Новый Расемон или долгие цветные Сны о Японии.
Эпиграф:
Горбуша с нереста ушла
Тюлень сношенья криком просит
Дождливый вечер всем успокоение приносит.
Где-то на побережье Японского моря.
Вечер.
t = +23.
Волнение 3 балла, пахнет рыбой.
Никамура Такато, младший помощник старшего инспектора третьего отдела департамента по контролю за нераспространением особо опасных инфекций, пару недель назад присланный на Окинаву из Главного Отдела Военной Медицины, расквартированного в префектуре Киото, для обеспечения всестороннего и полноценного контроля за безопасной эпидемиологической обстановкой Северных Территорий, сидел на берегу моря и мечтал.
Отрешённо глядя вдаль, куда-то чуть ниже линии горизонта, но гораздо выше волн, неутомимо набегавших на засыпанный мелкой морской галькой берег, в своих мыслях он позволил унестись себе очень далеко. Настолько далеко, что даже истошные крики низколетящих по причине приближающейся грозы жирных морских чаек не могли вырвать его из задумчивого состояния.
Пройдёт ещё каких-то восемь-девять лет, неспешно размышлял он, и его, Никамуру, непременно повысят в должности до статуса помощника старшего инспектора. Не могут не повысить.
Четыре года безупречной службы в департаменте давали ему такую уверенность. И пускай все эти четыре года он почти не виделся со своей любимой женой Саадаки, которая смирённо несла бремя жены государственного служащего, подарившего ей двух очаровательных близнецов – Садзамиаки и Юшики, он не унывал. Он был уверен, что в их маленькой квартирке, расположенной в нижнем квартале Токио, его жена в компании с его детьми и его же мамой смирённо ждёт приезда любимого мужа в ежегодный, заслуженный упорным каждодневным трудом, двухнедельный отпуск.
Никамура был спокоен в отношении верности своей жены. В отличие от других молодых сотрудников департамента, страдающих от осознания того факта, что пока они, не щадя живота своего, трудятся на благо родины, их молодые жёны, давно не видевшие своих мужей и оставшиеся одни в большом городе, возможно также трудятся и возможно также не щадят живота и прочих своих прелестей, Никамура не волновался.
Хотя и молодой, но довольно опытный в вопросах семейной психологии Никамура ещё в день свадьбы вместе с женой привёл в дом свою маму, которую он поселил в комнатке рядом с их спальней.
“Бережёного - Будда бережёт”, мудро решил он, приставив свою маму в помощники к быстро забеременевшей жене, а главное, решив, что кто-кто, а его дорогая мама убережёт жену от разного рода глупостей, на которые может решиться молодая и привлекательная жена в долгое отсутствие мужа. Токио, всё же, город соблазнов, улыбнулся он, вспомнив последнее посещение массажного салона Госпожи Ву. От нахлынувших воспоминаний его оторвал завибрировавший телефон, наполнивший морской берег мелодией из бессмертной “Чио-Чио-Сан”. Всего лишь пару секунд послушав чарующую музыку, Никамура принял вызов…
Никамура, с ног до головы утянутый в аспидно-чёрный водолазный костюм, украшенный лишь полупрозрачным силуэтом Фудзиямы, нанесённым на левой части груди, уже как два часа был нарушителем чужой государственной границы. Но его это не особо волновало – приказ есть приказ.
Получив шифрованное послание от самого руководителя первого отдела департамента, он, не секунды не мешкая, отправился на секретную базу, расположенную в дальнем краю порта и замаскированную под обычный рыборазделочный цех, экипировался по полной программе и, выведя из бокса скоростной глиссер, отправился в сторону видневшегося в предгрозовых сумерках Русского берега.
Если верить сообщениям, которые поступали последнюю пару недель из самых разных источников, происходило что-то странное.
Сначала агент, известный под кодовым именем Никанорыч, не один десяток лет трудившийся в местечке со странным названием Колывань, где он вполне успешно выдавал себя за местного сумасшедшего, сообщил о странного вида группе, по всей видимости, диверсионной, которая в начале июня отправилась в сторону монгольской границы, предварительно скупив в колыванских магазинах почти все запасы спиртного и курительного.
Затем странная, если не сказать больше, гибель пограничника Аасады Баалчы, одного из лучших двойных агентов департамента. К сожалению, японский судмедэксперт не успел выехать к месту гибели лейтенанта, и тот был сожжен в погребальном костре вместе со своим верным коньком и, как утверждали слухи, вместе с безутешной вдовой. Дикая страна, подумал Никамура, читая рапорт монгольского ветеринара Хулченбы Мэнге, проводившего посмертный осмотр пограничника. Если верить ветеринару, то смерть отважного война наступила в результате неоднократного падения с коня на круглые гладкие предметы (стеклянные бутылки ?) и заключительного, повлёкшего гибель падения на некий заостренный предмет. Ввиду отсутствия орудия убийства Хулченбы сделал потрясший немного сведущего в судебной медицине и криминалистке Никамуру – “геройская смерть по причине непроизвольного натыкания на идиопатическое остриё”.
И вот, наконец, военный спутник передал изображение тихоокеанского побережья, на котором чётко была видна пешая группа (порядка десяти, предположительно человек) настойчиво направлявшаяся в сторону морской границы Японии. Департамент не стал ждать беду и решил встретить во всеоружии загадочную диверсионную группу на чужой территории.
И вот уже два часа своего пребывания на сопредельной территории Никамура внимательно слушал, с трудом, но понимая эту невероятную русскую речь…
Говорили все. Причём, все сразу. Как и что именно из произнесённого они понимали, осталось для Никамуры загадкой. В центре общения находилась немолодая, но всё ещё женщина, в по-девичьи ярко розовом кимоно, которая думала о чём-то своём, рассеяно кивая головой многоголосью окружающих:
- “Да не будем мы это слушать ! Достала ты нас этими своими баснями о большом сексе в маленьком городе, ты хоть бы о чём-нибудь другом рассказала ! Однозначно, у тебя эротомания и пару капельниц ты от меня получишь !”…
- “Ша, Натаха, спи, завтра ж на рыбалку !”…
- “Тётенька, а у вас случайно ещё пива нет ?”…
- “А если голова и дальше будет болеть, то я тебе касторки накапаю… за шиворот… или ещё куда…”
- “Беру я, значится, свою винтовку, и навожу оптику на этот нудистский пляж… а там, представляешь, лежит этот… твой…”…
Неожиданно, по всей видимости, всё же что-то вспомнив, она махнула рукой – “Так-с, всё, забыли ! О другом поговорим… Об извращенцах…”
“Господи, подружка, у тебя снова другой... Вот ведь неуёмная ! И когда только успеваешь ? А старого куда дела ?” – проявила интерес сидевшая на корточках женщина в шерстяной, мышиного цвета накидке.
“Щас, хитрая какая – стану я тебе свой склад показывать ! Таких как ты, только на склад и пускать – вмиг всё растащите, а мне может ещё и самой когда пригодится… ”
“Тебя забыла спросить… Сама возьму, если нужно будет” – обиделась дама в сером и отсела от костра.
“Ага, щас, возьмёт она… В зеркало посмотрись – руки-та коротки !” – крикнула вслед дама в кимоно и тут же получила какой-то небольшой склянкой по голове от молодого человека в белом и грязном.
Ветер донёс до Никамуры специфический запах касторового масла.
“Странно, снова это масло” – он смутился, вспомнив, что буквально сегодня поступила информация о некоем гражданине Израиля Николае Затейнштохиле, который обратился в патентное бюро министерства пищевой промышленности Японии со странной просьбой – зарегистрировать новый сорт водки – “Фиделевка особая (касторовая)”. Молодой человек в ответ на требование предъявить все необходимые документы прислал просроченный сертификат соответствия и свидетельство частного предпринимателя, зарегистрированного отчего-то в русском городе Урюпинск. Экспертов министерства пищепрома смутил сопроводительная записка, в которой переводчик нашёл странную фразу – “Вкус моей водки напомнит всем сочувствующим о не позабытой ещё идее социального равенства. После употребления водки все будут равны и все будут поставлены в одинаковое положение, о чём так давно мечтал товарищ В.И. Ленин и о чём продолжает мечтать мой кумир - компадрес Кастро Фидель !”.
“Наверняка это цепи одного звена” – рассеяно сделал вывод Никамура, и снова вернулся к наблюдению за группой, в центре которой возвышался длинноволосый, давно немытый и чуть дольше не чесаный человек, судя по выправке, настоящий самурай.
“Ну? а щас Натаху в сторонку отложим, чтоб не пахла тут нам детством, и все спать поляжем, а утром в море выйдем – тюленя искать… Вот ведь, какую жизнь прожил, а тюленя морского не видал… Док, а ты тюленя видал ?” – толкнул он в плечо белого и грязного, с интересом разглядывающего творенье рук своих. Тот лишь многозначительно усмехнулся и ответил – “Однако…”.
“Вот и я говорю” – продолжал длинноволосый – “Неее, ребяты, это дело так оставлять нельзя… тут надо всё-всё записывать… баалин, да если мы всё запишем – роман получится… настоящий… люди читать станут, радоваться… хорошо… Верно ведь ? А ? Верно я говорю ?”
* * *
“Верно я говорю ? А, Степан Кузьмич ? Верно ?” – Степан, резко вздрогнув всем телом, поднял рыжую голову со стола, осмотрелся вокруг мутным, мало что понимающим взглядом только что пробудившегося человека. Над ним стоял Антон Скрябинцев, этой весной окончивший школу милиции и сразу же высланный из Владивостока за ненадобностью. Тот вежливо, но настойчиво тряс Степана за плечо.
“Н-н-ну что вы за люди такие, н-н-нововобранцы… Старшим по званию д-д-думать мешаете” – укорил он молодого, отшвыривая руку с плеча, и как ни в чём ни бывало начав перебирать раскиданные по столу бумаги.
“Т-т-та что же мы имеем… М-м-мы имеем докладную, на имя начальника Приморского У-у-у-ВД, что в наш район п-п-прибыла группа паломников-сектантов вколличестве десять человек…. В-в-вот… Н-н-н-у что за люди они такие, сектанты эти… прибывают, работать мешают… В общем, д-д-д-испозиция такая – идёшь на автовокзал и ждёшь, когда они прибудут… Из В-в-в-ладика они уже выехали, значится скоро будут…. Д-д-действуй, орёл, д-д-д-ействуй ! ” – Степан махнул рукой в сторону входной двери и начал вновь поудобнее устраиваться на внушительной папке с делом о незаконной продаже крупных партий краба на принадлежащей ему территории.
“М-м-м-ожет хоть сегодня увижу, как т-т-тюлень спаривается…. С-с-с-мешно, н-н-наверное…” – пробормотал он, мгновенно засыпая.