрытую, поучительную часть, таким образом передать ребенку знания, заинтересовать его, показать пример рассудительности. Сказано – сделано. Первой на ум пришла выше упомянутая сказка. Я сосредоточился на сказке. Меня поразило то, как много сказано, зашифровано в этой сказке, какой глубокий смысл заложен в ней. И я решил поделиться этим со всеми и изложить на бумаге то, что я понял в этой сказке со своей «кочки» зрения. Не срою, что на эту «кочку» в очень большой степени повлияли знания, полученные мною из книг Лууле Виилма серии «Прощаю себе». В общем, что получилось, то получилось, что выросло, то выросло. В последнее время много появилось «видений» второго или даже третьего плана у известных произведений искусства. Это один из таких вариантов.
Начнем с того, что на обложке написано: «Русская народная сказка». Слово «народная» говорит о том, что возникла она так давно, что совершенно не ясно, кто и когда ее придумал. Можно предположить, что это зашифрованное сообщение очень древней цивилизации и предназначено тем людям, которые смогут понять этот смысл в свое время. По видимому такое время пришло, если была дана мне расшифровка этой сказки. Слово «русская» говорит о том, что, скорее всего источник (цивилизация) находилась на территории Руси. Сейчас и ранее много говорится об особой роли России на нынешнем этапе развития человечества. Наверное, это не спроста и в этом что-то есть.
«Жили себе дед да баба» - так начинается сказка. Кто они такие ничего не говорится. Отсюда можно предположить, что речь идет обо всем человечестве, о его мужской и женской половине. «Дед да баба» говорит о возрасте и, следовательно, о времени, когда происходят события. Если принять за детство первобытно - общинные времена, юность – рабовладельческие, зрелость – конец 19-го – начало 20 века, то старость это конец 20 века – начало 21-го, т.е. речь идет о сегодняшнем времени. Это подтверждает также и то, что понимание сказки пришло в наше время.
«Да» означает согласие и единение, единение мужчины и женщины. Необходимо это затем, что только в единении можно достигнуть уравновешенности, совершенства и счастья. Ибо нельзя возвыситься, порабощая и унижая женщину и нельзя достигнуть уравновешенности и совершенства, презирая мужчину. Совершенные, уравновешенные мужчины и женщины не стареют. То, что мы сейчас не являемся в большинстве своем совершенством и то, что в сказке дед и баба, говорит о многом.
«Жили себе» означает жизнь для себя. «Жизнь есть Бог». «Жизнь есть движение, Энергия». «Жизнь есть Любовь» утверждает Лууле Виилма. Жизнь движет вперед энергия Любви. Остановка энергии Любви это Смерть. Свободное течение энергии Любви сдерживает страх «меня не любят», который рождается от чувства вины и превращается в злобу. Злоба это уже болезнь. Злонамеренная злоба приводит к раку и смерти. Чем больше злобы, тем меньше Любви, тем ближе смерть. Как жили, говорит то, что они уже дед и баба, т.е. Любовь едва теплится, все заполнила материальность, она же борьба за жизнь, она же злоба.
Как жили и что нажили дед и баба? А «Была у них курочка ряба». Была это бытие, которое определяется сознанием, миром мыслей человека иначе мировоззрение, накопленная мудрость человечества к этому моменту. «Курица не птица…» и не животное. Символически она означает мир мыслей, т.е. сознание. По жизни курица роется в земле, навозе, мусоре отыскивая зерна (Истину), т.е. очень приземленная жизнь. Однако она может взлететь на забор или сарай, т.е. возвышая себя творческим озарением мысли, причем чаще всего это делает петух, а не курица. С древнейших времен ведется спор философами – что вперед курица или яйцо. Спор решается просто. Яйцо это совершенство, способное воспроизвести себя путем превращения в курицу и вновь в яйцо. Всякое совершенство может быть образовано путем слияния мужского и женского начал, т.е. должен быть еще и петух. Курицу и петуха создал Бог, как и всякую «тварь по паре», а то, что кто-то путает эволюцию и естественный отбор с творением Божьим, это его проблема. В отличие от нас у Бога нет понятия времени, есть только вечное сейчас. Курочка ряба, т.е. рябая, пестрая. Таков и мир мыслей человечества. Есть черные, темные мысли, есть немного светлых и чуть-чуть золотых (солнечных), есть и другие цвета мыслей и чувств человечества. Курочк-а ряб-а – буква «а» это первая буква алфавита, т.е. стоит в начале алфавита, является определяющей. Стоя в конце слов, определяет женский род в этих словах. Отсюда вывод, что мир мыслей, в том числе мужской определяется женщиной. Символически считается, что женщина это шея, а мужчина это голова, то куда шея повернет голову, т.е. мужчину, то в том направлении и будет думать голова. Мысль материальна. Любому проявлению мира материи предшествует мысль. Следовательно, за сегодняшнее состояние дел в мире ответственна женщина. Об этом прямо заявляет Лууле Виилма в своих книгах.
«Снесла курочка яичко. Яичко не простое – золотое». Таким образом мир мыслей человечества, направляемый женщиной произвел к настоящему времени золотое яйцо. Яйцо среднего рода, в нем заключено мужское и женское начало, т.е. в его физическом, материальном создании участвовали мужчина и женщина. И за результаты материального воплощения несет ответственность также и мужчина. Яйцо символизирует Истину. «Яичко не простое – золотое» значит не натуральное, понарошное, искусственное ненастоящее, обманчивое, ложное. Это символ сегодняшней материальной технократической искусственной цивилизации идущей путем ложной Истины, главной целью которой является жажда наживы (золото).
«Дед бил, бил – не разбил,
баба била, била – не разбила».
Это тщетные попытки разобраться с тем, что сотворено технократической цивилизацией, добиться понимания той Истины, которая составляет суть этого материального пути, по которому сейчас пока идет человечество в своем большинстве. Сама последовательность действий – сначала дед, а потом баба отражают порядок сотворения материального мира и нынешнее положение вещей в нем. Сначала, направляемый женской мыслью, в основе которой лежит желание жажды наживы, действует мужчина, который в соответствии со своей половой ролью должен творить материальный мир. Но, тщетны попытки мужчины дойти до Истины, если они направлены неверной мыслью женщины. Поняв, что на мужчину надеяться нечего, за дело берется женщина. Известно, что, обвинив мужчин во всех грехах, облив их презрением, женщины добиваются права выполнять мужскую роль, хватаются за мужские дела, позабыв что они женщины. В результате мужчины становятся женоподобными, а женщины мужеподобными, т.е. человек превращается в существо среднего рода. Естественно, что и женщина, если она идет не в том направлении, не может добиться успеха.
В этих двух строчках слышится звон церковных колоколов, и приходят мысли о церкви и религии. Золотое яйцо тоже наводит на мысли о церкви и религии, ибо оно используется по крайней мере православной церковью как символ воскресения Иисуса Христа. Однако то, что яйцо золотое и не настоящее, а также то, что в наше время церковь и люди используют вареные и искусственные яйца из разного материала, в том числе из золота, говорит о том что и церковь ослеплена жаждой наживы. Сколько золота в убранстве церквей и одеждах священнослужителей! И получается, что нет возможности дойти до Истины, обратившись к религии. Тысячелетняя история религии тоже говорит об этом.
И так, что же делают люди, когда их попытки добиться чего-либо потерпели неудачу? Они начинают анализировать, размышлять, почему это произошло? «Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось» это и есть размышление, движение мысли. Кроме того, мышка это животное, символически соответствует душе, а еще точнее, символизирует жажду наживы души. Есть выражение: «ухватить мысль за хвост», отсюда в сказке хвостик у мышки. Становится понятно, что неудача с золотым яйцом связана с жаждой наживы и размышления деда и бабы (человечества) касаются жажды наживы. В каком направлении идет размышление говорит слово мах-нул-а(я), т.е. от максимума до нуля. Теперь можно полностью понять фразу. Потерпев неудачу, и занявшись размышлением, баба, а затем и дед поняли, что нужно освободить душу от жажды наживы. Причем это нужно сделать в первую очередь женщине – буквы «а» в словах (мышка, бежала, махнула). Сила мысли, освобожденной от жажды наживы такова, что яйцо упало и разбилось, а золото металл мягкий. Пал и разрушился символ технократического пути развития человечества, как только человек возвысился духом и освободил душу от жажды наживы. Ничего не говорится о содержимом яйце и это означает, что символ развеялся в прах, внутри ничего не было.
«Дед и баба плачут…». Плакать, печалиться вроде бы нечего. Золото осталось золотом, даже если оно и не сплошной кусок металла. Это означает то, что от крушения основной иллюзии большинство человечества будет очень сильно опечалено. Оно поймет, что, тот путь. по которому шло раньше человечество, привел в никуда, в тупик, к разрушению. И хотя человечество печалится, сознание работает – «курочка куда-х-чет». Куда – это направление, чет-(нечет) – это гадание, предсказание, а все вместе означает, что сознание нашло новый путь , новое направление, которое говорит человечеству: «не плач дед, не плач баба! – я снесу вам яичко другое, не золотое – простое». И это и есть самое главное в сказке, то что нужно искать счастье, встав на путь подлинной Истины, символом которой и является простое яйцо.
Каким образом встать на путь Истины, возвысится духом, стать уравновешенным, рассудительным, речь пойдет в другой сказке.
P.S. Когда дочь прочитала то, что я написал, то она стала меня уверять в том, что мышка хвостиком не «махнула», а «вильнула». Сначала я не обратил на это внимания. Это было совсем не понятно и никак не вязалось с действием сказки. И только тогда, когда в очередной раз она начала меня вновь уверять, что на самом деле мышка хвостиком «вильнула», я спустя некоторое время понял, что дочь, скорее всего, права. «Вилять», «извилина», «увиливать» имеют один корень «вил» и он означает изменение, в данном случае изменение мышления. Так моя дочь подтвердила истину, что дети мудрее родителей, поскольку их дух старше и большее количество раз воплощался на Земле и набрал больше мудрости.

   В те далёкие времена в автобусах присутствовали билетные кассы, куда можно было бросить пятачок и выкрутить себе билет с помощью специальной ручки. Теоретически выкрутить можно было и два, и пять и одиннадцать билетов, не сбросив не копейки, потому что никаких защитных механизмов у ручек не было (хотя позже мне, кажется, встречались такие девайсы с дозированной подачей билетов, но воспоминание это смутно и на полную уверенность не тянет), но обычно никто подобной ерундой не занимался, предпочитая попросту ехать без билета. Зайцем.
   Вот так же поступили и мы. Вероятность столкнуться в автобусе с контролёром была исчезающе мала, но нам несказанно повезло с точки зрения комбинаторики. К сожалению, обычная, житейская, точка зрения с ней не совпадает.
   — Приготовьте билетики на контроль, — произнёс скандальный женский голос откуда-то сзади. Есть такие женские голоса. Они блуждают по свету, находя себе хозяек en mass среди работниц сферы обслуживания. Принадлежат он, как правило, обрюзгшим тёткам, которые ненавидят всё, что заставляет их делать хотя бы что-то. И в первую очередь эти тётки ненавидят свою работу и своих клиентов.
   Мы загружались в автобус, видимо, где-то на конечной остановке или неподалёку от неё, поэтому с комфортом расположились на сидениях где-то в районе задней двери. Голос нам слышно было, а голосовладелицу видно не было. Агафья тихонько шепнула мне на ухо:
   — Ничего не говори, улыбайся и кивай.
   Я ничего не понял, но улыбнулся и кивнул.
   Тем временем контролёрша подошла к нашим сдвоенным сиденьям.
   — Билетики предъявляем на контроль. — Она была низкорослой полной тёткой лет около пятидесяти с какими-то неопрятными волосами, отвисающими щеками, углы рта, казалось, навсегда опустились вниз, а глаза не выражали ничего, кроме усталости. Мне почему-то стало её жаль. Жаль того, что я еду впервые в жизни смотреть на Алтайские горы, а она, даже если окажется там, куда еду я, будет смотреть за детьми или внуками. Я улыбнулся ей, чтобы она хоть немного обрадовалась вместе со мной. Она не обрадовалась.
   — Тут понимаете, какое дело, — приподнялась с сиденья Агафья. — Это бельгийский турист, удрал от группы, мне пришлось его искать, — она показала рукой на стоящий у меня на коленях рюкзак, словно призывая его подтвердить истинность слов. — Сама по звонку выскочила, ничего не взяла с собой, а у него только боны.
   Тётка опешила. Я широко улыбнулся, понимая, что мы вылетим из автобуса не своим ходом под аккомпанемент матов, но ещё и поддерживаемые и направляемые дружескими руками (а может быть, и ногами) окружающей среды. Эта картина так явственно встала у меня перед глазами и показалась такой смешной, что удержаться от улыбки я не мог. Есть у меня такое дурацкое свойство: улыбаться в самые ответственные моменты. Помню, в начальной школе на смотре песни и строя, я всегда сиял улыбкой, проходя мимо принимающих смотр. Меня даже за это учительница хвалила. А я просто старался быть серьёзным и ответственным, но не мог.
   Тётка вообще оторопела.
   Если кто не застал советские времена, то поверьте мне на слово: у простого народа иностранцы вызывали такой пиетет, какого сейчас, как мне кажется, не вызывает уже ничто. Иностранец был существом с совсем другой планеты, он мог бродить под присмотром пары-тройки кагэбэшников где-то в Москве или Ленинграде, но не вот так запросто в автобусе на окраине Бийска. Наверное, Агафья была неплохим психологом. Или действовала по наитию. Второй вариант мне кажется ближе к истине. Упомянутые ею боны были валютой, которую держать в руках без письменного на то разрешения соответствующих органов не рекомендовалось никому.
   А кем ещё, кроме как залётным бельгийским туристом, паломничающим в сибирские Альпы, мог оказать счастливо скалящийся волосатый юнец в городе Бийске в конце восьмидесятых годов?
   Много кем, конечно, мог оказаться, но у тётки не возникло и тени сомнений относительно правдивости поведанной ей истории. Она неумело попыталась улыбнуться мне в ответ и исчезла из автобуса, не завершив свою миссию.
   — До свидания, — сказал я, радостно помахав ей в окно. Пассажиры, слегка отодвинувшиеся от нас после короткого диалога, радостно заржали и придвинулись обратно. Контролёров почему-то никто не любит. Интересно, любят ли их дома?
   Тётка робко, как-то из-под полы пошевелила в ответ ладошкой, и автобус поехал дальше.

   На автовокзале, состоявшим из одной или двух платформ для междугородних автобусов, уже стоял красный ПАЗик, рядом с которым прогуливался Петерсон. Он замахал нам руками, увидев издалека. О чём-то пошептавшись с Агафьей, он сообщил, что водиле в принципе глубоко по фигу, поедет он с пятью свободными местами или с тремя, мы загрузились внутрь и отправились на турбазу, дислоцировавшуюся где-то под Горно-Алтайском. По дороге была остановка в Сростках, где я имел возможность осмотреть самую обычную избу, в которой жил Шукшин, но и осмотр, и сама поездка были какими-то уже не слишком интересными.
   На турбазе Петерсон сказал, что в домик нас поселить возможности нет, потому что директор просто зверь, выдал нам палатку, которую мы кое-как накинули на ветки каких-то деревьев, и скрылся, ведомый своими петерсоньими делами.
   Над миром сгущались сумерки. К нашей палатке подошла представительная дама и глубоким голосом поинтересовалась, что мы здесь делаем.
   — На Телецкое едем, — простодушно ответил ей я. — Там, говорят. красиво-о-о!
   — На нашем автобусе вы не поедете, — сухо сообщили нам. И я понял, что завтра снова будет интересно. Потому что Агафья засмеялась и сказала:
   — Посмотрим.
Представительная дама ошиблась. А я был уже практически влюблён в Агафью, поэтому ночь была очень длинная, и мы совсем не спали. До самого утра.

   С утра мы сдали Петерсону его палатку с рук на руки и пошли к центральному зданию всего этого туристического рая. Я не помню, как оно вообще выглядело, это здание, да мне было наплевать на него. Мы расстелили на газоне рядом с забетонированной площадкой перед входом в него покрывало, и Агафья принялась делать что-то там из бисера, а я взялся за книгу. Что за книга, откуда и куда она потом делась, я не помню. Помню только что там было до безумия много всяких описаний природы и ландшафтов. Я просто убивал время. Агафья сказала, что лично мне ничего делать не надо, я могу наслаждаться жизнью.
   Надо сказать, что к этому времени я уже не очень-то и хотел есть. Пить хотел, это да. У меня вообще всё это путешествие связано неразрывно с бесконечной жаждой. утоляемой самыми разнообразными способами: из горной реки (не то Бия, не то Катунь, короче, кто-то из предков Оби), то из приснопамятной колонки, то из фляги (здоровенная такая фляга с холоднющей водой, но об этом, наверное, будет дальше), то колодезной водой из ковша в Сростках. На турбазе были к моему счастью краны с проточной водой, поэтому жажду можно было утолить в любой момент.
   Итак, мы отдыхали под жарким солнышком, а транзитные туристы, направляющиеся дальше, на Телецкое озеро, стали уже собираться группами и в розницу у того же самого здания. Вскоре появился и вчерашний ПАЗик, в него начали грузить туристический скарб, а ещё пришла представительная дама.
   — Я вас в автобус не пущу, — первым делом сообщила она нам.
   — Ну и не надо, — меланхолично отозвалась Агафья. — Мы тогда отсюда никуда не уйдём.
   — Я милицию вызову, — пригрозила дама.
   — Могут не поехать из Горного, — засомневалась Агафья.
   Дама тоже засомневалась, это было видно по тому, что её решимость внезапно куда-то исчезла, и вместо представительной дамы перед нами появилась жутко чем-то расстроенная женщина административных наклонностей.
   — Откуда вы вообще взялись-то на мою голову? — возопила административная женщина.
   — Оттуда, — передать интонации я не возьмусь. В этом ответе веяло тропинками забытых планет и грохотом копыт скифской конницы. Я посмотрел в сторону горизонта, на полпути к нему пасся какой-то конь. Или кобыла. Лошадь. «К вечеру доберётся до горизонта,» — подумал я.
   — Если вы на обратном пути здесь появитесь, я вас точно в милицию сдам, — пообещала женщина. Потом вздохнула и добавила, — Идите садитесь в автобус.
   Водитель, с интересом прислушивающийся к разговору, кивнул своим внутренним убеждениям и пошел в кабину заводить мотор. Оказалось, что остальные пассажиры уже забрались внутрь, и все ждали только нас.
   Я никогда не думал, что от Горно-Алтайска до Телецкого так долго ехать. Мне почему-то казалось, что там полтора пальца по карте, а оказалось, что я успел три раза уснуть и проснуться, пока мы доехали. Вокруг то и дело появлялись какие-то горные сколы самых забавных видов, это снова укачивало.
   Автобус остановился почему-то не внутри территории тамошнего поселения, а перед воротами, и народ потянулся с рюкзаками за плечами к проходу между стоявшими рядком металлическими умывальниками и побережьем Телецкого озера. Меня же влекли к себе безмерно умывальники. Я снова долго и планомерно пил воду, ощущая, как внутри остывает какая-то кипящая лава. Правда, она остывала только пока я пил. Потом снова начинала кипеть.
   Наверное, уже в Бийске я оказался в каком-то состоянии измененного сознания. В таком состоянии, я думаю, мушкетёры пытались похитить с эшафота английского короля. Впрочем, у них не очень получилось. У нас, как мне кажется, это бы вышло с легкостью.
   И ещё я хочу добавить, что купаться в Телецком озере не рекомендуется, очень уж оно прохладное. Зато как чудесно уснуть на его берегу в тени куста.

   Мне не хочется описывать встречу с совершенно сумасшедшей парочкой панков из Калининграда, прибывших в Горный Алтай тоже автостопом, но я вынужден их упомянуть, потому что по дороге к ним прибился некий прихиппованный тип по прозвищу Алекс (уж не знаю, настоящее это его имя, или нет) из Москвы. С этим самым типом ранним утром второго дня мы и двинулись в обратный путь.
   — Вы только не пугайтесь, — сказал нам Алекс, когда озеро скрылось за первым же поворотом, — но я иногда бываю крезанутым. Но я не буйный.
   Мы переглянулись и цинично заржали, ощущая себя настолько двинутыми, что крезанутый Алекс тянул максимум на обывателя с лёгкими отклонениями. Да и Агафья, как оказалось, уже не раз успела побывать на Силикатном, где в Барнауле располагается психушка. Эта наша реакция откровенно обрадовала Алекса, и мы двинулись вперёд, причём я, твёрдо уверенный, что тут ехать совсем недолго, а стало быть, и пешком мы до цивилизации доберёмся чуть ли не через пару километров, то и дело бегал смотреть наиболее поразившие меня выступы скал, на некоторые даже взбираясь. Поначалу. Через пару-тройку часов энергии во мне поубавилось, но двигаться неспешно и размеренно, как мои опытные спутники, у меня всё равно не получалось. Я то отставал, то обгонял их, искренне не понимая, как можно не радоваться тому, что вокруг.
   Впрочем, скоро я узнал, как это можно делать. Дорога петляла в разные стороны, то приближаясь к горной реке, то отдаляясь от неё. А я, как вы помните, основным своим рационом утвердил на время путешествия воду. Не то, чтобы мне так уж нравилось её пить, но во-первых, утоляла голод, а во-вторых, охлаждала меня изнутри. У меня не было возможностей для измерения температуры, но, думаю, в районе тридцати семи с половиной, а то и тридцати восьми градусов имени господина Цельсия градусник бы зафиксировал.
   Когда я в очередной раз предложил пойти испить дарованной нам природой влаги из хрустальных холодных вод реки, Агафья вдруг радостно завопила и помчалась к воде, разбросав в невысокой траве на бегу свои босоножки. И хотя трава и была невысокой, найти босоножки мы так больше и не смогли. Оставить её без обуви я не мог, поэтому отдал свои тапки и остался в одних носках, которые, как оказалось, совсем не защищают ноги от мелких камней, изобильно покрывавших дорогу и её окрестности. Через несколько сотен метров ноги стали гореть, на них было больно наступать, а еще через километр я перестал чувствовать это неудобство. Потому что нас догнал грузовик. Большой оранжевый КамАЗ с лежанкой и добрейшей души человеком за рулём, который подобрал нас, оговорив, что за проезд мы должны будем расплатиться болтовнёй до самого Горно-Алтайска. Есть у меня подозрение, что он разочаровался в оплате, посчитав, что ему подсунули фальшивку. Потому что мы болтали о том, что интересно нам, а не о том, что интересно ему. Впрочем, в любом случае ему было интереснее, наверное, слушать наш бред, чем ехать одному, пытаясь поймать на горной дороге хоть какое-то радио (если оно, конечно, у него было). Удобнее всех устроился Алекс: он забрался на лежанку и спокойно уснул.
   Уже в сумерках нас высадили на какой-то окраине города, видимо, Горно-Алтайска, и КамАЗ укатился в дальние дали, куда нам было совсем не надо. До трассы было подать рукой, по дороге, где мы находились, тоже ездили грузовики, и мы, наплевав на то, что уже начинало смеркаться, решили добираться до Бийска прямо сейчас. Ну вообще-то у нас и выбора особого не было, остановиться в Горно-Алтайске нам было негде, хотя Алекс и рассказывал, что у него где-то в дебрях записной книжки есть пара вписок в Горном, но он сам признался, что не дружит с головой, поэтому у него могли оказаться адреса из какого-нибудь Челябинска, да и телефонов в ближайших окрестностях видно не было. Зато было видно, как собирается на местные посиделки местная молодёжь, уже бросающая на нас быстрые и совсем не исполненные любви взгляды. На коротком совещании мы единогласно решили, что углубляться в местные переулки себе дороже и пошли по дороге, а потом и по трассе, приводя мои ступни, прикрытые уже носками практически только с верхней стороны, в полнейшее расстройство, а через их посредство и самого меня в то же состояние.
   Уже порядком стемнело, когда очередные приближающиеся к нам в попутном направлении фары не побежали дальше, указывая нам направление движения, а остановились совсем рядом.
   — Не возьмёт он нас троих, — сказала мне на ухо Агафья, — надо уходить.
   Остановившийся грузовик словно сошел с каких-то раннепослевоенных фильмов. Это, насколько я понимаю, был ЗИЛ-157, и места для трёх пассажиров, как мгновенно определила Агафья, в нём не было.
   — Двоих возьму, — подтвердил наши опасения водитель грузовика.
   — А если мы на колени?.. — начал я, не представляющий, как можно посреди ночи бросить человека.
   — Третий может в кузов залезть, — прервал меня водитель, и Алекс, радостно встрепенувшись, немедленно полез в кузов. А мы забрались в кабину, и грузовик поехал.
   Я не знаю ,что там в нём вибрировало при работе мотора, но вибромассаж всего тела ещё долго отдавался где-то глубоко внутри меня уже после того, как мы покинули транспортное средство. Разговаривать в такой обстановке было невозможно, можно было только орать, и мы орали песни, стихи, матерные частушки (водитель) и всё в этом духе. Несмотря на дрожь и грохотание, ехал грузовик шустро, и в Бийске мы оказались ещё затемно.
   Агафья и я выбрались из кабины, весёлые и бодрые, а сверху на нас, свернувшись практически в колобок, рухнул из кузова Алекс. Он, может, и пел песни или рассказывал стихи, но, судя по его полузамерзшему состоянию, основными текстами этих сольных выступлений были звуки типа «ды-ды-ды-ды-ды». Он объяснил нам, как смог, что дальше будет добираться сам, и что у него дела и сгинул во тьме за каким-то пакгаузом.
   Вокруг нас были эти самые пакгаузы, железнодорожные рельсы в больших количествах и какие-то чернильно-чёрные пятна, которые я, попав в одно, опознал как лужи.
   — Куда пойдём? — спросил я, потеряв из виду чем-то расстроенного Алекса. Звук его передвижения растаял не так быстро, но и не задержался надолго, и вскоре я уже не отличал дрожи внутри меня после поездки на чуде грузоперевозочного транспорта от стука зубов уходящего навсегда из моей жизни Алекса. Мы с ним разговаривали после ещё раз. По телефону. В самом начале своего пути мы обменялись координатами, и я, мучимый бездельем в период поставок оргтехники, когда находился в Москве, набрал его телефон, узнав через почти десять лет, что Алекс таки добрался домой. Встречаться, впрочем, мы не захотели.

   Рассвет застал нас на перекрёстке дорог в частном секторе Бийска. Стрелка на Барнаул указывала на дорогу, взбегавшую куда-то в гору. Мы по этой дороге не пошли. Мы пошли рядом. Ну как рядом, напрямую через частный сектор, перебираясь через заборы, проходя через калитки и тропинки, известные только здешним аборигенам. Всё это произошло потому, что Агафье приспичило попасть в туалет. Надолго попасть. Дела у неё там образовались. Мне во время этого путешествия для очищения организма было достаточно отвернуться к первому попавшемуся кусту.
   Почему-то туалеты на нашем пути не попадались долго. Они то виднелись где-то из-за домов, куда мы предпочитали не ходить, не будучи уверены в гостеприимстве местных жителей, то отсутствовали вовсе. Наконец нами было обнаружено строение сортира, полностью подходящее для наших целей. Туалет был построен посреди большого участка, засеянного не то картошкой, не то ещё каким корнеплодием. Какая сила внушила владельцу построить туалет прямо посреди огорода, я не знал. Агафья скрылась за дверью, а я бродил вокруг, хихикая сам с собой, представляя, что сейчас откуда-нибудь придёт хозяин этого участка, и я буду объяснять ему, пытаясь не прерывать свои объяснения хохотом, что мы просто зашли сюда покакать.
   Наконец дверца туалета открылась, и мы с Агафьей смогли воссоединиться, чтобы идти дальше.

   На трассе нам сразу повезло встретить попутку до Барнаула. Нормальный сине-белый ЗИЛ без дополнительной опции вибрации, понёс нас домой, и я то и дело пытался отрубиться и уснуть, но водитель тряс меня за плечо и испуганно рассказывал, что мы можем встретить ментов, и мне нельзя спать.
   Уже потом, в городе, я вспомнил об этом и спросил у Агафья, чего, собственно, надо-то было от меня этому садисту. Агафья обидно засмеялась и спросила:
   — Ты давно себя в зеркало видел?
   — И что там? — хмуро полюбопытствовал я, с наслаждением шлёпая босыми ногами по гладкому асфальту тротуара.
   — Да у тебя вид, как будто ты обдолбанный. Вот он и решил, что мы траву везём.
   Точно! Она же меня звала за травой! Я вспомнил цель путешествия Агафьи.
   — А она у нас есть, что ли?
   — Нету, конечно, где бы я её взяла?
   Мы дошли до точки, с которой и началось это замечательное путешествие: к кинотеатру «Россия». Увидев фонтан с бьющими в небо струйками воды, я аккуратненько вошел в него, переступив парапет, и улёгся в воду, чувствуя, как возвращается жизнь в избитые дорогами ноги.
   Вокруг ходили люди. Некоторые из них были даже знакомы, они о чём-то меня спрашивали, а я улыбался им и молчал.
   Как же хорошо всё-таки отдыхать в Горном Алтае.

...В тот памятный вечер я заехал в гости к Анзору по кличке «Красавчег» - чисто случайно - а у того (бывают же совпадения!) оказался день рождения. Тьма приглашенных. Уйма подарков. Оркестр, откупленный на пару деньков...
- Вот ты мнэ друг или нэ друг? - спрашивал "новый нерусский" Анзор у меня, фамильярно обняв за талию.
- А как же! - не совсем впопад отвечал я, ожесточенно роясь вилкой в салате.
- Вот ты мнэ скажи, как другу, да, зачем люди ссорятся, когда они должны дружить, вах?
- А кто ссорится? -- я положил в сторону вилку и отработанным взглядом выхватил из толпы танцующих блондинистую незнакомку с поразительно гладкими и длинными ногами.
--Ну я вообще, - «Красавчег» налил себе и мне, - в глобальном смысле, да?
- - Ты сам понял, чё сказал? - почти на автопилоте выдал я, по-прежнему любуясь блондинкой, под быструю музыку задиравшеую ноги не хуже Брюса Ли.
- Так выпьем же за дружбу! Дружбу народов! - неожиданно влез в серьезный разговор Игорек, молодой человек с наружностью классического голливудского злодея, до того смирно сидевший напротив.
-...и полов, - добавил я и опрокинул в себя стопку. Блондинка нравилась мне все больше и больше.
- Каких полов, да? - Анзор по пьяному делу явно выпустил из рук нить разговора и теперь недоуменно оглядывался, ища ее, - при чем тут пол, вах?!
- Игра слов, - невозмутимо обронил я, и тут быстрый танец кончился. Зато начался медленный. Но пока я готовился к прыжку хищника, меня опередил вездесущий Игорек.
- Да-а, - Анзор разлил жалкие остатки "Отечества", - все в этой жизни меняется. Помнишь Лола, мою третью, нет, четвертую?..
- А как же!
-Так вот... Нэт, Лола нэ заболэл, нэ пэрэживай, и даже нэ умэр... Надоел мнэ, понымаэшь, да? Из-за ссор и рэвности... И зачем люди ссорятся? - на секунду задумавшийся Анзор мечтательно продолжил.--зачем нэ лэтают, как птицы?
-А как же!..--я тяжелым взглядом проводил потную ладонь Игорька, спускавшуюся все ниже и ниже по спине танцевавшей с ним блондинки.
-Пришлос молодой взять,--«Красавчег», не обращая внимания на мои глуповатые ответы, гнул свою тему.--Пятый жена, получается, да? Вон Игор с ней танцует, э-э!.. Нравится? По глазам вижу, нравится!…Так выпьем же за мой пятый жена, вах?!
Я, чуть не подавившись, выпил. И, поняв, что с блондинкой обломится только через собственный труп, посмотрел на часы. Десять минут одиннадцатого. Поблагодарив хозяина за гостеприимство, я, слегка огорченный, направился в прихожую.
- Слюшай, ты же немного пьяный, да?- слышался из-за спины голос Анзора.- Как домой поедешь, э-э? Мащина на стоянка поставь, я скажу, тебя довезут...
- Сам доеду, бросил я,--на ходу и не без труда находя рукав дубленки, - подарок за мной...
В принципе, не сказать, что я был сильно пьян, но где-то бутылку на грудь принял.
Ни улице было свежо. Я тоскливо думал о молодой и длинноногой, почему-то доставшейся не мне. Надо было спросить у «Красавчега», натуральная ли она блондинка? У меня вообще ненормальная тяга ко всему светлому -- может, поэтому мое любимое время года зима, а любимая профессия – медички. Сев за руль ослепительно белого "Мерса", я все же задумался, а ни воспользоваться ли мне советом Анзора, но решил, что возвращаться западло. Путь предстоял неблизкий - (от МЖК через Старый мост до Сибиряков-Гвардейцев), и проехать его надо было так, чтобы потом не было мучительно больно. Где-нибудь в отдельной палате, в гипсе и с пробитой головой. Но этиловые пары
и женские чары сделали-таки свое дело: я резко ударил по газам, и... не ус-
пев прокатиться с ветерком сотню-другую метров, привлек внимание доблест-
ной автоинспекции, невесть как оказавшейся в этом не самом оживленном месте.
- Стар-жант-нецов, -- скороговоркой представился крепыш в сером и наклонился ко мне.
- Очень приятно, - лицемерно протянул я, так как серое не люблю больше всего: оно мне напоминает мышей. Крепыш заметно вздрогнул, но тут же алчно заулыбался:
- По-моему вы... нетрезвы (амбрэ , исходившее от меня, не оставляло никаких других версий) Можно ваши права?
--Братан! - с нажимом сказал я и с ловкостью Дэвида Копперфильда вырастил в своей ладони невзрачную зеленую бумажку с портретом ныне покойного американского президента. -- ну, ты меня понял... Мне тут рядом… Разошлись?..
- Разошлись, - обрадованно дал задний ход крепыш. Он тоже, судя по всему, был фокусником: банкноту не самого мелкого достоинства с моей руки как корова языком слизнула, - будьте только осторожнее...
Смысл этого "будьте осторожнее" я понял чуть позже, лишь на левом берегу. А сейчас ехал, насвистывая, по Никитина, хотя и облегченный на сотню баксов. Подумаешь, невелика потеря! Я вновь вспомнил длинноногую, но все плотские мысли куда-то улетучились у "Северянки", на Кирова, когда меня опять тормознули. Я про себя неслабо выругался, вкладывая свободно конвертируемый "пропуск" внутрь водительских прав и протягивая их очередному сержанту. И чего им не спится?!
--Какие-то проблемы?
--Ноу проблем, - белозубо ухмыльнулся сержант, возвращая права -ТОЛЬКО ПРАВА - мне, их законному владельцу.
"Ишь, полиглот выискался! Боевиков насмотрелся!", - зло подумал я, отчаливая, но перед въездом на мост полосатой палкой явно по мою душу размахивал очередной ретивый служивый. В сером…
--У вас операция "Перехват"?-- устало спросил я , еще не зная ,насколько точно я попал в "десятку".
--У нас дежурство, -- гораздо равнодушнее, чем следовало, откликнулся "служивый" и отдал мне честь, - мы вас больше не задерживаем…
Излишне упоминать, что честь он отдал отнюдь не за бесплатно...
"Триста баксов, - малость ошеломленно думал я, неприязненно глядя в зер-
кало заднего вида на удаляющегося "обесчещенного", - это уже крутовато... За триста "капусты" я всего лишь покинул правый берег..."
…А у выезда с дамбы, на Горской, стояла зачуханная "копеечка", а рядом с ней...
Догадайтесь с первого раза. "Четыреста," - выдал калькулятор в моих начавших трезветь мозгах. И тут я вдруг понял, что происходит. Проехав немного по проспекту Маркса, я резко затормозил. "Я же еду по ОСНОВНЫМ магистралям, - запульсировала в голове запоздалая догадка, - а у них там поди, мать их так, учения какие нибудь… Плановые... Или, может, ловят кого… Или шишка какая-нибудь из Москвы прикатила. Да какая разница! По переулочкам надо, так незаметнее". И, хитро улыбнувшись, я свернул в тень торгового института, проехал мимо общаг, вырулил на Геодезическую, прокрался по
Новогодней, затем по Таймырской и затаился возле автобусного парка. «А теперь как - через дворы прямиком на Вертковскую мимо водоканала, или по Немировича? Или по Пьяной (как раз по мне!) дороге? Не-ет, крюк большой придется делать ". Я лихо прокручивал
варианты, как заправский шахматист. Рвану-ка лучше через Вертковскую, там спокойней…» Рядом задребезжала чья-то противоугонка. Я в
сердцах матюгнулся -- совсем гаишники довели, того и гляди инфаркт хватит!
На Bepтковской было чисто. Не став испытывать судьбу, я пересек родную Си-
биряков-Гвардейцев , "сховался" на тихой Телевизионной и дворами, околотками, огородами, туристскими тропами выбрался, наконец тихо-тихо, как разведчик в глубоком фашистском тылу, к своему подъезду. "Пронесло, - радовался я как ребенок, вылезая из машины, - ну и денек!…
--Гражданин!
Я аж присел от неожиданности и медленно, боясь потерять последнюю надежду, повернулся... В паре метров маячил до боли знакомый силуэт. "Господи, язви тебя в душу! - в пятый раз! - горестно думал я, вспоминая при этом почему-то пятую Анзорову жену (с нее-то ведь все и началось, заразы!) - Но почему возле самого подъезда?! Откуда они знают, где?.."
И тут меня пронзило. "Серая гвардия" примитивно пасла мою машину. Передавала с рук на руки. По рации. "Будьте осторожнее!" Конечно! Если бы я не доехал, а валялся в каком-нибудь кювете, им бы перепало гораздо меньше…

   Обувь, которую вернула мне при расставании Агафья, оказалась бесконечно утомлённой нашим недолгим путешествием, и я радовался, что у некогда кроссовочного, а ныне лохмотного типа тапок хватило сил хотя бы проводить меня до общаги. Теперь мне светило везде ходить в черных туфлях, классно умеющих натирать косточку на ноге своими твёрдыми бортами. Впрочем, лучше уж туфли, чем верхнеприводные носки.
   Я завалился на кровать, взгромоздив многострадальные конечности свои на металлическую спинку, и отрубился, успев подумать, что где-то в этой общаге наверняка есть какой-никакой душ. Кстати, я заметил, что самая лучшая колыбельная — это необходимость что-то сделать. Если не спится, надо твёрдо решить, что сейчас встанешь и приберёшься в комнате. Или посуду помоешь. Неважно, что именно, главное, чтобы делать этого не хотелось, но надо, и тут такой подходящий шанс. В девяти случаях из десяти бессонница улетучивается практически мгновенно. В одном случае из десяти делаешь что-то полезное. Выгода очевидна. Впрочем, в этот раз мне не нужны были дополнительные стимуляторы сна.
   Разбудило меня шкрябанье ложки по тарелке. Я сфокусировал взгляд на окружающей меня действительности, данной пока что только в зрительно-слуховых ощущениях, и обнаружил одного из своих соседей по комнате, увлеченно поглощающего один из тех невообразимых салатов, которые мамы умеют заготавливать на зиму в банках. Лично я бы лопал салат прямо из банки. Сосед был, похоже, человеком с принципами, он выложил часть салата на тарелку и ел уже с неё. Вид у соседа был задумчивый и какой-то даже отрешенный.
   — Здорово, — хотел сказать я и не смог, потому что спустил в момент произнесения ноги со спинки кровати. Мне показалось, что в ступни ударила молния. Возлежа в позе бройлерного цыплёнка, я порядком нарушил кровообращение в своих конечностях, и сейчас организм спешил восстановит кровоток. Из-за этого у меня получилось что-то вроде «з'а-а-а-аАЙ!» с сильной артикуляцией на букве «а».
   Никогда не думал, что люди могут из положения сидя оказаться на столе в позе готового ко всему боксёра. Я начал ржать, как перебравшая галлюциногенов лошадь. Больно и смешно, как в том анекдоте. Выражения, меняющиеся на лице соседа (как же его зовут-то? Мы же знакомились) только усиливали мой хохот. Страх. Облегчение. Недоумение. Тревога. Опять страх. Этот парень мог работать калейдоскопом. А я японской игрушкой хохотунчиком. На пару мы могли бы выступать в маленьком цирке. В большом выражения на лице сложно разглядеть, не будет того успеха.
   Хохот и звенящая зудящая боль в ступнях закончились примерно одновременно.
   — Слазь, — махнул я рукой соседу, — знакомиться будем.
   — Я больше пить не буду, — испуганно отодвинулся по столу в сторону окна тот. Третий этаж. Если он вывалится, может расстроиться.
   — Не трусь, у меня нету, — успокоил я его.
   — У меня есть. — Парень явно перестал дёргаться. Он спустился со стола, вытащил из-под кровати сумку и гордо продемонстрировал мне четыре бутылки «Столичной», торжественно вытаскивая их одну за одной на стол.
   — Ты ж не будешь пить? — удивился я причудливости его логических построений.
   — Нет, блин, тебе одному всё оставлю, — огрызнулся он.
   — Так и я не хочу.
   — А зачем я их тогда сюда тащил?
   — Мне-то откуда знать?
   Разговор становился совершенно бредовым. Сашка! Я вспомнил, его зовут Сашка! Я радостно посмотрел на нахмурившегося человека-калейдоскопа Сашку.
   — Сань, здесь душ есть?
   — Да. Идёшь почти до конца калидора, — он так и сказал: «калидора», — там направо будет дверь без ручки, за ней раздевалка.
   — Покажешь?
   Он показал. Он вообще оказался очень хорошим человеком, этот Сашка. Очень легко краснел, начиная со слегка оттопыренных ушей и заканчивая носом-пуговицей, искренне смеялся старым анекдотам и к ночи по секрету признался, что очень боялся оказаться один в комнате, если никто больше не приехал. Папаня хотел припрячь его куда-то там по хозяйственным нуждам, но Саня перенёс экзамен на день раньше и свалил в город.
   Я обрадовался, что экзамен только послезавтра, у меня оставался ещё целый день на подготовку.
   Ну мне так казалось.
   Скрипнула дверь комнаты, запирающаяся только на ключ и только снаружи, и в комнату вошла Агафья.
   — Поехали кататься?
   За окном уже сгущались сумерки. Я был очень рад видеть Агафью. Но назад в Горный я не хотел. Я собрался уже было начать мямлить о необходимости подготовки к экзамену, о том, что я устал и всё в таком духе, но неожиданно для самого себя передумал и сказал:
   — Поехали.

Устав от долгой прогулки, они пришли в прохладную комнату, кровати стояли паровозиком, окно было слегка завешено от яркого света полупрозрачной тканью.
Мать устало легла на ту кровать, что стояла ближе к окну, краем глаза отметив, что сын сидит на кровати и собирает конструктор. "Да ты ж моё солнышко неутомимое, нет, чтобы отдохнуть, всё в делах," - иронично подумала мать и задремала, отметив про себя, что волосы сына, с рождения рыжеватые, стали тёмными, что её исподволь удивило, но не настолько, чтобы прервать вдруг накатившуюся дрему и усталость.

Сквозь сон она слышала, как сын что-то спрашивал у неё, и она сквозь сон отвечала ему, и обстановка была такой расслабленной и невыразимо счастливой, какой она только бывает только во время летнего отдыха. Речь шла о том, что сын был немного недоволен, тем, что мать не даёт ему той свободы, которой бы он хотел. С другой стороны, сын сам себе отвечал, что, может быть, он только из чувства противоречия так говорит, а на самом деле ему так уютно и спокойно с матерью. Беседа текла спокойно, изредка прерываемая смехом от чьей-либо шутки.

--Понимаешь...я всегда, с самого твоего рождения боялась за тебя , крошку, и всегда крепко держала тебя за ручку, ни на секунду не отпускала...и мне всё думалось, что я так и буду тебя всегда держать за ручку, хоть ты и взрослый уже...я слишком любила тебя...
Мать не успела закончить речь, и последние слова произносила, уже медленно просыпаясь от той полудрёмы, в которую её вогнала летняя жара, она открыла глаза и с удивлением и страхом обнаружила, что над окном по штукатурке текут какие-то потёки..

"Вода? Соседи, что ли.."-- метнулось на секунду в голове. Спиной она ощущала присутствие сына, он вроде заснул под её бормотание...на стене явно вырисовывался лик мужчины, с длинными волосами, узким лицом и невыразимо грустными глазами, они были живыми, эти глаза, они смотрели ей в прямо в душу.

"...я думала, что всегда буду водить тебя за ручку..."- эти слова мать произнесла вслух шепотом, теперь слыша их в пустой комнате, в ужасе осознавая, что просыпается !
Это был просто сон !! Сына нет !! Он умер уже как год назад !! Она в ужасе увидела себя лежащей на матрасе, так как диван покупать не хотелось, не хотелось ничего...солнце било ей в глаза, потому что окна выходили на восток, и в хорошую погоду яркие лучи будили её уже в 6 часов.

Горечь сдавила ей горло, слёзы хлынули из глаз, заливали лицо, ничего не видя, она села и протянула руку за стаканом на полу, медленно выпила воду. Всё ещё бесшумно плача, она медленно поднялась и пошла ставить чайник.

   Длинное нераздельное сиденье свободно вместило нас всех троих, и мы помчались по пустым улицам города, почти касаясь на поворотах коленями асфальтового покрытия. Я кричал что-то радостное и хохотал в ответ на такие же невнятные крики, доносящиеся от Петерсона и Агафьи. Мне было замечательно от того, что вместо бездарного сидения над учебниками я летел по ночному городу, свободный и независимый от всего. Пусть ненадолго, только на несколько часов...
   Я не помню, как оказался ближе к утру снова в общаге. Как-то оказался. Пара часов сна, и я отправился гулять по городу. Просто гулять и радоваться всему, что происходит. Мне ужасно хотелось встретить кого-нибудь из добрых знакомых и рассказать, как вдруг внезапно и без того не унылая жизнь стала совсем яркой и необычной. Вот только встретить того, с кем бы можно было этим поделиться, мне не посчастливилось в тот день.
   Соседи по комнате, полный комплект в компании с девчонками из комнаты, которая была чуть дальше нашей по коридору, встретили моё возвращение настороженным молчанием.
   — Что случилось? — жизнерадостно спросил я, уже придумывая, что и как можно им сказать для поднятия настроения хоть немного ближе к моему, зашкаливавшему далеко за отметку «безоблачно».
   — Уведи её, — подняла на меня молящие глаза какая-то мелкая девица. Она сидела на продавленной сетке кровати, и взгляд её был направлен на меня сильно снизу.
   — Кого увести? — не понял я.
   — Подругу свою из нашей комнаты! — крикнула девица и зарыдала. Остальные немедленно стали её утешать, а я, исполненный недоумения, как синий вол очей, направился в их обиталище.
   В комнате у девчонок была Агафья. Абитуриенток присутствовало не меньше четырёх штук, и все они сидели, вжившись спинами в стены. Агафья разгуливала по комнате, перебирая толстенную (не меньше пары комплектов) колоду карт. На спине у неё лежал здоровый цветастый платок из тех, что так любят носить цыгане. Время от времени он останавливалась напротив очередной жертвы и вперивала в неё глаза. Девушка, на которую направлялось это психическое оружие, сжималась в комочек и явно трусила. Меня никто не заметил, Агафья искусно заваладела общим вниманием, а сама не выпускала девиц из поля зрения. Я посмотрел несколько секунд на эти упражнения и сказал:
   — Салют! Ты как сюда попала?
   Агафья повернулась ко мне. Потом снова обернулась к своей аудитории.
   — Мы же договорились? — с нажимом спросила она, и девушки согласно закивали. — Пойдём отсюда, — это уже ко мне, — у вас попросторнее.
   Мы вернулись в нашу комнату, и я уже не стал удивляться тому, что все остальные тихо и незаметно, но очень быстро оставили нас вдвоём.
   — Ты на фига их всех запугала? — спросил я, устраиваясь на кровати в позе восточного поедателя риса.
   — Не надо лезть не в своё дело, — как-то резко и неприятно ответила Агафья. И вдруг её тон изменился чуть ли не до медоточивого. — Хочешь, я тебе погадаю?
   — Да я сам тебе погадаю, — мне не понравились все эти метаморфозы, но уподобляться остальному предстуденческому населению общаги, шугающемуся от одного агафьиного слова, я не собирался. Раньше надо было пугаться, до того, как в самых разных ситуациях был с ней заодно, рядом и даже «ближе, чем кожа», как выразился один обитатель аквариума.
   Агафья начала перебирать карты, выбрасывая некоторые на пол. Она бормотала что-то себе под нос, меняя интонации от безразличных к просительным, к угрожающим, к ласковым — самые разнообразные интонации, меняющиеся неуловимо и очень быстро.
   — Ты чего гонишь-то? — спросил я, чувствуя, как радость внутри сменяется сначала огорчением, а потом безразличием и злостью.
   — Я гоню? — злобно прошипела она, — Это ты гонишь? Зачем ты меня гонишь? Что тебя не устраивает?
   — Сейчас многое не устраивает, — я старался не заводиться и говорить спокойно.
   — Я уйду! — крикнула она. — Я сама уйду!
   — Иди, — сказал я, — это свободная страна. На людей не наступай только.
   Карты чудовищным снегопадом разлетелись по всей комнате, а Агафья, казалось, взлетела вместе с ними и исчезла за хлопнувшей дверью раньше, чем последние картонки коснулись пола.
   Я посидел немного, пытаясь хоть что-нибудь сообразить. Где-то в коридоре зазвенело разбившееся стекло, и я вышел посмотреть, не решила ли Агафья устроить ещё один сеанс террора для абитуриентов, но увидел, что разбито окно в конце коридора. Я подошел и посмотрел вниз, опасаясь, что могу там увидеть что-нибудь не очень аппетитное. Всё же третий этаж. Под окном никого и ничего не было.
   Вернувшись в комнату, я начал неспешно собирать разлетевшиеся карты. Жаль, что мысли таким образом собрать не получалось. Не, я слышал от самой Агафьи, что она крезанутая, но как-то не так это себе представлял. Мне казалось, что крезанутость — это как раз то, что было у нас во время нашего забавного путешествия, а не злобный хохот очередного Бармалея, решившего, что он с этого времени новое воплощение Наполеона.
   В дверь постучали и на пороге появилась Светлана, одна из немногих одноклассниц из множества моих школ, с которой можно было общаться. Мы дружили ещё с седьмого класса, когда я учился в их школе в Барнауле. Сказать, что я удивился было бы нечестно. Я попросту офигел. Мы не виделись уже очень давно и только поддерживали переписку, используя в качестве сервера обыкновенную почту.
   — Здравствуй, к тебе можно? — спросила она, и я понял, что сегодня мне светит пообщаться с одной из самых нелюбимых мною ипостасей Светы. Наши отношения вообще были довольно неровными: мы никак не могли решить для себя, устраивает ли нас текущее положение дел, или нам пора уже перейти к чему-то, вмещающему в себя понятие секса. Соответственно, если у кого-то из нас не совпадало настроение со вторым, то общение наше было, мягко говоря, немного напряженным. Сейчас по интонациям Светы я понял, что она сегодня вся такая правильная и воспитанная дама. «Я честная девушка!» — восклицала героиня одного фильма, который мы смотрели вместе. Сегодня Света было этой самой героиней с потугами на взрослость. Совсем не то, что мне требовалось в данный момент.
   — Хочешь, я тебе погадаю? — спросил я, тасуя в руках собранные с пола карты...

Соседи орали за картонной стеной каждый день, делая короткие перерывы, они черпали мощную энергию в народном напитке, и постоянно выплескивали её друг на друга,и это была однозначно любовь. Наталья иногда представляла их как кутят в коробке - сначала одновременный писк, лай, возюкание, потом враз - смотришь, вся коробочка заснула до следующего раза.
И так, пока не начнут покидать коробку самостоятельно.
Соседи покидать свою коробку не желали, их жизнь была исключительно циклична и самодостаточна.
А беруши, хоть и помогали, но переносились очень болезненно, так как псориаз, давний "друг" женщины, совсем обнаглел и садился на малейшие участки повреждения кожи, этот феномен известен старейшинам борьбы с псориазом, и вот в ушах ему особенно понравилось. Частенько наволочка оказывалась в крови, женщине надоело их стирать, она приноровилась каждый раз покупать новые, зато веселенькие, в цветочек. На Центральном рынке она нашла киоск с дешевым текстилем из Ашана, только теперь эти вещи обходились ей вдвое дороже, чем в Новосибирске..

Взяв бутерброд с холодной котлетой и кружку кофе, женщина включила ноутбук, видео..Её сын улыбался счастливой улыбкой в экран, потом сделал так смешно губами -"целую" и сказал, отвернувшись к своему рабочему столу: "Всё, мама, ты мне мешаешь".
Женщина выключила видео, прошептав, "хорошо, моё солнышко..я сегодня поеду немецкий дом смотреть. Если ты сможешь, приходи туда тоже, как там у вас это делается..." Она в очередной раз поругала себя, что не начала читать незнакомого ей писателя Лоджа, друга и учителя К.Дойля ,«Преодоление смерти», «Разум и вера» . Она чувствовала себя ещё неготовой к встрече с этим миром, боялась его, как боятся огня, протягивая к костру озябшие руки.

Итак, Наталья по-женски смекнув, что лучше появиться на месте раньше риэлтера и провести рекогносцировку, выехала раньше. В дверях подъезда она столкнулась с соседом, который радостно поприветствовал её " А ху...ик...ле ?!!!..." - "Здравствуйте, извините, я спешу!.,- женщина заторопилась на остановку.

(продолжение следует..)

У неё ещё было в запасе минут 15 до прихода риэлтера, иначе он бы позвонил, подумала она. В полной задумчивости женщина стала созерцать двухэтажное кирпичное здание, втиснутое между двух четырёхэтажных, отчего оно казалось приземистым и неказистым. "Ну, знаешь, по Сеньке и шапка...зато это - история..и квадраты вон...30 целых..канализация, опять же, центральная.....палисадничек...у соседей окна приличные..не то, что в моей гостинке алкашня.."- женщина стояла и уговаривала себя, почему она не должна уходить отсюда опрометью.
Дом ей не понравился. Могильным холодом веяло от всех этих немецких домов, модернизированных по-своему новыми хозяевами, а тем более, заброшенных беспечными управляющими компаниями...

Женщина задумалась так сильно, что вздрогнула от невесть откуда подошедшей старушки в платке и плюшевой кацавейке с разными пуговицами...
"У моей бабушки была такая..мы с ней дрова на улице пилили, она надевала"- пронеслось в голове.

--Что, покупательница, да ?- ласково спросила бабулька. Наталья расслабилась и сказала, что задумалась и не заметила её прихода.
"Тут есть за шо думать...у него ж там всё разбито, ну прям усё !! Нееее, мы за такую цену брать не стали", - важно поправила платок бабка. - "У нас-то в подвале мы шо ? - у нас тама и коечка и стол, и холодильник, мы иногда сдаём, тепло-о там, сухо у нас ! А у этих ?! Когда малышами лазили, ещё Лизка живая была, так у них и тогда все текло, а щас-то...Там же северная сторона, не успевает просыхать!!"

-- А с той стороны есть окно ? - Наталья заинтересовалась, квартира на две стороны дома -это приятно.
-Дак у них там кухня, и тувалет тоже...и подвал там ..окошки...А пойдёмте, я вам покажу!

Наталья с интересом проследовала за шустрой бабкой. Дом стоял буквой П, и в самом верхнем правом углу этой П и было то окно. Да, действительно, на улице было где-то плюс2, а здесь ещё лежал снег...веяло сыростью и вездесущими кошками.

--Вот тут-то она и померла! - Наталья вздрогнула от неожиданности такого заявления, и бабка, воодушевлённая выражением её лица, продолжила свой рассказ.

--Она же больная была, Элизка эта. Сначала-то мы все ребятишки вместе бегали, ну дразнились поначалу фашистами, окна били...а потом подружились, они уже наш язык стали понимать. Бридер её наших пацанов рыбу научил сеткой на озере ловить, мы же голодно жили, пайки только на работах давали...Ещё на губной гармошке учил...
Наталья только успела сообразить:"Бридер - брудер, тьфу, это ж диалект, брат Элизы, значит..
А бабулька, найдя в лице случайной собеседницы благодарного слушателя, продолжила.

-- А потом она слегла. Их же всех выгнали в подвал жить..да...Ну а шо, нашим, что ли в подвал итти ?! Ну её мать насобирада какой мебели даже, мы помогали, в развалинах тогда чего только найти нельзя было..папу с мамой..И вот она на коечке-то лежала, бывало, придём мы к ней, Лизка, пошли на озеро, шо лежишь, она говорит, не могу, ноги не ходят. Говорят, туберкулёз у неё образовался в костях-то, от сырости...Ну а когда погнали их, наши даже некоторые провожать ходили, шо, соседи ж никак стали...А Лизку забыли..

--Как забыли ?!...
-- Ну милицанер-то давно матери говорил, чтоб сдала она её в больничку, потому что на эшелон больных не брали, ходили, предупреждали...Ну а когда погнали, так там тётка в белом халате была, она сказала, мол, не волнуйтесь, мы её в санаторий определим, приедет потом к вам в вашу Германию эту..еле оторвали мать от дверей, так она сердешная кричала на своём языке, типа "мадхен, мадхен" , это у них "девочка" значит.вот....

--Ну а потом что..?
--Не помню уже, только забыли про неё все, дверь-то закрытая, стены толстые, не слышно ничего. А когда нашли уже, там одно платюшко было, да косточки...всё крыся пожрали..Говорят, дворник её во дворе вот тут и закопал. Мы сначала крест поставили ей, они же тоже в бога верят, как и мы, потом сломал кто-то...Вот дерево теперь растёт...орех грецкий. Я не ем с него...ну его..Он общественный у нас этот орех, смотрите, большой какой, ветра тут нету, не вымерзает...

Звонок сотового прервал беседу, Наталья быстренько извинилась и помчалась на другую сторону дома к риэлтеру. Не надо долго описывать обстановку всеобщей заброшенности, и так понятно, что можно было увидеть после того, как в квартире был настоящий бомжатник...
Риэлтер что-то бодренько "гнал" про газовый котел, но Наталья уже поняла, что жить она здесь не будет....её интересовал подвал...Спустившись по скрипучей деревянной лестнице, она с боязнью отвалила дверь, она была просто прислонена.

Бетонные ровненькие стены, бетонный потолок, два малюсеньких зарешеченных окошка, под потолком висят трубы-коммуникации квартиры, видно, что современные...По стене проходит какая-то труба железная и из неё капает вода. Женщина потрогала- трещина в трубе, проела ржавчина уже давно..стена сырая..На полу какие-то две ямы, Наталья не поленилась, сняла одну доску--та рассыпалась у неё в руках... в яме - рыжая глиняная жижа. Ну что за гадость...бррр.

- А это что за дверь ?
-Не знаю, открывайте, - риэтер увлеченно что-то тыкал в телефоне.

Наталья открыла дверь, там до самого потолка была навалена старая мебель...сквозь зыбкий свет она увидела шашечки на железной кровати...ножки у стола как круглые кегли..на полу заметила вроде футляра от расчёски..Она нагнулась, надпись на железе ещё читалась ...Hohner..что-то знакомое.

Женщина резко распрямилась, надо было заканчивать этот затянувшийся и оказавшийся неудачным осмотр, и вдруг за риэлтером она увидела зыбкую дымку.
Дымом не пахло. Наталья мотнула головой, дымка исчезла, но вдруг снова как бы выплылла из-за фигуры
риэлтера, и женщина явно услышала слабый детский смех.
"Да, вот так сходят с ума, товарищи" - пронеслось в голове у Натальи, и тут она услышала "Кайне Ангст, кайне Ангст". По-немецки "Не бойся!"

Наталья с риэлтером вышли на улицу
--Ну что, всё осмотрели ? Жду звоночка!" - энергичный риэлтер ухмыльнулся, запирая дверь и садясь в машину.

Но Наталье было не до него..
Она "разговаривала внутри себя" : "Майн Шатц, Элизляйн...бедная девочка Лизочка, тебе не страшно тут...Мама вернулась к тебе ?.."

Женщина как смогла, собрала весь свой бедный словарный запас, и была вознаграждена..
--Мне хорошо, мы вместе, хочешь орешек, тётя ?- эти слова, сказанные детским голоском на старом диалекте она еле поняла, но всё-же поняла..

Автобус мотало в кромешной тьме по Балтрайону, он мчал её "домой", в её одинокую гостинку с матрасом в углу, а Наталья всё прокручивала в голове, где же она слышала, видела это немецкое слово Hohner..? И вдруг отчётливо представилось лицо сына, ещё тогда подростка, он протянул ей блестящую губную гармошку с этой надписью, подарок родни, и, вздохнув с сожалением, сказал :"Не мам, не пойдёт. У меня от неё голова болеть начинает, она требует слишком много воздуха от меня, слишком многое ей нужно отдать, чтобы научиться. А у меня и так времени мало..."

"Да что же это такое, да как же мне жить-то !!!!!!!!"- глаза опять на мокром месте, закололо сердце. Наталья привычно достала валидол и платок.

"Да, вот такие они козлы!!" - вдруг неожиданно заявила кондукторша, глядя на плачущую женщину в сером берете. "Поматросят и бросят !!!" И пошла к водителю, виляя задницей на поворотах.

САГА БУРЫХ ХОЛМОВ


- Что вы ищете во вселенной?
- Мы ищем огромных животных – величиной с планету!
- А почему вы решили, что такие животные существуют?
- Видите ли, вселенная настолько велика и многообразна, что в ней может быть все, что только может себе вообразить человек, а также еще много такого, что он себе вообразить не может. Мы смогли вообразить таких животных – значит, они существуют! Надо их только найти…
(из какого-то фантастического рассказа)

Юлия снова задержалась в мастерской. Она только что расплавила в маленьком тигле уже почти готовое изделие – причудливый медальон белого золота. Эта её работа должна стать самой лучшей среди всех остальных!!! А выходило опять не то... Ну почему для выставок и конкурсов у нее получались потрясающие вещи, о которых говорила потом вся ювелирная тусовка, а для любимого она никак не могла сделать хоть что-нибудь, что передало бы все - все, что она чувствовала, когда думала о нем, смотрела на него, была с ним рядом.

Запиликал телефон. Юля покосилась на экран – кто-то прислал видео, номер отправителя был ей незнаком. Она открыла файл. Сердце стало медленно сжиматься и падать – на видео был Игорь, который, сидя за столиком какого-то кафе, нежно обнимал одной рукой резкую, худенькую брюнетку с узкими глазами. Девушка была как будто вся из углов: углы плеч, углы коленей, углы тонких бровей. Про такую не скажешь «красавица», про такую скажешь – войдет иглой в сердце – и не достанешь. Смуглая кожа как бархат, узкие губы, узкие ладони… Девушка весело смеялась и сдувала с глаз черную прямую челку.

Юля положила голову на стиснутые руки и закрыла глаза. Игорь месяц назад уехал на восточный космодром готовиться к очередному полету. Она поняла, кто прислал ей видео: её двоюродная сестра работала врачом на одном из тренировочных полигонов, а она всегда была против Игоря – что за семья с космолетчиком-межпланетником...
Сердце болело невыносимо.

Когда она очнулась, было уже темно. Подняла голову, огляделась… взгляд упал на комок тускло поблескивавшего в тигле металла. Она взяла кусочек золота в руки. Он был прохладным и неровным. Пальцы ощутили выпуклости, шероховатости, впадинки, мельчайшие точки – как будто горе обострило не только все её чувства, но и осязание. Она легонько сжимала металл в пальцах, вспоминая каждый редкий день, каждый час с Игорем. Встала, подошла к станку, положила было руку на «улитку», потом передумала и взялась за «объемную»…

В шесть утра Юлия бросила готовое изделие на стол. Запястья ныли от напряжения во время филигранной шлифовки, глаза слезились, в голове шумело. Медальон лежал перед ней – ассиметричный, покрытый непривычным для нее объемными узором. Тонкие ломаные линии сочетались с плавными дикими изгибами и неровными ячеистыми кавернами, гладкость переходила в шершавость, резкие грани припадали к нежным выпуклостям… Она еще никогда не делала таких работ. В этом узоре было все: её любовь, её боль, её ненависть к той… что как игла горела в её сердце, и… её надежда на будущее. Вдруг она поняла, что все равно верит в их общее с Игорем будущее.
…
Криоглиссер уходил на космодром «Восточный» в пять утра. Игорь спал этой ночью как обычно - крепко и глубоко. Мало что могло бы вывести его из равновесия, а тем более – полет в космос, пусть даже это был и уникальный проект «Р-500» . Единственное, что отличало эту ночь от других – это четкий, хорошо запомнившийся сон. Ему снились мягкие бурые холмы в мутных далях серых равнин, белые силуэты невысоких гор, и на замерзшей поверхности круглого озера – огромная стоящая на ребре прямоугольная ледяная глыба.

Принимая душ, Игорь вспомнил, где он видел такие же прямоугольные плиты льда: на Каракольских озерах в горах Алтая, куда они ездили отдыхать и кататься на лыжах с Юлей. Местные рассказали, что это связано с какой-то трещиной в горной породе на дне озера. Будто бы геометрически правильные глыбы льда поднимались с его дна зимой, в первые сильные морозы. Пробив неплотный лед, почти идеально ровные и зеркально-блестящие, они оставались на поверхности озера всю зиму, и туристы приходили туда специально, чтобы сфотографироваться рядом с ними.
«Точно! Вот откуда этот сон» - подумал Игорь, с удовольствием постанывая и растирая горящее от ледяной воды тело жесткой рукавичкой.

В холле собрались все члены небольшого экипажа уникального космолета «Шаляпин». Родственников не полагалось, но Игорю показалось, будто в толпе сотрудников космодрома, пришедших проводить команду, мелькнуло лицо Юли. Нет, её не могло здесь быть – ему только показалось. Вспомнился вчерашний телефонный разговор и их неожиданная встреча. Он позвонил ей и рассказал, что через день улетает в межпланетный рейс на полтора года. Она очень разволновалась, не смогла даже сразу понять, что это за проект «Р-500», хотя он рассказывал ей про неудачу первой экспедиции и про строительство удивительного корабля, предназначенного именно для этой планеты. Она вообще говорила с ним странно, захотела немедленно приехать, едва успела на последний рейс стратолета-лоукостера, сидела, скрючившись от перегрузок, в душном салоне класса С.

Игорь был очень рад этой встрече. Он познакомил её с ребятами, с психологом Тиной, которую они обожали. Тина не очень терзала команду тестами и тренингами, шаталась с ними по кафешкам и дала один абсолютный совет на все сложные ситуации: ко всему, что бы ни случилось, относиться с юмором. А к смерти – просто молча. Потому что боли не будет (об этом всегда позаботится имплант, который при необходимости блокирует любую боль), а к смерти все межпланетники и так психологически готовы – это входит в курс их обучения.

Юля после знакомства с Тиной необыкновенно оживилась, хохотала, беспрерывно его целовала, что ему очень нравилось. «Все-таки Тина отличный психолог - подумал Игорь, любуясь оживленной Юлей, – даже обидно, что она стала такая веселая: все-таки у меня впереди опасный полет».

Вечер продолжился в постели, Юля отдавалась любви как никогда бурно и страстно, а потом она повесила ему на шею маленькое бархатное сердечко на тонком шнурке, сказав, что это – сюрприз, который она сделала для него сама, и чтоб он, если ему будет очень-очень трудно, взял его в руки – и сразу все станет прекрасно. Игорь ощупал мягкое пухлое рубиновое сердечко и улыбнулся: «Ты и шить умеешь!» (вот же причуды у девчонок!). Юля счастливо улыбалась, гладила его по груди, глядела в глаза, и согласно кивала: «Да, да, да, я все умею…»

Во время полета, выпадая периодически из утомительного безмыслия искусственной комы, Игорь снова и снова прокручивал в уме все детали знакомой до мелочей истории полета на Планету Бурых Холмов – так её назвали парни из той экспедиции в своих первых и единственных отчетах, которые удалось получить по субфотонной связи…

…В далеком 2009 году на орбиту Земли специально для охоты за планетами был выведен мощный телескоп «Кеплер». Он принадлежал тогда США , сейчас их историческим наследником стал СААГ - Союз американо-азиатских государств, который является частью ВЕКА - Всемирного Единства Культурных Анклавов. Этот уникальный по тем временам прибор был способен «разглядеть» объекты размером с Землю, находящиеся в непосредственной близости от звезд. Именно тогда, почти 7 веков назад, было установлено, что только в нашей галактике Млечный путь существует по меньшей мере 500 миллионов планет, потенциально пригодных для жизни. В 27 по классической системе летосчисления столетии ВЕКА выделило огромные средства на экспедиции к первым 500 близнецам Земли. Их задачей было найти планеты, имеющие энергоресурсы для дальнейшего существования земной цивилизации.

Жизнь на Земле, достигшая наконец разумной силы и равновесия, подвергалась опасности с 3-х сторон. Недра могли еще давать сырье для работы производственных модулей ВВП, но ресурсы неизбежно истощались. Люди справились с глобальным потеплением, повесив над планетой вуаль из заряженных мельчайших частиц азотистой воды, но получили новую проблему: бэта-лучевое голодание. К тому же, к Земле приближалась комета, изменить траекторию которой не представлялось возможным. Таким образом, у землян оставалась приблизительно пара-тройка тысячелетий, чтоб найти себе новый дом и переселиться туда.

Постепенно перевезти на другую планету все население Земли было для ВЕКА вполне посильной задачей. Но захватить с собой все достижения цивилизации, и прежде всего ВВП, не было никакой возможности. На новом месте все придется строить заново, пусть и по готовым технологиям. А для этого на первых порах нужны огромные запасы местных легко добываемых ресурсов…

Объединившись для решения этой задачи, человечество победило терроризм, который терзал мозг и тело общества в течение нескольких веков. Игорь помнил взрывающие душу и разум документальные видеосаги о чудовищных массовых убийствах, о диком даже для древнего 21 века мировоззрении террористов, которые, будучи не в силах сопротивляться зомбирующему воздействию на их сознание всемирных ресурсных корпораций, устраивали настоящие мясорубки, проливая моря крови и вызывая шквал проклятий. В те времена в земном мире, где уровень жизни людей был еще чудовищно неравным - от крайнего голода у одних до швыряния миллиардов на прихоти у других - шла последняя глобальная борьба за ресурсы, технологии, информацию…

Позже, когда была открыта Энергия парадоксальных пустот и появился ВВП - Великий выпрямитель пустот - вопрос энергии для производства и жизнедеятельности людей был решен раз и навсегда. Человечество объединилось и создало Всемирное Единство Культурных Анклавов, которое, кроме прочих, решало основную глобальную задачу – как человечеству выжить в грядущей планетарной катастрофе.

Для того, чтобы основательно подготовиться и мигрировать на планету красного карлика - нового эволюционно молодого солнца - нужно было еще как минимум два-три тысячелетия тщательной работы. Одним из её этапов и стал поиск подходящих планет, на которых не было бы разумной жизни.

Экспедиция за номером 213 проекта «Р-500» ничем не отличалась от сотен других из этой серии. Несколько кораблей проекта погибли в космосе при разных обстоятельствах, большинство достигали планет и возвращались с географическими данными, информацией о климате, образцами и пробами пород. На планету Глизе 581-G (№ 213 по единому каталогу Близнецов, расстояние от Земли меньше 20 световых лет, вес - в полтора раза выше Земли, орбитальный период 37 суток) полетел корабль «Леннон».

Когда-то давно Совет космопсихологов принял решение называть все межпланетные корабли проекта «Р-500» именами великих музыкантов прошлого. По прошествии расчетного времени полета с корабля пришло первое сообщение: «Леннон» на орбите, полет прошел в штатном режиме, получили основные данные о планете G, приступаем к посадке».
Через сутки пришло еще одно сообщение, Игорь знал его почти наизусть. Это сообщение содержало данные анализатора и краткое описание ситуации - аудиодневник друга Игоря, художника, писателя и журналиста Александра Лавринцева. Фрагменты этого описания Игорь, выныривая на время из мутной искусственной комы для интенсивной вентиляции легких, снова и снова прокручивал в памяти.
…
«29. 10. 2712 г. «Леннон» несколько раз облетел планетку G, получил основные данные и выбрал для посадки плоскую долину в горной местности ближе к экватору – это будет наша база. Все физические показатели в целом совпадают с расчетными. Но по мне так планета холодновата, особенно по полюсам, даже на экваторе температурный максимум -15С. Хотя, если подогреть парой искусственных инфраспутников – будет идеальный комфорт для жизни.

Атмосфера непрозрачная, контуры ландшафта видны как сквозь мутное стекло. Получили пробу атмосферы и почвы – ничего особенного, много следов органики, хотя растительности на планете не наблюдается, животных – тоже. Есть океаны, моря и озера, покрытые чем-то гладким и блестящим вроде нашего льда, состав уточним позже. Равнины сизые, горы темнее – серые и каменистые на вид. По всей планете разбросаны архипелагами низкие холмы бурого цвета. Сверху картинка довольно таки мрачная, хоть и пятнистая».

«30.10.2712 г. Сели у небольшой неровной возвышенности, осмотрелись, перекусили, решили выступать немедленно. Идем к скалам посмотреть породы, затем обследуем холмы. Транспортные капсулы использовать пока не будем – здесь недалеко, идти по плотной поверхности довольно легко, захватили одного робота – нести контейнеры с пробами.
Взяли первые пробы почвы равнин, анализатор выдает полный набор минералов, следов металлов на равнине нет, много органических слоев, в том числе глин и меловых пород. Планета тихая, возникает ощущение покоя и уверенности, ребята настроены бодро, шутят.

Дошли до ближайших скал, анализатор выдал присутствие целого спектра минералов, геологи разбираются, довольно ухают. Металлов нет. Идем дальше – к высокому круглому холму. Приборы показывают присутствие углеводородов и металлов! Ура! Если даже сейчас флоры и фауны здесь нет, то она когда-то была, и, судя по поступающим данным – в немалом количестве! На планете жили гигантские растения и животные!!!
Если не обнаружим местную фауну – это, действительно, практически, идеальная для жизни планета. Посадим деревья и цветы, поселим животных… Будем жить, земляне!!

Приближаемся к бурому холму. Взяли первые пробы его массива. Это мягкая, слегка припыленная сверху сыпучими глинами равнины субстанция, напоминающая по своей консистенции манный пудинг. Анализатор выдал малиновый индекс!!! Это углеводороды! А в глубине, под холмом обнаружились огромные запасы железной руды.

Тааак… что-то случилось с анализатором, он вырубился. Придется вернуться на корабль, чтоб просканировать пробы более мощным аппаратом. Нагрузили робота пробами, возвращаемся. Если вспомнить, что вся планета заполнена бурыми холмами, и предположить, что они находятся над рудными месторождениями, то можно сказать, что дело сделано! Мы нашли первую подходящую по всем требуемым параметрам для жизни планету! Да здравствует Планета Бурых холмов!
Вышли из-за холма. Тревога!!! На посадочной площадке нет корабля! Вокруг, вроде, все спокойно. Мчимся бегом по направлению к центру долины...

Бедный «Леннон» там, на посадочной площадке. Вернее, не он, а то, что от него осталось. Перерыли огромную бесформенную кучу пластика - не верим своим глазам!!! Ни грамма, ни микрона металла не осталось в этой груде сложнейших деталей. Испарились, как влага от нестерпимого жара, все металлические части корабля, не осталось и следов сверхтвердых молибденовых сплавов, исчезла точнейшая золотая пайка, сверхпрочные и сверхтонкие вольфрамовые волокна… А пластик, органическое и синтетическое стекло, алмазные корректоры остались целы и невредимы…

Мы стоим в оцепенении, в мертвой тишине. Не могу отделаться от впечатления, что останки корабля - это куча аккуратно обглоданных костей, на которых какое-то прожорливое чудовище не оставило ни кусочка мяса. Командир предположил, что металл растворился под воздействием какого-то неизвестного газа, который есть в атмосфере. Но почему тогда металлические части наших планетных костюмов и нашего робота остались целы и невредимы?

Стало темнеть. Решили отправить данные на Землю, пользуясь небольшим переносным субфотонным передатчиком, который взяли с собой. Конечно, они будут идти долго, но рано или поздно дойдут. Я решил сжать и отправить на Землю этот короткий дневник. Кто знает – может быть, я что-то такое сказал, что поможет понять причину исчезновения металла и избежать опасности следующей экспедиции.

Ночуем прямо на равнине недалеко от «Леннона»… бывшего «Леннона». Почва мягкая, можно было бы хорошо выспаться, если б не ощущение неминуемой беды... Красноватая мутная звезда – местное солнце - опускается к горизонту. В сумерках скал почти не видно, а бурые холмы кажутся больше и ближе, чем днем».

…
Вместе с этим сообщением пришли данные о пробах, которые успели получить разведчики. Все в этих цифрах и символах было спокойно и в основном совпадало с прогнозами. Все, кроме обнаруженных экспедицией огромных запасов углеводородов и металлов. Больше с планеты Глизе 581-G не поступило ни одного сообщения.

«Шаляпин» приземлился почти в том же месте, где 30 земных лет назад был разрушен несчастный «Леннон». Корабль для повторной экспедиции построили без единого микрона металла. Его также не было ни в костюмах разведчиков, ни в транспортных модулях, ни в новейших роботах. На Земле уже научились обходиться без металлов, но качественных углеводородов для производства всех необходимых плазмопластов могло хватить, как уже говорилось, не более, чем на 2-3 тысячи лет... Переработка мусора давала низкокачественные массы, которые годились только для строительства новых пластронов и замены некоторых простейших блоков гигантского ВВП.

Перспективы у Глизе 581-G – земли Бурых Холмов - были просто головокружительные: ни одной из более, чем 300 экспедиций, еще не удалось найти планету, которая была бы настолько пригодна для жизни и при этом не заселена. Поэтому было решено направить туда для разведки еще один корабль.
Основной гипотезой гибели экспедиции оставалась предположение о том, что в составе атмосферы есть агрессивные вещества, которые воздействовали на металлы и мгновенно разрушили их. Но к этому объяснению было слишком много вопросов: например, почему некоторое время оставались невредимыми костюмы членов команды и их полевые приборы? Первой задачей экспедиции был осмотр места гибели корабля.

Игорь смотрел сквозь иллюминатор на плоскую равнину, на низкие серые горы и круглые бурые холмы и вспоминал свой сон. Неужели у него такое хорошее воображение, что он так точно смог представить эту планету после прочтения дневника Саши? Он, казалось, узнавал этот мир, как будто уже не раз побывал здесь. Наступал вечер, округлые очертания холмов скрывались в темно-сизых сумерках. Надо ждать до утра… ждать и не пытаться понять, что случилось с его другом на этой равнине мутным темным вечером 10 земных лет назад.

…Он продирался сквозь тягучую теплую массу, она обволакивала, душила его, заполняла собой все его поры, пробиралась сквозь непроницаемые ткани межпланетного костюма, который выдерживал 500 выходов в открытый космос. Ему казалось, что вязкие тугие щупальца гигантской медузы тянутся к самому сердцу, к маленькой малиновой точке в его груди…

Игорь проснулся и сел в постели. «Нехороший сон…» - подумал он. В крестообразный переплет корабельного иллюминатора смотрел мутно-серый рассвет, на горизонте темной массой вздымались бурые спины холмов. Выбросив из головы неприятные мысли, космотетчик начал готовиться к выходу на планету.

Через полчаса они были уже снаружи и шагали к отчетливо видимой невдалеке неровной куче. Это были остатки корабля, все пластиковые детали по-прежнему были целы, только слегка покоробились от времени. Исследование почвы вокруг не дало никаких новых результатов: следов металла не было и в помине. Целый день они брали повторные пробы – получили ровно те же данные, что предыдущая экспедиция. «Шаляпин» стоял на месте, цел и невредим, и никуда не исчезал. Следов людей в ближайших окрестностях они так и не нашли, и назавтра было решено идти дальше, чтобы исследовать озера вблизи холмов.

У первого же озера Игорь замер, как громом пораженный: он увидел те же геометрически правильные блестящие глыбы, что снились ему на Земле. Он подошел поближе и обнаружил, что со стороны берега эти глыбы испещрены странными ассиметричными объемными узорами. Тонкие ломаные линии сочетались с плавными дикими изгибами и неровными ячеистыми кавернами, гладкость переходила в шершавость, резкие грани припадали к нежным выпуклостям…

Он протянул руку, погладил одну из нежных округлостей, и вдруг лед почти неуловимо шевельнулся под пальцами, как будто начал протаивать от их тепла. Но это был бред, материал костюма абсолютно нетеплопроводен и подходит для выхода даже в открытый космос. Показалось – решил Игорь.

Подошел командир, полюбовался ледяными узорами, потом отбил молотком несколько кусков и уложил в контейнер. Что-то пронзительно и тонко зазвенело в высоте. Игорь поднял глаза, и ему показалось, что в молочное туманное небо фонтаном ударила нежно-алая струя света. Игорь опять наклонился к ледяной плите и стал внимательно рассматривать узоры, которые находился ближе остальных к крутому мягкому боку холма. Он долго, не отрывая глаз, вглядывался в них и вдруг заметил, что рисунок на поверхности плиты медленно, почти неуловимо меняется, так, как будто под воздействием потоков тепла протаивают новые ямки, появляются свежие бороздки и трещины.

«Так вот в чем дело!» – Игорь почувствовал огромное облегчение, когда понял, как возникают эти узоры. Холм теплый! От него почти неуловимым потоком на ледяные глыбы льются легкие подвижные струи тепла, которые, как тонкие горячие пальцы, и формируют эти причудливые объемные рисунки.

Он присел на край холма, как будто хотел ощутить его тепло, и начал соображать, какие химические процессы могут повысить температуру в углеводородах. «Да какие угодно процессы! Незнакомая планета, еще никому не известно, какие реакции могут происходить в веществах этой природы при непонятных нам условиях», - подумал он. «А ведь они когда-то были живыми – эти холмы, как и наша земная нефть, как газ и уголь…»

Вдруг Игорь почувствовал, что масса холма под ним начала медленно, а потом все быстрее и быстрее проседать и он стал проваливаться в нее, как в карамельную густую трясину. Вот он уже в воронке, вокруг - зыбкое тело холма, оно обволакивает его, душит, сдавливает мышцы и кажется, пробирается сквозь непроницаемые оболочки межпланетного костюма, который выдерживал 500 выходов в открытый космос. Он ощутил, как мощные щупальца гигантской медузы тянутся к самому его сердцу, к маленькой малиновой точке в груди…

Где-то в глубине сознания слабо зазвучал голос Юли: «Возьми его, когда тебе будет очень-очень трудно…» Из последних сил он дернул аварийный клапан костюма, дотянулся до груди, рванул шнур и тут же откинул руку в сторону, пытаясь распластаться, удержаться от погружения в вязкую глубь… Маленькое малиновое сердечко выпало из раскрывшейся судорожно ладони и вдавилось в теплую тягучую гущу бурого холма…
…
Игорь лежал на белом льду круглого озера у подножия одной из прямоугольных глыб. С противоположного берега к нему бежал командир, размахивая руками и спотыкаясь. Игорь услышал его голос:
- Он тебя проглотил, понимаешь, проглотил, как гиганский бегемот – а потом выплюнул!!! Да что же это такое, мать твою!! Ты зачем полез в самую трясину, они же мягкие, вязкие, как каша!!!

Голос в наушниках был близко, а командир еще далеко. Игорь сел на льду и ощупал себя – автоматика сработала безупречно, клапан скафандра был надежно задраен по аварийному шву. Он огляделся по сторонам. На белой поверхности озера рядом с ним алело небольшое пятно – это было то самое сердечко - смешной подарок Юли. Он поднял мягкий бархатный мешочек, тот был разорван сбоку. На ладонь Игорю выпал небольшой медальон белого золота.

У него перед глазами задергались и заскользили уже знакомые ему по ледяным глыбам причудливые, дикие ассиметричные узоры, сочетания гладких и шероховатых выпуклостей, резких ломаных линий и нежных овалов. Некоторое время он рассматривал медальон, потом перевел взгляд на блестящий узорчатый лед и стал вглядываться в него. И вот в его голове сначала медленно, приглушенно, а потом все отчетливей и громче зазвучала мелодия, как будто странный низкий голос пел:

В стране фиолетовых гор и золотистых просторов, что помним мы,
Несметной тугой пустотой огражденной от времени серых туманов
Цвела алая Мальва – мать живья и всего, заполняющего пустоты.
Пела Мальва - и звуки её песен ткали высокое и широкое и просторное.
Все живье и движье теплело и летело сквозь мальву звуком её песни,
Все становилось, и продолжалось, и было через пение Мальвы, помним мы.
Все, что было и продолжалось - заполняло пустоты теплом и силой.
Собирали пустоты тепло и силу, и хранили их звуком песни,
Той песни алой Мальвы, что лилась и росла, и наполняла и рождала.
От рожденного в звуке из пустоты становилось иное, летело и продолжало тепло,
Давало силу быть фиолетовым горам, лиловым туранам и синим архунам.
И наполнялись пустоты, рождая розовое пламя горы и белый блеск просторов.
Но иссякла алая сила Мальвы-матери, помним мы, и поползла серая пустота…
От нее падали ниц тураны и тяжелые архуны тащились через серое,
И в темно-сизом сминалось и вдавливалось в беззвучье то, что было и не стало.
Гасла песня, заканчивалось продолжение, и холодело тепло, и громы рвали муть.
Чужие громады пустот пронизали черное и серое, и никуда не тронулось движье,
А осталось и остановилось, и стало немым и бездвижным заполнять пустоты.
И погасла в беззвучии Мальва, и родились, заполнив пустоты, Бурые Холмы – глыбы стылого живья.
Стала песня Мальвы сном Бурых Холмов, и полнотой пустого, и тяжестью простора,
Но дышали песней Холмы, рождая сны из беззвучья в стынь неподвижных изгибов.
И застыли алые звуки в холодном, белом и гладком для рождения через пустоту, когда придет иное.
Сны Холмов, помним мы алые звуки и тепло, помним и лиловый полет турана,
И архун огнекрылый в стремленье и звуке продолжает, летит, заполняя пустоты.

…
Эпилог

«Шаляпин» приближался к Земле. Уже ушло сообщение о полном успехе экспедиции, Великий Выпрямитель Пустот и Всемирный Анализатор дали предварительное заключение о том, что планета Бурых Холмов является на текущий момент идеальным местом для заселения. Обилие углеводородов, металлов и других запасов природного высококачественного сырья при полной и абсолютной необитаемости планеты позволит соблюсти ОПКК - Основной Принцип Космических Контактов: Принцип невмешательства в инопланетную жизнь. Люди, переселившись постепенно на эту планету, смогут за пару столетий воспроизвести все достижения Земной цивилизации, и задача выживания человечества в планетарной катастрофе будет решена - гуманным и безболезненным способом.

ВВП открыл тайну Бурых Холмов: особый состав и структура углеводородов планеты такова, что позволяет превращать металлы в их оксиды и другие сложные соединения. Именно эти процессы происходят в недрах планеты, там, где вещество бурых холмов примыкает к рудам. Холмы как бы «питаются» металлами и увеличивают свой размер, плотность и массу за их счет.

Вероятнее всего, «Леннон» после ухода экипажа упал на один из молодых «голодных» холмов, рядом с которым он приземлился. В результате реакции холм уничтожил сначала опоры корабля, а потом очень быстро «съел» и все его остальные «вкусные», выполненные из чистых металлов части. Люди же, вынужденные провести ночь на холмах, погибли, потому что их костюмы, сделанные на основе металлических композитных нитей, тоже были растворены и поглощены.
И только одного не знал ВВП – он не знал, что жизнь настолько причудлива и многообразна, что душу, разум и силу могут иметь не только люди. Душу и память могут иметь и Бурые Холмы. А то, что имеет душу и разум – всегда найдет, как воплотить её и запечатлеть её в знаках, единых понятных для всего живого и живущего.

Игорь знал это. Он летел к Земле и думал о том, как расскажет об этом Юле, а потом они вместе придумают, как рассказать об этом людям. Ведь кто, в конце концов, умнее – ВВП или люди, которые его придумали? Человечество поймет, что нельзя заселить планету Глизе 581-G, не нарушив принцип ОПКК, потому что это земля Бурых Холмов. Они там живут, это их мир. И поселиться в их мире можно только в том случае, если земляне поймут их язык и научатся жить рядом с ними – в согласии и сотрудничестве.

И всегда будет звучать во вселенной великая песня любви, радости и потерь, боли и надежды – вечная Песнь Бурых Холмов.

Анастасия Карягина - не первой свежести, но вполне симпатичная офисменеджер директора ООО "АВС-стайлинг" - не любила черного кофе, особенно без сахара. А любила варенца, особенно с маковой булкой. Но, несмотря на это, она каждый день заходила в стильное кафе на втором этаже бизнесцентра и, красиво задумавшись, выпивала там чашечку эспрессо с холодной водой. И когда после этого она поднималась на лифте в свой офис, то казалось ей, что день прошел не зря.

Анастасия Карягина - офисменеджер компании ООО "АВС-стайлинг" - не любила собак, но очень любила оппозиционеров. Зато собаки чрезвычайно любили Анастасию и стремились кто облаять, кто стукнуть прутом твердого хвоста в замахе, кто лизнуть в лицо слюнявым языком.
Анастасия читала о любви к животным в стихах детских поэтов и блогах популярных оппозиционеров-белоленточников и поэтому разумно терпела нежеланную приязнь животных.
Однажды, после одного особенно безудержного акта симпатии со стороны таксы с активной жизненной позицией и жесткими кривыми когтями, она заперлась в туалетной кабинке, достала из сумочки запасные колготки и смартфон и написала твитт в ленту Ксении Собчак:
"Собаки очень любят людей, но лучше бы кусали, иначе для моей убежденности и веры в добро пока еще невозможно цинично положить камень в эту доверчиво распахнутую любящую пасть..."
Ксения ничего не ответила.