Моя подруга, известный в узких кругах рецензент Лайза Бродская просила распространить ее критику в возможных электронных региональных СМИ.
Спектакль, снятый по роману Пелевина "iPhuck 10", возможно, будут гастроли в Новосибирске, мне не понравилось, но все это кажется каким-то не бесследным для общества.
Показать скрытый текст«Вначале было слово». Первая строка Евангелия от Иоанна, только подтверждающая знакомую всему творческому миру истину – интеллектуальный разговор, придание миру сущности через слово делает нас могущественными со-творцами. Первой строкой из Евангелия заканчивает режиссер Константин Богомолов свой гениальный спектакль, поставленный по роману Пелевина « iPhuck 10». А дальше там – не менее гениальные слова: «Кино – говно». Вот так.
Ну и что, спросите вы? Подумаешь, расхожая фраза, которой пользуются не самые высокие интеллектуалы. Но дело в том, что нужно быть гением, чтобы так точно, и в то же время косвенно, словом не называя, высмеять наше российское общество и инструмент его создания – телевидение, оболванивающее людей. Высмеять многочисленные сериалы и ток-шоу, сфабрикованные для путинского электората, готового продать за набитое брюхо, пиво и телевизор самое ценное, что у него есть – свободу! Чтобы вот так – по-пелевенски-богомоловски метко, одним, провоцирующим возмущенную отрыжку обывателя метким словом «говно», определить место современному российского общества в когнитивной реальности. Само слово – ничтожно, но вписанное в дух произведения, оно превратилось в маленький шедевр. Понимающий – поймет, обывателю – не дано!
Не буду описывать действие, за этим – к Пелевину. Но сам спектакль без натяжки можно назвать откровением. Появление Порфирия на сцене и экране (кстати, потрясающий новаторский ход: трансляция действия с разных сцен и экранов одновременно – действо между параллельными мирами, между прошлым и будущим), появление Порфирия подобно явлению Христа. Но с микрофоном. И еще с воспоминанием о Достоевском, о его Порфирии Петровиче, о воплощении чистого, стоящего над мышиной возней человечества интеллекта, умирающего в «Преступлении и наказании» со словами: «Смерть — это не когда вы теряете сознание навсегда. Смерть — это когда сознание осознает вас до самого конца, насквозь, до того слоя, где вас никогда не было и не…»
Порфирий – искусственный интеллект, да, не человек, и, вроде бы, нечто подчиненное человеку, но с первых аккордов штраусовского «Так говорил Заратустра» становится понятно, что он больше, чем человек, он – сверхчеловек, нечто стоящее выше обывательского восприятия искусства через призму мещанской пошлости. Его монолог о новом, свободном от шаблонов и традиций искусстве – например, о телефонном справочнике, размещенном в романе (как свежо!), его напряженная отповедь критикам с набитым путинской Россией брюхом, отповедь, наполненная освежающим, очищающим матом, которого так боится обыватель, умопомрачительна! Это песня чистого искусства, искусства истинного, не имеющего ничего общего с лубочным солдатом, похитившего радугу и читающего нараспев по-церковному. Сколько иронии вложено в эти Пелевенские строки, понимающий – поймет, обывателю – не дано!
Вообще, мат в спектакле Богомолова-Пелевина приобретает новое полифоничное звучание. Слово из трех букв, рисуемое кровью девушкой Сафо с голыми ногами на красных каблуках, веселая песенка про неприличный секс, прозвучавшая после отрывка из великой Набоковской «Лолиты», человек, снявший штаны и как-то матом справивший нужду, оставшись в белой батистовой рубахе – все вдруг переворачивает сознание и безжалостно, иногда больно, рушит шаблоны. Хочется положить мат в баночку, вынести и слушать, очищаясь от пошлости. Это не просто грубый, мужицкий мат – произнесенный в рамках шедевра, он сам становится шедевром.
***
Вся интерактивность и атмосфера спектакля может без натяжки быть названа шедевром. Шедевры ждали нас уже в фойе. Хотя стильную, вызывающую праведный гнев у ценителей «пошлого прекрасного», галерею, вряд ли можно назвать типичным нафталиновым фойе театров плоского искусства. После живой пульсации гипсовых стен все еще строящегося и дышащего небоскреба «Меркурий» уже не хочется спускаться в традиционный гроб театров с их отжившими пилястрами и пыльными рамами никому не нужных портретов и натюрмортов (какие там есть еще жанры, я забыла).
Фойе iPhuck – шедевр нового пространства. Бесконечные гипсовые коридоры, нарочито некрашеные, грязные и от этого более стильные, вызывающе кричат «гипсовыми» (по-пелевенски!) шедеврами изобразительного искусства. Естественная в своей обнаженности женщина, бесстыдно смотрящая в облакастое небо и прикрывающая рукой только глаза. Наглая голая задница, самозабвенно и уверенно сидящая на голом же плече мускулистого мужчины, лиц нет, есть портрет бутылки водки и трех рюмок, все они смеются над обывателем, такова сила искусства. Гора красных камней, лежащих в клетке, о чем она? Понимающий – поймет, обывателю – не дано!
Но пропутинских обывателей на спектакле, кажется, не было. Все они в этот вечер смотрели свои сериалы, за что спасибо им. Не было видно пошлых театралок в шифоновых шарфиках, кудахчущих и кокетливо поправляющих убогие кудри перед огромными, кривыми и почему-то всегда замызганными зеркалами в лепных золоченых рамах. (Кстати, о туалетах. Богомолов верен себе даже там. Зеленый и розовый свет, напоминающий рассеянный одурманивающий газ гипсового искусства обволакивает тебя даже на унитазе, превращая испражнение, которого почему-то так боятся обыватели, в акт творчества. Понимающий – поймет, обывателю – не дано!)
Но вернемся к публике. Известно, что одной из черт интерактивного современного искусства гипсового постмодернизма является интеграционность и конгруэнтность. И в данном случае постмодернизм остался верен самому себе – публика являла собой часть тождественного ему действия. Такое пиршество духа – плавать в море интеллигентных, думающих лиц, на время даже забываешь, что ты все в той же немытой путинской России. Какое волшебство – нет рож! Тех, жадных, пошлых, несвободных рож рабов и господ, готовых избить тебя только за то, что ты – не обыватель. Свободные жесты, свободные одежды, нет страха проявить свою личность. Вон юноша в галстуке-бабочке и в панталончиках, вот девушка в радужной шапочке ЛГБТ. Возможно, спектакль iPhuck – это единственное место, где она сегодня может смело заявить о своей ориентации не боясь не только гнева обывателя, но и ареста. Вон два молодых человека веселятся и прыгают козлами через столики, которые и столиками-то не назвать – огромные гипсовые табуреты без излишеств.
***
Вся интерактивность и атмосфера, все эти табуреты, зеленые туалеты, окутанные дымом, звонкий, безжалостный и беспощадный мат, спаривающиеся на экранах и испражняющиеся на сцене люди – все направлено на наше избавление от обывательской скверны, а если по-Чехову – на то, чтобы выдавить из нас раба капля за каплей, раба предрассудков.
А еще – это своеобразный тест. То, что с хохотом бьет по щекам пропутинского мещанина, оскорбленного в своих чувствах обывателя, верующего и ханжи, то и является отборным белком до жадного интеллекта истинного любителя творчества.
Решайте, на чьей стороне вы.
Скрыть текст 
Дети солнца - уже предвкушаю 
и как раз было про семью Штраусов. Дети были, но большинство было конечно взрослых. Я пошла на оркестр. Теперь хочу на что-нибудь более "взрослое" в исполнении симфонического оркестра сходить. 
на программу "Сказки венского леса". Музыка семейства Штраусов (отец и сыновья).
пребываю в предвкушении! 
Но у Хелен в фразе слово "самих" было использовано по отношению к Моне и Писсаро, а не ко "множеству" Моне.
Очень впечатлилась. Третьяковка приезжала - не очень, а тут прямо хорошо пошло. Только Моне и Писсаро не висят на стенах, а лежат под стеклом, закрытые белой тряпочкой. Их смотритель открывает, когда попросишь. А то я 3 раза обошла и только потом догадалась спросить. 
боятся, выцветут сильно от нашего освещения что ли...
(но не сейчас пока).
