Декамерон или обратный отсчет NF

Это единственный более-менее обработанный кусок (начало) повести "Запад-Восток", повесть готовится на конкурс в один иностранный журнал, к весне. остальное написано кусками , набросками и необработано.
Вот к этому очень хочу услышать мнения, дорогие мои! План продолжения, основные эпизоды, суть монологов и линии развития отношений покажу желающим, если пойдет конструктивный разговор)
Спасибо заранее))

Новелла пятая



Маркиза Монферратская обедом, изготовленным из куриного мяса, а равно и благоуветливыми речами укрощает безумную страсть французского короля



Фьямметта с очаровательною приятностью начала свой рассказ так:

— Во-первых, повести наши доставляют мне особое удовольствие тем, что они доказывают, как много значит остроумный и быстрый ответ; во-вторых, я убеждена, что если высшая мудрость мужчины заключается в том, чтобы неукоснительно добиваться благосклонности женщины более знатной, нежели он, то наивысшая осмотрительность женщины состоит в том, чтобы суметь уберечься от любви к мужчине, который по своему положению стоит выше ее, — это-то и навело меня на мысль, приятные дамы, рассказать вам повесть, из коей будет явствовать, как именно, с помощью каких поступков и речей некая благородная дама сумела от чего-то уберечься, а что-то притушить.

Маркиз Монферратский, доблестный муж, гонфалоньер церкви, приняв участие в крестовом походе, вместе с другими христианами отправился воевать в страны заморские. Когда речь о его доблести зашла при дворе Филиппа Кривого, также собиравшегося в поход, один из рыцарей высказал мнение, что во всей подсолнечной не сыскать другой такой четы, как маркиз и его супруга, ибо он выделяется среди прочих рыцарей своею доблестью, она же — самая красивая и самая достойная женщина в мире. Слова эти так глубоко запали в душу французского короля, что, никогда в жизни маркизы не видев, он воспылал к ней внезапною страстью и положил нимало не медля выступить в поход, для чего сесть на корабль в Генуе, до Генуи же следовать сухопутьем, дабы иметь благовидный предлог посетить маркизу, а так как маркиз отсутствовал, то король был уверен в успехе. Замысел свой он не преминул привести в исполнение. Приказав войску двигаться вперед, он двинулся в путь с небольшой свитой и, приблизившись к поместью маркиза, послал сказать его супруге, чтобы она ждала его завтра к обеду.

Рассудительная и сметливая маркиза велела в самых учтивых выражениях ответить ему, что, мол, добро пожаловать, что это для нее честь неслыханная. Но потом ей все-таки показалось странным: что бы это значило, что король вознамерился посетить ее в отсутствие мужа? Она пришла к мысли, что его привела к ней молва об ее красоте, и в своем предположении не ошиблась. Со всем тем, будучи женщиною бесстрашною, порешила она принять короля с честью и, послав за добрыми людьми, не пошедшими на войну, по их совету отдала надлежащие распоряжения; что же касается обеда и съестных припасов, то это она взяла на себя. Она велела изловить всех кур в округе, а поварам своим наказала изготовить блюда для королевского стола только из этих самых кур. Итак, в назначенный день прибыл король, и маркиза встретила его с великою торжественностью и честью.Как же скоро король увидел ее, она показалась ему несравненно прекраснее, добронравнее и благовоспитаннее, нежели он представлял ее себе со слов рыцаря, и он не мог налюбоваться ею и превозносил ее до небес, чувство же его к ней тем быстрее росло, чем яснее ему становилось, что маркиза превзошла все его ожидания. Отдохнувши в покоях, разубранных ради такого почетного гостя, король вышел к обеду и сел рядом с маркизой, прочие же сели за другие столы, заняв места соответственно своему званию.

Король, в восторге от многочисленных перемен блюд, а равно и от тонких, дорогих вин, бросал на прекраснейшую маркизу восхищенные взоры. Блюда тем временем сменялись одно другим, и в конце концов король подивился тому обстоятельству, что хоть они и разные, но все до одного — из кур. Между тем король знал, что эти места обильны всякого рода дичью; коль же скоро он заранее упредил маркизу о своем прибытии, — значит, у нее было время послать людей поохотиться; однако, сколь ни был король изумлен, а все ж порешил завести разговор с маркизой касательно одних только кур. Того ради, обратясь к маркизе, он с улыбкой спросил ее: «Госпожа моя! Разве здесь у вас водятся только куры, а петухов нет?»

Маркизе был вполне понятен вопрос короля, однако ж, сообразив, что сам господь предоставляет ей сейчас возможность высказаться, она, не моргнув глазом, ответила королю: «Как же, государь, петухи у нас водятся, — вот потому-то наши курочки в чужих петухах и не нуждаются».

Послушав такие речи, король тотчас уразумел сокровенный их смысл; убедившись же, что уговаривать такую женщину — значит бросать слова на ветер, а силой с ней тоже ничего не поделаешь, король склонился к мысли, что если он безрассудно воспылал к маркизе страстью, зато он поступит мудро и к вящей своей чести, если безумный ее пламень погасит. Оставив всякую надежду и убоявшись ответов маркизы, он, уже не подшучивая над нею, продолжал обедать. Как же скоро обед пришел к концу, король, дабы скорым отъездом прикрыть неблаговидную цель своего прибытия, поспешил поблагодарить маркизу за оказанный ему прием, она поручила его воле божией, и он проследовал в Геную.

— Обворожительные дамы! Вам, уж верно, не приходилось слышать, как загоняют дьявола в ад, — вот почему я намерен, по возможности не отдаляясь от предмета, о коем вы рассуждали весь нынешний день, именно об этом вам рассказать. ...
...В городе Капсе в Берберии жил-был когда-то страшнейший богач, и у многодетного этого богача была пригожая и благонравная дочка по имени Алибек. Сама она не была христианкой, однако ж ей приходилось слышать от многих проживавших в городе христиан о преимуществах христианской веры и христианского богоугождения, и к одному из них она обратилась с вопросом, как лучше всего, не встречая на своем пути особых препон, угодить богу. Христианин отвечал, что тот наилучшим образом угождает богу, кто бежит мирской суеты, как, например, пустынники фиваидские. На другое утро эта самая простушка, — а ей и было-то, должно думать, лет четырнадцать, — не по призванию, а из детского каприза, никому ни слова не сказав, тайком, без спутников, отправилась в пустыню Фиваидскую, а так как каприз у нее по дороге не прошел, то спустя несколько дней она кое-как до тех уединенных мест добралась и, заприметив хижину, направилась к ней и увидела на пороге пустынножителя, — тот при виде ее пришел в изумление и спросил, чего ей здесь надобно. Девушка ему на это ответила, что она по внушению самого господа бога пришла сюда послужить ему и найти такого человека, который наставил бы ее, как подобает ему служить.

Праведник, обратив внимание на то, что она еще совсем молода и прелестна, и убоявшись, как бы лукавый не попутал его, если он оставит ее у себя, одобрил благое ее намерение и, покормив ее кореньями, финиками, плодами диких яблонь и напоив водою, сказал: «Дочь моя! Тут неподалеку обитает святой жизни человек, он лучше, чем я, сумеет тебя наставить, — пойди-ка ты к нему». И, сказавши это, он вывел ее на дорогу.

Девушка дошла до того праведника и, выслушав от него то же самое, в конце концов добралась до кельи юного отшельника по имени Рустико, человека в высшей степени богобоязненного и праведного, и обратилась к нему с тем же вопросом, какой она задавала другим. Рустико, дабы подвергнуть свою стойкость великому испытанию, не попросил ее удалиться, как прочие, но, напротив того, оставил в своей келье, а когда спустилась ночь, устроил ей ложе из пальмовых веток и сказал, что она может здесь соснуть.

Не успел он это вымолвить, как твердость его духа была тут же подвергнута искушению. Рассудив, что он чересчур понадеялся на свои силы, он признал себя побежденным и сдался без боя. Выкинув из головы благочестивые помыслы, молитвы и истязания плоти, он вызывал в своем воображении молодость и красоту девушки и размышлял о том, как себя с ней держать и как действовать, чтобы ей не пришло в голову, что он распутник и замыслил овладеть ею. Задав ей несколько вопросов, он удостоверился, что она девственница и не представляется простодушною, а такова и есть на самом деле, и тогда у него созрело решение, как под видом богоугождения овладеть его. Сначала он долго втолковывал ей, насколько дьявол враждебен богу, а затем объяснил, что нет дела более богоугодного, как загнать дьявола в ад, где ему самим всевышним определено находиться.

Девушка спросила, как же нужно загонять дьявола. Рустико ей на это ответил: «Не в долгом времени ты это узнаешь, а пока делай то же, что буду делать я». И тут, сбросив с себя то немногое, что на нем было, разделся догола, а его примеру последовала девушка. Потом стал на колени, словно хотел молиться, а ей велел стать перед ним.

Итак, он стоял на коленях, и при виде ее прелестей похоть его все сильнее распалялась, следствием чего явилось вздымание плоти; Алибек же, в изумлении созерцая таковое явление, спросила: «Что это у тебя торчит, Рустико? У меня такой штуки нет».

«Ах, дочь моя! — ответствовал Рустико. — Это и есть дьявол, о котором я тебе толковал. И — поверишь ли? — как раз сейчас он причиняет мне нестерпимые муки».

А девушка ему: «Слава богу, что у меня этого дьявола нет, — потому-то мне и легче».

«То правда, — согласился Рустико, — зато у тебя есть другая штука, а у меня ее нет».

«Какая штука?» — спросила Алибек. Рустико же ей на это ответил: «У тебя ад, и сдается мне, что господь послал тебя ради спасения моей души, ибо если дьявол начнет уж очень досаждать мне, а ты надо мною сжалишься и дашь мне снова загнать его в ад, то мне ты доставишь великую отраду и в то же время как нельзя лучше послужишь и угодишь богу, а ведь ты, сколько я могу уразуметь из твоих слов, для того сюда и пришла».

Девушка же в простоте души ему сказала: «Отец мой! Коли ад во мне, то загоняйте дьявола, как скоро вам заблагорассудится».

«Будь же ты вовек благословенна, дочь моя! — воскликнул тут Рустико. — Итак, пойдем и загоним дьявола, чтобы он оставил меня в покое».

С этими словами он положил девушку на постель и показал, какое положение следует ей принять, чтобы злой дух был заточен.

Девушке впервые пришлось загонять дьявола в ад, и потому ей было больновато. «Да уж, отец мой, — сказала она, — сквернавец он, этот самый дьявол, подлинно враг господень, не то что кому-нибудь там еще — самому аду больно, когда его туда загоняют».

«Это не всегда так будет, дочь моя», — возразил Рустико.

И чтобы впредь ей было легче, они, прежде чем встать с постели, еще раз шесть загоняли дьявола, сбили с него гордыню, и он до поры до времени охотно смирился.

Впоследствии, однако, дьявол часто бывал обуреваем гордыней, а девушка никогда не отказывалась сбить ее, оттого что эта игра пришлась ей по вкусу. «Видно, правду говорили добрые люди в Капсе, что богоугождение отрадно, — говорила она Рустико. — И точно: ничто не доставляет мне такого удовольствия и наслаждения, как загонять дьявола в ад. По мне, глупее глупого стараться угодить богу как-нибудь иначе». Девушка часто посещала Рустико и всякий раз ему говорила: «Отец мой! Я удалилась в пустыню, дабы угождать богу, а не бездельничать. Пойдем загоним дьявола в ад».

Загнав же его, она иной раз обращалась к Рустико с такими словами: «Не могу взять в толк, почему дьявол бежит из ада. Уж, кажется, ад встречает и принимает его радушно — другой на его месте так бы оттуда и не вышел».

Одним словом, девушка столь часто подбивала Рустико и уговаривала его послужить богу, что от него кожа да кости остались и он мерз на солнцепеке. По сему обстоятельству он стал внушать девушке, что дьявола должно наказывать и загонять в ад, только когда он гордо поднимает голову: «А мы с тобой, по милости божией, спесь-то с него сбили, и он теперь молит бога, чтобы его оставили в покое». Девушка на время притихла.

Видя же, что Рустико больше не просит ее помочь ему загнать дьявола в ад, она однажды сказала: «Рустико! Твой дьявол наказан и больше тебе не докучает, а вот мой ад не дает мне покою. Будь добр, при помощи своего дьявола утихомирь неистовство моего ада, так же как я с помощью моего ада подсобила тебе сбить гордыню с твоего дьявола».

Рустико, питавшийся кореньями и запивавший их водою, чувствовал себя, как промотавшийся игрок; он сказал, что слишком много нужно бесов, чтобы утихомирить ад, но что он, однако ж, постарается сделать все, что в его силах. И точно: время от времени он ее ублажал, но крайне редко, и толку ей от того бывало столько же, сколько льву, если б ему в пасть кинуть боб, так что девушка, полагавшая, что она недостаточно усердно служит богу, в конце концов возроптала.

Пока между дьяволом Рустико и адом Алибек по причине пылкости одной стороны и маломощности другой шли нелады, в Капсе вспыхнул пожар, и во время этого пожара сгорел в собственном доме отец Алибек со всеми своими чадами и домочадцами, так что Алибек являлась теперь единственною наследницею его достояния. И вот некий юноша, именем Неербал, живший не по средствам и спустивший все свои денежки, сведав, что Алибек жива, отправился ее разыскивать, и, отыскав, к великой радости Рустико и наперекор ее желанию, доставил в Капсу, прежде чем казна успела присвоить имущество ее отца по причине отсутствия наследников, женился на ней и завладел огромным ее достоянием. Но еще до свадьбы местные жительницы спрашивали ее, как она угождала богу в пустыне; она же им на это отвечала, что загоняла дьявола в ад и что Неербал совершил великий грех — отвлек ее от служения богу.

Женщины полюбопытствовали: «Как же ты загоняла дьявола в ад?» Девушка пояснила им это на словах, а для пущей наглядности сопровождала свою речь телодвижениями. Женщины как покатились со смеху, так до сей поры еще покатываются. «Не кручинься, девушка, — сказали они, — здесь тоже отлично это умеют делать. Неербал будет вместе с тобой усердно служить богу».

Они разнесли это по всему городу, и отсюда ведет свое происхождение поговорка: кто дьявола в ад загоняет, тот богу угождает. И поговорка эта, пришедшая к нам из-за моря, до сих пор имеет хождение в народе. А потому и вы, благословясь, учитесь загонять дьявола в ад: это и богу угодно, и для обеих сторон усладительно, и от сего много хорошего может проистечь и воспоследовать.

Сосед


Сашок сидел на фундаменте своего будущего дома. Наконец-то он мог с уверенностью сказать себе, что строительство началось! В 90-е годы он по случаю купил двойной участок в 14 соток на краю большого дачного общества – кажется, председатель, оформив все по закону, тут же и сбежал с деньгами. Слева от участка Сашка находился большой огороженный кусок леса с пионерским лагерем в глубине соснового массива, справа – большое низкое строение с плоской крышей (то ли пустой склад, то ли заброшенный гараж), прямо – небольшой клин поросшего соснами и кустами берега со спуском на крошечный пляж. И только задней своей частью участок прикасался к другому дачному хозяйству – это были тщательно обработанные, засеянные овощами и плодовыми кустарниками, ухоженные 6 соток земли с небольшим деревянным домиком и аккуратной банькой.
Сашок смачно курил трубочку, щурился на осеннее полуденное солнце и вдыхал пряные ароматы соснового леса, земли, травы, стараясь не думать о кредитах. Утром - даром что суббота - опять позвонили из банка, нужно было что-то делать с кредитами…
За его спиной что-то зашуршало. Сашок повернул голову на звук и увидел человека, который внимательно оглядывал фундамент, явно прикидывая этажность и квадратуру будущей постройки. «Сосед» - понял Сашок и неожиданно поймал себя на странном неприятно-тоскливом ощущении. Откуда-то прилетел и пахнул в лицо запах дыма и гари… «Листья жгут» - подумал Сашок и поднялся навстречу человеку, который, оценив фундамент, теперь так же оценивающе смотрел на него.
Сосед был мужчина в возрасте, высокий, крепкий, правильно одетый во все «дачное» - легкую «штормовку» старого образца, свитер с воротом, старые, но целые и чистые джинсы и резиновые сапоги. Сашок глядел на него снизу вверх. Он в жизни не вышел ростом, про таких, как он, говорят: «метр с кепкой». При этом Сашок был худощав, черноволос, подвижен и моложав – чистый грач на пашне, как говорила бабушка. К тому же, по сформировавшейся за последние несколько лет привычке, он с утра надел «офисный» прикид: пиджак, брюки, рубашка, туфли. Только галстук, вспомнив в последний момент, что едет не на работу, Сашок оставил висеть в шкафу.
Сосед протянул руку и достойно представился:
- Юлий Маркович! Очень приятно!
- Александр! Можно просто Сашок, по-соседски! – улыбнулся Сашок, привычно стараясь замаскировать и побыстрее преодолеть неловкость, которая, как с ней ни борись, всегда возникала у него в первые минуты при общении с крупными и высокими людьми.
- Строитесь? Похвально! А мы тут уже с конца 80-х обосновались, обжились. Место здесь хорошее, тихое, и от города недалеко. Если что понадобится – семена, саженцы, совет по борьбе с вредителями – обращайтесь! Помогу по-соседски.
- Спасибо, Юлий Маркович, обязательно. Только вот у меня жена сказала, что никаких грядок. Только цветы, газон, шезлонги, мангал.
- Ну ну…
Только и сказал сосед и с укоризной поглядел на Сашка. Мол, как же можно.

В эту осень Сашок распахал и засеял газон, поднял сруб из сосны – радуясь, что залил фундамент на ближней к берегу стороне участка, чтоб море проглядывалось из окон. А через год, к следующей осени, уже красовался на поляне, обнесенной легкой темно-зеленой металлической оградой, ладный бревенчатый двухэтажный дом с удобной широкой мансардой, независимым отоплением (немецкий котел, скважина – делов-то!) и теплым сортиром. В конце участка Сашок сделал в ограде калиточку – чтоб ходить, значит, в гости к соседям и чтоб они всегда могли зайти, не церемонясь.
Сосед заходил частенько. Давал советы по реструктуризации кредита, критиковал политику, иногда хвалил, задавал вопросы. Сашок, не таясь, рассказывал ему про стройку, про свою жизнь, про работу. Обсуждали планы строительства гаража, бассейна и каменной пристройки для котла вместо временной, шиферной. Узнал Сашок и про соседа - что он трудится в НИИ СО РАН. Не понял, правда, до конца, в какой должности, сосед выразился туманно о обтекаемо – что-то про лазеры, но все равно проникся: из ученых!
Особой душевной дружбы с соседом и с его трудолюбивой женой у Сашка так и не возникло, но и конфликтов никаких не было: жили мирно, по-соседски. Единственное, в чем они не могли найти общего языка, - это дачные посадки. Сосед был твердо уверен, что земля должна быть возделана. Он приносил Сашку статьи, в которых было написано, что работа на земле лечит человека. Пугал ужасающими примерами про пестициды в магазинных овощах, соблазнял видом и вкусом выращенной на собственной земле редиски.
Сашок благодарил, редиску ел и жену угощал, статьи они аккуратно складировали в особый ящичек, но охоты возделывать землю и взращивать овощи все как-то не возникало. Может, сказывалось "огородное" детство и перестроечные студенческие годы, когда оба, сдав на отлично сессию - она в архитектурном, он в электротехническом - проводили тоскливое лето, вкалывая на приусадебных участках своих деревенских родителей.
Высокая в отличие от Сашка и веселая жена его Лилька, появляясь по выходным на участке, носилась по дому и по поляне босиком, купалась в море, валялась в гамаке на газоне, пялясь в телефон. Она изучала сайты про ландшафтный дизайн и выбирала себе альпийские горки и цветники. Но вообще-то ограничилась тем, что купила по пути у придорожных торговых бабулек какую-то цветочную рассаду, натыкала её, куда глаз лег по вдохновению – получилось загляденье, любой дизайнер обзавидуется. На этом создание альпийских цветников покуда и остановилось.
И гости. Конечно же, гости регулярно съезжались к Сашку на дачу. Сосед разглядывал припаркованные к ограде разноколиберные «ведра», даже специально иногда гулял мимо в сторону моря, чтоб хорошенько их изучить, благо транспорт вольготно стоял рядом с участком (у дома места хватало только двум автомобилям, гаража еще не было). Дивился на горбатый запорожец с хищной тигриной мордой и ручным управлением - на нем ездил инвалид - друг Сашка; косился неодобрительно на вечно грязный, залепленный наклейками всех региональных авторалли уазик и на другие чудеса рукотворного тюнига и стайлинга, которым увлекались странные сашковы и лилины друзья.

Этим осенним вечером светились окна обеих дач. В маленьком домике, что стоял среди ухоженных грядок, кипели в кастрюле трехлитровые банки, привычно и остро пахло уксусом и гвоздикой, уютно мурлыкало радио. Умелые привычные руки женщины мыли крепкие огурчики, на столе светились глянцевой слоновой костью увесистые зубчики зимнего чеснока, темно зеленел вишневый лист. Сосед читал свежий номер «Комка» и поглядывал в окно.
Вдали, за грядками, за калиточкой, за газоном, почти у самого моря (…опасно поставил дом… подмоет берег рано или поздно, зря…) попеременно звучали Квины, Крис де Бург, или резкие гитарные аккорды, чуть фальшивя, сопровождали неровный хор: «что такое осень – это небо…» и еще их любимое, потому что часто пели «…город в дорожной петле!». В отблесках мангала бродили тени, слышался смех. По сложному ломаному периметру Лилиного цветника светились лунным светом в траве газона матовые фонарики. Хороший был осенний вечерок…
А утром поднялся ветер. Светлый бревенчатый дом на берегу моря стоял на ветру пустой и безмолвный. Уехали хозяева, уехали гости.
Юлий Маркович прихлебывал настой шиповника у окна. С тех пор, как на соседнем участке появился дом, это место стало его любимым. Он часто пил тут чай из трав или кофе из цикория и смотрел на высокий просторный новый дом Сашка. Сегодня он проснулся в плохом настроении. Понедельник вообще день тяжелый, а тут еще техников в их лаборатории сокращают, того и глядишь, попрут его, как пенсионера... Еще и осень, перемена погоды - давление скачет. Да и возраст, возраст... Осень и возраст. Жена накануне вечером засобиралась в город – приехали внуки, нужно было угостить домашним. Икры кабачковой баночку взяла, кочан цветной капусты, огурчиков – много не унесешь в сумке, даже если она на колесах, все равно намаешься по автобусам. Жена с вечера светилась от счастья – она любила дачу, любила внуков, хорошая жена, дай бог каждому, не то что у соседа – оглобля, легкомысленная, небось, уже за сорок, а все скачет на газоне.

Сосед вышел на участок, потоптался, задумавшись, чем бы заняться – работы-то много, но как-то настроение было поганое, тревожное настроение, осеннее. Сам не заметил, как подошел к калиточке, ведущей на соседний участок, открыл её и, почему-то озираясь по сторонам, дошел до самого дома. Оглядевшись, он увидел у крыльца опрокинутый ветром мангал. Из него вытекло немного грязной жижи и вывалилась головешка… вывалилась - и упала прямо на мешок с сосновыми стружками, который кто-то из гостей вечером приспособил для комфортного сидения на газоне. Мокрая с одного конца, но явно тлеющая с другого, головешка была чем-то похожа на бутылку из-под любимого сашкового напитка - выдержанного виски. Юлий Маркович виски не одобрял.
Ветер все не утихал. По небу неслись серые облака. Сосед немного постоял у крыльца, разглядывая головешку и что-то соображая про себя, потом вернулся к калитке, еще немного постоял, нерешительно держась за нее рукой, затем повернулся и быстро пошел к своему домику. Он закрыл дверь на замок, сел на велосипед и, виляя от бокового ветра, который дул ровно и сильно вдоль моря, по направлению от бревенчатого дома к пустующему бетонному складу, укатил в сторону города.

Сашку позвонили в обед, когда он был на переговорах в банке. Не вызывая шофера, он сам сел за руль и быстро и аккуратно погнал свой мощный Lexus сначала по трассе, потом мимо сосен, к берегу моря. Недалеко от дома в приоткрытое окно машины пахнуло ароматом дыма и гари. «Листья жгут» - промелькнула было мысль, но Сашок тут же понял, откуда запах, и горько усмехнулся.
Больше всего Сашка поразило то, что дом сгорел до тла. На месте золотистого веселого сруба громоздилась неровная куча мокрых головешек и черной сажи, из-под которой местами выглядывал бетонный абрис фундамента. Черный след (по направлению ветра, догадался Сашок) тянулся от этой груды к забору, в сторону склада. Подъехала на спортивном BMW Лилька, подошла, встала рядом и, как делала всегда, когда хотела мужа за что-то поощрить, легонько коснулась теплой грудью его плеча. Постояли вместе, посмотрели.
- Знаешь что? – Лиля опять коснулась грудью его плеча, - оно и пусть. Мне все равно тут не очень нравилось… - она запнулась на секунду, соображая, как бы подостовернее соврать? – …мне всегда не нравился наш сосед!
Голос Лильки правдоподобно окреп, и она вдохновенно продолжила:
- Давай, когда будем выбирать место для нашего следующего дома, сначала спросим, как зовут соседа? А то имя какое-то странное – Юлий Маркович! Еще бы фамилию Брутов – и картина маслом, просто! Где он, кстати? Он же говорил, что отпуск взял, чтоб капусту собирать?
- Уехали они вчера с женой, я видел, – ответил Сашок.
Он действительно видел, как жена соседа уже в густых сумерках медленно шла к остановке, волоча за собой тяжелую сумку. Хотел окликнуть, предложить подвезти – но что-то остановило, какое-то неприятно-тоскливое чувство. Не окликнул.
Сашок присел на грязный угол фундамента, закурил трубочку и стал глядеть на осенний лес, стараясь не думать о том, что, видимо, опять не удастся добиться реструктуризации долгов по кредитам, и придется отложить строительство новых цехов для его маленького, но передового с точки зрения технологий производства, которым он очень гордился. А значит, новый дом он начнет строить только весной.
А весной и лучше – подумал Сашок. И улыбнулся, увидев, как Лилька бродит по участку, всплескивает руками и пытается оживить немногие, спасшиеся от пожарных шлангов и сапог, последние осенние цветы.