Бог, Вера, и Политика.

цитата] Не судите, да не судимы будете,
2 ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить.
3 И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?
4 Или как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоем глазе бревно?
5 Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.
6 Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас.
7 Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам;
8 ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.
9 Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?
10 и когда попросит рыбы, подал бы ему змею?
11 Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него.
12 Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки.
13 Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими;
14 потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их.
15 Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные.
16 По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?
17 Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые.
18 Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые.
19 Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь.
20 Итак, по плодам их узнаете их.
21 Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного.
22 Многие скажут Мне в тот день: «Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?»
23 И тогда объявлю им: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие».
24 Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне;
25 и пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне.
26 А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке;
27 и пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое.
28 И когда Иисус окончил слова сии, народ дивился учению Его,
29 ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи. Почти две тысячи лет люди читают эти простые и ясные каждому строки и плачут по ночам!
Но выполнить не могут!
Слушать мало, нужно исполнять - они не метафора и не присказка!
"Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы... Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него. "

I
Знакомый мне служащий на Московско-Казанской железной дороге весовщик, между разговором, рассказал мне, что крестьяне, грузящие на его весах товары, работают 36 часов сряду.
Несмотря на полное доверие мое к правдивости рассказывавшего, я не мог поверить ему. Я думал, что он или ошибается, или преувеличивает, или я чего-нибудь не понимаю.
Но весовщик так подробно рассказал мне условия, при которых происходит эта работа, что нельзя было сомневаться. По рассказу его таких грузовщиков на Московско-Казанской железной дороге — 250 человек. Все они разделены на партии по 5 человек и работают сдельно, получая по 1 рублю и по 1 рублю 15 копеек за 1000 пудов нагруженного или выгруженного товара. Приходят они поутру, работают день и ночь на выгрузке и тотчас же по окончании ночи, утром, поступают на нагрузку и работают еще день, так что в двое суток они спят одну ночь. Работа их состоит в том, чтобы сваливать и перетаскивать тюки по 7, 8 и до 10 пудов. Двое наваливают на спины остальных троих, и те носят. Зарабатывают они такой работой на своих харчах менее рубля в сутки. Работают постоянно, без праздников.
Рассказ весовщика был так обстоятелен, что нельзя было сомневаться, но я все-таки решил своими глазами проверить его и поехал на товарную станцию.
Найдя на товарной станции своего знакомого, я сказал ему, что приехал посмотреть на то, что он мне рассказывал.

— Кому ни говорил — никто не верит, — сказал я.

— Никита, — не отвечая мне, обратился весовщик к кому-то в будке: — поди-ка сюда!

Из двери вышел высокий, худой рабочий в оборванной поддевке.

— Когда вы поступили на работу?

— Когда? вчерась утром.

— А ночь где были?

— Известно, на выгрузке.

— Ночью работали? — спросил уже я.

— Известно, работали.

— А нынче когда сюда поступили?

— Поутру поступили, когда же еще?

— А когда кончите работать?

— Когда отпустят, тогда и кончим.

Подошло еще четыре рабочих, составляющих партию из пяти человек. Все были без шуб, в рваных поддевках, несмотря на то, что было около 20 градусов мороза. Я стал расспрашивать их о подробностях их работы, очевидно, удивляя их интересом, который я выказывал к такой простой и естественной, как им казалось, вещи, как их 36-часовая работа.
Все они были люди деревенские, большей частью мои земляки — тульские; есть орловские, есть и воронежские. Живут они в Москве по квартирам, некоторые с семьями, большею же частью одни. Те, которые живут без семей, посылают заработанное домой. Харчатся все порознь у хозяев. Харчи обходятся по 10 рублей в месяц. Едят мясо всегда, не соблюдая постов. Находятся в работе не 36 часов подряд, а всегда больше, потому что на проход с квартиры и обратно уходит более получаса и, кроме того, часто их задерживают на работе дольше положенного времени. Вырабатывают на такой 37-часовой подряд работе, без вычета харчей, рублей 25 в месяц.
На вопрос мой: зачем они работают такую каторжную работу, мне отвечали:

— А куда же денешься?

— Да зачем же работать 36 часов подряд? Разве нельзя так устроить, чтобы работать посменно?

— Так велят.

— Да вы-то зачем же соглашаетесь?

— Затем и соглашаешься, что кормиться надо. Не хочешь — ступай. На час опоздаешь, и то сейчас ярлык в зубы и марш, а на твое место 10 человек готовы.

Рабочие были все молодые люди, один только был постарше, вероятно лет за 40. У всех лица были худые, истомленные, и усталые глаза, точно они выпили. Тот худой рабочий, с которым я с первым заговорил, особенно поразил меня этой странной усталостью взгляда. Я спросил его, не выпил ли он нынче?

— Не пью, — отвечал он, как всегда, не задумываясь, отвечают на этот вопрос люди, действительно не пьющие.

— И табаку не курю, — прибавил он.

— А другие пьют? — спросил я.

— Пьют. Сюда приносят.

— Работа не легкая. Всё крепости прибавит, — сказал пожилой рабочий. Рабочий этот и нынче выпил, но это было совершенно незаметно.
Поговорив еще с рабочими, я пошел посмотреть на выгрузку.
Пройдя мимо длинных рядов всяких товаров, я подошел к рабочим, медленно катившим нагруженный вагон. Передвижение на себе вагонов и очистку платформ от снега, как я узнал потом, рабочие обязаны делать бесплатно. Это стоит и в печатном условии. Рабочие были такие же оборванные и исхудалые, как и те, с которыми я говорил. Когда они докатили вагон до места и остановились, я подошел к ним и спросил, когда они стали на работу и когда обедали. Мне ответили, что стали на работу в 7 часов, а обедали только сейчас. Так по работе надо было, не отпускали.
— А когда отпустят?
— А как придется, другой раз и до 10 часов, — как будто хвастаясь своей выдержкой в работе, отвечали рабочие.
Видя мой интерес к их положению, рабочие окружили меня и в несколько голосов, вероятно, принимая меня за начальника, сообщали мне то, что, очевидно, составляло их главный предмет неудовольствия, а именно то, что помещение, в котором им иногда между дневной работой и началом ночной можно было бы отогреться и иногда соснуть в продолжение часа, было тесно. Все выражали большое неудовольствие на эту тесноту.
— Собирается 100 человек, а лечь негде, под нарами и то тесно, — говорили недовольные голоса. — Сами взгляните — недалеко.
Помещение, действительно, было тесно. В 10-аршинной горнице могли поместиться на нарах человек 40. Несколько рабочих вошли за мной в горницу и все наперерыв с раздражением жаловались на тесноту помещения. «Под нарами и то лечь негде», говорили они.
Сначала мне показалось странно то, что эти люди, на 20-градусном морозе без шуб, в продолжение 37 часов таскающие на спинах 10-пудовые тяжести, отпускаемые на обед и ужин не в то время, когда им нужно, а когда вздумается их начальству, вообще находящиеся в гораздо худшем, чем ломовые лошади, положении, — что эти люди жалуются только на тесноту помещения в их теплушке. Сначала это мне показалось странно, но, вдумавшись в их положение, я понял, какое мучительное чувство должны испытывать эти никогда не высыпающиеся, иззябшие люди, когда они, вместо того, чтобы отдохнуть и обогреться, лезут по грязному полу под нары и там только еще больше разламываются и расслабевают в душном, зараженном воздухе.
Только в этот мучительный час тщетной попытки сна и отдыха они, вероятно, болезненно чувствуют весь ужас своего губящего жизнь 37-часового труда и поэтому-то особенно возмущены таким кажущимся незначительным обстоятельством, как теснота помещения.
Посмотрев несколько партий на их работах и поговорив еще с некоторыми из рабочих и от всех услыхав одно и то же, я поехал домой, уверившись в том, что то, что рассказывал мне мой знакомый, была правда.
Было правда то, что за деньги, дающие только пропитание, люди, считающиеся свободными, находят нужным отдаваться в такую работу, в которую во времена крепостного права ни один самый жестокий рабовладелец не послал бы своих рабов. Да что рабовладелец, ни один хозяин-извозчик не отдал бы своей лошади, потому что лошадь стоит денег и нерасчетливо непосильной 37-часовой работой коротать жизнь ценного животного.
II
Заставлять людей работать в продолжение 37 часов сряду без сна, — это, кроме того, что жестоко, еще и нерасчетливо. А между тем, такое нерасчетливое употребление человеческих жизней не переставая происходит вокруг нас.
Против дома, в котором я живу, — фабрика шелковых изделий, устроенная по последним усовершенствованным приемам техники. В ней работают и живут около 3000 женщин и 700 мужчин. Я сейчас, сидя у себя, слышу неперестающий грохот машин и знаю, потому что был там, что значит этот грохот. 3000 женщин стоят в продолжение 12-ти часов над станками среди оглушающего шума, мотая, разматывая, пропуская шелковые нити для производства шелковых материй. Все женщины, за исключением тех, которые только что пришли из деревень, имеют нездоровый вид. Большинство их ведет очень невоздержанную и безнравственную жизнь, почти все замужние и незамужние тотчас после родов отсылают своих детей или в деревню, или в воспитательный дом, где 80% этих детей погибают, сами же родильницы, чтобы не быть замененными, становятся на работу на другой, на третий день после родов.
Так что в продолжение 20-ти лет, как я это знаю, десятки тысяч молодых, здоровых женщин-матерей губили и теперь продолжают губить свои жизни и жизни своих детей для того, чтобы изготавливать бархатные и шелковые материи.
Вчера мне встретился нищий молодой, на костылях, с могучим сложением и искривленным станом. Он работал тачками, сорвался и повредил себе внутренности. Он пролечил то, что у него было, у бабок и докторов и теперь 8 лет без приюта, просит милостыню и жалуется на бога, что он не посылает ему смерти.
Сколько таких же трат жизней, о которых мы или не знаем, или о которых знаем, но которых не замечаем, считая, что это так и должно быть.
Я знаю на тульском чугунно-литейном заводе рабочих при домнах, которые для того, чтобы из двух воскресений иметь одно свободным, проработав день, остаются на ночь и работают сряду 24 часа. Я видел этих рабочих. Они все пьют вино, чтобы поддержать в себе энергию, и, очевидно, так же, как и эти грузчики на железной дороге, быстро тратят не проценты, а капитал своих жизней. А траты жизней людей, производящих заведомо вредные работы: типографщики, заражающиеся свинцовой пылью, рабочие на зеркальных, на карточных, на спичечных, сахарных, табачных, стеклянных заводах, рудокопы, золотари?
Статистические данные Англии говорят, что средняя долгота жизни людей высших классов 55 лет, продолжительность же жизней рабочих нездоровых профессий — 29.
Казалось бы, зная это (а не знать этого невозможно), нам, людям, пользующимся этим стоящим человеческих жизней трудом, если мы не звери, невозможно ни одной минуты оставаться спокойными, а между тем мы, люди достаточные, либеральные, гуманные, очень чувствительные к страданиям не только людей, но и животных, не переставая пользуемся таким трудом, стараемся всё больше и больше богатеть, т. е. пользоваться всё больше и больше таким трудом, и остаемся совершенно спокойными.
Узнав, например, про 37-часовую работу грузчиков и про их дурное помещение, мы тотчас же пошлем туда получающего хорошее жалованье инспектора, запретим работу свыше 12-ти часов, предоставляя лишенным одной трети заработка рабочим кормиться, как они хотят, обяжем еще железную дорогу устроить удобное и просторное помещение для рабочих и тогда уже с совершенно спокойной совестью будем получать и отсылать товары по этой дороге и получать жалованье, дивиденды, доходы с домов, земли и т. п. Узнав же про то, что на шелковой фабрике живущие вдали от семей и среди соблазнов женщины и девушки губят себя и своих детей, что большая половина прачек, гладящих наши крахмальные рубашки, и наборщиков, печатающих развлекающие нас книжки и газеты, заболевают чахоткой, мы только пожмем плечами и скажем, что очень жалеем о том, что это так, но что сделать мы против этого ничего не можем, и будем с спокойной совестью продолжать покупать шелковые материи, носить крахмальные рубашки и читать поутру газеты. Мы очень озабочены отдыхом купеческих приказчиков, еще более переутомлением наших детей в гимназиях, строго запрещаем ломовым извозчикам накладывать на своих лошадей тяжелые воза, даже резание скотины на бойнях устраиваем так, чтобы животные страдали как можно меньше. Что же за удивительное затмение находит на нас, как только дело касается тех миллионов рабочих, которые со всех сторон медленно и часто мучительно убиваются на тех работах, которыми мы пользуемся для своих удобств и удовольствий?
III
Удивительное затмение это можно объяснить только тем, что, когда люди поступают дурно, они всегда придумывают себе такое мировоззрение, при котором дурные поступки их представляются уже не дурными поступками, а последствиями неизменных и находящихся вне их власти законов. В старину такое мировоззрение состояло в том, что существует неисповедимая и неизменная воля бога, предназначившая одним низкое положение и труд, а другим высокое — и пользование благами жизни.
На тему этого мировоззрения было написано огромное количество книг и прочтено бесчисленное количество проповедей. Тема эта разрабатывалась с самых различных сторон. Доказывалось, что бог сотворил разных людей — и рабов, и господ, и те, и другие должны быть довольны своим положением; потом доказывалось, что рабам будет лучше на том свете; потом разъяснялось, что хотя рабы — и рабы и должны оставаться таковыми, их положение будет недурно, если господа будут милостивы к ним; потом самое последнее объяснение, уже после освобождения рабов, было то, что богатство вверено богом одним людям для того, чтобы они употребляли часть его на благие дела, и что тогда богатство одних и бедность других не представляют ничего дурного.
Объяснения эти удовлетворяли и бедных, и богатых, в особенности богатых, очень долго. Но пришло время, когда объяснения эти стали недостаточными, особенно для начинающих понимать свое положение бедных, и тогда понадобились новые объяснения. И как раз во-время они и явились. Новые объяснения эти явились в виде науки — политической экономии, которая утверждает, что она нашла законы, по которым распределяются между людьми труд и пользование его произведениями. Законы эти по учению этой науки состоят в том, что распределение труда и пользование им зависит от спроса и предложения, от капитала, ренты, заработной платы, ценности, прибыли и т. д., вообще от неизменных законов, обусловливающих экономическую деятельность людей.
На тему эту было в короткое время написано не менее книг и брошюр и прочитано не менее лекций, чем было написано трактатов и прочитано проповедей богословских на прежнюю тему, и теперь не переставая пишутся горы брошюр и книг и читаются лекции; и все эти книги и лекции так же туманны и неудобопонятны, как и богословские трактаты и проповеди, и так же, как и богословские трактаты, вполне достигают предназначенной цели: дают такое объяснение существующему порядку вещей, при котором одни люди могут спокойно не работать и пользоваться трудами других людей. Только одно основное положение этой мнимой науки признается всеми: то, что отношения людские обусловливаются не тем, что люди считают хорошим или дурным, а тем, что выгодно людям, находящимся в выгодном положении.
Признано несомненной истиной то, что если в обществе развелось много разбойников и воров, отнимающих у трудящихся людей произведения их труда, то это происходит не потому, что разбойники и воры дурно поступают, а потому, что таковы неизменные экономические законы, которые могут измениться только медленной, определенной наукой, эволюцией, и потому, по учению науки, люди, принадлежащие к разбойникам, ворам или укрывателям, пользующиеся грабежом и воровством, могут спокойно продолжать пользоваться наворованным и награбленным.